Коржиков Виталий Титович. Мы идем на Кубу

   Он заходил по каюте и, размахивая руками, стал рассказывать.
   Три ученика Франциско сидели на улице поздно вечером.
   Мимо них проехала чёрная машина и остановилась напротив ближнего дома.
   - "Кадиллак", - сказал негритёнок, тоже Франциско.
   - Но "кадиллак"! "Шевролет", - возразили друзья. Ребята заспорили и подошли ближе. И вдруг из машины вышли двое с автоматами. Третьего они вели под руки, рубаха у него была в крови.
   Мальчишки притаились. Люди с оружием постучали в дверь и, оглядываясь, вошли. Почему они с оружием? Почему не отвезли раненого в госпиталь? И почему оглядываются? Они чего-то боятся? Это нехорошие люди, решили ребята. Нужно что-то делать.
   Маленький Франциско бросился в народную милицию, а его друзья остались следить за домом. Чёрный "шевролет" всё стоял на улице, у подъезда. Незнакомцы в любой момент могли выйти и укатить! Франциско бежал изо всех сил. Вот он, наконец, дом с широко распахнутой дверью. В неё то и дело входили и выходили милисианос. Все были чем-то встревожены. За столом командир смотрел на карту города и строго отдавал распоряжения. Он увидел Франциско и спросил:
   - Что тебе, малыш?
   Франциско рассказал о подозрительных людях, о чёрной машине. И все разом заговорили:
   - Это они!
   Командир вызвал машину, и через несколько минут Франциско мчался уже с отрядом милисианос к дому, где прятались недобитые.
   - Их успели взять? - спросил я. - Всех недобитых?
   - Си! Мои ученики! - с гордостью ударил себя в грудь Франциско и вдруг заторопился уходить. - Надо идти. Сегодня вечером я увижу Фиделя. Он будет выступать.
   Я только позавидовал. Потом достал свой пиджак, отстегнул от него значок и говорю:
   - Передай Фиделю.
   Франциско вскинул брови, подумал и положил руку мне на плечо.
   - Ты отдашь сам. Вечером, в восемь, будь у "Гавана либре".
   НА МИТИНГ
   До начала митинга оставалось ещё два часа, но я уже сбежал по трапу и спустился на катер, который стоял у кормы.
   - В Гавану? - спросил старик рулевой.
   Я кивнул головой. Катер быстро пошёл к берегу. Вдали, за набережной, уже виднелась "Гавана либре", но, как только мы подошли к берегу, ближние дома заслонили её. Она словно спряталась. Я выпрыгнул на причал и крикнул старику:
   - Мучо грасиа! Большое спасибо!
   Иду и думаю, как бы не опоздать, и всё поглядываю по сторонам, нет ли такси. А тут как раз возле меня остановилась машина. Везёт мне!
   - Куда, камарад?
   - В "Гавана либре"!
   Мы проскочили по набережной, свернули на широкую улицу, и вдруг "Гавана либре" встала над самой головой. Я выбрался из машины и стал искать Франциско. У входа его не было. Тогда я открыл большую стеклянную дверь и вошёл в вестибюль с большим фонтаном, из которого прямо к потолку тянулась настоящая пальма. По большим мраморным лестницам гостиницы спускались негры, мулаты, мексиканцы в сомбреро. А Франциско не было.
   Я снова вышел на улицу и стал вглядываться в подъезжавшие автомобили. У подъезда зашумели люди, и я потерялся в толпе. Найдёшь тут друг друга! Я разволновался даже. Не встречу Франциско - вот и не попаду к Фиделю.
   - Камарад!
   Кто-то схватил меня за локоть. Оглянулся, вижу - Франциско! А рядом с ним седой мужчина. Тот самый, которому я в первый день не хотел дарить значок. Подошёл ко мне, поздоровался и повёл в зал.
   СПАСИБО, ДРУГ!
   За окнами уже давно загорелись звёзды, наступала ночь, а Фиделя всё не было.
   "Неужто не придёт?" - забеспокоился я, но седой мужчина улыбнулся:
   - Выше голову, мариано!
   - У него очень много дел, мучо! - сказал Франциско. - Но он обязательно придёт!
   В это время распахнулась дверь, в зал вошло несколько военных и среди них Фидель. Я бросился к нему, но опоздал - его уже обступили. Люди носились с фотоаппаратами, кругом вспыхивал магний. Фидель разговаривал, с каждым здоровался. А я за спинами даже не мог разглядеть его. И к нему не протиснешься.
   Но вот Фидель увидел моего седого знакомого и протянул обе руки. Ещё бы! В Сьерра-Маэстре вместе воевали! Знакомый что-то сказал Фиделю и кивнул в мою сторону. Я даже взмок от волнения. Фидель обернулся, поднял руку:
   - Так где же он? Давай его сюда!
   И все расступились, чтобы дать мне пройти. Фидель пожал мне руку и говорит:
   - Здравствуй!
   Крепкий Фидель, большой, только лицо у него немного усталое от работы.
   - Ну, как доплыл? Как Тихий океан? Гранде? - спросил Фидель и повёл сигарой. - Что вы привезли?
   - Доски, - сказал я, - лес. Фидель кивнул, задумался и говорит:
   - Хорошо, буэно! Спасибо, друг! Товарищам привет передай!
   А седой мужчина ему блокнот протягивает:
   - Ты морякам напиши что-нибудь!
   Взял Фидель блокнот, сощурился от дыма и стал что-то писать красивым твёрдым почерком. Написал, протянул блокнот, пожал мне руку ещё раз и собрался на трибуну.
   - Уна момент! - задержал я его и, сняв значок с пиджака, приколол ему к гимнастёрке.
   Фидель скосил глаза на значок, а на значке - сопка, голубое море и белый пароход, улыбнулся, махнул мне рукой и пошёл к трибуне. А я пробился к столу, сел, гляжу в блокнот и надпись разбираю: "Привет советским дальневосточникам. Верим в победу коммунизма в вашей стране.. ."
   Тут Фидель поднялся на трибуну и начал выступать. Долго и хорошо говорил - про Кубу, про Советский Союз, про то, что никогда не победить империалистам революцию, потому что много у неё друзей. А я всё смотрел на его грудь, на которой блестел мой значок. И море на нём голубело, как в ясную погоду, и белый пароход плыл. Много таких из Владивостока на Кубу торопятся. И на каждом - друзья.
   ПЕДРО, КОТОРЫЙ ГОВОРИЛ ПО-РУССКИ
   Как только кончилась разгрузка, мы стали собираться к отплытию. Прощай, Гавана!
   Гудели машины. На причале стояли грузчики, впереди всех размахивал сомбреро Франциско и кричал:
   - Приходите снова!
   Я тоже махал своему другу рукавицей и смотрел, смотрел, как исчезают вдали пальмы, Капитолий и "Гавана либре".
   На следующий день, в воскресенье, мы остановились в маленьком жарком порту Касильда. На причале блестели железные склады, за ними дымился от зноя песок, а дальше, в горах, среди зелени белел, как горка мела, городок Трини-дад.
   Я сбежал по трапу вниз. Перед нами среди сверкающей воды на сваях стояли домики. Около них на привязи толкались лодки. Пахло рыбой. Из-под единственной пальмы к нам направился могучий охранник - барбудо и махнул рукой на пляж.
   - Буэнос, амигос! - сказал он. - Сегодня доминго, воскресенье. Все на Плая! Жара!
   Делать в порту было нечего, и капитан, к нашей радости, сказал:
   - Спускайте бот! На Плая!
   Рыжий Степан, наш кладовщик, захватил мяч, мы сели в бот и поплыли к пляжу.
   Пляж был коричневым от купальщиков, как хлеб от повидла. Не утерпел я и прямо из бота - бултых в воду! И тут же вынырнул: море горячее, словно забрался в нагретую ванну. Огляделся, а в воде уже и другие. Вокруг полно ребят, прыгают, кувыркаются так, что и нам захотелось. Забрался я Степану на спину и с него - вниз. А потом Степан с меня. Тяжёлый, брызги от него во всё небо. Смотрим, и мальчишки начали по-нашему. Карабкаются друг на друга, только пятки мелькают.
   А мы давай по-другому: станем вчетвером, стул из рук сделаем, а пятый заберётся, усядется, раскачаем его и пружиной вверх. Тут полпляжа сбежалось. Никогда такого не видели. Разглядывают нас, лезут на руки, кричат:
   - Руссо, сальто!
   Полпляжа вверх тормашками полетело! Мужчины, мальчишки! Только женщины стоят посмеиваются.
   Степан принёс мяч и вверх подбросил. Я поймал его, ищу, кому бы передать дальше. А впереди кто-то как закричит:
   - Давай! Сюда давай!
   Я повернулся - никого из наших рядом нет. А тот же голос опять кричит:
   - Давай! Мне давай!
   Смотрю, кубинский мальчишка по-русски кричит и смеётся. Удивился я, бросил ему мяч и поплыл вперёд. Степан за мальчишкой погнался, а тот снова мяч мне перебросил. Я плыву и рукой вперёд его подгоняю. И дальше, дальше. Берег уже далеко.
   - Не надо дальше! - крикнул Степан. - Акулы здесь!
   У меня по ногам вдруг что-то как скользнёт! Бросился я в сторону, а это из-под ног мальчишка вынырнул.
   - Плывём обратно! - крикнул он и поманил рукой.
   Нырнул он, а я за ним, и вдруг мы оказались перед большой, натянутой до самого дна сеткой, обросшей бархатными травинками. Акулам не перебраться! Мальчишка уцепился за неё, я тоже. Тут же следом подплыл Степан. Ухватились все втроём за сетку и раскачиваемся, словно травинки. Смотрим, над головой тень мелькнула. Мяч. Вынырнули мы разом и стали мяч передавать к берегу.
   Вылезли из воды, сели на песок, а мальчишка зарылся в него, только голова и руки торчат.
   - Хорошо ты по-русски разговариваешь, - говорю я ему.
   - Нет, неважно! - поморщился он. - Если бы книги были! Всего не купишь...
   - Пойдём ко мне, у меня книг много! Он задумался. Покачал головой.
   - Сегодня нельзя. Вечером я учу стариков. Завтра я буду работать с грузчиками у вас на палубе! Встретимся. Буэно?
   - Буэно, - сказал я и спросил: - А как зовут тебя?
   - Меня зовут Педро!
   ГДЕ ЖИЛ МИСТЕР ТВИСТЕР?
   Наутро рядом с судном уже стояли вагоны. Грузчики вываливали из них мешки с сахаром, обхватывали петлей, и подъёмный кран переносил мешки в трюмы, где их укладывали другие грузчики. Работали быстро, будто строили под обстрелом баррикаду.
   Неожиданно мешок шлёпнулся о палубу и лопнул. Из него так и брызнули жёлтые кристаллики сахара! К мешку подлетел мальчишка, подбросил в руке клубок бечевы, ковырнул раз-другой громадной иглой - и мешок опять целёхонек! Да ведь это Педро, мой знакомый! Он воткнул иглу в залатанную рубаху и подал мне руку.
   - Здравствуй! Показывай книги!
   Я хотел его повести в каюту, но из трюма выглянул грузчик.
   - Агуа фриа! - махнул он рукой. - Холодной воды! Педро сбежал по трапу и через минуту поднялся с холодным потным ведром воды, в которой переворачивались глыбки льда и гремел черпак - консервная банка с дыркой в дне. Грузчики черпали ею из ведра, ловили ртами холодную струйку и подставляли под неё плечи.
   Напоив грузчиков, Педро пошёл со мной в каюту. Увидев полку с книгами, он так и застыл перед ней, выбирая книгу.
   - Эту! - сказал он и вытащил толстую красную книжку - том Маршака, раскрыл его и весело поехал по рисункам большими глазами. На одной странице он задержался и медленно прочитал: - "Мистер Твистер". - Он вдруг повернулся ко мне и крикнул: - Я его знаю!
   - Нет, - рассмеялся я. - Если он и был, то давным-давно умер. Ещё я был маленьким, когда читал эту книгу.
   - У нас он жил совсем недавно, - возразил Педро и стал читать: "Мистер Твистер - бывший министр, мистер Твистер - делец и банкир..." Си! закричал он весело. - Мы же все его знаем!
   Педро побежал на палубу, а через минуту вокруг него собралась толпа. Грузчики заглядывали в книгу, кричали и смеялись. Из книги на них сердито смотрел мистер Твистер и курил сигару. Вокруг него было столько цветного народа!
   - Касильда! - крикнул кто-то из грузчиков.
   - Тринидад! - крикнул другой.
   А высокий крепкий мулат важно выпустил колечко дыма и сказал:
   - Гавана!
   Педро выбрался из толпы и подошёл ко мне.
   - Видишь, все его знают, - сказал он и лукаво добавил: - Только все почему-то считают, что он жил в разных городах.. .
   - Нет. Это тот, что был в Касильде. Он не любил негров, - сказал маленький старичок негр и пожевал губами. - Очень не любил. Он первый сбежал, когда началась революция.
   - Ты думаешь, тот, что жил в Гаване, очень любил негров? - спросил высокий мулат.
   От жары сахар, просыпанный из мешка, потёк по палубе коричневой струйкой. Запахло жжёным. А спор не прекращался. Тогда на палубу спрыгнул крановщик, сердито зачерпнул из ведра банкой и поднял руку с растопыренными пальцами:
   - Чего вы спорите! И в Касильде, и в Тринидаде, и в Гаване - все они были янки! Всех их выгнали!
   - Си! - улыбнулся старик негр. - Его даже не пришлось выгонять, он убежал сам...
   - Вон туда! - сказал высокий мулат и махнул рукой за океан.
   - А теперь давайте работать! - и крановщик полез на кран.
   Педро захлопнул обложку, будто пришлёпнул сердитого Твистера, схватил ведро и побежал по трапу вниз.
   КАК СЖИГАЛИ СТРАШИЛИЩ
   Вечером у ворот порта остановился маленький "джип". Из него выпрыгнули Педро и толстый парень-шофёр и направились к нам.
   - Карнавал. Сегодня у нас карнавал! - сказдл Педро, а шофёр весело выбил в такт ногами: кар-на-вал.
   Мы набились в машину и поехали. Чем ближе подъезжали к городу, тем всё яснее слышалась музыка, грохот барабанов и весёлые крики.
   Едва мы сошли на главной улице, как перед нами потянулся удивительный поезд. Сотня негров бежала друг за другом, двигала взад-вперёд локтями, а рядом, на высоком помосте, сидел оркестр и отбивал ладонями по барабанам. Всюду плясали. Над толпой горели и подпрыгивали факелы. Звёзды тоже качались, загорались ярче. Их становилось всё больше, будто они разлетались из-под ладоней барабанщиков.
   - Пойдёмте на тротуар, оттуда виднее, - сказал Педро. Мы взялись за руки и начали пробираться вперёд. И вдруг с нами стало происходить что-то весёлое. Рослый толкнул меня:
   - Смотри на кока!
   Иваныч подпрыгивал и выбивал ногами чечётку. Педро показал мне на руки Рослого. Они будто барабанили по невидимому барабану. И я сам тоже почувствовал, что качаюсь из стороны в сторону.
   Вдруг барабаны загрохотали так, что у нас чуть не лопнули барабанные перепонки. Прямо на нас ехали на повозках и шагали гигантские страшилища. Один гигант был в громадном сомбреро и с громадным ножом за поясом. Другой, толстый и злой, курил сигару - целую пароходную трубу.
   - Мистер Твистер! - крикнул Педро и толкнул меня. На передней повозке торчал зубастый человек, таращил злые глаза и хватался за пистолет. Это Батиста. Рядом с ним поднимал громадный кулак фанерный янки. Все они, казалось, были готовы броситься на людей.
   Но тут вышли барбудос с автоматами и взяли их под стражу.
   - Куба - си, Куба - си, Куба - си, янки - но! - запел вдруг Педро, и все подхватили песню и двинулись к морю, освещая путь факелами.
   По дороге будто потекла огненная река. Вот море зашелестело у ног. Страшилищ сбросили на песок, и над ними началась расправа. Ко мне подбежал Педро, вложил в руку факел, и мы сунули огонь прямо в брюхо Твистеру. Рядом расправлялись с Батистой. Страшилища вспыхнули и закор-чились.
   - Янки - но! Янки - но! - кричали и плясали вокруг них люди.
   Вверху над пламенем проносились испуганные летучие мыши. Кто-то ударил по Твистеру палкой. Он злобно пыхнул искрами до неба и развалился. Шляпа его полетела в море. За ним грохнул Батиста. Пепел полетел в воду и зло зашипел. Скоро от них ничего не осталось, только сигара и шляпа Твис-тера всё ещё болтались на воде.
   - Конец! - сказал Педро и поднял выше факел.
   Мы пошли к пароходу. Сзади гремела музыка, с неба в море падали звёзды, словно добивали остатки страшилищ.
   ПОСЛЕ КАРНАВАЛА
   Утром стали мы с Рослым надевать ботинки, смотрим, а каблуки наполовину сточены. Иваныч-кок тоже с ботинком в руке на одной ноге подпрыгивает:
   - Братцы! Вот так натанцевались!
   После завтрака отправились мы втроём искать сапожника. Идём по улице, оглядываемся. В одном окне швейная машинка стучит - портной шьёт. Во втором - человек в белом халате кисточкой другого намыливает. Парикмахер. А сапожника нет!
   - Придётся идти в Тринидад, - сказал Рослый. - Неудобно в Россию в рваных ботинках возвращаться.
   А город белеет далеко. Иваныч прикинул расстояние и говорит:
   - Нет, я не пойду. Тебе-то что, а у меня пятьдесят человек без обеда останутся. Как-нибудь уж так до дому доберусь.
   - Я лучше обедать не стану, но пойду, - сказал Рослый.
   Повернулись мы, чтобы идти в Тринидад, а напротив, смотрим, под высокой пальмой, как под зонтиком, будка из кусков жести, и в ней сидит старичок в фартуке,в берете и молотком по ботинку колотит. Держит губами гвозди. Вытащит гвоздь, наставит и - шлёп молотком!
   - Братцы, живём! - обрадовался Рослый.
   Мы подошли к старику, а он увидел нас и поднял руку.
   - Буэнос, камарадос! - сказал он, держа гвоздик во рту. Осмотрел он наши ботинки и показывает Рослому - снимай. Взял ботинок, повертел его и спрашивает:
   - Карнавал?
   - Карнавал! - удивлённо ответил Рослый. А старик показал на кучу ботинок в углу.
   - Всё это карнавал.
   Туфли торчали так, будто всё ещё приплясывали.
   Старик отрезал кусок кожи, наложил на каблук. Стук, стук, стук. Обрезал по краям - и готово!
   Снял тогда ботинки Иваныч. Снова: стук, стук, стук, отрезал по краям и готово! Подбросил сапожник в руке ботинки, подал Иванычу - надевай!
   Потом подмигнул мне: "Давай!" Взял мой ботинок, а сам напевает "Смелее, кубинцы" и берет поправляет. Такие береты только у барбудос бывают. Наверное, был старик сапожником у барбудос. Шлёпнул он молотком несколько раз, только шляпки гвоздей сверкнули под солнцем. Вот и мои готовы.
   Надели мы ботинки, повернулись на каблуках довольные: порядок!
   - Мучо грасиа, амиго! - говорим, а он махнул молотком.
   - Буэнос, камарадос!
   Мы застучали каблуками по мостовой. А в будочке под пальмой весело откликнулся молоток. Некогда терять время. На Кубе нужны крепкие каблуки!
   МАСТЕР ХУАНИТО
   Вечерами, когда спадала отчаянная кубинская жара, мы отправлялись на пустырь играть в футбол. Впереди с мячом грузно шагал артельщик Степан, капитан команды. На пиджаке у него был значок флотского чемпиона по футболу. Вокруг собирались болельщики, наши и кубинцы. Мы носились что было сил, и из-под ног у нас разбегались маленькие крабишки. Они пучили из потрескавшейся земли глаза, будто тоже наблюдали за матчем. И вот однажды Степан так ударил по мячу, что он перелетел через склады, отскочил от земли и упал в воду. Мяч у нас был единственный, поэтому все мы бросились к причалу. Спускать шлюпку было долго. Прыгать в воду нельзя: бухту то и дело прорезали два острых акульих плавника. А течение уже выводило мяч прямо в океан.
   Вдруг раздался крик: "Уна момент! Моментико!" - из толпы вырвалась маленькая смуглая фигурка, юркнула в портовые ворота и бросилась к утлой лодчонке, стоявшей на берегу бухты.
   Хуанито!
   Хуанито, коричневый, как кофейный боб, появлялся у нашего парохода с рассветом. Увидев кого-нибудь из нас, он звонко кричал: "Руссо, эгей, руссо!" - и смеялся, радуясь, что знает, кто мы. Встретив нас на улице Касильды, он протягивал руку и, озорно смеясь, требовал:
   - Сувенир!
   В полдень Хуанито приходил на пирс. Он снимал рубашку, ложился животом на горячие доски, перебрасывался словом-другим с рыбаками, смотрел на море, на волнующиеся в глубине водоросли. Повалявшись так, он шёл к своей лодке.
   Лодку он сбил своими руками из старой фанеры. Это было давно. Теперь уже можно было бы утопить её или сжечь, потому что рыбаки брали его на лов в самую лучшую лодку, но Хуанито каждый день забирался в свою лодчонку и вычерпывал жестяной банкой набравшуюся за ночь воду.
   Едва мы начинали играть в футбол, Хуанито занимал своё место на пригорке. Он бегал подавать ушедший мяч. И если отдавал его Степану, кричал:
   - Счипай, можно мне играть?
   Запыхавшийся Степан удивлялся, как человеку могла прийти в голову подобная мысль.
   - Тоже мне мастер спорта нашёлся! Подрасти!
   И вот теперь мяч уплывал в океан. Степан растерянно бегал по причалу. Хуанито выводил в залив свою лодчонку. Вёсел в ней не было, и маленький кубинец грёб руками, так что мелькали смуглые локотки. Вот он выбрался из-за рыбацких лодок. Вот прошёл мимо парохода.
   И тут прямо перед ним вынырнул громадный острый плавник. Хуанито выдернул из воды руки и привстал. Акула ушла вглубь. Тогда он стал грести снова, выхватывая руки ещё быстрее.
   Акула вынырнула справа и пошла вдоль борта. Хуанито вытащил правую руку и грёб левой.
   Кто-то крикнул:
   - Брось, поворачивай!
   Но Хуанито не понимал по-русски и вообще не обращал внимания на подобные крики.
   Акула обошла лодку, сделала полукруг и, перевернувшись, юркнула под левый борт. Мальчик положил левую руку на колено и заработал правой.
   Наконец лодка поравнялась с мячом. И когда акулий плавник, на секунду взлетев вверх, снова ушёл под воду, Хуанито быстро перегнулся через борт, подхватил мяч и поднял его над собой.
   Лодчонка осела. Видно, вода заполняла её. Но Хуанито грёб уже к нам, всё так же попеременно выхватывая руки из воды. Подойдя к причалу, он бросил Степану мяч и, выпрыгнув из лодки, протянул вперёд влажную ладонь:
   - Сувенир!
   Кто-то сбегал на пароход, быстро вернулся и прикрепил к рубашке мальчика значок. На нём маленький бронзовый футболист бил ногой по бронзовому мячу. Хуанито посмотрел на него. Потом повернулся к развеселившемуся Степану, показал пальцем себе на грудь и вдруг, подмигнув ему, спросил:
   - Мастер я? А? Мастер?
   Все засмеялись. А Хуанито прыгнул в лодку и поплыл к бухточке.
   Солнце начало прятаться за океан. Вода почернела. Наступила душная ночь. Мы укладывались спать на палубе. В море стучали моторы. Это рыбаки уходили на ночной лов.
   На причале раздавался быстрый лёгкий стук: из воды выбирались и стучали клешнями мохнатые морские крабы.
   А на берегу горела лампа. Там Хуанито конопатил свою лодчонку. Он, конечно, мог уйти в море со взрослыми на самой лучшей лодке. Но он ценил старых друзей. Они не подводили его.
   ФИНИТА
   Рано утром на палубу прибежал Педро. В руке у него был большой кокосовый орех.
   - Всё, финита! - сказал Педро. - Последний вагон! Па палубу вышел боцман.
   - Кончаем, - подтвердил он. - Пошли за брезентами, трюм закрывать!
   Паровозик подтащил к борту последний вагон. Грузчики уложили в трюм последние мешки с сахаром и стали отбивать на них чечётку.
   - Финита!
   Педро встал около меня, посмотрел грустно, спрашивает:
   - Ты в Москве будешь?
   - Не скоро, - отвечаю я.
   Тут откуда-то появился Рослый:
   - Я скоро буду!
   - О! - обрадовался Педро. - Может быть, увидимся. Меня посылают учиться в Москву.
   Только мы закрыли трюм, сверху загрохотало:
   - Палубной команде по местам!
   Рослый побежал на бак. Ушёл боцман. Просился натягивать рукавицы Иваныч-кок. Педро протянул мне кокосовый орех. Я тряхнул его - в нём плеснуло молоко.
   - Выпьешь это за меня! - сказал Педро, пожал мне руку и сбежал вниз.
   Мы втянули на палубу последний трос. Захлопотал вокруг нас ветер. Колыхнулись на волне у берега лодки.
   И мы пошли.. .
   На берегу возле пальмы стоял и махал рукой Педро. За ним остановился могучий охранник барбудо, а из-за ворот выскочил маленький мастер Хуанито.
   Скрылся вдалеке песчаный пустырь, исчезли из виду домишки на сваях, но долго ещё под одинокой пальмой стояли три маленькие фигурки.
   ПАЛЬМА
   По океану пошла зыбь, нас начало качать. Похолодало. Летучие рыбы больше не попадались.
   Ночью, выйдя на палубу, посмотрел я в небо и вижу: появились уже наши звёзды. Я вернулся в каюту, закрыл иллюминатор и лёг.
   Лежу, и не спится мне что-то, всё о доме вспоминаю. Вдруг слышу шурх-шурх, что-то шуршит под головой. Что бы это такое? Крыс и мышей у нас нет. Наверное, показалось. Подумал я так и уснул.
   А ночью меня что-то по лицу защекотало. Проснулся. Го
   лова с подушки сползла. Действительно, что-то щекочет и шелестит. Встал я и включил свет. Тут Рослый вскочил и зажмурился.
   - Ты что это?
   Я отшвырнул подушку, а из-за койки выглядывает острый зелёный листочек. Заглянул я под койку, а там прямо из кокосового ореха пальмочка растёт! Выбросила в тепле два стебелька и лезет вверх. Достал я её аккуратно, чтоб не повредить, положил на ладонь, смотрю - настоящая пальма! Покачал я орех возле уха, а внутри уже не булькает. Всё паль-мочка выпила, молоком вспоилась.
   - Видишь, - говорю я Рослому, - хорошо, что не съели орех. Пальму бы съели!
   Рослый спрыгнул с койки, взял в руки пальму, поставил её аккуратно на стол.
   - Вот и Куба плывёт с нами. Только Педро не хватает. Вспомнили мы про Педро, до утра проговорили. Утром я ушёл на вахту, а Рослый остался - ему вахтить в полдень. Сыро было, туман. Продрог я после тропической жары. Вернулся к себе в каюту - и скорей к пальмочке. Смотрю, а под ней стоят пластилиновые барбудо, Педро и маленький Хуанито с мячом в руке. И машут мне на прощание.
   ЗА БОРТОМ ЧЁРНОЕ МОРЕ
   В тот же вечер по коридору прогромыхал боцман, крикнул: "Аврал!" - и две недели в Атлантике команда спасала сахар от волн. Мы натягивали, крепили брезенты, а ветер поднимал их с трюмов, врывался внутрь, и, казалось, под нами буянила и грызлась свора мокрых передравшихся зверей.
   А вошли в Средиземное море, Иваныч придумал нам другую работу: налил в котелки краски, заставил мазать палубу.
   И замелькали за бортом земли и острова! Пока красили правую сторону, сквозь дымку желтели африканские страны - Марокко, Алжир, а перебрались на левый борт, там уже заголубели итальянские острова - Сардиния, Сицилия. Когда же мимо Греции двинулись, совсем свернули себе шеи. Один остров минуем в завтрак. Сядем обедать - за иллюминатором уже видится второй. А начнёт Иваныч-кок ужином кормить - третий остров за кормой остаётся. А когда кончили палубу красить, оказались у Турции. Прямо как в кино.
   - Ты в Стамбуле никогда не был? - спросил меня Рослый.
   - Нет.
   - Ну, тогда смотри, запоминай...
   Издалека уже виднелись белые стены старой крепости, покрытые зубцами, а над нами поднимались башни - тонкие, как копья, с отверстиями наверху, словно дупла. Вдруг из дупла ближней башни, будто белка, выглянул человек. Выглянул и как закричит. А из соседней башни ещё один выглянул и тоже как закричит, и из третьей так же. И такой переполох поднялся, что, наверное, за Гибралтаром было слышно.
   - Это муэдзины, - рассмеялся Рослый. - Молятся. Повыше забрались, чтоб богу послышней было.
   Вскоре мы вышли из пролива и оказались, наконец, в Чёрном море. Почти вся команда вышла на палубу. Ни акул вокруг нет, ни летучих рыб, ни диковинных черепах, только вода. А все стоят у борта и смотрят: море-то своё!
   ПИОНЕРСКАЯ ПАЛЬМА
   Не успели мы стать в Новороссийске под выгрузку, как за воротами загрохотал барабан. Это отряд пионеров шагал к нашему пароходу. Давно я их не видел. Все в галстуках, в белых рубашках.
   Бегут, а сами так и смотрят во все глаза, не прихватили ли мы кусочек Кубы. Пробились к капитану, несколько человек вышли вперёд, переглянулись и хором как запоют:
   - Поздравляем с благополучным возвращением с героической Кубы!
   Капитан говорит:
   - Спасибо, дорогие, спасибо! - А сам повернулся ко мне и шепчет: - Ты уж займись ими, поработай. - И, показывая на меня, говорит: - Вот наш матрос вам обо всём расскажет. Я-то что! Он - другое дело. Он и Гавану всю исходил, и Фиделя видел.
   Хитрит, просто ему некогда. А мне приятно - с пионерами побуду, сам в пионерах побываю!
   Рассказал я им про Франциска, про Педро и про Фиделя рассказал.
   А тут пионеры окружили меня и спрашивают:
   - А что-нибудь кубинское есть у вас посмотреть?
   - Кое-что, - говорю, - есть.
   Привёл их к себе в каюту, вытащил из шкафа палку сахарного тростника, достал нож и отрезал кусок.
   - Пробуйте!
   Сразу несколько рук протянулось, пришлось ещё кусок дать. А потом и ещё. Так что от стебля ничего не осталось. Тут один мальчишка и говорит:
   - Дайте нож, пожалуйста...
   Смотрю, отрезал большой кусок - ив карман, а тот, что поменьше, как таблетку, за щёку. И другие ребята так сделали. Стоят, кусочки посасывают, и у каждого карман оттопырен. У каждого друг, наверно, есть. Это мне понравилось. Думаю, что бы им ещё показать, а они всё в угол смотрят, туда, где из ореха пальма растёт. Взял я орех в руку, а какая-то девчонка спрашивает:
   - Можно, я поглажу? - Провела сверху ладонью и вдруг осторожно отдёрнула руку: - Ой, песчинки! Кубинские!
   Тут все в её ладонь заглянули, а она сложила ладошку лодочкой, говорит:
   - Осторожно, не сдуйте.
   Удивился я: неужто разглядела что-то? Может, и вправду на орехе с Кубы песок завезли? Посмотрел я на ребят и говорю:
   - Ладно, берите орех себе.
   Пошла пальмочка из рук в руки - каждому хочется подержать. П все берут бережно. Ну, думаю, не пропадёт она, в хорошие руки попала.
   Попрощались с нами пионеры, сошли по трапу, построились на причале, застучал барабан, и - пошагали.
   Идёт отряд! Впереди всех - кубинская иальмочка. Как настоящий флажок колышется.
   КЕДРОВКА
   Через все океаны, от самого Владивостока, летела с нами кедровка. Сначала она забивалась в спасательный круг, пряталась там от ветра, а потом обжилась, приноровилась к морю не хуже чайки. Одного никак не могла привыкнуть к нашей пище, прямо сохла от голода. Долго мы не знали, чем её кормить, но вот как-то Иваныч-кок подошёл к птице, посмотрел на неё и сказал:
   - Ладно, что-нибудь придумаем.
   Отправился он в каюту и вернулся с полной горстью семечек. Семечки он возил с собой в любой рейс, а доставал их чуть ли не по праздникам. Соберутся несколько человек в каюте, достанет кок пухлый шелестящий мешочек и каждому по горсти насыплет. Посидят все, пощёлкают, как где-нибудь в селе на крылечке, родной дом вспомнят, тайгу, огороды с золотыми подсолнухами...
   Высыпал Иваныч семечки на палубу, поглядела кедровка, слетела вниз, и щёлк! щёлк! - только лузга посыпалась.
   - Ну вот видишь, говорил же, что-нибудь придумаем. Так и поплыла кедровка с нами.
   Увидел её капитан и попросил плотника сделать клетку:
   - Не годится землячке в штормы пропадать.
   А когда клетка была готова, забрал кедровку к себе в каюту. Но не неволил её и клетку всегда держал открытой. Захотела птица - вылетела. Поносилась над морем - и снова в своё жилище.
   Когда уходили мы с Кубы, думали, что кедровка останется в лесу. А она полетала-полетала - и опять в рейс со своим пароходом. Как член экипажа. А когда подходили к Кавказу и открылись нам горы, заросшие сосновыми лесами, капитан вынес клетку на палубу и сказал:
   - Тут своя земля и свой лес. Теперь-то она улетит. Насыпал ей Иваныч на прощание горсть семечек. И вправду, пощелкала их землячка, покружилась над нами и улетела. Отдал капитан плотнику клетку и говорит:
   - Не нужна она теперь, потому что птица на новом месте останется.
   - Останется, - сказал плотник. - Здесь места южные, курортные. Не то что суровая тайга.
   И верно ведь: из самых дальних концов люди стараются на Кавказ попасть. Ничего не скажешь, красиво!
   Погудели мы Кавказу на прощание, махнули флагом. И пошли вторую половину земли мерить.
   Отстоял капитан вахту, зашёл в свою каюту, смотрит, а на столе кедровка сидит, свою клетку разыскивает. Прилетела - значит, решила с нами плыть к своей зиме, к родным таёжным снегам. Не годится таёжнице засиживаться на курортах.
   1962-1963 гг.