Кожевников Алексей. Книга былей и небылиц про медведей и медведиц

   Когда он привык есть из кормушки, Ванька принялся обучать его танцам положил на камешки лист кровельного железа, поставил на него кормушку с едой, а под ним развел небольшой огонек. Сынок кинулся к кормушке, а Ванька заиграл на губной гармошке плясовую. Сынок почуял, что лапки кто-то покусывает, и начал переставлять их. Огонек разгорался, покусывал сильней. Сынок быстрей и быстрей работал ногами. Ванька играл, рабочие вокруг хлопали ладошками. И так по три раза в день - в завтрак, обед, ужин. Вскоре огонек, а потом и еда стали не нужны, как только раздавалась гармошка, Сынок пускался в пляс. Правда, в награду за это ему давали что-нибудь вкусное. Постепенно он освоил много и других номеров.
   Той же весной Ванька и Сынок уехали с плотами на нижнюю Волгу. На Вятке постепенно затихали о них всякие разговоры. Затихли надолго.
   И вдруг в Казани семинарский сторож во время обеда приходит в столовую и говорит мне:
   - Спустись-ка вниз. Тебя спрашивает Уздяков.
   На семинарском крылечке стоял Ванька. А возле него изрядно большой медведь. Оба в широкополых соломенных шляпах с разноцветными ленточками.
   - Ты как здесь? - подивился я.
   - Путешествуем вокруг света.
   - И много прошли?
   - От Астрахани. Туда уехали на плотах, на бревнах, а обратно пешком.
   - Все пешком?!
   - Да. Нас ведь ноги кормят.
   - А в Казань зачем?
   - Повидаться с тобой.
   - Врешь?
   - В самом деле. Мы решили пройти всю Волгу, а Казань и ты - на пути. Почему не проведать?
   - Это верно, - согласился я.
   - Теперь ты приходи к нам в гости, - и Ванька назвал постоялый двор.
   Я помчался туда в тот же день. Ванька занимал отдельный номер с двумя кроватями, одну для себя, другую для медведя. Но зверь предпочитал спать на полу. За кровать для медведя Ванька платил хозяину постоялого двора каждый день полтину.
   - Из каких? - спросил я.
   - Мы хорошо зарабатываем, хватает на все и еще остается, - похвалился Ванька. - Хочешь - погляди. Вот пообедаем и пойдем на работу. Но сперва познакомьтесь! - И отрекомендовал меня медведю: - Это - мой друг детства, будущий учитель Леша Кожевников, - затем отрекомендовал мне медведя: - А это кругосветный путешественник Сынок Иваныч, мой спутник и тоже друг.
   По правилам для таких случаев я протянул медведю руку. Он протянул мне лапу, протянул без всякого раздумья, привычно, по-человечески.
   Обед принесли нам в номер. Мы - и медведь с нами - расселись у круглого столика. Мне и Ваньке поставили тарелки, положили ножи, вилки, медведю - эмалированный тазик и вместо ложки черпак. Ему подали три порции. Во всем другом обед был одинаков - суп, мясные котлеты, клюквенный кисель. У Ваньки была неотвязная мечта-идея как можно сильней приблизить медведя к человеку. Весь обед он рассуждал об этом:
   "Люди зря воюют с медведями. Надо, наоборот, дружить. Будет лучше и тем и другим. Приучили же, прикормили волка, сделали из него друга себе, собаку. А медведь смирней волка, его приручить легче. И содержать легче. Волк постоянно живет на мясе. А медведь, как человек, ест все: грибы, ягоды, всякие коренья, овощи, на домашний скот нападает только от злой нужды. И пользы от медведя будет куда больше, чем от собаки и даже от лошади. Медведь может возить и в упряжке и верхом, таскать в лапах, по лестницам. Медведь многое может. Верно, Сынок?" - Ванька хлопнул медведя ладонью по загривку. Зверь уркнул с явным неудовольствием, что значило: дай же мне есть, как хочу. Хозяин учил есть по порядку - первое, второе, третье, а медведь предпочитал сначала третье, обычно сладкое, затем второе, мясное, и последним первое, жидкое.
   На этот раз пообедали без спора. Медведь, правда, допустил нарушение сперва съел кисель, но Ванька решил не придираться.
   После обеда Ванька взял медведя на поводок, на плечо себе повесил настоящую большую гармонь, прихватил чемоданчик, и мы все пошли в центр города. Там остановились возле сквера, где было много народу. Ванька ударил гармонь по ладам. Гармонь надрывно затянула мотив "Выйду ль я на реченьку", Ванька подпевал ей, а медведь похаживал перед ним на задних лапах, изображая наклонами головы неутешную грусть. Нас густо окружили люди.
   Ванька вдруг рванул гармонь во все мехи и сам грянул в лад с ней:
   Ах вы, сени, мои сени,
   Сени новые мои.
   Сени новые, кленовые, решетчатые.
   Выходила молода за новые ворота,
   Выпускала сокола из правого рукава.
   Ты лети, лети, соколик, высоко и далеко,
   На родимую сторонку, где мой миленький живет!
   Медведь то расхаживал павой на одних задних лапах, то топотал всеми четырьмя, тряс, мотал головой, подрявкивал, подмыкивал Ваньке и гармошке.
   Потом исполнили русскую плясовую - трепака. Медведь подпрыгивал, приседал, кувыркался с боку на бок, через голову, ложился на спину и плясал одними лапами. Выделывал такие штучки, на какие не способен никакой двуногий плясун.
   После этого плясового отделения Ванька сдернул с себя соломенную шляпу, кинул медведю. Тот ловко поймал ее на лету и пошел по кругу собирать гонорар. Давали хорошо, не только медь, но и беленькие.
   Спрятав выручку, Ванька объявил:
   - А теперь мы представим несколько живых картин. Вот барышня собирается на свидание. - Ванька достал из чемоданчика женскую шляпу с яркими ленточками, небольшое зеркальце и клочок ваты. Строя уморительные рожи, медведь долго кривлялся перед зеркалом - пудрил ватой свою морду, примерял так и этак шляпу, сердился на длинные перепутавшиеся ленты. Снарядившись, прошелся по кругу, посылая всем лапой воздушные поцелуи.
   Затем Ванька сказал:
   - А вот господин под большим градусом.
   Медведь изобразил такого пьяного, который уже не владел собой: то еле поднимался на задние лапы, то падал на все четыре, шарахался вперед, назад, в стороны и дико рычал, что значило пел.
   Еще показал хилую старушку с клюкой и наконец - свое высшее достижение: получил от Ваньки газету, кисет с табаком, спички, свернул огромную цигарку и закурил...
   Собравшиеся поглядеть представление дружно хлопали "артистам", кричали: "Браво, молодцы! Повторите, выдайте еще номерок!" После представления большая толпа проводила "артистов" до постоялого двора.
   Я спросил Ваньку, как он добился от медведя таких номеров.
   - Сперва показываю сам, потом учу его всяко, когда голодом, когда пряником, а когда и тумаком. Плясать, например, учил огоньком. Медведи способный народ, их обязательно надо приручать, а не истреблять.
   Ванька снова начал звать меня с собой в кругосветное путешествие, соблазнял теплыми морями, вкусными плодами, легким житьем.
   - Прокормимся за милую душу, - и звенел выручкой, сильно оттянувшей вниз карманы его штанов. - Народ не скупится на медведя, вот сегодня за один выход навалили столько, что можно жить целую неделю. Обойдем, оглядим весь мир, а миру покажем, что медведь и человек могут жить друзьями. Надо немедля бросить вражду, охоту, надо из медведей делать мирного домашнего зверя, помощника.
   Но я, решил сперва окончить семинарию и потом уж думать о путешествиях. Но интерес к медведям не забросил.
   МЕДВЕДЬ-ПОДЖИГАТЕЛЬ
   Через пять лет, прошед больше двадцати тысяч верст, искрестив всю Русь вдоль и поперек, Ванька Уздяков и медведь вернулись в родные края.
   Теперь уже не с холщовой сумой, подобно нищим, как ушли на Волгу, а с шикарной лакированной коляской о два велосипедных колеса. Ванька сидел в коляске, а медведь волочил ее. Оба были празднично одеты, Ванька наподобие жениха, медведь наподобие свадебного коня, в сбрую с бубенцами, медными бляшками и пестрыми ленточками. Оба были крупные, видные, жениховского возраста. Ванька так и объявил на всю деревню:
   - Мы заявились к вам жениться.
   - Не нашлось вам невест во всей матушке Руси?! - подивился народ.
   - Да, не нашлось, сердце потянуло в родные места, - подтвердил Ванька. - Мы ведь женихи с разбором, знаем себе цену.
   И Ванька показал, чего стоят они. Особенно удивил всех медведь. Он танцевал с Ванькой разные вальсы, плясал один под гармошку русского трепака и украинского гопака, под бубен - кавказскую лезгинку. Изображал влюбленных, пьяных, молодых, стариков, хромых, попрошаек, важных начальников... Умел обращаться со спичками и зажигалкой, вообще с огнем, делать цигарки-самокрутки и курить. Ванька обряжал его для представлений яркими жестянками, лоскутками, ленточками и расхваливал перед публикой как знаменитого артиста, награжденного орденами и медалями.
   Зрители всех возрастов исходили восторженным ревом. Ученики моей школы окончательно забросили уроки; все светлое время либо глядели медвежьи представления, либо, ожидая их, дежурили возле уздяковского двора. О медведе единодушно говорили: не зверь, а клад, золотой прииск.
   Время было весеннее, самое, пожалуй, обильное на враждебные встречи медведей с людьми. Медведи выползали из постоянных зимних берлог, искали временные на лето, были тощи, голодны, злы. Взрослые, немного откормившись, заводили новые семьи, мелюзга училась жить отдельно от родителей. И люди, будто назло медведям, постоянно суетились в лесу - на вырубленных зимой делянах корчевали пни, собирали и жгли вершинник, сучья, старый валежник, готовили поляны под покос. Огонь дико метался по лесу и сильно досаждал медведям - сжигал у них пристанища и лежки, съедобные травы и коренья, распугивал диких зверей и птиц.
   Ванькин Сынок жил в деревне, вдали от лесных медвежьих тревог, слышал только малопонятную человеческую речь и был вполне спокоен. Но вот в одну из ночей к нему во двор донесся родной медвежий зов. В тот же миг Сынок перемахнул через изгородь и помчался на зов, будто не было у него ни пятилетней жизни среди людей, ни кругосветного путешествия, ни людских плясок и фокусов. В нем проснулся бывший словно в долгой спячке лесной, вольный зверь.
   Утром Ванька пошел искать беглеца по следу. След был отчетливо виден до лесной опушки, там перепутался со следами другого медведя и вскоре потерялся совсем в лесной чащобе.
   "Погуляет и вернется", - решил Ванька про беглеца. Но проходил день за днем, а Сынок не возвращался. Тогда Ванька широко объявил, что потерялся медведь в ременном ошейнике с большой медной бляхой, где крупно выбито имя зверя - Сынок. Просьба ко всем, кто встретит его, не убивать, а сообщить хозяину.
   После этого к Ваньке поползли разные слухи от лесорубов, обходчиков, грибников.
   "Видели такого медведя в паре с другим".
   "Лез такой медведь нахально к костру, к артельному котлу. Прогнали холостыми патронами".
   "Снова видели медвежью пару. Лезли в продуктовый склад. Одного убили. А тот, что в ошейнике, удрал".
   И еще несколько раз: "Видели с ошейником. Подходил близко к жилью, грозно рычал, но вредного ничего не сделал".
   А потом все замолкло, всем стало не до медведей: пошли пожары. Они бывали каждое лето, особенно в сенокос и жатву, когда дома оставались одни ребятишки. Но в этом году пожары разыгрались на редкость сильно и начинались чаще всего по ночам с гумен. Было похоже, что поджигают, может, вольно, может, и невольно бездомные бродяги, непрошеные ночлежники. В деревнях усилили охрану. Тогда пожары перекинулись на ометы соломы в полях, на зароды сена в лугах.
   Раньше всех раскрыл поджигателя Ванька Уздяков. Возле самых загадочных пожарищ он неизменно находил следы своего удравшего Сынка. Но зачем было ему поджигать? Потехи ради? Раньше он никогда не делал этого, добывал огонь только по приказу хозяина и всегда неохотно. Может быть, поджигает в отместку? Но кому, за что? Припомнив все слухи, Ванька подумал, что у Сынка убили подругу, вот он и мстит за это. Возможно, и за то, что люди слишком раскомандовались в медвежьих лесах.
   Ванька принялся повсюду искать поджигателя, чтобы поймать и образумить либо сдать в зоологический сад, за крепкую решетку. Наконец, напал на знакомый медвежий след. Он шел из леса через скошенные луга, к зародам сена. Далеко впереди Ваньки двигался кто-то темный, похожий на медведя. Ванька прибавил шагу. Если это Сынок идет поджигать сено, надо догнать его до зародов и остановить. Но не успел. Когда подбежал к зародам, они уже пылали. Из пламени раздавался дикий медвежий рев.
   - Сынок! Сынок! - закричал Ванька. - Иди ко мне!
   А медведь уже погибал и скоро затих. Когда от зародов остался только пепел, в нем нашли обгоревшего медведя с ошейником. На ошейнике висела медная бляха "Сынок" и зажигалка, от которой артист прикуривал во время представлений.
   Так закончил свою жизнь "медвежий гений - похититель огня". Он слишком увлекся поджигательством. Как развернулась бы борьба медведей с людьми, если бы Сынок Иваныч передал искусство поджигания своему медвежьему племени? Много сгорело бы на Руси лесов и лесных деревянных поселков. Ой, много!
   МЕДВЕДИ-КЛЮЧНИКИ
   Ванька, теперь уже Иван Уздяков, женился и осел жить в родной деревне. Но свою любовь к медведям не забросил, наоборот, стал заводить медвежий приют, питомник, чтобы с первых дней воспитывать медвежат по-мирному, растить из диких зверенышей домашних животных, друзей и помощников человека. Во время своего кругосветного путешествия он видел, что люди нередко приручают медведей, держат в своих дворах. Но только для забавы. А медведи также способны работать, помогать человеку, как и забавить его.
   Иван начал свой питомник с того, что купил у лесорубов пару маленьких медвежат-сосунков и поселил на своем дворе среди прочего живья, где были лошадь, корова, теленок, овцы, поросята, куры, гуси, утки, собака, щенки. На первых порах произошли небольшие стычки - кто-то кого-то цапнул, клюнул, напугал, но через несколько дней медвежата сделались на дворе вполне своими. Хозяин и хозяйка не выделяли их перед прочими жильцами, вообще не выделяли никого, содержали всех согласно природе.
   У медвежат прежде всего обнаружились повадки сторожевые, вроде собачьих, они стали взлаивать и сердито урчать на всех, кто был не своего двора. Потом вскоре к этому прибавились повадки ребячьи: бегать, кувыркаться, задирать друг друга, всюду совать свой нос. Медвежата сделались на дворе самыми главными игрунами. И еще погодя недолго у них обнаружилась тяга к людской работе - они научились поливать детскими ведерками огород, при посадке картофеля укладывать его в борозду. А когда хозяйка вышла попробовать, не готов ли картофель, они так усердно взялись помогать ей, словно решили выдергать всю делянку. Их беспредельно удивляло, как из каждого одинокого клубня получилась целая картофельная гроздь. Хозяйка долго повторяла: "Не сметь! Не сметь..." Затем прогнала помощников лопатой.
   В свободное время хозяин, обрядив медвежат бубенцами и блестящими жестянками, обучал разным потехам. Иногда они занимались этим без него, снаряжались сами, как могли. Бубенцы и жестянки хозяин держал под замком, и медвежата хватали без разбора все блестящее и звенящее, особенно мила им была почему-то связка ключей от калитки, амбара, погреба и сеней. Как ни старались хозяева прятать ключи, медвежата неизменно находили их.
   И вдруг ключи исчезли. Исчезли незаметно и как будто навсегда. Сперва целый день искала их хозяйка, тая пропажу от мужа. Потом пришлось открыть ему неприятность.
   - Потеряли медвежата, - решил он.
   - Я думаю также, - соглашалась жена. - Кроме них, некому. Калитка была на запоре, окошки закрыты, я не сходила со двора. Но куда их задевали? Я обыскала везде.
   - Значит, не везде, - сказал Иван. И принялись искать оба. На любом крестьянском дворе бездна мест, где может затеряться связка ключей. Вилами, граблями, просто руками снова принялись Уздяковы ворошить солому, сено, мусор на дворе, траву, ботву, ягодные кустарники на огороде. Ключей не было нигде.
   - Я уж начинаю думать, что зверята не обронили ключи, а спрятали, сказал Уздяков.
   - Ну, ты выдумаешь... - засомневалась жена.
   - Тогда что же, сжевали и проглотили?
   - Могли проглотить. Наши, бабьи ребятенки любят глотать что попадя. А малыши все одинаковы.
   - Будем глядеть, что поползет из них. Ключи в брюхе не исчезнут, не тот товар.
   Шли дни. Медвежата чувствовали себя нормально, не испытывали ни расстройства, ни запора желудков, было ясно, что ключей не глотали. Пришлось Уздякову покупать и ставить новые замки, вырезать для них новые, подходящие гнезда, а прежние заделывать. Медвежата надоедливо совались ему под ноги. Озлившись на непрошеных "помощников", он хватал их за уши, отшвыривал и кричал:
   - Скажете вы, наконец, где ключи? Довольно тянуть молчанку. Полгода кормлю, учу их, а они хоть бы раз хрюкнули по-человечьи, хоть бы одно словцо. Невелика птица попугай, а в такой срок научается бормотать, как дьячок в церкви. Скворец еще меньше и тоже научается косолапить языком. А вы...
   Медвежата мгновенно становились на задние лапы, вытягивались во всю мочь, готовые плясать, кувыркаться, вообще скоморошить, как потребуется хозяину. Но хозяин требовал непонятного, неодолимого - говорить. Он совал им в растерянные мордашки новые замки с ключами и требовал:
   - Ну, за мной дружно, оба: это замки, это ключи. Повторяйте: ключи мы спрятали... А дальше договаривайте одни, куда спрятали.
   Медвежата стояли немо и недвижно, как мертвые чучела. Уздяков с досады награждал каждого оплеухой и бранил мать-природу:
   - Ты, матушка, поленилась, недоделала медведей, не дала им ни словечка. Ну, хоть бы самые ходовые: замок, ключи... Подвела нас, матушка. Вот теперь живи всю жизнь в тревоге - ставь новые замки, а медвежата будут прятать ключи. Вдруг их найдет злой человек и оберет наш дом.
   Получив оплеухи, медвежата убегали к своим любимым занятиям: играть с собакой-дворнягой, урчать через подворотню на незнакомых прохожих, поливать огород.
   - Огород-то вы зря, он теперь не нуждается, - кричал им Уздяков.
   Но медвежата либо не понимали его, либо знали лучше, что надо, и продолжали поливать.
   Пришло время убирать картофель. Иван выпахивал его плугом. Жена и медвежата собирали. Вдруг Иван почувствовал, что плуг сильно вздрогнул, по лемеху громко, неприятно скрежетнуло. Он приостановил работу, склонился над бороздой и поднял из нее потерявшиеся ключи.
   - Жена, - окликнул он, - принимай! - и кинул ей темную заржавленную связку.
   - Ключи? Где ты... в борозде. Вот и догадайся, куда уволокут, где потеряют, сорванцы, - проговорила женщина, сразу и огорчаясь и радуясь.
   - Не потеряли, - сказал на это Иван.
   - А что же?
   - Посадили. И поливали, чтобы вырастить другие, себе для игры. Определенно так. Ключи лежали на дне борозды, рядом с картошкой, даже поглубже. Оброненные не могли забраться туда.
   Начали вспоминать, как потерялись ключи, как вели себя медвежата в это время. Они явно удивились открытию, что из одного клубня вырастает картофельная гроздь, после заметно сильней стали поливать картофель и настойчивей рваться в огород дергать ботву. Все было за то, что медвежата пробовали вырастить новые ключи. Не хватало только слов рассказать об этом хозяину.
   Иван целовал медвежат в недоуменные мордашки, похвалил: "Молодцы, сто раз молодцы, ребята!" - и отдал им ключи. Медвежата почему-то не обрадовались.
   Тогда Иван вычистил ключи, они стали светлы и звонки, как прежде, и медвежата пришли в восторг.
   В тот год началась первая мировая война. Ивана забрали в армию. Он хотел было продать медвежат, но жена отговорила:
   - Продать успеется, это я и без тебя сумею.
   Медвежата быстро росли и менялись. Один все сильней склонялся к пляскам и вывертам, к звяку и бряку, ко всему блестящему и звенящему. Другой полюбил помогать хозяйке: переносить воду, помои, солому, сено и особенно ломать в лесу сушняк на дрова. Там он показал себя богатырем.
   Война затянулась, народ беднел. Жена Уздякова впала в нужду и продала медведя-артиста в бродячий цирк. Домовитый же так наловчился помогать ей, что вполне оправдывал свое пропитание. А других расходов на него не было он не одевался, не обувался, не пропивал, не прокуривал.
   Об артисте не было никакой весточки Уздяковым, вскормившим и обучившим его искусству увеселения. Хозяин цирка все не находил времени написать им, а сам артист не успел одолеть грамоту, хотя один из цирковых работников старательно учил его этому. Медведь что-то уже мог писать мелом на тротуаре, тросточкой по земле, лапами по воздуху, но никто, даже учитель, не могли прочитать этого. Грамота была какая-то дочеловеческая.
   Иван Уздяков служил в санитарном поезде. Работа была тяжкая и душе, и телу, вся жизнь среди болеющих и умирающих, вся шепотком либо совсем молчком. Иван тосковал и отводил душу только в редкие моменты, когда поезд делал вынужденные остановки. Тогда Иван брал гармонь, которую возил с собой, уходил от поезда в сторонку и давал концерт иногда случайным слушателям, а иногда только одному себе.
   Однажды такая остановка случилась ночью, среди леса. Возле насыпи горел костерок, вокруг него сидели люди. Иван вышел к ним с гармошкой. Оказались беженцы из фронтовой полосы, уходившие от врага по-цыгански, на колесах.
   - Сыграй! - стали просить они Ивана.
   Вряд ли сумею угодить вам, - посомневался он.
   - Почему?
   - Я могу только плясовое, - пошутил Иван.
   - Валяй, сойдет всякое. Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет. А мы не плясали с того дня, как зачалась военная катавасия.
   Для начала Иван сыграл "Последний нонешний денечек". Это пришлось беженцам по душе, ударило их по сердцу. Ивану подпевали, кое-кто даже со слезой. За "Денечком" он играл "По диким степям Забайкалья", а потом перешел на плясовое. Нашлись охотники потопать ногами, похлопать ладошами у костра вокруг Ивана взвихрился удалой хоровод.
   И вдруг весь хоровод ахнул, рассыпался, хлынул от костра в темноту, а из темноты на свет к Ивану подскочил большущий медведь и начал семенить, топотать перед ним быстро умелыми лапами.
   На секунду Иван растерялся, сделал гармонью фальшивый аккорд, но в следующую вполне овладел собой и продолжал играть. В медведе, увешанном по груди и брюху металлическими бляшками, как генерал медалями и орденами, он узнал своего Ключника, проданного в цирк. Узнал Ивана и медведь. На радостях они выдали беженцам, может быть, свой лучший концерт; плясали и парой, и по очереди, и в обнимку, кувыркались вроде разыгравшихся котят. Вокруг спокойно стояли беженцы, они знали, что недалечко случилось крушение товарника, среди прочих пострадал вагон, где ехали цирковые звери, они разбежались, их ищут, хозяин особенно горюет о медведе. Пока Иван с медведем давали представление, кто-то из шустрых беженцев сообщил хозяину цирка, что медведь нашелся.
   К утру все уладилось: дорогу освободили, цирку дали крепкий вагон. Иван и медведь распрощались, теперь уже навсегда.
   МЕДВЕЖЬЯ ЛЮБОВЬ
   Это случилось в лесах Вятского края на строительстве дороги. В карьер, где брали песок, забежал маленький-маленький медвежонок. На нем еще не успела вырасти шерсть, был еще только серовато-бурый первородный пух.
   Один из коновозчиков поймал медвежонка и решил отвезти на главную базу в нескольких километрах от карьера. Отвезти, как барана, рядом с собой, в таратайке. Но звереныш сильно рвался убежать, пускал в ход зубы и когти. Тогда рабочий привязал его к таратайке, как водят взрослый скот. Медвежонок рычал, скулил, упирался, бороздил лапами песчаную насыпь дороги. На базе рабочий привязал его крепким ремнем к деревянной стенке кухни, сам пошел к кухарке попросить для зверенка еды.
   Сбегались люди, грудились у кухни, разглядывали медвежонка, гадали, сколько ему времени - месяц, два, три, обсуждали, чем кормить его. Постепенно разгорелся спор.
   В самый разгар спора вдруг раздалось визгливо-надсадное, режущее уши:
   - Кар-ра-уул! Спасите! Бегите! Медведица... ма-атка...
   Все повернулись на этот крик. Кричала кухарка, остолбенело стоявшая на довольно высоком крыльце кухни и мотавшая головой в сторону ворот. А там, в воротах, свирепо ломала калитку огромная лохматая медведица. По незнанию человеческих порядков толкала ее в ту сторону, куда она не открывалась, а закрывалась. Выломав калитку, она шагнула во двор на задних лапах, готовая драться со всем миром. Но драться было не с кем, все разбегались кто куда. Даже конь и таратайка, с которыми приехал медвежонок, прыснули на жердяную изгородь. Конь перемахнул через нее, а таратайка ударилась, запуталась и сломалась.
   Быстро оглядев опустелый двор, медведица подбежала к своему дитенку, понюхала, полизала его и остановилась над ним так, как делала при кормежке. Дитенок жадно припал к матери. Все время, пока он сосал, матка поводила головой, оглядывая двор, и беззвучно, но грозно щерила зубастую пасть предупреждала, что ждет того, кто вздумает тронуть ее. И тронуть никто не решился.
   Накормив дитенка, медведица толкнула его мордой, что значило: пошли! Он сделал шага два, затем его остановила привязь. Медведица зло схватила ее зубами, мотнула головой, и ременная привязь лопнула, как нитка.
   Медвежонок впереди, по-ребячьи беспечно косолапя, матка за ним, настороженно оглядываясь, неторопливо пересекли залитый солнцем двор и скрылись в лесу. Перетрусившие люди начали выползать из своих убежищ, снова собираться у кухни.