— Куда? — спросил Ратмир.
— Туда, где нас нет, — засмеялся Степка, и глаза его ожили, посветлели. Нас теперь трое — не пропадем! И Ленька Золотой Зуб не страшен нам… — Он взглянул на Ратмира. — С твоей пушкой сам злодей фюрер Гитлер нам нипочем!
— Опять будем шарить по поездам? — спросил Володька.
— А что, тут лучше пухнуть с голоду? — зыркнул на него Налим. — Поселок маленький, все на виду. Съедут с хавиры официантки — и хана, братцы, нам. Зима за окном, а у нас и одежки путной нету. Добывать теплое обмундирование надо, ясное дело!
— Я вчера одноногого Андрея видел, он сказал, что тетка Серафима на этой неделе вернется, — вспомнил Ратмир.
— Горбатая? Про которую ты говорил? — спросил Налим.
— Может, меду привезет, — сказал Ратмир.
— Так как, хлопчики, отваливаем? — посмотрел на них Налим. — Сами себе господа, заберемся под вагонную полку и будем дремать под стук колес… Как это в детской песенке поется? «Мы едем, едем, едем в далекие края…» Или там-там-тарарам, нынче здесь, завтра там…
— Я как все, — сказал Володька Грошев. — Мне и тут не дует.
— А ты? — толкнул в бок Ратмира Налим. — Или будешь дожидаться, когда тебе медку привезут и в рот будут класть по чайной ложечке?
Ратмир молчал, он думал о матери. Володька сказал, что она уехала с эшелоном в Сергач Горьковской области… Где этот Сергач? Надо на карте посмотреть. Если туда доберешься, то мать, наверное, не трудно будет разыскать… Есть же эти… эвакуационные пункты, где все знают про эвакуированных. Надо ехать разыскивать мать. Не сидеть же ему тут, стеречь дядин дом? Да и кому он нужен! Переночуют бойцы и — на фронт. Сколько домов в поселке пустых, стоят себе целыми. Налим прочесал их, говорит, ничего подходящего не сыщешь — все хозяева увезли да попрятали.
— Ты знаешь, где город Сергач? — спросил Ратмир.
— Степка Налим проехал зайцем всю Россию-матушку, — ответил приятель. — Ох и много в ней городов разных!
— Я про Сергач спрашиваю, он в Горьковской области.
— В Горьком был, а про Сергач не слыхал, — сказал Степка. — Да ты не сумлевайся, отыщем мы, если надо, и Сергач, и Дергач…
— Мне в Сергач надо, — сказал Ратмир.
— А что ты там потерял? — спросил Налим.
— Ладно, дождемся Серафиму и уедем отсюда, — решился Ратмир. Загостились у него ребятки, пора их выпроваживать. И так уже в поселке на них косо поглядывают!..
— Давайте спать, — зевнул Володька. — Как это говорят: утро вечера мудренее?
— Я не люблю на одном месте долго задерживаться, — снимая с ног тяжелые, несокрушимые башмаки, говорил Налим. — Меня все время вдаль дорога туманная манит…
— Не дорога тебя манит, а чужой мешок с харчами, — заметил Володька.
ГЛАВА 11
— Туда, где нас нет, — засмеялся Степка, и глаза его ожили, посветлели. Нас теперь трое — не пропадем! И Ленька Золотой Зуб не страшен нам… — Он взглянул на Ратмира. — С твоей пушкой сам злодей фюрер Гитлер нам нипочем!
— Опять будем шарить по поездам? — спросил Володька.
— А что, тут лучше пухнуть с голоду? — зыркнул на него Налим. — Поселок маленький, все на виду. Съедут с хавиры официантки — и хана, братцы, нам. Зима за окном, а у нас и одежки путной нету. Добывать теплое обмундирование надо, ясное дело!
— Я вчера одноногого Андрея видел, он сказал, что тетка Серафима на этой неделе вернется, — вспомнил Ратмир.
— Горбатая? Про которую ты говорил? — спросил Налим.
— Может, меду привезет, — сказал Ратмир.
— Так как, хлопчики, отваливаем? — посмотрел на них Налим. — Сами себе господа, заберемся под вагонную полку и будем дремать под стук колес… Как это в детской песенке поется? «Мы едем, едем, едем в далекие края…» Или там-там-тарарам, нынче здесь, завтра там…
— Я как все, — сказал Володька Грошев. — Мне и тут не дует.
— А ты? — толкнул в бок Ратмира Налим. — Или будешь дожидаться, когда тебе медку привезут и в рот будут класть по чайной ложечке?
Ратмир молчал, он думал о матери. Володька сказал, что она уехала с эшелоном в Сергач Горьковской области… Где этот Сергач? Надо на карте посмотреть. Если туда доберешься, то мать, наверное, не трудно будет разыскать… Есть же эти… эвакуационные пункты, где все знают про эвакуированных. Надо ехать разыскивать мать. Не сидеть же ему тут, стеречь дядин дом? Да и кому он нужен! Переночуют бойцы и — на фронт. Сколько домов в поселке пустых, стоят себе целыми. Налим прочесал их, говорит, ничего подходящего не сыщешь — все хозяева увезли да попрятали.
— Ты знаешь, где город Сергач? — спросил Ратмир.
— Степка Налим проехал зайцем всю Россию-матушку, — ответил приятель. — Ох и много в ней городов разных!
— Я про Сергач спрашиваю, он в Горьковской области.
— В Горьком был, а про Сергач не слыхал, — сказал Степка. — Да ты не сумлевайся, отыщем мы, если надо, и Сергач, и Дергач…
— Мне в Сергач надо, — сказал Ратмир.
— А что ты там потерял? — спросил Налим.
— Ладно, дождемся Серафиму и уедем отсюда, — решился Ратмир. Загостились у него ребятки, пора их выпроваживать. И так уже в поселке на них косо поглядывают!..
— Давайте спать, — зевнул Володька. — Как это говорят: утро вечера мудренее?
— Я не люблю на одном месте долго задерживаться, — снимая с ног тяжелые, несокрушимые башмаки, говорил Налим. — Меня все время вдаль дорога туманная манит…
— Не дорога тебя манит, а чужой мешок с харчами, — заметил Володька.
ГЛАВА 11
Эту молодуху в черном овчинном полушубке и крепких неподшитых валенках они запомнили еще на барахолке. С тугой котомкой за плечами она не спеша ходила меж торгующих всяким барахлом людей и останавливалась лишь у тех, кто продавал золотые или серебряные вещи. Подолгу придирчиво осматривала, взвешивала в руке, дотошно интересовалась пробой, потом негромко говорила, что даст за кольцо с рубином «килу» сала, банку меда, ну еще прибавит лук, чеснок.
Если соглашались, поторговавшись, то снимала с плеч мешок с лямками, развязывала и доставала завернутый в газету кусок сала и литровую банку с желтым медом.
— Тута ровно кила, — говорила она, взвешивая в руке сало. — У нас дома безмен не врет.
Выменянное колечко заворачивала в белую тряпицу, засовывала за пазуху, завязывала мешок, продевала руки в скрученные жгутом лямки и шла дальше, зорко озираясь по сторонам. Около женщин и стариков, продававших разное тряпье и кухонную утварь, она не задерживалась.
Ратмир бы и внимания на нее не обратил, но настырный Налим почему-то сразу засек эту тетку.
— Золотишко скупает, ясное дело, — шепнул он приятелям. — Часики, кольца, браслеты… Жирная тетя! Эх, ей бы поглубже за пазуху заглянуть…
Ратмир остановился возле худенького седого старичка в пенсне на красноватом от мороза носу. Старичок был в длинном черном пальто и белых фетровых валенках с кожаными заплатками на задниках. Через согнутую в локте руку почти до земли свисали новые диагоналевые брюки. Подойдя поближе, Ратмир почувствовал запах нафталина. Но не брюки привлекли внимание мальчишки: на коричневом чемодане, лежащем прямо на снегу у ног старичка, были разложены книги. Много книг. Почти невидимый глазу снежок слегка припорошил обложки. Ратмир взглянул на старичка. Тот строго и торжественно смотрел прямо перед собой и в отличие от других не зазывал громким голосом покупателей. Опустившись на колени перед чемоданом, мальчишка стал перебирать книги… «Утраченные иллюзии» О. Бальзака, «Капитанская дочка» А. Пушкина, «Белые ночи» Ф. Достоевского, Лесков, Шишков, Лермонтов, «Казаки» Л. Толстого…
Ратмир очнулся, когда над ним проскрипел простуженный голос:
— Ты любишь, мальчик, книги?
Ратмир кивнул и снизу вверх взглянул на старичка: позолоченное пенсне нацелилось прямо на него, прищуренные глаза за стеклами расплывались.
— Сейчас никто книги не покупает, — печально проговорил старичок. — Людям не до книг.
— Сколько стоит вот эта? — протянул ему Ратмир потрепанный томик Джека Лондона.
— Ты не читал «Белый Клык»? — блеснул пенсне старичок.
— Тут еще «Зов предков», — сказал Ратмир. — И потом, я хорошие книги перечитываю.
— А что ты еще читал?
Ратмир принялся перечислять: что-что, а книг прочел он много. Дома, в Задвинске, была своя полка, заставленная любимыми книгами. Володька Грошев рассказывает, что подожженный бомбой дом сгорел… Ни о чем так не жалел Ратмир, как о книгах. И вот сейчас в небольшом незнакомом городке, на толкучке, или балочке, как называет ее Налим, он наткнулся на книги. Повеяло чем-то далеким, утраченным… Бывало, с увлекшей его книгой он не расставался неделями. Вместе с учебниками носил ее в школу, вынимал тайком на уроках и перелистывал. Некоторые главы он мог наизусть рассказывать. Хорошая книга доставляла ему точно такую же радость, как какая-нибудь желанная вещь вроде красивого перочинного ножа или новых длинных брюк, которые мать обещала купить, да все откладывала… Книги он выменивал на разные вещи у приятелей. Те не ценили их и готовы были за биту для игры в орлянку отдать две-три книги на выбор. Причем сами их даже не читали. Мать редко читали, а отец больше увлекался историческими и еще техническими книгами по железнодорожному транспорту. Любил исторические романы и Ратмир.
Какова же была радость Ратмира, когда он под другими книгами обнаружил два малоформатных зеленых томика «Дон Кихота». Вспоминая о доме, он вспоминал и о книжках, среди которых была самая любимая — «Дон Кихот» Сервантеса. Он как раз собирался летом, во время каникул, снова перечитать ее…
— Ты читал «Дон Кихота»? — спросил старичок, от которого не укрылась радость мальчишки при виде книги.
— Давно, — ответил Ратмир. — Еще в четвертом классе.
Даже не верилось, что он когда-то учился в школе, вместе с Володькой Грошевым сидел на одной парте, куролесил на переменках, смешил весь класс, спорил с учителями… А теперь они с Володькой мотаются по чужим незнакомым городам и чувствуют себя счастливыми, если есть где переночевать в тепле и желудок набит жратвой… А когда однажды сердобольная женщина, приютившая их на ночь, предложила помыться в своей истопленной по случаю субботы русской бане, они были наверху блаженства. Это был настоящий праздник, потому что в бане они не были ровно два месяца. И когда Налим похвастался, что «увел» у этой женщины из комода восемьсот рублей, завернутых в газету, Ратмир молча отобрал у него сверток, вернулся в дом и, выждав момент, положил на место. Почему-то большинство людей прячут свои сбережения в комодах, сундуках, шкафах, и обязательно под чистое глаженое белье…
Все это промелькнуло в голове Ратмира, пока он смотрел на зеленый томик «Дон Кихота». Радость померкла в его глазах: он вспомнил, что нет денег. Конечно, можно схватить книги и скрыться в толпе. Наверное, старичок и кричать бы не стал, но пойти на это Ратмир не мог. Будь это еда — другое дело, но тут книги…
Со вздохом он поднялся, огорченно шмыгнул носом и стряхнул снег с занемевщих коленей. И снова старичок безошибочно уловил настроение мальчишки. Сквозь позолоченное пенсне он все видел и понимал.
— Мальчик, выбери себе по вкусу две книги, а денег не надо, — улыбнулся старичок. — Я тебе их дарю.
Ратмир, не веря своим ушам, смотрел на старичка. Надо сказать, что за месяцы бродяжничества он больше встречался со злом, нежели с добром. Война ожесточила многих людей, даже хороших, сделала их подозрительными, недоверчивыми. Сколько раз озябшие мальчишки стучались в двери и окна, умоляя пустить их переночевать хоть на полу, и сколько раз в ответ слышались брань и угрозы, что спустят собаку или огреют поленом… Да и пусти их!.. Ратмир и Володька еще не потеряли совесть, а Налим обязательно что-нибудь да стибрит. Но и на него невозможно обижаться: не Степка — подохли бы с голоду.
Ратмир держал в руках два томика «Дон Кихота» и сборник повестей Джека Лондона. Он ничего не говорил, только смотрел на старичка в пенсне оживившимися благодарными глазами.
— Бери-бери, — сказал старичок.
Ратмир сидел у окна на грубой с высокой спинкой вокзальной скамье и вместе с трогательным и благородным рыцарем Дон Кихотом яростно сражался на холме с ветряной мельницей. Стены вокзала раздвинулись, отступили, умолк говор многочисленных пассажиров, даже не чувствовался спертый, с примесью карболки, запах давно не проветриваемого как следует помещения. Перед мысленным взором мальчика расстилались каменистые равнины солнечной Испании, воинственно ржал верный Росинант, со свистом крутились решетчатые крылья старой мельницы, с дьявольским коварством поднявшие в воздух храброго рыцаря Дон Кихота…
— Степку бьют! — вывел его из забытья взволнованный голос Володьки Грошева.
— Попался? — Ратмир запомнил страницу и положил книгу в вещмешок.
— Он у тетки стащил сидор, — на ходу рассказывал Володька. — Я стоял на шухере, ему свистнул, но его мужики догнали и стали лупить…
Когда они прибежали на место происшествия, толпа уже расходилась, а Налима, крепко держа за воротник стеганой телогрейки, вел в комнату дежурного милиционера пожилой железнодорожник в черных валенках. Вид у Степки был жалкий: глаза опухли от слез, на лбу синяк, карманы галифе и телогрейки вывернуты, облезлая беличья шапка засунута за пазуху. Он жалостливо шмыгал носом.
Степка даже не посмотрел в их сторону, будто они и незнакомы, но голова его несколько раз мотнулась в одну и в другую сторону: мол, выручайте, братцы, если сможете!
Рядом с железнодорожником семенила пожилая тетка, закутанная по самые глаза в пушистый оренбургский платок.
— Ну и жулики! — тараторила она. — Ну и проходимцы! Так и гляди в оба: крест с шеи сопрут…
— На кой мне твой крест, — блеснул в ее сторону глазами Налим.
— Ишь зыркает зенками! — не унималась баба. — Такой и ножиком пырнуть может!
Железнодорожник, Степка Ненашев и женщина с белым мешком под мышкой скрылись за высокой коричневой дверью с надписью: «Участковый жел. дор. мил.». В замке двери торчал плоский ключ с колечком.
— Я ему свистнул… — бормотал над ухом Володька.
Ратмир молча стоял на перроне и смотрел на приближающийся пассажирский поезд. Окутанный клубами морозного пара паровоз толкал перед собой бешено крутящиеся в ярком луче головного фонаря крупные снежинки. На крышах вагонов возле вентиляционных труб намело небольшие сугробы снега. Снег и на поручнях, и на ступеньках вагонов. Еще не совсем темно, и заиндевелые окна не освещены. В этих краях уже можно светомаскировку не соблюдать: немецкие бомбардировщики сюда не залетают. Случается, на большой высоте прочертит морозное небо неширокой белой полосой разведчик, или, как его называют, рама, и исчезнет.
Дождавшись, когда из комнаты участкового вышли женщина с мешком и железнодорожник, Ратмир сказал Володьке, чтобы он ждал его на путях возле товарняка, застрявшего на небольшой станции Мураши вот уже вторые сутки. В одном из вагонов жили трое военных. У них была печка-чугунка, а дров они сами вволю заготовили. К самой станции с южной стороны подступал сосновый бор. Военные ехали в тыл за лошадьми, которых они погрузят в вагоны и повезут поближе к линии фронта. Весной дороги будут худые, так вот лошади и поволокут на передовую пушки и другую боевую технику. Где никакая машина ни пройдет, там вездеход-лошадка проскочит…
С военными познакомился Степка Ненашев. Он помог им таскать из леса сушняк, а потом стал с ними играть в карты. Коневодам было скучно, и они охотно пускали к себе мальчишек погреться у печки. Иногда угощали густым вареном из почерневшего котелка, давали по сухарю на брата. На раскаленной чугунке всегда стоял закопченный чайник с кипятком. Заварки у коневодов давно не было, и когда Налим принес им полпачки настоящего грузинского чая, то старший из них выделил мальчишкам по большому куску сахара.
Как-то Налим разжился подмороженной картошкой. Ее нарезали дольками, присаливали и налепляли на раскаленную чугунку сначала одной стороной, потом другой. Сладковатые подрумяненные кругляши все ели с большим удовольствием.
— Голь на выдумки хитра, — смеялись коневоды, удивляясь, что можно без жира так аппетитно поджарить картошку.
— Не поешь толком — будешь волком, — не лез и карман за словом Налим, уписывая картошку.
…Ратмир вдруг сорвался с места, пробежал по перрону до конца состава, затем повернулся и, петляя меж пассажиров, проскочил в коридор и с ходу ворвался в милицейскую комнату. Моргая глазами, уставился на милиционера, стоявшего у круглой черной печи и гревшего об нее ладони с растопыренными пальцами. Налим, понурив голову и, как всегда в подобных случаях, напустив на себя несчастненький вид, стоял у стены. На грязных щеках две светлые полоски от слез. Притвора Налим мог в любой момент выжать из себя горючую слезу. И голос у него менялся: становился плаксивым и тонким.
— Товарищ милиционер! — выпалил Ратмир. Там у седьмого вагона бандиты проводника зарезали!..
Высокий милиционер и синей форме и с кобурой на боку, из которой выглядывала рукоятка нагана, отскочил от печки, будто обжегшись. Поспешно продевая длинные руки в рукава шинели, спросил:
— Запомнил в лицо?
— Ряшка — во! — сделал округлое движение руками Ратмир. — Как пырнет финкой в живот…
— Не уйдет! — пробормотал милиционер, расстегивая кобуру.
Ратмир первым выскочил из комнаты, милиционер — за ним. Остановившись, повернул ключ в двери.
— Ой, что там делается!.. — повернувшись к нему, закричал Ратмир. — Еще, кажется, кого-то…
Милиционер, топоча сапогами, без фуражки выскочил на перрон и кинулся к седьмому вагону, который был почти в самом конце. Порядок номеров вагонов не соблюдался. На бегу участковый доставал из кобуры наган. Как Ратмир и предполагал, милиционер не вытащил ключ из двери. Немедля мальчишка освободил Степку. Пробежав на другую сторону вокзала, они, прыгая через обледеневшие шпалы, помчались к товарняку, стоявшему на запасном пути. Из теплушки выглядывал Володька и махал им рукой.
— Правда проводника пришили? — на ходу спросил запыхавшийся Степка.
— Тебя самого когда-нибудь пришьют, — ответил Ратмир.
— Такая у нас опасная работенка… — ухмыльнулся Налим, и подбитый глаз его зловеще блеснул.
— Не нравится мне все это, — сказал Ратмир.
Станцию Мураши покинули ночью. Опять была давка у вагонов, ругань, крики, визг женщин. В этой сумятице охотились разные поездные воришки. Они бритвами, зажатыми между пальцами, вспарывали мешки и выхватывали оттуда все, что под руку попадется. Впрочем, воры были опытные и на ощупь сразу определяли, что в мешках.
Мальчишки вскочили на обледенелую подножку, на ходу с другой стороны трехгранником открыли тяжелую заиндевелую дверь в тамбур. Оттуда проникли в душный переполненный вагон, гудящий, как растревоженный улей. Люди неохотно теснились на сиденьях, давая место новым пассажирам. Верхние полки были заняты, под нижними сиденьями, где не стояли вещи, можно еще было пристроиться. Правда, мало радости нюхать пыль и видеть перед самым носом чужие валенки и сапоги, но зато тепло было и можно вытянуться, а это все лучше, чем сидеть скорчившись в проходе и держаться за привязанный лямками к руке или ноге мешок с добром. Когда кто-нибудь с трудом пробирался в туалет, в проходе шелестел ропот обеспокоенных пассажиров.
Ратмир и Володька устроились на полу под нижними сиденьями. Под головы положили тощие мешки. Расслабленное тело ощущало вибрацию вагона, совсем близко звонко щелкали колеса на стыках рельс. Тоненько дребезжала какая-то железяка. В вагоне было сумрачно. Керосиновая лампа, вставленная в фонарь над проходом, освещала весь полудремлющий вагон.
С другой стороны подполз к ним Налим. Глаза возбужденно блестят, одна скула вспухла, на лбу ссадина.
— Она в следующем вагоне, — зашептал Степка. — Я ее сразу приметил.
— Кто она? — спросил Ратмир.
— Та тетка, что золотишком промышляла на толчке, — напомнил Налим. — Устроилась на лавке у самого выхода. Выманить бы ее в тамбур.
— Ты же Налим, — тихонько хмыкнул Володька. — Заползи ей в грудя и конфискуй драгоценности…
— Там еще крутится в тамбуре какой-то лоб, — озабоченно заметил Налим. — Не опередил бы он нас?
— Я больше в эти игры не играю, — сказал Ратмир, отвернулся и даже закрыл глаза.
— Она же, ясное дело, спекулянтка! — горячо зашептал Степка. — Видел, как на барахолке обдирала людей? За банку меда — золотые серьги! Я не я, если ее не пощупаю… Добра-то сколько!
— Близок локоть, да не укусишь, — шепотом отвечал ему Володька. — Не выйдет она в тамбур. Чего ей там делать? Да еще с золотом за пазухой?
— Я покараулю, — сказал Налим и, вытирая телогрейкой вагонную пыль с пола, дал задний ход.
Глухой ночью он растолкал их.
— Приехали, — шептал он. — Станция Березай, а ну-ка, шпана, вылезай!
Было тихо. Не слышно перестука колес. Лампа в вагоне чуть светилась. Стекло от копоти почернело. Люди, притулившись друг к дружке, спали. Сквозь замороженные окна багрово светили неясные огни. Мимо, пыхтя и отдуваясь, прошел отцепленный паровоз. Жарко полыхнула топка. Значит, станция узловая, раз локомотив меняют.
Протирая слипшиеся глаза и зевая, Ратмир и Володька пробрались через спящих в проходе к выходу. Налим уже ждал их в тамбуре. После душного вагона в ноздри резко ударило морозной свежестью. Почему-то не видно людей, штурмующих вагоны, лишь бродят вдоль состава черные смазчики с железными прутьями и длинноносыми масленками. Поднимают крышки букс и заливают мазут. Из конца в конец разноголосо хлопают крышки букс, на втором пути тоненько свистит паром паровоз. Возле него — гора угля. Где-то неподалеку журчит из шланга вода, звякает рельс, будто по нему ударяют молотком.
— Она туда пошла! — кивнул в сторону путей Степка. — А за ней два хмыря…
— Она? — тупо взглянул на него Ратмир. Спросонья он еще туго соображал.
— Был один, а теперь их двое, — рассуждал Налим. — Ясное дело, майданщики следили за ней.
— Ну ее к черту! — остановился Ратмир. — Что за станция?
— Шахунья, — ответил Степка. — Я слышал, железнодорожники говорили, что поезд до утра будет стоять.
— Я пойду на вокзал, — сказал Ратмир. — Спать хочется.
— Дай хоть пушку-то, попугать? — попросил Налим.
— Вооруженное нападение с целью грабежа… Ты знаешь, что за это бывает?
— Пойдем, — махнул рукой Степка, и они с Володькой скрылись в тени длинного деревянного строения, напоминающего склад. Еще какое-то время скрипели на снегу их башмаки, потом стало тихо.
Ратмир не пошел на вокзал. Остановившись у одинокого пассажирского вагона, стоявшего в тупике, достал из кармана кожаный кисет с махоркой и аккуратно сложенными газетными листками, бензиновую зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы, и, свернув цигарку, закурил. Крепкий дым обжег горло, мальчишка закашлялся. Курить он еще по настоящему не научился, да, признаться, это дело ему не очень то нравилось. А Володька Грошев и Налим смолили вовсю. Наверное, чтобы не отставать от компании, начал баловаться и Ратмир. Первое время крошки махорки прилипали к губам, горчило от дыма в горле, а потом он научился сворачивать самокрутки профессионально, но похвастаться желтыми пальцами, как Налим, не мог. Курил редко и неохотно.
Мороз был приличный. Далекие звезды, казалось, кто-то укутал в комочки желто-розовой ваты. Звезд было много, но ярко сверкал лишь ковш Большой Медведицы.
Услышав пронзительный женский крик, Ратмир поперхнулся дымом и, швырнув окурок в снег, опрометью кинулся в ту сторону. Он перемахнул через одну пару путей, другую, проскочил под вагонами товарняка и выскочил на пустошь. Ни домов, ни деревьев. Там, впереди, в белой морозной пелене шевелились фигуры людей. Крик перешел в хрипение и оборвался. На ходу расстегнув ватник, Ратмир выхватил из-под шерстяного дырявого свитера, подпоясанного ремнем, нагревшийся пистолет, щелкнул предохранителем. От тени, отбрасываемой каким-то приземистым без окон строением, прижавшимся к путям, отделилась высокая фигура и нелепо замахала руками.
— Тетку зарезали! — приглушенно крикнул Володька Грошев, поравнявшись с Ратмиром.
Тот пробежал мимо, даже не взглянув на него. Неподалеку от узкой протоптанной в снегу тропинки он увидел лежащую на спине женщину и двоих в темных длинных пальто, согнувшихся над ней. Третий маячил в стороне, очевидно опасаясь подойти ближе.
Это был Налим. Он что-то говорил бандитам, но Ратмир толком не понял. Голос у Степки был умоляющий, просительный.
Один из парней в пальто торопливо обыскивал неподвижно лежащую женщину; когда он ее перевернул, раненая застонала… Дальше все произошло в считанные секунды: бросив взгляд на замолчавшего Налима — тот смотрел на Ратмира, — бандит резко обернулся.
— Атанда! — негромко крикнул он.
Второй, шаривший у женщины за пазухой, вскочил на ноги и тоже повернулся к мальчишке. В следующее мгновение что-то просвистело у самого уха Ратмира. Бандит бросил в него финку. Она зарылась в снег далеко за спиной Ратмира. Второй бандит шел на него с опущенной финкой в руке. Запомнилась черная челка из-под меховой шапки, бледная полоска узких губ и две круглые льдинки вместо глаз.
— Свои, братцы! — истерично вскрикнул Налим. — Убери, паря, пику!
— Рыба, заткни пасть фраеру, а я этого гаденыша сделаю, — не спуская неподвижного взгляда с мальчишки, негромко сказал бандит с черной челкой.
Ратмир ожидал, что парень поднимет руку — и тогда он выстрелит, но бандит не стал взмахивать финкой — он выбросил руку вперед, намереваясь снизу вверх ударить в живот, Ратмир резко отшатнулся и почувствовал, что теряет опору. Уже падая назад, он навскидку выстрелил в заслонившую небо фигуру. В сверкнувшей вспышке он увидел свою подпрыгнувшую вверх руку с пистолетом. Извернувшись в воздухе, он упал на бок, тут же вскочил и увидел совсем близко лежащего в снегу человека. Шапка его откатилась в сторону, лицо зарылось в снег. И было оно такое же белое. В вытянутой вперед руке синевато блестела финка.
Второй бандит, по кличке Рыба, петляя на снегу как заяц, убегал в сторону складских помещений, смутно вырисовывающихся вдали.
— Капут налетчику, — услышал Ратмир голос подошедшего Налима. — Видно, пульку, ясное дело, прямо в сердце послал.
Ратмир взглянул на уменьшающуюся во тьме фигуру второго бандита. Если хорошенько прицелиться, можно и этого срезать… Но стрелять больше не стал. Бросив тревожный взгляд на станцию, что виднелась за черными неподвижными составами, сказал:
— Надо сматываться.
— А что, если эти мальчики из банды Леньки Золотого Зуба? — потерянно сказал Степка. — Они нас и под землей сыщут…
Ни крик женщины, ни выстрел не привлекли внимания людей. В такой поздний час никого на улице не видно. На вокзале могли ничего не услышать, а и услышали, так вряд ли бросились бы на помощь.
Время было тревожное: распоясались воры и бандиты. До поселка, в который направлялась с поезда женщина, было километра два. Зачем она пошла туда ночью? Не могла подождать рассвета? Утром вряд ли решились бы на нее напасть.
Ратмир спрятал пистолет, бросил взгляд на два распростершихся на снегу тела и молча зашагал к станции. Где-то далеко гукнул локомотив, а немного погодя послышался протяжный стон.
— Бежим! — толкнул его в бок Налим.
— А она? — кивнул в сторону лежащей женщины Ратмир.
— Оклемается, — махнул рукой тот.
— Нельзя так, — сказал Ратмир. — Замерзнет.
— Не на себе же ее потащим? — Налим явно нервничал, все время озирался. — Я видел, он ее финкой в плечо.
— На первом же поезде нарезаем отсюда, — сказал Ратмир подошедшему к нему Володьке. — Все равно в какую сторону!
— Я думал, он тебя… — зябко передернув плечами и не попадая зубом на зуб, проговорил Володька.
— От страха-то зубами стучишь? — в упор посмотрел на него злыми глазами Ратмир. — Ни вора из тебя, Володька, не получится, ни бандита! Придется завязывать с этим делом.
Если соглашались, поторговавшись, то снимала с плеч мешок с лямками, развязывала и доставала завернутый в газету кусок сала и литровую банку с желтым медом.
— Тута ровно кила, — говорила она, взвешивая в руке сало. — У нас дома безмен не врет.
Выменянное колечко заворачивала в белую тряпицу, засовывала за пазуху, завязывала мешок, продевала руки в скрученные жгутом лямки и шла дальше, зорко озираясь по сторонам. Около женщин и стариков, продававших разное тряпье и кухонную утварь, она не задерживалась.
Ратмир бы и внимания на нее не обратил, но настырный Налим почему-то сразу засек эту тетку.
— Золотишко скупает, ясное дело, — шепнул он приятелям. — Часики, кольца, браслеты… Жирная тетя! Эх, ей бы поглубже за пазуху заглянуть…
Ратмир остановился возле худенького седого старичка в пенсне на красноватом от мороза носу. Старичок был в длинном черном пальто и белых фетровых валенках с кожаными заплатками на задниках. Через согнутую в локте руку почти до земли свисали новые диагоналевые брюки. Подойдя поближе, Ратмир почувствовал запах нафталина. Но не брюки привлекли внимание мальчишки: на коричневом чемодане, лежащем прямо на снегу у ног старичка, были разложены книги. Много книг. Почти невидимый глазу снежок слегка припорошил обложки. Ратмир взглянул на старичка. Тот строго и торжественно смотрел прямо перед собой и в отличие от других не зазывал громким голосом покупателей. Опустившись на колени перед чемоданом, мальчишка стал перебирать книги… «Утраченные иллюзии» О. Бальзака, «Капитанская дочка» А. Пушкина, «Белые ночи» Ф. Достоевского, Лесков, Шишков, Лермонтов, «Казаки» Л. Толстого…
Ратмир очнулся, когда над ним проскрипел простуженный голос:
— Ты любишь, мальчик, книги?
Ратмир кивнул и снизу вверх взглянул на старичка: позолоченное пенсне нацелилось прямо на него, прищуренные глаза за стеклами расплывались.
— Сейчас никто книги не покупает, — печально проговорил старичок. — Людям не до книг.
— Сколько стоит вот эта? — протянул ему Ратмир потрепанный томик Джека Лондона.
— Ты не читал «Белый Клык»? — блеснул пенсне старичок.
— Тут еще «Зов предков», — сказал Ратмир. — И потом, я хорошие книги перечитываю.
— А что ты еще читал?
Ратмир принялся перечислять: что-что, а книг прочел он много. Дома, в Задвинске, была своя полка, заставленная любимыми книгами. Володька Грошев рассказывает, что подожженный бомбой дом сгорел… Ни о чем так не жалел Ратмир, как о книгах. И вот сейчас в небольшом незнакомом городке, на толкучке, или балочке, как называет ее Налим, он наткнулся на книги. Повеяло чем-то далеким, утраченным… Бывало, с увлекшей его книгой он не расставался неделями. Вместе с учебниками носил ее в школу, вынимал тайком на уроках и перелистывал. Некоторые главы он мог наизусть рассказывать. Хорошая книга доставляла ему точно такую же радость, как какая-нибудь желанная вещь вроде красивого перочинного ножа или новых длинных брюк, которые мать обещала купить, да все откладывала… Книги он выменивал на разные вещи у приятелей. Те не ценили их и готовы были за биту для игры в орлянку отдать две-три книги на выбор. Причем сами их даже не читали. Мать редко читали, а отец больше увлекался историческими и еще техническими книгами по железнодорожному транспорту. Любил исторические романы и Ратмир.
Какова же была радость Ратмира, когда он под другими книгами обнаружил два малоформатных зеленых томика «Дон Кихота». Вспоминая о доме, он вспоминал и о книжках, среди которых была самая любимая — «Дон Кихот» Сервантеса. Он как раз собирался летом, во время каникул, снова перечитать ее…
— Ты читал «Дон Кихота»? — спросил старичок, от которого не укрылась радость мальчишки при виде книги.
— Давно, — ответил Ратмир. — Еще в четвертом классе.
Даже не верилось, что он когда-то учился в школе, вместе с Володькой Грошевым сидел на одной парте, куролесил на переменках, смешил весь класс, спорил с учителями… А теперь они с Володькой мотаются по чужим незнакомым городам и чувствуют себя счастливыми, если есть где переночевать в тепле и желудок набит жратвой… А когда однажды сердобольная женщина, приютившая их на ночь, предложила помыться в своей истопленной по случаю субботы русской бане, они были наверху блаженства. Это был настоящий праздник, потому что в бане они не были ровно два месяца. И когда Налим похвастался, что «увел» у этой женщины из комода восемьсот рублей, завернутых в газету, Ратмир молча отобрал у него сверток, вернулся в дом и, выждав момент, положил на место. Почему-то большинство людей прячут свои сбережения в комодах, сундуках, шкафах, и обязательно под чистое глаженое белье…
Все это промелькнуло в голове Ратмира, пока он смотрел на зеленый томик «Дон Кихота». Радость померкла в его глазах: он вспомнил, что нет денег. Конечно, можно схватить книги и скрыться в толпе. Наверное, старичок и кричать бы не стал, но пойти на это Ратмир не мог. Будь это еда — другое дело, но тут книги…
Со вздохом он поднялся, огорченно шмыгнул носом и стряхнул снег с занемевщих коленей. И снова старичок безошибочно уловил настроение мальчишки. Сквозь позолоченное пенсне он все видел и понимал.
— Мальчик, выбери себе по вкусу две книги, а денег не надо, — улыбнулся старичок. — Я тебе их дарю.
Ратмир, не веря своим ушам, смотрел на старичка. Надо сказать, что за месяцы бродяжничества он больше встречался со злом, нежели с добром. Война ожесточила многих людей, даже хороших, сделала их подозрительными, недоверчивыми. Сколько раз озябшие мальчишки стучались в двери и окна, умоляя пустить их переночевать хоть на полу, и сколько раз в ответ слышались брань и угрозы, что спустят собаку или огреют поленом… Да и пусти их!.. Ратмир и Володька еще не потеряли совесть, а Налим обязательно что-нибудь да стибрит. Но и на него невозможно обижаться: не Степка — подохли бы с голоду.
Ратмир держал в руках два томика «Дон Кихота» и сборник повестей Джека Лондона. Он ничего не говорил, только смотрел на старичка в пенсне оживившимися благодарными глазами.
— Бери-бери, — сказал старичок.
Ратмир сидел у окна на грубой с высокой спинкой вокзальной скамье и вместе с трогательным и благородным рыцарем Дон Кихотом яростно сражался на холме с ветряной мельницей. Стены вокзала раздвинулись, отступили, умолк говор многочисленных пассажиров, даже не чувствовался спертый, с примесью карболки, запах давно не проветриваемого как следует помещения. Перед мысленным взором мальчика расстилались каменистые равнины солнечной Испании, воинственно ржал верный Росинант, со свистом крутились решетчатые крылья старой мельницы, с дьявольским коварством поднявшие в воздух храброго рыцаря Дон Кихота…
— Степку бьют! — вывел его из забытья взволнованный голос Володьки Грошева.
— Попался? — Ратмир запомнил страницу и положил книгу в вещмешок.
— Он у тетки стащил сидор, — на ходу рассказывал Володька. — Я стоял на шухере, ему свистнул, но его мужики догнали и стали лупить…
Когда они прибежали на место происшествия, толпа уже расходилась, а Налима, крепко держа за воротник стеганой телогрейки, вел в комнату дежурного милиционера пожилой железнодорожник в черных валенках. Вид у Степки был жалкий: глаза опухли от слез, на лбу синяк, карманы галифе и телогрейки вывернуты, облезлая беличья шапка засунута за пазуху. Он жалостливо шмыгал носом.
Степка даже не посмотрел в их сторону, будто они и незнакомы, но голова его несколько раз мотнулась в одну и в другую сторону: мол, выручайте, братцы, если сможете!
Рядом с железнодорожником семенила пожилая тетка, закутанная по самые глаза в пушистый оренбургский платок.
— Ну и жулики! — тараторила она. — Ну и проходимцы! Так и гляди в оба: крест с шеи сопрут…
— На кой мне твой крест, — блеснул в ее сторону глазами Налим.
— Ишь зыркает зенками! — не унималась баба. — Такой и ножиком пырнуть может!
Железнодорожник, Степка Ненашев и женщина с белым мешком под мышкой скрылись за высокой коричневой дверью с надписью: «Участковый жел. дор. мил.». В замке двери торчал плоский ключ с колечком.
— Я ему свистнул… — бормотал над ухом Володька.
Ратмир молча стоял на перроне и смотрел на приближающийся пассажирский поезд. Окутанный клубами морозного пара паровоз толкал перед собой бешено крутящиеся в ярком луче головного фонаря крупные снежинки. На крышах вагонов возле вентиляционных труб намело небольшие сугробы снега. Снег и на поручнях, и на ступеньках вагонов. Еще не совсем темно, и заиндевелые окна не освещены. В этих краях уже можно светомаскировку не соблюдать: немецкие бомбардировщики сюда не залетают. Случается, на большой высоте прочертит морозное небо неширокой белой полосой разведчик, или, как его называют, рама, и исчезнет.
Дождавшись, когда из комнаты участкового вышли женщина с мешком и железнодорожник, Ратмир сказал Володьке, чтобы он ждал его на путях возле товарняка, застрявшего на небольшой станции Мураши вот уже вторые сутки. В одном из вагонов жили трое военных. У них была печка-чугунка, а дров они сами вволю заготовили. К самой станции с южной стороны подступал сосновый бор. Военные ехали в тыл за лошадьми, которых они погрузят в вагоны и повезут поближе к линии фронта. Весной дороги будут худые, так вот лошади и поволокут на передовую пушки и другую боевую технику. Где никакая машина ни пройдет, там вездеход-лошадка проскочит…
С военными познакомился Степка Ненашев. Он помог им таскать из леса сушняк, а потом стал с ними играть в карты. Коневодам было скучно, и они охотно пускали к себе мальчишек погреться у печки. Иногда угощали густым вареном из почерневшего котелка, давали по сухарю на брата. На раскаленной чугунке всегда стоял закопченный чайник с кипятком. Заварки у коневодов давно не было, и когда Налим принес им полпачки настоящего грузинского чая, то старший из них выделил мальчишкам по большому куску сахара.
Как-то Налим разжился подмороженной картошкой. Ее нарезали дольками, присаливали и налепляли на раскаленную чугунку сначала одной стороной, потом другой. Сладковатые подрумяненные кругляши все ели с большим удовольствием.
— Голь на выдумки хитра, — смеялись коневоды, удивляясь, что можно без жира так аппетитно поджарить картошку.
— Не поешь толком — будешь волком, — не лез и карман за словом Налим, уписывая картошку.
…Ратмир вдруг сорвался с места, пробежал по перрону до конца состава, затем повернулся и, петляя меж пассажиров, проскочил в коридор и с ходу ворвался в милицейскую комнату. Моргая глазами, уставился на милиционера, стоявшего у круглой черной печи и гревшего об нее ладони с растопыренными пальцами. Налим, понурив голову и, как всегда в подобных случаях, напустив на себя несчастненький вид, стоял у стены. На грязных щеках две светлые полоски от слез. Притвора Налим мог в любой момент выжать из себя горючую слезу. И голос у него менялся: становился плаксивым и тонким.
— Товарищ милиционер! — выпалил Ратмир. Там у седьмого вагона бандиты проводника зарезали!..
Высокий милиционер и синей форме и с кобурой на боку, из которой выглядывала рукоятка нагана, отскочил от печки, будто обжегшись. Поспешно продевая длинные руки в рукава шинели, спросил:
— Запомнил в лицо?
— Ряшка — во! — сделал округлое движение руками Ратмир. — Как пырнет финкой в живот…
— Не уйдет! — пробормотал милиционер, расстегивая кобуру.
Ратмир первым выскочил из комнаты, милиционер — за ним. Остановившись, повернул ключ в двери.
— Ой, что там делается!.. — повернувшись к нему, закричал Ратмир. — Еще, кажется, кого-то…
Милиционер, топоча сапогами, без фуражки выскочил на перрон и кинулся к седьмому вагону, который был почти в самом конце. Порядок номеров вагонов не соблюдался. На бегу участковый доставал из кобуры наган. Как Ратмир и предполагал, милиционер не вытащил ключ из двери. Немедля мальчишка освободил Степку. Пробежав на другую сторону вокзала, они, прыгая через обледеневшие шпалы, помчались к товарняку, стоявшему на запасном пути. Из теплушки выглядывал Володька и махал им рукой.
— Правда проводника пришили? — на ходу спросил запыхавшийся Степка.
— Тебя самого когда-нибудь пришьют, — ответил Ратмир.
— Такая у нас опасная работенка… — ухмыльнулся Налим, и подбитый глаз его зловеще блеснул.
— Не нравится мне все это, — сказал Ратмир.
Станцию Мураши покинули ночью. Опять была давка у вагонов, ругань, крики, визг женщин. В этой сумятице охотились разные поездные воришки. Они бритвами, зажатыми между пальцами, вспарывали мешки и выхватывали оттуда все, что под руку попадется. Впрочем, воры были опытные и на ощупь сразу определяли, что в мешках.
Мальчишки вскочили на обледенелую подножку, на ходу с другой стороны трехгранником открыли тяжелую заиндевелую дверь в тамбур. Оттуда проникли в душный переполненный вагон, гудящий, как растревоженный улей. Люди неохотно теснились на сиденьях, давая место новым пассажирам. Верхние полки были заняты, под нижними сиденьями, где не стояли вещи, можно еще было пристроиться. Правда, мало радости нюхать пыль и видеть перед самым носом чужие валенки и сапоги, но зато тепло было и можно вытянуться, а это все лучше, чем сидеть скорчившись в проходе и держаться за привязанный лямками к руке или ноге мешок с добром. Когда кто-нибудь с трудом пробирался в туалет, в проходе шелестел ропот обеспокоенных пассажиров.
Ратмир и Володька устроились на полу под нижними сиденьями. Под головы положили тощие мешки. Расслабленное тело ощущало вибрацию вагона, совсем близко звонко щелкали колеса на стыках рельс. Тоненько дребезжала какая-то железяка. В вагоне было сумрачно. Керосиновая лампа, вставленная в фонарь над проходом, освещала весь полудремлющий вагон.
С другой стороны подполз к ним Налим. Глаза возбужденно блестят, одна скула вспухла, на лбу ссадина.
— Она в следующем вагоне, — зашептал Степка. — Я ее сразу приметил.
— Кто она? — спросил Ратмир.
— Та тетка, что золотишком промышляла на толчке, — напомнил Налим. — Устроилась на лавке у самого выхода. Выманить бы ее в тамбур.
— Ты же Налим, — тихонько хмыкнул Володька. — Заползи ей в грудя и конфискуй драгоценности…
— Там еще крутится в тамбуре какой-то лоб, — озабоченно заметил Налим. — Не опередил бы он нас?
— Я больше в эти игры не играю, — сказал Ратмир, отвернулся и даже закрыл глаза.
— Она же, ясное дело, спекулянтка! — горячо зашептал Степка. — Видел, как на барахолке обдирала людей? За банку меда — золотые серьги! Я не я, если ее не пощупаю… Добра-то сколько!
— Близок локоть, да не укусишь, — шепотом отвечал ему Володька. — Не выйдет она в тамбур. Чего ей там делать? Да еще с золотом за пазухой?
— Я покараулю, — сказал Налим и, вытирая телогрейкой вагонную пыль с пола, дал задний ход.
Глухой ночью он растолкал их.
— Приехали, — шептал он. — Станция Березай, а ну-ка, шпана, вылезай!
Было тихо. Не слышно перестука колес. Лампа в вагоне чуть светилась. Стекло от копоти почернело. Люди, притулившись друг к дружке, спали. Сквозь замороженные окна багрово светили неясные огни. Мимо, пыхтя и отдуваясь, прошел отцепленный паровоз. Жарко полыхнула топка. Значит, станция узловая, раз локомотив меняют.
Протирая слипшиеся глаза и зевая, Ратмир и Володька пробрались через спящих в проходе к выходу. Налим уже ждал их в тамбуре. После душного вагона в ноздри резко ударило морозной свежестью. Почему-то не видно людей, штурмующих вагоны, лишь бродят вдоль состава черные смазчики с железными прутьями и длинноносыми масленками. Поднимают крышки букс и заливают мазут. Из конца в конец разноголосо хлопают крышки букс, на втором пути тоненько свистит паром паровоз. Возле него — гора угля. Где-то неподалеку журчит из шланга вода, звякает рельс, будто по нему ударяют молотком.
— Она туда пошла! — кивнул в сторону путей Степка. — А за ней два хмыря…
— Она? — тупо взглянул на него Ратмир. Спросонья он еще туго соображал.
— Был один, а теперь их двое, — рассуждал Налим. — Ясное дело, майданщики следили за ней.
— Ну ее к черту! — остановился Ратмир. — Что за станция?
— Шахунья, — ответил Степка. — Я слышал, железнодорожники говорили, что поезд до утра будет стоять.
— Я пойду на вокзал, — сказал Ратмир. — Спать хочется.
— Дай хоть пушку-то, попугать? — попросил Налим.
— Вооруженное нападение с целью грабежа… Ты знаешь, что за это бывает?
— Пойдем, — махнул рукой Степка, и они с Володькой скрылись в тени длинного деревянного строения, напоминающего склад. Еще какое-то время скрипели на снегу их башмаки, потом стало тихо.
Ратмир не пошел на вокзал. Остановившись у одинокого пассажирского вагона, стоявшего в тупике, достал из кармана кожаный кисет с махоркой и аккуратно сложенными газетными листками, бензиновую зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы, и, свернув цигарку, закурил. Крепкий дым обжег горло, мальчишка закашлялся. Курить он еще по настоящему не научился, да, признаться, это дело ему не очень то нравилось. А Володька Грошев и Налим смолили вовсю. Наверное, чтобы не отставать от компании, начал баловаться и Ратмир. Первое время крошки махорки прилипали к губам, горчило от дыма в горле, а потом он научился сворачивать самокрутки профессионально, но похвастаться желтыми пальцами, как Налим, не мог. Курил редко и неохотно.
Мороз был приличный. Далекие звезды, казалось, кто-то укутал в комочки желто-розовой ваты. Звезд было много, но ярко сверкал лишь ковш Большой Медведицы.
Услышав пронзительный женский крик, Ратмир поперхнулся дымом и, швырнув окурок в снег, опрометью кинулся в ту сторону. Он перемахнул через одну пару путей, другую, проскочил под вагонами товарняка и выскочил на пустошь. Ни домов, ни деревьев. Там, впереди, в белой морозной пелене шевелились фигуры людей. Крик перешел в хрипение и оборвался. На ходу расстегнув ватник, Ратмир выхватил из-под шерстяного дырявого свитера, подпоясанного ремнем, нагревшийся пистолет, щелкнул предохранителем. От тени, отбрасываемой каким-то приземистым без окон строением, прижавшимся к путям, отделилась высокая фигура и нелепо замахала руками.
— Тетку зарезали! — приглушенно крикнул Володька Грошев, поравнявшись с Ратмиром.
Тот пробежал мимо, даже не взглянув на него. Неподалеку от узкой протоптанной в снегу тропинки он увидел лежащую на спине женщину и двоих в темных длинных пальто, согнувшихся над ней. Третий маячил в стороне, очевидно опасаясь подойти ближе.
Это был Налим. Он что-то говорил бандитам, но Ратмир толком не понял. Голос у Степки был умоляющий, просительный.
Один из парней в пальто торопливо обыскивал неподвижно лежащую женщину; когда он ее перевернул, раненая застонала… Дальше все произошло в считанные секунды: бросив взгляд на замолчавшего Налима — тот смотрел на Ратмира, — бандит резко обернулся.
— Атанда! — негромко крикнул он.
Второй, шаривший у женщины за пазухой, вскочил на ноги и тоже повернулся к мальчишке. В следующее мгновение что-то просвистело у самого уха Ратмира. Бандит бросил в него финку. Она зарылась в снег далеко за спиной Ратмира. Второй бандит шел на него с опущенной финкой в руке. Запомнилась черная челка из-под меховой шапки, бледная полоска узких губ и две круглые льдинки вместо глаз.
— Свои, братцы! — истерично вскрикнул Налим. — Убери, паря, пику!
— Рыба, заткни пасть фраеру, а я этого гаденыша сделаю, — не спуская неподвижного взгляда с мальчишки, негромко сказал бандит с черной челкой.
Ратмир ожидал, что парень поднимет руку — и тогда он выстрелит, но бандит не стал взмахивать финкой — он выбросил руку вперед, намереваясь снизу вверх ударить в живот, Ратмир резко отшатнулся и почувствовал, что теряет опору. Уже падая назад, он навскидку выстрелил в заслонившую небо фигуру. В сверкнувшей вспышке он увидел свою подпрыгнувшую вверх руку с пистолетом. Извернувшись в воздухе, он упал на бок, тут же вскочил и увидел совсем близко лежащего в снегу человека. Шапка его откатилась в сторону, лицо зарылось в снег. И было оно такое же белое. В вытянутой вперед руке синевато блестела финка.
Второй бандит, по кличке Рыба, петляя на снегу как заяц, убегал в сторону складских помещений, смутно вырисовывающихся вдали.
— Капут налетчику, — услышал Ратмир голос подошедшего Налима. — Видно, пульку, ясное дело, прямо в сердце послал.
Ратмир взглянул на уменьшающуюся во тьме фигуру второго бандита. Если хорошенько прицелиться, можно и этого срезать… Но стрелять больше не стал. Бросив тревожный взгляд на станцию, что виднелась за черными неподвижными составами, сказал:
— Надо сматываться.
— А что, если эти мальчики из банды Леньки Золотого Зуба? — потерянно сказал Степка. — Они нас и под землей сыщут…
Ни крик женщины, ни выстрел не привлекли внимания людей. В такой поздний час никого на улице не видно. На вокзале могли ничего не услышать, а и услышали, так вряд ли бросились бы на помощь.
Время было тревожное: распоясались воры и бандиты. До поселка, в который направлялась с поезда женщина, было километра два. Зачем она пошла туда ночью? Не могла подождать рассвета? Утром вряд ли решились бы на нее напасть.
Ратмир спрятал пистолет, бросил взгляд на два распростершихся на снегу тела и молча зашагал к станции. Где-то далеко гукнул локомотив, а немного погодя послышался протяжный стон.
— Бежим! — толкнул его в бок Налим.
— А она? — кивнул в сторону лежащей женщины Ратмир.
— Оклемается, — махнул рукой тот.
— Нельзя так, — сказал Ратмир. — Замерзнет.
— Не на себе же ее потащим? — Налим явно нервничал, все время озирался. — Я видел, он ее финкой в плечо.
— На первом же поезде нарезаем отсюда, — сказал Ратмир подошедшему к нему Володьке. — Все равно в какую сторону!
— Я думал, он тебя… — зябко передернув плечами и не попадая зубом на зуб, проговорил Володька.
— От страха-то зубами стучишь? — в упор посмотрел на него злыми глазами Ратмир. — Ни вора из тебя, Володька, не получится, ни бандита! Придется завязывать с этим делом.