Страница:
Но Плантагенет взглянул на присутствующих так свирепо, что языки присохли к гортани. После происшествия под Акрой, где всего за один час было перебито почти полторы тысячи пленных, его стали бояться не только сарацины. Король решил ринуться в бой – и лучше с ним не спорить.
Поэтому вопрос, стоит или не стоит идти к Иерусалиму, не стали обсуждать. Обсуждали другое: сколько гарнизона оставить в Акре, сколько войск взять с собой, сколько съестных припасов нагрузить на корабли? А Герефорд, который сидел рядом с Ричардом и посматривал по сторонам, заметил взгляд герцога Гуго Бургундского. Недобрый взгляд и направленный – вне всяких сомнений – на короля Англии.
На следующий же день первые отряды выступили из Акры в Яффу, откуда и собирались свернуть в глубь страны, к Иерусалиму.
– Ты отправишься со мной, Герефорд, – приказал Ричард Львиное Сердце. – И на этот раз, уж будь добр, не бери с собой невесту. Нечего бабе делать в таком опасном походе.
– Да, ваше величество.
– Ты смелый рыцарь. Пожалуй, отдам тебе еще сотню солдат из отрядов Йорка – все равно их надо кому-то поручить. – Король Английский рассмеялся и хлопнул Дика по плечу. – Ну-ну, нечего так огорчаться. Как только возьмем Иерусалим и его окрестности, я прикажу перевезти дам в Святой Город и устроить турнир. Ты не успеешь соскучиться без своей прелестной Анны.
Дик, думавший только о том, что на время похода останется без удивительной магии своей невесты и без ее лука, бьющего в цель с поразительной точностью, даже поморщился. Но ничего не возразил. Только, помедлив, спросил:
– Допустим, герцог Бургундский не пойдет с вами. Разве вы справитесь без него, ваше величество? Без него, его войск и других баронов, которые держат его руку?
Король нахмурился.
– Почему это он может не пойти со мной?
Дик лишь развел руками.
– Ты что-то слышал? Что-то видел?
– Нет, государь.
– Я тебе вот что скажу. – Ричард приблизил свое лицо, бледное, озаренное мрачным светом глаз, на мгновение показавшихся молодому рыцарю глазами одержимого. – Если он это сделает, он пожалеет.
Дик слегка улыбнулся и промолчал, как всегда.
Вечером, у костра, где граф Герефорд устроился с Трагерном и Джорджем Элдли, попросившимся под его начало, когда убили графа Бёгли («Может, уделишь мне деревеньку в своем Герефорде? Буду твоим вассалом...» – шутил Джордж), царило оживление. Элдли расспрашивал друга о Лефкосии и Килани и дивился, как ему удалось найти дорогу в пещерах.
– Да я бы под землю ни за что не сунулся. Заплутать там – легче легкого. Под землей ничего не указывает направления. Заблудишься – и глодай мох да камни, пока не помрешь. Дело известное.
Трагерн лениво пошевелился.
– В подводных озерах, между прочим, и рыба водится. Слепая. Так что ее насаживать на копье – дело нетрудное, – сказал друид.
– Нет уж, спасибо... Неужели ты дорогу знал, Дик? Откуда?
– Нет, не знал.
– Тогда как?
– Мы с Анной чувствовали направление. Знаешь, таким чутьем иногда обладают охотники. Те, кто всю жизнь по лесам.
– Но они чувствуют направление только в лесу!
– А кому-то особенно везет, и они чувствуют направление везде.
– Например, я.
Из темноты выступила темная фигура щуплого подростка в низко надвинутом на брови подшлемнике. Свет костра заиграл на маслянисто поблескивающих кольцах кольчуги, на пряжках широкого пояса, осветил скуластое нежное лицо без признаков усов или бороды. Дик вскочил, в какой-то момент даже он сомневался, не показалось ли ему. Но в любом случае он узнал Серпиану первым и, топнув ногой, воскликнул:
– Черт возьми, что ты тут делаешь?
– Кажется, ты сам учил меня не чертыхаться, – капризно сказала она, и в этот момент женщину в ней узнали все остальные – и Трагерн, и Элдли, и оба сотника, служивших Герефорду еще с Лефкосии (третьего, нового, молодой граф к своему костру пока не приглашал).
Мужчины вскочили все как один, один из сотников вполголоса выругался.
– Захлопни пасть, – не оборачиваясь, приказал Дик. Шагнул к невесте и стащил с ее головы подшлемник. Так и есть: под ним обнаружились коротко подстриженные волосы. – Что случилось, Ана?
– Ничего. Просто соскучилась одна.
– Я просил тебя остаться в Акре.
– Я помню. А если у тех баронов, которые стоят в гарнизоне, появятся вполне естественные желания...
– Не понял.
– Ну представь, ко мне начнут лезть, я начну руки обрывать... Думаешь, это никого не наведет на мысль, что девушка какая-то необычная?
– Руки обрывать буду я, – прищурившись, ответил Герефорд. – Кому?
Оба сотника, переглянувшись, отступили в темноту и оставили пару выяснять отношения. Трагерн и Элдли не шевельнулись, но лишь потому, что воспринимали любые проблемы Дика и его невесты как свои собственные.
– То есть мне следовало спокойно давать себя насиловать и ждать, пока ты явишься из похода обрывать руки. Я правильно поняла?
– Кто пытался тебя изнасиловать?
– Никто. И пока не пытался. Мне не хотелось проверять, соберется или нет.
– Кто?!
– Не скажу, – ответила Серпиана, холодно и очень твердо глядя в лицо жениху. – Хватит беситься! Я не беззащитная девчонка, над которой надо дрожать. Но я не хочу создавать лишних проблем ни себе, ни тебе. Поверь, мне куда безопаснее в походе с тобой, чем одной в Акре. Не волнуйся, король не узнает ни о чем. Я вполне сойду за юношу.
– Если не будешь разговаривать так жеманно, – проворчал друид.
– Захлопни пасть, Трагерн.
– Хорошо получается, – спокойно сказал Дик. – Только не переигрывай. С рыцарями так лучше не разговаривать.
– Он не рыцарь.
Герефорд кивнул. Он и сам не понимал, почему воспринимает происходящее с облегчением.
– Где взяла доспех? – спросил он, осматривая ее с головы до ног.
Кольчуга на ней была легкая, с короткими рукавами, не доходящими до локтя. Наручи простенькие, кожаные, укрепленные металлическими полосками, ни наплечников, ни нагрудника... Это правильно, у юноши-оруженосца вряд ли может оказаться хороший доспех. Кольчужка – уже слишком хорошо. Широкий пояс, на котором висит узкий и длинный меч и еще кинжал, затянут на слишком тонкой талии.
– Выиграла.
– А если серьезно?
– Нашла... – Она слегка приподняла бровь и стала похожа на любопытного щенка. – Ни у тебя, ни у меня не будет из-за этого проблем. Не надо так волноваться.
– Я и не волнуюсь. – Он махнул ей рукой, показал на край постеленного плаща. – Садись... Хорошо, оставайся. Только королю на глаза не попадайся.
– Почему? – наивно спросила она.
– Потому, что его величество Ричард Львиное Сердце иной раз не прочь затащить к себе в постель хорошеньких мальчиков, – сказал Элдли. – Ты сейчас как раз в его вкусе. Думаю, тебе это не понравится.
– Элдли!
– Ладно-ладно, не собираюсь пугать твою девушку, но...
– Элдли, хватит!
– Он что, правду говорит? – Серпиана испуганно, но и с долей любопытства посмотрела на Дика. – Он что...
– Ну о короле многое говорят, – неохотно ответил Герефорд. – Говорят, что Ричард не слишком жалует женщин.
– Скажем так, вообще не любит, – поправил Джордж. – Ну сам посуди: королева Беренгера не уродина, женщина вполне ничего себе, есть за что ухватить. А он ее почти не посещает. Бежит от нее, как от чумы. Эй, Дик, разве ты забудешь сразу после первой брачной ночи о жене, которую еще не попробовал по-всякому?
– Может, она ему просто не нравится. По-моему, королева – дура, – бросил Трагерн.
– Она не больше дура, чем остальные женщины, – упорствовал Джордж. – Но тем не менее... Сам понимаешь.
– Может, король и шалит иногда не так, как подобает мужчине, – не обращая внимания на Джорджа, сказал Герефорд. – Но с женщинами он тоже развлекается. И доказательство тому – его незаконные дети.
– А ты уверен, что это его дети? – снова вклинился Элдли. – Ты хоть парочку его бастардов можешь назвать?
– Могу. Фульк де Сен-Поль и Филипп де Коньяк. Тот, который недавно женился на Амелии д'Ансени. Он ею еще хвастался на турнире в Бургундии. Богатая наследница... Помнишь?
– Помнить-то помню...
– Ну вот и хватит об этом. А тебе, Трагерн, советую не называть королеву дурой, особенно в присутствии посторонних, пусть даже ты им доверяешь. Иначе можешь лишиться языка. Если даже король и разделяет твое мнение о королеве, он, думаю, оскорбится. Поскольку решит, что нарушено его особое право называть жену как ему вздумается. Не боишься за свой язык, Джон?
– Нет. Другой отрастет.
Дик фыркнул и отмахнулся. Друид смотрел угрюмо, исподлобья, но, кажется, вовсе не злился. Серпиана, которая присела на край плаща так грациозно, что, пожалуй, только глупец не признал бы в ней женщины, смотрела на обоих с улыбкой.
– Кстати, где твой шлем?
– Там, во вьючной сумке.
– А где твой конь?
– У коновязи, конечно. Где же еще?
– И там же шлем?
– А что, кто-то может напасть на меня посреди франкского лагеря?
Дик рассмеялся:
– Разве что я... Но, конечно, я этого делать не буду. А то обо мне будут думать так же, как и о короле.
Трагерн захохотал, Элдли тоже.
– Хорошо, а щит?
– Мне щит ни к чему.
– Родная, прошу, в бою держись поближе ко мне. – Но тут он вспомнил, что в бою, как правило, оказывается в самом опасном месте схватки, и поспешил поправиться. – Нет, наоборот. Держись лучше подальше от меня. А если б ты согласилась вообще не лезть в схватку...
Она лукаво улыбнулась. Отобрала у него подшлемник и натянула на голову. И сразу стала похожа на юношу куда больше, чем с непокрытой головой.
– Я всегда буду рядом с тобой. И в бою, и вне боя. – Она покачала головой. – Знаешь, тебе должно быть стыдно совсем не верить в меня. Я же показывала, что я могу.
– Да. А я, к сожалению, видел тебя мертвой, – прошептал он. – Будь осторожна, ладно?
– Обещаю.
От Яффы бодрым маршем прошли через пыльные скалы и песок сирийской пустыни, где росли только редкие кустики черной акации, через бедные селения, выстроенные из того материала, который попался под руку, и потому почти совсем невидимые в этом царстве серого и бледно-рыжего. Мелкий песок забивался в износившиеся сапоги, под наручи, даже в волосы, скрытые подшлемником. Песок был на губах и в горле, и оттого пить хотелось в три раза чаще. Здесь уже не было соленого морского ветра, ласкающего обожженную и загрубевшую кожу щек.
Зато был песок, в котором вязнешь по щиколотку, и острые камни на скалах, уязвлявшие ногу даже сквозь подошву из грубой бычьей кожи. Но солдаты шли. Солдат всегда идет туда, куда ему приказывают идти, особенно если в конце пути – богатый город, который можно будет грабить. Коням приходилось тяжелее, чем людям. Они шли лишь потому, что их вели люди, да еще потому, что о лошадях заботились больше, чем о солдатах. Для животных всегда было вдоволь воды и овса.
Шли, почти не останавливаясь, не палили костров по ночам, спали вполглаза, а утром, стоило небу лишь чуть посветлеть, отправлялись дальше. Ночи летом короткие, так что отдохнуть удавалось не больше трех часов. Остановились лишь у Бетанополиса – сирийского названия городка Дик не смог узнать, – всего в пяти милях от Иерусалима. Святой город был еще не виден – между ним и Бетанополисом была гора, поросшая чахлыми финиковыми пальмами и низенькими мандаринами. Не обращая внимания на целую армию чужаков, крестьяне из окрестных поселений трудились на полях и в рощах. Ни одна травинка здесь не вырастала сама, если ее не поливать, не ухаживать за ней, и у местных было слишком много забот, чтоб обращать внимание на очередное нашествие.
В Бетанополисе задержались лишь потому, что королю надо было решить, кто именно пойдет первым, а кто – последним. В авангарде было опасно, но солдат, захвативший город первым, получал золотую монету, а полководец, сделавший то же самое, – всю славу. В арьергарде человек рисковал меньше, но зато мог остаться с носом. И поскольку Ричард был уверен, что в Иерусалиме почти нет вражеских войск, он заявил, что его армия и возглавит поход. Покосился на герцога Бургундского, вспомнил слова своего любимчика Герефорда – и отправил его в арьергард.
– Разве не понятно, что все это означает? – вопил, оставшись со своими сторонниками, Гуго. – Известное дело, раз наш государь, король Франции, возвратился на родину, а весь цвет его рыцарства остался здесь, король Английский оказался главой всего войска. У него меньше людей, чем у всех нас, подданных короля Филиппа Августа, но если город будет захвачен, будут говорить: его взял Ричард Львиное Сердце. Ни Франции, ни нам, благородным французам, не достанется и частички славы. – Он оглядел всех баронов, присутствующих в его шатре. – И зачем это нам надо?
Большинство ответило гулом согласия.
– Сами посудите, – продолжал возмущаться герцог Бургундский. – Подумайте, что будут говорить о нашем короле! Что он бежал из Сирии накануне самой великой победы, что он испугался призраков, и это станет его позором. Никому нет дела до того, что наш король отбыл во Францию по очень важному делу. Скажут, что он бежал! Черни дай только повод позлословить. Чернь ничего не знает об искусстве войны, зато всегда осмеливается судить. Но поскольку наш король – это наше королевство, упрек будет брошен и нам! Нам, хотя мы будем биться и кто-то из нас даже может погибнуть в этом бою. Неважно, кто первым поднимется на стены Святого города – англичанин или француз, – будут говорить, что Иерусалим завоевал король Англии. Король Английский! А о нашем короле будут говорить, что он бежал, и о нас, доблестных воинах, станут говорить то же самое!
Рыцари переглянулись.
– Но разве важно, кто именно захватит Святой город? – осторожно произнес один из них, Раймон VI де Раург, граф Тулузский, который, конечно, прекрасно понимал, что это очень даже важно, но предпочитал сохранять дружеские отношения с королем Английским как самым могущественным сувереном Европы и надеялся от него кое-что получить. – Иерусалим должен оказаться в руках христиан любой ценой, разве не так?
Гуго поморщился. Вопрос был неприятным, и он подумал, что Раймон Тулузский никогда ему не нравился.
– Если графу Тулузскому и в самом деле нет никакого дела, кого станут считать освободителем Иерусалима, он может встать под знамена Львиного Сердца. Слава и позор графа Тулузского – это его личное дело. Но, как мне кажется, граф кривит душой. Его радение о христианской вере выглядит странно. Всем известно, что Тулуза отдает предпочтение скорее еретической альбигойской службе, нежели доброй христианской мессе.
Раймон вскочил. Он был довольно молод, весьма красив и горяч, как большинство французов-южан. Завитки длинных темных волос, упавшие прямо на карие глаза, сделали их почти черными, потому и казалось, что граф вне себя от гнева.
– Сударь, вам следовало бы следить за своими словами!
– Да всем известно, что альбигойцы поклоняются дьяволу! И что все лангедокцы, от графа до последнего золотаря, каждый день выстаивают их сатанинские службы!
– Что-о?! Ты на что намекаешь, содомит?
Поднявшийся шум заглушил выкрики герцога Бургундского и графа Тулузского. Баронам дай только повод, и вот они уже перемывают друг другу косточки, едва помня, с чего все началось. За Раймона, разумеется, встали все его вассалы – и Рурж, и Мелгюи, и Фо, и остальные.
Закончилась ссора тем, что Раймон вышел из шатра Гуго, швырнув на пол серебряный кубок, из которого пил в гостях. За ним потянулись все его вассалы. «Бургундцы», то есть те, кто ничего не ожидал для себя от короля Английского, были всецело согласны с Гуго. Они, впрочем, тоже разошлись, но по иной причине, чем оскорбленный граф Тулузский. Если было нужно, они умели действовать очень быстро, и к рассвету под Бетанополисом не было большей части франкского войска.
Герцог Бургундии сказал правду: у Ричарда было не так много своих войск, потому что в гарнизоне Акры остались его вассалы и верные ему войска. Король Английский не привык смотреть по сторонам, и утром, когда к нему подошел граф Раймон с недобрым известием, уже сидел в седле. К графу Ричард повернулся весьма неохотно, потому что Львиное Сердце был уже весь во власти мыслей о предстоящем сражении. Но когда король Англии услышал об уходе бургундских войск, он буквально слетел с седла.
– Герефорд! – завопил Ричард. – Герефорд!
Дик обернулся, пожал плечами, кинул повод своего коня Трагерну, который наконец-то научился правильно исполнять обязанности оруженосца, и неторопливо подошел к государю.
– Герефорд, ты говорил мне о герцоге. – Король стащил шлем и смотрел на молодого рыцаря прищурив глаза, со злобой, словно это он был во всем виноват. – Ты подслушал какой-то разговор? Прочел какое-то письмо? Что?
Ричард приоткрыл рот, желая спросить еще что-то, и по выражению лица Дик догадался что, но покосился на Раймона и промолчал.
– Я просто видел его глаза. То, как он смотрел на вас.
– Почему не сказал мне сразу?
– Я сказал.
– Шатер мне! – приказал Ричард. Швырнул шлем в своего оруженосца (едва не убил его, но юноша успел увернуться и отделался шишкой на лбу) и, вспомнив о вежливости, кивком поблагодарил графа Тулузского.
Чтобы перестроиться, войскам понадобилось время. Солдаты также должны были запастись водой – если не для себя, то хотя бы для лошадей, которых не интересовали ни слава, ни предательство, ни обида и ярость короля Англии или герцога Бургундии. Лошадям требовались вода и овес, и только, но зато как минимум два раза в день.
– Герефорд, ты знал, что бургундец предаст меня.
– Нет, ваше величество. Откуда мне было знать?
В шатер, раскинутый очень быстро, слуги принесли два кресла и столик, подали вино, фрукты, отобранные у местных жителей в Бетанополисе, тонко нарезанное горячее мясо и сыр на плетеном подносе.
– Но ты спросил меня. – Ричард пощелкал пальцами, ища подходящее слово. – Не помню, как именно... Что-то вроде справлюсь ли я без Гуго и его войска...
– Наверное, я угадал.
– Когда имеешь дело с тобой, Уэбо, нельзя быть уверенным, что случайность действительно случайна. Очень вовремя ты угадал.
– На этот раз...
– Я слышал, да. Довольно. Я не об этом хотел с тобой поговорить. Не о твоей удивительной прозорливости. Я хотел у тебя спросить: то, что говорил я, ты тоже помнишь?
– Конечно, государь.
– Очень хорошо. – Ричард жадно припал к кубку. Осушил, поставил на стол, вытер рот. – Я хочу, чтоб мысль о предательстве больше никому не могла прийти в голову. Думаю, если пример бургундца будет достаточно убедителен... – Он пощелкал пальцами. – Впрочем, думаю, ты и сам понимаешь.
– Да, ваше величество.
– Вот и делай. Все просто. Он, само собой, должен умереть. Так, чтоб никто не мог сказать, будто эта смерть – насильственна. Но, думаю, каждый поймет. Тебе понятно?
Дик поднял глаза, и кристально ясный взгляд снова встретился с затуманенным, темным. В какой-то миг внук Жоффруа Анжуйского показался рыцарю-магу очень похожим на Далхана Рэил.
– Да, государь.
– Вот и делай.
– Я не могу, государь.
Король Английский нахмурился.
– В чем дело? – Он с легким презрением поджал полные губы. – Что, опять возьмешься за свои душеспасительные разговоры? Словно не рыцарь, а капуцин. На этот раз не трать силы зря. Ты будешь просить за предателя, а это бессмысленно.
– Я не буду ни за кого просить. Мне наплевать на герцога Бургундского. Но я не палач, государь.
Ричард откинулся на спинку кресла и захохотал.
– Допустим. Но ты маг. И твой дар снова может сослужить мне службу. Сделай с бургундцем что-нибудь эдакое.
– Не стану, – холодно ответил Дик.
Король взглянул на него, чуть прищурив глаза, и рыцарь-маг понял, что шагает по самой кромке жизни и смерти. Ему пришло в голову, что не стоит, пожалуй, произносить подобных слов, когда говоришь с королем.
– Почему?
– Я не смогу.
– Как так не сможешь?
– Я не умею умерщвлять на расстоянии, да еще, чтоб было похоже на естественную смерть.
– Неужели не сможешь наслать на него понос, чтоб его несло недельку-другую? Это же много проще, чем огненные шарики кидать, разве нет?
Дик дернул плечом.
– Нет, государь.
– Не можешь?
– Не могу. Я воин, для меня куда проще брать города.
Король поднялся с кресла и налил себе вина. Обошел столик. Помолчал.
– Ладно, – сказал он рассеянно. – Найду другого колдуна.
Глава 19
Поэтому вопрос, стоит или не стоит идти к Иерусалиму, не стали обсуждать. Обсуждали другое: сколько гарнизона оставить в Акре, сколько войск взять с собой, сколько съестных припасов нагрузить на корабли? А Герефорд, который сидел рядом с Ричардом и посматривал по сторонам, заметил взгляд герцога Гуго Бургундского. Недобрый взгляд и направленный – вне всяких сомнений – на короля Англии.
На следующий же день первые отряды выступили из Акры в Яффу, откуда и собирались свернуть в глубь страны, к Иерусалиму.
– Ты отправишься со мной, Герефорд, – приказал Ричард Львиное Сердце. – И на этот раз, уж будь добр, не бери с собой невесту. Нечего бабе делать в таком опасном походе.
– Да, ваше величество.
– Ты смелый рыцарь. Пожалуй, отдам тебе еще сотню солдат из отрядов Йорка – все равно их надо кому-то поручить. – Король Английский рассмеялся и хлопнул Дика по плечу. – Ну-ну, нечего так огорчаться. Как только возьмем Иерусалим и его окрестности, я прикажу перевезти дам в Святой Город и устроить турнир. Ты не успеешь соскучиться без своей прелестной Анны.
Дик, думавший только о том, что на время похода останется без удивительной магии своей невесты и без ее лука, бьющего в цель с поразительной точностью, даже поморщился. Но ничего не возразил. Только, помедлив, спросил:
– Допустим, герцог Бургундский не пойдет с вами. Разве вы справитесь без него, ваше величество? Без него, его войск и других баронов, которые держат его руку?
Король нахмурился.
– Почему это он может не пойти со мной?
Дик лишь развел руками.
– Ты что-то слышал? Что-то видел?
– Нет, государь.
– Я тебе вот что скажу. – Ричард приблизил свое лицо, бледное, озаренное мрачным светом глаз, на мгновение показавшихся молодому рыцарю глазами одержимого. – Если он это сделает, он пожалеет.
Дик слегка улыбнулся и промолчал, как всегда.
Вечером, у костра, где граф Герефорд устроился с Трагерном и Джорджем Элдли, попросившимся под его начало, когда убили графа Бёгли («Может, уделишь мне деревеньку в своем Герефорде? Буду твоим вассалом...» – шутил Джордж), царило оживление. Элдли расспрашивал друга о Лефкосии и Килани и дивился, как ему удалось найти дорогу в пещерах.
– Да я бы под землю ни за что не сунулся. Заплутать там – легче легкого. Под землей ничего не указывает направления. Заблудишься – и глодай мох да камни, пока не помрешь. Дело известное.
Трагерн лениво пошевелился.
– В подводных озерах, между прочим, и рыба водится. Слепая. Так что ее насаживать на копье – дело нетрудное, – сказал друид.
– Нет уж, спасибо... Неужели ты дорогу знал, Дик? Откуда?
– Нет, не знал.
– Тогда как?
– Мы с Анной чувствовали направление. Знаешь, таким чутьем иногда обладают охотники. Те, кто всю жизнь по лесам.
– Но они чувствуют направление только в лесу!
– А кому-то особенно везет, и они чувствуют направление везде.
– Например, я.
Из темноты выступила темная фигура щуплого подростка в низко надвинутом на брови подшлемнике. Свет костра заиграл на маслянисто поблескивающих кольцах кольчуги, на пряжках широкого пояса, осветил скуластое нежное лицо без признаков усов или бороды. Дик вскочил, в какой-то момент даже он сомневался, не показалось ли ему. Но в любом случае он узнал Серпиану первым и, топнув ногой, воскликнул:
– Черт возьми, что ты тут делаешь?
– Кажется, ты сам учил меня не чертыхаться, – капризно сказала она, и в этот момент женщину в ней узнали все остальные – и Трагерн, и Элдли, и оба сотника, служивших Герефорду еще с Лефкосии (третьего, нового, молодой граф к своему костру пока не приглашал).
Мужчины вскочили все как один, один из сотников вполголоса выругался.
– Захлопни пасть, – не оборачиваясь, приказал Дик. Шагнул к невесте и стащил с ее головы подшлемник. Так и есть: под ним обнаружились коротко подстриженные волосы. – Что случилось, Ана?
– Ничего. Просто соскучилась одна.
– Я просил тебя остаться в Акре.
– Я помню. А если у тех баронов, которые стоят в гарнизоне, появятся вполне естественные желания...
– Не понял.
– Ну представь, ко мне начнут лезть, я начну руки обрывать... Думаешь, это никого не наведет на мысль, что девушка какая-то необычная?
– Руки обрывать буду я, – прищурившись, ответил Герефорд. – Кому?
Оба сотника, переглянувшись, отступили в темноту и оставили пару выяснять отношения. Трагерн и Элдли не шевельнулись, но лишь потому, что воспринимали любые проблемы Дика и его невесты как свои собственные.
– То есть мне следовало спокойно давать себя насиловать и ждать, пока ты явишься из похода обрывать руки. Я правильно поняла?
– Кто пытался тебя изнасиловать?
– Никто. И пока не пытался. Мне не хотелось проверять, соберется или нет.
– Кто?!
– Не скажу, – ответила Серпиана, холодно и очень твердо глядя в лицо жениху. – Хватит беситься! Я не беззащитная девчонка, над которой надо дрожать. Но я не хочу создавать лишних проблем ни себе, ни тебе. Поверь, мне куда безопаснее в походе с тобой, чем одной в Акре. Не волнуйся, король не узнает ни о чем. Я вполне сойду за юношу.
– Если не будешь разговаривать так жеманно, – проворчал друид.
– Захлопни пасть, Трагерн.
– Хорошо получается, – спокойно сказал Дик. – Только не переигрывай. С рыцарями так лучше не разговаривать.
– Он не рыцарь.
Герефорд кивнул. Он и сам не понимал, почему воспринимает происходящее с облегчением.
– Где взяла доспех? – спросил он, осматривая ее с головы до ног.
Кольчуга на ней была легкая, с короткими рукавами, не доходящими до локтя. Наручи простенькие, кожаные, укрепленные металлическими полосками, ни наплечников, ни нагрудника... Это правильно, у юноши-оруженосца вряд ли может оказаться хороший доспех. Кольчужка – уже слишком хорошо. Широкий пояс, на котором висит узкий и длинный меч и еще кинжал, затянут на слишком тонкой талии.
– Выиграла.
– А если серьезно?
– Нашла... – Она слегка приподняла бровь и стала похожа на любопытного щенка. – Ни у тебя, ни у меня не будет из-за этого проблем. Не надо так волноваться.
– Я и не волнуюсь. – Он махнул ей рукой, показал на край постеленного плаща. – Садись... Хорошо, оставайся. Только королю на глаза не попадайся.
– Почему? – наивно спросила она.
– Потому, что его величество Ричард Львиное Сердце иной раз не прочь затащить к себе в постель хорошеньких мальчиков, – сказал Элдли. – Ты сейчас как раз в его вкусе. Думаю, тебе это не понравится.
– Элдли!
– Ладно-ладно, не собираюсь пугать твою девушку, но...
– Элдли, хватит!
– Он что, правду говорит? – Серпиана испуганно, но и с долей любопытства посмотрела на Дика. – Он что...
– Ну о короле многое говорят, – неохотно ответил Герефорд. – Говорят, что Ричард не слишком жалует женщин.
– Скажем так, вообще не любит, – поправил Джордж. – Ну сам посуди: королева Беренгера не уродина, женщина вполне ничего себе, есть за что ухватить. А он ее почти не посещает. Бежит от нее, как от чумы. Эй, Дик, разве ты забудешь сразу после первой брачной ночи о жене, которую еще не попробовал по-всякому?
– Может, она ему просто не нравится. По-моему, королева – дура, – бросил Трагерн.
– Она не больше дура, чем остальные женщины, – упорствовал Джордж. – Но тем не менее... Сам понимаешь.
– Может, король и шалит иногда не так, как подобает мужчине, – не обращая внимания на Джорджа, сказал Герефорд. – Но с женщинами он тоже развлекается. И доказательство тому – его незаконные дети.
– А ты уверен, что это его дети? – снова вклинился Элдли. – Ты хоть парочку его бастардов можешь назвать?
– Могу. Фульк де Сен-Поль и Филипп де Коньяк. Тот, который недавно женился на Амелии д'Ансени. Он ею еще хвастался на турнире в Бургундии. Богатая наследница... Помнишь?
– Помнить-то помню...
– Ну вот и хватит об этом. А тебе, Трагерн, советую не называть королеву дурой, особенно в присутствии посторонних, пусть даже ты им доверяешь. Иначе можешь лишиться языка. Если даже король и разделяет твое мнение о королеве, он, думаю, оскорбится. Поскольку решит, что нарушено его особое право называть жену как ему вздумается. Не боишься за свой язык, Джон?
– Нет. Другой отрастет.
Дик фыркнул и отмахнулся. Друид смотрел угрюмо, исподлобья, но, кажется, вовсе не злился. Серпиана, которая присела на край плаща так грациозно, что, пожалуй, только глупец не признал бы в ней женщины, смотрела на обоих с улыбкой.
– Кстати, где твой шлем?
– Там, во вьючной сумке.
– А где твой конь?
– У коновязи, конечно. Где же еще?
– И там же шлем?
– А что, кто-то может напасть на меня посреди франкского лагеря?
Дик рассмеялся:
– Разве что я... Но, конечно, я этого делать не буду. А то обо мне будут думать так же, как и о короле.
Трагерн захохотал, Элдли тоже.
– Хорошо, а щит?
– Мне щит ни к чему.
– Родная, прошу, в бою держись поближе ко мне. – Но тут он вспомнил, что в бою, как правило, оказывается в самом опасном месте схватки, и поспешил поправиться. – Нет, наоборот. Держись лучше подальше от меня. А если б ты согласилась вообще не лезть в схватку...
Она лукаво улыбнулась. Отобрала у него подшлемник и натянула на голову. И сразу стала похожа на юношу куда больше, чем с непокрытой головой.
– Я всегда буду рядом с тобой. И в бою, и вне боя. – Она покачала головой. – Знаешь, тебе должно быть стыдно совсем не верить в меня. Я же показывала, что я могу.
– Да. А я, к сожалению, видел тебя мертвой, – прошептал он. – Будь осторожна, ладно?
– Обещаю.
От Яффы бодрым маршем прошли через пыльные скалы и песок сирийской пустыни, где росли только редкие кустики черной акации, через бедные селения, выстроенные из того материала, который попался под руку, и потому почти совсем невидимые в этом царстве серого и бледно-рыжего. Мелкий песок забивался в износившиеся сапоги, под наручи, даже в волосы, скрытые подшлемником. Песок был на губах и в горле, и оттого пить хотелось в три раза чаще. Здесь уже не было соленого морского ветра, ласкающего обожженную и загрубевшую кожу щек.
Зато был песок, в котором вязнешь по щиколотку, и острые камни на скалах, уязвлявшие ногу даже сквозь подошву из грубой бычьей кожи. Но солдаты шли. Солдат всегда идет туда, куда ему приказывают идти, особенно если в конце пути – богатый город, который можно будет грабить. Коням приходилось тяжелее, чем людям. Они шли лишь потому, что их вели люди, да еще потому, что о лошадях заботились больше, чем о солдатах. Для животных всегда было вдоволь воды и овса.
Шли, почти не останавливаясь, не палили костров по ночам, спали вполглаза, а утром, стоило небу лишь чуть посветлеть, отправлялись дальше. Ночи летом короткие, так что отдохнуть удавалось не больше трех часов. Остановились лишь у Бетанополиса – сирийского названия городка Дик не смог узнать, – всего в пяти милях от Иерусалима. Святой город был еще не виден – между ним и Бетанополисом была гора, поросшая чахлыми финиковыми пальмами и низенькими мандаринами. Не обращая внимания на целую армию чужаков, крестьяне из окрестных поселений трудились на полях и в рощах. Ни одна травинка здесь не вырастала сама, если ее не поливать, не ухаживать за ней, и у местных было слишком много забот, чтоб обращать внимание на очередное нашествие.
В Бетанополисе задержались лишь потому, что королю надо было решить, кто именно пойдет первым, а кто – последним. В авангарде было опасно, но солдат, захвативший город первым, получал золотую монету, а полководец, сделавший то же самое, – всю славу. В арьергарде человек рисковал меньше, но зато мог остаться с носом. И поскольку Ричард был уверен, что в Иерусалиме почти нет вражеских войск, он заявил, что его армия и возглавит поход. Покосился на герцога Бургундского, вспомнил слова своего любимчика Герефорда – и отправил его в арьергард.
– Разве не понятно, что все это означает? – вопил, оставшись со своими сторонниками, Гуго. – Известное дело, раз наш государь, король Франции, возвратился на родину, а весь цвет его рыцарства остался здесь, король Английский оказался главой всего войска. У него меньше людей, чем у всех нас, подданных короля Филиппа Августа, но если город будет захвачен, будут говорить: его взял Ричард Львиное Сердце. Ни Франции, ни нам, благородным французам, не достанется и частички славы. – Он оглядел всех баронов, присутствующих в его шатре. – И зачем это нам надо?
Большинство ответило гулом согласия.
– Сами посудите, – продолжал возмущаться герцог Бургундский. – Подумайте, что будут говорить о нашем короле! Что он бежал из Сирии накануне самой великой победы, что он испугался призраков, и это станет его позором. Никому нет дела до того, что наш король отбыл во Францию по очень важному делу. Скажут, что он бежал! Черни дай только повод позлословить. Чернь ничего не знает об искусстве войны, зато всегда осмеливается судить. Но поскольку наш король – это наше королевство, упрек будет брошен и нам! Нам, хотя мы будем биться и кто-то из нас даже может погибнуть в этом бою. Неважно, кто первым поднимется на стены Святого города – англичанин или француз, – будут говорить, что Иерусалим завоевал король Англии. Король Английский! А о нашем короле будут говорить, что он бежал, и о нас, доблестных воинах, станут говорить то же самое!
Рыцари переглянулись.
– Но разве важно, кто именно захватит Святой город? – осторожно произнес один из них, Раймон VI де Раург, граф Тулузский, который, конечно, прекрасно понимал, что это очень даже важно, но предпочитал сохранять дружеские отношения с королем Английским как самым могущественным сувереном Европы и надеялся от него кое-что получить. – Иерусалим должен оказаться в руках христиан любой ценой, разве не так?
Гуго поморщился. Вопрос был неприятным, и он подумал, что Раймон Тулузский никогда ему не нравился.
– Если графу Тулузскому и в самом деле нет никакого дела, кого станут считать освободителем Иерусалима, он может встать под знамена Львиного Сердца. Слава и позор графа Тулузского – это его личное дело. Но, как мне кажется, граф кривит душой. Его радение о христианской вере выглядит странно. Всем известно, что Тулуза отдает предпочтение скорее еретической альбигойской службе, нежели доброй христианской мессе.
Раймон вскочил. Он был довольно молод, весьма красив и горяч, как большинство французов-южан. Завитки длинных темных волос, упавшие прямо на карие глаза, сделали их почти черными, потому и казалось, что граф вне себя от гнева.
– Сударь, вам следовало бы следить за своими словами!
– Да всем известно, что альбигойцы поклоняются дьяволу! И что все лангедокцы, от графа до последнего золотаря, каждый день выстаивают их сатанинские службы!
– Что-о?! Ты на что намекаешь, содомит?
Поднявшийся шум заглушил выкрики герцога Бургундского и графа Тулузского. Баронам дай только повод, и вот они уже перемывают друг другу косточки, едва помня, с чего все началось. За Раймона, разумеется, встали все его вассалы – и Рурж, и Мелгюи, и Фо, и остальные.
Закончилась ссора тем, что Раймон вышел из шатра Гуго, швырнув на пол серебряный кубок, из которого пил в гостях. За ним потянулись все его вассалы. «Бургундцы», то есть те, кто ничего не ожидал для себя от короля Английского, были всецело согласны с Гуго. Они, впрочем, тоже разошлись, но по иной причине, чем оскорбленный граф Тулузский. Если было нужно, они умели действовать очень быстро, и к рассвету под Бетанополисом не было большей части франкского войска.
Герцог Бургундии сказал правду: у Ричарда было не так много своих войск, потому что в гарнизоне Акры остались его вассалы и верные ему войска. Король Английский не привык смотреть по сторонам, и утром, когда к нему подошел граф Раймон с недобрым известием, уже сидел в седле. К графу Ричард повернулся весьма неохотно, потому что Львиное Сердце был уже весь во власти мыслей о предстоящем сражении. Но когда король Англии услышал об уходе бургундских войск, он буквально слетел с седла.
– Герефорд! – завопил Ричард. – Герефорд!
Дик обернулся, пожал плечами, кинул повод своего коня Трагерну, который наконец-то научился правильно исполнять обязанности оруженосца, и неторопливо подошел к государю.
– Герефорд, ты говорил мне о герцоге. – Король стащил шлем и смотрел на молодого рыцаря прищурив глаза, со злобой, словно это он был во всем виноват. – Ты подслушал какой-то разговор? Прочел какое-то письмо? Что?
Ричард приоткрыл рот, желая спросить еще что-то, и по выражению лица Дик догадался что, но покосился на Раймона и промолчал.
– Я просто видел его глаза. То, как он смотрел на вас.
– Почему не сказал мне сразу?
– Я сказал.
– Шатер мне! – приказал Ричард. Швырнул шлем в своего оруженосца (едва не убил его, но юноша успел увернуться и отделался шишкой на лбу) и, вспомнив о вежливости, кивком поблагодарил графа Тулузского.
Чтобы перестроиться, войскам понадобилось время. Солдаты также должны были запастись водой – если не для себя, то хотя бы для лошадей, которых не интересовали ни слава, ни предательство, ни обида и ярость короля Англии или герцога Бургундии. Лошадям требовались вода и овес, и только, но зато как минимум два раза в день.
– Герефорд, ты знал, что бургундец предаст меня.
– Нет, ваше величество. Откуда мне было знать?
В шатер, раскинутый очень быстро, слуги принесли два кресла и столик, подали вино, фрукты, отобранные у местных жителей в Бетанополисе, тонко нарезанное горячее мясо и сыр на плетеном подносе.
– Но ты спросил меня. – Ричард пощелкал пальцами, ища подходящее слово. – Не помню, как именно... Что-то вроде справлюсь ли я без Гуго и его войска...
– Наверное, я угадал.
– Когда имеешь дело с тобой, Уэбо, нельзя быть уверенным, что случайность действительно случайна. Очень вовремя ты угадал.
– На этот раз...
– Я слышал, да. Довольно. Я не об этом хотел с тобой поговорить. Не о твоей удивительной прозорливости. Я хотел у тебя спросить: то, что говорил я, ты тоже помнишь?
– Конечно, государь.
– Очень хорошо. – Ричард жадно припал к кубку. Осушил, поставил на стол, вытер рот. – Я хочу, чтоб мысль о предательстве больше никому не могла прийти в голову. Думаю, если пример бургундца будет достаточно убедителен... – Он пощелкал пальцами. – Впрочем, думаю, ты и сам понимаешь.
– Да, ваше величество.
– Вот и делай. Все просто. Он, само собой, должен умереть. Так, чтоб никто не мог сказать, будто эта смерть – насильственна. Но, думаю, каждый поймет. Тебе понятно?
Дик поднял глаза, и кристально ясный взгляд снова встретился с затуманенным, темным. В какой-то миг внук Жоффруа Анжуйского показался рыцарю-магу очень похожим на Далхана Рэил.
– Да, государь.
– Вот и делай.
– Я не могу, государь.
Король Английский нахмурился.
– В чем дело? – Он с легким презрением поджал полные губы. – Что, опять возьмешься за свои душеспасительные разговоры? Словно не рыцарь, а капуцин. На этот раз не трать силы зря. Ты будешь просить за предателя, а это бессмысленно.
– Я не буду ни за кого просить. Мне наплевать на герцога Бургундского. Но я не палач, государь.
Ричард откинулся на спинку кресла и захохотал.
– Допустим. Но ты маг. И твой дар снова может сослужить мне службу. Сделай с бургундцем что-нибудь эдакое.
– Не стану, – холодно ответил Дик.
Король взглянул на него, чуть прищурив глаза, и рыцарь-маг понял, что шагает по самой кромке жизни и смерти. Ему пришло в голову, что не стоит, пожалуй, произносить подобных слов, когда говоришь с королем.
– Почему?
– Я не смогу.
– Как так не сможешь?
– Я не умею умерщвлять на расстоянии, да еще, чтоб было похоже на естественную смерть.
– Неужели не сможешь наслать на него понос, чтоб его несло недельку-другую? Это же много проще, чем огненные шарики кидать, разве нет?
Дик дернул плечом.
– Нет, государь.
– Не можешь?
– Не могу. Я воин, для меня куда проще брать города.
Король поднялся с кресла и налил себе вина. Обошел столик. Помолчал.
– Ладно, – сказал он рассеянно. – Найду другого колдуна.
Глава 19
Иерусалим остался позади. От Бетанополиса по той же пустыне, по тем же пескам, по тем же камням солдаты прошли до Яффы, оттуда заторопились в Акру, почти не оставив по пути гарнизона. Король Английский рвался объясниться с герцогом Бургундским, причем на своей территории, то есть там, где у него больше войск. Дик, злившийся, что приходится тащиться по пустыне, не отдохнув как следует в захваченном городе, не запасшись водой и провиантом, развлекался только тем, что представлял, что именно король Англии скажет герцогу Гуго и что герцог ответит королю. При дворе Уэбо вращался уже давно, но как он ни напрягал воображение, результат получался один и тот же – базарная свара. Он догадывался, что именно так все и будет выглядеть.
Акра встретила Плантагенета и его войско без особого ликования – солдат, оставленных в гарнизоне, заставили восстанавливать порушенные в ходе штурма укрепления, что их, конечно, не радовало. На рыцарей и короля англичане, трудившиеся на укреплениях, смотрели очень хмуро. Кроме того, запаздывала галера с Кипра, груженная припасами, кроме того, на Ричарда и его вассалов не рассчитывали. Тем более не рассчитывали на их солдат. Чиновников, занимавшихся снабжением армии, предательство, конечно, не интересовало. Подразумевалось, что, по крайней мере, месяц Плантагенет проведет под Иерусалимом или в нем. А он внезапно оказался под стенами Акры.
В тот же день были опустошены все амбары и кладовые окрестных селений и городков: король желал пировать. Его не интересовали ни задержки в пути галеры с продовольствием, ни ошибки чиновников.
– Почему нет маврона? – сердито спросил король. Спросил – и свирепо покосился на своего кравчего.
Тот, торопясь оправдаться, ответил, что еще не прибыл кипрский корабль.
– Почему?
Филипп де Бассе, которого спешно вызвали отвечать за всех, вбежав в шатер, немедленно согнулся в поклоне. Он был маленький, пухлый, как пышка, но такой шустрый, что, казалось, он не ходит и не бегает, а катится, как мячик с горки.
– Государь... На Кипре беспорядки. Простолюдины восстали.
– И что же? – Недовольный король думал только о том, что он хочет темного кипрского вина, а на десерт почесать кулаки о предателя Гуго.
– Тамплиеров, которым вы доверили охрану острова, всего сотня.
– Сотня рыцарей, если не ошибаюсь, – внезапно заинтересовался Плантагенет.
Он откинулся на спинку кресла, и на губах его заиграла таинственная улыбка. Он подавлял восстания с двенадцати лет и, конечно, тут же представил себя на месте командора тамплиеров. Задумался, как бы он поступил на его месте, – и забыл о темном кипрском мавроне.
– Да, ваше величество, сотня.
– Сотня рыцарей не сможет справиться с толпой оборванцев? Мыслимое ли дело?
– Они справились с оборванцами, ваше величество. – Де Бассе позволил себе сдержанно улыбнуться. – Тамплиеры проскакали через весь остров, от Лимассола до Кирении, разогнали толпы восставших и повесили зачинщиков.
Ричард удовлетворенно покивал:
– Хорошо. Очень хорошо. Так в чем дело?
– Государь, потому и запоздала галера с провизией. Тамплиеры...
– Да-да, понимаю. Тамплиеры были заняты. Ладно, подайте бордо.
– У нас закончилось бордо, государь.
– Ладно, прочь. И подайте что есть.
Подкрепившись с дороги, государь Англии изъявил желание посетить герцога Бургундского. Приближенные прекрасно понимали, в чем дело, но все делали вид, что предстоит всего лишь визит вежливости.
Хоть Львиное Сердце оставил всех, включая молодого графа Герефорда, снаружи палатки, кричал он так, что слышал, наверное, весь лагерь. Правда, разобрать отдельные слова было сложно – очень уж громко бранились оба, но большинство и не прислушивалось. И так было понятно, о чем речь. Оруженосцы короля, его секретарь и писец, граф Монтгомери и граф Герефорд тоскливо переглядывались и ждали, когда же Плантагенету надоест браниться.
Ричарда хватило на весь вечер. Через час после заката он быстрым шагом вышел из шатра герцога Бургундского и отправился к себе, предварительно отпустив свиту и слуг. К Гуго вызвали лекаря, чтоб успокоить его и излечить головную боль.
А наутро по лагерю разнесся слух, что бургундский сеньор болен. Сперва болтали, что его недомогания – последствия гнева и ссоры, дурно отразившейся на пищеварении, но самочувствие больного не улучшалось. Потом герцог слег – поговаривали, что у него открылись старые раны. Разок Дик заметил лекаря герцога, проскользнувшего мимо него с тазиком в руках. У лекаря было скорбное лицо и опущенные долу глаза в набрякших, черепашьих веках. Он лишь на миг поднял свой взгляд на Герефорда – и снова уставился в землю, но молодой рыцарь вспомнил, что как-то видел его у шатра короля Английского. Здоровяк Ричард никогда не болел, даже маяться зубами ему не случалось ни разу в жизни, и целитель появлялся рядом с ним лишь тогда, когда враг умудрялся нанести Плантагенету рану.
Уэбо взглянул на лекаря и отвернулся. Следовало отдать должное королю Англии: если он принимал какое-то решение, то добивался его осуществления. Так или иначе, но непременно. Государь прекрасно обошелся и без колдуна. Ему хватило лекаря, за немалые, должно быть, деньги забывшего свою клятву.
Акра встретила Плантагенета и его войско без особого ликования – солдат, оставленных в гарнизоне, заставили восстанавливать порушенные в ходе штурма укрепления, что их, конечно, не радовало. На рыцарей и короля англичане, трудившиеся на укреплениях, смотрели очень хмуро. Кроме того, запаздывала галера с Кипра, груженная припасами, кроме того, на Ричарда и его вассалов не рассчитывали. Тем более не рассчитывали на их солдат. Чиновников, занимавшихся снабжением армии, предательство, конечно, не интересовало. Подразумевалось, что, по крайней мере, месяц Плантагенет проведет под Иерусалимом или в нем. А он внезапно оказался под стенами Акры.
В тот же день были опустошены все амбары и кладовые окрестных селений и городков: король желал пировать. Его не интересовали ни задержки в пути галеры с продовольствием, ни ошибки чиновников.
– Почему нет маврона? – сердито спросил король. Спросил – и свирепо покосился на своего кравчего.
Тот, торопясь оправдаться, ответил, что еще не прибыл кипрский корабль.
– Почему?
Филипп де Бассе, которого спешно вызвали отвечать за всех, вбежав в шатер, немедленно согнулся в поклоне. Он был маленький, пухлый, как пышка, но такой шустрый, что, казалось, он не ходит и не бегает, а катится, как мячик с горки.
– Государь... На Кипре беспорядки. Простолюдины восстали.
– И что же? – Недовольный король думал только о том, что он хочет темного кипрского вина, а на десерт почесать кулаки о предателя Гуго.
– Тамплиеров, которым вы доверили охрану острова, всего сотня.
– Сотня рыцарей, если не ошибаюсь, – внезапно заинтересовался Плантагенет.
Он откинулся на спинку кресла, и на губах его заиграла таинственная улыбка. Он подавлял восстания с двенадцати лет и, конечно, тут же представил себя на месте командора тамплиеров. Задумался, как бы он поступил на его месте, – и забыл о темном кипрском мавроне.
– Да, ваше величество, сотня.
– Сотня рыцарей не сможет справиться с толпой оборванцев? Мыслимое ли дело?
– Они справились с оборванцами, ваше величество. – Де Бассе позволил себе сдержанно улыбнуться. – Тамплиеры проскакали через весь остров, от Лимассола до Кирении, разогнали толпы восставших и повесили зачинщиков.
Ричард удовлетворенно покивал:
– Хорошо. Очень хорошо. Так в чем дело?
– Государь, потому и запоздала галера с провизией. Тамплиеры...
– Да-да, понимаю. Тамплиеры были заняты. Ладно, подайте бордо.
– У нас закончилось бордо, государь.
– Ладно, прочь. И подайте что есть.
Подкрепившись с дороги, государь Англии изъявил желание посетить герцога Бургундского. Приближенные прекрасно понимали, в чем дело, но все делали вид, что предстоит всего лишь визит вежливости.
Хоть Львиное Сердце оставил всех, включая молодого графа Герефорда, снаружи палатки, кричал он так, что слышал, наверное, весь лагерь. Правда, разобрать отдельные слова было сложно – очень уж громко бранились оба, но большинство и не прислушивалось. И так было понятно, о чем речь. Оруженосцы короля, его секретарь и писец, граф Монтгомери и граф Герефорд тоскливо переглядывались и ждали, когда же Плантагенету надоест браниться.
Ричарда хватило на весь вечер. Через час после заката он быстрым шагом вышел из шатра герцога Бургундского и отправился к себе, предварительно отпустив свиту и слуг. К Гуго вызвали лекаря, чтоб успокоить его и излечить головную боль.
А наутро по лагерю разнесся слух, что бургундский сеньор болен. Сперва болтали, что его недомогания – последствия гнева и ссоры, дурно отразившейся на пищеварении, но самочувствие больного не улучшалось. Потом герцог слег – поговаривали, что у него открылись старые раны. Разок Дик заметил лекаря герцога, проскользнувшего мимо него с тазиком в руках. У лекаря было скорбное лицо и опущенные долу глаза в набрякших, черепашьих веках. Он лишь на миг поднял свой взгляд на Герефорда – и снова уставился в землю, но молодой рыцарь вспомнил, что как-то видел его у шатра короля Английского. Здоровяк Ричард никогда не болел, даже маяться зубами ему не случалось ни разу в жизни, и целитель появлялся рядом с ним лишь тогда, когда враг умудрялся нанести Плантагенету рану.
Уэбо взглянул на лекаря и отвернулся. Следовало отдать должное королю Англии: если он принимал какое-то решение, то добивался его осуществления. Так или иначе, но непременно. Государь прекрасно обошелся и без колдуна. Ему хватило лекаря, за немалые, должно быть, деньги забывшего свою клятву.