Страница:
Дым от пушечных выстрелов сдувало туда же, куда и направлялся Лассан, к северу. Начинался прилив. Маленькие волны набегали на отмель, где изобиловали мидии и устрицы. Больше ему не принесут корзину раков и перестанут сплетничать о ценах на рынке Аркашона или шепотом, с притворным восторгом, рассказывать о подвигах американского капитана. Лассан гадал, что же случилось с Килликом, но это тоже было бесполезно, поскольку форт Тест-де-Буш все-таки потерян. У комендант Анри Лассан на поясе висела сабля, за поясом заткнут пистолет, и у него есть неотложная задача и он направился на север в сгущающуюся тьму, чтобы выполнить ее.
А в Ле-Моле взбунтовались экипажи шасс-маре. Они собрались рядом с белым зданием таможни, не действующим из-за долгих лет британской блокады, но в котором по-прежнему обитали два человека в военной форме, приоткрывших тяжелую дверь, чтобы послушать, что происходит снаружи. Позади экипажей шасс-маре стояли колья, ограждавшие место, где устриц очищали от раковин, и где постепенно протестующий шепот переходил в гул разъяренных голосов. Их корабли были единственным средством существования. Без кораблей они будут голодать, их жены и дети тоже будут голодать.
Люди Лассана, смущенные, опустили глаза в землю. На фасаде здания таможни горели факелы, отбрасывая красные блики на озлобленные лица. Шел дождь. Лассан, справедливый и добрый человек, поднял руки.
— Друзья мои! — он объяснил зачем британцам лодки, что они с их помощью хотят построить мост чтобы переправить свою армию к северу в Адур. — Что тогда будет с вашими женами? С детьми? Скажите мне?
Наступила тишина, слышался только шум прилива и капель дождя, шипящих в огне факелов. На лицах читалось недоверие. Лассан знал, что французское крестьянство не любило свою армию из-за того, что Император издал указ по которому, армия могла забирать у них продовольствие без оплаты. Лассан сам не следовал этому приказу, но за это платил из собственного кармана. Некоторые его люди знали об этом, знали, что Лассан всегда был офицером по происхождению, но он ведь угрожал им голодом.
— Англичане предлагают по двадцать франков в день, — выкрикнул какой-то голос из толпы, — по двадцать франков!
Опять послышался нарастающий ропот и Лассан понял, что ему придется действовать силой, если он хочет выполнить свой долг. Он призвал к разуму, но разум был слабым оружием против алчности крестьян, поэтому ему придется быть беспощадным.
— Лейтенант Жерар!
— Сэр?
— Сожгите лодки. Начинайте с южного причала!
Его принялись освистывать, и он инстинктивно потрогал пистолет, но сержант взял его за локоть.
— Сэр, — голос сержанта был печальным.
Послышался скрип, затем еще раз. Это был скрип весел в уключинах, потом послышались всплески и Лассан сквозь тьму увидел на воде белые пятна. Он смотрел и наконец в свете факелов разглядел призрачные очертания шлюпок, выкрашенных в белый цвет.
Пользуясь приливом, британцы вошли в залив, и Лассан, под насмешки селян, увидел моряков в синих мундирах с абордажными саблями в руках, высаживающихся на шасс-маре. Французы, приветствуя английское золото, зааплодировали.
Лассан повернулся и пошел прочь.
— Идем на восток, лейтенант.
— Да, сэр.
Анри Лассан с небольшой кучкой канониров зашагал прочь из деревни. Он пошел на южную оконечность залива Аркашон, а затем вглубь страны, в Бордо, чтобы доложить вышестоящему начальству о своем поражении, о том, что Аркашон потерян, а британцы захватили все лодки.
Так битва при Аркашоне, начинавшаяся с такими надеждами на успех, закончилась полным поражением.
Бейкер Изекиль — английский оружейный мастер, специализировавшийся на изготовлении нарезного охотничьего оружия. Первоначально винтовка имела 65-й калибр (16,5 мм.), затем в 1830 г. калибр был увеличен до 75 (19 мм.)
4 июля — день независимости США.
Lesparre-Medoc — город на юго-западе Франции, префектура в департаменте Жиронда, провинция Бордо. Город известен бордосскими винами.
Глава 8
А в Ле-Моле взбунтовались экипажи шасс-маре. Они собрались рядом с белым зданием таможни, не действующим из-за долгих лет британской блокады, но в котором по-прежнему обитали два человека в военной форме, приоткрывших тяжелую дверь, чтобы послушать, что происходит снаружи. Позади экипажей шасс-маре стояли колья, ограждавшие место, где устриц очищали от раковин, и где постепенно протестующий шепот переходил в гул разъяренных голосов. Их корабли были единственным средством существования. Без кораблей они будут голодать, их жены и дети тоже будут голодать.
Люди Лассана, смущенные, опустили глаза в землю. На фасаде здания таможни горели факелы, отбрасывая красные блики на озлобленные лица. Шел дождь. Лассан, справедливый и добрый человек, поднял руки.
— Друзья мои! — он объяснил зачем британцам лодки, что они с их помощью хотят построить мост чтобы переправить свою армию к северу в Адур. — Что тогда будет с вашими женами? С детьми? Скажите мне?
Наступила тишина, слышался только шум прилива и капель дождя, шипящих в огне факелов. На лицах читалось недоверие. Лассан знал, что французское крестьянство не любило свою армию из-за того, что Император издал указ по которому, армия могла забирать у них продовольствие без оплаты. Лассан сам не следовал этому приказу, но за это платил из собственного кармана. Некоторые его люди знали об этом, знали, что Лассан всегда был офицером по происхождению, но он ведь угрожал им голодом.
— Англичане предлагают по двадцать франков в день, — выкрикнул какой-то голос из толпы, — по двадцать франков!
Опять послышался нарастающий ропот и Лассан понял, что ему придется действовать силой, если он хочет выполнить свой долг. Он призвал к разуму, но разум был слабым оружием против алчности крестьян, поэтому ему придется быть беспощадным.
— Лейтенант Жерар!
— Сэр?
— Сожгите лодки. Начинайте с южного причала!
Его принялись освистывать, и он инстинктивно потрогал пистолет, но сержант взял его за локоть.
— Сэр, — голос сержанта был печальным.
Послышался скрип, затем еще раз. Это был скрип весел в уключинах, потом послышались всплески и Лассан сквозь тьму увидел на воде белые пятна. Он смотрел и наконец в свете факелов разглядел призрачные очертания шлюпок, выкрашенных в белый цвет.
Пользуясь приливом, британцы вошли в залив, и Лассан, под насмешки селян, увидел моряков в синих мундирах с абордажными саблями в руках, высаживающихся на шасс-маре. Французы, приветствуя английское золото, зааплодировали.
Лассан повернулся и пошел прочь.
— Идем на восток, лейтенант.
— Да, сэр.
Анри Лассан с небольшой кучкой канониров зашагал прочь из деревни. Он пошел на южную оконечность залива Аркашон, а затем вглубь страны, в Бордо, чтобы доложить вышестоящему начальству о своем поражении, о том, что Аркашон потерян, а британцы захватили все лодки.
Так битва при Аркашоне, начинавшаяся с такими надеждами на успех, закончилась полным поражением.
Бейкер Изекиль — английский оружейный мастер, специализировавшийся на изготовлении нарезного охотничьего оружия. Первоначально винтовка имела 65-й калибр (16,5 мм.), затем в 1830 г. калибр был увеличен до 75 (19 мм.)
4 июля — день независимости США.
Lesparre-Medoc — город на юго-западе Франции, префектура в департаменте Жиронда, провинция Бордо. Город известен бордосскими винами.
Глава 8
Тела пятерых погибших французов и одного стрелка были сложены в часовне форта — не из соображений благочестия, а потому, что не оказалось более подходящего места, куда было бы можно их положить до тех пор, пока не появится время их похоронить. Лейтенант Минвер снял белый фронтал с алтаря и приказал двум своим людям разорвать его на бинты, затем, будучи хорошо воспитанным молодым человеком, которого родители не учили оставлять свет в пустой комнате, потушил пламя в неугасимой лампаде перед тем как вернуться во внутренний двор.
Тест-де-Бюш был в хаосе. Стрелки расположились на стенах, а морские пехотинцы и моряки собрались во внутреннем дворе. Шесть полевых орудий притащили в форт, где они стали предметом изучения для всех моряков. «Сцилла» с пробитым тяжелым ядром бортом встала на якорь под защитой орудий форта.
Рюкзаки и прочее снаряжение морских пехотинцев переправили с брига, вставшего на якорь позади «Сциллы», затем подняли в форт с помощью шкивов и талей. Морские пехотинцы хоть и шли налегке, все же прибыли в форт на два часа позже стрелков Шарпа.
— Должен поблагодарить вас, майор Шарп, — Бэмпфилд, с мозолями на ногах, вошел в комнату, где Шарпа перевязывал доктор с корабля. Бэмпфилд вздрогнул от вида крови на лице и рубашке Шарпа. — Дорогой друг, позвольте сказать, как я сожалею.
Хирург, пьяный и в плохом расположении духа, ответил вместо Шарпа.
— Ничего страшного, сэр. Из ран на голове всегда льется как из свиньи на бойне. Он легонько шлепнул Шарпа по голове. — Должно быть, в голове у вас будто барабан стучит, да?
Если он имел ввиду, что будет больно, то он был прав, и хоть хлопок не помог, по крайней мере зрение вернулось к Шарпу как только с глаз вытерли кровь. Он взглянул на молодое и уставшее лицо Бэмпфилда.
— А ведь форт был не очень-то и пуст.
— Да, пожалуй! — Бэмпфилд прошел к столу и стал изучать бутылку с вином, оставленную французским гарнизоном. Он откупорил пробку и налил немного в стакан. Понюхал вино, покрутил его в стакане, еще раз изучил, и, наконец, отхлебнул. — Неплохо. Слегка недовыдержанное, я бы сказал. Он подлил еще вина. — Но ведь обошлось без сломанных костей, верно?
— Я потерял одного человека.
Бэмпфилд пожал плечами. «Сцилла» потеряла шестнадцать. Он сказал это так, будто хотел подчеркнуть, что флот понес большие потери.
— А морские пехотинцы? — спросил Шарп.
— Двоих малость поцарапало, — беззаботно сказал Бэмпфилд. — Я всегда думал, что лужайка — наиболее подходящее место для засады, Шарп. Если они хотят поймать таких как мы, им следует быть более энергичными, — рассмеялся он.
Бэмпфилд — лживый ублюдок, подумал Шарп. Два стрелка, посланные Фредриксоном, предупредили морских пехотинцев о засаде, и капитан пехотинцев, Палмер, уже поблагодарил Шарпа за услугу. Но Бэмпфилд говорил так, будто это он и обнаружил, и захватил в плен засаду несмотря на то, что чертов Бэмпфилд ничего не сделал. Бэмпфилд допил вино.
— Кто-то из американцев спасся? — вопрос прозвучал как обвинение.
— Полагаю, что да, — Шарпу было плевать. У Бэмпфилда было тридцать пленных американцев, но ему было мало. Форт захватили, моряки со «Сциллы» вошли в канал и захватили шасс-маре, никто не может ожидать большего за один день.
— Так вы выдвигаетесь вглубь страны утром, Шарп? — Бэмпфилд взглянул на рану на голове Шарпа. — Это ведь просто царапина, не так ли? Она не помешает вам идти?
Шарп не ответил. Форт взят, Эльфинстоун получил шасс-маре, которые были ему нужны, и эта операция была фарсом. Кроме того, ему было наплевать, собирается ли Бордо восстать или нет, его беспокоило только то, что Джейн не должна умереть пока он где-то шляется. Шарп повернул голову и посмотрел на хирурга.
— Каковы первые симптомы лихорадки?
Хирург взбодрил себя вином.
— Черной, желтой, болотной? Какой лихорадки?
— Любой лихорадки, — проворчал Шарп.
Хирург пожал плечами.
— Жар, дрожь, понос. Я не вижу у вас ни одного симптома лихорадки, майор.
Шарпа охватил ужас. Он испытал искушение выдать свое ранение за более серьезное, чтобы можно было вернуться в Сен-Жан-де-Люз первым же кораблем.
— Ну, Шарп? — Бэмпфилда задело, что Шарп проигнорировал его вопрос. — Вы собираетесь выступить утром?
— Да, сэр. — Шарп встал. Это было лучше, чем терпеть этого самонадеянного капитана. Шарп пойдет утром, устроит диверсию на дороге, вернется и отвергнет все дальнейшие безумства Бэмпфилда. Ему следовало бы вытереть насухо свой палаш, чтобы к утру тот не покрылся пятнами ржавчины, но он слишком устал. Майор не спал прошлую ночь, шел маршем весь день, он захватил крепость. Теперь надо поспать.
Он протиснулся мимо Бэмпфилда и пошел искать какую-нибудь койку в пустой комнате бараков. Там, среди пожитков изгнанных стрелками французских канониров, он лег и сразу заснул.
Уже наступила ночь, холодная ночь. Часовые на стенах дрожали от холода, а вода во рву покрылась льдом. Ветер перестал дуть, дождь прекратился, густые облака рассеялись и на небе появились холодные, серебряные, по-зимнему яркие точки звезд, висевших над мерцающими заледеневшими болотами.
Через эти мрачные болота, из вод залива Аркашон надвигался туман. Туман медленно клубился безмолвной морозной ночью, им заволокло форт, вот и уже замерзла пролитая в перестрелке кровь. Во внутреннем дворе форта Тест-де-Бюш полыхали факелы, туман смешивался с выдыхаемым паром, мороз тронул инеем ножны сабель и стволы орудий на стенах.
Бэмпфилд приказал стрелкам отдыхать, и их на посту сменили морские пехотинцы, чьи красные мундиры и белоснежные ремни казались яркими на фоне звездного неба.
Девять французских пленников, среди которых был и сержант, стрелявший в Шарпа с крыши бараков, были заперты на вещевом складе. Потом их перевезут на одном из судов Бэмпфилда на гниющий корабль, превращенный в плавучую темницу на Темзе или в новую каменную тюрьму, построенную французскими пленными где-то в дебрях Дартмура.
Других пленников поместили в винном погребе, который Бэмпфилд приказал очистить от бренди и вина. Тридцать человек впихнули в помещение, которое едва могло вместить дюжину. То были американцы.
— По крайней мере, они заявляют, что американцы! — сказал Бэмпфилд, садясь перед камином в комнате Лассана и кладя босые ноги на патронный ящик. — Уверен, что половина из них — наши дезертиры!
— Несомненно, сэр, — лейтенант Форд знал, что команды половины американских судов, и военных, и гражданских, были укомплектованы сбежавшими от жестоких порядков Королевского флота моряками.
— Столько ублюдков поймали за раз, — Бэмпфилд сделал паузу, чтобы обглодать куриную ножку, высосал дочиста косточку и выбросил ее в камин. — Поговорите с ними, лейтенант. Возьмите двух надежных боцманматов, понимаете меня?
— Есть, сэр. — Форд прекрасно его понял.
— Каждого, кого вы сочтете дезертиром, поместите в отдельную комнату. Настоящие американцы пусть остаются в погребе.
— Есть, сэр.
Бэмпфилд налил еще вина. Вино было молодое, свежего урожая, но очень даже неплохое. Он напомнил себе, что надо не забыть погрузить все ящики на «Возмездие». Он также нашел несколько прекрасных хрустальных бокалов с фамильными гербами, они будут прекрасно смотреться в его доме в Гэмпшире.
— Вы считаете, что я слишком цацкаюсь с американцами, Форд?
Форд так и считал.
— Их всех повесят, сэр.
— Верно, но важно, чтобы процедура была соблюдена правильно! Мы же не можем пороть пиратов? Это будет нецивилизованно! — Бэмпфилд громко рассмеялся своей остроте. Тех моряков из команды «Фуэллы», которые были британскими моряками, ждет печальная участь. Перед строем всех кораблей, на виду у всей их команды, их выпорют плетками-девятихвостками в качестве показательного урока, чтобы все видели, что ждет пойманного дезертира. Плетка с узелками сдерет кожу и мясо до костей, но их приведут в сознание и повесят на нок-рее «Возмездия». Остальных американцев повесят на берегу без порки, как обычных пиратов.
Лейтенант Форд медлил.
— Капитан Фредриксон, сэр… — помявшись, начал он.
— Фредриксон, — нахмурился Бэмпфилд. — Это тот парень с изуродованным лицом, да?
— Да, сэр. Он заявил, что это его пленники. И гарантировал им достойное обращение.
Бэмпфилд рассмеялся.
— Может быть он хочет, чтобы их повесили на шелковых веревках? Они пираты, Форд, пираты! Это делает их делом флота, передайте Фредриксону: пусть держит свое мнение при себе, — улыбнулся Бэмпфилд своему лейтенанту. — Я сам поговорю с американскими офицерами. Пусть пришлют мою гичку.
Пленение капитана Киллика доставило Бэмпфилду особое удовольствие. Американский мореход много раз накручивал хвост Королевскому флоту, побеждая в боях один-на-один с поражающей легкостью, и люди вроде Киллика становились легендами для своих сограждан. Новость о том, что он пойман и предан позорной казни, покажет американской Республике, что Британия, при желании, может больно отхлестать по щекам любого. Бэмпфилд знал, что Лорды в Адмиралтействе будут весьма обрадованы этим. Совсем немногие могли бить Британию на море, и падение одного из них была более редкой, чем победа над простым пиратом.
— Я не пират, — заявил Корнелиус Киллик, когда его привели к Бэмпфилду.
Полноватое лицо Бэмпфилда расплылось в ироничной улыбке.
— Вы обычный пират, Киллик, преступник, и вас повесят как обычного пирата.
— У меня есть каперское свидетельство от моего правительства, и вы прекрасно об этом знаете! — У Киллика, как и у лейтенанта Догерти отобрали шпаги, к тому же связав руки за спиной. Американец промерз до костей и был вне себя от ярости и осознания своей беспомощности.
— И где же ваше каперское свидетельство? — невинным взглядом посмотрел на Киллика Бэмпфилд.
— Они у меня, сэр, — боцман Бэмпфилда протянул толстый сверток бумаги, который Киллик носил в непромокаемой сумке у себя на поясе. Бэмпфилд взял его, открыл и бегло прочитал бумаги. "Правительство Соединенных Штатов, согласно обычным правилам, дает капитану Корнелиусу Киллику право осуществлять военные действия против врагов Республики за пределами любых территориальных вод и дает капитану Киллику полную защиту правительства Соединенных Штатов».
— Я не вижу никакого каперского свидетельства, — Бэмпфилд бросил документ в огонь.
— Ублюдок, — Киллик, как и любой капер, знал, что эти бумаги — невеликая защита, но ни один капер не хотел бы лишиться и такой.
Бэмпфилд рассмеялся. Он изучал другие бумаги, которые удостоверяли американское гражданство команды «Фуэллы».
— Странное название для пиратского корабля — "Фуэлла"?
— Оно греческое, — презрительно сказал Киллик, — означает — "Грозовая туча".
— Американец, а знает классику! — поддел Бэмпфилд Киллика. — Какие чудеса начались в этом веке!
Боцман Бэмпфилда, рулевой гички Бэмпфилда, ткнул локтем в бок Догерти,
— Этот не Джонатан, сэр, это чертов Мик [18].
— Ирландец! — улыбнулся Бэмпфилд, — бунтовщик против своего законного Короля, не так ли?
— Я американский гражданин, — сказал Догерти.
— Уже нет, — Бэмпфилд швырнул все документы в огонь, они ярко вспыхнули и сгорели. — Я чую запах ирландских болот, — Бэмпфилд повернулся к Киллику, — Итак, где "Фуэлла"?
— Я же сказал вам.
Бэмпфилд не очень поверил в историю Киллика о том, что «Фуэлла» выброшена на берег с содранной обшивкой и уже бесполезна, но завтра бриги обыщут берега залива Аркашон и выяснят правду. Бэмпфилд также надеялся поймать остатки команды капера. — Сколько среди ваших моряков британцев? — спросил он Киллика.
— Ни одного, — на лице Киллика было видно пренебрежение. На самом деле примерно треть его команды когда-то служили в Королевском флоте, но Киллик знал, какая участь будет им уготована, если правда вскроется. — Ни одного.
Бэмпфилд взял сигару из ящичка, обрезал кончик, и сунул в огонь вырванный из лассановской книги Монтеня лист, скрученный в трубочку. — Вас всех повесят, Киллик, всех вас. Я могу объявить всех дезертирами, даже вас! — он зажег сигару, — Вы хотите по-плохому, или же предпочтете рассказать правду по-хорошему?
Киллик, чьи сигары украл какой-то матрос, завистливо смотрел, как Бэмпфилд втягивает табачный дым.
— Да пошел ты в задницу, мистер.
Бэмпфилд пожал плечами и кивнул боцману.
Гребцы капитанской гички были его любимчиками, и все они окрепли, сидя за веслами. Все были ветеранами бессчетных кабацких драк и боев на море, и двое связанных человек не могли им противостоять.
Бэмпфилд невозмутимо наблюдал. Для него эти двое были явными пиратами, одетыми в мундиры неизвестного государства, их судьба его беспокоила не больше, чем крысы в трюме «Возмездия». Он позволил своим людям избивать их, смотрел как кровь стекает с их губ и носов, и пока они с окровавленными лицами и побитыми ребрами не оказались на полу, не остановил экзекуцию. — Сколько из ваших людей дезертиры, Киллик. Сколько?
Прежде чем Киллик успел ответить, открылась дверь, и в комнату вошел капитан Фредриксон. На лице его читалась ярость.
— Сэр!
Бэмпфилд повернулся в кресле и нахмурился из-за этого вторжения. Ему совсем не понравилось, что стрелок увидел избиение, но Бэмпфилда больше оскорбило то, что Фредриксон даже взял на себя труд постучать, прежде чем войти.
— Фредриксон, не так ли? Вы не могли бы подождать?
Было очевидно, что Фредриксон с трудом сдерживает гнев. Он вздохнул, успокаиваясь, и с трудом поменял выражение лица на любезное.
— Я дал капитану Киллику слово офицера, что с ним будут обращаться уважительно. И я требую, чтобы мое обещание было исполнено.
Бэмпфилд был изумлен этим протестом.
— Они пираты, капитан.
— Я дал слово, — упрямо стоял на своем Фредриксон.
— В таком случае я, как вышестоящий командир, аннулирую ваше слово. Голос Бэмпфилда звучал внушительно из-за гнева, вызванного дерзостью солдата. — Они пираты и утром будут повешены за шею до смерти. Это мое решение, капитан Фредриксон, мое, и если вы скажете еще слово, хоть одно слово, то клянусь Богом, я вас арестую. А теперь убирайтесь вон!
Фредриксон пристально посмотрел на Бэмпфилда. На мгновение он захотел рискнуть и посмотреть, выполнит ли Бэмпфилд свою угрозу, а затем, не говоря ни слова, повернулся и вышел из комнаты.
Бэмпфилд улыбнулся.
— Закройте дверь, боцман. Итак, джентльмены, вернемся к нашим баранам?
Во дворе форта плотники со «Сциллы» сколачивали шестидюймовыми гвоздями брусья, и когда их работа будет закончена, будут готовы виселицы, на которых утром станцует Корнелиус Киллик.
Томас Тэйлор, стрелок из Теннеси, до этого выполнявший свой долг без единого протеста, остановил капитана Фредриксона недалеко от работающих плотников.
— Сэр!
Тэйлор, довольный тем, что увидел ярость на лице капитана, отступил назад. Фредриксон на лице Тэйлора также увидел гнев и знал, что его верность присяге дала трещину. — Мы этого не допустим, — еще раз пообещал он, и отправился будить Шарпа.
Шарп очнулся от сна, в котором пил чай с полусгнившим скелетом своей жены. Он нашарил свой палаш, вздрогнув от боли в замотанной голове и в свете фонаря, принесенного Фредриксоном, узнал над собой лицо с повязкой на глазу.
— Уже рассвет? — спросил Шарп.
— Нет, сэр. Они зверски избивают их, сэр. — Шарп сел на постели. В комнате стоял пронизывающий холод. — Кого?
— Американцев. — Фредриксон рассказал как моряков вели перед Фордом, пока офицеров отвлекал Бэмпфилд. Стрелок Тэйлор разбудил Фредриксона, а теперь Фредриксон разбудил Шарпа. — Они уже нашли двоих дезертиров.
Шарп застонал от пронзившей его голову боли.
— Дезертиров вешают, — по голосу было понятно, что он не полагает для таких людей какой-либо иной участи.
Фредриксон согласно кивнул.
— Но я дал слово Киллику, что с ним будут обращаться как с джентльменом. Они практически уже убили беднягу. И всех их повесят, сказал Бэмпфилд, и дезертиров и остальных.
— О, черт, — Шарп нацепил сапоги, надел куртку и встал с кровати.
— Сволочь Бэмпфилд.
— Девятая страница, параграф один устава должен помочь, сэр.
Шарп нахмурился.
— Что?
— «Ранговый капитан, — процитировал Фредриксон, — командующий кораблем или судном, не имеющим ранга, приравнивается по должности к майору на время командования этим судном».
Шарп застегнул куртку и повесил на пояс свой палаш.
— Откуда, черт возьми, ты об этом узнал?
— Я проглядел соответствующие страницы перед выходом, сэр.
— Господи, это я должен был просмотреть их, — Шарп одел кивер и направился к лестнице. — Но он командир «Возмездия». Это же дает ему ранг полковника!
— Он не на борту, — убедительно сказал Фредриксон, — а «Возмездие» в полумиле от берега. Если он чем-то и командует, то только «Сциллой», а фрегаты не подпадают в разряд ранговых кораблей.
Шарп пожал плечами. Это была достаточно зыбкая уловка, чтобы на ее основании он мог приказывать Бэмпфилду.
Фредриксон спустился по лестнице вслед за Шарпом.
— А могу я напомнить вам следующий параграф?
— Конечно можешь, — Шарп открыл дверь и вышел в холодный внутренний двор. Морозный воздух ужалил его щеки, а на глазах выступили слезы.
— Настоящий устав не дает права ни сухопутному офицеру принимать командование над судами или эскадрами Его Королевского Величества, ни морскому офицеру командовать на суше, — Фредриксон взял паузу, поднял ногу и стукнул каблуком по мостовой, — На суше, сэр.
Шарп взглянул на Фредриксона. Молотки плотников стучали как канонада небольших орудий, эхом отдаваясь в его раненой голове.
— Мне наплевать, Вильям, если он повесит Киллика. Американцев надо вышибить из этой чертовой войны, и мне плевать если мы всех их повесим, черт побери. Но ты говоришь, что дал слово?
— Да, сэр.
— А вот на твое слово мне не плевать.
Шарп тоже не взял на себя труда постучать в дверь, он просто пнул ее ногой и отлетевшие обломки досок заставили Бэмпфилда испуганно отпрянуть.
На этот раз пришли два офицера, оба со шрамами, у обоих выражения лиц тверже, чем приклады винтовок, и оба излучали такой гнев, что в жарко-натопленной комнате стало холодно.
На Бэмпфилда Шарп не обратил внимания. Он прошел через комнату и наклонился над двумя американцами, которые оказались избиты еще сильнее с момента ухода Фредриксона. Шарп выпрямился и посмотрел на боцмана.
— Развязать их.
— Майор Шарп… — начал было Бэмпфилд, но Шарп прервал его.
— Вы очень обяжете меня, капитан Бэмпфилд, если не будете вмешиваться в командование на суше.
Бэмпфилд моментально все понял. Он знал устав и понял, что проиграл сражение. Сражение, но не войну.
— Эти люди — пленники флота.
— Эти люди взяты в плен армией, на земле, а не на воде, они сражались как союзники французской императорской армии. — Шарп закрепил успех. — Они мои пленники, находятся под моей ответственностью, и я приказываю развязать их!
Этого было достаточно для гребцов капитанской гички, и они склонились над связанными людьми.
Капитану Бэмпфилду очень были нужны эти двое американцев, но еще больше он хотел сохранить чувство собственного достоинства. Он понял, что в борьбе за старшинство, в борьбе юридических тонкостей пунктов устава, он едва выжил. Он также чувствовал страх перед этими людьми. Бэмпфилд прекрасно знал репутацию Шарпа и Фредриксона, а их взгляды и шрамы на лицах дали ему понять, что эту битву ему не выиграть силой. Он должен брать хитростью, и потому улыбнулся.
— Мы обсудим их судьбу утром, майор.
— Разумеется, обсудим. — Шарп, удивленный легкостью победы, повернулся к Фредриксону. — Прикажите перевести остальных пленных американцев в более подходящее помещение, мистер Фредриксон. Поставьте своих людей для их охраны. Потом очистите кухню и попросите сержанта Харпера ждать меня там. И приведите туда этих двоих, — он кивком указал на американских офицеров.
На кухне Шарп принес им неуклюжие извинения.
Капитан Киллик, жадно поглощавший кусок хлеба, приподнял окровавленную бровь. — Извинения?
— Вам дали слово офицера, а оно было нарушено. Я приношу свои извинения.
Патрик Харпер открыл дверь.
— Капитан Фредриксон сказал, что вы хотите меня видеть, сэр?
— Ты будешь поваром, сержант. Вон там, на печи, суп лягушатников.
— С удовольствием, сэр. — Харпер, чье лицо почти приобрело свой нормальный размер и казалось восстановившимся после такой хирургии, открыл печь и забросил туда дров. По кухне распространился приятный жар.
— Вы ирландец? — спросил вдруг Харпера Догерти.
— Совершенно верно. Из Танджевейна в Донегале, и нет на земле места прекраснее. — Это уха, сэр, — сказал он Шарпу.
— Танджевейн? — лейтенант взглянул на Харпера. Тогда вы должны знать Кэшлнэйвен?
— По дороге на Боллибоф? — Там где старая крепость? — на лице Харпера появилось выражение счастья. — Я ходил по этой дороге столько раз, что не могу и сосчитать.
— Мы возделывали там землю. Пока англичане не забрали ее. Догерти бросил на Шарпа вызывающий взгляд, но Шарп, отвернувшийся к стене, казался рассеянным. — Я Догерти, — сказал Догерти Харперу.
Тест-де-Бюш был в хаосе. Стрелки расположились на стенах, а морские пехотинцы и моряки собрались во внутреннем дворе. Шесть полевых орудий притащили в форт, где они стали предметом изучения для всех моряков. «Сцилла» с пробитым тяжелым ядром бортом встала на якорь под защитой орудий форта.
Рюкзаки и прочее снаряжение морских пехотинцев переправили с брига, вставшего на якорь позади «Сциллы», затем подняли в форт с помощью шкивов и талей. Морские пехотинцы хоть и шли налегке, все же прибыли в форт на два часа позже стрелков Шарпа.
— Должен поблагодарить вас, майор Шарп, — Бэмпфилд, с мозолями на ногах, вошел в комнату, где Шарпа перевязывал доктор с корабля. Бэмпфилд вздрогнул от вида крови на лице и рубашке Шарпа. — Дорогой друг, позвольте сказать, как я сожалею.
Хирург, пьяный и в плохом расположении духа, ответил вместо Шарпа.
— Ничего страшного, сэр. Из ран на голове всегда льется как из свиньи на бойне. Он легонько шлепнул Шарпа по голове. — Должно быть, в голове у вас будто барабан стучит, да?
Если он имел ввиду, что будет больно, то он был прав, и хоть хлопок не помог, по крайней мере зрение вернулось к Шарпу как только с глаз вытерли кровь. Он взглянул на молодое и уставшее лицо Бэмпфилда.
— А ведь форт был не очень-то и пуст.
— Да, пожалуй! — Бэмпфилд прошел к столу и стал изучать бутылку с вином, оставленную французским гарнизоном. Он откупорил пробку и налил немного в стакан. Понюхал вино, покрутил его в стакане, еще раз изучил, и, наконец, отхлебнул. — Неплохо. Слегка недовыдержанное, я бы сказал. Он подлил еще вина. — Но ведь обошлось без сломанных костей, верно?
— Я потерял одного человека.
Бэмпфилд пожал плечами. «Сцилла» потеряла шестнадцать. Он сказал это так, будто хотел подчеркнуть, что флот понес большие потери.
— А морские пехотинцы? — спросил Шарп.
— Двоих малость поцарапало, — беззаботно сказал Бэмпфилд. — Я всегда думал, что лужайка — наиболее подходящее место для засады, Шарп. Если они хотят поймать таких как мы, им следует быть более энергичными, — рассмеялся он.
Бэмпфилд — лживый ублюдок, подумал Шарп. Два стрелка, посланные Фредриксоном, предупредили морских пехотинцев о засаде, и капитан пехотинцев, Палмер, уже поблагодарил Шарпа за услугу. Но Бэмпфилд говорил так, будто это он и обнаружил, и захватил в плен засаду несмотря на то, что чертов Бэмпфилд ничего не сделал. Бэмпфилд допил вино.
— Кто-то из американцев спасся? — вопрос прозвучал как обвинение.
— Полагаю, что да, — Шарпу было плевать. У Бэмпфилда было тридцать пленных американцев, но ему было мало. Форт захватили, моряки со «Сциллы» вошли в канал и захватили шасс-маре, никто не может ожидать большего за один день.
— Так вы выдвигаетесь вглубь страны утром, Шарп? — Бэмпфилд взглянул на рану на голове Шарпа. — Это ведь просто царапина, не так ли? Она не помешает вам идти?
Шарп не ответил. Форт взят, Эльфинстоун получил шасс-маре, которые были ему нужны, и эта операция была фарсом. Кроме того, ему было наплевать, собирается ли Бордо восстать или нет, его беспокоило только то, что Джейн не должна умереть пока он где-то шляется. Шарп повернул голову и посмотрел на хирурга.
— Каковы первые симптомы лихорадки?
Хирург взбодрил себя вином.
— Черной, желтой, болотной? Какой лихорадки?
— Любой лихорадки, — проворчал Шарп.
Хирург пожал плечами.
— Жар, дрожь, понос. Я не вижу у вас ни одного симптома лихорадки, майор.
Шарпа охватил ужас. Он испытал искушение выдать свое ранение за более серьезное, чтобы можно было вернуться в Сен-Жан-де-Люз первым же кораблем.
— Ну, Шарп? — Бэмпфилда задело, что Шарп проигнорировал его вопрос. — Вы собираетесь выступить утром?
— Да, сэр. — Шарп встал. Это было лучше, чем терпеть этого самонадеянного капитана. Шарп пойдет утром, устроит диверсию на дороге, вернется и отвергнет все дальнейшие безумства Бэмпфилда. Ему следовало бы вытереть насухо свой палаш, чтобы к утру тот не покрылся пятнами ржавчины, но он слишком устал. Майор не спал прошлую ночь, шел маршем весь день, он захватил крепость. Теперь надо поспать.
Он протиснулся мимо Бэмпфилда и пошел искать какую-нибудь койку в пустой комнате бараков. Там, среди пожитков изгнанных стрелками французских канониров, он лег и сразу заснул.
Уже наступила ночь, холодная ночь. Часовые на стенах дрожали от холода, а вода во рву покрылась льдом. Ветер перестал дуть, дождь прекратился, густые облака рассеялись и на небе появились холодные, серебряные, по-зимнему яркие точки звезд, висевших над мерцающими заледеневшими болотами.
Через эти мрачные болота, из вод залива Аркашон надвигался туман. Туман медленно клубился безмолвной морозной ночью, им заволокло форт, вот и уже замерзла пролитая в перестрелке кровь. Во внутреннем дворе форта Тест-де-Бюш полыхали факелы, туман смешивался с выдыхаемым паром, мороз тронул инеем ножны сабель и стволы орудий на стенах.
Бэмпфилд приказал стрелкам отдыхать, и их на посту сменили морские пехотинцы, чьи красные мундиры и белоснежные ремни казались яркими на фоне звездного неба.
Девять французских пленников, среди которых был и сержант, стрелявший в Шарпа с крыши бараков, были заперты на вещевом складе. Потом их перевезут на одном из судов Бэмпфилда на гниющий корабль, превращенный в плавучую темницу на Темзе или в новую каменную тюрьму, построенную французскими пленными где-то в дебрях Дартмура.
Других пленников поместили в винном погребе, который Бэмпфилд приказал очистить от бренди и вина. Тридцать человек впихнули в помещение, которое едва могло вместить дюжину. То были американцы.
— По крайней мере, они заявляют, что американцы! — сказал Бэмпфилд, садясь перед камином в комнате Лассана и кладя босые ноги на патронный ящик. — Уверен, что половина из них — наши дезертиры!
— Несомненно, сэр, — лейтенант Форд знал, что команды половины американских судов, и военных, и гражданских, были укомплектованы сбежавшими от жестоких порядков Королевского флота моряками.
— Столько ублюдков поймали за раз, — Бэмпфилд сделал паузу, чтобы обглодать куриную ножку, высосал дочиста косточку и выбросил ее в камин. — Поговорите с ними, лейтенант. Возьмите двух надежных боцманматов, понимаете меня?
— Есть, сэр. — Форд прекрасно его понял.
— Каждого, кого вы сочтете дезертиром, поместите в отдельную комнату. Настоящие американцы пусть остаются в погребе.
— Есть, сэр.
Бэмпфилд налил еще вина. Вино было молодое, свежего урожая, но очень даже неплохое. Он напомнил себе, что надо не забыть погрузить все ящики на «Возмездие». Он также нашел несколько прекрасных хрустальных бокалов с фамильными гербами, они будут прекрасно смотреться в его доме в Гэмпшире.
— Вы считаете, что я слишком цацкаюсь с американцами, Форд?
Форд так и считал.
— Их всех повесят, сэр.
— Верно, но важно, чтобы процедура была соблюдена правильно! Мы же не можем пороть пиратов? Это будет нецивилизованно! — Бэмпфилд громко рассмеялся своей остроте. Тех моряков из команды «Фуэллы», которые были британскими моряками, ждет печальная участь. Перед строем всех кораблей, на виду у всей их команды, их выпорют плетками-девятихвостками в качестве показательного урока, чтобы все видели, что ждет пойманного дезертира. Плетка с узелками сдерет кожу и мясо до костей, но их приведут в сознание и повесят на нок-рее «Возмездия». Остальных американцев повесят на берегу без порки, как обычных пиратов.
Лейтенант Форд медлил.
— Капитан Фредриксон, сэр… — помявшись, начал он.
— Фредриксон, — нахмурился Бэмпфилд. — Это тот парень с изуродованным лицом, да?
— Да, сэр. Он заявил, что это его пленники. И гарантировал им достойное обращение.
Бэмпфилд рассмеялся.
— Может быть он хочет, чтобы их повесили на шелковых веревках? Они пираты, Форд, пираты! Это делает их делом флота, передайте Фредриксону: пусть держит свое мнение при себе, — улыбнулся Бэмпфилд своему лейтенанту. — Я сам поговорю с американскими офицерами. Пусть пришлют мою гичку.
Пленение капитана Киллика доставило Бэмпфилду особое удовольствие. Американский мореход много раз накручивал хвост Королевскому флоту, побеждая в боях один-на-один с поражающей легкостью, и люди вроде Киллика становились легендами для своих сограждан. Новость о том, что он пойман и предан позорной казни, покажет американской Республике, что Британия, при желании, может больно отхлестать по щекам любого. Бэмпфилд знал, что Лорды в Адмиралтействе будут весьма обрадованы этим. Совсем немногие могли бить Британию на море, и падение одного из них была более редкой, чем победа над простым пиратом.
— Я не пират, — заявил Корнелиус Киллик, когда его привели к Бэмпфилду.
Полноватое лицо Бэмпфилда расплылось в ироничной улыбке.
— Вы обычный пират, Киллик, преступник, и вас повесят как обычного пирата.
— У меня есть каперское свидетельство от моего правительства, и вы прекрасно об этом знаете! — У Киллика, как и у лейтенанта Догерти отобрали шпаги, к тому же связав руки за спиной. Американец промерз до костей и был вне себя от ярости и осознания своей беспомощности.
— И где же ваше каперское свидетельство? — невинным взглядом посмотрел на Киллика Бэмпфилд.
— Они у меня, сэр, — боцман Бэмпфилда протянул толстый сверток бумаги, который Киллик носил в непромокаемой сумке у себя на поясе. Бэмпфилд взял его, открыл и бегло прочитал бумаги. "Правительство Соединенных Штатов, согласно обычным правилам, дает капитану Корнелиусу Киллику право осуществлять военные действия против врагов Республики за пределами любых территориальных вод и дает капитану Киллику полную защиту правительства Соединенных Штатов».
— Я не вижу никакого каперского свидетельства, — Бэмпфилд бросил документ в огонь.
— Ублюдок, — Киллик, как и любой капер, знал, что эти бумаги — невеликая защита, но ни один капер не хотел бы лишиться и такой.
Бэмпфилд рассмеялся. Он изучал другие бумаги, которые удостоверяли американское гражданство команды «Фуэллы».
— Странное название для пиратского корабля — "Фуэлла"?
— Оно греческое, — презрительно сказал Киллик, — означает — "Грозовая туча".
— Американец, а знает классику! — поддел Бэмпфилд Киллика. — Какие чудеса начались в этом веке!
Боцман Бэмпфилда, рулевой гички Бэмпфилда, ткнул локтем в бок Догерти,
— Этот не Джонатан, сэр, это чертов Мик [18].
— Ирландец! — улыбнулся Бэмпфилд, — бунтовщик против своего законного Короля, не так ли?
— Я американский гражданин, — сказал Догерти.
— Уже нет, — Бэмпфилд швырнул все документы в огонь, они ярко вспыхнули и сгорели. — Я чую запах ирландских болот, — Бэмпфилд повернулся к Киллику, — Итак, где "Фуэлла"?
— Я же сказал вам.
Бэмпфилд не очень поверил в историю Киллика о том, что «Фуэлла» выброшена на берег с содранной обшивкой и уже бесполезна, но завтра бриги обыщут берега залива Аркашон и выяснят правду. Бэмпфилд также надеялся поймать остатки команды капера. — Сколько среди ваших моряков британцев? — спросил он Киллика.
— Ни одного, — на лице Киллика было видно пренебрежение. На самом деле примерно треть его команды когда-то служили в Королевском флоте, но Киллик знал, какая участь будет им уготована, если правда вскроется. — Ни одного.
Бэмпфилд взял сигару из ящичка, обрезал кончик, и сунул в огонь вырванный из лассановской книги Монтеня лист, скрученный в трубочку. — Вас всех повесят, Киллик, всех вас. Я могу объявить всех дезертирами, даже вас! — он зажег сигару, — Вы хотите по-плохому, или же предпочтете рассказать правду по-хорошему?
Киллик, чьи сигары украл какой-то матрос, завистливо смотрел, как Бэмпфилд втягивает табачный дым.
— Да пошел ты в задницу, мистер.
Бэмпфилд пожал плечами и кивнул боцману.
Гребцы капитанской гички были его любимчиками, и все они окрепли, сидя за веслами. Все были ветеранами бессчетных кабацких драк и боев на море, и двое связанных человек не могли им противостоять.
Бэмпфилд невозмутимо наблюдал. Для него эти двое были явными пиратами, одетыми в мундиры неизвестного государства, их судьба его беспокоила не больше, чем крысы в трюме «Возмездия». Он позволил своим людям избивать их, смотрел как кровь стекает с их губ и носов, и пока они с окровавленными лицами и побитыми ребрами не оказались на полу, не остановил экзекуцию. — Сколько из ваших людей дезертиры, Киллик. Сколько?
Прежде чем Киллик успел ответить, открылась дверь, и в комнату вошел капитан Фредриксон. На лице его читалась ярость.
— Сэр!
Бэмпфилд повернулся в кресле и нахмурился из-за этого вторжения. Ему совсем не понравилось, что стрелок увидел избиение, но Бэмпфилда больше оскорбило то, что Фредриксон даже взял на себя труд постучать, прежде чем войти.
— Фредриксон, не так ли? Вы не могли бы подождать?
Было очевидно, что Фредриксон с трудом сдерживает гнев. Он вздохнул, успокаиваясь, и с трудом поменял выражение лица на любезное.
— Я дал капитану Киллику слово офицера, что с ним будут обращаться уважительно. И я требую, чтобы мое обещание было исполнено.
Бэмпфилд был изумлен этим протестом.
— Они пираты, капитан.
— Я дал слово, — упрямо стоял на своем Фредриксон.
— В таком случае я, как вышестоящий командир, аннулирую ваше слово. Голос Бэмпфилда звучал внушительно из-за гнева, вызванного дерзостью солдата. — Они пираты и утром будут повешены за шею до смерти. Это мое решение, капитан Фредриксон, мое, и если вы скажете еще слово, хоть одно слово, то клянусь Богом, я вас арестую. А теперь убирайтесь вон!
Фредриксон пристально посмотрел на Бэмпфилда. На мгновение он захотел рискнуть и посмотреть, выполнит ли Бэмпфилд свою угрозу, а затем, не говоря ни слова, повернулся и вышел из комнаты.
Бэмпфилд улыбнулся.
— Закройте дверь, боцман. Итак, джентльмены, вернемся к нашим баранам?
Во дворе форта плотники со «Сциллы» сколачивали шестидюймовыми гвоздями брусья, и когда их работа будет закончена, будут готовы виселицы, на которых утром станцует Корнелиус Киллик.
Томас Тэйлор, стрелок из Теннеси, до этого выполнявший свой долг без единого протеста, остановил капитана Фредриксона недалеко от работающих плотников.
— Сэр!
Тэйлор, довольный тем, что увидел ярость на лице капитана, отступил назад. Фредриксон на лице Тэйлора также увидел гнев и знал, что его верность присяге дала трещину. — Мы этого не допустим, — еще раз пообещал он, и отправился будить Шарпа.
Шарп очнулся от сна, в котором пил чай с полусгнившим скелетом своей жены. Он нашарил свой палаш, вздрогнув от боли в замотанной голове и в свете фонаря, принесенного Фредриксоном, узнал над собой лицо с повязкой на глазу.
— Уже рассвет? — спросил Шарп.
— Нет, сэр. Они зверски избивают их, сэр. — Шарп сел на постели. В комнате стоял пронизывающий холод. — Кого?
— Американцев. — Фредриксон рассказал как моряков вели перед Фордом, пока офицеров отвлекал Бэмпфилд. Стрелок Тэйлор разбудил Фредриксона, а теперь Фредриксон разбудил Шарпа. — Они уже нашли двоих дезертиров.
Шарп застонал от пронзившей его голову боли.
— Дезертиров вешают, — по голосу было понятно, что он не полагает для таких людей какой-либо иной участи.
Фредриксон согласно кивнул.
— Но я дал слово Киллику, что с ним будут обращаться как с джентльменом. Они практически уже убили беднягу. И всех их повесят, сказал Бэмпфилд, и дезертиров и остальных.
— О, черт, — Шарп нацепил сапоги, надел куртку и встал с кровати.
— Сволочь Бэмпфилд.
— Девятая страница, параграф один устава должен помочь, сэр.
Шарп нахмурился.
— Что?
— «Ранговый капитан, — процитировал Фредриксон, — командующий кораблем или судном, не имеющим ранга, приравнивается по должности к майору на время командования этим судном».
Шарп застегнул куртку и повесил на пояс свой палаш.
— Откуда, черт возьми, ты об этом узнал?
— Я проглядел соответствующие страницы перед выходом, сэр.
— Господи, это я должен был просмотреть их, — Шарп одел кивер и направился к лестнице. — Но он командир «Возмездия». Это же дает ему ранг полковника!
— Он не на борту, — убедительно сказал Фредриксон, — а «Возмездие» в полумиле от берега. Если он чем-то и командует, то только «Сциллой», а фрегаты не подпадают в разряд ранговых кораблей.
Шарп пожал плечами. Это была достаточно зыбкая уловка, чтобы на ее основании он мог приказывать Бэмпфилду.
Фредриксон спустился по лестнице вслед за Шарпом.
— А могу я напомнить вам следующий параграф?
— Конечно можешь, — Шарп открыл дверь и вышел в холодный внутренний двор. Морозный воздух ужалил его щеки, а на глазах выступили слезы.
— Настоящий устав не дает права ни сухопутному офицеру принимать командование над судами или эскадрами Его Королевского Величества, ни морскому офицеру командовать на суше, — Фредриксон взял паузу, поднял ногу и стукнул каблуком по мостовой, — На суше, сэр.
Шарп взглянул на Фредриксона. Молотки плотников стучали как канонада небольших орудий, эхом отдаваясь в его раненой голове.
— Мне наплевать, Вильям, если он повесит Киллика. Американцев надо вышибить из этой чертовой войны, и мне плевать если мы всех их повесим, черт побери. Но ты говоришь, что дал слово?
— Да, сэр.
— А вот на твое слово мне не плевать.
Шарп тоже не взял на себя труда постучать в дверь, он просто пнул ее ногой и отлетевшие обломки досок заставили Бэмпфилда испуганно отпрянуть.
На этот раз пришли два офицера, оба со шрамами, у обоих выражения лиц тверже, чем приклады винтовок, и оба излучали такой гнев, что в жарко-натопленной комнате стало холодно.
На Бэмпфилда Шарп не обратил внимания. Он прошел через комнату и наклонился над двумя американцами, которые оказались избиты еще сильнее с момента ухода Фредриксона. Шарп выпрямился и посмотрел на боцмана.
— Развязать их.
— Майор Шарп… — начал было Бэмпфилд, но Шарп прервал его.
— Вы очень обяжете меня, капитан Бэмпфилд, если не будете вмешиваться в командование на суше.
Бэмпфилд моментально все понял. Он знал устав и понял, что проиграл сражение. Сражение, но не войну.
— Эти люди — пленники флота.
— Эти люди взяты в плен армией, на земле, а не на воде, они сражались как союзники французской императорской армии. — Шарп закрепил успех. — Они мои пленники, находятся под моей ответственностью, и я приказываю развязать их!
Этого было достаточно для гребцов капитанской гички, и они склонились над связанными людьми.
Капитану Бэмпфилду очень были нужны эти двое американцев, но еще больше он хотел сохранить чувство собственного достоинства. Он понял, что в борьбе за старшинство, в борьбе юридических тонкостей пунктов устава, он едва выжил. Он также чувствовал страх перед этими людьми. Бэмпфилд прекрасно знал репутацию Шарпа и Фредриксона, а их взгляды и шрамы на лицах дали ему понять, что эту битву ему не выиграть силой. Он должен брать хитростью, и потому улыбнулся.
— Мы обсудим их судьбу утром, майор.
— Разумеется, обсудим. — Шарп, удивленный легкостью победы, повернулся к Фредриксону. — Прикажите перевести остальных пленных американцев в более подходящее помещение, мистер Фредриксон. Поставьте своих людей для их охраны. Потом очистите кухню и попросите сержанта Харпера ждать меня там. И приведите туда этих двоих, — он кивком указал на американских офицеров.
На кухне Шарп принес им неуклюжие извинения.
Капитан Киллик, жадно поглощавший кусок хлеба, приподнял окровавленную бровь. — Извинения?
— Вам дали слово офицера, а оно было нарушено. Я приношу свои извинения.
Патрик Харпер открыл дверь.
— Капитан Фредриксон сказал, что вы хотите меня видеть, сэр?
— Ты будешь поваром, сержант. Вон там, на печи, суп лягушатников.
— С удовольствием, сэр. — Харпер, чье лицо почти приобрело свой нормальный размер и казалось восстановившимся после такой хирургии, открыл печь и забросил туда дров. По кухне распространился приятный жар.
— Вы ирландец? — спросил вдруг Харпера Догерти.
— Совершенно верно. Из Танджевейна в Донегале, и нет на земле места прекраснее. — Это уха, сэр, — сказал он Шарпу.
— Танджевейн? — лейтенант взглянул на Харпера. Тогда вы должны знать Кэшлнэйвен?
— По дороге на Боллибоф? — Там где старая крепость? — на лице Харпера появилось выражение счастья. — Я ходил по этой дороге столько раз, что не могу и сосчитать.
— Мы возделывали там землю. Пока англичане не забрали ее. Догерти бросил на Шарпа вызывающий взгляд, но Шарп, отвернувшийся к стене, казался рассеянным. — Я Догерти, — сказал Догерти Харперу.