Страница:
Военная полиция, несмотря на всеобщие опасения, почти не появлялась в Паллахакси. Время от времени они строем маршировали по главной улице, одетые в алую форму, не похожую на тёмно-синие мундиры охранников с завода, неся впереди колонны длинное древко, на котором развевался Серебряный Локс Эрто. Хотя, как говорят, наша национальная эмблема символизирует силу, упорство и стойкость, наряду с её подразумевавшимся религиозным смыслом она была не слишком популярна среди жителей Паллахакси, и её демонстрация в подобной обстановке воспринималась не иначе как оскорбление. Были попытки организовать марш протеста, но от них в конце концов отказались, когда стало ясно, что Стронгарм против.
– Все эти сборища, хождение строем… – ворчал он. – Это пристало парлам и им подобным. Все те же надменные манеры и церемонии, что и в Алике. Стоит ли нам перенимать их?
Хотя Стронгарм мне нравился, порой я готов был согласиться с точкой зрения Хорлокс-Местлера, что он чересчур ограничен и его личные взгляды быстро затмевают истинную суть дела. Я даже не пытался упоминать о предложении Местлера поднять «Изабель», поскольку заранее знал, какова будет его реакция.
Однако с течением времени произошли два события, которые поставили Паллахакси перед фактом, что он – часть воюющей нации и что оккупация астонскими войсками не лучшая альтернатива относительно мягкому правлению парлов.
– Алика сдана, – однажды утром сказал за завтраком отец, читая газету, только что доставленную прямо с почты.
Мать разразилась громкими рыданиями, вскочила из-за стола и выбежала из комнаты.
Какое-то мгновение я сидел на месте, думая о том, пошла ли она воткнуть астонский флаг в точку «Алика», или же военная карта будет теперь просто выброшена, и её место займут ежедневные молитвы. Потом перед моим мысленным взором вновь возник образ астонцев, спящих в моей комнате, и я понял, что новости невесёлые.
– Что же делает в связи с этим Парламент? – спросил я отца. – Где Регент? – В моих мыслях возник образ его августейшего величества в запряжённой локсами повозке, катящейся по пустыне в сторону Бекстон-Поста, а за ней – члены Парламента в своих мантиях, в повозках поменьше.
– Парламент эвакуируется, – сказал отец. – Думаю, тебе следует об этом знать; скоро об этом узнают все. Паллахакси выбран в качестве временного местопребывания правительства. Нам оказана большая честь, Дроув. Один из членов Парламента будет жить в нашем доме, и будут сделаны соответствующие распоряжения относительно других подходящих жилых помещений в городе. На новом заводе подготовлена резиденция для Регента.
В этом было что-то забавное, но меня больше заботила перспектива появления в доме постороннего. У нас не было места; это был всего лишь летний коттедж. Мне вовсе не хотелось, чтобы здесь жил кто-то ещё, с кем я должен был бы вести себя вежливо.
– Ракс, – буркнул я. – Он может занять мою комнату. Я буду жить в «Груммете».
К моему удивлению, за этим не последовал взрыв ярости. Вместо этого отец задумчиво посмотрел на меня.
– Возможно, это был бы самый лучший выход, – наконец сказал он.
Естественно, меньше всего ему хотелось скандалов в доме, когда здесь будет облечённый властью парл. – Я договорюсь, чтобы тебе там выделили комнату.
У тебя должны быть достойные условия.
– Я сам об этом позабочусь, если ты не возражаешь, папа, – поспешно сказал я.
– Как хочешь. – Лицо его приобрело отстранённое выражение, и он уже обдумывал, каким образом лучше произвести впечатление на возможного постояльца.
Кареглазка, не теряя времени, сообщила им новость.
– Ну не знаю… – с сомнением произнёс Гирт, глядя на меня.
– Твой отец действительно так сказал, Дроув? – спросила Эннли.
– Понимаете, у нас собирается жить член Парламента, и отцу нужна моя комната, – сказал я. – Я просто буду жить здесь как обычный постоялец, честное слово.
Гирт широко улыбнулся.
– В таком случае добро пожаловать, и ты будешь не обычным постояльцем.
Покажи ему самую лучшую комнату, Кареглазка.
Она повела меня наверх по лестнице и по извилистому коридору к тяжёлой двери с блестящей медной ручкой. Кареглазка распахнула дверь и отступила в сторону, выжидающе глядя на меня.
Первым, что я увидел, была кровать, на которой могло бы свободно разместиться целое стадо локсов. Огромная, с медными украшениями, она, казалось, занимала большую часть комнаты. Справа стоял тяжёлый чёрный комод, а у противоположной стены – деревянный туалетный столик. Я подошёл к окну и выглянул наружу: передо мной открывался вид на рыбный рынок и гавань. Напротив возвышался холм, покрытый деревьями и домами с серыми крышами; его по диагонали пересекала дорога на Палец. Я увидел человека, ехавшего в запряжённой локсом повозке по пологому склону; верхом на локсе сидел лорин.
Я снова повернулся к Кареглазке.
– Отличная комната, – сказал я. – Я проверю, чтобы твоим родителям хорошо заплатили.
– Не думаю, чтобы их это особенно беспокоило, – ответила она. – Они рады, что ты будешь здесь жить.
Мы сели на кровать и подпрыгнули несколько раз, потом поцеловались.
– Я люблю тебя, Кареглазка, – впервые сказал я.
Она смотрела на меня, и лицо её было неописуемо прекрасным.
Послышались шаги на скрипучей лестнице. Мы отскочили друг от друга. В комнату вошла Эннли.
– Что ж, вы оба явно выглядите счастливыми, – с тревогой сказала она.
– Тебе нравится комната, Дроув?
– Это лучшая комната из всех, которые я когда-либо видел. Вы уверены, что я могу здесь жить?
– Если она подходит для Регента, то подойдёт и для тебя, – рассмеялась она.
– Я тебе не говорила, – улыбнулась Кареглазка, – на случай, если это тебя отпугнёт. Здесь спал Регент, когда как-то раз был в Паллахакси.
– Гм… – я посмотрел на кровать с некоторым благоговейным трепетом.
Интересно, о чём думал Регент, когда лежал на ней, и что ему снилось, когда он спал? Стояла ли за дверью охрана? Не подумал ли он, что Кареглазка – самая красивая девушка во всём Эрто? И если так, решил я, то я убил бы этого грязного мерзляка…
– Конечно, я об этом почти ничего не помню, – сказала Кареглазка. – Мне тогда было всего три года.
Я рассмеялся.
Позже, после того как у Эннли и Кареглазки состоялся какой-то личный разговор матери с дочерью, мы с Кареглазкой направились через рыбный рынок к монументу. Камни под ногами были скользкими от рыбьей чешуи и воды, и мы держались за руки, чтобы не упасть.
– Что тебе сказала твоя мать? – спросил я.
Она остановилась, облокотилась на ограждение и уставилась на густую воду внизу. Там плавал обычный набор странных предметов: обрывки верёвок, поплавки от сетей, дохлая рыба, намокшая бумага. Даже в отбросах гавани Паллахакси есть что-то романтическое. Кареглазка переоделась в жёлтый свитер и голубые джинсы, и я могу поклясться, что она была ещё прекраснее, чем обычно. Я не знал, любовь ли была тому виной, или что-то ещё.
– Мама сказала, что это нехорошо, когда я вместе с тобой в спальне, – сказала она. – Тогда я сказала, что спальня ничем не отличается от любой другой комнаты, верно? Так или иначе, кончилось всё тем, что я обещала не заходить в твою комнату от захода до восхода солнца – по-видимому, это опасное время.
– Угу, – я был разочарован.
– Но мама простодушна, и она забыла взять с меня обещание, чтобы ты не заходил в мою комнату.
– Отлично. – Мне хотелось сменить тему. У меня было такое чувство, что события в этом направлении выходят из-под моего контроля. – Что будем делать сегодня?
– Зайдём к Ленте?
– Слушай, почему бы ради разнообразия не обойтись без Ленты? Думаю, сегодня у неё в гостях Вольф, так что с ней всё в порядке. Давай возьмём мою лодку.
Кареглазка с энтузиазмом согласилась, и мы вошли в мастерскую Сильверджека. Самого его нигде не было видно, так что мы направились прямо к причалу. Вскоре мы уже спустили лодку на воду и выплыли в гавань.
Кареглазка лежала на носу, а я сидел на руле. Почти всё время мы не отрывали взгляда друг от друга, и мне часто приходилось резко менять курс, чтобы в кого-нибудь не врезаться.
Люди махали нам с набережной и звали нас по имени с других лодок, и впервые я понял, насколько мы бросаемся в глаза, насколько люди обращают внимание на сына парла и дочь хозяина гостиницы, постоянно пребывающих в обществе друг друга. В своё время это могло ввергнуть меня в крайнее смущение, но теперь я обнаружил, что рад этому и даже горжусь, что меня видят в обществе прекрасной девушки.
Мы вышли во внешнюю гавань и поплыли параллельно волнолому.
– Я останусь на всю зиму, – уверенно сказал я.
– Теперь я всё время буду здесь, после того как…
– Снова вернулись тяжёлые мысли…
– Мне было очень жаль услышать про Алику, – мягко сказала она.
– Всё нормально. Теперь мой дом здесь… Мы обогнули конец волнолома и направились в сторону Пальца.
– Дроув… – сказала Кареглазка после долгого молчания. – Мне кажется, в Паллахакси что-то затевается. Думаю, я должна тебе об этом сказать. Сегодня утром люди в «Груммете» говорили, что здесь собираются жить члены Парламента, а многие утверждали, что этого нельзя допустить.
Они говорили, что если депутаты будут болтаться здесь со своими привилегиями, не обращая внимания на нормированное распределение и комендантский час, они очень скоро могут оказаться покойниками. Я знаю, что это ужасно, но я должна была тебе об этом сказать.
– Все настолько плохо? – Горожане помалкивали в моём присутствии, ошибочно полагая, что всё передаётся моему отцу.
– Думаю, достаточно серьёзно. Меня лично не слишком волнуют депутаты, но ты говорил, что один из них собирается жить у твоих родителей. Мне бы не хотелось, чтобы что-нибудь случилось с твоей матерью или отцом.
Я мог бы выдать в ответ кучу циничных замечаний, но сдержался.
Кареглазка была слишком хорошо воспитана, чтобы меня понять.
– Смотри! – показал я. – Там, в камнях. – Что-то большое медленно покачивалось на волнах у кромки воды.
– Ой… – Кареглазка отвела взгляд.
Я подплыл ближе. Камни здесь были иззубрены, и, хотя вода стояла почти неподвижно, я опасался пропороть лодку о какой-нибудь выступ. На поверхности плотной воды головой вниз плавало тело.
– Это лорин, – сказал я.
– Кто же на это решился?! Что будем делать, Дроув?
Я пытался собраться с мыслями, когда послышался странный свистящий звук, и часть скалы над нами с грохотом обрушилась вниз, упав в воду с мягким всплеском, от которого даже не пошли волны. Я обернулся и увидел три паровых глиссера, которые мы заметили раньше. Теперь они были совсем близко и двигались вдоль волнолома. От пушек на их палубах поднимались клубы белого дыма.
Это были астонские военные корабли. Они обстреливали Паллахакси.
– Слушайте, никто не видел Сильверджека? – спросила она. – Отец всё время пытается его найти, с тех пор как я сказала ему, что он был лоцманом на «Изабель».
– Э… Мы его видели, – мрачно ответил я.
– Я этого не помню, Дроув. Где? – озадаченно спросила Кареглазка.
– Он… э… Помнишь тело возле скал? Это не был лорин, Кареглазка. Я в этом уверен. Тело чуть покачнулось на волнах, и я увидел часть его лица.
Могу поклясться, что это был Сильверджек.
Девушки в ужасе смотрели на меня.
– Что же нам теперь делать, Дроув? – спросила Лента.
– Я намерен поговорить с Местлером, – сказал я. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение, и я вспомнил, что Местлер не знает, что мы были свидетелями крушения «Изабель».
– Все эти сборища, хождение строем… – ворчал он. – Это пристало парлам и им подобным. Все те же надменные манеры и церемонии, что и в Алике. Стоит ли нам перенимать их?
Хотя Стронгарм мне нравился, порой я готов был согласиться с точкой зрения Хорлокс-Местлера, что он чересчур ограничен и его личные взгляды быстро затмевают истинную суть дела. Я даже не пытался упоминать о предложении Местлера поднять «Изабель», поскольку заранее знал, какова будет его реакция.
Однако с течением времени произошли два события, которые поставили Паллахакси перед фактом, что он – часть воюющей нации и что оккупация астонскими войсками не лучшая альтернатива относительно мягкому правлению парлов.
– Алика сдана, – однажды утром сказал за завтраком отец, читая газету, только что доставленную прямо с почты.
Мать разразилась громкими рыданиями, вскочила из-за стола и выбежала из комнаты.
Какое-то мгновение я сидел на месте, думая о том, пошла ли она воткнуть астонский флаг в точку «Алика», или же военная карта будет теперь просто выброшена, и её место займут ежедневные молитвы. Потом перед моим мысленным взором вновь возник образ астонцев, спящих в моей комнате, и я понял, что новости невесёлые.
– Что же делает в связи с этим Парламент? – спросил я отца. – Где Регент? – В моих мыслях возник образ его августейшего величества в запряжённой локсами повозке, катящейся по пустыне в сторону Бекстон-Поста, а за ней – члены Парламента в своих мантиях, в повозках поменьше.
– Парламент эвакуируется, – сказал отец. – Думаю, тебе следует об этом знать; скоро об этом узнают все. Паллахакси выбран в качестве временного местопребывания правительства. Нам оказана большая честь, Дроув. Один из членов Парламента будет жить в нашем доме, и будут сделаны соответствующие распоряжения относительно других подходящих жилых помещений в городе. На новом заводе подготовлена резиденция для Регента.
В этом было что-то забавное, но меня больше заботила перспектива появления в доме постороннего. У нас не было места; это был всего лишь летний коттедж. Мне вовсе не хотелось, чтобы здесь жил кто-то ещё, с кем я должен был бы вести себя вежливо.
– Ракс, – буркнул я. – Он может занять мою комнату. Я буду жить в «Груммете».
К моему удивлению, за этим не последовал взрыв ярости. Вместо этого отец задумчиво посмотрел на меня.
– Возможно, это был бы самый лучший выход, – наконец сказал он.
Естественно, меньше всего ему хотелось скандалов в доме, когда здесь будет облечённый властью парл. – Я договорюсь, чтобы тебе там выделили комнату.
У тебя должны быть достойные условия.
– Я сам об этом позабочусь, если ты не возражаешь, папа, – поспешно сказал я.
– Как хочешь. – Лицо его приобрело отстранённое выражение, и он уже обдумывал, каким образом лучше произвести впечатление на возможного постояльца.
* * *
Я пошёл прямо в «Золотой Груммет» и сообщил Кареглазке новость, что я собираюсь жить в гостинице, – конечно, если её родители согласятся. Мы стояли в небольшой комнатке позади бара, и она, обняв меня, подарила мне долгий, сладостный поцелуй. Почти в тот же момент вошли Эннли и Гирт.Кареглазка, не теряя времени, сообщила им новость.
– Ну не знаю… – с сомнением произнёс Гирт, глядя на меня.
– Твой отец действительно так сказал, Дроув? – спросила Эннли.
– Понимаете, у нас собирается жить член Парламента, и отцу нужна моя комната, – сказал я. – Я просто буду жить здесь как обычный постоялец, честное слово.
Гирт широко улыбнулся.
– В таком случае добро пожаловать, и ты будешь не обычным постояльцем.
Покажи ему самую лучшую комнату, Кареглазка.
Она повела меня наверх по лестнице и по извилистому коридору к тяжёлой двери с блестящей медной ручкой. Кареглазка распахнула дверь и отступила в сторону, выжидающе глядя на меня.
Первым, что я увидел, была кровать, на которой могло бы свободно разместиться целое стадо локсов. Огромная, с медными украшениями, она, казалось, занимала большую часть комнаты. Справа стоял тяжёлый чёрный комод, а у противоположной стены – деревянный туалетный столик. Я подошёл к окну и выглянул наружу: передо мной открывался вид на рыбный рынок и гавань. Напротив возвышался холм, покрытый деревьями и домами с серыми крышами; его по диагонали пересекала дорога на Палец. Я увидел человека, ехавшего в запряжённой локсом повозке по пологому склону; верхом на локсе сидел лорин.
Я снова повернулся к Кареглазке.
– Отличная комната, – сказал я. – Я проверю, чтобы твоим родителям хорошо заплатили.
– Не думаю, чтобы их это особенно беспокоило, – ответила она. – Они рады, что ты будешь здесь жить.
Мы сели на кровать и подпрыгнули несколько раз, потом поцеловались.
– Я люблю тебя, Кареглазка, – впервые сказал я.
Она смотрела на меня, и лицо её было неописуемо прекрасным.
Послышались шаги на скрипучей лестнице. Мы отскочили друг от друга. В комнату вошла Эннли.
– Что ж, вы оба явно выглядите счастливыми, – с тревогой сказала она.
– Тебе нравится комната, Дроув?
– Это лучшая комната из всех, которые я когда-либо видел. Вы уверены, что я могу здесь жить?
– Если она подходит для Регента, то подойдёт и для тебя, – рассмеялась она.
– Я тебе не говорила, – улыбнулась Кареглазка, – на случай, если это тебя отпугнёт. Здесь спал Регент, когда как-то раз был в Паллахакси.
– Гм… – я посмотрел на кровать с некоторым благоговейным трепетом.
Интересно, о чём думал Регент, когда лежал на ней, и что ему снилось, когда он спал? Стояла ли за дверью охрана? Не подумал ли он, что Кареглазка – самая красивая девушка во всём Эрто? И если так, решил я, то я убил бы этого грязного мерзляка…
– Конечно, я об этом почти ничего не помню, – сказала Кареглазка. – Мне тогда было всего три года.
Я рассмеялся.
Позже, после того как у Эннли и Кареглазки состоялся какой-то личный разговор матери с дочерью, мы с Кареглазкой направились через рыбный рынок к монументу. Камни под ногами были скользкими от рыбьей чешуи и воды, и мы держались за руки, чтобы не упасть.
– Что тебе сказала твоя мать? – спросил я.
Она остановилась, облокотилась на ограждение и уставилась на густую воду внизу. Там плавал обычный набор странных предметов: обрывки верёвок, поплавки от сетей, дохлая рыба, намокшая бумага. Даже в отбросах гавани Паллахакси есть что-то романтическое. Кареглазка переоделась в жёлтый свитер и голубые джинсы, и я могу поклясться, что она была ещё прекраснее, чем обычно. Я не знал, любовь ли была тому виной, или что-то ещё.
– Мама сказала, что это нехорошо, когда я вместе с тобой в спальне, – сказала она. – Тогда я сказала, что спальня ничем не отличается от любой другой комнаты, верно? Так или иначе, кончилось всё тем, что я обещала не заходить в твою комнату от захода до восхода солнца – по-видимому, это опасное время.
– Угу, – я был разочарован.
– Но мама простодушна, и она забыла взять с меня обещание, чтобы ты не заходил в мою комнату.
– Отлично. – Мне хотелось сменить тему. У меня было такое чувство, что события в этом направлении выходят из-под моего контроля. – Что будем делать сегодня?
– Зайдём к Ленте?
– Слушай, почему бы ради разнообразия не обойтись без Ленты? Думаю, сегодня у неё в гостях Вольф, так что с ней всё в порядке. Давай возьмём мою лодку.
Кареглазка с энтузиазмом согласилась, и мы вошли в мастерскую Сильверджека. Самого его нигде не было видно, так что мы направились прямо к причалу. Вскоре мы уже спустили лодку на воду и выплыли в гавань.
Кареглазка лежала на носу, а я сидел на руле. Почти всё время мы не отрывали взгляда друг от друга, и мне часто приходилось резко менять курс, чтобы в кого-нибудь не врезаться.
Люди махали нам с набережной и звали нас по имени с других лодок, и впервые я понял, насколько мы бросаемся в глаза, насколько люди обращают внимание на сына парла и дочь хозяина гостиницы, постоянно пребывающих в обществе друг друга. В своё время это могло ввергнуть меня в крайнее смущение, но теперь я обнаружил, что рад этому и даже горжусь, что меня видят в обществе прекрасной девушки.
Мы вышли во внешнюю гавань и поплыли параллельно волнолому.
– Я останусь на всю зиму, – уверенно сказал я.
– Теперь я всё время буду здесь, после того как…
– Снова вернулись тяжёлые мысли…
– Мне было очень жаль услышать про Алику, – мягко сказала она.
– Всё нормально. Теперь мой дом здесь… Мы обогнули конец волнолома и направились в сторону Пальца.
– Дроув… – сказала Кареглазка после долгого молчания. – Мне кажется, в Паллахакси что-то затевается. Думаю, я должна тебе об этом сказать. Сегодня утром люди в «Груммете» говорили, что здесь собираются жить члены Парламента, а многие утверждали, что этого нельзя допустить.
Они говорили, что если депутаты будут болтаться здесь со своими привилегиями, не обращая внимания на нормированное распределение и комендантский час, они очень скоро могут оказаться покойниками. Я знаю, что это ужасно, но я должна была тебе об этом сказать.
– Все настолько плохо? – Горожане помалкивали в моём присутствии, ошибочно полагая, что всё передаётся моему отцу.
– Думаю, достаточно серьёзно. Меня лично не слишком волнуют депутаты, но ты говорил, что один из них собирается жить у твоих родителей. Мне бы не хотелось, чтобы что-нибудь случилось с твоей матерью или отцом.
Я мог бы выдать в ответ кучу циничных замечаний, но сдержался.
Кареглазка была слишком хорошо воспитана, чтобы меня понять.
– Смотри! – показал я. – Там, в камнях. – Что-то большое медленно покачивалось на волнах у кромки воды.
– Ой… – Кареглазка отвела взгляд.
Я подплыл ближе. Камни здесь были иззубрены, и, хотя вода стояла почти неподвижно, я опасался пропороть лодку о какой-нибудь выступ. На поверхности плотной воды головой вниз плавало тело.
– Это лорин, – сказал я.
– Кто же на это решился?! Что будем делать, Дроув?
Я пытался собраться с мыслями, когда послышался странный свистящий звук, и часть скалы над нами с грохотом обрушилась вниз, упав в воду с мягким всплеском, от которого даже не пошли волны. Я обернулся и увидел три паровых глиссера, которые мы заметили раньше. Теперь они были совсем близко и двигались вдоль волнолома. От пушек на их палубах поднимались клубы белого дыма.
Это были астонские военные корабли. Они обстреливали Паллахакси.
* * *
Незадолго до комендантского часа, когда все спешили домой, мы встретили Ленту.– Слушайте, никто не видел Сильверджека? – спросила она. – Отец всё время пытается его найти, с тех пор как я сказала ему, что он был лоцманом на «Изабель».
– Э… Мы его видели, – мрачно ответил я.
– Я этого не помню, Дроув. Где? – озадаченно спросила Кареглазка.
– Он… э… Помнишь тело возле скал? Это не был лорин, Кареглазка. Я в этом уверен. Тело чуть покачнулось на волнах, и я увидел часть его лица.
Могу поклясться, что это был Сильверджек.
Девушки в ужасе смотрели на меня.
– Что же нам теперь делать, Дроув? – спросила Лента.
– Я намерен поговорить с Местлером, – сказал я. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение, и я вспомнил, что Местлер не знает, что мы были свидетелями крушения «Изабель».
Глава 15
Когда грум достиг максимума, Правительство зашло в тупик с установлением комендантского часа. Даже Местлер, со всеми его познаниями в астрономии, забыл, что приближается время, когда солнце будет светить постоянно и не будет темноты, а значит, и покрова для таинственных перемещений парлов и их секретных грузов. Теперь грузовики с завода и на завод громыхали через город на виду у всех, и военная полиция больше не имела возможности проводить свои тайные манёвры.
Понятно, что на несколько дней после нападения астонцев Местлер и его люди ушли на дно. По городу ползли зловещие разговоры, и дня не проходило без импровизированного митинга возле монумента. Там были те, кто призывал Стронгарма возглавить депутацию на новый завод (он теперь считался штабквартирой парловской деятельности), но рыбак оставался непреклонным.
Неразумно спорить с оружейными дулами.
Несколько раз я заходил к родителям, обнаруживая их во всё более мрачном настроении. Во второй раз в доме был посторонний; отец представил мне его как Зелдон-Троуна, и мне показалось, что я смутно помню его по своим нечастым визитам в здание Парламента в Алике.
– Остальные депутаты тоже здесь? – спросил я. – Я не видел в городе никаких новых людей. Лицо отца помрачнело.
– И, скорее всего, не увидишь. К сожалению, твои друзья в Паллахакси настроены столь враждебно, что приличные люди считают неразумным появляться в городе. Зелдон-Троун находится в безопасности здесь, у нас, но можешь ты себе представить депутата Парламента гуляющим по улицам, когда это животное Стронгарм на свободе? Наверняка нет! Парламентарии вынуждены разместиться на территории завода – должен сказать, в крайне стеснённых условиях.
– Оставь, Берт, – улыбаясь, сказал Троун. – Не так уж все плохо.
Потом я перекинулся несколькими словами с матерью на кухне и спросил насчёт военной карты, но она не была расположена обсуждать эту тему, и вскоре я с некоторым облегчением ушёл.
Направляясь в сторону центра, я услышал свисток глашатая и, когда подошёл к рыбному рынку, увидел Местлера, стоявшего на перевёрнутом ящике.
Похоже, возникла неизбежная задержка с доставкой оружия для обороны Паллахакси – в связи с тем, что астонцы захватили ключевые промышленные города на материке. Это было исключительно неприятное известие, учитывая недавнюю атаку астонских военных кораблей, но люди должны были поверить, что Правительство делает всё возможное, чтобы исправить положение.
Правительство было крайне благодарно за военные усилия нашего выдающегося города и в признание этого смягчало некоторые меры безопасности, в непопулярности которых отдавало себе полный отчёт, но в своё время это было крайне необходимо.
Комендантский час отменялся. Военная полиция выводилась из города.
– Я думал, полиция была здесь, чтобы защищать нас! – крикнул кто-то, но было уже поздно; Местлер, улыбаясь и кивая, спустился со своего ящика и забирался в ожидавший его мотокар.
Пробившись через толпу, я подбежал к мотокару и крикнул:
– Можно мне с вами поговорить, Хорлокс-Местлер?
Уже сидя в машине, он поднял взгляд и увидел меня. Он улыбнулся, сказал что-то водителю и предложил мне сесть рядом с ним. Вскоре мы ехали по улицам Паллахакси; люди насмехались над нами, ругались и швыряли камни, и я вздрогнул, испугавшись той враждебности, которая меня окружала. Я решил, что, может быть, это не столь уж и здорово – быть парлом. Какое-то время камни стучали по деревянной обшивке машины, потом мы наконец выехали из города.
Местлер велел водителю, чтобы тот остановился, потом повернулся ко мне.
– Я не думаю, что ты хочешь отправиться на завод, – улыбаясь, сказал он. – Так чем могу помочь, молодой человек? – Глаза его лучились обаянием и нежностью, и вся неприязнь к нему в городе вряд ли его коснулась; он уже об этом забыл. Моя мать бы сказала: как это мило, что Хорлокс-Местлер находит возможность поговорить с тобой, дорогой.
– Послушайте, – грубо сказал я. – Вы видели Сильверджека?
Последовала пауза, и я услышал шум грузовика, который проехал по главной улице и начал подниматься по холму позади нас. Домов вокруг было мало, хотя я видел старую женщину, смотревшую на нас из окна полуразвалившейся лачуги напротив.
– Сильверджек был твоим другом, верно? – спросил Местлер; огонёк в его глазах померк.
– Не совсем другом. Я его знал. Погодите… – Только сейчас я понял значение прошедшего времени в наших словах и испугался, не угодил ли в ловушку. – Что значит – был? Вы хотите сказать, что он умер? – Думаю, нотка тревоги в моём голосе прозвучала достаточно правдиво.
Грузовик отчаянно гудел, приближаясь к нам, но, чтобы проехать, было достаточно места. Местлер слегка нахмурился.
– Ты не видел список? Он был вывешен в храме. Сильверджек был одним из несчастных, которые погибли во время трагедии с «Изабель». У него не оставалось никаких шансов. Ужасная история.
Моё сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели. Грохот грузовика приближался; я повернулся к Местлеру и взглянул ему прямо в лицо. Именно сейчас состоялся мой окончательный разрыв с парлами, с моими матерью и отцом, со всей их мёрзлой бандой убийц. Он увидел мои глаза, и его дружелюбие мгновенно исчезло. Я открыл было рот, но его взгляд скользнул мимо, и глаза расширились.
– Что происходит? Из машины, парень! Быстро!
Мы выскочили из машины как раз в тот момент, когда водитель грузовика спрыгнул с сиденья и покатился в грязь нам под ноги. На некотором расстоянии позади, поднимаясь по склону, шла большая толпа, молчаливая и целеустремлённая. Грузовик без водителя прогрохотал мимо; я обернулся и увидел, что он замедляет ход, сворачивая на обочину и явно намереваясь остановиться в кювете.
Водитель вскочил на ноги и ухватился деформированной рукой за рукав Местлера.
– Бежим отсюда! – завопил он. Это был Гроуп.
– Что происходит?
– Грузовик! – закричал он. – Он сейчас взорвётся! Я сделал всё, что мог, Местлер; ради Фу, я сделал всё, что мог, я вывел его из города!
Бросив лишь один взгляд назад на зловеще дымившийся паровой грузовик, мы кинулись бежать в сторону города, остановившись за надёжным укрытием в виде общественного калорифера. К нам немедленно присоединились горожане, прибежавшие с противоположной стороны. Их возглавлял Стронгарм; он схватил Гроупа за руку.
– Ты понимаешь, что сбил по крайней мере трёх человек, когда нёсся словно сумасшедший?
– У меня заело предохранительный клапан, когда я спускался по дороге со скалы, – скулил Гроуп. – Я уже был в городе, и давление быстро росло.
Мне пришлось ехать дальше. Я должен был выехать из города до того, как он взорвётся! Я рисковал своей собственной жизнью, разве вы не понимаете?
Лицо Стронгарма оставалось мрачным.
– Если кто-то из них умрёт, твоя жизнь не стоит и ломаного гроша, – спокойно сказал он. Отец Ленты посмотрел на склон холма; шагах в двухстах из покинутого грузовика подозрительно спокойно выходил пар. Грузовик работал на дровах; ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока топка не выгорит и давление не упадёт. Если бы он работал на спирте, как мотокар, можно было бы погасить горелки и спасти грузовик. Мы молча смотрели на него.
– По крайней мере, он ехал обратно на завод, – сказал кто-то. – Он пустой. Единственной потерей будет сам грузовик.
– Будем надеяться, что это всё, – зловеще произнёс Стронгарм.
Гроуп отчаянно трясся, ничем не напоминая того самоуверенного неотёсанного типа, которого я знал раньше. По его толстой шее стекал пот, оставляя в саже розовые полосы. Жирная грудь вздрагивала.
– Бежим отсюда! – вдруг заорал он. – Мы слишком близко!
Местлер выглядел старым и усталым. Какое-то время он молчал, разглядывая Стронгарма. Наконец, он заговорил.
– Думаю, лучше всего будет, если вы отправите этих людей по домам, Стронгарм, – тихо сказал он. – Мы не хотим, чтобы кто-то ещё пострадал от взрыва. Я был бы вам крайне благодарен, если бы вы попросили их разойтись.
Сначала на лице Стронгарма появилось удивлённое выражение, потом его глаза сузились.
– Всё в порядке, Местлер, – заверил он. – Мы воспользуемся этим шансом. Люди полагают, что стоит рискнуть ради того, чтобы увидеть, как взрывается парловский грузовик.
Местлер пошёл прочь, шагая сквозь толпу, и в его уходе чувствовалась какая-то обречённость. Я побежал следом за ним и схватил его за руку.
– Местлер! Что случилось со Сквинтом?
Он обернулся, но я не мог ручаться, услышал он меня или нет; думаю, я сам забыл о своём собственном вопросе, когда увидел отчаяние в его глазах.
– Местлер! – закричал Стронгарм. – Вернитесь! Я хочу, чтобы вы были здесь!
Он думал, что Местлер решил сбежать от нас, может быть, спрятаться на консервном заводе. Инстинктивно я чувствовал, что Местлер искал другого убежища…
Местлер забрался в кабину грузовика и сел там молча, погружённый в свои мысли. Толпа тоже молчала в напряжённом ожидании.
Вскоре котёл взорвался.
Вместо этого раздался громкий треск, за которым последовал нарастающий рёв, словно шум у подножия большого водопада. Дорога мгновенно заполнилась большим облаком пара, расползавшимся по склону холма. Толпа разбежалась в разные стороны. Когда я остановился и посмотрел назад, всё уже кончилось.
Слегка оробев и нервно посмеиваясь, толпа снова поднялась на холм.
Пар почти полностью рассеялся; несколько тонких струек ещё поднимались над котлом. С этого расстояния не было заметно никаких повреждений, и Местлер все так же продолжал сидеть за рулём. По моей спине пробежал холодок, и когда я услышал пыхтение двигателя, то подумал, что сейчас закричу от страха.
– Он запустил его, – снова и снова повторяла какая-то женщина. – Он запустил его!
Толпа поколебалась, затем Стронгарм вышел вперёд.
– Это всего лишь другой грузовик, люди! – крикнул он. – Он едет со стороны завода!
Странно, что никто не обращал внимания на мертвеца за рулём. Мы столпились вокруг грузовика, и несколько человек, забравшись наверх, стали отвязывать брезент, крича, что там что-то есть. Мой взгляд был прикован к Местлеру, от которого всё ещё шёл пар, и я почувствовал себя так, словно нам следовало попросить у него разрешения: нехорошо грабить машину покойника. Потом он шевельнулся, когда люди начали вскакивать на грузовик, его голова откинулась назад, и я увидел его лицо…
Под торжествующие крики брезент был сброшен. Задний и боковые борта кузова с грохотом откинулись, и перед взорами толпы предстали большие чёрные агрегаты.
– Паровые пушки! – завопил кто-то. – Это наши пушки, люди! Теперь мы будем в безопасности от астонских кораблей!
Стронгарм забрался на платформу и поднял руку, требуя тишины.
– Это действительно паровые пушки! – крикнул он. – Но они не предназначались для нас. Вспомните, что говорил Местлер совсем недавно, на рыбном рынке. Он сказал нам, что нужно подождать, поскольку пушки будут здесь лишь через несколько недель. Очень интересно, для кого предназначались эти? Пушки, которые тайком везли через город на якобы пустом грузовике?!
– Консервный завод! – крикнул кто-то. – Во имя Фу, они заботятся о самих себе больше, чем о городе!
– Примерно так, – сказал Стронгарм, когда возмущённые крики утихли. – – Они перенесли Парламент на территорию нового завода, а Парламент нужно защищать – и Ракс с ним, с Паллахакси. Так считают парлы. Но Местлер не смог вынести чувства вины, он не мог вынести того, что бы мы с ним сделали, если бы узнали. И потому он покончил с собой. Если это не доказательство вины Парламента, тогда я не знаю, что ещё. Что ж, – он хлопнул по длинному стволу одной из пушек, – в отношении этих штучек они могут не чувствовать себя виноватыми. Мы установим их на волноломе!
Услышав грохот приближающегося грузовика, я шагнул вперёд и посмотрел на дорогу. Водитель сбавил ход, машина медленно приближалась.
– Может быть, стоит заглянуть и туда, – сказал Стронгарм. Он спрыгнул с платформы и шагнул на середину дороги, подняв громадные руки. Грузовик остановился в нескольких шагах от него, и водитель нервно выглянул наружу.
– Что случилось? Что происходит?
– Просто небольшая авария, – сообщил ему Стронгарм. – А теперь говори, что ты везёшь на своём грузовике?
Водитель провёл языком по губам.
– Э… консервы, конечно. Что, мёрзлый Ракс побери, можно везти с консервного завода? Это рыбные консервы для городов на материке. – Вокруг теперь столпились все; взгляд водителя был прикован к пушкам в кузове другого грузовика.
– Банка рыбных консервов мне бы сейчас очень пригодилась, – сказал Стронгарм. Он вскочил на задний борт грузовика и отдёрнул в сторону брезент. – Как жаль, – спокойно сказал он. – Похоже, ты их все распродал. В кузове пусто. – Он спрыгнул на землю рядом с кабиной и схватил перепуганного водителя за шиворот. – Грузовик пустой, ты, мёрзлый лжец!
Понятно, что на несколько дней после нападения астонцев Местлер и его люди ушли на дно. По городу ползли зловещие разговоры, и дня не проходило без импровизированного митинга возле монумента. Там были те, кто призывал Стронгарма возглавить депутацию на новый завод (он теперь считался штабквартирой парловской деятельности), но рыбак оставался непреклонным.
Неразумно спорить с оружейными дулами.
Несколько раз я заходил к родителям, обнаруживая их во всё более мрачном настроении. Во второй раз в доме был посторонний; отец представил мне его как Зелдон-Троуна, и мне показалось, что я смутно помню его по своим нечастым визитам в здание Парламента в Алике.
– Остальные депутаты тоже здесь? – спросил я. – Я не видел в городе никаких новых людей. Лицо отца помрачнело.
– И, скорее всего, не увидишь. К сожалению, твои друзья в Паллахакси настроены столь враждебно, что приличные люди считают неразумным появляться в городе. Зелдон-Троун находится в безопасности здесь, у нас, но можешь ты себе представить депутата Парламента гуляющим по улицам, когда это животное Стронгарм на свободе? Наверняка нет! Парламентарии вынуждены разместиться на территории завода – должен сказать, в крайне стеснённых условиях.
– Оставь, Берт, – улыбаясь, сказал Троун. – Не так уж все плохо.
Потом я перекинулся несколькими словами с матерью на кухне и спросил насчёт военной карты, но она не была расположена обсуждать эту тему, и вскоре я с некоторым облегчением ушёл.
Направляясь в сторону центра, я услышал свисток глашатая и, когда подошёл к рыбному рынку, увидел Местлера, стоявшего на перевёрнутом ящике.
Похоже, возникла неизбежная задержка с доставкой оружия для обороны Паллахакси – в связи с тем, что астонцы захватили ключевые промышленные города на материке. Это было исключительно неприятное известие, учитывая недавнюю атаку астонских военных кораблей, но люди должны были поверить, что Правительство делает всё возможное, чтобы исправить положение.
Правительство было крайне благодарно за военные усилия нашего выдающегося города и в признание этого смягчало некоторые меры безопасности, в непопулярности которых отдавало себе полный отчёт, но в своё время это было крайне необходимо.
Комендантский час отменялся. Военная полиция выводилась из города.
– Я думал, полиция была здесь, чтобы защищать нас! – крикнул кто-то, но было уже поздно; Местлер, улыбаясь и кивая, спустился со своего ящика и забирался в ожидавший его мотокар.
Пробившись через толпу, я подбежал к мотокару и крикнул:
– Можно мне с вами поговорить, Хорлокс-Местлер?
Уже сидя в машине, он поднял взгляд и увидел меня. Он улыбнулся, сказал что-то водителю и предложил мне сесть рядом с ним. Вскоре мы ехали по улицам Паллахакси; люди насмехались над нами, ругались и швыряли камни, и я вздрогнул, испугавшись той враждебности, которая меня окружала. Я решил, что, может быть, это не столь уж и здорово – быть парлом. Какое-то время камни стучали по деревянной обшивке машины, потом мы наконец выехали из города.
Местлер велел водителю, чтобы тот остановился, потом повернулся ко мне.
– Я не думаю, что ты хочешь отправиться на завод, – улыбаясь, сказал он. – Так чем могу помочь, молодой человек? – Глаза его лучились обаянием и нежностью, и вся неприязнь к нему в городе вряд ли его коснулась; он уже об этом забыл. Моя мать бы сказала: как это мило, что Хорлокс-Местлер находит возможность поговорить с тобой, дорогой.
– Послушайте, – грубо сказал я. – Вы видели Сильверджека?
Последовала пауза, и я услышал шум грузовика, который проехал по главной улице и начал подниматься по холму позади нас. Домов вокруг было мало, хотя я видел старую женщину, смотревшую на нас из окна полуразвалившейся лачуги напротив.
– Сильверджек был твоим другом, верно? – спросил Местлер; огонёк в его глазах померк.
– Не совсем другом. Я его знал. Погодите… – Только сейчас я понял значение прошедшего времени в наших словах и испугался, не угодил ли в ловушку. – Что значит – был? Вы хотите сказать, что он умер? – Думаю, нотка тревоги в моём голосе прозвучала достаточно правдиво.
Грузовик отчаянно гудел, приближаясь к нам, но, чтобы проехать, было достаточно места. Местлер слегка нахмурился.
– Ты не видел список? Он был вывешен в храме. Сильверджек был одним из несчастных, которые погибли во время трагедии с «Изабель». У него не оставалось никаких шансов. Ужасная история.
Моё сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели. Грохот грузовика приближался; я повернулся к Местлеру и взглянул ему прямо в лицо. Именно сейчас состоялся мой окончательный разрыв с парлами, с моими матерью и отцом, со всей их мёрзлой бандой убийц. Он увидел мои глаза, и его дружелюбие мгновенно исчезло. Я открыл было рот, но его взгляд скользнул мимо, и глаза расширились.
– Что происходит? Из машины, парень! Быстро!
Мы выскочили из машины как раз в тот момент, когда водитель грузовика спрыгнул с сиденья и покатился в грязь нам под ноги. На некотором расстоянии позади, поднимаясь по склону, шла большая толпа, молчаливая и целеустремлённая. Грузовик без водителя прогрохотал мимо; я обернулся и увидел, что он замедляет ход, сворачивая на обочину и явно намереваясь остановиться в кювете.
Водитель вскочил на ноги и ухватился деформированной рукой за рукав Местлера.
– Бежим отсюда! – завопил он. Это был Гроуп.
– Что происходит?
– Грузовик! – закричал он. – Он сейчас взорвётся! Я сделал всё, что мог, Местлер; ради Фу, я сделал всё, что мог, я вывел его из города!
Бросив лишь один взгляд назад на зловеще дымившийся паровой грузовик, мы кинулись бежать в сторону города, остановившись за надёжным укрытием в виде общественного калорифера. К нам немедленно присоединились горожане, прибежавшие с противоположной стороны. Их возглавлял Стронгарм; он схватил Гроупа за руку.
– Ты понимаешь, что сбил по крайней мере трёх человек, когда нёсся словно сумасшедший?
– У меня заело предохранительный клапан, когда я спускался по дороге со скалы, – скулил Гроуп. – Я уже был в городе, и давление быстро росло.
Мне пришлось ехать дальше. Я должен был выехать из города до того, как он взорвётся! Я рисковал своей собственной жизнью, разве вы не понимаете?
Лицо Стронгарма оставалось мрачным.
– Если кто-то из них умрёт, твоя жизнь не стоит и ломаного гроша, – спокойно сказал он. Отец Ленты посмотрел на склон холма; шагах в двухстах из покинутого грузовика подозрительно спокойно выходил пар. Грузовик работал на дровах; ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока топка не выгорит и давление не упадёт. Если бы он работал на спирте, как мотокар, можно было бы погасить горелки и спасти грузовик. Мы молча смотрели на него.
– По крайней мере, он ехал обратно на завод, – сказал кто-то. – Он пустой. Единственной потерей будет сам грузовик.
– Будем надеяться, что это всё, – зловеще произнёс Стронгарм.
Гроуп отчаянно трясся, ничем не напоминая того самоуверенного неотёсанного типа, которого я знал раньше. По его толстой шее стекал пот, оставляя в саже розовые полосы. Жирная грудь вздрагивала.
– Бежим отсюда! – вдруг заорал он. – Мы слишком близко!
Местлер выглядел старым и усталым. Какое-то время он молчал, разглядывая Стронгарма. Наконец, он заговорил.
– Думаю, лучше всего будет, если вы отправите этих людей по домам, Стронгарм, – тихо сказал он. – Мы не хотим, чтобы кто-то ещё пострадал от взрыва. Я был бы вам крайне благодарен, если бы вы попросили их разойтись.
Сначала на лице Стронгарма появилось удивлённое выражение, потом его глаза сузились.
– Всё в порядке, Местлер, – заверил он. – Мы воспользуемся этим шансом. Люди полагают, что стоит рискнуть ради того, чтобы увидеть, как взрывается парловский грузовик.
Местлер пошёл прочь, шагая сквозь толпу, и в его уходе чувствовалась какая-то обречённость. Я побежал следом за ним и схватил его за руку.
– Местлер! Что случилось со Сквинтом?
Он обернулся, но я не мог ручаться, услышал он меня или нет; думаю, я сам забыл о своём собственном вопросе, когда увидел отчаяние в его глазах.
– Местлер! – закричал Стронгарм. – Вернитесь! Я хочу, чтобы вы были здесь!
Он думал, что Местлер решил сбежать от нас, может быть, спрятаться на консервном заводе. Инстинктивно я чувствовал, что Местлер искал другого убежища…
Местлер забрался в кабину грузовика и сел там молча, погружённый в свои мысли. Толпа тоже молчала в напряжённом ожидании.
Вскоре котёл взорвался.
* * *
Выглядело это вовсе не так, как я предполагал. Я ожидал грохота, вспышки и гигантского сотрясения земли, от которого посыпалась бы черепица с крыши коттеджа напротив; я ожидал чего-то громадного и впечатляющего.Вместо этого раздался громкий треск, за которым последовал нарастающий рёв, словно шум у подножия большого водопада. Дорога мгновенно заполнилась большим облаком пара, расползавшимся по склону холма. Толпа разбежалась в разные стороны. Когда я остановился и посмотрел назад, всё уже кончилось.
Слегка оробев и нервно посмеиваясь, толпа снова поднялась на холм.
Пар почти полностью рассеялся; несколько тонких струек ещё поднимались над котлом. С этого расстояния не было заметно никаких повреждений, и Местлер все так же продолжал сидеть за рулём. По моей спине пробежал холодок, и когда я услышал пыхтение двигателя, то подумал, что сейчас закричу от страха.
– Он запустил его, – снова и снова повторяла какая-то женщина. – Он запустил его!
Толпа поколебалась, затем Стронгарм вышел вперёд.
– Это всего лишь другой грузовик, люди! – крикнул он. – Он едет со стороны завода!
Странно, что никто не обращал внимания на мертвеца за рулём. Мы столпились вокруг грузовика, и несколько человек, забравшись наверх, стали отвязывать брезент, крича, что там что-то есть. Мой взгляд был прикован к Местлеру, от которого всё ещё шёл пар, и я почувствовал себя так, словно нам следовало попросить у него разрешения: нехорошо грабить машину покойника. Потом он шевельнулся, когда люди начали вскакивать на грузовик, его голова откинулась назад, и я увидел его лицо…
Под торжествующие крики брезент был сброшен. Задний и боковые борта кузова с грохотом откинулись, и перед взорами толпы предстали большие чёрные агрегаты.
– Паровые пушки! – завопил кто-то. – Это наши пушки, люди! Теперь мы будем в безопасности от астонских кораблей!
Стронгарм забрался на платформу и поднял руку, требуя тишины.
– Это действительно паровые пушки! – крикнул он. – Но они не предназначались для нас. Вспомните, что говорил Местлер совсем недавно, на рыбном рынке. Он сказал нам, что нужно подождать, поскольку пушки будут здесь лишь через несколько недель. Очень интересно, для кого предназначались эти? Пушки, которые тайком везли через город на якобы пустом грузовике?!
– Консервный завод! – крикнул кто-то. – Во имя Фу, они заботятся о самих себе больше, чем о городе!
– Примерно так, – сказал Стронгарм, когда возмущённые крики утихли. – – Они перенесли Парламент на территорию нового завода, а Парламент нужно защищать – и Ракс с ним, с Паллахакси. Так считают парлы. Но Местлер не смог вынести чувства вины, он не мог вынести того, что бы мы с ним сделали, если бы узнали. И потому он покончил с собой. Если это не доказательство вины Парламента, тогда я не знаю, что ещё. Что ж, – он хлопнул по длинному стволу одной из пушек, – в отношении этих штучек они могут не чувствовать себя виноватыми. Мы установим их на волноломе!
Услышав грохот приближающегося грузовика, я шагнул вперёд и посмотрел на дорогу. Водитель сбавил ход, машина медленно приближалась.
– Может быть, стоит заглянуть и туда, – сказал Стронгарм. Он спрыгнул с платформы и шагнул на середину дороги, подняв громадные руки. Грузовик остановился в нескольких шагах от него, и водитель нервно выглянул наружу.
– Что случилось? Что происходит?
– Просто небольшая авария, – сообщил ему Стронгарм. – А теперь говори, что ты везёшь на своём грузовике?
Водитель провёл языком по губам.
– Э… консервы, конечно. Что, мёрзлый Ракс побери, можно везти с консервного завода? Это рыбные консервы для городов на материке. – Вокруг теперь столпились все; взгляд водителя был прикован к пушкам в кузове другого грузовика.
– Банка рыбных консервов мне бы сейчас очень пригодилась, – сказал Стронгарм. Он вскочил на задний борт грузовика и отдёрнул в сторону брезент. – Как жаль, – спокойно сказал он. – Похоже, ты их все распродал. В кузове пусто. – Он спрыгнул на землю рядом с кабиной и схватил перепуганного водителя за шиворот. – Грузовик пустой, ты, мёрзлый лжец!