Коржиков Виталий Титович. Ледовые приключения Плавали-Знаем

   — Ждём, — сказал капитан.
   Репортажик был первым! Он расстегнул магнитофон и протянул микрофон капитану:
   — Маленькое интервью. Что бы вы хотели сказать нашим слушателям об этой необыкновенной зимовке?
   При слове «интервью» Плавали-Знаем расплылся в улыбке, растерялся, от волнения приложил микрофон к животу. В желудке запело, и Плавали-Знаем смущённо замигал.
   Но Репортажик засмеялся и вскинул руку:
   — А что! Такого оригинального начала ещё не было ни у кого. Коротко, зато ясно! А остальное потом, в каюте или в столовой, за обедом, — по-свойски сказал корреспондент, привыкший к флотским угощениям, не замечая, что бравый капитан снова смутился.
   Васька кашлянул. От смущения, казалось, скрипнула дверь. И тут из-за двери показался старенький, но чистый колпак Супчика, и кок сказал:
   — Прошу на компот и блины.
   Почувствовав приближение гостя, гостеприимный Супчик испёк сковородку блинов из остатков питательной смеси и козьего молока. Корреспондент распахнул дверь: «Идём! Конечно, идём!» — и потянул капитана за рукав. Но ноги Плавали-Знаем и сами тянулись на блинные запахи, как Васькин нос.

МАСШТАБЫ КОРРЕСПОНДЕНТА РЕПОРТАЖИКА

   — Ну, чем вы потчуете зимовщиков? — спросил Репортажик, опуская на пол магнитофон, аппараты и потирая руки.
   — Компотом, — сказал Супчик.
   — Из груш, яблок? — Репортажик предпочитал из абрикосов.
   — Из камбалы! — сказал Супчик. Репортажик захохотал.
   — Прекрасно! — Он любил флотский юмор и тут же вскинул висевший на груди аппарат, чтобы сфотографировать для газеты остроумного кока.
   — А рецепт есть? — спросил он.
   — А как же! — вмешался Плавали-Знаем. — Лично мой!
   — А какой же?
   — Сперва кипятим воду без камбалы, а потом с камбалой, — пояснил Супчик.
   — Так это же уха, — пожал плечами Репортажик.
   — Нет, — сказал кок. — Уха с перцем и солью. А эта без ничего.
   — Интересно, — сказал Репортажик. — Это что-то новенькое.
   — А у нас всё новое, — засмеялся капитан. — Лёд — новый, собаки — новые, ёлка — новая.
   Супчик внёс сковородку, на которой шипели тощенькие блины. И, заметив, что к ним протягиваются несколько рук, Плавали-Знаем схватил один и бросил его в рот. В ту же минуту он выкатил глаза, заахал: «Ах-ха, ах-ха, ах-ха!»
   Наконец отдышавшись и смахнув слезу, Плавали-Знаем сказал:
   — Блины тоже новые. — И, вспомнив, что первым надо было угостить гостя, подвинул к нему сковородку, но блинов уже не было.
   На дне супницы ещё плескалось немного юшки, в которой плавал крохотный камбалий хвост, и, подхватив двумя пальцами, Репортажик спрятал его в рот:
   — А знаете — ничего!
   Компот пользовался успехом. Нужно заметить, что после этого угощения у автора рецепта появилось ещё одно прозвище — «Компот из камбалы», которое стало звучать гораздо чаще, чем «Плавали-Знаем».
   Однако рассчитывавший на крепкий флотский ужин Репортажик сказал:
   — Запить бы это теперь нарзанчиком. И Васька готов был погнать упряжку в единственный на Камбале ларёк, но Плавали-Знаем развёл руками:
   — Зимовка…
   — Так чем же вы занимаетесь? — спросил Репортажик, подходя к нарисованному огню.
   — Носимся на собачках, — выпалил Васька.
   — Собираемся у камина, — сказал Уточка.
   — Переносим вертолётами коров, — сказал Плавали-Знаем.
   — Коз! — поправил Васька.
   — Можно и коров, — сказал Репортажик, который любил сделать из большой мухи маленького, но слона.
   — Мёрзнем, как Амундсен, — вздохнул Супчик.
   — Ну, у Амундсена всё промерзало насквозь, — сказал Репортажик и заключил: — А у вас хорошо! Хорошо! Но маловато размаха!
   — Маловато? А что сделали бы вы? — с усмешкой спросил Плавали-Знаем.
   — Я? — Репортажик на секунду задумался и решительно сверкнул глазами: — Ну хотя бы межконтинентальный шахматный радиоматч:
   «Светлячок» — «Антарктида».
   — А что? — согласился Плавали-Знаем. В этом действительно был размах. — Но нет шахматной доски, нет шахмат.
   — Доски?! — спросил Репортажик. — А это что? — И, распахнув иллюминатор, он показал на раскинувшееся за бортом ледяное поле.
   — А фигуры?
   — Из льда! — воскликнул Репортажик, удивляясь, как у людей не хватает фантазии. — Из льда!
   — Гениально! — сказал Уточка и тут же доказал, что фантазии у него хоть отбавляй: — Нужно только, чтобы и фигуры были достойны зимовки. На месте короля не просто король или какой-нибудь Посейдон, а…
   Репортажик вопросительно посмотрел на курсанта.
   — А, скажем, главный герой зимовки!
   — Оригинально! Стоит подумать. Стоит поискать!
   — Нашёл! — сказал Уточка, посмотрев на покрасневшего Плавали-Знаем. — Нашёл! — И бросился по трапу вниз выполнять замысел.
   — Может быть отличный снимок! — крикнул вслед ему Репортажик.
   А Плавали-Знаем вздохнул:
   — Да, есть ещё настоящие люди. А есть чудаки. Вбили себе в голову, что могут вырваться из «ледового плена». Начитались фантастических проектов! Так вот теперь сидят и учат «Навигацию».
   — Учат? Сейчас? — мгновенно откликнулся Репортажик.
   — Именно, — усмехнулся Плавали-Знаем.
   — Так что же вы не сказали сразу! «Учёба на зимовке» — прекрасный кадр!
   И, подобрав аппаратуру, Репортажик побежал в кубрик, где сидели над «Навигацией» курсант Барьерчик и начальник училища.

ХОРОШО! ХОРОШО!

   Плавали-Знаем смотрел ему вслед и вспоминал, что же он хотел сделать из подсказанного размашистым корреспондентом.
   Из открытой двери, будто скрываясь от холода, в коридор влетела стайка снежинок, и капитан щёлкнул пальцами: «А! Вспомнил! У Амундсена в каюте всё промерзло насквозь! А разве мы хуже?» И, распахнув один за другим все иллюминаторы в столовой, он высунул нос наружу. За бортом разгорался такой мороз, что ошалелые бобики, сбившись в кучу, прятались под большого чёрного водолаза.
   «Хорошо берёт!» — подумал Плавали-Знаем. И увидел картину, от которой за ворот так и плеснуло теплом: внизу курсант Уточка вырубал из льдины фигуру, ещё незнакомую ни одному гроссмейстеру в мире.
   Под ударами кирки появлялись его, Плавали-Знаем, лоб, нос, подбородок, выставленная вперёд, как у покорителя полюса, нога…
   Плавали-Знаем разволновался, прошёлся по столовой. Стены вокруг обрастали мерцающими иглами инея. Всё становилось хрустальным. Шерсть на его воротнике поднималась дыбом.
   «Хорошо!» Он представил собственный газетный портрет (в заиндевелой шубе!) и, даже показалось, услышал стук морзянки: «Межконтинентальный радиоматч! „Светлячок“ — „Антарктида“.
   Стук был в самом деле, но несколько иной. Курсант Упорный, уловив какой-то звук, схватился за наушники, придержал ключ, который от мороза выстукивал SOS, SOS, SOS, и стал записывать прорывающиеся издали сигналы.
   Временами они глохли и падали льдинками вниз, но, казалось, сидевший под столом вездесущий чёрный кот, как фокусник, подбрасывал их лапами вверх и подмигивал: на место, на место. Из букв складывался такой текст, что даже Упорному не сиделось в кресле!
   А Плавали-Знаем слышал только звуки будущей славы. Он смотрел на обросшую инеем столовую, где, как в глубине пещеры, пылал костёр Уточки. Капитан протянул к нему руки, но от костра дохнуло холодом.
   «Вот это зимовка», — подмигнул сам себе Плавали-Знаем и подумал вслух:
   — Интересно, долго ли собирается корреспондент снимать моих учеников?
   Он вдруг выбил на весь «Светлячок» чечётку и направился в кубрик за Репортажиком.

ИЗУМЛЕНИЕ КОРРЕСПОНДЕНТА РЕПОРТАЖИКА

   Курсант Барьерчик хлопнул об стол учебником, который перечитал сто раз ещё в училище! Нашли кого заставить учить «Навигацию»! Пятёрочника, сдававшего экзамены досрочно! И кто усадил? Утёнок, которому он сам на каждом экзамене писал десятки шпаргалок.
   — На каждом экзамене по десятку! — горько усмехнулся Барьерчик.
   — Ну, вы, конечно, преувеличиваете, — мягко произнёс начальник: он любил мир между своими учениками, но возмущение курсанта ему пришлось по душе. Это уже проявляется характер!
   — Преувеличиваю? Да у него и сейчас из карманов торчат шпаргалки. Как вермишель! А меня заставляют учить «Навигацию»!
   — Ну, повторить никогда не вредно, — сказал с улыбкой начальник.
   — Не вредно! Ну ладно — меня! Так ведь и вы влетели сюда учить «Навигацию»! А Уточка выслуживается, — сказал Барьерчик. — И перед кем? — Он насмешливо вскинул голову, выпучил глаза и повёл руками по воздуху, будто поливал из шланга мачты. — Великий мореплаватель! А мы с вами — мы ему помогали.
   — В чём? — спросил начальник.
   — Ловить тузиков, — сказал Барьерчик с презрением.
   Начальник промолчал. Тузиков он не ловил. Но как композитор — что и говорить! — мог подсказать курсантам кое-что толковое. Своей музыкой!
   — Стыд! — произнёс Барьерчик. — Шуточки! В это время открылась дверь и в кубрик вкатился с фотоаппаратом в руках Репортажик. Над ним сверкнула вспышка и щёлкнул объектив.
   — Отлично! — крикнул корреспондент, сразу взявшись за дело. — Прижмите учебник к груди. Вот так.
   — Учебник? — с усмешкой спросил курсант. — И покрепче?
   — Покрепче, покрепче! — появляясь в кубрике, благодушно пророкотал Плавали-Знаем. — Поучите и когда-нибудь ещё напишете воспоминания…
   — О том, как мы торчали во льду, когда была возможность вырваться из ледового плена? — спросил Барьерчик.
   — А что, разве такая возможность есть? — Репортажику сразу представился заголовок в полгазеты — «Из ледового плена».
   — Ещё какая возможность! — сказал Барьерчик и выложил корреспонденту свою идею.
   — Чепуха! Непробиваемый лёд! — сказал капитан.
   Но Репортажик ухватился за необычность идеи. Линза в кастрюле! И какая возможность прекрасного окончания эпопеи!
   — Чудесно! — крикнул он. — Если получится, это может быть даже очень здорово!
   — Здорово? Чудесно? — спросил Плавали-Знаем.
   — Конечно, — сказал Репортажик. — Я видел тонкий лёд своими глазами.
   — Так-так, — сказал капитан. — Так-так. Тогда загляните в учебник, пожалуйста, и вы. Поучите для сведения! — И вышел, захлопнув перед изумлённым Репортажиком дверь так, что зацепил его по носу.

МЫ ЕЩЁ ПОСМОТРИМ!

   Но и на самого Плавали-Знаем неожиданно обрушился удар.
   Споткнувшись на трапе, в него буквально врезался вылетевший из рубки курсант Упорный. Но это был первый удар, за которым обрушился второй.
   — Радиограмма! — крикнул радист. И, схватив крупно исписанный бланк, Плавали-Знаем стал читать: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“. КАПИТАНУ ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“. ПРИКАЗЫВАЮ КОМАНДЕ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“ СЛЕДОВАТЬ НА ВЫРУЧКУ „СВЕТЛЯЧКА“ ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА. РУКОВОДИТЕЛЕМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА».
   Плавали-Знаем вспыхнул, как ракета.
   — Хотят отнять славу! Такую славу! И кто? Солнышкин, Перчиков, Челкашкин! — Лицо капитана перекосилось от презрения, и он усмехнулся: — Ну ничего! Мы ещё посмотрим!
   В мерцающем от мороза пространстве раздалась команда:
   — Васька! Уточка! Ко мне!
   И скоро Васька и Уточка, перед которыми лежало расчерченное на шахматные квадраты поле, получили приказ: «Возводить укрепления!» — и, взяв ломики, принялись за срочную работу.

ТАКОЙ ЗНАКОМЫЙ ГОЛОС

   Пароход «Даёшь!» выжимал последнюю скорость, по бортам вспыхивали разряды и дымилась вода.
   Дымилась вода, дымился утюг, которым дневальная Марина гладила простыни для пострадавших. Борщик колдовал над дымящимися котлами, и во все стороны, даже против ветра, разлетались такие ароматы, что, казалось, встречные льды поворачивали обратно, принюхиваясь, как собаки. Все торопились на помощь «Светлячку». Челкашкин раскладывал бинты, а боцман Бурун, сунув второпях под койку к горячим трубам свой дубовый бочонок, выбирал теперь на корме самый крепкий буксирный трос.
   Солнышкин стоял у штурвала, вглядывался вперед, и перед его глазами вспыхивали искорки.
   Где-то там, в жестоких льдах, замерзал «Светлячок». Солнышкину даже виделось, какой он крохотный и добрый: его хотелось взять в руки и прикрыть ладонями, как маленького пингвина в Антарктиде. На борту «Светлячка» люди ждали помощи. Что такое оказанная вовремя помощь, Солнышкин хорошо знал. И глаза его так и летели вперёд, как два спасательных круга.
   Дверь рубки была приоткрыта, и за ней стремительно пролетали созвездия. Рядом с Солнышкиным стоял Морячок, а сбоку с лапы на лапу переступал подросший пингвин. Он тоже готовился к встрече со льдами.
   Вдруг в рубку, странно моргая, ворвался Перчиков.
   — Ты ничего не видел? — спросил он у Солнышкина.
   — Что было на пути, всё видел, — сказал Солнышкин.
   — А вертолёт с козой видел?
   — Мне не до шуток, — нахмурился Солнышкин, — придумал бы что-нибудь поумней.
   — Так я видел! — вспыхнул Перчиков. — Как на экране. Впереди вертолёт, под ним коза и кто-то на бобиках!
   — Ну и ну!
   Солнышкин дёрнулся. В открытую дверь влетело облачко каких-то чёрных частиц и ужалило его.
   Солнышкин хотел отмахнуться, но, вытянув шею, вместе с Перчиковым уставился на дверь: за бортом гигантскими скачками неслось стадо испуганных океанских крабов. Перчиков схватил кинокамеру, но стадо пронеслось с невероятной скоростью и скрылось за горизонтом…
   Встревоженный Моряков выбежал из рубки с биноклем, посмотрел вперёд и сказал:
   — Да, там явно неблагополучно. Прибавить ход!
   — Быть может, цунами? — сказал Перчиков. А Верный отчаянно залаял.
   — Чует, — сказал Солнышкин.
   И только Морячок был в каком-то странном спокойствии. Солнышкин оглянулся и едва не выпустил штурвал — Морячок вдруг чётко сказал:
   — Утечка полезного времени.
   — Рехнулся ящик! — возмутился Перчиков и хотел похлопать его по бокам, но услышал:
   — У ящика есть имя. Ящик в полном рассудке. — И Морячок ещё громче повторил: — Утечка полезного времени.
   — А вообще, — рассудительно сказал Солнышкин, — если изобретателю снятся козы, то почему изобретению не чокнуться?
   — Не обижай Морячка, Солнышкин… И Перчиков, который хотел сказать роботу что-то обидное, смолчал, припомнив, что Морячок вёл себя всё время разумно. Прекрасно играл в шахматы. В радиорубку приносил от Борщика сухари, а боцман в нового матроса просто влюбился и приговаривал: «Ну и молоток! Не хуже медведиков!», потому что не умевший спать Морячок в свободное от вахты время брал швабру и начинал драить палубу.
   Морячок то молчал, то к чему-то прислушивался, поворачиваясь грудью к ветру. И вдруг, притопывая на месте, запел каким-то чужим голосом:
   Ровно в двадцать четыре часа Совершим кругосветку, ребята…
   Потом сказал: «Ах, я дурак!» — и попытался хлопнуть себя по лбу.
   — Совсем рехнулся! — удивился Перчиков и хотел выпроводить его из рубки, но тут вдали что-то засветилось, засверкало.
   Наблюдавший в бинокль Моряков скомандовал:
   — Малый ход! — И сказал: — Странно, очень странно…
   — Смотри, смотри! — крикнул Солнышкин. Но Перчиков и вся команда «Даёшь!» уже всматривались в ночную даль с тревожным недоумением: среди открывшегося ледяного поля возникала ледяная гора…
   — Включить прожекторы! — приказал Моряков, и под вспыхнувшими лучами перед участниками экспедиции за ледяной стеной засверкало обросшее сосульками фантастическое судно, на борту которого горбился какой-то мамонт.
   Но ещё удивительней было то, что стена — громадная ледовая стена — на глазах у всех продолжала расти, и не какие-нибудь кристаллы, а целые куски льда всё поднимались и поднимались вверх, будто кто-то возводил укрепления.
   Моряков нахмурил брови. Ничего подобного полярный капитан не видел даже в Антарктиде. Последняя стадия обмерзания!
   «Есть ли там кто-нибудь живой?» — подумал он. А стоявший на баке боцман Бурун, не дожидаясь команды и опередив всех, крикнул:
   — Эй, на «Светлячке», принимай буксир! И в ответ донёсся давно забытый, но такой знакомый голос:
   — Плавали! Знаем!

ЛИЧНОЕ КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ

   Пока Моряков, Солнышкин и вся команда «Даёшь!» спешили на помощь погибающим, жизнь на «Светлячке» тоже не стояла на месте.
   Лауреат будущей премии порывисто исписывал нотами листок за листком. Репортажик бегал по холодному кубрику и хлопал себя рукой по голове:
   — Я его прославил! Я первый сообщил о зимовке! А он меня — учить «Навигацию»! — И Репортажик хлопнул себя ещё и учебником.
   — Так это ты сообщил? — спросил Барьерчик.
   — Я! — Репортажик похлопал ладонью по висевшему на груди фотоаппарату.
   — А как же ты о зимовке узнал?
   — Я сам видел, — Репортажик показал пальцем вниз.
   — Откуда?
   — С самолёта!
   — С самолёта? — Барьерчик горько засмеялся. — Он видел с самолёта, а мы тут лови собак и жуй компот из камбалы!
   И к удивлению задравшего голову Репортажика, курсант ударил учебником по столу:
   — Тогда учи «Навигацию»!
   Смущённый Репортажик захлопал ресницами, присел на край кефирного ящика, а Барьерчик, вышагивая метр туда, метр обратно, воскликнул:
   — Люди совершают кругосветку, воюют со штормами, а мы из-за этих банок-бутылок, — он посмотрел на Репортажика, — сидим среди дурацкого льда в этой каморе! — Он ткнул сапогом в звякнувший ящик.
   — Ну, мы тоже совершаем кругосветное плавание или кругосветный полёт, — сказал начальник.
   — Мы — кругосветное плавание? — Барьерчик с сожалением взглянул на него.
   — Да! — сказал начальник. — Совершенно точно! Каждый из нас в сутки совершает кругосветное путешествие — с кораблём, или с домом, или с кроватью. Мы и сейчас с льдиной и «Светлячком» совершаем оборот вокруг Земли — в двадцать четыре часа. И не такое уж это маленькое плавание. — Глаза начальника вспыхнули. — Дело только в том, что за это плавание мы успеем сделать. Один двадцать четыре часа проспит, другой — напишет песню. — Он нарисовал в воздухе пальцем музыкальный ключ. — Один сделает глупость, другой — открытие. Один кого-то предаст, другой — спасёт человечество. Один решит мировую проблему, а другой — не выучит дважды два. И всё это в двадцать четыре часа! Только нужно чувствовать, какое это важное плавание, и быть толковым капитаном! Слышите, как мы быстро плывём?
   Начальник прислушался.
   Барьерчик тоже загорелся. Ему показалось, что он видит бег звёзд, слышит, как летит «Светлячок», как вместе с ним летит вокруг Земли остров Камбала. Ему почудился невероятный полёт океанского ветра.
   Но через минуту Барьерчик угас и усмехнулся.
   В кубрике была тишина. Слышалось грустное звяканье бутылок и какие-то быстрые удары, будто по льду, с пыхтением, в несколько рук били ломом.
   — Вот мы и плывём с этой дурацкой льдиной, — сказал Барьерчик. — За двадцать четыре часа мы при помощи этого друга, — он кивнул на корреспондента, — наделали столько глупостей!
   — Но я не знал, что можно выбраться. Я немедленно напишу статью. Я докажу! — И Репортажик стал искать в кармане авторучку.
   Удары за бортом стали сильней и чаще. Барьерчик хотел выглянуть в коридор, но дверь оказалась запертой.
   — Нашёл первоклассников! — сказал Барьерчик. — Посадил под замок. Еще без обеда оставит! — И курсант стукнул в дверь кулаком.
   Но начальник вскинул вверх палец: «Тихо!»
   — Вы что, боитесь? — удивился курсант.
   — Я — боюсь?! — сказал начальник, но вдруг снова замахал руками и прислушался. — Тихо, тихо! — попросил он. — Получается настоящая песня! Сначала будет про бурю, про ветер — как у Дунаевского, а потом… потом вот так. — И он пропел:
   Ровно в двадцать четыре часа Совершим кругосветку, ребята!
   Только нужен инструмент.
   — Инструмент? — Барьерчик подумал, выставил на стол десяток кефирных бутылок и с усмешкой постучал по ним карандашом.
   — А что?! — Начальник быстро расставил их в каком-то порядке, провёл пальцем по горлышкам и, постукивая то по одной, то по другой, стал напевать бодрый мотив.
   Начальник напевал. Барьерчик прислушивался.
   А рядом сидел Репортажик и, хлопая себя по голове, причитал:
   — Ах, я дурак! Вот дурак!
   Это, кажется, были те самые слова, которые уловил незаслуженно обиженный Морячок.
   Звучали эти слова в кубрике «Светлячка» так громко, что заглушали удары лома и крики на льдине, где Плавали-Знаем, Васька и Уточка строили ледяные укрепления.
   А в кубрике стоял Барьерчик и смотрел то на ящик из-под кефира, то на иллюминатор так решительно, будто наконец задумал взять самый главный барьер если не в жизни, то в двадцатичетырехчасовом кругосветном плавании, которое он совершал на борту «Светлячка». Как ни странно, слова начальника запомнились и тревожили, а его мелодия, ещё до конца не ясная, начинала звучать и призывала действовать.
   Но вдруг курсант перевёл взгляд на дверь: внимание его привлёк всё приближающийся шум.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА ПЛАВАЛИ-ЗНАЕМ

   Полночи Плавали-Знаем ходил по баку «Светлячка» в своём полярном тулупе, качал головой и цедил сквозь зубы: «Захотели отнять славу! Ну нет, этот номер у них не пройдет. Не выйдет!»
   Наконец капитан отозвал в сторону Ваську и стал с ним шептаться, кивая то на клюз, то на лежавшую у ног доску.
   — Во! Вот это придумано! — захохотал в ответ Васька и показал большой палец.
   Но тут нос его повернулся сам собой, вытянулся по ветру, и собаки тоже быстро задёргали ноздрями. Со стороны океана крепко запахло украинским борщом с помидорами и котлетами в соусе! Пахло так вкусно, что собаки сделали колечком хвосты, будто говорили: «О!»
   «Так! Думают взять на борщ!» — усмехнулся Плавали-Знаем и, сдёрнув шапку, стал отгонять от себя ветер. Скоро он увидел силуэт приближающегося парохода, на носу которого рядом с Буруном стоял растрёпанный Борщик и, размахивая поварёшкой, кричал:
   — Супчик! Супчик!
   И из открывшейся двери камбуза раздалось радостное и удивлённое:
   — Борщик! Борщик подпрыгнул:
   — Жив, Супчик?!
   — Здравствуй, Борщик! — Счастливый Супчик махнул колпаком.
   Перекличку друзей заглушил хриплый голос Буруна:
   — Принимай буксир!
   И тогда-то в ответ прогрохотало на весь ледяной остров знакомое всем «Плавали! Знаем!».
   Уточка, подхватив буксир, протащил его по льду, подал Ваське, тот, весело подмигнув Плавали-Знаем, вместо того чтобы надеть трос на чугунную тумбу, зацепил его за валявшуюся на палубе доску и лихо махнул Буруну: «Давай!»
   — Самый малый! — прогремел в темноте голос Морякова.
   Трос стал натягиваться, и плутоватые физиономии Васьки и Плавали-Знаем тоже потянулись вперед.
   — Сейчас, сейчас, — прошептал Васька. И в тот миг, когда Плавали-Знаем в азарте наклонился посмотреть, как слетит канат, доска взвизгнула и, разорвавшись пополам, тяпнула его по макушке, а Ваську по лбу.
   — У! — завыли они в два голоса и завертелись волчком.
   Но, увидев, что «Даёшь!» уходит в море, утаскивая за собой канат, переглянулись и, потирая лбы, закричали:
   — Ура! Первая атака отбита!
   Правда, Васька вздохнул и растерянно замигал: такие вкусные запахи уплывали…
   Запахи уплывали, бобики жалобно взвизгивали, и Васька качал головой: «Двенадцать блюд! Десять баллов». Но Плавали-Знаем, хотя и его аппетит заводил бодренькую пластинку, торжествовал: «Атака отбита! Крепость выстояла!»
   Он даже замурлыкал песенку, которую напевал когда-то в молодости:
   Входит в порт моряк красиво,
   А куда рулит моряк?
   Он рулит неторопливо
   В бар, где рядом с кружкой пива
   Золотится красный рак.
   Спустившись в столовую, Плавали-Знаем расстегнул тулуп и, ухарски бросив на стол шапку, крикнул:
   — Супчик, «Крепыша»!
   — Кончился, — Супчик взмахнул поварёшкой.
   — Ну, клади «Малыша»!
   — И «Малыша» съели, — язвительно сказал Супчик, но с долей огорчения. Конечно, бывалый кок оставил кое-какие запасы на всякий случай, но, заглянув в кладовку, всплеснул руками: он нашёл там только отпечатки кошачьих лап.
   — И «Малыша» съели? — протянул Плавали-Знаем. — Ну и отлично! Отлично! — И, сыпанув в рот горстку соли, загрохотал в кубрик, откуда доносились звуки песен.
   — Отлично? — сказал сердитый Супчик. — Отлично? Так я тебе покажу отлично! — И, схватив с полки мешочек, он стал швырять через иллюминатор на лёд горсти крупной соли — так, как это делают в морозную погоду дворники.
   А Плавали-Знаем спустился в кубрик и, присаживаясь на ящик, спросил:
   — Что, поёте?
   — А кто-то в это время работает! — сказал вошедший следом Уточка, возводивший стену.
   — А мы поём! — сказал начальник училища.
   — Да не какие-нибудь кабацкие песни, — добавил Барьерчик.
   — А о чём же вы поёте? — уставился на него Плавали-Знаем.
   — О том, как люди борются со льдами и как они выберутся из них!
   — Выберутся… — Капитан грустно качнул головой и сказал: — Только что сюда приходился ледокол! Не слышали?!
   Все разом вскочили и бросились к борту, но Плавали-Знаем остановил их рукой.
   — Когда?! — крикнул Репортажик. Он прозевал такое событие!
   — Когда? — подхватил начальник.
   — Только что, — сказал Плавали-Знаем.
   — Ну и?! — спросили зимовщики разом.
   — Тянул! — сказал капитан, потирая лоб.
   — И хоть бы что! — Васька развёл руками.
   — Не вышло! — сказал Уточка. — Ушёл.
   — Так что единственный выход — зимовать. И зимовать как следует, ничего без меня не предпринимая. Пока не снимут фильм! — сказал Плавали-Знаем так решительно, что собравшийся протестовать Репортажик призадумался: «А может быть, я не такой уж дурак?»