Коуль Дж. Атланты, Кутгар

   И в этот миг в моей голове мелькнула острая, подобная магниевой вспышке мысль. Она ослепила меня своей простотой. Все было до смешного просто.
   - Ладно, док, - сказал я. - Посиди немного один. Я сейчас вернусь.
   - А если...
   Раздался скрежет, и из стены высунулась громадная рука. Схватив меч, она утащила его за собой.
   Доктор наблюдал за этим трюком, широко открыв глаза. Происходящее по-прежнему не укладывалось в его голове. Когда меч растворился в стене, Олем кашлянул и неуверенно проговорил:
   - А если этот здоровяк с девицей объявятся здесь?
   - Не беспокойся, они не причинят тебе вреда. Ты им не нужен. А на меня они не нападут, по крайней мере, пока. Полагаю, они убедились, что я им не по зубам. Будь спокоен, док. Я скоро вернусь, и вернусь не один. И с подарком.
   Я сдержал обещание. Я вернулся очень быстро. Вместе со мной были Гумий и бутыль чистого спирта. Не будет преувеличением, если сказать, что мы превосходно провели время.
   "Утренний свет" разрывал звездное покрывало космоса, а мы пили разбавленный спирт и пели старые-старые песни, которых я не слышал со времен сотворения мира.
   Наутро человек проснулся с головной болью...
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Белая кавалерия неслась по боевым порядкам противника, уничтожая пехоту и легкие фигуры. По диагоналям скользили слоны. Королева, бросив на произвол судьбы своего пьяненького короля, размахивала громадным семифутовым мечом. Стиснув остатки черной фаланги, посреди которых возвышались массивные тараны ладей, белое воинство с криками навалилось на врагов. Черный король всхлипнул и капитулировал, сорвав с плеч боевой плащ.
   - Большой Капитан великолепен, - сообщил Ттерр, известив меня о сдаче.
   - Спасибо, Ттерр. Это все благодаря моей матери, она здорово разбиралась в этой игре. Готовь новую партию.
   Догадавшись, что я собираюсь уходить, компьютер поспешил заявить:
   - Советую не оставлять рубку. Я вот-вот обнаружу ее.
   - Хорошо, Ттерр, я буду здесь.
   Я отошел от компьютера и повернулся к наполненному чернотой и звездами обзорному иллюминатору.
   Уже шесть дней минуло с тех пор, как "Утренний свет" перехватил сигналы с Марагаса; шесть дней, которые ничего не прояснили. За эти дни мы преодолели расстояние, равное миллиону двадцати четырем тысячам световых секунд. Планета приближалась, и вот, наконец, она оказалась в пределах досягаемости локаторов.
   - Я поймал ее! - провозгласил Ттерр, и в его голосе прозвучали кровожадные нотки.
   Реакция присутствующих, не исключая и меня, была одинаковой. Все дружно устремились к дисплеям, на которых появились первые данные. С каждым мгновением световые строчки прибывали, покуда не заняли дисплеи целиком. Здесь были сведения о планете - размеры, спектральный анализ атмосферы, траектория движения. Они свидетельствовали о том, что нам предстоит иметь дело с омерзительной кислородной планетой.
   Смерть кислородным литиням! Я отчетливо различил этот вопль, исторгнутый убогим разумом тумаитов. Я ощущал волну ненависти, готовящуюся захлестнуть планету. Эта ненависть была лишь на гран меньшей, нежели та, которая адресовалась мне.
   В последние дни меня стали ненавидеть еще сильнее, чем прежде. К ненависти прежней, скорей неприязни, полагавшейся мне, если возможно так выразиться, в силу высокого положения, прибавилась ненависть обычная, если хотите, тривиальная, совершенно неестественная для тумаита. На корабле творилось неладное. Экипаж подозревал, что в этом повинен капитан. Уртус благоразумно помалкивал, но обстоятельства кричали против меня. Астронавты были недовольны тем, что я велел сохранить жизнь кислородному литиню. Традиции требовали предать его торжественной казни. Смущение в умах вызывали громадные призраки, вдруг объявившиеся на "Утреннем свете". Более всего тумаитов пугала та непостижимая легкость, с которой эти призраки перебирались из отсека в отсек. Я отдал приказ найти и уничтожить артефактов, но плазменные ружья оказались бессильны против них. Гиганты бродили по переходам, распугивая встречных. Пару раз я сталкивался с Кримом. Во время первой встречи он попытался напасть на меня. Переход был слишком узок и невысок. Для того, чтобы как следует размахнуться, Криму пришлось опуститься на колено. Я мог бы с легкостью уклониться от удара, но не стал делать этого. Я лишь выбросил навстречу мечу руку с капитанским жезлом Го Тин Керша. Каур лишний раз доказал, что он стоит надо всем. Громадный клинок натолкнулся на один из лепестков, такой хрупкий на вид, и развалился надвое, чем здорово обескуражил артефакта.
   - Отличная игрушка! - пробормотал он, плотоядно косясь на каур, после чего вошел в стену.
   В другой раз Крим пробрался в капитанские покои. Я застал его за милой беседой с Гумием. Я прислушался. Артефакты упивались воспоминаниями об эпохе сотворения мира. Заметив меня, Крим слегка смутился, Гумий же повел себя с обычной бесцеремонностью.
   - Русий! Дружище! Присаживайся! - завопил он, указывая широким жестом на свободный краешек ложа. - Мы тут болтаем о том, о сем.
   Я не стал спорить или выказывать недовольство и сел. Какое-то время я терпеливо выслушивал разглагольствования Гумия, затем велел ему заткнуться. Артефакт Крима воспринял это как приглашение к разговору.
   - Я долго ненавидел тебя, Русий, но сейчас во мне нет прежней ненависти.
   - Я знаю.
   - Ты всегда восхищал меня. - Во взгляде артефакта скользнуло подобострастие. Я кивнул. Я знал и это.
   - Я подражал тебе, - продолжал делиться откровениями Крим. - Давай больше не будем ссориться. Никогда в жизни.
   - Ты мертв, а говоришь о жизни, - сказал я. - Мертв не одно тысячелетие.
   - Это ошибка. Я жив. Ты можешь видеть меня пред собой. Тогда я исправил ошибку. Я ударил по шее Крима хищно развернувшимся кауром. Гигантская голова отделилась от плеч и, звеня металлом шлема, покатилась по полу. Грузное тело свалилось с ложа. Гумий с возмущением уставился на меня.
   - Зачем ты так? - воскликнул он, стряхивая с полы туники капельки похожей на кровь жидкости.
   - Он мертв. И не имеет права пребывать среди живых.
   Тело Крима медленно таяло, впитываясь в блестящую поверхность пола. Последними исчезли великолепные доспехи.
   - Он мертв, - как эхо повторил Гумий, когда от Крима не осталось и следа. Сдается, он тоже начинал ненавидеть меня...
   Дежурные операторы пребывали в крайнем возбуждении. Уперев взоры в экран локатора, они попеременно выкрикивали:
   - Один, два, один, группа не менее четырех, один... Ттерр принимал изображения и классифицировал их, определяя параметры объектов.
   Навстречу "Утреннему свету" плыли эскадры боевых кораблей - крейсера, рейдеры, истребители, космобатареи. Стаи торпедных катеров мельтешили вокруг неуклюжих туш линкоров. Космический флот вышел навстречу пришельцу.
   Планета Марагас оказалась не столь беззащитной, как представлялось первоначально. Она располагала наземными армиями и объединенным космическим флотом, внешне производящим достаточно грозное впечатление. Обнаружив приближение неприятельского судна, марагасцы немедленно двинули свои эскадры навстречу.
   Они были мирным народом, насколько вообще могут быть мирными существа, стесненные границами одной планеты. Если им и приходилось воевать между собой, то все ограничивалось локальными ядерными ударами, не более. Здесь не было стимула совершенствовать оружие. Иное дело - флот. Он был гордостью Марагаса, выражением его технических достижений. Флот подчинялся общепланетному командованию, хотя и был составлен из эскадр различных государств. Обо всем этом поведал Ттерр, проанализировав информацию, перехваченную с орбитальных спутников и наземных средств связи.
   - Каковы их намерения? - спросил я у компьютера.
   - Они подозревают в нас врагов.
   Резонно, подумал я. Громада "Утреннего света" вряд ли могла породить иные ассоциации. Наш корабль не походил на друга. Подобным обликом наделены корабли-монстры, корабли-завоеватели, корабли-убийцы.
   - Вероятные действия?
   - Они попытаются окружить нас, после чего вступят в переговоры. В случае, если те окажутся безрезультатными, нас атакуют.
   - Оптимальный выход из ситуации?
   - Узнать, что они хотят, после чего уничтожить их.
   - Согласен. Сигнал общей тревоги. Усилить внешнюю защиту.
   - Слушаюсь, Большой Капитан.
   Ттерр, загудев, начал сыпать приказаниями. Я представил себе раздирающий уши визг сирен, который в эти мгновения наполнил все пятнадцать уровней корабля, суету в боевых отсеках и модулях. Я словно наяву видел, как жерла дезинтеграторов движутся по синусоиде, отмечая координаты целей, а из овальных люков выскакивают рои яйцевидных механизмов, которым предстояло сыграть роль боновых заграждений, приняв на себя удары ядерных торпед, составлявших, если верить утверждениям Ттерра, главное оружие марагасских судов. "Утренний свет", щетинясь жерлами орудий, готовился к битве.
   Безмолвный, громадный, словно черная скала, он надвигался на планету, навстречу боевым отрядам марагасцев, сплетших на его пути паутину из сотен боевых кораблей. "Утренний свет" бесстрашно стремился прямо в центр этой паутины, где располагались пять линкоров. Эти дредноуты марагасцев были велики размерами, но уступали "Утреннему свету", гигантская туша которого была больше, чем все его враги вместе взятые. Они были грозны на вид, но я знал, что это впечатление обманчиво. Марагас ничего не мог противопоставить несравненно более совершенным технологиям. Планета была обречена. Но ее обитатели не подозревали об этом. Они надеялись на счастливый исход.
   Гигантский корабль, вторгшийся в их пределы, пугал. В его стремительном молчании таилась угроза, отвратить которую было не по силам даже многомощным ядерным торпедам. Марагасцы ощущали ее и теряли ту уверенность, что укрепляет правоту и придает мужества бьющимся за отеческие очаги. Они не находили в себе готовности умереть за родную землю - каждый их шаг свидетельствовал об этом. Не смея отважиться на решительные действия, марагасцы принялись окружать вторгнувшегося в их систему агрессора. Крейсера и быстрые рейдеры устремились вперед, обтекая "Утренний свет" по плоскостям. Я молча наблюдал за тем, как стаи стремительных серебристых рыбок пронзают небо, разбрасывая сеть, каждый узелок в которой представлял тот или иной корабль. Действия марагасцев были довольно четкими и внешне уверенными. По всей очевидности, им не раз приходилось отрабатывать подобный маневр, и он был доведен ими до совершенства.
   Движение на контркурсах длилось лишь несколько мгновений. Вскоре передовые корабли фланговых групп начали разворот и устремились навстречу друг другу. Где-то далеко, в той точке пространства, где растворялся невидимый след "Утреннего света", они встретились, сомкнув горловину. Пришелец очутился в ловушке. Так, по крайней мере, считали марагасцы. Я решил подыграть им и приказал сбросить скорость. Джамповые двигатели были заглушены, корабль перемещался на более медленных ионных. Находившиеся в рубке астронавты напряженно ожидали развития событий.
   - Сейчас они попытаются договориться, - объявил я и не ошибся. Марагасские вояки полагали, что зарвавшийся агрессор поставлен на место, и требуется совсем немного, чтобы поставить его на колени. Звездное ничто пронзили строчки сигналов.
   - Они обращаются к нам, - сообщил Ттерр.
   - Что они говорят?
   Ттерр ответил не сразу. Какое-то время ушло на расшифровку послания. "Утренний свет" по-прежнему летел вперед, направляя свой затупленный нос точно в стоящий посередине вражеского строя линкор. Это был флагман, и я подивился рыцарской безрассудности врагов. Вместо того, чтобы руководить боем, прячась за бронированными спинами других кораблей, их адмирал вылез вперед, чем обрек себя на скорую неминуемую смерть.
   Рубку заполонила гнетущая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием и мерным пощелкиванием приборов. Я вдруг ощутил, как лихорадочно колотится человеческое сердце. Оно было взволновано, хотя, право, повода для волнений не было.
   Наконец Ттерр подал голос:
   - Они запрашивают, кто мы, и приказывают остановиться.
   - Ты сможешь ответить?
   - Конечно.
   - Тогда передай им, что я, капитан судна, предлагаю им сдаться. Прибавь, что в противном случае они будут уничтожены.
   Ттерр послушно исполнил приказ. Ответом был торпедный залп.
   Марагасцы верно оценили возможности вражеского судна и не стали размениваться на всякого рода бессмысленные мелочи, а сразу пустили в ход свое главное оружие. Линкоры выпустили навстречу "Утреннему свету" примерно с полусотни торпед. Пятьдесят серебристых рыбин, начиненных колоссальной энергией, которой было вполне достаточно, чтобы породить небольшую звезду. Торпеды летели навстречу, угрожающе отбрасывая за собой инверсионный след, делавший их четко различимыми на экранах локаторов - пятьдесят крохотных раскаленных ос, готовых влить многомегатонный заряд яда в неповоротливого черного медведя и с наслаждением разорвать его шкуру в клочья.
   - Огонь! - приказал я, перекладывая рули.
   "Утренний свет" рванулся вниз и вправо, уходя от смертоносного вихря. Торпеды стали менять курс, теряя на этом скорость, отчего стали уязвимы перед лазерными импульсами. Двенадцать батарей заговорили все разом. Восемь установили перед торпедами зеленую завесу огня, прочие стреляли, метя в маячащих невдалеке рейдеров.
   Кусок ничто над головой окрасился диковинным фейерверком. На фоне густой распустившейся зелени стали расцветать ослепительные огненные цветы. Один, два, десять; тридцать четыре, пятьдесят. Золотистые кляксы растекались сообразно одним им ведомой закономерности, перемешивая зелень с красно-желтым, кленовым буйноцветьем. Зелень постепенно гасла, уступая осеннему звездопаду, затем батареи дали еще несколько залпов, вернув в прозрачно-турмалиновое небо штрихи зеленых облаков.
   Корабль тряхнуло так, что я едва удержал в руках рычаги управления. Ударная волна, вызванная гибелью торпед, стремительно расползалась во все стороны, рождая в безмолвном спокойствии космоса чудовищную бурю. Пол и стены вздрогнули еще раз и еще, с такой силой, что все находившиеся в рубке, исключая меня, оказались сбиты с ног. Я представил, каково сейчас приходится легким судам марагасцев, и улыбнулся. Вместо того, чтобы уничтожить пришельца, ядерные торпеды основательно потрепали свой же флот.
   Тревожно мигнули огоньки на пульте.
   - Все в порядке, Ттерр?
   - Незначительные повреждения.
   - Прикажи исправить их.
   - Уже сделано. К нам приближается группа рейдеров. Я выставлю на их пути боновое заграждение.
   - Действуй.
   - Справа заходят катера.
   Я посмотрел на экран. Катеров было слишком много. Поэтому для начала я поразил их рой дезинтегрирующей волной и лишь потом отдал приказ истребителям:
   - Добить!
   Два десятка сферических аппаратов покинули ангары и устремились навстречу потрепанному вражескому воинству. Через несколько мгновений в том секторе разыгралась схватка, перевес в которой был на нашей стороне.
   Тем временем марагасцы оправились от шока и предприняли новую атаку. Рассыпавшись клином, линкоры наседали на "Утренний свет", норовя прижать его к фаланге из космических батарей, которая взяла вправо и приготовилась стать стеной, о которую разобьется дерзкий чужак. Корабли марагасцев вели огонь из орудий, но по-прежнему больше полагались на торпеды. Космические батареи вторили своим собратьям залпами ракет. Миллионы тонн взрывчатой энергии и стали летели в черное тело моего корабля.
   Все это было не более чем детской забавой. Я мог включить джамповые двигатели и покинуть поле боя, развернуться и атаковать вражеские порядки с тыла. Я мог без всякого труда остановить огненный шквал и пустить в ход дезинтеграторы. Однако и не стал делать этого. Быстро манипулируя рулями, я увел "Утренний свет" в сторону предоставил своему экипажу возможность полюбоваться самоуничтожением вражеских эскадр. Ядерные торпеды потеряли первоначальную цель и, приманенные сферическими остовами космических батарей, поразили их, а ракеты, выпущенные с последних, вонзились в бока линкоров. Черноту разорвали белесо-кровавые вспышки. Дезинтегрирующие лучи "Утреннего света" довершили разгром, покрыв черную пустоту обломками оплавленной стали.
   После этого бой был фактически завершен. Марагасцы предприняли еще несколько дерзких попыток, но несмотря на отчаянную смелость, крейсера и рейдеры не могли причинить вред инопланетному монстру. Лазерные батареи азартно отбили их наскоки, записав на свой счет еще несколько десятков кораблей. Жалкие остатки флота в спешке покинули поле боя, рассчитывая найти убежище на планете. Я не препятствовал им. Бежавший с поля битвы, как воин безнадежней мертвеца. Я ограничился тем, что отправил вслед беглецам сигнал:
   - Приказываю приготовить место для посадки моего судна.
   Вернув корабль на прежний курс, я передал управление навигатору, после чего оставил рубку.
   Я шел к себе. Тускло мерцали огоньки, высвечивавшие небольшие фрагменты стен и пола. Полутьма рождала встревоженные тени, самой причудливой из которых была моя собственная. Представляя хаотичное переплетение пяти рельефов, она отражала мой истинный облик. Шаг за шагом.
   Я остановился. На этом повороте всегда стоял часовой. Сейчас он был мертв, а склонившаяся над телом Ариадна пила кровь.
   Заслышав мои шаги, она подняла голову. Из уголков рта капала голубоватая слюна. Я медленно, стараясь не испугать, приблизился к артефакту.
   - Ты не должна была этого делать.
   Ариадна ответила неосмысленным взглядом и облизала губы. Выпустив из рук мертвое тело, она распрямилась. Ее голос был подобен дуновению теплого ветра.
   - Я пришла сказать, что люблю тебя, Русий.
   Я внутренне усмехнулся. Артефактов, похоже, обязали признаваться мне в любви.
   - Я знаю, дорогая, - сказал я. - Кто тебя послал?
   - Никто. Я пришла сама.
   Я почувствовал, что во мне пробуждается легкое раздражение. Мне почему-то казалось, что с этим артефактом удастся договориться.
   - Конечно. - Мы стали совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Я ощущал легкое дыхание, к которому примешивался кисловатый запах тумаитской крови. - Где твой дом?
   - На Земле. В гроте, погруженном под воду.
   - А как ты очутилась здесь?
   - Я пришла.
   Я скривил губы, сознавая тщетность своих усилий докопаться до истины. Ариадна заметила мимолетную гримасу, но оценила ее по-своему.
   - Ты не обижаешься на меня?
   - За что?
   - За то, что я пыталась убить тебя.
   - Нет, ведь когда-то ты спасла мне жизнь.
   - Это все он!
   - Кто он?
   - Он, который велел мне убить тебя.
   - Как он выглядит?
   - Он большой. - Подняв руку под самый потолок, Ариадна провела ею отметину. - И очень сильный. Он... - Артефакт осекся и замолчал.
   - В чем дело?
   На лице девушки появилась лукавая улыбка.
   - Он не велит мне рассказывать о себе. Он хочет, чтоб я занялась с тобой любовью.
   Могучая рука схватила меня за плечо и прижала к горячему телу. Если это и была страсть, то я рисковал расплатиться за нее переломанными ребрами. Я уперся обеими руками в грудь артефакта, но Ариадна упрямо тянула меня к себе. С ее губ капала перемешанная с голубым слюна. Ну уж нет! Я присел и вывернулся. Однако стоило мне очутиться на свободе, как Ариадна вновь плотоядно потянулась ко мне.
   - Я люблю тебя.
   - Знаю, моя дорогая, - пробормотал я, отодвигаясь подальше.
   - Я хочу тебя.
   В мои планы не входило заниматься любовью с артефактом. Я сомневался в том, что подобная любовь может доставить удовольствие, а кроме того, это было острое ощущение из разряда тех, от которых зрентшианец предпочитал воздерживаться.
   Артефакт напирал, тесня меня вдоль перехода. Я очутился в преглупой ситуации. Попытка разложить время ни к чему не привела, так как Ариадна поступила точно таким же образом.
   Отступая, я достиг рубки. Стоявший подле нее часовой при виде громадного чудовища немедленно извлек плазменный пистолет. Огненный шар взорвался у самой головы артефакта, не причинив ему никакого вреда. Ариадна даже не удостоила это мелкое происшествие вниманием. Шепча слова любви, она упрямо преследовала меня. Мне не оставалось ничего иного, как юркнуть в дверь рубки, иначе любвеобильный монстр просто расплющил бы меня в своих объятиях. Часовой выстрелил еще раз, после чего попытался последовать моему примеру. Но не успел он сделать и шага, как гигантская рука Ариадны ласково опустилась на его шею, переломав позвоночный столб.
   Я закрыл за собой дверь и для чего-то навалился на нее телом, словно надеялся таким образом помешать артефакту проникнуть в рубку. Артефакт не стал затруднять себя выламыванием двери, а просочился сквозь стену. Сначала появилась рука, затем ноги, часть туловища, голова, и наконец артефакт предстал перед изумленными взорами дежурной смены целиком. Меж астронавтов началась легкая паника. Кое-кто схватились за излучатели, но стрелять не спешили, то ли ожидая моего приказа, то ли сомневаясь в том, что смогут поразить чудовище. Другие прилагали усилия, чтоб оказаться подальше от невиданного существа. Я продолжал отступать, помахивая кауром. Я был готов пустить в ход свое смертоносное оружие, но что-то удерживало меня от этого шага. Какое-то подспудное чувство подсказывало, что следует выждать еще немного. Я пятился до тех пор, пока не ткнулся спиной в приборную панель.
   - Я люблю тебя! - в очередной раз сообщил артефакт Ариадны и протянул руки, намереваясь заключить меня в объятия.
   И в этот миг произошло то, что я, возможно, ожидал. Воздух пронизали три раскаленные невидимые полосы. Они вонзились в артефакта, и тот начал таять. Осев подобно рыхлой снежной бабе, он растекся в лужу жидкости, от которой через мгновение не осталось и следа.
   Это был финал.
   - Спасибо, Ттерр, - шепнул я.
   - Мой долг помогать Большому Капитану.
   Тумаиты зашевелились, вылезая из своих укрытий. Уперев кулаки в бока, я бодро провозгласил:
   - Вы все были свидетелями того, как ваш капитан уничтожил литиня! Слава капитану!
   Одни отреагировали сразу, другие немного замешкались. В результате мне ответил нестройный хор голосов.
   - Слава!
   Мне оставалось лишь растянуть бескровные губы в улыбке триумфатора...
   По-видимому, это был день смерти артефактов. Сначала она пришла к Ариадне, а потом настигла и Гумия. Он ощутил ее приближение и пытался бежать. Он искал спасения в моих покоях, как будто они даровали право Эдема. Ничто не обладает правом вечной жизни. Лишь сама Вечность. И потому ей так больно, как больно нам в мгновение смерти. Сладкая боль, но от этого не перестающая быть болью. Вечность испытывает эту боль перманентно. В своем постоянстве она достойна пера Мазоха, облекшего аморальное в красный плащ естественности.
   Гумий не хотел умирать, несмотря на то, что был лишь артефактом. Оставив рубку, он бежал в мои покои и спрятался там, укрывшись за портьерой. Смешно, он рассчитывал обмануть смерть, отделившись от нее расшитой тряпкой; ее, которую не могла остановить даже золотая броня саркофагов.
   Когда я вернулся, смерть уже пришла. Она была где-то рядом, я ощущал ее незримое присутствие, выдаваемое тяжелым горячим дыханием, от которого исходил запах жаркой крови. Гумий чувствовал его тоже. Выбравшись из своего укрытия, он улыбнулся жалкой гримасой протрезвевшего сатира. Я видел, как на его глаза навертывается паволока слез. Он не хотел умирать, он испытывал ужас от осознания смерти. Это был самый серьезный его недостаток, о котором я знал. Однажды на Земле он признался:
   - Я дрожу от одной мысли, что когда-нибудь мне придется умереть.
   Помню, я был слегка удивлен подобным признанием. Смерть, сама по себе, никогда не страшила меня. Я мог бояться боли, предшествующей ей, позора проигравшего, торжества недруга, ставящего на грудь ногу победителя, абсолютного чувства утраты - мир без меня и я без мира. Но бояться смерти как таковой? Старушки с тифозным выражением лица? Дюреровского старика с косой? Все это представляется мне глупым, более того - пошлым. Неприлично бояться того, что неотвратимо. Да и что есть смерть? Переход из одного бытия в другое. Пусть даже это другое - небытие. Из дерьма в дерьмо - как выразился б философствующий могильный червь, питающийся дерьмом. Нет более здравого цинизма, чем этот. Как приятно, должно быть, размышлять о жизни, выглядывая из пустой глазницы обглоданного черепа. Мой дорогой, я вижу мир твоими глазами, pardon, глазом. Жизнь потому и не очень скучна, поскольку за ней есть смерть. Жизнь лишь потому чего-то стоит. Убери смерть - и что останется от жизни? Ровным счетом - ничто. Райские кущи, полные пресыщающих плодов, облезло-ласковых кошек и пресных женщин. Стоило откусить от яблока, чтобы понять - что есть вкус. Стоило вкусить смерти, чтобы понять, - что есть жизнь. Увы, порой понимание этого приходит слишком поздно.
   Мне просто рассуждать об этом. Ведь я даже не уверен, что смогу умереть. Умрет одна суть, две, три, все пять. Но что-то останется, непременно останется. Когда я размышляю над этим, мне становится скучно, я с тоской ощущаю на плечах плащ Иеговы. Право, в такие мгновения мне хочется променять его на пурпурную тогу Цезаря. Или Цезарь, или ничто. Мне не хотелось, да и не хочется быть ничем. Nihil - пустота из пяти букв. Почему-то их всегда ровно пять. Пять - знак пустоты, шесть - знак смерти, которая наполняет пустоту жизнью.