Страница:
«Прадед мой Александр Петрович (Пушкин. – В.К.) … умер очень молод и в заточении, в припадке ревности или сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах, – писал Пушкин в “Начале автобиографии”. – …Дед мой (Лев Александрович Пушкин. – В.К.) был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась».
Отец поэта в 1840 году при опубликовании «Начала автобиографии», о существовании которого при жизни сына он не знал, решил вступиться за честь рода и поместил в «Современнике» «опровержение», в котором, в частности, писал: «Рассказ о смерти на соломе в домашней тюрьме первой жены отца моего не заслуживает даже опровержения. Кто не знает, что в XVIII столетии таковыя тюрьмы не могли существовать в России и Москве? Правительство потерпело ли бы такое ужасное злоупотребление силы и власти? Родные ея не прибегли ли бы под защиту законов?»
Ответы на эти вопросы Сергея Львовича Пушкина дает семейная история прадеда поэта по материнской линии Абрама Петровича Ганнибала. Видимо, Пушкина настолько ужаснули «странности» его предков, что он счел необходимым написать о них откровенно, сделав их достоянием гласности и своим авторитетом заставив общество обратить внимание на положение женщины. Вообще и в переписке, и в своих произведениях Пушкин постоянно показывал, что он на стороне свободной любви, хотя, вполне в духе своего времени, сватался к Наталье Гончаровой, заведомо зная, что она не любит его, и не очень-то рассчитывая на то, что полюбит. О том, к чему это привело, речь впереди; здесь же нас интересуют прежде всего предки поэта.
II
III
IV
V
VI
Отец поэта в 1840 году при опубликовании «Начала автобиографии», о существовании которого при жизни сына он не знал, решил вступиться за честь рода и поместил в «Современнике» «опровержение», в котором, в частности, писал: «Рассказ о смерти на соломе в домашней тюрьме первой жены отца моего не заслуживает даже опровержения. Кто не знает, что в XVIII столетии таковыя тюрьмы не могли существовать в России и Москве? Правительство потерпело ли бы такое ужасное злоупотребление силы и власти? Родные ея не прибегли ли бы под защиту законов?»
Ответы на эти вопросы Сергея Львовича Пушкина дает семейная история прадеда поэта по материнской линии Абрама Петровича Ганнибала. Видимо, Пушкина настолько ужаснули «странности» его предков, что он счел необходимым написать о них откровенно, сделав их достоянием гласности и своим авторитетом заставив общество обратить внимание на положение женщины. Вообще и в переписке, и в своих произведениях Пушкин постоянно показывал, что он на стороне свободной любви, хотя, вполне в духе своего времени, сватался к Наталье Гончаровой, заведомо зная, что она не любит его, и не очень-то рассчитывая на то, что полюбит. О том, к чему это привело, речь впереди; здесь же нас интересуют прежде всего предки поэта.
II
«В семейственной жизни прадед мой Ганнибал (Абрам Петрович Ганнибал. – В.К.), – писал Пушкин в “Начале автобиографии”, – так же был несчастлив, как и прадед мой Пушкин. Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь. Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре, а дочь ее Поликсену оставил при себе, дал ей тщательное воспитание, богатое приданое, но никогда не пускал ее себе на глаза». На самом деле девочку назвали Агриппиной, она родилась слабой и вскоре умерла. Однако же история развода Ганнибала с первой женой далеко не так проста, как это можно понять из слов «развелся и принудил постричься».
Абрам Ганнибал женился на дочери капитана галерного флота Андрея Диопера, гречанке Евдокии Диопер против ее желания, сговорившись с ее отцом; она мужа не только не любила, но и питала к нему отвращение, «понеже арап, – говорила она, – и не нашей породы». Отцу девушки Ганнибал казался весьма выгодной партией, а Ганнибал смотрел на свою женитьбу с общепринятой тогда (да и позже) точки зрения, которую автор исследования о предках Пушкина В.О.Михневич сформулировал так: «Ему девица понравилась, а нравился ли он ей – стоило ли на это обращать внимание?» В преддверии ненавистной ей свадьбы Евдокия сошлась с любившим ее флотским поручиком Кайсаровым, которого и она любила и за которого хотела выйти замуж. Рождение «белой дочери» произвело в обществе в Пярну, куда она с мужем переехала, настоящий шок.
Ганнибал запер жену в сарае, держал ее там впроголодь, а время от времени забирал ее в дом, где в одной из комнат устроил пыточную: ввернул в стену кольца, к которым привязывал жену в подвешенном состоянии, и избивал ее батогами, плетьми и розгами (ответ на вопросы Сергея Львовича). «Он “бил и мучил несчастную смертельными побоями необычно”, в тех видах, между прочим, чтобы принудить ее показать на суде, будто она, действительно, “с кондуктором Шишковым хотела его, Ганнибала, отравить”, ну, и – уж само собой разумеется – “блуд чинила”. Если же она всего этого не покажет, то “грозил ее, Евдокию, убить”, – писал исследователь, цитируя поздние показания Евдокии Диопер. – Это была уже чисто московская крючкотворная изысканность мести: заставить ненавистную жену самой, своими же руками, наложить мертвую петлю себе и своему любовнику на шею, оговором перед судом в покушении на отравление, за что следовала, по тогдашнему закону, смертная казнь. И злосчастная, истерзанная перновская Дездемона, действительно, вначале наклепала на себя и на Шишкова, при допросах в канцелярии, все, что только требовал от нея жестокий муж».
Ганнибал добивался развода через военный суд, который судить их не имел права – это была прерогатива синода; на время суда ее заключили в тюрьму, где она еще и голодала (осужденные питались тем, что им приносили родные, или милостыней, государственного финансирования на содержание таких «преступниц» не было). Желая продлить ее голодное существование, он затягивал решение суда, и только через пять лет, когда ему самому понадобилось оформить свои отношения со второй женой, добился быстрого решения дела. Он венчался с Христиной фон Шеберг, не дожидаясь, пока пярнусская «сентенция» будет утверждена петербургской высшей судебной властью; между тем Евдокия Диопер добилась, чтобы ее перевели в Петербург, где она нашла помощь, подала в синод челобитную, в которой отказалась от своих показаний в военном суде по поводу покушения на жизнь мужа как вынужденных его угрозами, признав за собой только прелюбодеяние, и даже была выпущена на поруки.
Синод счел развод недействительным, были наказаны и военное начальство, допустившее этот противозаконный процесс, и священник, венчавший Ганнибала со второй женой; Ганнибал был обвинен в двоеженстве, и неизвестно, как бы повернулось дело, если бы Евдокия не затеяла на свободе новый роман, в результате которого родила девочку и тем самым подтвердила свою репутацию прелюбодеицы. Консистория присудила развести Ганнибала и Евдокию Диопер, она была подвергнута эпитимии и заключению в монастыре. На Ганнибала также была наложена эпитимия, и, кроме того, он был наказан денежным штрафом. Их бракоразводный процесс тянулся 21 год, окончательное решение по нему принимала Екатерина II.
Получив решение о разводе, Ганнибал смог, наконец, оформить второй брак и свое отцовство. «Вторая жена его, Христина фон Шеберх, – писал Пушкин, – … родила ему множество черных детей обоего пола… Шорн шорт, говорила она, делит мне шорн репят и дает им шертовск имя…» Христина родила ему восемь детей – четырех дочерей и четырех сыновей, одним из которых и был Осип (Иосиф) Ганнибал, дед Пушкина.
Абрам Ганнибал женился на дочери капитана галерного флота Андрея Диопера, гречанке Евдокии Диопер против ее желания, сговорившись с ее отцом; она мужа не только не любила, но и питала к нему отвращение, «понеже арап, – говорила она, – и не нашей породы». Отцу девушки Ганнибал казался весьма выгодной партией, а Ганнибал смотрел на свою женитьбу с общепринятой тогда (да и позже) точки зрения, которую автор исследования о предках Пушкина В.О.Михневич сформулировал так: «Ему девица понравилась, а нравился ли он ей – стоило ли на это обращать внимание?» В преддверии ненавистной ей свадьбы Евдокия сошлась с любившим ее флотским поручиком Кайсаровым, которого и она любила и за которого хотела выйти замуж. Рождение «белой дочери» произвело в обществе в Пярну, куда она с мужем переехала, настоящий шок.
Ганнибал запер жену в сарае, держал ее там впроголодь, а время от времени забирал ее в дом, где в одной из комнат устроил пыточную: ввернул в стену кольца, к которым привязывал жену в подвешенном состоянии, и избивал ее батогами, плетьми и розгами (ответ на вопросы Сергея Львовича). «Он “бил и мучил несчастную смертельными побоями необычно”, в тех видах, между прочим, чтобы принудить ее показать на суде, будто она, действительно, “с кондуктором Шишковым хотела его, Ганнибала, отравить”, ну, и – уж само собой разумеется – “блуд чинила”. Если же она всего этого не покажет, то “грозил ее, Евдокию, убить”, – писал исследователь, цитируя поздние показания Евдокии Диопер. – Это была уже чисто московская крючкотворная изысканность мести: заставить ненавистную жену самой, своими же руками, наложить мертвую петлю себе и своему любовнику на шею, оговором перед судом в покушении на отравление, за что следовала, по тогдашнему закону, смертная казнь. И злосчастная, истерзанная перновская Дездемона, действительно, вначале наклепала на себя и на Шишкова, при допросах в канцелярии, все, что только требовал от нея жестокий муж».
Ганнибал добивался развода через военный суд, который судить их не имел права – это была прерогатива синода; на время суда ее заключили в тюрьму, где она еще и голодала (осужденные питались тем, что им приносили родные, или милостыней, государственного финансирования на содержание таких «преступниц» не было). Желая продлить ее голодное существование, он затягивал решение суда, и только через пять лет, когда ему самому понадобилось оформить свои отношения со второй женой, добился быстрого решения дела. Он венчался с Христиной фон Шеберг, не дожидаясь, пока пярнусская «сентенция» будет утверждена петербургской высшей судебной властью; между тем Евдокия Диопер добилась, чтобы ее перевели в Петербург, где она нашла помощь, подала в синод челобитную, в которой отказалась от своих показаний в военном суде по поводу покушения на жизнь мужа как вынужденных его угрозами, признав за собой только прелюбодеяние, и даже была выпущена на поруки.
Синод счел развод недействительным, были наказаны и военное начальство, допустившее этот противозаконный процесс, и священник, венчавший Ганнибала со второй женой; Ганнибал был обвинен в двоеженстве, и неизвестно, как бы повернулось дело, если бы Евдокия не затеяла на свободе новый роман, в результате которого родила девочку и тем самым подтвердила свою репутацию прелюбодеицы. Консистория присудила развести Ганнибала и Евдокию Диопер, она была подвергнута эпитимии и заключению в монастыре. На Ганнибала также была наложена эпитимия, и, кроме того, он был наказан денежным штрафом. Их бракоразводный процесс тянулся 21 год, окончательное решение по нему принимала Екатерина II.
Получив решение о разводе, Ганнибал смог, наконец, оформить второй брак и свое отцовство. «Вторая жена его, Христина фон Шеберх, – писал Пушкин, – … родила ему множество черных детей обоего пола… Шорн шорт, говорила она, делит мне шорн репят и дает им шертовск имя…» Христина родила ему восемь детей – четырех дочерей и четырех сыновей, одним из которых и был Осип (Иосиф) Ганнибал, дед Пушкина.
III
В «Рассказах бабушки» Е.П.Яньковой, изданных в 1885 году и через 100 лет переизданных, есть пара абзацев, относящихся к Пушкину (ей доводилось видеть его в детстве) и к его происхождению. На это свидетельство часто ссылаются или о нем вспоминают, не подвергая сомнению его достоверность:
«Бабушка его со стороны матери (Надежды Осиповны Ганнибал) Марья Алексеевна, бывшая за Осипом Абрамовичем Ганнибалом, была дочь Алексея Федоровича Пушкина, женатого на Сарре Юрьевне Ржевской, и они между собой родством считались, оттого была и я с нею знакома, да, кроме того, видались мы еще у Грибоедовых. Когда она выходила за Ганнибала, то считали этот брак для молодой девушки неравным, и кто-то сложил по этому случаю стишки:
Между тем в этом месте – по меньшей мере 4 неточности, а адрес «стишков» едва ли не перепутан; это и немудрено: ведь рассказы записывались со слов бабушки чуть ли не через 100 лет после описываемых событий, а переиздавались – через 200. Поэтому, ни в чем ее не упрекая, попробуем эти неточности исправить – в том числе и те, которые были повторены в комментариях к переизданию.
Во-первых, брак не был неравным и не мог считаться таковым, поскольку, хотя Ганнибал и не был знатен (в то время как дворянская родословная Пушкиных была 600-летней), имя сподвижника Петра I было, тем не менее, славным.
Во-вторых, Визапуром называли не Осипа Абрамовича Ганнибала, а выходца из Индии, князя Александра Порюс-Визапурского. Визапур был известным светским львом, был экстравагантен, и его поступки и поведение часто служили поводом для толков и сплетен, а некоторые привычки стали предметом подражания (например, прическа «а ля Визапур»). Это о нем строки в «Горе от ума»: «Тот черномазенький, на ножках журавлиных…»
В-третьих, «частушка» относилась не к бабушке поэта, а к купеческой дочери Надежде Сахаровой, которую в 1804 году выдали за Визапура. Попытку А.Лациса адресовать, вслед за Е.П.Яньковой, эти «стишки» бабушке Пушкина и Александру Визапурскому следует признать ошибочной, поскольку Марья Алексеевна Пушкина (1745 – 1818) вышла замуж за Осипа Ганнибала в 1772 году, когда Александру Визапуру по приводимым историками данным не было еще и 8 лет. Соответственно и поправка Лациса (он полагал, что в этих «стишках» следует читать не «Амура», а «Авгура» – то есть «не спросясь совета») неверна, поскольку «частушка» вполне соответствовала реальной жизненной ситуации: Надежда Сахарова вышла за Визапура не по любви – то есть «не спросясь Амура»), она была выдана за него отцом из-за его тщеславного желания породниться с княжеской семьей. Однако, учитывая обнаруженный Лацисом факт, что имение Визапуров находилось по соседству с имением Ганнибалов Суйдой, и что не один же оказался в тот момент в России 8-летний мальчик – у него мог быть старший брат или отец, – версии Лациса в этом пункте все же окончательно отказано быть не может.
Что же касается утверждения Яньковой, что с Осипом Абрамовичем Ганнибалом Марья Алексеевна «жила счастливо», то, как мы увидим, оно тоже не соответствует действительности. Судя по всему, она вышла за Ганнибала тоже «не спросясь Амура»: ей было 27 лет, и, если бы не это замужество, ей грозило остаться в девках.
Осип Абрамович Ганнибал в своей семейной жизни повторил судьбу своего отца, вплоть до долгого бракоразводного процесса и двоеженства. Марья Алексеевна, в свою очередь, родила Осипу Ганнибалу белую дочь, что стало для него неоспоримым доказательством и без того подозревавшейся ее измены, а через год после рождения дочери она сбежала от него к родителям, попросив в письме только отдать ей дочь, без каких либо материальных претензий.
В 1938 году проф. П.И.Люблинский в «Литературном Архиве» АН СССР опубликовал обзор «Из семейного прошлого предков Пушкина», в котором привел не только письма и документы, но и консисторское дело по их бракоразводному процессу; эта публикация и привела Лациса к соответствующим выводам относительно происхождения и некоторых произведений Пушкина.
Уехав от мужа, 18 мая 1776 года Марья Алексеевна посылает ему «разводное письмо»:
«Государь мой Осип Абрамович!.. Уже я решилась более вам своей особою тягости не делать, а растатся на век и вас оставить от моих претензий во всем свободна… От вас и от наследников ваших ничего ни как требовать не буду, и с тем остаюсь с достойным для вас почтением, ваша, государь, покорная услужница, Марья Ганнибалова.
Во уверение сего и что оное письмо подписано рукою сестры моей родной подписуюсь, орденского кирасирского полку подполковник Михайла Пушкин».
И вот что пишет Ганнибал в своем ответном «разводном письме» от 29 мая:
«Письмо ваше от 18-го числа сего маия я получил, коим… требуете только, чтоб отдать вам дочь вашу Надежду… и на оное имею объявить, что я издавна уж… нелюбовь ко мне чувствительно предвидел и увеличившиеся ваши, в досаждение мое, и несносные для меня поступки и поныне от васносил с крайним оскорблением; …как себе от вас приемлю, так и вам оставляю от меня, свободу навеки; а дочь ваша Надежда припоручена от меня… управителю… для отдачи вам, которую и можете от него получить благопристойно, …и затем желаю пользоваться вам златою волностию, а я в последния называюсь муж ваш Иосиф Ганнибал».
Этим дважды повторенным «дочь ваша» Ганнибал недвусмысленно заявлял: он знает, что к отцовству Надежды отношения не имеет.
Вскоре отца Марьи Алексеевны разбил паралич, он умер, и она обращается к Екатерине II с жалобой на мужа за то, что супруг не оказывает ей материальной поддержки. Ганнибал, в одной из его челобитных государыне, как бы в ответ на эту жалобу, пишет:
«Всевышний возмездник знает совесть мою, знает так же произведение дочери моей».
Говоря о подозрениях Осипа Ганнибала по поводу «произведения» его дочери, Люблинский писал: «Кто может доказать, что они не могли быть искренними? При ином предположении нам будут совершенно непонятными тот тон и та горечь, какою наполнено его ответное письмо к жене».
Осип Ганнибал сошелся впоследствии с женщиной, которая, мало того, что опутала его со всех сторон, прежде всего – с денежной, так еще и подделала письмо о смерти Марьи Алексеевны, чтобы заставить его немедля жениться – что он и сделал, не разведясь с законной женой. В результате он тоже оказался двоеженцем, а развода так и не получил. «Новый брак деда моего объявлен был незаконным, бабушке моей возвращена трехлетняя ее дочь (полагаю, здесь Пушкин мог быть неточен, судя по переписке, девочка была возвращена матери, его бабушке, в годовалом возрасте. – В.К.), а дедушка послан на службу в черноморский флот, – писал Пушкин. – Тридцать лет они жили розно… Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре».
Апеллируя к Екатерине, супруги обвиняли друг друга. В разрешении их дела принимал активное участие старший сын Абрама Ганнибала, Иван Петрович Ганнибал, а в разборе их прошений – Г.Р.Державин. Возможно, мы бы никогда и не узнали подробностей этой истории, когда бы не Пушкин, благодаря которому возник живой и неиссякаемый интерес исследователей и к его дальним предкам, и к его родителям.
«Бабушка его со стороны матери (Надежды Осиповны Ганнибал) Марья Алексеевна, бывшая за Осипом Абрамовичем Ганнибалом, была дочь Алексея Федоровича Пушкина, женатого на Сарре Юрьевне Ржевской, и они между собой родством считались, оттого была и я с нею знакома, да, кроме того, видались мы еще у Грибоедовых. Когда она выходила за Ганнибала, то считали этот брак для молодой девушки неравным, и кто-то сложил по этому случаю стишки:
Но с этим Визапуром, как называли Осипа Абрамовича (потому что он был сын арапа и крестника Петра Великого – Абрама Петровича), она жила счастливо, и вот их-то дочь и вышла за Сергея Львовича Пушкина».
Нашлась такая дура,
Что, не спросясь Амура,
Пошла за Визапура.
Между тем в этом месте – по меньшей мере 4 неточности, а адрес «стишков» едва ли не перепутан; это и немудрено: ведь рассказы записывались со слов бабушки чуть ли не через 100 лет после описываемых событий, а переиздавались – через 200. Поэтому, ни в чем ее не упрекая, попробуем эти неточности исправить – в том числе и те, которые были повторены в комментариях к переизданию.
Во-первых, брак не был неравным и не мог считаться таковым, поскольку, хотя Ганнибал и не был знатен (в то время как дворянская родословная Пушкиных была 600-летней), имя сподвижника Петра I было, тем не менее, славным.
Во-вторых, Визапуром называли не Осипа Абрамовича Ганнибала, а выходца из Индии, князя Александра Порюс-Визапурского. Визапур был известным светским львом, был экстравагантен, и его поступки и поведение часто служили поводом для толков и сплетен, а некоторые привычки стали предметом подражания (например, прическа «а ля Визапур»). Это о нем строки в «Горе от ума»: «Тот черномазенький, на ножках журавлиных…»
В-третьих, «частушка» относилась не к бабушке поэта, а к купеческой дочери Надежде Сахаровой, которую в 1804 году выдали за Визапура. Попытку А.Лациса адресовать, вслед за Е.П.Яньковой, эти «стишки» бабушке Пушкина и Александру Визапурскому следует признать ошибочной, поскольку Марья Алексеевна Пушкина (1745 – 1818) вышла замуж за Осипа Ганнибала в 1772 году, когда Александру Визапуру по приводимым историками данным не было еще и 8 лет. Соответственно и поправка Лациса (он полагал, что в этих «стишках» следует читать не «Амура», а «Авгура» – то есть «не спросясь совета») неверна, поскольку «частушка» вполне соответствовала реальной жизненной ситуации: Надежда Сахарова вышла за Визапура не по любви – то есть «не спросясь Амура»), она была выдана за него отцом из-за его тщеславного желания породниться с княжеской семьей. Однако, учитывая обнаруженный Лацисом факт, что имение Визапуров находилось по соседству с имением Ганнибалов Суйдой, и что не один же оказался в тот момент в России 8-летний мальчик – у него мог быть старший брат или отец, – версии Лациса в этом пункте все же окончательно отказано быть не может.
Что же касается утверждения Яньковой, что с Осипом Абрамовичем Ганнибалом Марья Алексеевна «жила счастливо», то, как мы увидим, оно тоже не соответствует действительности. Судя по всему, она вышла за Ганнибала тоже «не спросясь Амура»: ей было 27 лет, и, если бы не это замужество, ей грозило остаться в девках.
Осип Абрамович Ганнибал в своей семейной жизни повторил судьбу своего отца, вплоть до долгого бракоразводного процесса и двоеженства. Марья Алексеевна, в свою очередь, родила Осипу Ганнибалу белую дочь, что стало для него неоспоримым доказательством и без того подозревавшейся ее измены, а через год после рождения дочери она сбежала от него к родителям, попросив в письме только отдать ей дочь, без каких либо материальных претензий.
В 1938 году проф. П.И.Люблинский в «Литературном Архиве» АН СССР опубликовал обзор «Из семейного прошлого предков Пушкина», в котором привел не только письма и документы, но и консисторское дело по их бракоразводному процессу; эта публикация и привела Лациса к соответствующим выводам относительно происхождения и некоторых произведений Пушкина.
Уехав от мужа, 18 мая 1776 года Марья Алексеевна посылает ему «разводное письмо»:
«Государь мой Осип Абрамович!.. Уже я решилась более вам своей особою тягости не делать, а растатся на век и вас оставить от моих претензий во всем свободна… От вас и от наследников ваших ничего ни как требовать не буду, и с тем остаюсь с достойным для вас почтением, ваша, государь, покорная услужница, Марья Ганнибалова.
Во уверение сего и что оное письмо подписано рукою сестры моей родной подписуюсь, орденского кирасирского полку подполковник Михайла Пушкин».
И вот что пишет Ганнибал в своем ответном «разводном письме» от 29 мая:
«Письмо ваше от 18-го числа сего маия я получил, коим… требуете только, чтоб отдать вам дочь вашу Надежду… и на оное имею объявить, что я издавна уж… нелюбовь ко мне чувствительно предвидел и увеличившиеся ваши, в досаждение мое, и несносные для меня поступки и поныне от васносил с крайним оскорблением; …как себе от вас приемлю, так и вам оставляю от меня, свободу навеки; а дочь ваша Надежда припоручена от меня… управителю… для отдачи вам, которую и можете от него получить благопристойно, …и затем желаю пользоваться вам златою волностию, а я в последния называюсь муж ваш Иосиф Ганнибал».
Этим дважды повторенным «дочь ваша» Ганнибал недвусмысленно заявлял: он знает, что к отцовству Надежды отношения не имеет.
Вскоре отца Марьи Алексеевны разбил паралич, он умер, и она обращается к Екатерине II с жалобой на мужа за то, что супруг не оказывает ей материальной поддержки. Ганнибал, в одной из его челобитных государыне, как бы в ответ на эту жалобу, пишет:
«Всевышний возмездник знает совесть мою, знает так же произведение дочери моей».
Говоря о подозрениях Осипа Ганнибала по поводу «произведения» его дочери, Люблинский писал: «Кто может доказать, что они не могли быть искренними? При ином предположении нам будут совершенно непонятными тот тон и та горечь, какою наполнено его ответное письмо к жене».
Осип Ганнибал сошелся впоследствии с женщиной, которая, мало того, что опутала его со всех сторон, прежде всего – с денежной, так еще и подделала письмо о смерти Марьи Алексеевны, чтобы заставить его немедля жениться – что он и сделал, не разведясь с законной женой. В результате он тоже оказался двоеженцем, а развода так и не получил. «Новый брак деда моего объявлен был незаконным, бабушке моей возвращена трехлетняя ее дочь (полагаю, здесь Пушкин мог быть неточен, судя по переписке, девочка была возвращена матери, его бабушке, в годовалом возрасте. – В.К.), а дедушка послан на службу в черноморский флот, – писал Пушкин. – Тридцать лет они жили розно… Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре».
Апеллируя к Екатерине, супруги обвиняли друг друга. В разрешении их дела принимал активное участие старший сын Абрама Ганнибала, Иван Петрович Ганнибал, а в разборе их прошений – Г.Р.Державин. Возможно, мы бы никогда и не узнали подробностей этой истории, когда бы не Пушкин, благодаря которому возник живой и неиссякаемый интерес исследователей и к его дальним предкам, и к его родителям.
IV
Выстраивая версию цыганского происхождения Надежды Осиповны Ганнибал, Лацис опирался в том числе и на предположение связи ее матери с Визапуром, который – как выходец из Индии – вполне мог быть цыганом. Рушит ли обнаруженная зыбкость этого предположения всю гипотезу Лациса? – Уверен, что нет – да и грош цена была бы этой версии, если бы она вся держалась на одном таком предположении. В цепочке фактов, использованных Лацисом, оно занимало место, которое теперь ждет исторической справки; но есть и другие факты, которые эту версию поддерживают.
«Разводная» переписка Осипа Ганнибала и его жены, Марьи Алексеевны, как минимум ставит под сомнение «арапское» происхождение Пушкина по линии матери. Поскольку никаких документальных данных, хоть в какой-то мере проливающих свет на такого рода сомнения, не обнаружено – да и, вероятнее всего, обнаружено не будет, – приходится обращаться к косвенным свидетельствам, прежде всего – к произведениям поэта. К ним могут относиться также свидетельства современников о расовых отличиях – если они имели место (о внешнем виде и цвете кожи матери Пушкина и самого поэта, их потомков) и о характерных национальных (ментальных) чертах или наследственных болезнях.
Прежде всего рассмотрим, как проявлялось у потомков Ганнибала их африканское происхождение – и проявлялось ли оно вообще. Надо сказать, «шорни репята» были не так черны, как думают многие. «Арап Петра Великого» Абрам Петрович Ганнибал был родом из Абиссинии (нынешней Эфиопии), жители которой отличаются от негров менее темным цветом кожи, правильным носом, чертами лица вообще более утонченными – «средними» между семитскими и негритянскими. По воспоминаниям Аделаиды Александровны Конден, правнучки А.П.Ганнибала, ее бабушка рассказывала, что у Абрама Петровича Ганнибала и его детей цвет кожи был – кофе с молоком.
В облике Ивана Абрамовича Ганнибала, наиболее выдающегося из сыновей «арапа Петра Великого», были вполне очевидны африканские черты, о чем свидетельствует его портрет кисти Д.Г.Левицкого, хранившийся в галерее кавалеров ордена Св. Владимира 1-й степени в Гатчинском дворце. Цвет лица у него был, судя по портрету, не шоколадный и не белый, но желтоватый, смуглый, волосы – черные, лицо – с заметно выступающими вперед челюстями, губы – толстоватые.
По описанию бывшего крепостного Михайлы Калашникова второй сын А.П.Ганнибала, Петр, имел внешность «настоящего арапа».
Информации о внешности третьего сына А.П.Ганнибала, «деда Пушкина» Осипа Ганнибала, не сохранилось, но вряд ли он отличался чертами облика от остальных «шорни репят»; а по поводу внешности четвертого сына, Исаака Абрамовича Ганнибала (исходя из портрета-миниатюры, сохранившегося у его внучки Ад. Ал. Конден), в работе «Пушкин. Антропологический эскиз» А.Д.Анучин заключал, что этот сын Абрама Петровича походил на своего старшего брата, Ивана Абрамовича, по смуглому цвету кожи, толстоватым губам и черным, лишь на концах закрученным волосам.
В потомках Ганнибала и в дальнейшем проявлялись наследственные черты, но, как сказал мне (в 2004 году) один из здравствовавших потомков профессор Георгий Николаевич Дубинин, цвет кожи у них от поколения к поколению становился все светлее. Это было хорошо заметно и по внешнему облику самого Георгия Николаевича; тем разительнее было увидеть неожиданно проявившиеся у него характерные губы знаменитого предка, куда более явно выраженные, нежели у Пушкина, который всегда считался потомком «арапа Петра Великого»! На мой вопрос, не проявлялись ли время от времени другие характерные черты внешности и характера А.П.Ганнибала в дальних потомках с повышенной четкостью, Георгий Николаевич ответил утвердительно, отметив вспыльчивость как наиболее часто проявляющуюся наследственную черту характера, а из внешних черт – темный цвет кожи при относительно светлой окраске ладоней (последнее характерно не только для «арапов» – например, для цыган). В то же время иногда возникали потомки и вообще с характерно «негритянской» внешностью, как, например, у Евгении Викторовны Дубенец, дочери Виктора Алексеевича Дубинина, праправнука Исаака Абрамовича Ганнибала.
«Разводная» переписка Осипа Ганнибала и его жены, Марьи Алексеевны, как минимум ставит под сомнение «арапское» происхождение Пушкина по линии матери. Поскольку никаких документальных данных, хоть в какой-то мере проливающих свет на такого рода сомнения, не обнаружено – да и, вероятнее всего, обнаружено не будет, – приходится обращаться к косвенным свидетельствам, прежде всего – к произведениям поэта. К ним могут относиться также свидетельства современников о расовых отличиях – если они имели место (о внешнем виде и цвете кожи матери Пушкина и самого поэта, их потомков) и о характерных национальных (ментальных) чертах или наследственных болезнях.
Прежде всего рассмотрим, как проявлялось у потомков Ганнибала их африканское происхождение – и проявлялось ли оно вообще. Надо сказать, «шорни репята» были не так черны, как думают многие. «Арап Петра Великого» Абрам Петрович Ганнибал был родом из Абиссинии (нынешней Эфиопии), жители которой отличаются от негров менее темным цветом кожи, правильным носом, чертами лица вообще более утонченными – «средними» между семитскими и негритянскими. По воспоминаниям Аделаиды Александровны Конден, правнучки А.П.Ганнибала, ее бабушка рассказывала, что у Абрама Петровича Ганнибала и его детей цвет кожи был – кофе с молоком.
В облике Ивана Абрамовича Ганнибала, наиболее выдающегося из сыновей «арапа Петра Великого», были вполне очевидны африканские черты, о чем свидетельствует его портрет кисти Д.Г.Левицкого, хранившийся в галерее кавалеров ордена Св. Владимира 1-й степени в Гатчинском дворце. Цвет лица у него был, судя по портрету, не шоколадный и не белый, но желтоватый, смуглый, волосы – черные, лицо – с заметно выступающими вперед челюстями, губы – толстоватые.
По описанию бывшего крепостного Михайлы Калашникова второй сын А.П.Ганнибала, Петр, имел внешность «настоящего арапа».
Информации о внешности третьего сына А.П.Ганнибала, «деда Пушкина» Осипа Ганнибала, не сохранилось, но вряд ли он отличался чертами облика от остальных «шорни репят»; а по поводу внешности четвертого сына, Исаака Абрамовича Ганнибала (исходя из портрета-миниатюры, сохранившегося у его внучки Ад. Ал. Конден), в работе «Пушкин. Антропологический эскиз» А.Д.Анучин заключал, что этот сын Абрама Петровича походил на своего старшего брата, Ивана Абрамовича, по смуглому цвету кожи, толстоватым губам и черным, лишь на концах закрученным волосам.
В потомках Ганнибала и в дальнейшем проявлялись наследственные черты, но, как сказал мне (в 2004 году) один из здравствовавших потомков профессор Георгий Николаевич Дубинин, цвет кожи у них от поколения к поколению становился все светлее. Это было хорошо заметно и по внешнему облику самого Георгия Николаевича; тем разительнее было увидеть неожиданно проявившиеся у него характерные губы знаменитого предка, куда более явно выраженные, нежели у Пушкина, который всегда считался потомком «арапа Петра Великого»! На мой вопрос, не проявлялись ли время от времени другие характерные черты внешности и характера А.П.Ганнибала в дальних потомках с повышенной четкостью, Георгий Николаевич ответил утвердительно, отметив вспыльчивость как наиболее часто проявляющуюся наследственную черту характера, а из внешних черт – темный цвет кожи при относительно светлой окраске ладоней (последнее характерно не только для «арапов» – например, для цыган). В то же время иногда возникали потомки и вообще с характерно «негритянской» внешностью, как, например, у Евгении Викторовны Дубенец, дочери Виктора Алексеевича Дубинина, праправнука Исаака Абрамовича Ганнибала.
V
Между тем ничего подобного не имело места в облике матери Пушкина и его самого – вопреки бытующим представлениям об «арапских» чертах его лица. Наоборот, современники поэта, даже наслышанные о его происхождении от Ганнибала, за исключением нескольких замечаний, сделанных явно под давлением этого знания, – современники, словно сговорившись, удостоверяют противоположное.
Мать Пушкина, Надежду Осиповну, называли прекрасной креолкой. На сохранившемся ее портрете у нее совершенно европейский тип лица, а если и с южной кровью, то не с африканской. Анучин писал:
«Смуглый цвет ее кожи не переходил в желтовато-коричневый (“черномазый”); черные волосы были не курчавы, а длинны, волнисты, закручиваясь спирально лишь на концах; глаза под красивыми бровями выказывали удлиненный прорез и черную или очень карюю радужину; небольшой нос, с правильно изогнутой спинкой, загибался концом над губой, которая слегка выступала; красивый овал лица суживался к округленному подбородку; голова поддерживалась красивой, правильно развитой, совершенно европейской шеей… По преданию, темная окраска кожи замечалась у Надежды Осиповны особенно на некоторых местах тела, между прочим на руках… (высветленная на ладонях. – В.К.)»
П.И.Бартенев записывал:
«Летом 1811 г. Василий Львович повез его (Пушкина. – В.К.) в Петербург. Еще и теперь некоторые помнят, как он, вместе с 12-летним племянником посещал московского приятеля своего, тогдашнего министра юстиции И.И.Дмитриева; раз собираясь читать стихи свои, – вероятно вроде Опасного соседа, – он велел племяннику выйти из комнаты; резвый белокурый мальчик, уходя, говорил со смехом: “Зачем вы меня прогоняете, я все знаю, я все уже слышал”».
Сам Пушкин в стихотворении 1814 г. «МОЙ ПОРТРЕТ» (написанном на французском – «Mon portrait») сообщал (привожу перевод из комментария к стихотворению):
«В 1818 г., после жестокой горячки, ему обрили голову, и он носил парик». П.И.Бартенев: «Еще долго спустя после болезни Пушкин ходил обритый и в ермолке». Судя по всему, после этого волосы у него слегка потемнели, поскольку В.П.Горчаков, по дневниковым записям вспоминая о встречах с Пушкиным в Кишиневе в 1821 г., упоминает «густые темно-русые кудри».
Из воспоминаний Е.Е.Синицыной («поповны», воспитанницы Вульфов):
«Показался он мне иностранцем, танцует, ходит как-то по-особому, как-то особенно легко, как будто летает, весь какой-то воздушный, с большими ногтями на руках…»
Там же: «Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые …»
Из воспоминаний М.В.Юзефовича о встрече на Кавказе:
«Он вовсе не был смугл, ни черноволос, как уверяют некоторые, а был вполне белокож и с вьющимися волосами каштанового цвета. В детстве он был совсем белокур, каким остался брат его Лев».
Из «Записок» А.Смирновой-Россет:
«Я увидела, что вошел незнакомый молодой человек, невысокий… У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся черными. Его волосы вьются, но они не черные и не курчавые (т.е. не тонкорунные, как у негра). Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеется, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нем ничего нет негритянского.
Воображают, что он непременно должен походить на негра, потому что его предок Ганнибал – негр. (Я видела его портрет в Петергофе.) Но Ганнибал не негр, а абиссинец; у него были правильные черты, лицо длинное и сухое, выражение жесткое, но интеллигентное. Софи Карамзина говорила мне, что Пушкин до 18 лет был блондином и потемнел уже позже. Его мать белокурая, но ничем не напоминала негритянку. Его брат и сестра не брюнеты и не смуглые».
Писателю И.А.Гончарову, однажды встретившему Пушкина в лавке А.Ф.Смирдина, запомнилось его лицо: «матовое, суженное внизу, с русыми бакенами…» И там же: «У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу, голова, с негустыми, кудрявыми волосами».
Студент Петербургского университета, куда Пушкин однажды пришел послушать лекцию Плетнева, вспоминал пушкинскую «выразительную физиономию, осененную густыми, курчавыми, каштанового цвета волосами, одушевленную живым, быстрым, орлиным взглядом».
Из воспоминаний писателя и журналиста В.П. Бурнашева (вторая половина 1830-х): «Вдруг неожиданно и неприметно вошел в комнату небольшого роста господин, с длинными, курчавыми, растрепанными темно-русыми волосами…»
Из воспоминаний В.А.Нащокиной:
«Пушкин был невысок ростом, шатен, с сильно вьющимися волосами, с голубыми глазами необыкновенной привлекательности…»
Из «Рассказов о Пушкине» В.А.Нащокиной:
«После смерти Пушкина Жуковский прислал моему мужу серебряные часы покойного, которые были при нем в день роковой дуэли, его красный с зелеными клеточками архалук, посмертную маску и бумажник с ассигнацией в 25 рублей (простреленной пулей Дантеса. – В.К.) и локоном белокурых волос».
Мать Пушкина, Надежду Осиповну, называли прекрасной креолкой. На сохранившемся ее портрете у нее совершенно европейский тип лица, а если и с южной кровью, то не с африканской. Анучин писал:
«Смуглый цвет ее кожи не переходил в желтовато-коричневый (“черномазый”); черные волосы были не курчавы, а длинны, волнисты, закручиваясь спирально лишь на концах; глаза под красивыми бровями выказывали удлиненный прорез и черную или очень карюю радужину; небольшой нос, с правильно изогнутой спинкой, загибался концом над губой, которая слегка выступала; красивый овал лица суживался к округленному подбородку; голова поддерживалась красивой, правильно развитой, совершенно европейской шеей… По преданию, темная окраска кожи замечалась у Надежды Осиповны особенно на некоторых местах тела, между прочим на руках… (высветленная на ладонях. – В.К.)»
П.И.Бартенев записывал:
«Летом 1811 г. Василий Львович повез его (Пушкина. – В.К.) в Петербург. Еще и теперь некоторые помнят, как он, вместе с 12-летним племянником посещал московского приятеля своего, тогдашнего министра юстиции И.И.Дмитриева; раз собираясь читать стихи свои, – вероятно вроде Опасного соседа, – он велел племяннику выйти из комнаты; резвый белокурый мальчик, уходя, говорил со смехом: “Зачем вы меня прогоняете, я все знаю, я все уже слышал”».
Сам Пушкин в стихотворении 1814 г. «МОЙ ПОРТРЕТ» (написанном на французском – «Mon portrait») сообщал (привожу перевод из комментария к стихотворению):
Из воспоминаний А.М.Каратыгиной (Колосовой):
«У меня свежий цвет лица, русые волосы
И кудрявая голова».
«В 1818 г., после жестокой горячки, ему обрили голову, и он носил парик». П.И.Бартенев: «Еще долго спустя после болезни Пушкин ходил обритый и в ермолке». Судя по всему, после этого волосы у него слегка потемнели, поскольку В.П.Горчаков, по дневниковым записям вспоминая о встречах с Пушкиным в Кишиневе в 1821 г., упоминает «густые темно-русые кудри».
Из воспоминаний Е.Е.Синицыной («поповны», воспитанницы Вульфов):
«Показался он мне иностранцем, танцует, ходит как-то по-особому, как-то особенно легко, как будто летает, весь какой-то воздушный, с большими ногтями на руках…»
Там же: «Пушкин был очень красив; рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые …»
Из воспоминаний М.В.Юзефовича о встрече на Кавказе:
«Он вовсе не был смугл, ни черноволос, как уверяют некоторые, а был вполне белокож и с вьющимися волосами каштанового цвета. В детстве он был совсем белокур, каким остался брат его Лев».
Из «Записок» А.Смирновой-Россет:
«Я увидела, что вошел незнакомый молодой человек, невысокий… У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся черными. Его волосы вьются, но они не черные и не курчавые (т.е. не тонкорунные, как у негра). Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеется, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нем ничего нет негритянского.
Воображают, что он непременно должен походить на негра, потому что его предок Ганнибал – негр. (Я видела его портрет в Петергофе.) Но Ганнибал не негр, а абиссинец; у него были правильные черты, лицо длинное и сухое, выражение жесткое, но интеллигентное. Софи Карамзина говорила мне, что Пушкин до 18 лет был блондином и потемнел уже позже. Его мать белокурая, но ничем не напоминала негритянку. Его брат и сестра не брюнеты и не смуглые».
Писателю И.А.Гончарову, однажды встретившему Пушкина в лавке А.Ф.Смирдина, запомнилось его лицо: «матовое, суженное внизу, с русыми бакенами…» И там же: «У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу, голова, с негустыми, кудрявыми волосами».
Студент Петербургского университета, куда Пушкин однажды пришел послушать лекцию Плетнева, вспоминал пушкинскую «выразительную физиономию, осененную густыми, курчавыми, каштанового цвета волосами, одушевленную живым, быстрым, орлиным взглядом».
Из воспоминаний писателя и журналиста В.П. Бурнашева (вторая половина 1830-х): «Вдруг неожиданно и неприметно вошел в комнату небольшого роста господин, с длинными, курчавыми, растрепанными темно-русыми волосами…»
Из воспоминаний В.А.Нащокиной:
«Пушкин был невысок ростом, шатен, с сильно вьющимися волосами, с голубыми глазами необыкновенной привлекательности…»
Из «Рассказов о Пушкине» В.А.Нащокиной:
«После смерти Пушкина Жуковский прислал моему мужу серебряные часы покойного, которые были при нем в день роковой дуэли, его красный с зелеными клеточками архалук, посмертную маску и бумажник с ассигнацией в 25 рублей (простреленной пулей Дантеса. – В.К.) и локоном белокурых волос».
VI
Тот факт, что ничего похожего на «арапские» черты Ганнибалов никогда не наблюдалось не только у Пушкина, но и у его потомков, на мой взгляд, служит серьезным аргументом в пользу версии его неафриканского происхождения: вероятность случайного непроявления характерных черт в восьми (если не более) поколениях чрезвычайно близка к нулю. А в таком случае версия Лациса о цыганской крови у Пушкина становится по меньшей мере обсуждаемой.
«Цыганская» тяга Пушкина общеизвестна. «По рассказам товарищей Пушкина, он, в первые два года лицейской жизни, написал роман в прозе: Цыган…», а будучи в Бессарабии он провел около трех недель в цыганском таборе. В 1824 году на Юге им была начата поэма «Цыганы» (закончена в октябре того же года в Михайловском); тогда же в черновых набросках предполагавшихся «Примечаний к “Цыганам”» Пушкин писал с явно проглядывающей симпатией – если не любовью – поэта к этому племени «приверженцев первобытной свободы»:
«…Цыгане принадлежат отверженной касте индийцев, называемых пария. (Подчеркнуто Пушкиным – В.К.) Язык и то, что можно назвать их верою, – даже черты лица и образ жизни верные тому свидетельства. Их привязанность к дикой вольности, обеспеченной бедностию, везде утомила меры, принятые правительством для преобразования праздной жизни сих бродяг – они кочуют в России, как и в Англии…»
«Цыганская» тяга Пушкина общеизвестна. «По рассказам товарищей Пушкина, он, в первые два года лицейской жизни, написал роман в прозе: Цыган…», а будучи в Бессарабии он провел около трех недель в цыганском таборе. В 1824 году на Юге им была начата поэма «Цыганы» (закончена в октябре того же года в Михайловском); тогда же в черновых набросках предполагавшихся «Примечаний к “Цыганам”» Пушкин писал с явно проглядывающей симпатией – если не любовью – поэта к этому племени «приверженцев первобытной свободы»:
«…Цыгане принадлежат отверженной касте индийцев, называемых пария. (Подчеркнуто Пушкиным – В.К.) Язык и то, что можно назвать их верою, – даже черты лица и образ жизни верные тому свидетельства. Их привязанность к дикой вольности, обеспеченной бедностию, везде утомила меры, принятые правительством для преобразования праздной жизни сих бродяг – они кочуют в России, как и в Англии…»