Элитарность технократической программы "исцеления мира" постоянно видна в призывах Сарумана к Гэндальфу: изгоняй из мыслей "малых сих". "Пусть они ждут наших решений!" Проблемы, выдвинутые научно-техническим прогрессом, часто привлекали авторов социальных утопий и антиутопий. Не столь давно издательство "Радуга" выпустило на английском языке роман К. Уилсона "Паразиты сознания" (1967), который по трактовке этих проблем можно назвать апологией Сарумана. Хотя, на первый взгляд, может показаться маловероятной связь с технократическими идеями книги, рекомендующей эволюцию человека в качестве выхода из кризиса буржуазной цивилизации, связь эта лежит на поверхности. Сам мозг человека представляется Уилсону машиной, которую владелец использует недостаточно эффективно. Герой книги, Гилберт Остин, с помощью специальных приемов расширяет свои знания о возможностях этой машины и начинает применять её для непосредственного воздействия на материальный мир и для контроля над созданием других людей. Мозг делает ненужной технику, так как сам является универсальным техническим приспособлением. В тех случаях, когда его энергетические ресурсы все же недостаточны, применяется соединение мозговой машины Остина с мозговыми машинами его учеников. Тут уже возможности не ограничены: "посвященные" концентрированным усилием сознания заменяют двигатель ракетного аппарата, генерируют силовой луч, столкнувший Луну с орбиты, и т. д. Техническая элита подчиняет себе политическую власть и приводит дела человеческие к вполне сарумановскому благополучию под знаком Знания, Управления и Порядка.
   Во "Властелине Колец" есть глава "Голос Сарумана", где описана последняя попытка мудреца превратить поражение в победу, разъединив противников. Голос Сарумана обладает гипнотической силой внушения, так как убеждает каждого участника разговора, что союз с Изенгардом был бы тому полезен. Речи Сарумана вместе с тем восхваляют его собственное великодушие, незлобивость, желание простить несправедливые обиды и вместе с элитой принять участие в трудах на благо мира. Вся книга Уилсона представляет собой такую же речь героя, желающего показать, как благотворно используется мозговая машина мудрым технократом; но гипноз сарумановского голоса в отношении читателя "Паразитов сознания" дает трещину: открытый антидемократизм, отвращение к простому человеку как опоре рутины и застоя в истории, иронические кивки в сторону "старомодности" понятий совести и уважения к человеческой личности - все это позволяет ясно видеть, что будущее, сотворенное для Земли героями Уилсона, - это Мордор. Технократия неотделима от элитарности, сциентизм закрывает путь к творчеству основной массе человечества.
   Мудрец Гэндальф во "Властелине Колец" один среди волшебников заинтересован в обитателях захолустной Хоббитании, податливых, как масло, но упругих, как корни старого дерева. Он верит в их способность сопротивляться подчиняющей воле Кольца Всевластья и с "трудами маленьких рук" связывает надежду на его уничтожение. Решение вопроса о человеке проводит границу между Гэндальфом и Саруманом. Когда Гэндальф принимает титул Белого, окружающие замечают его сходство с Саруманом. "Да, я Саруман - Саруман, каким он должен был быть!" - восклицает он и становится вдохновителем и активным участником коалиции против Мордора. Его попытки привлечь к ней и Сарумана мотивируются не только прошлыми заслугами, но и "большой пользой, которую тот мог бы принести", если бы правильно употребил свои технические познания. Научно-технические достижения в той системе "присвоения", в которой они существуют, направлены против человека. Но в романе есть и нерушимые башни, и вечные дороги, и даже "палантиры" - своего рода телевизоры, созданные древними нуменорцами, жившими ещё без Колец. Они не несут на себе печати зла, могут служить и свету, и тьме, как служат разным началам башни-близнецы Минас Моргул и Минас Тирит.
   Фантастический образ владельца Изенгарда имеет и другую ассоциативную сферу, уже не так непосредственно связанную с эпохой создания романа, актуализированную скорее более близкими нам по времени явлениями. Тень Сарумана встает в воображении, когда с авторитетной трибуны звучат слова о том, что порою наука попадает в руки лукавцев, обманывающих народ обещаниями, льстивых честолюбцев, вожделенно мечтающих о славе, слова о том, что в руках таких людей наука губит, умерщвляет, превращает в сточную яму природу, а значит, совершает убийство её и человека5. Может быть, именно эта ассоциация заставила Толкина назвать Изенгард "кладбищем беспокойных мертвецов"?
   Образ Сарумана, как видим, актуален не только для 50-х годов. В наиболее общих и широких чертах он обращен ко всей технической эре. Саруман, каким он изображен, не раскроет перед читателем психологических глубин, не введет во внутренний мир "отцов" водородной или нейтронной бомбы, но он побуждает вынести им нравственную оценку. Принцип типизации, примененный в книге, тот же, которым Толкин восхищался в "Беовуль-фе", обобщение нравственного содержания, сочетание архитипических схем с индивидуальными деталями. "У воображаемых существ внутренний мир снаружи; они - зримые души", - писал о героях Толкина К. С. Льюис, его соратник по кружку "Инклингон". Во "Властелине Колец" это относится не только к эльфам и гномам. Почти все "волшебные" Персонажи ориентированы здесь на какой-то прообраз: Саруман - злой колдун, и этого достаточно, чтобы воображение вступило в действие.
   Единственное исключение - образ центрального героя, Фродо, в структуре которого существенную роль играет разработка эволюционирующего характера. И не случайно именно созданный современными художественными средствами образ Фродо делает отчетливо современной моральную проблематику книги. Побег снова привел Толкина к своему времени и позволил увидеть не только тьму, но и подлинные ценности, отменяющие банальность и серость вместе с "присвоением".
   Героизм - нечастый гость в послевоенной западной литературе. Скорее, ей свойственна тенденция к утверждению антигероя в качестве обычного и даже нормального продукта своего времени. Только "масскультовские" поделки продолжают тиражировать суперменов, чье право на интерес читателя подтверждается исключительно демонстрацией силы. Книга Толкина - одна из немногих, в которых заключена нравственная концепция, дающая надежду. Может быть, поэтому она и стала так дорога многим людям.
   Выражение этой концепции не исчерпывается образом Фродо, хотя он и занимает центральное место. Существенно, что для неё оказался необходим коллектив, "товарищество" добровольных помощников, связанных общим Делом. Члены этого сообщества - представители разных Свободных народов Средиземья. В общей борьбе рушатся разъединение и недоверие, посеянные между ними Сауроном, укрепляются общие нравственные ценности, создается миниатюрный Котел, из которого уже - . выходят первые песни, в котором готовится варево будущих сказаний.
   Еще более существенно, что, когда Фродо и Сэм отделились от спутников, на последних этапах пути в Мордор их проводником-предателем, а затем преследователем становится Горлум, стремящийся завладеть Кольцом. Фродо и Сэм - хоббиты. Горлум тоже происходит от какой-то ветви этого странного народца: его внешний вид искажен, как и внутренний мир, но когда в сумятице его одержимости прорывается голос нежности, проглядывает и прежний облик "старый изможденный хоббит".
   О хоббитах Толкин сказал в одном интервью, что это просто жители английской деревни - без особого воображения, но храбрые, и это помогает им выжить. Поэтому отвлечемся от фантастического происхождения персонажей и будем прямо говорить о человеческих ценностях, вовлеченный в путешествие к Роковой горе.
   Эволюцию образа Фродо определяет нравственный рост. Его история история "Выборов", нравственных решений, на которые вынуждают его обстоятельства. Чем выше потенциал и человеческая ценность этих решений, тем глубже у героя понимание борьбы, идущей в Средиземье.
   Первый "выбор" Фродо - уход из Хоббитании (он боится стать причиной её порабощения Сауроном) - ещё поддержан личной страстью к приключениям за пределами милого захолустья, где ничего не случается. Воле Кольца герою ещё нечего противопоставить, и относительно благополучная развязка (раненый Фродо все же добрался до Раздела) - результат заботы, опеки и поддержки мудрых советчиков и защитников. В пути Фродо получил первую рану - от кинжала Черного Всадника - и стал видеть окружающий мир серым и расплывчатым, погруженным в сумерки. Нити ассоциаций, связывающие неясное видение с банальностью "присвоенного" мира, ведут за пределы романа, к теории. В самой же книге "приложимость" этого мотива, как и всех приключений, ещё очень неопределенна, мир ещё настолько таинствен, что значение и масштаб происходящего непонятны ни хоббитам, ни читателю.
   Совет Элронда приоткрывает завесу. В действие вступает история, но уже не история Кольца (как в "Тени прошлого"), а история Средиземья, и современность объясняется как её продолжение. Здесь от решения Фродо зависит судьба всех Свободных народов, судьба самого Века. Неизмеримо возрастают опасность и трудность задачи. После приключений Фродо хочется только мирно отдохнуть, и новый выбор совершен уже вопреки личному интересу. "Я возьму Кольцо, хотя и не знаю пути",^говорит он, добровольно принимая на себя опасную миссию. В тяжелый час истории на всемирную арену выходят хоббиты, "восстав со своих мирных полей, дабы потрясти твердыни и Советы Великих".
   Путь из Раздола на юг уже не воспринимается как серия приключений. Здесь включаются ассоциации, которые позволяют видеть в нем путь познания. Именно в этой части книги расширяется пространство, открывается красота Средиземья и его собственная, свободная и опасная жизнь. Но пространство пути - это и пространство истории. Одно за другим минуют путники павшие царства: Эрегион, память о строителях которого хранят лишь камни; Морию, которую ещё оплакивают гномы; переживший свою весну "и лето, клонящийся к закату Лориен. Взятые вместе, эти страны создают образ естественного хода истории, процесса, связать и остановить который предназначено Кольцу Саурона. Видение его неприступной твердыни и несметнгах полчищ, готовых затопить Средиземье, отнимает у Фродо надежду. Это одна из причин, заставивших его преодолеть свой страх и совершить новый выбор - покинуть спутников, чтобы не вести их на гибель.
   Есть и другая причина, подкрепляющая это решение. Один из членов "Товарищества Кольца", воин Гондора Боромир, пытался силой завладеть Кольцом, чтобы употребить его при защите своей родины от Саурона. За этим возвышенным мотивом Фродо видит тайное желание власти, воздействие Кольца, подрывающее веру в "силу и правду человека", в его способность отвергнуть искушение.
   Изображая путь сообщества от Раздола до Амон Хена, Толкин показывает не само внутреннее развитие Фродо, а факты и события, обусловившие его, а затем знакомит читателя с результатом. Уже в Лориене герой нарисован как сердцевед, он стоит на одном уровне с мудрой Галадриэлью. Но это не изменяет его природу: он по-прежнему добр и привязчив, по-прежнему нуждается в близости и поддержке. Желание Сэма сопровождать его в Мордор, продиктованное самоотверженной и преданной любовью, Фродо принимает с облегчением.
   Начинается последний этап пути. Ассоциативная наполненность образов в этой части романа ещё возрастает. Пейзаж, погода, время суток - все приобретает особую смысловую значимость и возвращает воображение к современности. Толкин находит впечатляющие образы химерической реальности, которые вносят новые, грозные черты предупреждения в пейзаж, соединяя облик индустриальных районов с картинами полей сражений мировых войн: "Им показалось, что самый воздух стал горьким и наполнился едким зловонием, от которого пересохло во рту и пресеклось дыхание... Фродо с ужасом огляделся по сторонам. Сколь зловещими ни были Мертвые Болота и безводные пустоши Ничейных Земель, здесь его пораженному взору в медленном свете наползающего дня предстала ещё более жуткая страна. Даже до Трясины Мертвых Ликов добредет изможденный призрак зеленой весны; но здесь - здесь ни весна, ни лето не наступят никогда. Здесь не было ничего живого, даже болезненно-бледной растительности, пожирающей гниль. Разинутые рты водоемов задыхались под наползающим пеплом и отвратительной грязно-белой жижей, словно горы извергли на эти земли мерзкую рвоту, скопившуюся в их недрах. Высокие холмы раздробленной и стертой в порошок породы, огромные отвалы опаленной, ядовитой земли уходили вдаль бесконечными рядами, словно в нехотя растекающемся свете перед путниками разворачивался проклятый погост.
   Они достигли опустошенных мест перед границей Мордора. Такой памятник воздвигли себе рабы Темной Страны; он переживет и их самих, и их дела. Это оскверненная, неизлечимо больная земля. И останется такой, если только не хлынут на неё воды Великого Моря и не омоют забвением".
   Знаком жестокого насилия и бесконтрольной власти является не только образ мертвой земли, но и Горлум, ставший проводником хоббитов. Порабощенный Кольцом, он вырван из круга человеческих связей, лишен воли и возможности выбора. Кольцо вошло в его сознание, он "присвоен" столь полно, что отождествляет себя с ним, называет себя тем же именем, что и Кольцо "Прелестью".
   Фродо, окруженный образами "присвоенной" действительности, испытывающий гнет Кольца, которое овладевает и его волей, на собственном опыте узнает, что принесло бы Средиземью и каждому живому существу обретение Сауроном Кольца Всевластья. Узкая функциональность сознания, связанного задачами "присвоения" и в свою очередь "присвоенного" этими задачами, существование в Мордоре, бесконечно повторяющее круг насилия над природой и человеком, без возможности даже воображаемого побега, поскольку воображения уже нет и бежать некуда, - все это возвращает нас к современности, и стремление Фродо отстоять свою волю и моральную личность героическое сопротивление ей. Современный героизм не хочет связывать, потому что не хочет быть связан.
   Парадоксален сюжетный мотив, выражающий эту нравственную ситуацию. Поймав своего преследователя Горлума и впервые увидав его лицом к лицу, Фродо пожалел в нем жертву Кольца, поэтому увидел в нем и свою возможную будущую судьбу. В уничтожении Кольца заложена возможность освободиться для них обоих, и Фродо старается строить свои отношения с Горлумом вне связанности, на добровольности и доверии, а не на приказе. Но Кольцо не дает исключить себя: сначала Горлума пришлось связать веревками, затем клятвой. В момент, когда он приносит её, видение Сэма открывает сущность происходящего: Фродо представляется ему суровым и могущественным повелителем, Горлум - визжащим псом у его ног. Фродо - Хозяин, потому что Кольцо у него.
   Но его доброта, жалость, понимание, его стремление оставить Горлуму свободу решения рождают ответное движение душч. Связанность Горлума ослабевает, уступая место внутреннему раздору, борьбе человеческого чувства с желанием вернуть Кольцо. Для Горлума становится возможен выбор, эта привилегия свободного сознания.
   Героизм Фродо - героизм освобождения духа, героизм служения общим духовным интересам, которые есть и личные интересы каждого. Фродо подлинный центр маленького сообщества, которое он создал, преодолевая одержимость Горлума, недоверие и вражду между ним и Сэмом; он - двигатель на пути к цели.
   Но мотив связывания, насилия вновь вторгается в действие. Чтобы спасти жизнь Горлума, Фродо выдает его людям Фарамира. В ход тотчас же пущены веревки, затем следует требование клятвы. Стремление освободить парадоксально и невольно сочетается с насилием над телом и сознанием. И выбор Горлума не заставил себя ждать - он ведет Фродо на гибель в логово Шелоб, надеясь впоследствии снять Кольцо с трупа героя.
   Здесь Фродо получает свою вторую рану - от жала. Теперь все его усилия сосредоточены на том, чтобы дойти, не умереть в дороге. Его физические силы исчерпаны, подорвано и духовное сопротивление. Толкни дает понять, как много позиций сдано, показывая, как Фродо принимает Кольцо, возвращаемое ему Сэмом. Одурманенный раной и пережитым страхом, он не сразу может отогнать видение, представляющее этого верного и любящего друга жадным орком, наложившим лапу на его сокровище. Сама возможность такого видения говорит об огромном внутреннем изменении героя. "Я уже почти в его власти. Я не могу отдать его", - отвечает Фродо на предложение Сэма нести за него Кольцо. И тогда Сэм несет его самого вместе с Кольцом. Ведет теперь Сэм, и эта передача эстафеты подвига - надежда, которую содержит концепция Толкина. Ибо борьбу с "присвоением" не выиграть в одиночку. В новом видении Сэма Кольцо уже вошло в облик Фродо, сделало его не только могучим, но и недоступным жалости. Над огненной пропастью, там, где должна была закончиться его миссия, Фродо объявляет Кольцо своим, становится новым Сауроном. Жалость, понимание, сочувствие теперь проявляет Сэм: он оставляет жизнь Горлуму и тем невольно способствует уничтожению Кольца.
   Яростная схватка Фродо и Горлума на краю пропасти - это борьба соперников за обладание Кольцом, а не за его уничтожение. Они "присвоены" оба. Фродо получил свою третью рану - от зуба, а Горлум погиб вместе с Кольцом и царством Саурона. Бросил ли его в пропасть приказ нового Властелина Колец, или он просто оступился? Воображению читателя надо достроить этот кусок истории Средиземья. Но ему ясно, что моральные принципы человеческого братства, вызревшие в сообществе спутников Фродо, поднятые им самим до высокого героизма, подхваченные его другом, играют главную роль в том, что произошло на Роковой горе.
   Решая свою задачу, хоббиты осознают её как часть процесса истории, длящегося за рамками "веков" и обозначенных ими циклов. На границе Мордора, у лестницы Кирит Унгола, перед лицом угрожающей неизвестности, входит в болтовню Сэма тема истории - "великих сказаний, которые длятся вечно", героизма, народного самосознания и народной памяти. На трудном пути осуществления своей миссии Сэм и Фродо пытаются взглянуть на себя с более широкой точки зрения, чем их повседневность, с точки зрения истории. Мерило ценности дает Котел, хотя он и не назван по имени: будут ли их дела вспоминать в вечерних рассказах у камелька, станет ли Фродо "знаменитейшим из хоббитов", а стойкий Сэм - любимым героем детских сказок? Критерии отбора приводятся тут же: в сказания, "которые действительно важны", герои включены не по своей воле, это не искатели приключений, просто "так уж пролегли их пути", что на плечах у них оказалось общее дело. И они не отказались от него, когда стала сгущаться опасность, - пошли до конца. Каков будет этот конец, людям "внутри истории", к счастью, неизвестно; они готовы и к печальному, и к счастливому. Вышедшее из Котла сказание определит общественно-историческую и нравственную ценность их вклада, которую они сами не улавливают за частностями: "Может, в сказании и Горлум будет хорош - куда лучше, чем у нас под боком". И отобранные народным самосознанием по этим критериям "великие сказания" длятся вечно. В них сменятся люди и народы, играющие каждый свою, большую или маленькую роль, но само сказание не кончается. Фродо и Сэм вошли в то же сказание, которое начинал ещё в Первом Веке Верен и продолжал в древности Эарендил.
   Роман о конце цикла на самом деле утверждает единый поток истории, в котором дело каждой эпохи - "совершить все, что можем, в борьбе тех лет, в которые живем: выкорчевать зло в наших полях, дабы те, что придут после нас, поднимали чистую пашню".
   Но "Властелин Колец" - не только героическая, но и грустная книга, пронизанная ощущением старости века. Отношение Толкина к современности во многом определяет эмоциональную окраску его романа. Ведь не случайно читателю предстают лишь погибшие или падающие государства, а в заключительной части книги перед ним проходит торжественно-траурная процессия повелителей Колец.
   Но если для Фродо его "личное сказание" окончилось печально (раны от ножа, жала и зуба не могут быть исцелены в Средиземье), то Сэм возвращается к семье и саду, к делам нового века Хоббитании. Третий Век Средиземья передает эстафету Четвертому, Веку человека - нашей исторической эпохе. "Великие сказания" не прерываются с переходом от века к веку, а зло и в наше время сильно и деятельно. Иди вперед, куда зовет долг, может быть, не всегда к счастливому для тебя концу, - в этом, наверное, один из важнейших уроков "Властелина Колец". И этот призыв глубоко затронул людей - недаром они с таким восторгом приняли суровую и чистую книгу Толкина.
   1 Толкин Дж. Р. Р. Хоббит: Пер. Н. Рахмановой. - Л., 1976; Толкин Дж. Р. Р. Лист работы Мелкина: Пер С Кошелева. - Химия и жизнь. 1980, ? 7; Толкин Дж. Р. Р. Хранители: Пер. А. Ки-стяковского и В. Муравьева. - М., 1982. В настоящей статье роман цитируется по английскому тексту, но имена (кроме специально оговоренных случаев) даются по переводу А. Кистяковского и В. Муравьева.
   2 Теоретические высказывания Толкина взяты из его эссе "О волшебных сказках" (On Fairy Stories - In Tree and leaf, Boston, 1965) и "Беовульф. Чудовища и критики" (Beowulf: The monsters and the critics. - In: Modern writings on major English authors. Indianapolis - N. Y., 1963).
   3 Великовский С. В поисках утраченного смысла. - М., 1979.
   4 Цитируем в прозаическом переводе, т. к. стихотворный перевод А, Кистяковского упускает ряд важных нюансов.
   5 Литературная газета", 2 июля 1986, с. 4.