Страница:
Герцог Бургундский умер через три дня, а после похорон Гуго король Английский приказал схватить лекаря, вырвать ему язык и повесить.
– Терпеть не могу эту породу, – доверительно сказал он своим приближенным. – Что ни лекарь, то отравитель.
О лекаре, разумеется, никто не сожалел.
Король постепенно собирал армию – идти на Иерусалим, и солдаты, предвидя, что ту же пустыню с чахлыми кустиками черной акации, которые даже тени не дают им придется измерить шагами в третий раз, запасались водой. Десятитысячное французское войско, оставшееся без своего предводителя, герцога Бургундского, перешло «под опеку» де Блуа лишь потому, что он первым успел заявить свои права. Растерянные французские сеньоры согласились с ним. В конце концов, почему бы и нет? Он такой же родственник Капетингов, как и все остальные...
На де Блуа произвела должное впечатление судьба бургундца, и он заверил короля Англии, что поддержит любое его начинание и что французская армия пойдет всюду, где святое христианство нуждается в ее помощи. Конечно же, у войска должен быть один предводитель, и этим предводителем пусть будет самый знатный среди них, то есть король. Кое-кто из французов ворчал, что корона еще ничего не значит и что дедушка Ричарда был таким же, как и все они, пронырливым и не слишком богатым рыцарем, которому просто повезло. Но ворчали потихоньку, так, чтоб до внука «пронырливого рыцаря» это не дошло.
Но еще одного шанса напасть на беззащитный Иерусалим у короля уже не было. Едва он собрал войско, как из Яффы прискакал измученный солдат на взмыленном коне и рассказал, что город осадили войска Саладина.
– Он же был где-то на юге! – завопил Ричард. – Он собирал войска! Неужели уже собрал?! Когда только успел!
– Я не знаю, государь, – пошатываясь, ответил гонец. Он воспаленными глазами с жадностью смотрел на запотевший от холода кувшинчик вина, разбавленного водой.
– Какого черта ты не знаешь?
– Государь, позвольте я уведу посланника? – вмешался Дик. – Он на ногах не стоит.
– Отведи... Уэбо, стой! Ты знал, что Саладин нападет на Яффу?
– Государь, я же не ясновидящий...
– Так выучись им быть, ты понял? Можешь одно, сумей и другое. Мне надоело слышать твои вечные «не умею», «не могу». Больше не желаю слышать ничего подобного, тебе ясно?
– Да, государь.
Он выволок ослабевшего солдата прочь из шатра. Да и что тут еще скажешь? Остается только согласиться.
– Такое впечатление, что, если б не король, я бы так ничему и не научился, – невесело шутил он у своего костерка, разложенного близ королевской палатки – на случай, если его величеству взбредет в голову зачем-то позвать Герефорда – или Уэбо, как он его иногда называл.
– Значит, государь поступает правильно, – сказала Серпиана.
Она сидела рядом с ним. После того как ее слегка припорошила серая пыль, а личико чуть загорело под палящим солнцем сирийской пустыни, она перестала так сильно походить на переодетую девушку, как раньше. Выглядела она теперь словно обычный смазливый четырнадцатилетний паренек, незнамо зачем отправившийся в поход. Волосы слегка отросли, стали такими же, как и у других рыцарей. У некоторых мужчин отрастала такая копна, что ее сложно было запихать в шлем, и только тогда рыцарь брался за ножницы.
Рядом с Серпианой, задумчиво ковыряясь в котелке с остатками каши, сидел Трагерн, а напротив него – Элдли. Иногда к ним присоединялись трое сотников небольшого отряда Герефорда, но на этот раз у них было слишком много работы, и четверо друзей могли поговорить свободно.
Когда Элдли стал одним из компании, Дик даже не заметил. Все произошло как-то само собой. Джордж совершенно спокойно воспринял новость, что каждый из этих троих обладает какими-то необычными способностями, за которые в ином захолустье могут и сжечь на костре – на всякий случай... А могут и не сжечь. Элдли немедленно заявил, что в особых способностях не видит ничего подозрительного, наоборот, очень рад. Уж что может пригодиться в бою – так это магия.
– Я всегда говорил: пока колдун полезен для окружающих, он хорош во всех отношениях, – сказал Джордж. – А вот когда начинает буянить, то уж тут не обессудь. Ну так ты же не начнешь! Зачем тебе это может быть нужно...
Подобное спокойное отношение к сверхъестественному было свойственно тем, кого не терзали постоянные страхи. Друидическое прошлое еще не забылось, и на колдунов ополчались лишь те, кто боялся всего вокруг, да церковники, боровшиеся за абсолютную власть над душами всех людей на свете. В который раз Дик убедился в том, что люди помнят прошлое, и друид был прав: все еще можно повернуть вспять... Если, конечно, ему удастся найти и снять печать.
– Ну так что, теперь ты будешь учиться ясновидению? – спросила улыбаясь Серпиана.
– Думаю, в этом нет необходимости. Уверен, король скоро забудет свое требование. Он просто не в духе... А что, есть соответствующие заклинания?
– Заклинания бывают любые. Другое дело, что их можно не знать или не уметь использовать. Есть даже такие, которые нельзя применять.
– Тогда зачем они нужны?
– Ну... на всякий случай.
Сами не понимая почему, мужчины переглянулись и рассмеялись.
Под Яффой они были через три дня. Французская армия двигалась по берегу, английская – на кораблях. Ветер был попутный, и англичане, как и планировали, добрались до города быстрее французов. Впрочем, Ричард был уверен, что пару дней он вполне обойдется и без подмоги. Он в нетерпении покусывал губы, глядя, как неспешно плывет мимо сирийский берег, и, кажется, не снимал кольчугу даже ночью. Спал вполглаза, а его меч и датская секира постоянно лежали рядом.
Когда Яффа показалась из-за скалы и стали видны дымки над стенами, король понял, что опоздал Город был уже захвачен – об этом говорили и стяги на угловых башенках, и пожженные франкские корабли. Он требовательно махнул своему оруженосцу и приказал подать шлем. Дик, как всегда находившийся поблизости, наклонился к страдавшему даже от легкой качки Трагерну и шепнул:
– Сиди здесь. С корабля не сходи.
– Что такое? – простонал мученик. – Ты куда собрался?
– Вслед за королем, на берег. Похоже, его величество соскучился по хорошей драке. Притом сарацины посмели взять город до его прибытия, так что государь будет крошить их в капусту. Я уж постараюсь проследить, чтоб не покрошили в капусту его самого.
– Делать тебе нечего...
– Служба такая.
– Я с тобой, – заявила Серпиана, надевая шлем. Она была в кольчуге и, кажется, подобно королю не стаскивала ее с себя ни разу за время путешествия, но по другой причине: железная рубаха прекрасно маскировала грудь.
– Осталась бы ты лучше на корабле.
– Будет странно, если оба твои оруженосца будут бить баклуши, пока ты сражаешься. Это нелогично, согласись.
– Спорить с тобой...
– Вот и не спорь!
Король Английский едва дождался, когда спустят сходни, и прогрохотал на пристань, где валялось несколько трупов да какие-то пустые бочонки. Пристань упиралась в полусгоревшие склады – как в большинстве случаев, подобные сооружения возводились как попало и потому легко горели. Король, лязгая наплечниками и нагрудником, бежал довольно неуклюже (тащить на себе восемьдесят футов доспехов – дело нелегкое) и неторопливо, потому Монтгомери, Герефорд, а потом и остальные легко догнали его. Дик попытался пристроиться спереди – и едва успел увернуться от королевской секиры.
– Назад! – гневно прорычал государь.
«Да уж, – подумал Дик. – Действительно, лучше не лезть».
Сарацины были очень заняты и потому заметили английские корабли слишком поздно. Суда шли вдоль берега, внезапно появились из-за скалы – когда редкие дозорные, наконец, обратили на это внимание, да добежали до отряда соратников, да объяснили, в чем дело, – англичане уже ворвались в западные ворота. Дозорных было совсем мало, а в одиночку или даже вдвоем закрыть тяжелые створки невозможно. Отряд сарацин как раз подбегал к воротам, когда англичане ворвались в город и накинулись на врага, размахивая мечами, булавами и шестоперами.
Воины Саладина были измотаны штурмом и уличными боями. Они устали таскать на себе доспехи, устали от жаркого солнца и яростного сопротивления франкского гарнизона. Они почти обессилели, а англичане сыпались прямо с кораблей – свежие, хорошо отдохнувшие, даже, кажется, неплохо перекусившие. Сытый солдат – почти непобедимый солдат, это известно всем. Сарацины последний раз ели ранним утром, до рассвета. То есть давно.
Франки прошли сквозь сирийцев, как нож сквозь масло. Ричард, разозленный неудачей с Иерусалимом, бунтом вассалов французского короля, неуместным, не ко времени появлением Саладина на земле, которую уже считал своей, рубился с самозабвением берсерка. Он и в самом деле был прекрасным воином, не только сильным и умелым, но и выносливым.
Отряды англичан рассыпались по улицам Яффы, вырезая попадавшихся по пути сарацин, которые, перепуганные внезапным появлением сильного вражеского войска, просто разбегались. Они что-то громко кричали, и улицы на пути короля-рыцаря стремительно пустели.
– Что они кричат? – Ричард остановился, снял шлем, оставшись в кольчужном капюшоне, надвинутом на подшлемник, и вытер лоб.
Десяток воинов немедленно подняли щиты, защищая своего государя от шальной стрелы или дротика. Среди заботливых подданных был и Дик
– Государь? – переспросил Монтгомери, решив, что обращаются к нему, но не поняв, что от него требуется.
– Герефорд, что они кричат?
Дик сосредоточился и попытался вслушаться в панические мысли бегущих людей. Образы, возникающие перед ним, были сумбурны и путаны.
– Они кричат что-то вроде «Король Английский» или «Ричард»... Нет, не так. А, вот! Они кричат: «Англичанин!»
На лице Плантагенета появилось выражение жестокой радости, как в тот день, когда он впервые услышал свое прозвище – Львиное Сердце – из уст мессинца, поднявшего бунт против чужаков. Королю Английскому так понравилось прозвище, брошенное как своеобразное оскорбление, что он даже к бунтовщику отнесся снисходительно – приказал казнить просто и без затей. Он надел шлем и махнул секирой:
– Вперед! Герефорд, веди своих людей в замок!
Войска короля Английского повалили потоками из восточных и южных ворот Яффы на внешний круг укреплений. Кто-то из дозорных все же успел добежать до военного лагеря на берегу чахлой речушки без имени, сообщить эмирам Саладина о нападении, и оттуда, гремя круглыми щитами, вскоре выходила сарацинская пехота, выбиралась конница. Впрочем, они уже никак не успевали отстоять хотя бы часть города, даже внешние укрепления были почти заняты, так что войскам оставалось лишь защищать свой лагерь.
Чужаки сбросили с невысоких валов, кое-где укрепленных каменной кладкой, последних мусульман и засели с луками на изготовку – не суйся, кто хочет жить. А вскоре над валом, защищающим город, выросла внушительная фигура в смутно знакомом Саладину шлеме, в черненых доспехах. Встревоженный султан медленно выехал из лагеря, едва сдерживая горячившегося коня. Разумеется, он хотел знать, что случилось, и эмиры притащили к нему сразу нескольких воинов, благополучно выбравшихся из города.
– Король Английский? – изумился Саладин. – Это войска Англичанина? – Он покачал головой. – И где же он сам?
– О светлейший, вот он на холме со своими людьми.
– Как! – воскликнул султан. – Такой король – и стоит пешим посреди своих людей! Это неприлично!
Он с укором покачал головой (ох уж эти христиане) и скомандовал войскам идти в атаку.
А Дик, отделившись от королевского отряда, со своими тремя сотнями направился к яффскому замку. Замок жался к скале, но, как ядрышко в орех, был включен в кольцо городских стен. Должно быть, когда-то сирийцы возле своего селения, богатеющего на морской торговле, возвели каменную крепостцу, потом замок, а потом каменные стены окружили дома и, в свою очередь, оделись несокрушимой кладкой. Камень добывали в ближайших каменоломнях, в тех же горах, на которых стоял город, а потому казалось, что замок просто вырос из скалы таким, каким он должен быть. У его стен даже сохранились остатки рва, давно засыпанного.
Ворота были захвачены англичанами с ходу, через полчаса после того, как армия Ричарда вошла в город, первый двор тоже. Но дальше пробиться не удалось. Сарацины, как собака в кость, вцепились во внутренний дворик и ни за что не желали отступить и оттуда. И то сказать, проход во внутренний дворик, к двери донжона, был довольно узок, длинен и замечательно простреливался. Ворота сарацины закрыть не смогли, потому что какой-то разъяренный англичанин в приступе священного гнева изрубил топором скобы для засова. Но зато воины султана предприимчиво навалили в самом узком месте кучу всякой дряни – поломанную телегу, дрова, какую-то мебель, остатки обгоревшего тарана – и прятались за этим валом, обстреливая нападающих из коротких, но тугих луков.
– Огня! – приказал Дик.
Лучники засуетились, стали искать паклю, смоленую пеньку, даже сухую хвою – все, что отлично горит и что можно примотать к наконечнику. Нагнувшись над вытащенной откуда-то жаровенкой, один из них мучился с кремнем и огнивом.
– Милорд! Поблизости от ворот есть лавка ароматических средств. На всю улицу воняет! – крикнул кто-то из солдат Герефорда.
– Бегом туда! – оживился молодой рыцарь, с лета поняв намек. – Тащите любое масло, какое сможете! Да, возьми с собой еще пятерых. Слышишь?
Последнее распоряжение Дик кричал уже в спину расторопному и сообразительному солдату.
Возведенное из подручных средств укрепление облили розовым, лавандовым и фиалковым маслом из удобных маленьких бочонков. Дик на мгновение вообразил лицо торговца, который, конечно, представлял себе, сколько золотых драхм сейчас погибнет в огне, и усмехнулся. Наверное, при виде такого зрелища купец покончил бы с собой. По замковому двору немедленно распространился аромат изысканных благовоний. Он становился все сильнее и сильнее и теперь, должно быть, распространился по всему городу – ветер как раз был северный и рано или поздно должен был донести запах до лагеря сарацин.
– Может, и атаковать не надо? – спросил сотник, зажимая нос. – Сейчас они там все задохнуться.
– Мы задохнемся скорее! – крикнул другой.
– Огня! – Дик повторил приказ, и в укрепление полетели стрелы с пылающими наконечниками. Пламя помедлило – и взметнулось над деревянными обломками.
С той стороны застонали и завыли – то ли от запаха, который резко усилился, то ли от жара, то ли от жадности, что гибнет такая уйма денег.
Запах и вправду усилился, но теперь он изменился – пахло еще и гарью и жирной копотью. Молодой граф Герефорд почувствовал, что у него кружится голова, и отступил назад, подальше от пылающего костра. Пламя уже вздымалось почти до самой арки сводчатого коридора. От пропитанного маслом дерева скоро ничего не осталось.
Топча сапогами тлеющие головешки, солдаты рванулись во внутренний дворик, совсем маленький – едва развернуться пяти десяткам сражающихся.
– К двери! – завопил Дик. – К двери в донжон! Скорее!
Его мгновенно поняли. Любой замок был рассчитан на несколько этапов обороны, первый у внешних ворот, второй – у внутренних, потом в переходе от большого двора к малому, потом у входа во внутренний дворик и, наконец, в донжоне, главной башне замка. Двери донжона обычно делались очень прочными, да и каждый этаж брать было сложно, но, проникнув внутрь, легче двигаться к цели. Значит, надо было овладеть крыльцом и дверью, пока последний сарацин не оказался внутри. Англичане рванулись вперед, воины султана, поняв, что они задумали (да и как было не понять, и те и другие были солдатами), встали стеной.
Дик на миг поднес к губам клинок лорда Мейдаля. Золотая полоска по долу коротко полыхнула жидким металлом – это был ответ. Меч свистнул в воздухе и врубился в первый щит. Окованный закаленной сталью деревянный круг раскололся на две половинки, словно это был капустный кочан, в который попал метательный топор. Сарацин опрокинулся назад, прямо на оружие своего товарища, и молодому рыцарю не составило труда снести тому голову, пока он не высвободил свою саблю. Оказавшись у самого каменного крыльца, Дик швырнул оружие в ножны и пальцами вцепился в выщербленный край каменной глыбы.
Какой-то сарацин размахнулся, чтобы отсечь франку пальцы, но, заметив это, рыцарь-маг мысленно швырнул ему в лицо пригоршню горячего воздуха, на миг обретшего твердость стального молота. Он не шевельнул рукой и не был уверен, что заклинание сработает, но предприимчивый мусульманин отлетел назад, слово в него угодило миниатюрное торнадо. Не стесняясь применять магию, когда речь шла о жизни, Дик повторил то же действие, несколько усилив его. На этот раз такого сокрушительного эффекта не воспоследовало, но от края каменного крыльца, куда карабкался Герефорд, отшатнулись сразу несколько сарацин.
Это дало ему возможность вскочить и снова выхватить меч.
Он сражался у самой двери и скоро вступил в нее одной ногой. Видя, что предводитель уже почти протиснулся внутрь, его солдаты активнее заработали клинками и щитами, а растерянные противники уже были не в силах оказывать им настоящего сопротивления.
Бой продолжился внутри башни, на узкой и неудобной винтовой лестнице. На каждом этаже разгорались яростные схватки, сарацины цеплялись за каждый уступ, за каждый угол. Трудней всего было драться в бойницах. Толщина стен донжона была впечатляющей – восемь футов, Дик мимоходом прикинул на глаз, убедиться он, конечно, не мог, но поспорил бы с кем угодно, что не меньше. В нишах, которые постепенно сужались к внешней части стены, где превращались в узкие бойницы, мужчинам было не развернуться. Единственное, что радовало Дика, – лестница и этажи башни почти не простреливались, и лучники стали бесполезны.
На уровне третьего этажа молодой рыцарь внезапно обнаружил, что рядом с ним рубится Серпиана. Она, запрятавшая свою новую прическу в шлем с маленькой бармой, уверенно действующая узким и легким мечом, оскалившаяся от напряжения, как никогда походила на юношу. В ее движениях, может быть, не чувствовалось опыта, но ловкость и пластичность искупали все недостатки. Казалось, она видит, что происходит у нее за спиной и с боков, и, когда откуда-то прилетела стрела, попросту увернулась от нее. Увидеть ее она не могла, и Дик догадался – она просто чувствует то, что происходит вокруг.
А вот ее меч оставлял желать лучшего. Ударом под колени она сбила одного из сарацин и принялась молотить мечом сверху. Поверженный воин извивался, пытался заслониться руками, защищенными металлическими наручами, и, чтоб он не вскочил, ей приходилось пинать его ногами в промежутках между ударами. Дику, на пару мгновений прислонившемуся к стене, чтоб отдохнуть за спинами своих солдат, стало смешно – она работала мечом как дровосек топором. Но, правда, в этой ситуации ей больше ничего и не оставалось.
Подскочивший к Серпиане рослый десятник, вооруженный настоящей нормандской секирой, замахнулся и разбил шлем сарацина вместе с головой. Ободряюще подмигнул девушке, что, впрочем, из-за шлема было почти не видно.
– Молодец, паренек. Хорошим воином будешь.
Она лишь усмехнулась.
Тесня сарацин, английские солдаты пробились к узенькой винтовой лестнице, ведущей на крышу, и там, у выбитой двери, остановились. Наверх выбрались всего трое сирийцев, и теперь они лихорадочно пытались подпереть чем-нибудь дверку. И, конечно, готовы были каждого, кто рискнет к ним сунуться, столкнуть с башни.
– Нет, мы туда не полезем, – заявил Герефорду один из десятников. – На крыше, известное дело, один неверный шаг – и ты уже летишь. Да не вверх, а вниз. Нет, не пойдет. Я не трубочист, чтоб по верхотуре лазить.
– Глупость какая, – фыркнула Серпиана. – Скорей эти сарацины полетят вниз, если кто-нибудь полезет из двери. Их придется лишь немного подтолкнуть.
– Ну ты, сопляк! – разозлился старый солдат. – Захлопни болталку! А если такой умный, вот и лезь туда сам!
– Да пожалуйста. – Она слегка пожала плечами и мигом взлетела по винтовой лестнице. С силой пнула ногой по деревянному щиту, поставленному кем-то из сарацин, чтоб закрыть проход.
– Эй, стой! – завопил Дик и кинулся за ней.
С крыши донесся вопль, деревянный щит исчез, и стало понятно: один из сарацин ненадолго стал птицей. Серпиана исчезла в узком и низеньком лазе. Молодой граф выскочил вслед за ней, изумляясь в глубине души, как быстро умудрился миновать винтовую лестницу. Не менее стремительно, чем сама девушка-змея.
Первое, что он увидел, – свою невесту, балансирующую перед одним из сарацин на краю конька, под прямым углом отходящего от остроконечной крыши. Таких коньков было три – странная выдумка того, кто строил этот замок. Конец конька нависал над бездной, которая испуганному Дику показалась неизмеримо глубокой. На Серпиане была кольчуга – тонкая, довольно легкая... Легкая в том смысле, что весила не больше двадцати пяти фунтов. Это на девушке-то, которая и сама весит не больше ста пятидесяти. Молодой рыцарь невольно зажмурился, не желая видеть, как его возлюбленная полетит на камни двора, сверху кажущегося не более миски.
А когда открыл глаза, увидел бездыханное тело сарацина, сползающее к краю. На миг оно задержалось на краю, а потом сорвалось вниз.
И тут же на Герефорда кинулся последний оставшийся враг.
Они фехтовали осторожно, словно мечи были из хрусталя и оба боялись их разбить. На самом деле мужчины не просто понимали, а ощущали всем существом, что одно-единственное неверное движение – и недолгий полет оборвется в смертной тьме. Дик чувствовал себя немного увереннее, чем его противник, потому что одной ногой стоял в прямоугольнике выхода. Но, может быть, из-за этого сарацин, с которым он рубился, чуть сильнее хотел жить. Он держался на узком кольце ровной крыши, опоясывающем шпиль. Противник Герефорда сражался с остервенением, не отступая ни на шаг.
Дик был поглощен схваткой, которая даже для победителя при одном неверном движении могла закончиться гибельно, и потому не видел, как Серпиана, легко пройдясь по коньку, спрыгнула на ровный участок крыши, неторопливо добралась до сражающихся и осторожным движением, напоминающим жест косарей, мечом подсекла сирийца под колени. Он пошатнулся и полетел вниз. Молодой рыцарь от неожиданности подался назад и вцепился в косяк низенькой дверки.
Они посмотрели друг на друга.
– Ну что? – спросила она на удивление спокойно.
– Больше не делай так, ладно? – попросил он, едва переводя дыхание.
– Как?
– Ты меня прекрасно поняла.
Он взглянул на нее строго и сдержанно, и девушка опустила глаза.
Глава 20
– Терпеть не могу эту породу, – доверительно сказал он своим приближенным. – Что ни лекарь, то отравитель.
О лекаре, разумеется, никто не сожалел.
Король постепенно собирал армию – идти на Иерусалим, и солдаты, предвидя, что ту же пустыню с чахлыми кустиками черной акации, которые даже тени не дают им придется измерить шагами в третий раз, запасались водой. Десятитысячное французское войско, оставшееся без своего предводителя, герцога Бургундского, перешло «под опеку» де Блуа лишь потому, что он первым успел заявить свои права. Растерянные французские сеньоры согласились с ним. В конце концов, почему бы и нет? Он такой же родственник Капетингов, как и все остальные...
На де Блуа произвела должное впечатление судьба бургундца, и он заверил короля Англии, что поддержит любое его начинание и что французская армия пойдет всюду, где святое христианство нуждается в ее помощи. Конечно же, у войска должен быть один предводитель, и этим предводителем пусть будет самый знатный среди них, то есть король. Кое-кто из французов ворчал, что корона еще ничего не значит и что дедушка Ричарда был таким же, как и все они, пронырливым и не слишком богатым рыцарем, которому просто повезло. Но ворчали потихоньку, так, чтоб до внука «пронырливого рыцаря» это не дошло.
Но еще одного шанса напасть на беззащитный Иерусалим у короля уже не было. Едва он собрал войско, как из Яффы прискакал измученный солдат на взмыленном коне и рассказал, что город осадили войска Саладина.
– Он же был где-то на юге! – завопил Ричард. – Он собирал войска! Неужели уже собрал?! Когда только успел!
– Я не знаю, государь, – пошатываясь, ответил гонец. Он воспаленными глазами с жадностью смотрел на запотевший от холода кувшинчик вина, разбавленного водой.
– Какого черта ты не знаешь?
– Государь, позвольте я уведу посланника? – вмешался Дик. – Он на ногах не стоит.
– Отведи... Уэбо, стой! Ты знал, что Саладин нападет на Яффу?
– Государь, я же не ясновидящий...
– Так выучись им быть, ты понял? Можешь одно, сумей и другое. Мне надоело слышать твои вечные «не умею», «не могу». Больше не желаю слышать ничего подобного, тебе ясно?
– Да, государь.
Он выволок ослабевшего солдата прочь из шатра. Да и что тут еще скажешь? Остается только согласиться.
– Такое впечатление, что, если б не король, я бы так ничему и не научился, – невесело шутил он у своего костерка, разложенного близ королевской палатки – на случай, если его величеству взбредет в голову зачем-то позвать Герефорда – или Уэбо, как он его иногда называл.
– Значит, государь поступает правильно, – сказала Серпиана.
Она сидела рядом с ним. После того как ее слегка припорошила серая пыль, а личико чуть загорело под палящим солнцем сирийской пустыни, она перестала так сильно походить на переодетую девушку, как раньше. Выглядела она теперь словно обычный смазливый четырнадцатилетний паренек, незнамо зачем отправившийся в поход. Волосы слегка отросли, стали такими же, как и у других рыцарей. У некоторых мужчин отрастала такая копна, что ее сложно было запихать в шлем, и только тогда рыцарь брался за ножницы.
Рядом с Серпианой, задумчиво ковыряясь в котелке с остатками каши, сидел Трагерн, а напротив него – Элдли. Иногда к ним присоединялись трое сотников небольшого отряда Герефорда, но на этот раз у них было слишком много работы, и четверо друзей могли поговорить свободно.
Когда Элдли стал одним из компании, Дик даже не заметил. Все произошло как-то само собой. Джордж совершенно спокойно воспринял новость, что каждый из этих троих обладает какими-то необычными способностями, за которые в ином захолустье могут и сжечь на костре – на всякий случай... А могут и не сжечь. Элдли немедленно заявил, что в особых способностях не видит ничего подозрительного, наоборот, очень рад. Уж что может пригодиться в бою – так это магия.
– Я всегда говорил: пока колдун полезен для окружающих, он хорош во всех отношениях, – сказал Джордж. – А вот когда начинает буянить, то уж тут не обессудь. Ну так ты же не начнешь! Зачем тебе это может быть нужно...
Подобное спокойное отношение к сверхъестественному было свойственно тем, кого не терзали постоянные страхи. Друидическое прошлое еще не забылось, и на колдунов ополчались лишь те, кто боялся всего вокруг, да церковники, боровшиеся за абсолютную власть над душами всех людей на свете. В который раз Дик убедился в том, что люди помнят прошлое, и друид был прав: все еще можно повернуть вспять... Если, конечно, ему удастся найти и снять печать.
– Ну так что, теперь ты будешь учиться ясновидению? – спросила улыбаясь Серпиана.
– Думаю, в этом нет необходимости. Уверен, король скоро забудет свое требование. Он просто не в духе... А что, есть соответствующие заклинания?
– Заклинания бывают любые. Другое дело, что их можно не знать или не уметь использовать. Есть даже такие, которые нельзя применять.
– Тогда зачем они нужны?
– Ну... на всякий случай.
Сами не понимая почему, мужчины переглянулись и рассмеялись.
Под Яффой они были через три дня. Французская армия двигалась по берегу, английская – на кораблях. Ветер был попутный, и англичане, как и планировали, добрались до города быстрее французов. Впрочем, Ричард был уверен, что пару дней он вполне обойдется и без подмоги. Он в нетерпении покусывал губы, глядя, как неспешно плывет мимо сирийский берег, и, кажется, не снимал кольчугу даже ночью. Спал вполглаза, а его меч и датская секира постоянно лежали рядом.
Когда Яффа показалась из-за скалы и стали видны дымки над стенами, король понял, что опоздал Город был уже захвачен – об этом говорили и стяги на угловых башенках, и пожженные франкские корабли. Он требовательно махнул своему оруженосцу и приказал подать шлем. Дик, как всегда находившийся поблизости, наклонился к страдавшему даже от легкой качки Трагерну и шепнул:
– Сиди здесь. С корабля не сходи.
– Что такое? – простонал мученик. – Ты куда собрался?
– Вслед за королем, на берег. Похоже, его величество соскучился по хорошей драке. Притом сарацины посмели взять город до его прибытия, так что государь будет крошить их в капусту. Я уж постараюсь проследить, чтоб не покрошили в капусту его самого.
– Делать тебе нечего...
– Служба такая.
– Я с тобой, – заявила Серпиана, надевая шлем. Она была в кольчуге и, кажется, подобно королю не стаскивала ее с себя ни разу за время путешествия, но по другой причине: железная рубаха прекрасно маскировала грудь.
– Осталась бы ты лучше на корабле.
– Будет странно, если оба твои оруженосца будут бить баклуши, пока ты сражаешься. Это нелогично, согласись.
– Спорить с тобой...
– Вот и не спорь!
Король Английский едва дождался, когда спустят сходни, и прогрохотал на пристань, где валялось несколько трупов да какие-то пустые бочонки. Пристань упиралась в полусгоревшие склады – как в большинстве случаев, подобные сооружения возводились как попало и потому легко горели. Король, лязгая наплечниками и нагрудником, бежал довольно неуклюже (тащить на себе восемьдесят футов доспехов – дело нелегкое) и неторопливо, потому Монтгомери, Герефорд, а потом и остальные легко догнали его. Дик попытался пристроиться спереди – и едва успел увернуться от королевской секиры.
– Назад! – гневно прорычал государь.
«Да уж, – подумал Дик. – Действительно, лучше не лезть».
Сарацины были очень заняты и потому заметили английские корабли слишком поздно. Суда шли вдоль берега, внезапно появились из-за скалы – когда редкие дозорные, наконец, обратили на это внимание, да добежали до отряда соратников, да объяснили, в чем дело, – англичане уже ворвались в западные ворота. Дозорных было совсем мало, а в одиночку или даже вдвоем закрыть тяжелые створки невозможно. Отряд сарацин как раз подбегал к воротам, когда англичане ворвались в город и накинулись на врага, размахивая мечами, булавами и шестоперами.
Воины Саладина были измотаны штурмом и уличными боями. Они устали таскать на себе доспехи, устали от жаркого солнца и яростного сопротивления франкского гарнизона. Они почти обессилели, а англичане сыпались прямо с кораблей – свежие, хорошо отдохнувшие, даже, кажется, неплохо перекусившие. Сытый солдат – почти непобедимый солдат, это известно всем. Сарацины последний раз ели ранним утром, до рассвета. То есть давно.
Франки прошли сквозь сирийцев, как нож сквозь масло. Ричард, разозленный неудачей с Иерусалимом, бунтом вассалов французского короля, неуместным, не ко времени появлением Саладина на земле, которую уже считал своей, рубился с самозабвением берсерка. Он и в самом деле был прекрасным воином, не только сильным и умелым, но и выносливым.
Отряды англичан рассыпались по улицам Яффы, вырезая попадавшихся по пути сарацин, которые, перепуганные внезапным появлением сильного вражеского войска, просто разбегались. Они что-то громко кричали, и улицы на пути короля-рыцаря стремительно пустели.
– Что они кричат? – Ричард остановился, снял шлем, оставшись в кольчужном капюшоне, надвинутом на подшлемник, и вытер лоб.
Десяток воинов немедленно подняли щиты, защищая своего государя от шальной стрелы или дротика. Среди заботливых подданных был и Дик
– Государь? – переспросил Монтгомери, решив, что обращаются к нему, но не поняв, что от него требуется.
– Герефорд, что они кричат?
Дик сосредоточился и попытался вслушаться в панические мысли бегущих людей. Образы, возникающие перед ним, были сумбурны и путаны.
– Они кричат что-то вроде «Король Английский» или «Ричард»... Нет, не так. А, вот! Они кричат: «Англичанин!»
На лице Плантагенета появилось выражение жестокой радости, как в тот день, когда он впервые услышал свое прозвище – Львиное Сердце – из уст мессинца, поднявшего бунт против чужаков. Королю Английскому так понравилось прозвище, брошенное как своеобразное оскорбление, что он даже к бунтовщику отнесся снисходительно – приказал казнить просто и без затей. Он надел шлем и махнул секирой:
– Вперед! Герефорд, веди своих людей в замок!
Войска короля Английского повалили потоками из восточных и южных ворот Яффы на внешний круг укреплений. Кто-то из дозорных все же успел добежать до военного лагеря на берегу чахлой речушки без имени, сообщить эмирам Саладина о нападении, и оттуда, гремя круглыми щитами, вскоре выходила сарацинская пехота, выбиралась конница. Впрочем, они уже никак не успевали отстоять хотя бы часть города, даже внешние укрепления были почти заняты, так что войскам оставалось лишь защищать свой лагерь.
Чужаки сбросили с невысоких валов, кое-где укрепленных каменной кладкой, последних мусульман и засели с луками на изготовку – не суйся, кто хочет жить. А вскоре над валом, защищающим город, выросла внушительная фигура в смутно знакомом Саладину шлеме, в черненых доспехах. Встревоженный султан медленно выехал из лагеря, едва сдерживая горячившегося коня. Разумеется, он хотел знать, что случилось, и эмиры притащили к нему сразу нескольких воинов, благополучно выбравшихся из города.
– Король Английский? – изумился Саладин. – Это войска Англичанина? – Он покачал головой. – И где же он сам?
– О светлейший, вот он на холме со своими людьми.
– Как! – воскликнул султан. – Такой король – и стоит пешим посреди своих людей! Это неприлично!
Он с укором покачал головой (ох уж эти христиане) и скомандовал войскам идти в атаку.
А Дик, отделившись от королевского отряда, со своими тремя сотнями направился к яффскому замку. Замок жался к скале, но, как ядрышко в орех, был включен в кольцо городских стен. Должно быть, когда-то сирийцы возле своего селения, богатеющего на морской торговле, возвели каменную крепостцу, потом замок, а потом каменные стены окружили дома и, в свою очередь, оделись несокрушимой кладкой. Камень добывали в ближайших каменоломнях, в тех же горах, на которых стоял город, а потому казалось, что замок просто вырос из скалы таким, каким он должен быть. У его стен даже сохранились остатки рва, давно засыпанного.
Ворота были захвачены англичанами с ходу, через полчаса после того, как армия Ричарда вошла в город, первый двор тоже. Но дальше пробиться не удалось. Сарацины, как собака в кость, вцепились во внутренний дворик и ни за что не желали отступить и оттуда. И то сказать, проход во внутренний дворик, к двери донжона, был довольно узок, длинен и замечательно простреливался. Ворота сарацины закрыть не смогли, потому что какой-то разъяренный англичанин в приступе священного гнева изрубил топором скобы для засова. Но зато воины султана предприимчиво навалили в самом узком месте кучу всякой дряни – поломанную телегу, дрова, какую-то мебель, остатки обгоревшего тарана – и прятались за этим валом, обстреливая нападающих из коротких, но тугих луков.
– Огня! – приказал Дик.
Лучники засуетились, стали искать паклю, смоленую пеньку, даже сухую хвою – все, что отлично горит и что можно примотать к наконечнику. Нагнувшись над вытащенной откуда-то жаровенкой, один из них мучился с кремнем и огнивом.
– Милорд! Поблизости от ворот есть лавка ароматических средств. На всю улицу воняет! – крикнул кто-то из солдат Герефорда.
– Бегом туда! – оживился молодой рыцарь, с лета поняв намек. – Тащите любое масло, какое сможете! Да, возьми с собой еще пятерых. Слышишь?
Последнее распоряжение Дик кричал уже в спину расторопному и сообразительному солдату.
Возведенное из подручных средств укрепление облили розовым, лавандовым и фиалковым маслом из удобных маленьких бочонков. Дик на мгновение вообразил лицо торговца, который, конечно, представлял себе, сколько золотых драхм сейчас погибнет в огне, и усмехнулся. Наверное, при виде такого зрелища купец покончил бы с собой. По замковому двору немедленно распространился аромат изысканных благовоний. Он становился все сильнее и сильнее и теперь, должно быть, распространился по всему городу – ветер как раз был северный и рано или поздно должен был донести запах до лагеря сарацин.
– Может, и атаковать не надо? – спросил сотник, зажимая нос. – Сейчас они там все задохнуться.
– Мы задохнемся скорее! – крикнул другой.
– Огня! – Дик повторил приказ, и в укрепление полетели стрелы с пылающими наконечниками. Пламя помедлило – и взметнулось над деревянными обломками.
С той стороны застонали и завыли – то ли от запаха, который резко усилился, то ли от жара, то ли от жадности, что гибнет такая уйма денег.
Запах и вправду усилился, но теперь он изменился – пахло еще и гарью и жирной копотью. Молодой граф Герефорд почувствовал, что у него кружится голова, и отступил назад, подальше от пылающего костра. Пламя уже вздымалось почти до самой арки сводчатого коридора. От пропитанного маслом дерева скоро ничего не осталось.
Топча сапогами тлеющие головешки, солдаты рванулись во внутренний дворик, совсем маленький – едва развернуться пяти десяткам сражающихся.
– К двери! – завопил Дик. – К двери в донжон! Скорее!
Его мгновенно поняли. Любой замок был рассчитан на несколько этапов обороны, первый у внешних ворот, второй – у внутренних, потом в переходе от большого двора к малому, потом у входа во внутренний дворик и, наконец, в донжоне, главной башне замка. Двери донжона обычно делались очень прочными, да и каждый этаж брать было сложно, но, проникнув внутрь, легче двигаться к цели. Значит, надо было овладеть крыльцом и дверью, пока последний сарацин не оказался внутри. Англичане рванулись вперед, воины султана, поняв, что они задумали (да и как было не понять, и те и другие были солдатами), встали стеной.
Дик на миг поднес к губам клинок лорда Мейдаля. Золотая полоска по долу коротко полыхнула жидким металлом – это был ответ. Меч свистнул в воздухе и врубился в первый щит. Окованный закаленной сталью деревянный круг раскололся на две половинки, словно это был капустный кочан, в который попал метательный топор. Сарацин опрокинулся назад, прямо на оружие своего товарища, и молодому рыцарю не составило труда снести тому голову, пока он не высвободил свою саблю. Оказавшись у самого каменного крыльца, Дик швырнул оружие в ножны и пальцами вцепился в выщербленный край каменной глыбы.
Какой-то сарацин размахнулся, чтобы отсечь франку пальцы, но, заметив это, рыцарь-маг мысленно швырнул ему в лицо пригоршню горячего воздуха, на миг обретшего твердость стального молота. Он не шевельнул рукой и не был уверен, что заклинание сработает, но предприимчивый мусульманин отлетел назад, слово в него угодило миниатюрное торнадо. Не стесняясь применять магию, когда речь шла о жизни, Дик повторил то же действие, несколько усилив его. На этот раз такого сокрушительного эффекта не воспоследовало, но от края каменного крыльца, куда карабкался Герефорд, отшатнулись сразу несколько сарацин.
Это дало ему возможность вскочить и снова выхватить меч.
Он сражался у самой двери и скоро вступил в нее одной ногой. Видя, что предводитель уже почти протиснулся внутрь, его солдаты активнее заработали клинками и щитами, а растерянные противники уже были не в силах оказывать им настоящего сопротивления.
Бой продолжился внутри башни, на узкой и неудобной винтовой лестнице. На каждом этаже разгорались яростные схватки, сарацины цеплялись за каждый уступ, за каждый угол. Трудней всего было драться в бойницах. Толщина стен донжона была впечатляющей – восемь футов, Дик мимоходом прикинул на глаз, убедиться он, конечно, не мог, но поспорил бы с кем угодно, что не меньше. В нишах, которые постепенно сужались к внешней части стены, где превращались в узкие бойницы, мужчинам было не развернуться. Единственное, что радовало Дика, – лестница и этажи башни почти не простреливались, и лучники стали бесполезны.
На уровне третьего этажа молодой рыцарь внезапно обнаружил, что рядом с ним рубится Серпиана. Она, запрятавшая свою новую прическу в шлем с маленькой бармой, уверенно действующая узким и легким мечом, оскалившаяся от напряжения, как никогда походила на юношу. В ее движениях, может быть, не чувствовалось опыта, но ловкость и пластичность искупали все недостатки. Казалось, она видит, что происходит у нее за спиной и с боков, и, когда откуда-то прилетела стрела, попросту увернулась от нее. Увидеть ее она не могла, и Дик догадался – она просто чувствует то, что происходит вокруг.
А вот ее меч оставлял желать лучшего. Ударом под колени она сбила одного из сарацин и принялась молотить мечом сверху. Поверженный воин извивался, пытался заслониться руками, защищенными металлическими наручами, и, чтоб он не вскочил, ей приходилось пинать его ногами в промежутках между ударами. Дику, на пару мгновений прислонившемуся к стене, чтоб отдохнуть за спинами своих солдат, стало смешно – она работала мечом как дровосек топором. Но, правда, в этой ситуации ей больше ничего и не оставалось.
Подскочивший к Серпиане рослый десятник, вооруженный настоящей нормандской секирой, замахнулся и разбил шлем сарацина вместе с головой. Ободряюще подмигнул девушке, что, впрочем, из-за шлема было почти не видно.
– Молодец, паренек. Хорошим воином будешь.
Она лишь усмехнулась.
Тесня сарацин, английские солдаты пробились к узенькой винтовой лестнице, ведущей на крышу, и там, у выбитой двери, остановились. Наверх выбрались всего трое сирийцев, и теперь они лихорадочно пытались подпереть чем-нибудь дверку. И, конечно, готовы были каждого, кто рискнет к ним сунуться, столкнуть с башни.
– Нет, мы туда не полезем, – заявил Герефорду один из десятников. – На крыше, известное дело, один неверный шаг – и ты уже летишь. Да не вверх, а вниз. Нет, не пойдет. Я не трубочист, чтоб по верхотуре лазить.
– Глупость какая, – фыркнула Серпиана. – Скорей эти сарацины полетят вниз, если кто-нибудь полезет из двери. Их придется лишь немного подтолкнуть.
– Ну ты, сопляк! – разозлился старый солдат. – Захлопни болталку! А если такой умный, вот и лезь туда сам!
– Да пожалуйста. – Она слегка пожала плечами и мигом взлетела по винтовой лестнице. С силой пнула ногой по деревянному щиту, поставленному кем-то из сарацин, чтоб закрыть проход.
– Эй, стой! – завопил Дик и кинулся за ней.
С крыши донесся вопль, деревянный щит исчез, и стало понятно: один из сарацин ненадолго стал птицей. Серпиана исчезла в узком и низеньком лазе. Молодой граф выскочил вслед за ней, изумляясь в глубине души, как быстро умудрился миновать винтовую лестницу. Не менее стремительно, чем сама девушка-змея.
Первое, что он увидел, – свою невесту, балансирующую перед одним из сарацин на краю конька, под прямым углом отходящего от остроконечной крыши. Таких коньков было три – странная выдумка того, кто строил этот замок. Конец конька нависал над бездной, которая испуганному Дику показалась неизмеримо глубокой. На Серпиане была кольчуга – тонкая, довольно легкая... Легкая в том смысле, что весила не больше двадцати пяти фунтов. Это на девушке-то, которая и сама весит не больше ста пятидесяти. Молодой рыцарь невольно зажмурился, не желая видеть, как его возлюбленная полетит на камни двора, сверху кажущегося не более миски.
А когда открыл глаза, увидел бездыханное тело сарацина, сползающее к краю. На миг оно задержалось на краю, а потом сорвалось вниз.
И тут же на Герефорда кинулся последний оставшийся враг.
Они фехтовали осторожно, словно мечи были из хрусталя и оба боялись их разбить. На самом деле мужчины не просто понимали, а ощущали всем существом, что одно-единственное неверное движение – и недолгий полет оборвется в смертной тьме. Дик чувствовал себя немного увереннее, чем его противник, потому что одной ногой стоял в прямоугольнике выхода. Но, может быть, из-за этого сарацин, с которым он рубился, чуть сильнее хотел жить. Он держался на узком кольце ровной крыши, опоясывающем шпиль. Противник Герефорда сражался с остервенением, не отступая ни на шаг.
Дик был поглощен схваткой, которая даже для победителя при одном неверном движении могла закончиться гибельно, и потому не видел, как Серпиана, легко пройдясь по коньку, спрыгнула на ровный участок крыши, неторопливо добралась до сражающихся и осторожным движением, напоминающим жест косарей, мечом подсекла сирийца под колени. Он пошатнулся и полетел вниз. Молодой рыцарь от неожиданности подался назад и вцепился в косяк низенькой дверки.
Они посмотрели друг на друга.
– Ну что? – спросила она на удивление спокойно.
– Больше не делай так, ладно? – попросил он, едва переводя дыхание.
– Как?
– Ты меня прекрасно поняла.
Он взглянул на нее строго и сдержанно, и девушка опустила глаза.
Глава 20
К вечеру замок прибрали от трупов и крови, обыскав город, натащили груду провизии и принялись жарить мясо на огромных кострах. Разумеется, королю и знати яства готовились чуть более затейливые. Из подвалов выкатили бочонки – какое-то время город был в руках христиан, которые, конечно, немедленно обзавелись тем, что можно пить, а сарацины еще не успели избавиться от «перебродившего сока от лозы». На пиру заставили прислуживать пленников, а англичане отдыхали и веселились.
Утолив голод, подвыпившие сеньоры захотели насладиться какими-нибудь зрелищами. Армия, конечно, путешествовала без акробатов, менестрелей и танцоров, но уж какой-нибудь парнишка, способный спеть одну-две песенки, всегда найдется, как найдется и тот, кто сможет играть. Лютню в поклаже короля возили всегда.
У короля горели глаза, и по его лицу разливалась блаженная улыбка. Еще немного – и он предложил бы сыграть и спеть сам, хоть это и не соответствовало его королевскому сану. Но воины указали на подходящего оруженосца, который умел управляться с инструментом и неплохо пел. Юноша зарделся как маков цвет, начал было отказываться, но королю не отказывают, и потому возражения застряли в горле.
– Давай-давай, – подбодрил Ричард. – Что-нибудь веселенькое.
Оруженосец, неловко оправляя потертый камзол весь в пятнах и потеках пота, присел с лютней на скамеечку, поставленную сбоку. Сарацины, морщась, разносили кувшины с вином и огромные блюда с мясом. Серпиана, сидевшая рядом с Диком, никем не узнанная, с любопытством поглядывала на задумавшегося над струнами юношу, на завитки его волос, падающие на лоб. У оруженосца были длинные волосы и огромные глаза, которые выглядели странно на суровом, угловатом лице с квадратным подбородком. Он перебирал струны покрасневшими, опухшими, видимо, от удара, пальцами, приноравливаясь к хоть и хорошему, но незнакомому инструменту.
– Он нас сейчас всех усыпит! – смеялись за столом.
– Эй, певец, давай-ка шевели языком!
– Оруженосец, тебе голос в бою отшибло?
– Тебе нравятся такие юные и томные? – ревниво спросил Дик Серпиану, нагнувшись к самому ее уху.
Девушка покосилась на него с укором:
– Он какой угодно, но только не томный.
– Тебе нравятся такие, как он?
– Мне нравятся такие, как ты, когда не задают дурацких вопросов.
Он тихонько фыркнул и отвернулся.
Утолив голод, подвыпившие сеньоры захотели насладиться какими-нибудь зрелищами. Армия, конечно, путешествовала без акробатов, менестрелей и танцоров, но уж какой-нибудь парнишка, способный спеть одну-две песенки, всегда найдется, как найдется и тот, кто сможет играть. Лютню в поклаже короля возили всегда.
У короля горели глаза, и по его лицу разливалась блаженная улыбка. Еще немного – и он предложил бы сыграть и спеть сам, хоть это и не соответствовало его королевскому сану. Но воины указали на подходящего оруженосца, который умел управляться с инструментом и неплохо пел. Юноша зарделся как маков цвет, начал было отказываться, но королю не отказывают, и потому возражения застряли в горле.
– Давай-давай, – подбодрил Ричард. – Что-нибудь веселенькое.
Оруженосец, неловко оправляя потертый камзол весь в пятнах и потеках пота, присел с лютней на скамеечку, поставленную сбоку. Сарацины, морщась, разносили кувшины с вином и огромные блюда с мясом. Серпиана, сидевшая рядом с Диком, никем не узнанная, с любопытством поглядывала на задумавшегося над струнами юношу, на завитки его волос, падающие на лоб. У оруженосца были длинные волосы и огромные глаза, которые выглядели странно на суровом, угловатом лице с квадратным подбородком. Он перебирал струны покрасневшими, опухшими, видимо, от удара, пальцами, приноравливаясь к хоть и хорошему, но незнакомому инструменту.
– Он нас сейчас всех усыпит! – смеялись за столом.
– Эй, певец, давай-ка шевели языком!
– Оруженосец, тебе голос в бою отшибло?
– Тебе нравятся такие юные и томные? – ревниво спросил Дик Серпиану, нагнувшись к самому ее уху.
Девушка покосилась на него с укором:
– Он какой угодно, но только не томный.
– Тебе нравятся такие, как он?
– Мне нравятся такие, как ты, когда не задают дурацких вопросов.
Он тихонько фыркнул и отвернулся.