Корнешов Лев. По следам легенды

   Она вдруг вспыхнула ярким румянцем, и голос ее зазвенел, как натянутая струна:
   - Грядет время, и мы погоним отсюда всех, у кого другая кровь! И тогда наши трембиты пропоют славу самостийной державе на земле наших предков.
   - Вот вы какая! - удивился Олекса.
   - Да, я такая! - с вызовом ответила София. - И я клянусь вам, - она истово перекрестилась, - что такое время наступит!
   Всадники перестроились для конной атаки. И вот уже бешено мчится лава, вскинуты руки, как для сабельного удара. Но сабель пока еще у них нет. Пока...
   - Так что вы все-таки будете делать в Мукачеве? - спросила София.
   - Наверное, поступлю в торговую школу.
   - Чтобы торговать дегтем и гвоздями? - с иронией заметила девушка.
   - Университет в Праге для таких, как я, закрыт! - ответил с вызовом Олекса.
   - Нравитесь вы мне, Олекса, настойчивостью. Жалко, не поняли мы друг друга...
   - Почему же? Даже очень хорошо поняли...
   ...Она вспомнила все это и вновь сказала Угрюмому:
   - Бесполезно тратить время. В этом случае возможен только один вариант...
   Угрюмый чуть приметно кивнул, и София поняла, что он согласен с нею. Но осуществление "варианта" пришлось отложить - Олекса внезапно исчез из края...
   "С большевистской решительностью поднимайтесь все в
   бой под руководством коммунистов против всякого
   национализма, против фашизма, против
   империалистической войны".
   Даже самые опытные агенты охранки не смогли установить, когда и как уехал товарищ Олекса через границы - в Москву, на VII конгресс Коминтерна.
   Ранним московским утром Олекса шел по набережной Москвы-реки. Всходило солнце и золотило звезды Кремля. Был июнь.
   В Новомосковской гостинице он поднялся лифтом на один из этажей, отыскал нужный номер, постучал.
   - Одну минутку! Кто там в такую рань? - откликнулись из номера.
   - Здесь проживает постоянный корреспондент газеты "Руде право" в Москве товарищ Фучик? - чуть иронично спросил Олекса.
   Дверь распахнулась, и друзья обнялись.
   - Входи, гуцул, - пригласил Юлиус. - Ишь ты, и не узнать!
   Олекса был одет в строгий костюм, галстук со вкусом подобран к рубашке.
   - А что? - заулыбался Олекса. - И мы, как говорится, из Европы! Помнишь?
   - Как же! Проходи, - вновь пригласил Фучик. - Кофе на столе, обслуживай себя самостоятельно. А мне надо две-три минуты.
   Он ушел в соседнюю комнату и, пока Олекса разливал кофе, появился тоже в праздничном костюме, на ходу причесывая влажные волосы.
   - Ты чего такой торжественный? - с любопытством спросил Олексу.
   - Сегодня на конгрессе Коминтерна выступает товарищ Сыровы, - ответил Олекса.
   - Пожелаем успеха товарищу Сыровы, - серьезно сказал Фучик. - Не каждому дано право подняться на такую высокую трибуну, с которой тебя видят лучшие люди земли и ты их видишь... Вырос, гуцул! Рад за тебя!
   Фучик знал, что под псевдонимом Сыровы Олекса нелегально прибыл в Москву, чтобы участвовать в работе VII конгресса Коминтерна.
   - Наверное, тебя сейчас жандармы по всему Закарпатью ищут, - вдруг рассмеялся он. - Им и в голову не придет, что ты... в Москве!
   - А пусть себе ищут, - отмахнулся Олекса.
   Они вместе пришли в Колонный зал Дома союзов. И когда председательствующий объявил: "Слово предоставляется товарищу Сыровы, Закарпатская Украина", на трибуну поднялся Олекса. Он явно волновался, но вскоре заговорил уверенно, твердо: ведь все, что он намеревался сказать, продумано, проверено борьбой.
   - Каким было положение на Карпатской Украине во время VI Всемирного конгресса Коминтерна? Организация компартии была изолирована от трудящихся масс... Революционное движение на Карпатской Украине регрессировало, компартия утратила свое массовое влияние. Успехами компартии в целом и, в частности, карпато-украинской организации мы обязаны прежде всего VI конгрессу Коминтерна и исполкому Коминтерна, с помощью которых мы смогли вскоре после VI конгресса очистить Компартию Чехословакии от правых оппортунистов и ликвидаторов. Оппортунистическая политическая линия партии была заменена революционной, и был избран новый Центральный Комитет во главе с товарищем Готвальдом...
   Завершил свое выступление Олекса словами, которые прозвучали как клятва:
   - Мы, украинские коммунисты, заявляем, что наша борьба главным образом направлена против фашистских агентов Гитлера, Пилсудского и Хорти, которые стремятся использовать украинские районы в Чехословакии как плацдарм для антисоветской борьбы в Центральной Европе. Мы заявляем, что приложим все силы для того, чтобы превратить Карпатскую Украину в мощную цитатель для защиты Советского Союза...
   После конгресса товарищ Олекса срочно возвратился в Закарпатье. Когда о появлении Олексы в крае стало известно Угрюмому, он через Софию отдал приказ осуществить "вариант" устранения партийного вожака трудящихся Закарпатья.
   "У всех у нас беда одна, поэтому надо объединяться и
   защищаться против войны и фашизма".
   Губернатор Закарпатья вызвал начальника полиции.
   - Хочу вам сказать то, что вы знаете не хуже меня, - беспорядки в крае достигли предела.
   Полицейский развел руками:
   - Всему виною коммунисты. Они мутят воду.
   - Сколько их? Горстка!
   - Вы ошибаетесь, с тех пор как первым секретарем у них стал Олекса, они выросли в несколько раз.
   - Наша аграрная партия в десятки, сотни раз превышает по численности коммунистическую. Но рабочие идут за ними, за коммунистами! В наших руках полиция, юстиция, в наших руках все! И в то же время мы бессильны? Неужели ничего нельзя сделать?
   - Коммунистическая партия находится на легальном положении, господин губернатор. У полиции связаны руки... Главарь коммунистов Олекса - депутат парламента. Особа неприкосновенная...
   - Заладили! Неприкосновенен только бог. Все остальные - смертные... Случаи... несчастные... подстерегают нас неожиданно...
   - Вас понял, господин губернатор.
   Судя по выражению лица, полицейский действительно правильно понял губернатора. Он срочно встретился с Угрюмым, а тот уже вызвал к себе Будяка.
   В здании, принадлежащем националистической спортивной организации "Пласт", были не только спортивный зал, комнаты для тренировок, душевые. Длинный, глухой коридор вел к двери, обитой листовым железом. Угрюмый работал в "Пласте" "тренером". Он и Будяк подошли к этой двери. Угрюмый достал связку ключей, открыл тяжелые замки.
   - Заходи, - пригласил он Будяка.
   Здесь был небольшой, но вполне современный арсенал - винтовки и автоматы нескольких систем, ручные пулеметы, револьверы, гранаты.
   - Выбирай, - лаконично предложил Угрюмый.
   Будяк взял из пирамиды короткий австрийский карабин, легко и привычно вскинул его к плечу.
   Угрюмый поморщился.
   - Не то... Ведь это будет несчастный случай в горах? И о нем обязательно пронюхают газетчики, а эксперты извлекут пулю?
   - Вероятно, - подтвердил Будяк, удивившись про себя, откуда тренеру "Пласта" известны подробности.
   - Тогда советую вон тот охотничий "зауэр". Нарезные стволы. Калибр 7,8. Цейсовская оптика, еще старая, не та, которую сейчас потоком гонят.
   Будяк взял ружье-двустволку.
   - В горы ходят с охотничьим ружьем, - рассуждал Угрюмый. - А из этой штуки, - он любовно похлопал приклад ружья, - на пятьсот метров... сам пробовал...
   - Беру, - согласился Будяк. - Во что положить? - спросил он, умело разбирая ружье.
   - В футляр из-под скрипки. Удобно нести по городу.
   Будяк деловито вышел из здания "Пласта" со "скрипкой". Он почти лицом к лицу столкнулся с компанией молодых людей: два парня заигрывали с девушкой.
   - Извините, - вежливо попросил Будяк пропустить его, на узком тротуаре было сложно разминуться.
   - Шагай... скрипач, - грубо ответили ему, толкнули так, что он прилип к стене. "Скрипка" упала на мостовую, футляр раскрылся, Будяк поспешно схватил его и почти побежал по улице - хулиганы явно затевали скандал. Когда Будяк скрылся за углом, девушка приказала "поклонникам":
   - Вы - за ним, а я к Мирославе.
   Мирославу она разыскала в редакции.
   - Выйдем, Миро, срочное дело.
   Мирослава накинула платок, вышла с девушкой на улицу.
   - В "Пласте" побывал Будяк, - взволнованно сказала девушка, - получил оружие. Готовится покушение. На кого - то ясно! Олекса никуда не собирается?
   - В горы, к гуцулам.
   - Значит, прознали...
   Олекса уехал в горы на следующий день. Вез его тот же пожилой гуцул, с которым он вместе с Юлиусом ездил "к центру Европы". Олекса с тех пор подружился с ним, полностью доверял.
   - Красота здесь такая, что жить и жить хочется, - сказал Олекса, окидывая взглядом близкие горы.
   - Не дают жить, - мрачно ответил гуцул. - И собственные живоглоты, и эти... фашисты.
   Встретились им старый музыкант с мальчиком-поводырем. Брели они дорогой, остановились.
   - Рад тебя видеть, дедушка, - сердечно сказал слепцу Олекса. - У Марички все хорошо, учиться ее устроили.
   - Бог тебе воздаст за добро, - ответил благодарно дедусь. Он предупредил: - Будь осторожен, Олекса, чужие люди в горах бродят, из города, не наши...
   - Кто такие? - встревожился возница.
   - Не знаю этого. Но вроде прячутся, кого-то ждут...
   Будяк с рюкзаком и охотничьим ружьем карабкался по крутым склонам вдоль дороги. Он выбрал место под отвесной скалой, залег, зарядил ружье.
   Наверху, прямо над ним, появились трое хлопцев. Будяк у них - как на ладони.
   - Лежит, будто муха на стекле, - сказал один из них.
   - Сейчас станет эта муха дохлой, - ответил его товарищ, доставая из-под кептаря наган.
   Они видели, что бричка с Олексой приближается к засаде.
   - Стрелять нельзя...
   - Тогда как?
   - Есть способ... Помогайте, - один из хлопцев выбрал большой камень, подсунул под него жердь. Камень медленно сдвинулся к обрыву, и хлопцы обрадовались - получалось неплохо...
   Будяк поймал в оптический прицел Олексу, увидел, что тот весело смеется, и злорадно подумал: "Отвеселился, коммунист"...
   Но камень уже катился вниз, увлекая за собой другие, помельче. Это была все сметающая на своем пути лавина, и Будяк услышал ее грохот, бросил ружье, прыгнул под укрытие скалы.
   Гуцул резко остановил лошадей, тревожно огляделся:
   - Слава Йсу, мимо... Чудно только, сколько здесь ездим - никогда камнепада не было... Чья-то чистая душа за тебя молится, товарищ Олекса.
   - Спасибо ей, - серьезно ответил Олекса. Он и сам понимал, что был на волосок от гибели.
   Они молча доехали до развилки, в сторону близких гор ответвлялась еле заметная тропинка.
   - Дальше я пешком, - сказал Олекса, - места знакомые.
   Он шел уверенно, привычный к горным тропам, и вскоре увидел землянки лесорубов. Его встретили неприязненно. Старший при виде чужака сказал, не ответив на приветствие:
   - Уходи, горы не любят чужих.
   - Я здесь свой, - ответил спокойно Олекса. Он знал, что лесорубы привыкли видеть в горожанах сборщиков податей и других вестников всяческих бед.
   - А свой, тогда бери крису.
   Олекса работал весь день, валил сосны. Вечером лесорубы собрались у костра, плеснули и ему в миску похлебки.
   - Из Ясиней, говоришь?
   - Из них.
   - А Василя, который за Советы воевал, знаешь?
   - Брат мой старший.
   - Так бы сразу и сказал. - Старший отставил в сторону крису, грозное в его руках оружие - топор на длинном топорище, доброжелательно предложил:
   - Теперь рассказывай, с чем к людям пришел.
   - Скоро Первое мая, - проговорил Олекса. - В этот день пролетарии всего мира показывают буржуям и эксплуататорам свою силу и сплоченность. Рабочие наших городов тоже выйдут на демонстрации. И они хотели бы знать, поддержите ли вы своих братьев по труду.
   - Ты где будешь в это время, Олекса, брат Василя? - спросил задумчиво старший.
   - В первом ряду.
   - А если пуля жандармская?
   - Что же, видно, такая судьба...
   ...Древнее Мукачево праздновало Первое мая. По узким улочкам мимо старинных приземистых зданий, соборов, учреждений со львами на вывесках шли колонны рабочих, крестьян, лесорубов. По призыву Коммунистической партии рабочий народ под красными знаменами вышел на улицы. Колонны вели пять духовых оркестров. На главной улице они соединились, и революционные мелодии слились в одну, мощную - "Интернационал". За оркестрами медленно ехали триста велосипедистов в спортивной форме членов пролетарских физкультурных организаций. Во главе рабочих колонн шли товарищ Олекса, члены крайкома КПЧ. Сирена и Мирослава были неподалеку, как и у других участников манифестации, у них в руках были первые распустившиеся ветки сирени.
   По бокам первомайских колонн, охраняя их, шли крепкие парни с гуцульскими топориками в руках. Они опирались на них, как на посохи, но не следовало никому испытывать их терпение...
   - Да здравствует единый фронт! Все в бой за лучшую жизнь в Закарпатье!
   Эти лозунги были на всех транспарантах: на украинском, чешском, венгерском языках.
   Рабочий класс Мукачева праздновал гневно и мощно свой пролетарский праздник - 1 Мая...
   "Не отдадим Подкарпатье ни внутренним, ни чужеземным
   фашистам!"
   Клемент Готвальд встретился с группой депутатов-коммунистов чехословацкого парламента. Среди них был и Олекса.
   - Приближается, - сказал Готвальд, - особый день. Помните?
   - Конечно! - ответили ему. - 7 ноября!
   - По недомыслию или чтобы бросить вызов, буржуазное правительство решило, что Национальное собрание будет заседать как обычно. Понимаете?
   - Редкая возможность.
   Его поняли сразу.
   - Вот именно! Кому поручим выступать в палате депутатов?
   - Товарищу Олексе!
   - Пусть говорит от имени всех нас.
   Олекса с трудом, но добился слова на заседании палаты депутатов Национального собрания Чехословакии. В этот день председательствовал Бенеш. Он делал вид, что выступление депутата-коммуниста его не интересует. Олекса говорил вот о чем:
   - Свои первые слова с этой трибуны посвящу вопросам внешней политики, которые касаются восточной части республики. Но перед тем, как перейти к этим вопросам, позволю себе от имени трудящихся Подкарпатья передать братский привет трудящимся Советского Союза, особенно трудящимся Советской Украины, которые сегодня отмечают 18-ю годовщину своего победоносного Октября.
   Сегодня на улицах Киева, Харькова участвуют в демонстрациях сотни, тысячи, миллионы трудящихся, с радостью подводят они итоги успехам, которых достигли на пути социалистического строительства. А эти успехи немалые...
   Среди реакционных депутатов, - а их большинство - поднялся шквал возмущения, свист, выкрики: "Долой!", "Агент Москвы!"
   В ложе прессы улыбался Фучик. Он приподнялся, крикнул:
   - Молодец, Олекса!
   - ...Трудящиеся массы Подкарпатья радостно приветствовали тот факт, что чехословацкое правительство изменило свою предыдущую политику по отношению к Советскому Союзу, установило с ним отношения и заключило пакт о взаимопомощи...
   Доктор Бенеш опустил голову и отвел глаза - напоминание было ему неприятно.
   - ...Трудовой народ Подкарпатья не хочет войны, не хочет фашизма, он хочет свободы! Поэтому обращаюсь в адрес правительства: в интересах укрепления позиций мира в таком важном районе, как Подкарпатье, требую, чтобы правительство установило равноправие народа Подкарпатья...
   Шум и крики в зале усилились.
   - ...Все трудящиеся Подкарпатья, все организации, которые действительно хотят бороться против фашизма, за улучшение жизни трудового народа Подкарпатья, должны еще теснее объединяться в один могучий народный фронт. Потому что только могучим фронтом могут они отразить опасность фашизма, опасность войны.
   Завершение речи товарища Олексы горстка депутатов-коммунистов встретила аплодисментами, реакционеры - злобными выкриками.
   В перерыве между заседаниями Юлиус отыскал Олексу, хлопнул его по плечу.
   - Ты прекрасно выступал, Олекса!
   - Спасибо, Юлек!
   - Слушай, ты ведь приехал в Прагу с Сиреной? Так?
   - Да, упросила-таки взять с собой.
   - Вечером мы с Густой ждем вас.
   ...Юлиус, Сирена, Олекса сидели за празднично накрытым столом. Густа разливала чай.
   - Честное слово, Олекса, ты здорово сказал! - вернулся к событиям дня Юлиус. - Попомни мои слова - эта банда политических двурушников в решающие дни предаст и продаст народ, родину...
   - Ты прав, Юлек. Положение с каждым часом становится все напряженнее. Республика и жизнь народа в опасности - это должен понять каждый честный человек... И помощь к нам может прийти только с Востока!
   - Знают ли там, в СССР, о грозящей опасности? - спросила Сирена.
   - Знают, - уверенно ответил Юлиус. - Мне не раз приходилось там слышать песню... - Он тихо напел мотив:
   Если завтра война,
   Если завтра в поход...
   - Если завтра война... - с грустью спросила Густа, - что нам предстоит?
   - Борьба, - твердо ответил Юлиус, - до победы!
   - Тяжкой эта борьба будет, - сказал Олекса. - Знаешь ли ты, Юлек, что фашисты поспешно наводняют Закарпатье своей агентурой? Торопятся, действуют почти открыто, нагло, сколачивают националистические банды, запасают оружие... Пойми меня правильно. Я не страшусь ни борьбы, ни даже смерти. Если мне скажут: "Пойди и умри за наше дело", я пойду и умру. Но принесет ли моя гибель пользу, устоит ли наше дело, если мы - ты, я, Сирена, Густа, все другие наши товарищи - погибнем?
   Юлиус долго молчал. Наконец сказал, как глубоко продуманное:
   - Смерть - удел человека, но не великого дела, в которое верят миллионы. Наше дело нельзя ни задушить, ни расстрелять!
   "Только вместе с великим Советским Союзом мы сможем
   отбить агрессию фашизма!"
   В следующий свой приезд в столицу Чехословакии Олекса поразился переменам, которые в ней произошли. Город вроде бы спокойно дремал под солнцем, но это было обманчивое спокойствие. Тревога витала в воздухе. Заметил Олекса и плакаты с обличьем Гитлера, и группки молодых людей в коричневых рубашках, кожаных куртках, подкованных сапогах. Кто они, откуда вынырнули?
   Вот почти лицом к лицу он столкнулся с типом со свастикой на нарукавной повязке, еще один, вот дружно вскинулись руки в фашистском приветствии.
   Полицейский отвернулся - это его не касалось. Какая-то дамочка всхлипнула от восторга: "Ах, какие славные!" Прохожие молча обходили группку молодых последышей нацистов, как видно, приехавших на "экскурсию" из Судет.
   Олекса вскоре понял, почему они толкутся именно здесь: рядом был киоск, торгующий нацистской литературой и символикой - газеты, журналы, нацистские значки, свастики всевозможных размеров и... короткие дубинки, цепи.
   - Можно вот это? - спросил Олекса у продавца, явно из "ветеранов", со шрамом через низкий покатый лоб. Киоскер проследил за его взглядом, протянул массивную цепь с гирькой.
   Олекса повертел ее, не зная, как используется эта штука.
   - Не так, - киоскер смотрел на странного клиента свысока. - Ганс! окликнул он одного из молодых. - Покажи!
   Ганс умело намотал цепь на ладонь, гирьку зажал в кулаке, кулак упрятал в рукав куртки и вдруг развернул плечи, рука его взметнулась, гирька просвистела в сантиметрах от головы Олексы.
   - Ов-ва! - удивился тот. - Можно попробовать?
   Он вроде бы неловко намотал цепь, подражая Гансу, взгляд его упал на десяток бюстиков Гитлера, выставленных киоскером напоказ на прилавок. Олекса озорно подмигнул бюстикам, все еще неуклюже разворачиваясь корпусом с отведенной в сторону рукой, и вдруг пружинисто выбросил цепь - гирька смела бюстики на мостовую, как коса сметает бурьян...
   - Славянская свинья! - взвизгнул киоскер. Юнцы бросились к Олексе, он отступал, размахивая цепью, осматриваясь, прикидывая, как скрыться.
   Внезапно рядом с ним притормозил грузовик, и чья-то крепкая рука почти силой втащила его в кабину. Грузовик рванул на красный свет, мимо полицейского на перекрестке, который демонстративно смотрел в противоположную сторону.
   Минуту ехали молча, Олекса пытался успокоиться, шофер искоса посматривал на своего неожиданного пассажира.
   - А если бы они тебя прирезали? - спросил.
   - Об этом не подумалось, - чуть смущенно ответил Олекса. Ему вроде было и неловко за мальчишескую выходку, но в душе он был собою доволен.
   - С такими головорезами шутки шутить опасно. И откуда они выползли? неожиданно сказал шофер то, о чем раньше размышлял Олекса.
   - Пятая колонна прокладывает дорогу главным силам. И не шутки это кто-то ж должен дать их фюреру по морде...
   Шофер снова неожиданно сказал то, о чем думал, в чем был убежден и Олекса:
   - На это способны только русские... Тебе куда?
   - К парламенту, если не затруднит.
   - Депутат? - недоверчиво спросил шофер.
   - Он самый.
   - От коммунистов?
   - От них.
   - Тогда понятно.
   Грузовик притормозил неподалеку от парламента.
   - Дальше не пустят. - Парень пожал Олексе руку.
   - Дойду...
   Он добился на этом заседании слова. Поднялся на трибуну и гневно бросил в зал:
   - Фашисты и их прихвостни, платная агентура и предатели народа действуют уже почти открыто. Цель их ясна - коричневое господство над Европой, а потом и над миром. Разве можно не видеть этого? Разве можно не замечать больше грозу над нашими народами? Гитлер, этот кровавый мясник, не сегодня завтра двинет свои полчища против Чехословакии... Только вместе с великим Советским Союзом мы сможем отбить агрессию фашизма... Наш лозунг, призыв каждого честного человека - за мир и хлеб, против угрозы войны и фашизма!
   Под аплодисменты одних, свист и улюлюканье других Олекса покинул трибуну. Во время перерыва к нему подошел Фучик.
   - В честь блестящей речи приглашаю депутата товарища Олексу в рабочую пивную "Под звездой". Бывал там?
   - Нет.
   - Тогда тем более надо пойти.
   Пивная находилась в старом подвале и была из разряда тех, в которых проводит вечера рабочий люд. Юлиус и Олекса расположились за угловым столиком, отсюда хорошо просматривался весь зал, невысокие подмостки сцена. Вскоре началась развлекательная программа - артисты, по всему было видно, - самодеятельные, из рабочих клубов. Певица и небольшой оркестр исполнили несколько народных песен. Был еще жонглер с булавами.
   - Ты понимаешь, - горячился Олекса, - такая меня злость взяла, когда увидел, как они в открытую, не таясь, суют прохожим фашистскую погань, кастетами торгуют. Может, и оружие у них найдется, если поискать?
   - Вполне вероятно, - согласился Фучик. - Наглеют фашистские прихвостни с каждым днем. Глинковцы уже примериваются, как пройдут маршем по Праге... Смотри на сцену, - вдруг сказал он.
   На сцену выскочил актер, удивительно точно загримированный под Гитлера. Такая же липкая прядь упала на глаз, блуждающий взгляд, суматошные движения... Он носился по подмосткам, словно бешеный: вскидывал руку в фашистском приветствии, немо открывал узкогубый рот - произносил "речь", приплясывал в экстазе.
   - Ух ты... - удивился Олекса.
   - Полиция уже трижды штрафовала владельца пивной за этот номер.
   "Гитлер" в припадке бешенства большим мясницким ножом кромсал карту Европы. И вдруг он увидел в зале хрупкую, тоненькую девушку, поманил ее пальцем. Девушка с веночком простеньких цветов на голове испуганно попятилась, попыталась укрыться в глубине зала. "Гитлер" выкрикнул что-то хриплое, угрожающее, и тогда она поднялась на сцену, начала танцевать какой-то свой танец, медленный и грустный, то приближаясь к "Гитлеру", то отдаляясь от него. Она боялась, ее сковывал ужас.
   - Кто она? - шепотом спросил Олекса.
   - Не знаю... - ответил Юлиус, - может, Судьба, может, История. Или просто: "Гитлер и жизнь"... Смотри...
   "Гитлер" все больше выходил из себя, злобно плевался слюной, челка совсем закрыла глаз, а девушка печальным танцем о чем-то его умоляла, наверное, о пощаде и милосердии.
   Бесноватый настиг ее, сорвал веночек, бросил на ее волосы терновый венец, ей удалось ускользнуть, и он снова погнался за нею, рассекая воздух ножом. Жадно и цепко рвал он на девушке одежду, и танец девушки уже напоминал агонию обесиленного, вконец загнанного человека. И вот уже руки у нее связаны колючей проволокой, свет стал красным, потом багровым, с потолка спустилась веревочная петля, и "Гитлер" набросил ее на шею девушке, толкнул ее на пол и наступил сапогом на поверженную.
   - Такое может случиться и с нашей Прагой, - произнес мужской голос где-то там, в глубине сцены.
   Аплодисментов не было. Были угрюмые лица рабочих, тревога и боль.
   Олекса и Юлиус долго гуляли в тот вечер по Праге, поднялись к Вацлавской площади.
   - Кажется, мы приблизились к финалу, - сказал Юлиус.
   - Да, развязка наступит не сегодня завтра, - согласился Олекса. И напомнил: - У меня через два часа поезд.
   - Я не смогу тебя проводить. Время тревожное, должен быть в ЦК...
   - Не обижусь, - ответил Олекса. - Только вот что: давай попрощаемся, побратим мой дорогой. На всякий случай...
   Они обнялись. Было поздно - выключилось вечернее освещение Вацлавской площади. Она внезапно погрузилась в темень...
   "Пришел тот час, о котором мы говорили на протяжении
   многих лет".
   15 марта 1939 года где-то после полуночи Густа и Юлиус подъехали на такси к своему дому. Одеты они были немного торжественно. Густа держала в руках гвоздики.
   Они поднялись по лестнице, вошли в квартиру.
   - Как это хорошо, - сказал Юлиус, снимая галстук и пиджак, - что в Советском Союзе так чтят память о поэтах своих народов. Подумать только: над всем миром нависла опасность, а в советском посольстве - прием в связи со 125-летием со дня рождения Тараса Шевченко.
   - Мне кажется, - ответила Густа, - что мужественные стихи Шевченко как-то созвучны нашему грозному времени.