Бернард Корнуэлл
Осада Шарпа
Перевод с английского Евгения Шапошникова
Посвящается Бреним МакНайт, Терри Фарранду, Брайану Торнли, Диане Колберт, Рэю Стилу и Стюарту Вилки
Глава 1
До Сретения
[1]1814 года оставалось всего 10 дней, и атлантический ветер принес промозглый ливень, который хлестал по узким мощеным улочкам и стекал с крыш по сломанным водосточным желобам, поднимая уровень воды во внутренней гавани Сен-Жан-де-Люза.
[3]Это был зимний ветер, жестокий как обнаженное лезвие, уносивший дым из труб к низким январским тучам, покрывавшим юго-запад Франции, где у британской армии имелся небольшой плацдарм.
По мостовой Сен-Жан-де-Люза на усталой и грязной лошади ехал британский солдат. Он наклонил голову, проезжая под деревянной вывеской пекарни, задел лошадью повозку с рыбой и спешился на углу, где стояла железная тумба, используемая в качестве коновязи. Он привязал лошадь и взвалил на плечо седельные сумки. Было очевидно, что ему пришлось проделать долгий путь.
Он пошел по узкой улочке, отыскивая дом, который знал только по описанию: дом с синей дверью и полоской зеленой черепицы над ней. Он поежился. У его левого бедра висел в ножнах длинный кавалерийский палаш, а на правом плече — винтовка. Он помог женщине в черном платье, согнувшейся под весом корзины с омарами. Она улыбнулась вражескому солдату, благодаря его за эту маленькую любезность, но когда он скрылся за спиной, перекрестилась. У солдата было суровое лицо со шрамом, в чем-то привлекательное, но все равно это было лицо человека, привыкшего убивать. Она вознесла молитву заступнику за то, что у ее сына тихая, безопасная должность во французской таможне и ему не придется столкнуться на поле битвы лицом к лицу с таким человеком.
Тем временем солдат, не подозревавший, какой эффект произвело его лицо, отыскал синюю дверь под зеленой черепицей. Дверь, несмотря на холодную погоду, была приоткрыта, и он без стука толкнул ее и прошел в прихожую. Там он сбросил с плеча на изношенный ковер свою поклажу и винтовку, и поймал на себе раздраженный взгляд британского военного доктора с покрытыми засохшей кровью рукавами рубашки.
— Я знаю вас, — сказал он.
— Шарп, сэр, личные волонтеры Принца Уэль…
— Я же сказал, что знаю вас, — прервал его доктор. — Я вытащил из вас мушкетную пулю с трюфель величиной после Фуэнтес-д`Оньоро, я помню.
— Конечно, сэр, — Шарп вряд ли бы смог забыть это. Полупьяный доктор с проклятьями ковырялся в его теле при свете грязного огарка свечи. А сейчас эти двое стояли за дверью комнаты подполковника Майкла Хогана.
— Вам туда нельзя, — одежда доктора была пропитана уксусом в асептических целях, и он наполнял комнату своим резким запахом. — Разумеется, если вы не хотите умереть.
— Но…
— Да мне то что, — доктор вытер ланцет полой рубашки, и бросил его в свою сумку. — Если желаете заполучить лихорадку, майор, входите. Он поплевал на устрашающего вида медицинский инструмент, напоминающий долото, оттирая пятно крови, и пожал плечами, видя как Шарп входит внутрь комнаты.
Комната Хогана отапливалась огромным камином, и пламя шипело, когда в дымоход попадали капли дождя. Сам Хоган лежал на кровати, укрытый одеялами. Его знобило и одновременно бросало в пот. Лицо было серым, кожа покрыта потом, глаза налились кровью. Он бормотал что-то про слабительное из иссопа.
— Марсели у него сорвало ветром, — раздался за спиной у Шарпа голос доктора. — Его лихорадит, видите. У вас к нему дело?
Шарп взглянул на больного Хогана.
— Он мой друг, — он повернулся и посмотрел на доктора. — Весь последний месяц я был в Ниве. Я знал, что он болен, но…, - он запнулся.
— Хотел бы я дать вам надежду, — мягко сказал доктор.
— Но вы не можете?
— Ему осталось два дня, максимум — неделя, — врач надел сюртук, который снял, пока пускал Хогану кровь. — Он укутан в одеяло, я регулярно пускаю ему кровь, и даем ему внутрь порох и бренди. Сделать более нечего, майор, кроме как молиться о милости божьей.
В комнате стоял запах рвоты. Когда Шарп подошел к постели, на лице выступил пот от жара, а от промокшего мундира пошел пар. Было очевидно, что Хоган его не узнает. Ирландец средних лет, шеф разведки Веллингтона, трясся в поту. Голос, который Шарп привык слышать произносящим сухие истины, бормотал всякую чушь.
— Возможно, — нехотя сказал доктор снаружи, — что следующий обоз привезет кору иезуитов.
— Кору иезуитов? — Шарп повернулся к двери.
— Кору южноамериканского дерева, майор, иногда ее называют хинин. Если ее правильно приготовить, она творит чудеса. Но это очень редкая вещь, и жутко дорогая.
Шарп подошел к постели.
— Майкл!? Майкл?
Хоган сказал что-то по-гэльски. Он взглянул куда-то мимо Шарпа, его глаза закрылись, затем снова открылись
— Майкл?
— Дюко, — четко проговорил больной, — Дюко.
— Он не в себе, — сказал доктор.
— Очень даже в себе, — сказал Шарп, услышав это имя, французское имя, имя врага, но в связи с чем это был сказано, из каких уголков пораженного лихорадкой разума вышло это имя, Шарп не знал.
— Фельдмаршал послал меня к нему, — казалось, доктор хотел объясниться, — но я не делаю чудес, майор. Только всемогущее провидение способно на это.
— Или кора хинного дерева.
— Которую я не видел уже полгода, — доктор все еще стоял в дверях. — Могу я попросить вас уйти, майор? Эта болезнь заразна.
— Да, — Шарп знал, что не смог бы себе простить, если бы не отдал Хогану дань дружбы, пусть даже и бесполезную. Он наклонился и несильно сжал больному руку.
— Макеро, — снова отчетливо проговорил Хоган.
— Макеро?
— Майор!
Шарп повиновался доктору. — Вам что-то говорит слово "Макеро"?
— Это рыба. Макрель. Еще это на французском сленге значит сводник, сутенер, доносчик. Я говорю вам, майор, он бредит, — хирург закрыл дверь в комнату к больному. — Хотите один совет, майор?
— Да
— Если вы хотите, чтобы ваша жена осталась в живых, передайте ей чтобы она прекратила навещать полковника Хогана.
Шарп замер.
— Джейн его навещает?
— Я не знаю имени вашей жены, но миссис Шарп навещает его каждый день. Всего хорошего, майор.
Во Франции стояла зима.
Комната была выложена полированным самшитом, стены из сверкающего мрамора, а потолок был отделан лепниной и прихотливо раскрашен. В самом центре комнаты под незажженной люстрой стоял малахитовый стол, кажущийся маленьким на фоне огромного зала. Шесть свечей, чей свет был слишком слабым, чтобы достичь всех уголков огромной комнаты, освещал карты, расстеленные на зеленом каменном столе.
Человек отошел от стола к огню, горящему в замысловато сложенном камине. Он посмотрел на пламя и, наконец, произнес слова, которые из-за мраморных стен, прозвучали как замогильный голос.
— Резервов нет.
— А полубригада Кальве?
— Ей приказано двигаться на юг без промедления. — Человек отвернулся от огня и посмотрел на стол, за которым сидели двое военных с бледными лицами, на которых плясал огонь свечей. — Императору не понравится, если мы…
— Император награждает за успех, — на удивление грубо прервал его низкорослый человек, сидевший за столом.
Январский дождь стучал в большие окна. Бархатные шторы были сорваны еще двадцать один год назад, когда толпа революционеров триумфально прошла по улицам Бордо, и с тех пор не было ни денег, ни желания вешать новые шторы. Без штор в комнате гулял жуткий сквозняк. Огонь в камине едва мог согреть сам камин, но никак не огромную комнату, и генерал, стоя перед слабым огнем, поеживался от холода.
— На восток или на север?
Это была проблема. Британцы вторглись пока лишь в маленький уголок южной Франции, зацепившись за клочок земли между реками на юге и Бискайским заливом, и теперь все ожидали развития событий. Куда направится фельдмаршал лорд Веллингтон? На восток или на север?
— Мы же знаем, что на север, — сказал маленький человек. — Иначе зачем они собирают лодки?
— В таком случае, мой дорогой Дюко, — генерал отошел снова к столу, — воспользуются ли они мостом или организуют переправу?
Третий человек, полковник, бросил свою сигару на пол и наступил на нее ногой.
— Возможно, американец нам скажет?
— Американец? — язвительно сказал Дюко, — это муха на заднице у льва. Искатель приключений. Я использую его потому, что ни один француз не смог бы справиться, но большой помощи от него я не ожидаю.
— Тогда кто нам скажет? — генерал вошел в освещенную свечами часть комнаты, — Разве это не ваша обязанность, Дюко?
Редко случалось, чтобы способности майора Пьера Дюко ставились под сомнение, но Франция подверглась нападению, а Дюко почти ничем не смог помочь. Сейчас, когда французская армия была выдавлена из Испании, он потерял своих лучших агентов. Теперь он не мог влезть в голову врага.
— Есть один человек, — мягко сказал он.
Он взглянул на карту, и огонь свечи блеснул в его круглых толстых очках. Он должен был отправить послание через вражеские позиции, и рисковал потерять своего последнего агента в британском мундире, но возможно этот риск оправдан, если это принесет Франции хорошие новости, в которых страна отчаянно нуждалась. Восток, север, мост или высадка? Пьер Дюко кивнул. — Я попытаюсь.
Поэтому три дня спустя французский лейтенант осторожно шагнул на покрытый инеем мост через приток Нива. Он бодро крикнул вражеским часовым, что приближается.
Два британских красномундирника с лицами, замотанными от холода в какие-то лохмотья, позвали своего офицера. Французский лейтенант, видя себя в безопасности, усмехнулся часовым.
— Холодно, да?
— Чертов холод.
— Это для вас, — французский лейтенант протянул солдатам сверток с хлебом и куском колбасы, обычный жест в подобных случаях, затем поприветствовал своего британского визави как своего близкого друга. — Я принес ситец для капитана Сэлмона, — француз расстегнул свой ранец. — Но шелк в Байоне найти не смог. Жена полковника может подождать?
— Она подождет. Британский лейтенант заплатил серебром за ситец и добавил кисет с темным табаком как подарок французу. — Вы можете купить кофе?
— Да этого-то полно. Американская шхуна проскользнула мимо вашей блокады. Француз открыл патронную сумку. — У меня три письма для вас. Как обычно, письма были не запечатаны, как знак того, что их можно прочесть. Многие офицеры британской армии имели друзей и знакомых в "стане врага" и пикеты противных сторон выступали в роли неофициальных почтальонов между двумя армиями. Француз отклонил предложенную чашку чая и пообещал принести назавтра четыре фунта кофе с рынка в Байонне. — Если, конечно, вы завтра еще будете здесь.
— Мы будем здесь.
Вот таким незамысловатым способом, не вызывая подозрений, Пьер Дюко благополучно передал свое сообщение.
— Почему я не могу навещать Майкла? Это совершенно нормально. В конце концов, никто не ожидает от нездорового человека нездорового поведения. — Шарп не уловил каламбура Джейн.
— Я не хочу, чтобы ты подхватила лихорадку. Передай еду слуге.
— Я навещала Майкла ежедневно, — сказала Джейн, — и чувствую себя превосходно. К тому же, ты же сам ходил его навещать.
— Полагаю, — сказал Шарп, — моя конституция покрепче твоей.
— И уж точно грубее, — сказала Джейн.
— Я настаиваю, — весомо заявил Шарп, — чтобы ты избегала инфекции.
— Я и так всячески избегаю, — Джейн села совершенно неподвижно когда ее новая служанка-француженка начала расчесывать ей волосы гребнем. — Но Майкл наш друг и мы не можем оставить его без заботы, — она помолчала, как бы давая время Шарпу возможность вставить слово, но Шарп уже научился, что в брачных баталиях победу приносит отступление. Джейн улыбнулась. — Если я выдержала такую погоду, то значит я такая же сильная, как и любой стрелок.
От морского ветра, дующего с Бискайского залива, в ее жилище грохотали ставни. Шарп видел частокол мачт кораблей, столпившихся в заливе. Один из них привез новые мундиры для его солдат. И вовремя. Ветераны южного Эссекского, которые назывались теперь личными волонтерами Принца Уэльского, не видели новой формы уже три года. Их мундиры истрепались, выцвели на солнце и застирались, были все в заплатках, но теперь эти мундиры, бывавшие во всех сражениях в Испании, должны были быть заменены на новую, яркую форму. Какой-то французский батальон дорого заплатит за свою ошибку, видя свежих, чистеньких солдат и полагая, что это неопытное, необстрелянное подразделение.
Приказ на переобмундирование дал Шарпу возможность провести время с молодой женой, также как и всем остальным женатым солдатам батальона выпал шанс побыть со своими женами. Батальон располагался вдоль реки Нив, близко к французским патрулям, и Шарп приказал женам солдат батальона остаться в Сен-Жан-де-Люз. Эти несколько дней были для Шарпа драгоценными: дни, вырванные у замерзшей реки; дни с Джейн; дни, испорченные только болезнью Хогана.
— Я беру ему еду из клуба, — сказала Джейн.
— Из клуба?
— Там мы обедаем, Ричард, — она отвернулась от зеркала с выражением, свойственным женщине, довольной своим отражением. — У тебя есть парадный мундир?
В каждом городке, занятом британской армией хотя бы на пару дней, один из домов становился клубом для офицеров. Дом не выбирался официально и не назывался так, но каким-то странным образом через день после прибытия армии один из домов с общего согласия становился местом, где джентльмены могли почитать лондонские газеты, выпить вина или сыграть пару партий в вист. В Сен-Жан-де-Люз такой дом стоял фасадом к заливу.
Майор Ричард Шарп, рожденный в публичном доме и доросший до майора из низших рядов британской армии, никогда ранее не посещал такие временные клубы джентльменов, но молодых красивых жен следует развлекать.
— Не предполагал даже, что женщины допускаются в клубы джентльменов, — грустно сказал он Джейн, неохотно застегивая свой новый зеленый мундир.
— Допускаются, — сказала Джейн, — и там подают на обед устричный пирог.
Это решило дело. Майор и миссис Шарп будут ужинать в клубе, и майору Шарп пришлось напялить жесткий, неудобный мундир который он купил на королевский прием и не любил одевать. Все-таки, это мудрый совет, что офицеру не следует брать благовоспитанную жену на грубую войну, подумал Шарп, поднимаясь по широкой лестнице офицерского клуба с Джейн под руку.
Его раздражение прошло, когда они вошли в переполненную залу. Он испытал прилив гордости, как и всегда, когда брал Джейн в общественное место. Она была очень красива, и ее красота усиливалась благодаря живости характера, находящей выражение в ее лице. Она сбежала с Шарпом всего несколько месяцев назад, бросив дядин дом в дремучих болотах графства Эссекс, чтобы пойти на войну. Она притягивала восхищенные взгляды мужчин с каждого стола, пока другие офицерские жены, испытывая неудобство, с завистью глядели на естественную красоту Джейн Шарп. Некоторые, однако, завидовали ей не только из-за красоты, а еще и из-за ее высокого, темноволосого спутника, который казалось, ощущал скованность в непринужденной обстановке клуба. Имя Шарпа шепотом передавалось от стола к столу; имя того, кто захватил вражеского орла, того, кто первым ворвался в пролом в Бадахосе и того, кто, как ходили слухи, составил состояние на запятнанной кровью добыче Витории.
Стюард в белых перчатках отошел от стола старших офицеров и поспешил в сторону Джейн.
— Капитан хотел сесть здесь, мадам, — стюард зачем-то вытер кресло возле широкого окна, — но я сказал, что место уже заказано для особенного посетителя.
Джейн подарила ему улыбку, от которой и женоненавистник стал бы ее рабом.
— Вы очень любезны, Смизерс.
— Он вон там, — Смизерс пренебрежительно кивнул в сторону стола возле камина, где два морских офицера сидели в жаре и духоте. Младший офицер был лейтенантом, а вот эполеты второго были яркие и новенькие, и это говорило о том, что его недавно произвели в капитаны.
Смизерс преданно посмотрел на Джейн.
— Я припас пару бутылок кларета, который вам понравился, мадам.
Шарп, которого стюард игнорировал, провозгласил, что вино хорошее и выразил надежду, что стюард прав. Пирог с устрицами был великолепен. Джейн сказала, что хотела бы отнести немного Хогану в полдень, и Шарп снова потребовал чтобы она не входила в комнату, где лежал больной, и сразу заметил недовольство на ее лице. Недовольство вызвали не слова Шарпа, а тем, что флотский капитан внезапно встал прямо за креслом Шарпа так, что мог слышать разговор Шарпа и его жены.
Флотский офицер не собирался подслушивать, а смотрел через залитое дождем окно. Его интерес вызвала небольшая флотилия судов, появившихся из-за северного мыса. Суда были маленькие, не более пятидесяти футов длиной, но каждое имело большую парусность, благодаря чему они сноровисто входили в залив. Их сопровождал бриг, у которого были закрыты орудийные порты, врагов-то не было.
— Это chasse-mare’es, — сказала Джейн мужу.
— Шоссе Мари?
— Шасс-марэ, каботажные люггеры, Ричард. Перевозят по четыреста тонн груза. Она улыбнулась, довольная демонстрацией своих познаний. — Ты забыл, что я выросла на берегу. Контрабандисты из Дюнкерка использовали их. Флот никогда не мог их поймать, — Джейн произнесла эти слова достаточно громко, чтобы ее услышал назойливый капитан.
Но флотский капитан не заметил ее подначку. Он смотрел на беспорядочный флот шасс-марэ который, показавшийся из-за стены дождя, обогнул песчаную отмель, помеченную грязной пеной.
— Форд! Форд!
Флотский лейтенант, коснулся губ салфеткой, отхлебнул вина и поспешил к своему капитану.
— Сэр!
Капитан достал маленькую подзорную трубу из кармана плаща.
— Один из них очень шустрый, Форд. Отметь его.
Шарп удивился, почему флотские так интересуются французскими каботажниками, но Джейн сказала, что флот целыми днями собирал шасс-маре. Она слышала, что эти суда с французской командой были наняты за английские деньги, но с какой целью — никто не знал.
Этот небольшой флот остановился в четверти мили от залива и, чтобы помочь войти в переполненный залив, каждое судно спустило марсели. Сопровождающий бриг лёг в дрейф, его паруса заполоскали на ветру, но один из французских каботажников, более крупный, чем его остальные собратья, все еще нес все паруса. Он вспарывал воду форштевнем и вспенивал ее позади корпуса, более гладкого, чем у остальных маленьких судов.
— Он что, думает это регата, сэр, — лейтенант махнул рукой над плечом Шарпа.
— Удобное судно, — неохотно сказал капитан. — Неплохо для армейских. Я думаю, мы могли бы принять его на службу.
— Есть, сэр.
Быстрый большой люггер сломал строй. Его паруса были грязно-серые, цвета зимнего неба, а низкосидящий корпус покрашен в черное. На плоской палубе, как и на палубах у всех остальных шасс-маре, было три мачты и румпель, возле которого стояли два человека. Рыболовные сети были свалены в беспорядочную кучу прямо на палубе.
Бриг, видя, как несется больший люггер, выпустил полосу ярких сигнальных флажков. Капитан фыркнул.
— Да чертовы лягушатники и не поймут сигналов.
Шарп, раздраженный столь близким соседством морских офицеров, искал повод для ссоры, и вот такой повод появился — богохульство капитана прямо перед Джейн. Он встал с кресла.
— Сэр!
Флотский капитан с умышленной медлительностью поднял взгляд своих бледных тусклых глаз на армейского майора. Капитан был молодой, толстый и прекрасно сознавал, что превосходит Шарпа в звании.
Они мгновение смотрели глаза в глаза, и Шарп внезапно понял, что возненавидит этого человека. Для этого не было причины, просто физическая неприязнь к привилегированному лицу, которое, казалось, было полно презрения к черноволосому стрелку.
— Ну? — сказал флотский капитан голосом, дрожавшим от радостного предчувствия ссоры.
Джейн разрядила обстановку.
— Простите моего мужа, капитан, он очень чувствителен к лексикону военных.
Капитан, не уверенный в том, насмехались над ним или любезничали, счел за лучшее принять эти слова за признание его галантности. Он взглянул на Шарпа, переводя взгляд с лица на новый зеленый мундир стрелка. Новенький мундир явно свидетельствовал, что Шарп, несмотря на шрам, был на войне новичком. Капитан надменно улыбнулся.
— Бесспорно, майор, ваша деликатность будет вскоре проверена французскими пулями.
Джейн мило улыбнулась.
— Уверена, что мистер Шарп признателен вам за ваше мнение, сэр.
Эти слова утихомирили капитана; выражение изумления и страха мелькнуло на пухлом лице молодого флотского офицера. Он невольно сделал шаг назад, а затем, вспомнив причину недавней ссоры, поклонился Джейн.
— Мои извинения, миссис Шарп, если мои слова вас оскорбили…
— Не оскорбили, капитан…? — Джейн перевела последнее слово в вопрос.
Капитан снова поклонился.
— Бэмпфилд, мадам. Капитан Горацио Бэмпфилд. Позвольте представить вам моего лейтенанта, Форда.
Представление было воспринято как знак к примирению и Шарп, обезоруженный такой вежливостью, сел обратно.
— У него нет никаких манер, — проворчал он достаточно громко для того, чтобы моряки его услышали.
— Может быть потому, что у него не было в жизни таких преимуществ, как у тебя? — с любовью предположила Джейн, но снова события за окном отвлекли флотских офицеров от очередной ее колкости.
— Бог мой, — прокричал капитан Бэмпфилд, рискуя оскорбить чувства дюжины дам в комнате. Гнев в его голосе привлек внимание каждого присутствующего, а в холодном зимнем море разворачивались драматические события.
Люггер с черным корпусом, вместо того чтобы подчиниться приказам брига спустить паруса и спокойно войти в залив Сен-Жан-де-Люз, внезапно изменил курс. Он шел в южном направлении, а теперь повернул к западу, наперерез бригу. Даже Шарп, не являясь моряком, по виду носа и кормы понимал, что судно это весьма маневренное и быстрое.
Но изумление Бэмпфилда вызвала не смена курса люггера, а то, что из под его палубы внезапно начали появляться люди, подобно зубам дракона прорастающим в воинов, а на бизань-мачте взвился флаг.
Флаг был не голубой, знак флота Британии, не французский триколор, и даже не белый флаг изгнанной французской монархии. Это был флаг нового британского противника — звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов Америки.
— Джонатан, [3]- с раздражением произнес чей-то голос.
— Стреляй же, — Бэмпфилд проревел приказ будто капитан брига мог его услышать. Но бриг был беспомощен. По палубе побежали люди, поднялись орудийные порты, но американский люггер подходил с невооруженной стороны брига, и Шарп заметил клуб белого дыма, протянувшегося от борта люггера к британскому кораблю.
Лейтенант Форд застонал. Давид бросил вызов Голиафу и побеждал его.
Звук выстрела американского орудия донесся до них как раскат грома, затем люггер повернул, паруса его заполоскали когда американский шкипер повернул оверштаг, но сразу же снова поймали ветер на другом галсе, и направился прямо к флоту остальных шасс-марэ.
Бриг, наконец поймавший ветер передними парусами, чтобы развернуться, получил залп с другого борта. Американец нес по пять пушек, маленьких пушек, но их выстрелы прошивали борт из бермудского кедра и сеяли смерть на плотно набитой палубе брига.
Две пушки брига выстрелили, но американец хорошо знал свое дело, и бриг более не осмеливался стрелять, опасаясь попасть в остальных каботажников, среди которых американский люггер метался как волк в овчарне.
Эти наемные каботажники были не имели оружия. Каждое обветшалое судно управлялось четырьмя моряками, не ожидавшими, что под защитой вражеского флота подвергнутся нападению флота союзного.
Французский гражданский экипаж попрыгал в холодную воду пока американский люггер, заряжая свои орудия со скоростью, которой Шарп не мог не восхититься, всаживал в его борта ядро за ядром. Канониры целили ниже ватерлинии, стремясь потопить судно.
Корабли столкнулись. Грот-мачта одного шасс-марэ треснула и упала в воду спутанным клубком такелажа, рей и парусов. Одно судно погружалось в бурлящее море, другое, со срезанным рулем, развернуло боком, и в его планшир врезался нос другого корабля.
— Огонь! — опять закричал капитан Бэмпфилд, на этот раз не как приказ, а как предостережение. На французском судне вскинулось пламя, потом еще раз, и Шарп догадался, что американцы использовали гранаты. Моментально вспыхнула оснастка, еще два судна столкнулись, сцепились, и огонь перекинулся и на них. Но милосердный ливень помог потушить огонь, хотя и скрыл из виду американское судно.
— И поймать его теперь не удастся, — возмущенно сказал лейтенант Форд.
— Черт бы его побрал! — воскликнул Бэмпфилд.
Американское судно уже скрылось вдали. Оно легко могло превзойти своих преследователей с прямыми парусами. Последнее, что увидел Шарп, это отсвет его серых парусов и яркое пятно флага.
— Это же Киллик! — проговорил флотский капитан с яростью, вызванной его бессилием. — Держу пари, что это Киллик.
Зрители, ужаснувшиеся увиденным, смотрели на хаос в заливе. Два каботажника тонули, три горели, а еще четверо спутались в бесформенный клубок мачт, рей и парусов. Из оставшихся десятка судов не менее половины выбросились на мель, и теперь ветер и волны загоняли их еще глубже в грунт. Чертов американец на каком-то суденышке презрительно вытворял, что хотел с Королевским Флотом, и более того, делал это на глазах у всей армии.
По мостовой Сен-Жан-де-Люза на усталой и грязной лошади ехал британский солдат. Он наклонил голову, проезжая под деревянной вывеской пекарни, задел лошадью повозку с рыбой и спешился на углу, где стояла железная тумба, используемая в качестве коновязи. Он привязал лошадь и взвалил на плечо седельные сумки. Было очевидно, что ему пришлось проделать долгий путь.
Он пошел по узкой улочке, отыскивая дом, который знал только по описанию: дом с синей дверью и полоской зеленой черепицы над ней. Он поежился. У его левого бедра висел в ножнах длинный кавалерийский палаш, а на правом плече — винтовка. Он помог женщине в черном платье, согнувшейся под весом корзины с омарами. Она улыбнулась вражескому солдату, благодаря его за эту маленькую любезность, но когда он скрылся за спиной, перекрестилась. У солдата было суровое лицо со шрамом, в чем-то привлекательное, но все равно это было лицо человека, привыкшего убивать. Она вознесла молитву заступнику за то, что у ее сына тихая, безопасная должность во французской таможне и ему не придется столкнуться на поле битвы лицом к лицу с таким человеком.
Тем временем солдат, не подозревавший, какой эффект произвело его лицо, отыскал синюю дверь под зеленой черепицей. Дверь, несмотря на холодную погоду, была приоткрыта, и он без стука толкнул ее и прошел в прихожую. Там он сбросил с плеча на изношенный ковер свою поклажу и винтовку, и поймал на себе раздраженный взгляд британского военного доктора с покрытыми засохшей кровью рукавами рубашки.
— Я знаю вас, — сказал он.
— Шарп, сэр, личные волонтеры Принца Уэль…
— Я же сказал, что знаю вас, — прервал его доктор. — Я вытащил из вас мушкетную пулю с трюфель величиной после Фуэнтес-д`Оньоро, я помню.
— Конечно, сэр, — Шарп вряд ли бы смог забыть это. Полупьяный доктор с проклятьями ковырялся в его теле при свете грязного огарка свечи. А сейчас эти двое стояли за дверью комнаты подполковника Майкла Хогана.
— Вам туда нельзя, — одежда доктора была пропитана уксусом в асептических целях, и он наполнял комнату своим резким запахом. — Разумеется, если вы не хотите умереть.
— Но…
— Да мне то что, — доктор вытер ланцет полой рубашки, и бросил его в свою сумку. — Если желаете заполучить лихорадку, майор, входите. Он поплевал на устрашающего вида медицинский инструмент, напоминающий долото, оттирая пятно крови, и пожал плечами, видя как Шарп входит внутрь комнаты.
Комната Хогана отапливалась огромным камином, и пламя шипело, когда в дымоход попадали капли дождя. Сам Хоган лежал на кровати, укрытый одеялами. Его знобило и одновременно бросало в пот. Лицо было серым, кожа покрыта потом, глаза налились кровью. Он бормотал что-то про слабительное из иссопа.
— Марсели у него сорвало ветром, — раздался за спиной у Шарпа голос доктора. — Его лихорадит, видите. У вас к нему дело?
Шарп взглянул на больного Хогана.
— Он мой друг, — он повернулся и посмотрел на доктора. — Весь последний месяц я был в Ниве. Я знал, что он болен, но…, - он запнулся.
— Хотел бы я дать вам надежду, — мягко сказал доктор.
— Но вы не можете?
— Ему осталось два дня, максимум — неделя, — врач надел сюртук, который снял, пока пускал Хогану кровь. — Он укутан в одеяло, я регулярно пускаю ему кровь, и даем ему внутрь порох и бренди. Сделать более нечего, майор, кроме как молиться о милости божьей.
В комнате стоял запах рвоты. Когда Шарп подошел к постели, на лице выступил пот от жара, а от промокшего мундира пошел пар. Было очевидно, что Хоган его не узнает. Ирландец средних лет, шеф разведки Веллингтона, трясся в поту. Голос, который Шарп привык слышать произносящим сухие истины, бормотал всякую чушь.
— Возможно, — нехотя сказал доктор снаружи, — что следующий обоз привезет кору иезуитов.
— Кору иезуитов? — Шарп повернулся к двери.
— Кору южноамериканского дерева, майор, иногда ее называют хинин. Если ее правильно приготовить, она творит чудеса. Но это очень редкая вещь, и жутко дорогая.
Шарп подошел к постели.
— Майкл!? Майкл?
Хоган сказал что-то по-гэльски. Он взглянул куда-то мимо Шарпа, его глаза закрылись, затем снова открылись
— Майкл?
— Дюко, — четко проговорил больной, — Дюко.
— Он не в себе, — сказал доктор.
— Очень даже в себе, — сказал Шарп, услышав это имя, французское имя, имя врага, но в связи с чем это был сказано, из каких уголков пораженного лихорадкой разума вышло это имя, Шарп не знал.
— Фельдмаршал послал меня к нему, — казалось, доктор хотел объясниться, — но я не делаю чудес, майор. Только всемогущее провидение способно на это.
— Или кора хинного дерева.
— Которую я не видел уже полгода, — доктор все еще стоял в дверях. — Могу я попросить вас уйти, майор? Эта болезнь заразна.
— Да, — Шарп знал, что не смог бы себе простить, если бы не отдал Хогану дань дружбы, пусть даже и бесполезную. Он наклонился и несильно сжал больному руку.
— Макеро, — снова отчетливо проговорил Хоган.
— Макеро?
— Майор!
Шарп повиновался доктору. — Вам что-то говорит слово "Макеро"?
— Это рыба. Макрель. Еще это на французском сленге значит сводник, сутенер, доносчик. Я говорю вам, майор, он бредит, — хирург закрыл дверь в комнату к больному. — Хотите один совет, майор?
— Да
— Если вы хотите, чтобы ваша жена осталась в живых, передайте ей чтобы она прекратила навещать полковника Хогана.
Шарп замер.
— Джейн его навещает?
— Я не знаю имени вашей жены, но миссис Шарп навещает его каждый день. Всего хорошего, майор.
Во Франции стояла зима.
Комната была выложена полированным самшитом, стены из сверкающего мрамора, а потолок был отделан лепниной и прихотливо раскрашен. В самом центре комнаты под незажженной люстрой стоял малахитовый стол, кажущийся маленьким на фоне огромного зала. Шесть свечей, чей свет был слишком слабым, чтобы достичь всех уголков огромной комнаты, освещал карты, расстеленные на зеленом каменном столе.
Человек отошел от стола к огню, горящему в замысловато сложенном камине. Он посмотрел на пламя и, наконец, произнес слова, которые из-за мраморных стен, прозвучали как замогильный голос.
— Резервов нет.
— А полубригада Кальве?
— Ей приказано двигаться на юг без промедления. — Человек отвернулся от огня и посмотрел на стол, за которым сидели двое военных с бледными лицами, на которых плясал огонь свечей. — Императору не понравится, если мы…
— Император награждает за успех, — на удивление грубо прервал его низкорослый человек, сидевший за столом.
Январский дождь стучал в большие окна. Бархатные шторы были сорваны еще двадцать один год назад, когда толпа революционеров триумфально прошла по улицам Бордо, и с тех пор не было ни денег, ни желания вешать новые шторы. Без штор в комнате гулял жуткий сквозняк. Огонь в камине едва мог согреть сам камин, но никак не огромную комнату, и генерал, стоя перед слабым огнем, поеживался от холода.
— На восток или на север?
Это была проблема. Британцы вторглись пока лишь в маленький уголок южной Франции, зацепившись за клочок земли между реками на юге и Бискайским заливом, и теперь все ожидали развития событий. Куда направится фельдмаршал лорд Веллингтон? На восток или на север?
— Мы же знаем, что на север, — сказал маленький человек. — Иначе зачем они собирают лодки?
— В таком случае, мой дорогой Дюко, — генерал отошел снова к столу, — воспользуются ли они мостом или организуют переправу?
Третий человек, полковник, бросил свою сигару на пол и наступил на нее ногой.
— Возможно, американец нам скажет?
— Американец? — язвительно сказал Дюко, — это муха на заднице у льва. Искатель приключений. Я использую его потому, что ни один француз не смог бы справиться, но большой помощи от него я не ожидаю.
— Тогда кто нам скажет? — генерал вошел в освещенную свечами часть комнаты, — Разве это не ваша обязанность, Дюко?
Редко случалось, чтобы способности майора Пьера Дюко ставились под сомнение, но Франция подверглась нападению, а Дюко почти ничем не смог помочь. Сейчас, когда французская армия была выдавлена из Испании, он потерял своих лучших агентов. Теперь он не мог влезть в голову врага.
— Есть один человек, — мягко сказал он.
Он взглянул на карту, и огонь свечи блеснул в его круглых толстых очках. Он должен был отправить послание через вражеские позиции, и рисковал потерять своего последнего агента в британском мундире, но возможно этот риск оправдан, если это принесет Франции хорошие новости, в которых страна отчаянно нуждалась. Восток, север, мост или высадка? Пьер Дюко кивнул. — Я попытаюсь.
Поэтому три дня спустя французский лейтенант осторожно шагнул на покрытый инеем мост через приток Нива. Он бодро крикнул вражеским часовым, что приближается.
Два британских красномундирника с лицами, замотанными от холода в какие-то лохмотья, позвали своего офицера. Французский лейтенант, видя себя в безопасности, усмехнулся часовым.
— Холодно, да?
— Чертов холод.
— Это для вас, — французский лейтенант протянул солдатам сверток с хлебом и куском колбасы, обычный жест в подобных случаях, затем поприветствовал своего британского визави как своего близкого друга. — Я принес ситец для капитана Сэлмона, — француз расстегнул свой ранец. — Но шелк в Байоне найти не смог. Жена полковника может подождать?
— Она подождет. Британский лейтенант заплатил серебром за ситец и добавил кисет с темным табаком как подарок французу. — Вы можете купить кофе?
— Да этого-то полно. Американская шхуна проскользнула мимо вашей блокады. Француз открыл патронную сумку. — У меня три письма для вас. Как обычно, письма были не запечатаны, как знак того, что их можно прочесть. Многие офицеры британской армии имели друзей и знакомых в "стане врага" и пикеты противных сторон выступали в роли неофициальных почтальонов между двумя армиями. Француз отклонил предложенную чашку чая и пообещал принести назавтра четыре фунта кофе с рынка в Байонне. — Если, конечно, вы завтра еще будете здесь.
— Мы будем здесь.
Вот таким незамысловатым способом, не вызывая подозрений, Пьер Дюко благополучно передал свое сообщение.
— Почему я не могу навещать Майкла? Это совершенно нормально. В конце концов, никто не ожидает от нездорового человека нездорового поведения. — Шарп не уловил каламбура Джейн.
— Я не хочу, чтобы ты подхватила лихорадку. Передай еду слуге.
— Я навещала Майкла ежедневно, — сказала Джейн, — и чувствую себя превосходно. К тому же, ты же сам ходил его навещать.
— Полагаю, — сказал Шарп, — моя конституция покрепче твоей.
— И уж точно грубее, — сказала Джейн.
— Я настаиваю, — весомо заявил Шарп, — чтобы ты избегала инфекции.
— Я и так всячески избегаю, — Джейн села совершенно неподвижно когда ее новая служанка-француженка начала расчесывать ей волосы гребнем. — Но Майкл наш друг и мы не можем оставить его без заботы, — она помолчала, как бы давая время Шарпу возможность вставить слово, но Шарп уже научился, что в брачных баталиях победу приносит отступление. Джейн улыбнулась. — Если я выдержала такую погоду, то значит я такая же сильная, как и любой стрелок.
От морского ветра, дующего с Бискайского залива, в ее жилище грохотали ставни. Шарп видел частокол мачт кораблей, столпившихся в заливе. Один из них привез новые мундиры для его солдат. И вовремя. Ветераны южного Эссекского, которые назывались теперь личными волонтерами Принца Уэльского, не видели новой формы уже три года. Их мундиры истрепались, выцвели на солнце и застирались, были все в заплатках, но теперь эти мундиры, бывавшие во всех сражениях в Испании, должны были быть заменены на новую, яркую форму. Какой-то французский батальон дорого заплатит за свою ошибку, видя свежих, чистеньких солдат и полагая, что это неопытное, необстрелянное подразделение.
Приказ на переобмундирование дал Шарпу возможность провести время с молодой женой, также как и всем остальным женатым солдатам батальона выпал шанс побыть со своими женами. Батальон располагался вдоль реки Нив, близко к французским патрулям, и Шарп приказал женам солдат батальона остаться в Сен-Жан-де-Люз. Эти несколько дней были для Шарпа драгоценными: дни, вырванные у замерзшей реки; дни с Джейн; дни, испорченные только болезнью Хогана.
— Я беру ему еду из клуба, — сказала Джейн.
— Из клуба?
— Там мы обедаем, Ричард, — она отвернулась от зеркала с выражением, свойственным женщине, довольной своим отражением. — У тебя есть парадный мундир?
В каждом городке, занятом британской армией хотя бы на пару дней, один из домов становился клубом для офицеров. Дом не выбирался официально и не назывался так, но каким-то странным образом через день после прибытия армии один из домов с общего согласия становился местом, где джентльмены могли почитать лондонские газеты, выпить вина или сыграть пару партий в вист. В Сен-Жан-де-Люз такой дом стоял фасадом к заливу.
Майор Ричард Шарп, рожденный в публичном доме и доросший до майора из низших рядов британской армии, никогда ранее не посещал такие временные клубы джентльменов, но молодых красивых жен следует развлекать.
— Не предполагал даже, что женщины допускаются в клубы джентльменов, — грустно сказал он Джейн, неохотно застегивая свой новый зеленый мундир.
— Допускаются, — сказала Джейн, — и там подают на обед устричный пирог.
Это решило дело. Майор и миссис Шарп будут ужинать в клубе, и майору Шарп пришлось напялить жесткий, неудобный мундир который он купил на королевский прием и не любил одевать. Все-таки, это мудрый совет, что офицеру не следует брать благовоспитанную жену на грубую войну, подумал Шарп, поднимаясь по широкой лестнице офицерского клуба с Джейн под руку.
Его раздражение прошло, когда они вошли в переполненную залу. Он испытал прилив гордости, как и всегда, когда брал Джейн в общественное место. Она была очень красива, и ее красота усиливалась благодаря живости характера, находящей выражение в ее лице. Она сбежала с Шарпом всего несколько месяцев назад, бросив дядин дом в дремучих болотах графства Эссекс, чтобы пойти на войну. Она притягивала восхищенные взгляды мужчин с каждого стола, пока другие офицерские жены, испытывая неудобство, с завистью глядели на естественную красоту Джейн Шарп. Некоторые, однако, завидовали ей не только из-за красоты, а еще и из-за ее высокого, темноволосого спутника, который казалось, ощущал скованность в непринужденной обстановке клуба. Имя Шарпа шепотом передавалось от стола к столу; имя того, кто захватил вражеского орла, того, кто первым ворвался в пролом в Бадахосе и того, кто, как ходили слухи, составил состояние на запятнанной кровью добыче Витории.
Стюард в белых перчатках отошел от стола старших офицеров и поспешил в сторону Джейн.
— Капитан хотел сесть здесь, мадам, — стюард зачем-то вытер кресло возле широкого окна, — но я сказал, что место уже заказано для особенного посетителя.
Джейн подарила ему улыбку, от которой и женоненавистник стал бы ее рабом.
— Вы очень любезны, Смизерс.
— Он вон там, — Смизерс пренебрежительно кивнул в сторону стола возле камина, где два морских офицера сидели в жаре и духоте. Младший офицер был лейтенантом, а вот эполеты второго были яркие и новенькие, и это говорило о том, что его недавно произвели в капитаны.
Смизерс преданно посмотрел на Джейн.
— Я припас пару бутылок кларета, который вам понравился, мадам.
Шарп, которого стюард игнорировал, провозгласил, что вино хорошее и выразил надежду, что стюард прав. Пирог с устрицами был великолепен. Джейн сказала, что хотела бы отнести немного Хогану в полдень, и Шарп снова потребовал чтобы она не входила в комнату, где лежал больной, и сразу заметил недовольство на ее лице. Недовольство вызвали не слова Шарпа, а тем, что флотский капитан внезапно встал прямо за креслом Шарпа так, что мог слышать разговор Шарпа и его жены.
Флотский офицер не собирался подслушивать, а смотрел через залитое дождем окно. Его интерес вызвала небольшая флотилия судов, появившихся из-за северного мыса. Суда были маленькие, не более пятидесяти футов длиной, но каждое имело большую парусность, благодаря чему они сноровисто входили в залив. Их сопровождал бриг, у которого были закрыты орудийные порты, врагов-то не было.
— Это chasse-mare’es, — сказала Джейн мужу.
— Шоссе Мари?
— Шасс-марэ, каботажные люггеры, Ричард. Перевозят по четыреста тонн груза. Она улыбнулась, довольная демонстрацией своих познаний. — Ты забыл, что я выросла на берегу. Контрабандисты из Дюнкерка использовали их. Флот никогда не мог их поймать, — Джейн произнесла эти слова достаточно громко, чтобы ее услышал назойливый капитан.
Но флотский капитан не заметил ее подначку. Он смотрел на беспорядочный флот шасс-марэ который, показавшийся из-за стены дождя, обогнул песчаную отмель, помеченную грязной пеной.
— Форд! Форд!
Флотский лейтенант, коснулся губ салфеткой, отхлебнул вина и поспешил к своему капитану.
— Сэр!
Капитан достал маленькую подзорную трубу из кармана плаща.
— Один из них очень шустрый, Форд. Отметь его.
Шарп удивился, почему флотские так интересуются французскими каботажниками, но Джейн сказала, что флот целыми днями собирал шасс-маре. Она слышала, что эти суда с французской командой были наняты за английские деньги, но с какой целью — никто не знал.
Этот небольшой флот остановился в четверти мили от залива и, чтобы помочь войти в переполненный залив, каждое судно спустило марсели. Сопровождающий бриг лёг в дрейф, его паруса заполоскали на ветру, но один из французских каботажников, более крупный, чем его остальные собратья, все еще нес все паруса. Он вспарывал воду форштевнем и вспенивал ее позади корпуса, более гладкого, чем у остальных маленьких судов.
— Он что, думает это регата, сэр, — лейтенант махнул рукой над плечом Шарпа.
— Удобное судно, — неохотно сказал капитан. — Неплохо для армейских. Я думаю, мы могли бы принять его на службу.
— Есть, сэр.
Быстрый большой люггер сломал строй. Его паруса были грязно-серые, цвета зимнего неба, а низкосидящий корпус покрашен в черное. На плоской палубе, как и на палубах у всех остальных шасс-маре, было три мачты и румпель, возле которого стояли два человека. Рыболовные сети были свалены в беспорядочную кучу прямо на палубе.
Бриг, видя, как несется больший люггер, выпустил полосу ярких сигнальных флажков. Капитан фыркнул.
— Да чертовы лягушатники и не поймут сигналов.
Шарп, раздраженный столь близким соседством морских офицеров, искал повод для ссоры, и вот такой повод появился — богохульство капитана прямо перед Джейн. Он встал с кресла.
— Сэр!
Флотский капитан с умышленной медлительностью поднял взгляд своих бледных тусклых глаз на армейского майора. Капитан был молодой, толстый и прекрасно сознавал, что превосходит Шарпа в звании.
Они мгновение смотрели глаза в глаза, и Шарп внезапно понял, что возненавидит этого человека. Для этого не было причины, просто физическая неприязнь к привилегированному лицу, которое, казалось, было полно презрения к черноволосому стрелку.
— Ну? — сказал флотский капитан голосом, дрожавшим от радостного предчувствия ссоры.
Джейн разрядила обстановку.
— Простите моего мужа, капитан, он очень чувствителен к лексикону военных.
Капитан, не уверенный в том, насмехались над ним или любезничали, счел за лучшее принять эти слова за признание его галантности. Он взглянул на Шарпа, переводя взгляд с лица на новый зеленый мундир стрелка. Новенький мундир явно свидетельствовал, что Шарп, несмотря на шрам, был на войне новичком. Капитан надменно улыбнулся.
— Бесспорно, майор, ваша деликатность будет вскоре проверена французскими пулями.
Джейн мило улыбнулась.
— Уверена, что мистер Шарп признателен вам за ваше мнение, сэр.
Эти слова утихомирили капитана; выражение изумления и страха мелькнуло на пухлом лице молодого флотского офицера. Он невольно сделал шаг назад, а затем, вспомнив причину недавней ссоры, поклонился Джейн.
— Мои извинения, миссис Шарп, если мои слова вас оскорбили…
— Не оскорбили, капитан…? — Джейн перевела последнее слово в вопрос.
Капитан снова поклонился.
— Бэмпфилд, мадам. Капитан Горацио Бэмпфилд. Позвольте представить вам моего лейтенанта, Форда.
Представление было воспринято как знак к примирению и Шарп, обезоруженный такой вежливостью, сел обратно.
— У него нет никаких манер, — проворчал он достаточно громко для того, чтобы моряки его услышали.
— Может быть потому, что у него не было в жизни таких преимуществ, как у тебя? — с любовью предположила Джейн, но снова события за окном отвлекли флотских офицеров от очередной ее колкости.
— Бог мой, — прокричал капитан Бэмпфилд, рискуя оскорбить чувства дюжины дам в комнате. Гнев в его голосе привлек внимание каждого присутствующего, а в холодном зимнем море разворачивались драматические события.
Люггер с черным корпусом, вместо того чтобы подчиниться приказам брига спустить паруса и спокойно войти в залив Сен-Жан-де-Люз, внезапно изменил курс. Он шел в южном направлении, а теперь повернул к западу, наперерез бригу. Даже Шарп, не являясь моряком, по виду носа и кормы понимал, что судно это весьма маневренное и быстрое.
Но изумление Бэмпфилда вызвала не смена курса люггера, а то, что из под его палубы внезапно начали появляться люди, подобно зубам дракона прорастающим в воинов, а на бизань-мачте взвился флаг.
Флаг был не голубой, знак флота Британии, не французский триколор, и даже не белый флаг изгнанной французской монархии. Это был флаг нового британского противника — звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов Америки.
— Джонатан, [3]- с раздражением произнес чей-то голос.
— Стреляй же, — Бэмпфилд проревел приказ будто капитан брига мог его услышать. Но бриг был беспомощен. По палубе побежали люди, поднялись орудийные порты, но американский люггер подходил с невооруженной стороны брига, и Шарп заметил клуб белого дыма, протянувшегося от борта люггера к британскому кораблю.
Лейтенант Форд застонал. Давид бросил вызов Голиафу и побеждал его.
Звук выстрела американского орудия донесся до них как раскат грома, затем люггер повернул, паруса его заполоскали когда американский шкипер повернул оверштаг, но сразу же снова поймали ветер на другом галсе, и направился прямо к флоту остальных шасс-марэ.
Бриг, наконец поймавший ветер передними парусами, чтобы развернуться, получил залп с другого борта. Американец нес по пять пушек, маленьких пушек, но их выстрелы прошивали борт из бермудского кедра и сеяли смерть на плотно набитой палубе брига.
Две пушки брига выстрелили, но американец хорошо знал свое дело, и бриг более не осмеливался стрелять, опасаясь попасть в остальных каботажников, среди которых американский люггер метался как волк в овчарне.
Эти наемные каботажники были не имели оружия. Каждое обветшалое судно управлялось четырьмя моряками, не ожидавшими, что под защитой вражеского флота подвергнутся нападению флота союзного.
Французский гражданский экипаж попрыгал в холодную воду пока американский люггер, заряжая свои орудия со скоростью, которой Шарп не мог не восхититься, всаживал в его борта ядро за ядром. Канониры целили ниже ватерлинии, стремясь потопить судно.
Корабли столкнулись. Грот-мачта одного шасс-марэ треснула и упала в воду спутанным клубком такелажа, рей и парусов. Одно судно погружалось в бурлящее море, другое, со срезанным рулем, развернуло боком, и в его планшир врезался нос другого корабля.
— Огонь! — опять закричал капитан Бэмпфилд, на этот раз не как приказ, а как предостережение. На французском судне вскинулось пламя, потом еще раз, и Шарп догадался, что американцы использовали гранаты. Моментально вспыхнула оснастка, еще два судна столкнулись, сцепились, и огонь перекинулся и на них. Но милосердный ливень помог потушить огонь, хотя и скрыл из виду американское судно.
— И поймать его теперь не удастся, — возмущенно сказал лейтенант Форд.
— Черт бы его побрал! — воскликнул Бэмпфилд.
Американское судно уже скрылось вдали. Оно легко могло превзойти своих преследователей с прямыми парусами. Последнее, что увидел Шарп, это отсвет его серых парусов и яркое пятно флага.
— Это же Киллик! — проговорил флотский капитан с яростью, вызванной его бессилием. — Держу пари, что это Киллик.
Зрители, ужаснувшиеся увиденным, смотрели на хаос в заливе. Два каботажника тонули, три горели, а еще четверо спутались в бесформенный клубок мачт, рей и парусов. Из оставшихся десятка судов не менее половины выбросились на мель, и теперь ветер и волны загоняли их еще глубже в грунт. Чертов американец на каком-то суденышке презрительно вытворял, что хотел с Королевским Флотом, и более того, делал это на глазах у всей армии.