4.Щука
В ПНВС образ рыбы эстетически сложен, поскольку он подвергается длинной цепи трансформаций и семантических переходов, приводящих к сложному комическому повествованию. Образ рыбы появляется снова тем же самым утром - на этот раз в виде щуки в колодце. Привалов идет за водой из колодца, а деревенскому примитивному окружению противопоставляются многочисленные приметы современного мира: вид и шум вертолета, отдаленный шум автомобилей, размышления героя при виде своей машины - о необходимости добавить воду в радиатор. И затем в эту тщательно описанную обыденную современную реальность вторгается магическая реальность волшебной сказки щука с человеческим голосом. Это случается резко и неожиданно, что есть условие комического. В соответствии с правилами волшебной сказки, уже твердо установившимися в тексте, читатель ожидает если не русалку, то по крайней мере говорящую щуку. Хотя щука говорит, у нее икота "Было очень странно смотреть, как она говорит. Совершенно как щука в кукольном театре, она вовсю открывала и закрывала зубастую пасть в неприятном несоответствии с произносимыми звуками. Последнюю фразу она произнесла, судорожно сжав челюсти" (31). Случай с говорящей щукой в колодце показывает не только код комедии, описанный выше, но и код пародии, так как можно провести параллели межу этим случаем и волшебной сказкой "По щучьему веленью": Отпусти меня, добрый человек, на волю; я тебя счастливым сделаю: чего душа твоя пожелает, все у тебя будет! Только скажи: по щучьему веленью, по божьему благословенью явись то-то и то-то - сейчас явится!"95 Щука в ПНВС моделирует свое заклинание по волшебно-сказочной ритуальной формуле, но комически искажает его - наиболее разительно проявляется это в замене божьей воли человеческой: " Ты меня отпустишь, а я тебе послужу, скажи только "по щучьему велению, по моему, мол, хотению" (32). Щуке нелегко с потребностями и желаниями современного человека. Она признает, что ее способность выполнять желания ограничена сферой волшебно-сказочной магии: " Ну что просить-то будешь, служивый? Только попроще чего, а то просят телевизоры какие-то, транзисторы... Один совсем обалдел: "Выполни, говорит, - за меня годовой план на лесопилке". Года мои не те - дрова пилить... - Ага, - сказал я. - А телевизор вы, значит, все-таки можете? - Нет, - честно призналась щука. - Телевизор не могу. И этот... комбайн с проигрывателем тоже не могу. Не верю я в них. Ты чего-нибудь попроще. Сапоги, скажем, скороходы или шапку-невидимку... А?" (С.32). Волшебная говорящая щука живет в современном мире, но, очевидно, не вполне успешно приспособилась к нему. Она живет на грани современного технологического мира и мира волшебной сказки; она не может исполнять желаний современного человека, но может подарить сапоги-скороходы или шапку-невидимку. Можно усомниться в работоспособности формулы щуки, поскольку она искажает изначальное магическое заклинание. Комическую отсылку к щуке, исполняющей желания, можно увидеть, когда шапка-невидимка - далее в тексте - спасает Привалова от неприятностей. Впрочем, это происходит бесцеремонно, без необходимых магических заклинаний: "У меня нехорошо похолодело внутри. Но Роман уже оценил положение. Он схватил с вешалки засаленный картуз и нахлобучил мне на уши. Я исчез" (С.74). Щука в афанасьевской волшебной сказке описывается без деталей - только одним прилагательным: "большущая щука". В пародийном контрасте, щука в ПНВС описывается с некоторыми комическими деталями. Она большая, но также и зеленая и замшелая, а также икающая Более того, способность исполнять желания роднит щуку с классической золотой рыбкой русских волшебных сказок. Комический поворот - щука прямо упоминает золотую рыбку, замечая, что ей самой далеко до золотой рыбки в исполнении желаний. Она также повествует Привалову, что золотая рыбка была убита глубинной бомбой. Сцена со щукой в колодце, забавная, несущая в себе комический и пародийный коды, также содержит и код сатиры. Убийство волшебной исполняющей желания золотой рыбки представляет разрушение творческой способности и воображения этоса волшебной сказки96. Жалобы щуки на нынешние желания выражают суждение по некоторым специфическим проблемам современного мира и массовой культуры. Волшебно-сказочная магия замещается приспособлениями и инструментами современной науки и технологии. Волшебная щука не понимает или не верит в телевидение и транзисторные радиоприемники. Может быть, потому, что использование этих предметов в современной массовой культуре вызывает интеллектуальную пассивность. Человек, используя сапоги-скороходы или шапку-невидимку, может по-прежнему думать и действовать самостоятельно. Но с телевидением, радио, магнитофонами человек иногда забывает, как думать самостоятельно. Повествователь, впрочем, утверждает, что лучшее - это думать: "Как Паскаль: "Будем же учиться хорошо мыслить вот основной принцип морали". (35).
5. Баба Яга
Еще один сказочный персонаж, которого встречает Привалов в ходе своего пребывания в музее "Изнакурнож", - старуха Наина Киевна Горыныч смотрительница музея. Имя ее немедленно отсылает (парадигматически) к злой ведьме в пушкинской поэме "Руслан и Людмила", которая (ведьма), в свою очередь, является литературной вариацией Бабы Яги волшебных сказок. Внешность ее предполагает, что она не только живой, но и комически преувеличенный и искаженный образ Бабы Яги: (Пушкин)
"И вдруг сидит передо мной Старушка дряхлая, седая, Глазами впалыми сверкая, С горбом, с трясучей головой, Печальной ветхости картина. Ах, витязь, то была Наина!.."97
(Стругацкие)
" Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами." (13). Перекличка текстов Стругацких и Пушкина вводит неожиданные вариации, выражающиеся в комических несоответствиях. Начало описания Бабы Яги у Стругацких во многом сходно с пушкинской поэмой в волшебной сказкой. Но вскоре объекты современной реальности комически воздействуют на традиционные (Баба Яга носит валенки и галоши). Даже ее платок, на первый взгляд, - типичный и ожидаемый головной убор, соответствующий волшебно-сказочному образу, при дальнейшем рассмотрении превращает Наину в пародийное искажение волшебно-сказочного образа. Это нейлоновый платок с яркими, красочными изображениями "Атомиума" и надписями на нескольких языках, - символ современной науки и технологии, а также яркого, нового, технологического мира для всего человечества. Анализ Линдсеем (Lindsey) этой сцены выявляет ее сатирический код: "немного гоголевской "пошлости", - вульгарная деталь, подчеркивающая безвкусицу ее нынешнего существа"98. Он добавляет: "Советский Союз участвовал в Брюссельской ярмарке 1958 года; этому событию уделялось большое внимание как примеру новых культурных связей с Западом после изоляции сталинских годов"99. Увеличивает контраст с пушкинской Наиной, которая зла и замышляет против несчастного Руслана, то, что Наина у Стругацких попросту грубовата и раздражительна, но в целом благоволит своему посетителю Привалову. Ведьма Баба Яга в некоторых волшебных сказках Афанасьева "выглядит деструктивным существом, намеревающимся убить героя - обычно во сне - и даже отравляющим ему пищу с этой целью"100. Стругацкие пародируют эту сцену, когда поздно вечером Наина приносит еду голодному Привалову: "На ней была длинная серая рубаха, а в руках она несла тарелку, и в комнате сейчас же распространился настоящий, а не фантастический аромат еды. Старуха улыбалась. Она поставила тарелку прямо передо мной и сладко пробасила: - Откушай-ко, батюшка, Александр Иванович. Откушай, чем бог послал, со мной переслал..." (21). Для читателя, знакомого с волшебными сказками, эта сцена, теплая и дружелюбная, вызывает, тем не менее, комический трепет и моментальную уверенность в судьбе героя. В дальнейшем комическое частичное сходство и расхождение с "оригиналом" проявляются в том, что "злая" природа Наины выражается в ее необъяснимой грубости, в основном по поводу голодного приваловского скрежетания зубами. При первой встрече с Приваловым Наина несколько раз выражает обеспокоенность по поводу скрежетания зубами, что является пародийной отсылкой к условиям волшебной сказки, где Баба Яга "относится к герою с момента его первого появления как к законной жертве и угрожает съесть его своими железными зубами, которые она острит в предвкушении"101. Характерная волшебно-сказочная фраза "зубы точит" превращается в ПНВС в менее угрожающее "цыкать зубом", и зубом цыкает не Наина, а ее предполагаемая жертва.
6. Змей Горыныч (Дракон)
Совершая свои злые деяния, пушкинская ведьма Наина превращается (чем-то похоже на змей, которые сбрасывают старую шкуру и появляются словно рожденные заново) в крылатого дракона ("змея крылатого"), известного по традиционным волшебным сказкам как "Змей Горыныч". Пародийным контрастом этому является тот факт, что у Стругацких Наина никогда не меняет свой облик, но ее фамилия - Горыныч - показывает, что двойственность натуры ею все же сохранена, пусть и только в имени. Оно связывает ее с пушкинской Наиной и Бабой Ягой волшебных сказок102. Особо близкие отношения Бабы Яги и Змея Горыныча гротескно и пародийно смоделированы в ПНВС, в сцене, где Наина и Привалов видят большую цистерну, двигающуюся по улице, из которой вырываются желтые языки пламени и доносятся странные звуки, леденящие сердце. Это везут Змея Горыныча - под выкрики стаек детей: "Тилили-тилили, а дракона повезли!" и под прочувствованное замечание Наины, горюющей над судьбой своего товарища: "Повезли родимого": "- Повезли, - повторила она. - Каждую пятницу возят... - Куда? - спросил я. - На полигон, батюшка. Все экспериментируют... Делать им больше нечего." (36-37). Гротескный образ дракона, полу-механического, полу-живого чудовища, производит комический эффект в соответствии с правилами Бергсона, который видит дуализм живого и инертной, косной материи, "механического, инкрустированного в живое" как главный источник и объяснение всех форм комического. Более современные теории полагают, что это только один вариант из всех возможных: "За ним, шагах в десяти, с натужным ревом медленно полз большой белый МАЗ с гигантским дымящимся прицепом в виде серебристой цистерны. На цистерне было написано "огнеопасно", справа и слева от нее также медленно катились красные пожарные "газики", ощетиненные огнетушителями. Время от времени в ровный рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леденивший сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые языки пламени." (35). Цистерноподобное волшебно-сказочное чудовище на колесах представляет собой образец юмора, использующего пересечение двух неподходящих элементов: живого организма и автомата, и, соответственно, комического гибрида животного с машиной. Этот комический шаблон ставит целью смешение фантастического и пугающего существа, воображенного волшебными сказками, с угрозой технологических изобретений и прогресса ("Огнеопасно" (35)) науки Института. Наина не только огорчена жестокостью, с которой обращались с драконом, но и ядовито комментирует институтские эксперименты. Ее замечание тематически связано с более поздними событиями книги, то есть предсказывает многое из злоупотреблений наукой в Институте: "Сам З.Горыныч был заперт в старой котельной, откуда доносилось его металлическое храпение и взревывания спросонок" (107). "В волшебных сказках... Баба Яга... основной персонаж на очень важной ступени приключений героя, а именно - когда он пересекает границу между этим и Иным миром..." (184). Герой ПНВС - Привалов - следует этому шаблону волшебной сказки - с соответствующими комическими изменениями. В первый раз мы встречаем его в лесу. Оттуда он едет в город и попадает в Институт - волшебный Иной Мир, где и происходят его приключения. Но до того, как он попадет в этот мир, он должен пообщаться с Наиной Киевной - комическим пересечением зловещей Бабы Яги и ворчливой, но благожелательной смотрительницей институтского Музея. В новогодний вечер Привалов дежурит по Институту, что дает ему возможность исследовать часть учреждения. Его последующее повествование напоминает скопище чудовищ и странных экспериментов. Как и в Музее, здесь Привалов встречает многих сказочных персонажей.
7.Кощей Бессмертный
Еще один персонаж русских волшебных сказок, упоминающийся также в пушкинском прологе к "Руслану и Людмиле". Его описывает пушкинская строка: "Там царь Кащей над златом чахнет". Кощей - злой колдун, похожий на скелет, что делает его воплощением смерти. Впрочем, полное его имя - Кощей Бессмертный. Это противопоставление облика и имени, смерти и бессмертия, производит волнующий, гротескный эффект. Его образ и деятельность несколько варьируются от сказки к сказке, но Аникин интерпретирует Кощея как воплощение социальных преступлений и несправедливостей, описывая его далее как ничтожного старика, постоянно охраняющего свое огромное богатство103: "Можно увидеть, что силы Кощея не безграничны, поскольку в начале некоторых сказок он фактически пленник невесты героя, принцессы-воительницы. Он заперт в тайной комнате и содержится в очень жестоких условиях, например, прикованным к стене над котлом с кипящей смолой, или над огнем, или подвешенным на железный крюк за ребро"104. (Стругацкие:)
"Около Кощея Бессмертного я задержался. Великий негодяй обитал в комфортабельной отдельной клетке с коврами, кондиционированием и стеллажами для книг. По стенам клетки были развешаны портреты Чингисхана, Гиммлера, Екатерины Медичи, одного из Борджиа и то ли Голдуотера, то ли Маккарти. Описание Кощея у Стругацких является юмористически искаженной версией волшебно-сказочной модели. Некоторые исходные черты тщательно сохранены, но одновременно они комически дезавуируются изобилием неожиданных, не волшебно-сказочных деталей. Подобно своему волшебно-сказочному прообразу, Кощей у Стругацких содержится в клетке. Но - контрастом с ожидаемыми жестокими условиями - клетка является комфортабельным кабинетом с коврами и неожиданно современной возможностью - кондиционером. Скупец из волшебной сказки, стяжатель материальных ценностей ("над златом чахнет") превратился в коллекционера книг. Портреты, украшающие его кабинет, выдаю его автократические и реакционные чувства, связывая его с образом волшебно-сказочного прообраза как воплощения социальных зол. Подбор портретов не может не вызывать к жизни и код сатиры - насмешку с точки зрения официального советского взгляда1960-х над теми, чья политическая ориентация является источником социальной несправедливости (Чингисхан, Гиммлер, Маккарти, Голдуотер). В вышеприведенном отрывке в повествовании снова появляется Змей Горыныч. До этого мы видели Змея, когда его тащили в Институт для некоего жестокого эксперимента. Теперь он заперт в котельной, где и испускает комические звуки, подходящие его полумеханической, полуживотной сущности: "доносилось его металлическое храпение и взревывания спросонок" (107). Кощея высоко ценят в Институте, поскольку, помимо участия в экспериментах, он служит переводчиком для Змея Горыныча. Эта необычная связь двух чудовищ служит тематическим приспособлением для соединения этих двух образов в ПНВС - с эстетическими целями. В этом может быть увидена и пародийная переделка, комическое уточнение связи, которой обладают эти существа в волшебных сказках, где у них "есть общие черты и они взаимозаменяемы по своим функциям"105. Привалов размышляет о парадоксе бессмертия Кощея в сочетании с возможностью смертной казни за его преступления. В волшебных сказках это противоречие оказывается верным, если приложимо только к эпитету "бессмертный". Иными словами, есть секрет бессмертия Кощея. Он зовется "бессмертным", поскольку его смерть, его глубинная душа, находится в яйце, спрятанном в неком отдаленном месте. "В сказках Кощей встречает смерть в результате двух событий. Либо герой находит яйцо, заключающее в себе кощееву смерть (душу) (Af.Tales, 156-8; Nov.12; Beloruss. pp.238-254) или же герой его убивает конем (Af.Tales, 159-160; Khud. 22, 48; Pom.30; Viat.86)"106. Образ Кощея и вопрос бессмертия вновь появляются позднее в повествовании, в сцене, описывающей один из экспериментов Института. Ученому Корнееву удалось вернуть к жизни мертвую рыбу. Пока ученые наблюдают за выпотрошенной рыбой, бодро плавающей в сосуде, выясняется, что некоторые из них полагают, что перед ними - небелковая жизнь; таким образом, эксперимент вызывает к жизни дискуссию о формах и сущности жизни. "- Я говорю, что жизнь - это белок, - возразил Эдик. - Не ощущаю разницы, - сказал Витька. - Ты говоришь, что если нет белка, то нет и жизни. - Да. - Ну, а это что? - спросил Витька. Он слабо помахал рукой. На столе рядом с ванной появилось отвратительное существо, похожее на ежа и на паука одновременно. Эдик приподнялся и заглянул на стол. - Ах, - сказал он и снова лег. - Это не жизнь. Это нежить. Разве Кощей Бессмертный - это небелковое существо?" (162). Тот факт, что Эдик Амперян привносит вопрос о Кощее Бессмертном в эту дискуссию, проявляет удивительное и несколько комическое несоответствие между формами жизни волшебно-сказочных персонажей и существ, наблюдаемых в ходе эксперимента. Кощей зовется "Бессмертным", поскольку его душа - это его смерть, забранная у него и далеко спрятанная. "Поверье, что душа может исчезнуть из тела и не вызвать смерть, широко распространено в традициях многих народов. Учение о вечной душе, идея хранения души в неком безопасном месте вне тела, являются, по Фрезеру, реальным актом примитивной веры"107. Стругацкие проводят любопытные параллели и комические несоответствия между бездушной жизнью Кощея и небелковой жизнью выпотрошенной рыбы. Примитивное верование в возможность бездушной жизни, выраженное в волшебных сказках, вновь появляется в научной деятельности и мыслях институтских магов/ученых.
8.Живая вода.
Корнеев - один из наиболее знающих и самоотверженных ученых Института. В ходе проведения необычного эксперимента по возвращению мертвой рыбы к жизни он погружает рыбу в живую воду. Следовательно, это вводит еще один фольклорно-сказочный элемент в повествование. Семантически богатый фольклорно-сказочный мотив рыбы теперь соединяется с живой водой, и они порождают многие комические и эстетические эффекты. Введение живой воды в повествование не является полностью неожиданным. Помимо волшебно-сказочных условностей, уже глубоко укоренившихся в тексте, появление живой воды было предсказано образом русалки. Он эстетически связывает два основных, хотя и отдельных, образа сказки - рыбу и живую воду. В русском фольклоре русалка - воплощение живой воды: "Изъ влаги и огня созданъ образъ и нашей русалки... Объединяясь въ ней, эти силы делаютъ ее образомъ живой воды, играющаго меда, т.е. напитка безсмертiя"108. Привалов, наблюдая эксперимент, выражает свое невежество в корнеевском предмете изучения, и его размышления снова порождают несоответствие между наукой Института и волшебно-сказочным воображением: "- А-а, - сказал я и стал соображать, что бы ему посоветовать. Механизм действия живой воды я представлял себе крайне смутно. В основном по сказке об Иване-царевиче и Сером Волке." (124) В волшебной сказке "Иван-царевич, Жар-птица и Серый Волк"109 Ивана-царевича, возвращающегося в отцовское царство с царевной Еленой, Жар-птицей и конем с золотой гривой, убивают во сне и разрезают на кусочки завистливые братья. Тело Ивана-царевича находит через тридцать дней его друг, Серый Волк, который затем приказывает ворону принести живой воды из далекой страны. Затем он спрыснул Ивана-царевича живой водой, и Иван-царевич встал и сказал: "Ах, как долго я проспал!". Затем он вернулся в отцовское царство, женился на царевне Елене, а злые братья были брошены в темницу.110 В ходе своего эксперимента Корнеев предполагает, что научная теория Гаусса о "дисперсии свойств" может оказаться ключом к пониманию феномена живой воды. Дальнейшая разработка этого несоответствия углубляет абсурд и придает ему большую интенсивность: "- Ты меня слушай, понял? - сказал он угрожающе. - На свете нет ничего одинакового. Все распределяется по гауссиане. Вода воде рознь... Этот старый дурак не сообразил, что существует дисперсия свойств..." (125) Приваловское воспоминание о чудесной живой воде из волшебной сказки и противопоставленное ему корнеевское научное теоретизирование имеют точки соприкосновения, что является условием комического. Одна такая точка, частично сглаживающая несоответствие, - это комментарий Привалова в эпилоге, сообщающий, что живая вода вышла из употребления двести лет назад и этот термин не должен был использоваться в описании корнеевского эксперимента. Подчеркивается, что живая вода оказалась научным термином. Значительная часть действия ПНВС происходит в канун нового года, время, которое в русской традиции характеризуется тем, что люди любят слушать небылицы111. Это - время, когда в Институте проводятся необычные эксперименты. В канун Нового Года Корнеев и Привалов смотрят на мертвую рыбу, плавающую вверх брюхом в детской ванночке, а затем рыба начинает оживленно двигаться - под воздействием живой воды. Термин "живая вода" используется Стругацкими в тексте таким образом, что образует очень тщательно проработанные формы и весьма различные семантические значения. Эти значащие использования также формируют структуру для усложненного комического повествования. Помимо возвращения мертвой рыбы к жизни с использованием живой воды, основная научная идея Корнеева - превращение воды всех морей и океанов в живую воду. Этот проект, впрочем, все еще находится на стадии эксперимента. Если повествование об этих экспериментах прочитать вкупе с последующими замечаниями рассказчика, относящимися к способности ученых превращать воду в вино и накормить тысячу человек пятью рыбами, появляются новые комические и эстетические эффекты. Эти замечания также намекают, что многозначный термин "живая вода" также используется иногда для обозначения алкоголя, который широко применяется в Институте: "Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек". (130). Эти подвиги абсурдны, хотя, впрочем, у них есть смысл в волшебно-сказочной, игровой реальности текста Стругацких. В этой реальности чудеса ученых - превращение воды в вино и накормление тысячи человек пятью хлебами - простые, приземленные события, как показывает замечание Привалова - преуменьшающее, случайное и мимоходное. У этой цитаты есть легко узнаваемый пародийный код - аллюзия на библейский текст. Узнавание читателем этих аллюзий вызывает два несопоставимых литературных кода: код Нового Завета и его пародийного искажения в ПНВС. Я подчеркиваю, что эта пародия - не традиционная насмешка, но, в соответствии с определением Хатчеон, "имитация, характеризующаяся иронической инверсией" - редко обладающая ценностью исходного текста. По другой ее формулировке, пародия - "повторение с дистанции критики, отмечающее скорее различия, нежели сходство"112. Исходные слова Нового Завета, на которые намекают Стругацкие, таковы: "Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином..." (Ин.2:7-9). "И когда насытились, то сказал ученикам Своим: соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало. И собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели." (Ин.6:12-13). Отношения между пародирующим священный текст и читателем менялись на протяжении веков. Средневековый карнавал был архетипом пародии, и пародии на библейскую тему очень часты в средневековой литературе, их даже признавали церковные авторитеты. Роуз указывает, что пуританская революция послереформационного периода рассматривала пародии на Библию как святотатство и преследовала их113. Насилие над библейским кодом в пародии Стругацких не столь интенсивно по комическому эффекту, как средневековые пародии, поскольку эта пародия написана в контексте светской советской культуры, где семантические изменения библейского текста не столь значимы для читательского мира. Семантические изменения здесь относятся к чудесам, сотворенным Христом, которые замещены трюками ученых Института. Пародирование происходит также и на уровне синтаксического искажения: исходный текст более сложен, поскольку он описывает чудеса не напрямую - через рассказ Св.Иоанна о событиях, чья напряженность усиливается прямой речью персонажей. В пародирующем тексте все это редуцируется до одного предложения, брошенного мимоходом: "Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек", за которым следует ремарка: "Это была шелуха, внешнее" (130). Краткость и разговорный стиль этих утверждений в сочетании с высоким библейским стилем оригинала производят комический эффект.
В ПНВС образ рыбы эстетически сложен, поскольку он подвергается длинной цепи трансформаций и семантических переходов, приводящих к сложному комическому повествованию. Образ рыбы появляется снова тем же самым утром - на этот раз в виде щуки в колодце. Привалов идет за водой из колодца, а деревенскому примитивному окружению противопоставляются многочисленные приметы современного мира: вид и шум вертолета, отдаленный шум автомобилей, размышления героя при виде своей машины - о необходимости добавить воду в радиатор. И затем в эту тщательно описанную обыденную современную реальность вторгается магическая реальность волшебной сказки щука с человеческим голосом. Это случается резко и неожиданно, что есть условие комического. В соответствии с правилами волшебной сказки, уже твердо установившимися в тексте, читатель ожидает если не русалку, то по крайней мере говорящую щуку. Хотя щука говорит, у нее икота "Было очень странно смотреть, как она говорит. Совершенно как щука в кукольном театре, она вовсю открывала и закрывала зубастую пасть в неприятном несоответствии с произносимыми звуками. Последнюю фразу она произнесла, судорожно сжав челюсти" (31). Случай с говорящей щукой в колодце показывает не только код комедии, описанный выше, но и код пародии, так как можно провести параллели межу этим случаем и волшебной сказкой "По щучьему веленью": Отпусти меня, добрый человек, на волю; я тебя счастливым сделаю: чего душа твоя пожелает, все у тебя будет! Только скажи: по щучьему веленью, по божьему благословенью явись то-то и то-то - сейчас явится!"95 Щука в ПНВС моделирует свое заклинание по волшебно-сказочной ритуальной формуле, но комически искажает его - наиболее разительно проявляется это в замене божьей воли человеческой: " Ты меня отпустишь, а я тебе послужу, скажи только "по щучьему велению, по моему, мол, хотению" (32). Щуке нелегко с потребностями и желаниями современного человека. Она признает, что ее способность выполнять желания ограничена сферой волшебно-сказочной магии: " Ну что просить-то будешь, служивый? Только попроще чего, а то просят телевизоры какие-то, транзисторы... Один совсем обалдел: "Выполни, говорит, - за меня годовой план на лесопилке". Года мои не те - дрова пилить... - Ага, - сказал я. - А телевизор вы, значит, все-таки можете? - Нет, - честно призналась щука. - Телевизор не могу. И этот... комбайн с проигрывателем тоже не могу. Не верю я в них. Ты чего-нибудь попроще. Сапоги, скажем, скороходы или шапку-невидимку... А?" (С.32). Волшебная говорящая щука живет в современном мире, но, очевидно, не вполне успешно приспособилась к нему. Она живет на грани современного технологического мира и мира волшебной сказки; она не может исполнять желаний современного человека, но может подарить сапоги-скороходы или шапку-невидимку. Можно усомниться в работоспособности формулы щуки, поскольку она искажает изначальное магическое заклинание. Комическую отсылку к щуке, исполняющей желания, можно увидеть, когда шапка-невидимка - далее в тексте - спасает Привалова от неприятностей. Впрочем, это происходит бесцеремонно, без необходимых магических заклинаний: "У меня нехорошо похолодело внутри. Но Роман уже оценил положение. Он схватил с вешалки засаленный картуз и нахлобучил мне на уши. Я исчез" (С.74). Щука в афанасьевской волшебной сказке описывается без деталей - только одним прилагательным: "большущая щука". В пародийном контрасте, щука в ПНВС описывается с некоторыми комическими деталями. Она большая, но также и зеленая и замшелая, а также икающая Более того, способность исполнять желания роднит щуку с классической золотой рыбкой русских волшебных сказок. Комический поворот - щука прямо упоминает золотую рыбку, замечая, что ей самой далеко до золотой рыбки в исполнении желаний. Она также повествует Привалову, что золотая рыбка была убита глубинной бомбой. Сцена со щукой в колодце, забавная, несущая в себе комический и пародийный коды, также содержит и код сатиры. Убийство волшебной исполняющей желания золотой рыбки представляет разрушение творческой способности и воображения этоса волшебной сказки96. Жалобы щуки на нынешние желания выражают суждение по некоторым специфическим проблемам современного мира и массовой культуры. Волшебно-сказочная магия замещается приспособлениями и инструментами современной науки и технологии. Волшебная щука не понимает или не верит в телевидение и транзисторные радиоприемники. Может быть, потому, что использование этих предметов в современной массовой культуре вызывает интеллектуальную пассивность. Человек, используя сапоги-скороходы или шапку-невидимку, может по-прежнему думать и действовать самостоятельно. Но с телевидением, радио, магнитофонами человек иногда забывает, как думать самостоятельно. Повествователь, впрочем, утверждает, что лучшее - это думать: "Как Паскаль: "Будем же учиться хорошо мыслить вот основной принцип морали". (35).
5. Баба Яга
Еще один сказочный персонаж, которого встречает Привалов в ходе своего пребывания в музее "Изнакурнож", - старуха Наина Киевна Горыныч смотрительница музея. Имя ее немедленно отсылает (парадигматически) к злой ведьме в пушкинской поэме "Руслан и Людмила", которая (ведьма), в свою очередь, является литературной вариацией Бабы Яги волшебных сказок. Внешность ее предполагает, что она не только живой, но и комически преувеличенный и искаженный образ Бабы Яги: (Пушкин)
"И вдруг сидит передо мной Старушка дряхлая, седая, Глазами впалыми сверкая, С горбом, с трясучей головой, Печальной ветхости картина. Ах, витязь, то была Наина!.."97
(Стругацкие)
" Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами." (13). Перекличка текстов Стругацких и Пушкина вводит неожиданные вариации, выражающиеся в комических несоответствиях. Начало описания Бабы Яги у Стругацких во многом сходно с пушкинской поэмой в волшебной сказкой. Но вскоре объекты современной реальности комически воздействуют на традиционные (Баба Яга носит валенки и галоши). Даже ее платок, на первый взгляд, - типичный и ожидаемый головной убор, соответствующий волшебно-сказочному образу, при дальнейшем рассмотрении превращает Наину в пародийное искажение волшебно-сказочного образа. Это нейлоновый платок с яркими, красочными изображениями "Атомиума" и надписями на нескольких языках, - символ современной науки и технологии, а также яркого, нового, технологического мира для всего человечества. Анализ Линдсеем (Lindsey) этой сцены выявляет ее сатирический код: "немного гоголевской "пошлости", - вульгарная деталь, подчеркивающая безвкусицу ее нынешнего существа"98. Он добавляет: "Советский Союз участвовал в Брюссельской ярмарке 1958 года; этому событию уделялось большое внимание как примеру новых культурных связей с Западом после изоляции сталинских годов"99. Увеличивает контраст с пушкинской Наиной, которая зла и замышляет против несчастного Руслана, то, что Наина у Стругацких попросту грубовата и раздражительна, но в целом благоволит своему посетителю Привалову. Ведьма Баба Яга в некоторых волшебных сказках Афанасьева "выглядит деструктивным существом, намеревающимся убить героя - обычно во сне - и даже отравляющим ему пищу с этой целью"100. Стругацкие пародируют эту сцену, когда поздно вечером Наина приносит еду голодному Привалову: "На ней была длинная серая рубаха, а в руках она несла тарелку, и в комнате сейчас же распространился настоящий, а не фантастический аромат еды. Старуха улыбалась. Она поставила тарелку прямо передо мной и сладко пробасила: - Откушай-ко, батюшка, Александр Иванович. Откушай, чем бог послал, со мной переслал..." (21). Для читателя, знакомого с волшебными сказками, эта сцена, теплая и дружелюбная, вызывает, тем не менее, комический трепет и моментальную уверенность в судьбе героя. В дальнейшем комическое частичное сходство и расхождение с "оригиналом" проявляются в том, что "злая" природа Наины выражается в ее необъяснимой грубости, в основном по поводу голодного приваловского скрежетания зубами. При первой встрече с Приваловым Наина несколько раз выражает обеспокоенность по поводу скрежетания зубами, что является пародийной отсылкой к условиям волшебной сказки, где Баба Яга "относится к герою с момента его первого появления как к законной жертве и угрожает съесть его своими железными зубами, которые она острит в предвкушении"101. Характерная волшебно-сказочная фраза "зубы точит" превращается в ПНВС в менее угрожающее "цыкать зубом", и зубом цыкает не Наина, а ее предполагаемая жертва.
6. Змей Горыныч (Дракон)
Совершая свои злые деяния, пушкинская ведьма Наина превращается (чем-то похоже на змей, которые сбрасывают старую шкуру и появляются словно рожденные заново) в крылатого дракона ("змея крылатого"), известного по традиционным волшебным сказкам как "Змей Горыныч". Пародийным контрастом этому является тот факт, что у Стругацких Наина никогда не меняет свой облик, но ее фамилия - Горыныч - показывает, что двойственность натуры ею все же сохранена, пусть и только в имени. Оно связывает ее с пушкинской Наиной и Бабой Ягой волшебных сказок102. Особо близкие отношения Бабы Яги и Змея Горыныча гротескно и пародийно смоделированы в ПНВС, в сцене, где Наина и Привалов видят большую цистерну, двигающуюся по улице, из которой вырываются желтые языки пламени и доносятся странные звуки, леденящие сердце. Это везут Змея Горыныча - под выкрики стаек детей: "Тилили-тилили, а дракона повезли!" и под прочувствованное замечание Наины, горюющей над судьбой своего товарища: "Повезли родимого": "- Повезли, - повторила она. - Каждую пятницу возят... - Куда? - спросил я. - На полигон, батюшка. Все экспериментируют... Делать им больше нечего." (36-37). Гротескный образ дракона, полу-механического, полу-живого чудовища, производит комический эффект в соответствии с правилами Бергсона, который видит дуализм живого и инертной, косной материи, "механического, инкрустированного в живое" как главный источник и объяснение всех форм комического. Более современные теории полагают, что это только один вариант из всех возможных: "За ним, шагах в десяти, с натужным ревом медленно полз большой белый МАЗ с гигантским дымящимся прицепом в виде серебристой цистерны. На цистерне было написано "огнеопасно", справа и слева от нее также медленно катились красные пожарные "газики", ощетиненные огнетушителями. Время от времени в ровный рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леденивший сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые языки пламени." (35). Цистерноподобное волшебно-сказочное чудовище на колесах представляет собой образец юмора, использующего пересечение двух неподходящих элементов: живого организма и автомата, и, соответственно, комического гибрида животного с машиной. Этот комический шаблон ставит целью смешение фантастического и пугающего существа, воображенного волшебными сказками, с угрозой технологических изобретений и прогресса ("Огнеопасно" (35)) науки Института. Наина не только огорчена жестокостью, с которой обращались с драконом, но и ядовито комментирует институтские эксперименты. Ее замечание тематически связано с более поздними событиями книги, то есть предсказывает многое из злоупотреблений наукой в Институте: "Сам З.Горыныч был заперт в старой котельной, откуда доносилось его металлическое храпение и взревывания спросонок" (107). "В волшебных сказках... Баба Яга... основной персонаж на очень важной ступени приключений героя, а именно - когда он пересекает границу между этим и Иным миром..." (184). Герой ПНВС - Привалов - следует этому шаблону волшебной сказки - с соответствующими комическими изменениями. В первый раз мы встречаем его в лесу. Оттуда он едет в город и попадает в Институт - волшебный Иной Мир, где и происходят его приключения. Но до того, как он попадет в этот мир, он должен пообщаться с Наиной Киевной - комическим пересечением зловещей Бабы Яги и ворчливой, но благожелательной смотрительницей институтского Музея. В новогодний вечер Привалов дежурит по Институту, что дает ему возможность исследовать часть учреждения. Его последующее повествование напоминает скопище чудовищ и странных экспериментов. Как и в Музее, здесь Привалов встречает многих сказочных персонажей.
7.Кощей Бессмертный
Еще один персонаж русских волшебных сказок, упоминающийся также в пушкинском прологе к "Руслану и Людмиле". Его описывает пушкинская строка: "Там царь Кащей над златом чахнет". Кощей - злой колдун, похожий на скелет, что делает его воплощением смерти. Впрочем, полное его имя - Кощей Бессмертный. Это противопоставление облика и имени, смерти и бессмертия, производит волнующий, гротескный эффект. Его образ и деятельность несколько варьируются от сказки к сказке, но Аникин интерпретирует Кощея как воплощение социальных преступлений и несправедливостей, описывая его далее как ничтожного старика, постоянно охраняющего свое огромное богатство103: "Можно увидеть, что силы Кощея не безграничны, поскольку в начале некоторых сказок он фактически пленник невесты героя, принцессы-воительницы. Он заперт в тайной комнате и содержится в очень жестоких условиях, например, прикованным к стене над котлом с кипящей смолой, или над огнем, или подвешенным на железный крюк за ребро"104. (Стругацкие:)
"Около Кощея Бессмертного я задержался. Великий негодяй обитал в комфортабельной отдельной клетке с коврами, кондиционированием и стеллажами для книг. По стенам клетки были развешаны портреты Чингисхана, Гиммлера, Екатерины Медичи, одного из Борджиа и то ли Голдуотера, то ли Маккарти. Описание Кощея у Стругацких является юмористически искаженной версией волшебно-сказочной модели. Некоторые исходные черты тщательно сохранены, но одновременно они комически дезавуируются изобилием неожиданных, не волшебно-сказочных деталей. Подобно своему волшебно-сказочному прообразу, Кощей у Стругацких содержится в клетке. Но - контрастом с ожидаемыми жестокими условиями - клетка является комфортабельным кабинетом с коврами и неожиданно современной возможностью - кондиционером. Скупец из волшебной сказки, стяжатель материальных ценностей ("над златом чахнет") превратился в коллекционера книг. Портреты, украшающие его кабинет, выдаю его автократические и реакционные чувства, связывая его с образом волшебно-сказочного прообраза как воплощения социальных зол. Подбор портретов не может не вызывать к жизни и код сатиры - насмешку с точки зрения официального советского взгляда1960-х над теми, чья политическая ориентация является источником социальной несправедливости (Чингисхан, Гиммлер, Маккарти, Голдуотер). В вышеприведенном отрывке в повествовании снова появляется Змей Горыныч. До этого мы видели Змея, когда его тащили в Институт для некоего жестокого эксперимента. Теперь он заперт в котельной, где и испускает комические звуки, подходящие его полумеханической, полуживотной сущности: "доносилось его металлическое храпение и взревывания спросонок" (107). Кощея высоко ценят в Институте, поскольку, помимо участия в экспериментах, он служит переводчиком для Змея Горыныча. Эта необычная связь двух чудовищ служит тематическим приспособлением для соединения этих двух образов в ПНВС - с эстетическими целями. В этом может быть увидена и пародийная переделка, комическое уточнение связи, которой обладают эти существа в волшебных сказках, где у них "есть общие черты и они взаимозаменяемы по своим функциям"105. Привалов размышляет о парадоксе бессмертия Кощея в сочетании с возможностью смертной казни за его преступления. В волшебных сказках это противоречие оказывается верным, если приложимо только к эпитету "бессмертный". Иными словами, есть секрет бессмертия Кощея. Он зовется "бессмертным", поскольку его смерть, его глубинная душа, находится в яйце, спрятанном в неком отдаленном месте. "В сказках Кощей встречает смерть в результате двух событий. Либо герой находит яйцо, заключающее в себе кощееву смерть (душу) (Af.Tales, 156-8; Nov.12; Beloruss. pp.238-254) или же герой его убивает конем (Af.Tales, 159-160; Khud. 22, 48; Pom.30; Viat.86)"106. Образ Кощея и вопрос бессмертия вновь появляются позднее в повествовании, в сцене, описывающей один из экспериментов Института. Ученому Корнееву удалось вернуть к жизни мертвую рыбу. Пока ученые наблюдают за выпотрошенной рыбой, бодро плавающей в сосуде, выясняется, что некоторые из них полагают, что перед ними - небелковая жизнь; таким образом, эксперимент вызывает к жизни дискуссию о формах и сущности жизни. "- Я говорю, что жизнь - это белок, - возразил Эдик. - Не ощущаю разницы, - сказал Витька. - Ты говоришь, что если нет белка, то нет и жизни. - Да. - Ну, а это что? - спросил Витька. Он слабо помахал рукой. На столе рядом с ванной появилось отвратительное существо, похожее на ежа и на паука одновременно. Эдик приподнялся и заглянул на стол. - Ах, - сказал он и снова лег. - Это не жизнь. Это нежить. Разве Кощей Бессмертный - это небелковое существо?" (162). Тот факт, что Эдик Амперян привносит вопрос о Кощее Бессмертном в эту дискуссию, проявляет удивительное и несколько комическое несоответствие между формами жизни волшебно-сказочных персонажей и существ, наблюдаемых в ходе эксперимента. Кощей зовется "Бессмертным", поскольку его душа - это его смерть, забранная у него и далеко спрятанная. "Поверье, что душа может исчезнуть из тела и не вызвать смерть, широко распространено в традициях многих народов. Учение о вечной душе, идея хранения души в неком безопасном месте вне тела, являются, по Фрезеру, реальным актом примитивной веры"107. Стругацкие проводят любопытные параллели и комические несоответствия между бездушной жизнью Кощея и небелковой жизнью выпотрошенной рыбы. Примитивное верование в возможность бездушной жизни, выраженное в волшебных сказках, вновь появляется в научной деятельности и мыслях институтских магов/ученых.
8.Живая вода.
Корнеев - один из наиболее знающих и самоотверженных ученых Института. В ходе проведения необычного эксперимента по возвращению мертвой рыбы к жизни он погружает рыбу в живую воду. Следовательно, это вводит еще один фольклорно-сказочный элемент в повествование. Семантически богатый фольклорно-сказочный мотив рыбы теперь соединяется с живой водой, и они порождают многие комические и эстетические эффекты. Введение живой воды в повествование не является полностью неожиданным. Помимо волшебно-сказочных условностей, уже глубоко укоренившихся в тексте, появление живой воды было предсказано образом русалки. Он эстетически связывает два основных, хотя и отдельных, образа сказки - рыбу и живую воду. В русском фольклоре русалка - воплощение живой воды: "Изъ влаги и огня созданъ образъ и нашей русалки... Объединяясь въ ней, эти силы делаютъ ее образомъ живой воды, играющаго меда, т.е. напитка безсмертiя"108. Привалов, наблюдая эксперимент, выражает свое невежество в корнеевском предмете изучения, и его размышления снова порождают несоответствие между наукой Института и волшебно-сказочным воображением: "- А-а, - сказал я и стал соображать, что бы ему посоветовать. Механизм действия живой воды я представлял себе крайне смутно. В основном по сказке об Иване-царевиче и Сером Волке." (124) В волшебной сказке "Иван-царевич, Жар-птица и Серый Волк"109 Ивана-царевича, возвращающегося в отцовское царство с царевной Еленой, Жар-птицей и конем с золотой гривой, убивают во сне и разрезают на кусочки завистливые братья. Тело Ивана-царевича находит через тридцать дней его друг, Серый Волк, который затем приказывает ворону принести живой воды из далекой страны. Затем он спрыснул Ивана-царевича живой водой, и Иван-царевич встал и сказал: "Ах, как долго я проспал!". Затем он вернулся в отцовское царство, женился на царевне Елене, а злые братья были брошены в темницу.110 В ходе своего эксперимента Корнеев предполагает, что научная теория Гаусса о "дисперсии свойств" может оказаться ключом к пониманию феномена живой воды. Дальнейшая разработка этого несоответствия углубляет абсурд и придает ему большую интенсивность: "- Ты меня слушай, понял? - сказал он угрожающе. - На свете нет ничего одинакового. Все распределяется по гауссиане. Вода воде рознь... Этот старый дурак не сообразил, что существует дисперсия свойств..." (125) Приваловское воспоминание о чудесной живой воде из волшебной сказки и противопоставленное ему корнеевское научное теоретизирование имеют точки соприкосновения, что является условием комического. Одна такая точка, частично сглаживающая несоответствие, - это комментарий Привалова в эпилоге, сообщающий, что живая вода вышла из употребления двести лет назад и этот термин не должен был использоваться в описании корнеевского эксперимента. Подчеркивается, что живая вода оказалась научным термином. Значительная часть действия ПНВС происходит в канун нового года, время, которое в русской традиции характеризуется тем, что люди любят слушать небылицы111. Это - время, когда в Институте проводятся необычные эксперименты. В канун Нового Года Корнеев и Привалов смотрят на мертвую рыбу, плавающую вверх брюхом в детской ванночке, а затем рыба начинает оживленно двигаться - под воздействием живой воды. Термин "живая вода" используется Стругацкими в тексте таким образом, что образует очень тщательно проработанные формы и весьма различные семантические значения. Эти значащие использования также формируют структуру для усложненного комического повествования. Помимо возвращения мертвой рыбы к жизни с использованием живой воды, основная научная идея Корнеева - превращение воды всех морей и океанов в живую воду. Этот проект, впрочем, все еще находится на стадии эксперимента. Если повествование об этих экспериментах прочитать вкупе с последующими замечаниями рассказчика, относящимися к способности ученых превращать воду в вино и накормить тысячу человек пятью рыбами, появляются новые комические и эстетические эффекты. Эти замечания также намекают, что многозначный термин "живая вода" также используется иногда для обозначения алкоголя, который широко применяется в Институте: "Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек". (130). Эти подвиги абсурдны, хотя, впрочем, у них есть смысл в волшебно-сказочной, игровой реальности текста Стругацких. В этой реальности чудеса ученых - превращение воды в вино и накормление тысячи человек пятью хлебами - простые, приземленные события, как показывает замечание Привалова - преуменьшающее, случайное и мимоходное. У этой цитаты есть легко узнаваемый пародийный код - аллюзия на библейский текст. Узнавание читателем этих аллюзий вызывает два несопоставимых литературных кода: код Нового Завета и его пародийного искажения в ПНВС. Я подчеркиваю, что эта пародия - не традиционная насмешка, но, в соответствии с определением Хатчеон, "имитация, характеризующаяся иронической инверсией" - редко обладающая ценностью исходного текста. По другой ее формулировке, пародия - "повторение с дистанции критики, отмечающее скорее различия, нежели сходство"112. Исходные слова Нового Завета, на которые намекают Стругацкие, таковы: "Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином..." (Ин.2:7-9). "И когда насытились, то сказал ученикам Своим: соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало. И собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели." (Ин.6:12-13). Отношения между пародирующим священный текст и читателем менялись на протяжении веков. Средневековый карнавал был архетипом пародии, и пародии на библейскую тему очень часты в средневековой литературе, их даже признавали церковные авторитеты. Роуз указывает, что пуританская революция послереформационного периода рассматривала пародии на Библию как святотатство и преследовала их113. Насилие над библейским кодом в пародии Стругацких не столь интенсивно по комическому эффекту, как средневековые пародии, поскольку эта пародия написана в контексте светской советской культуры, где семантические изменения библейского текста не столь значимы для читательского мира. Семантические изменения здесь относятся к чудесам, сотворенным Христом, которые замещены трюками ученых Института. Пародирование происходит также и на уровне синтаксического искажения: исходный текст более сложен, поскольку он описывает чудеса не напрямую - через рассказ Св.Иоанна о событиях, чья напряженность усиливается прямой речью персонажей. В пародирующем тексте все это редуцируется до одного предложения, брошенного мимоходом: "Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек", за которым следует ремарка: "Это была шелуха, внешнее" (130). Краткость и разговорный стиль этих утверждений в сочетании с высоким библейским стилем оригинала производят комический эффект.