Крамер Элли. Серебряная луна

   – Не знаю, Горти. Правда, не знаю. Он все молчит и молчит. Обнял меня, расцеловал, по дому, по саду походил, все руками стенки трогал, потом поспал, но недолго. Проснулся – а вид такой, словно он пешком до Лондона и обратно сгонял. Под глазами круги, губы искусал… Ты ведь знаешь, что он теперь…
   – Я знаю, что его временно отстранили.
   Знаю, что была какая-то темная история. Знаю, что сейчас весь Грин-Вэлли зовет его за глаза психом и убийцей. Пока – за глаза!
   – Горти, Билл не мог…
   – Харли! Я ведь его увидала раньше, чем ты, и даже раньше, чем покойница Джилл, его мать, упокой, Господи, ее душеньку. Я видела, как он рос. Знаю его не хуже, чем свою Мэри.
   Он хороший мальчик. Он не мог сделать ничего такого…
   Старики пригорюнились, замолчали. Потом Харли тряхнул седой головой, налил еще по стаканчику рубиновой настойки.
   – Ладно. Он теперь дома. У него есть я. У меня – он. В тебе, подружка, я никогда не сомневался, так что, знаешь, прорвемся. Хорошие люди друг друга разыщут. Горти?
   – Да, Харли?
   – Спасибо тебе.
   – За что?
   – За то, что пришла.
   Мэри не стала мешать Гортензии разговаривать с Харли. Им было, что обсудить. Сама Мэри, не раз бывавшая в гостях у старого разбойника, отлично знала, чем заняться. Цветы, росшие в саду Уиллинггона, не росли больше ни у кого, и девушка решила воспользоваться оказией и рассмотреть их получше – ведь сейчас была пора самого буйного их цветения.
   Когда они с Гортензией медленно поднимались на холм, Мэри испытывала некоторое беспокойство при мысли о встрече с Биллом, но поскольку никто не вышел им навстречу, успокоилась.
   В конце концов, что за глупости! Билл Уиллингтон не был в Грин-Вэлли больше десяти лет, глупо думать, что он вообще помнит Мэри Райан, да если и помнит – они же были детьми!
   Сад полностью оправдал ее надежды. Мальвы всех цветов и оттенков источали сладкий аромат, и Мэри радостно рассмеялась при виде этой красоты. Она бродила по саду, восхищаясь и наслаждаясь красотой и спокойствием. Вероятно, именно так выглядел Эдем…
   С Биллом они поцеловались тоже в этом саду.
   Смешно, здесь почти ничего не изменилось. Как будто время остановилось.
   Тогда тоже было лето, вечер, жара, и мальвы, надо полагать, цвели так же пышно. Билл Уиллингтон стоял под раскидистой и древней яблоней – вот она, кстати, – и ухмылялся своей отвратительной, нахальной усмешечкой. Ему было пятнадцать с небольшим, а ей – почти четырнадцать, и за час до их встречи в саду Мэри поругалась вдрызг со своими подружками, потому что они смеялись над ней, называли малышкой и несмышленышем.
   Ну да, да, она еще ни разу не целовалась, но ведь и все ее подружки, ладно, почти все, тоже понятия не имели, как это делается! Злая как оса, Мэри сбежала в сад к дяде Харли, потому что именно сюда она и сбегала всю жизнь, когда появлялся повод. Старый великан Уиллингтон всегда защищал ее, утешал, умел рассмешить и развеселить…
   Злая Мэри Райан сердито смотрела на нахального Билла Уиллинггона. Потом он, хмыкнул и сказал:
   – Чего тебе, малявка?
   Эта "малявка" ее и доконала. Мэри Райан шагнула вперед, схватила обалдевшего Билла за вихры, притянула к себе и со всего маху поцеловала прямо в губы.
   Мэри приложила руки к пылающим щекам.
   Боже, а уж как они пылали тогда, двенадцать лет назад!
   Конечно, Билл ничего не понял. Конечно, это и поцелуем назвать было трудно. Конечно, она удрала. Дала стрекача. Дунула. Слетела вниз с холма, промчалась по Центральной улице, влетела в Кривой домишко мимо ошалевших бабушек, заперлась в своей комнате и повалилась на постель. У нее горели уши, щеки, плечи – вся она горела от стыда и еще от странного торжества. Она все-таки сделала это! Она целовалась с мальчиком! Пусть даже это дурак Билл Уиллингтон, которого она терпеть не могла из-за его дурацких шуточек и ухмылок.
   Мэри покачала головой и строго приказала собственным воспоминаниям отправляться спать. Повернулась, чтобы отправиться за Гортензией, – сумерки становились все гуще. И едва не заорала в голос.
   Прямо перед ней стоял высокий худой парень. Глаза на изможденном скуластом лице горели каким-то мрачным огнем, губы были плотно сжаты. Темные вьющиеся волосы тронула седина. Широкие плечи, большие сильные руки… Сейчас одной рукой он держался за сук старой яблони. Судя по всему, парень был рассержен. Или даже зол.
   Мэри охнула и отступила назад.
   – Простите… Вы так неожиданно появились…
   Я испугалась.
   – Какого черта вам здесь надо?
   – Я…, мы здесь…, я и тетя Горти…
   – Кто вы?
   – Я? Мэри. То есть… Мэри Райан…
   Лицо парня исказила судорога, и лишь спустя несколько мгновений Мэри поняла, что он пытается улыбнуться. И не может. Потом он заговорил, но голос его звучал хрипло и довольно пугающе.
   – Простите меня. Я…, я не должен был так…
   Я отвык от людей… Мне… Господи, Мэри, это же я! Билл!
   – Билл? Билл Уиллингтон?
   Вот теперь он усмехнулся, но это была на редкость неприятная усмешка.
   – Что, не узнать меня, да? Не бойтесь, леди.
   Что бы вам не наговорили обо мне, я не опасен. Не буду вам мешать.
   Он резко повернулся и исчез. Просто растворился в сумерках, ни один сучок не хрустнул, даже трава не зашуршала. Мэри ошеломленно смотрела ему вслед.
   Она была веселой и доброй девушкой. Ее всегда окружали приветливые и хорошие, в общем-то, люди. По крайней мере, так она привыкла считать. Да, Билла она когда-то терпеть не могла, но ведь это просто детские обиды, все давно прошло… Почему же на лице этого молодого человека ясно читалась такая ненависть, такая боль, такое презрение? И как странно и страшно горели его серые глаза!
   Мэри торопливо кинулась на поиски Харли и Гортензии. Странно, но ее колотил озноб.
   Старики вели неторопливую и негромкую беседу, однако при появлении Мэри Харли приветственно замахал рукой.
   – Пришла, коза? Налить тебе рюмочку, ты, вроде дрожишь?
   – Ох, дядя Харли… Бабушка!
   – Что случилось, дорогая? Ты и впрямь дрожишь.
   – Я…, там был Билл…, он меня напугал!
   Лицо Харли потемнело. Он резко поднялся со скамьи.
   – Что такое, девочка? Он был груб?
   – Нет. Но у него такое странное лицо… Страшное. Он был очень недоволен, что я в саду…
   – Глупости. Просто он не ожидал в первый же день по приезде встретить свою старую подружку.
   Гортензия тоже поднялась на ноги и подхватила Мэри под руку.
   – Перестаньте вы, оба! Мэри, ты врач, мне стыдно за тебя. Где твоя профессиональная выдержка? Харли, нечего изображать из себя пэра Англии. Ну встретились, ну не ожидали. Ничего такого. Парень приехал отдохнуть, а тут прямо под окнами неизвестная девица нюхает цветочки.
   Я бы тоже была недовольна. Все. Пошли домой.
   – Да. Простите, дядя Харли. Все в порядке.
   – Горти, я прошу прощения…
   – Старый бандит! Отстань от меня! И приходи в гости. Не могу же я все время шастать к одинокому мужчине по ночам, да еще в горку!
   И Билла приводи, когда отдохнет. Ой, надоели вы мне. Мэри, держи меня крепче, я ни бельмеса не вижу в сумерках.
   – Держу. Пока, дядя Харли. И не расстраивайтесь. Я сама виновата.
   – Пока, коза. Горти, не упади.
   Внука он нашел в дальнем углу сада. Билл сидел на одной из бесчисленных садовых скамеек, раскиданных по саду тут и там, и курил, безучастно глядя перед собой. Харли нахмурился, но при виде лица молодого человека немедленно раздумал делать выговор.
   На лице Билла Уиллингтона застыло мрачное отчаяние.
   Дед откашлялся.
   – Курим?
   – Да.
   – Что-то многовато.
   – Моя обычная доза – три пачки в день.
   – Очумел? Вот потому ты и тощий.
   – Я жилистый, дед. Тетка Вейл приходила, да?
   – М-да. И ты успел напугать ее девчонку.
   – Знаешь, в жизни бы ее не узнал. Такая… прямо красавица.
   – Не то слово. И умница. И характер хороший.
   Билл все так же безучастно кивнул.
   – Хорошо. Повезет кому-то. Или уже повезло?
   Харли закряхтел. Он всегда кряхтел при мысли о Нике Грейсоне.
   – Да есть, вроде, один малый. Сынок старухи Грейсонши.
   Билл вежливо удивился.
   – Ну надо же. Неужели из этого зануды выросло что-то стоящее?
   – Бес его знает. Костюмчик, машина, работа. В принципе, ничего плохого о нем нельзя сказать…
   – Вот бы тебе такого внука, а, дед?
   Харли отшатнулся, как от удара.
   – Ты что, с ума сошел! Билли, если ты сейчас же не придешь в себя, я не знаю, что я с тобой…
   Билл легко, пружинисто поднялся на ноги.
   Ростом он был с деда. Подошел, крепко обнял старика за плечи.
   – Не надо, дед. Я сказал глупость. А сделать со мной уже ничего нельзя. Я уже все сам с собой сделал.
   В эту ночь в доме Уиллингтонов не спали.
   Харли сидел на веранде и о чем-то размышлял. Билл метался без сна на своей постели.
   Иногда усталость брала свое, и он забывался, но вновь и вновь просыпался, давясь беззвучным криком.
   Одно и то же.
   Глаза той женщины. И комья земли, падающие на крышку небольшого гроба.
   Гортензия заговорила только возле дома, когда они уже почти прошли всю Центральную улицу.
   – Вот что, Мэри. Я не зря назвала тебя доктором и все такое. Парню надо помочь. Он в большой беде, и это по медицинской части.
   – Я же не психиатр…
   – А кто сказал хоть слово про психиатров?
   Наслушалась? Стыд и позор!
   – Бабушка, я никого не наслушалась, просто он так странно себя…
   Гортензия Вейл остановилась. Маленькая, сухонькая, похожая на сердитую птицу.
   – Всего я тебе не могу сказать. Да и не знаю всего-то. Это уж их дело, Харли и Билла. Психиатр нужен здесь только Глории Стейн, не к ночи будь помянута, а вот мальчику надо помочь. Помнишь, как ты убегала от нас с Амандой на холм? Пряталась там от обид, от невзгод своих девчачьих? Никто ведь и не думал тогда посмеяться над тобой, сказать, мол, глупости все это? Тебя утешали, подбадривали, защищали. Билли сейчас тоже прячется на холме от обид. От невзгод. Может, и от большой, настоящей беды. И ему тоже нужен кто-то, кто поймет, утешит и не станет смеяться или, хуже того, осуждать. Харли за него жизнь отдаст, я его люблю, но мы старики. Ты ему ровесница, росли вы вместе. Не бросай его.
   – Тетя Гортензия, я…
   – Я сказала, не бросай!
   Гортензия Вейл сердито фыркнула и величаво удалилась к себе в комнату. Мэри осталась одна, растерянно глядя вслед старухе и абсолютно ничего не понимая.
   В эту ночь ей снился очень странный сон. Под раскидистой древней яблоней стоят они с Биллом. Он смотрит на нее страшным ненавидящим взглядом, и губы его искривлены беззвучным проклятием, а она не в силах ничего сказать и даже пошевелиться. Потому что ей так больно и так страшно, что сердце разрывается на части.

Глава 3

   Грин-Вэлли, неделю спустя
 
   – Нет, вы только подумайте! Сидит сычом на своем холме, вообще вниз не спускается…
   – Как же не спускается! А к мисс Райан в больницу?
   – Помяните мое слово, они нам еще устроят веселую жизнь! Не зря старик всю жизнь браконьерствовал. Погодите, вот ограбят банк…
   – Какой банк?
   – Ну не банк. Магазин. Или кого побогаче.
   – Что вы такое говорите! Все-таки он из Лондона…
   – Ну и что? Сколько жулья в этом Лондоне, вы знаете? Я вообще не знаю, куда смотрит мэр!
   – Надо заявить в полицию.
   – А я считаю, самое место ему в психушке!
   Ведь страшно подумать, молодой, здоровенный бык, а глазищами так и зыркает, так и зыркает…
   – Гортензия Вейл тоже хороша. Говорят, навещает их.
   – Совсем из ума выжила. Ведь вдвоем живут, женщины. Прирежет их, и не пикнут. А то и изнасилует…
   – Господи, какой ужас вы говорите! Вот я читала в "Сан", одна девушка познакомилась с молодым человеком, даже поженились, а он оказался маньяком…
   – Да что вы такое говорите уважаемая! Он же работал в…
   – Оставьте вы, ради Бога. Про этот случай, кажется, в газетах писали, мне кузина Салли звонила из Бриджуотера, а муж Салли как раз знаком с одним шофером, тот часто ездит в Лондон, у него там тетка, так вот она и рассказывала, что скандал был нешуточный…
   – Погодите вы со своими кузинами и тетками! Он сумасшедший, я точно знаю. У него даже справка есть о нетрудоспособности. Знаете, что это значит?
   – Ну?
   – Не "ну", а то, что он вас прирежет, а ему за это ничего не будет!
   – В самом деле, что ж это он на работу никак не устроится? Значит, не может?
   – Бандиты не работают.
   – Надо предупредить мисс Райан. Она ведь при лекарствах. Наркотики…
   – Хорошо, что молодой Грейсон на ней женится…
   – Как женится?
   – Обыкновенно. Вы что, не знали?
   – Да нет, просто я не думала… Она, конечно, милая девушка, внимательный такой доктор…
   – И не говорите. Прекрасную микстурку она прописала моему старику. Совсем перестал кашлять.
   – Сейчас изобрели новое лечение, магнитом. Полчаса в день лежите на нем – и все как рукой…
   – А я слушала по радио, скоро поменяются магнитные полюса Земли. Года через два, кажется. И тогда все.
   – Что – все?
   – Конец света.
   – Давно уже конец света. Вы посмотрите, что творится. Когда это было – яйца по два фунта дюжина…
   – Безобразие!
   Мэри выглянула в коридор, удостоверилась, что на прием никого нет, и с радостной улыбкой вернулась в кабинет. На белой кушетке сидела, болтая ногами, золотоволосая и симпатичная Дотти Хоул, ее лучшая подружка.
   Дотти училась на курсах машинисток в соседнем городке и жила последние три месяца у тетки. С сегодняшнего дня у нее начались каникулы, и теперь подружкам не терпелось поболтать вволю. Дотти приехала вчера вечером и кое-что о последних событиях уже знала. Основной ее особенностью было умение реагировать на самые невинные события с неподдельным ужасом, так что Мэри даже побаивалась расспросов о Билле Уиллингтоне. Такого потрясения Дотти могла и не перенести.
   – Наконец-то! Я соскучилась по тебе, До.
   – Я тоже, ужасно! Меня совсем замучили эти курсы. Маникюр псу под хвост, пальцы сводит, а от всех этих тренировочных текстов у меня голова болит. К тому же тут у вас такое творится! Мама просто в ужасе.
   Мэри удивилась. Миссис Хоул была одной из самых здравомыслящих особ в Грин-Вэлли.
   – Почему? Мне казалось, в ужасе только миссис Бримуорти и миссис Стейн с компанией.
   – Да нет же, Мэри, глупая! Это вовсе не об Уиллингтонах. Это о шоссе.
   – Каком еще шоссе?
   – Через Грин-Вэлли собираются прокладывать шоссе, скоростное, кажется. Разумеется, городок должен расцвести, но кто-то может расстаться со своим домом.
   – А ты откуда знаешь?
   Неожиданно Дотти залилась румянцем.
   – Это Ник… Ник Грейсон сказал!
   Только сейчас до Мэри дошло, что уже целую неделю она и не вспоминает о Нике Грейсоне. Он и раньше часто бывал в разъездах, в последнее время почти не жил дома, но за эти несколько дней Мэри даже не подумала о нем ни разу…
   – Господи, Ник? Ты не поверишь, До, столько дел, я совершенно замоталась. И что он сказал?
   Дотти немного успокоилась.
   – Ну он ничего наверняка не говорил, но сказал, что может выйти неплохая сделка, хотя ему страшно неудобно, все-таки соседи. Я так поняла, он хочет достать точные планы строительства и предложить людям продать свои дома…
   – За бесценок? Не может быть. Ник не мог бы…
   – Да в том-то и дело! Он страшно, просто кошмарно переживает. Ведь никакого обмана нет, потому что они все равно потеряют свое жилье, а государство им даст меньше, чем может предложить Ник, ну а ему выгодно, ведь он получает процент от сделки, но все равно получается, что он обманщик, а ты же знаешь, какой он…
   Ах, Мэри, какой он у тебя замечательный!
   Дотти мечтательно завела глаза к потолку и потому не заметила смятения, отразившегося на лице подруги. Мэри промямлила:
   – Да, конечно. Он очень…, порядочный.
   – Да! И красивый. И умный. Честное слово, ты очень рискуешь.
   – Дотти, ты опять.
   – Если бы вы поженились, все было бы иначе.
   – Мне некогда.
   – Что? Мэри, иногда ты бываешь совсем как Гортензия. Я ее очень уважаю, но она – синий чулок!
   – Бабушка Гортензия? Да у нее романов было в молодости…
   – Ну и что? Она Ника терпеть не может. А вот этого жуткого бандита – пожалуйста!
   Мэри неожиданно рассердилась. Ледяным тоном, удивившим ее саму, она раздельно и четко произнесла:
   – Дотти Хоул, не смей уподобляться старым сплетницам! Нельзя оскорблять человека, даже не зная его толком. Что ты можешь знать о Билле?
   Дотти заморгала голубыми глазами и сложила губки бантиком.
   – Ну, Мэри, какая ты злющая! Это же все знают! Он попал в ужасную историю в Лондоне, что-то, связанное с убийством, потом его выгнали с работы и он вернулся в Грин-Вэлли, а старый Уиллингтон…
   – МИСТЕР УИЛЛИНГТОН, Дотти. И не вздумай говорить о дяде Харли плохо. Как тебе не стыдно!
   – А я и не говорю ничего. Просто он всегда был немножко…, хулиган! В хорошем смысле!
   Мэри не выдержала и расхохоталась. Сердиться на Дотти было невозможно.
   Дотти немедленно засияла улыбкой, устроилась на кушетке поудобнее и скрестила руки на пышной груди.
   – Я слушаю. Рассказывай мне все. Итак, Билл Уиллингтон не бандит. А кто?
   И тут Мэри поняла, что ей совершенно не хочется рассказывать Дотти про Билла Уиллингтона. Совсем.
   Да и рассказывать-то, собственно, было нечего. Почти.
   На следующий день после посещения дома Харли Уиллингтона Мэри проснулась слегка разбитой и преисполненной решимости творить добрые дела. После скудного завтрака в одиночестве – Гортензия сладко спала, предусмотрительно накрывшись вчерашней газетой, – Мэри с некоторым смятением подумала о том, что никакого четкого плана у нее нет и придется импровизировать. Для начала стоило встретиться с Биллом Уиллингтоном и попытаться наладить отношения.
   По дороге на холм она отчаянно трусила, и под действием этого чувства в голове рождались не вполне достойные мысли.
   Почему она должна помогать малознакомому, в общем-то, человеку?
   Чем она может ему помочь?, Что, если она не сможет ему помочь?
   Может, ему и помощь никакая не нужна?
   И вообще, это глупо!
   В отвратительном настроении она дошла до пышных кустов шиповника и боярышника, которые служили забором владений Уиллингтонов.
   Харли был дома, сидел на веранде и чинил какой-то загадочный механизм, состоящий из пружин и дощечек. Мэри предпочитала не задумываться, что это. Легенды о браконьерских подвигах старого Уиллингтона основывались на богатом фактическом материале.
   – Привет, дядя Харли.
   – Привет, коза. Дай отвертку, она упала, а мне лень вставать, – Пожалуйста. А… Билл дома?
   – В саду. Хочешь всыпать ему за вчерашнее?
   – Нет. Хочу попробовать еще раз поздороваться.
   – Дело хорошее. Он у родника.
   – Так я пошла?
   – Иди. Будет худо – вызывай кавалерию.
   Мэри засмеялась и смело направилась в сад.
   Сад Харли отличался от леса, посреди которого он находился, только наличием плодовых деревьев (яблонь) и садовых скамеек (дубовые доски, положенные на дубовые же пни). В остальном это была нормальная лесная чаща, со всеми лесными обитателями. Мэри с восхищением проводила глазами стройную лань, неспешно удалявшуюся от тропинки, поглазела на двух белок, верещавших на ветвях орешника, и перепрыгнула через пыхтящего ежика.
   Билл сидел, ссутулившись и опустив голову, возле прозрачного родника, обложенного камнями. Мэри робко кашлянула, и молодой человек поднял голову. Выглядел он ужасно.
   Темные круги под глазами, ввалившиеся скулы, темная щетина. При виде Мэри он вскочил на ноги, и она с тревогой отметила, что двигается он бесшумно и упруго. Как хищник.
   Как волк.
   – Это вы?
   – Доброе утро, Билл. Я решила попробовать еще разок.
   – В каком смысле?
   – Вчера у нас не получилось. Надеюсь, сегодня пойдет лучше. Итак – привет, Билл! Давно не виделись, Я рада встрече.
   Билл смотрел на нее во все глаза, смотрел с подозрением и недоверием, ища насмешку в ее словах и улыбке, – и не находил.
   Стройная темноволосая девушка с карими глазами улыбалась приветливо и очаровательно, ямочки на щеках делали ее неотразимой.
   Она чуть склонила голову набок, и темные локоны коротко стриженых волос упали ей на щеку. Она поправила их небрежным, естественным движением. Ни капли жеманства или кокетства.
   Билл упивался ее видом. Он сам не понимал, почему так рад ее приходу. Наконец он опомнился и хриплым от смущения голосом вымолвил:
   – Привет, Мэри. Я…, тоже рад встрече. Присядь…, те?
   Она рассмеялась – словно льдинки зазвенели в хрустальном бокале с шампанским! Билл сроду не пил шампанского со льдом, как-то не довелось, да и не с кем было, но смех Мэри напоминал именно это, и ничто другое.
   – Помнится, мы были на "ты", когда ты топил меня в пруду.
   – Ох…
   – И когда жвачку запустил мне в косу – тоже.
   – Коса. Точно, у вас…, у тебя была коса, длинная и в руку толщиной. Сколько же лет прошло?
   – Со времен косы – пятнадцать, а уехал ты отсюда двенадцать лет назад.
   Он сделал шаг, чтобы подать ей руку, и тут же ногу прошила острая боль. Не сдержав яростного ругательства, Билл неловко покачнулся и тяжело опустился на скамью. Мэри и глазом не моргнула. Шагнула вперед и села рядом на дубовую скамейку.
   – Сильно болит?
   – Да…, черт! Извини. Я ругаюсь, как сапожник.
   – Ерунда. Слышал бы ты, какими словами поливают своих мужей некоторые роженицы.
   Можно посмотреть?
   Не дожидаясь ответа, она протянула руку и коснулась его ноги. Сильные тонкие пальцы уверенно и профессионально ощупали колено, пробежали вверх – и Билл в смятении отпрянул. Ощущения были слишком сильными. Слишком возбуждающими.
   Девушка виновато взглянула на него.
   – Я сделала больно? Извини. Ничего, что я так нахально?
   Он смотрел на ее пальцы, красивые, изящные, с коротко подстриженными ногтями, и против воли представлял, как она касается этими пальцами его лица. Кладет прохладную узкую кисть на лоб…, и он засыпает…, наконец-то засыпает!…
   – Билл!
   – Прости. Я немного не в себе. Ты ведь врач?
   – Звучит громко, но… Я фельдшер. До врача мне еще три года ординатуры, но я соскучилась по Гортензии и Грин-Вэлли.
   – Странно.
   – Почему?
   – Обычно из таких городков хотят уехать.
   – Ты-то вернулся.
   – У меня…, были обстоятельства.
   Судорога гнева исказила изможденное лицо Билла. Он вскинул на Мэри серые яростные глаза.
   – Впрочем, ты наверняка уже наслышана о них?
   Она ответила ему бестрепетным и лучистым шоколадно-карим взглядом.
   – Я не собираю сплетни. И ты не принц Уэльский.
   – Но о том, что я псих, ты уже знаешь?.
   – Да, в основном от местных психопаток.
   Билл, еще немного – и нам придется начинать все по новой в третий раз. Почему ты злишься?
   Секунду он боролся с отчаянным желанием сказать в ответ что-то резкое, злое, что-то, способное погасить эту доброжелательную улыбку, но внезапно в голове что-то щелкнуло, и Билл Уиллингтон просто и тихо ответил:
   – Я очень устал, Мэри. В этом все дело. Я устал.
   Она посерьезнела и кивнула.
   – Это вполне уважительная и понятная причина. Не сочти меня любопытной нахалкой, Билл, но…, карты на стол, как говаривала бабушка Аманда, подозревая бабушку Гортензию в мухлеже. Честно говоря, старики хотят, чтобы я взяла над тобой шефство, но лично я…
   – Этого не хочешь. Так?
   – Нет. Я вчера здорово испугалась. Кроме того, ты уж не обижайся, детства сон златой оставил не лучшие воспоминания о Билли Уиллингтоне, из-за которого я рассталась со своей косой и чуть не проглотила лягушку.
   – Мэри, я…
   – Погоди. Теперь я вижу перед собой своего почти ровесника, моего давнего приятеля, который к тому же немного нуждается в поддержке. Я могу и готова оказать эту поддержку, только и всего. Мне это сделать легко и приятно. Если неприятно тебе – просто скажи об этом.
   Билл смотрел на нее во все глаза. Вот это девушка!
   Большую часть своей лондонской жизни Билл Уиллингтон общался с совершенно другими женщинами. Размалеванные, порочные, нюхающие кокаин и зовущие всех мужчин "лапуля" или "красавчик", они были лживы до мозга костей. Билл потратил несколько лет, чтобы научиться общаться с ними и ими управлять. В результате он и понятия не имел, что на свете еще остались другие. Вот такие, свежие, кареглазые, со звенящим смехом и прохладными сильными пальцами. Искренние и честные.
   – Мэри, я… Я тебе благодарен. Честно говоря, я даже не ожидал, что после вчерашнего…
   – Проехали. Что ж, если в принципе мы пришли к согласию, тогда позволь задать тебе чисто профессиональный вопрос.
   Билл немедленно напрягся, но Мэри не обратила на это никакого внимания.
   – Я хотела бы осмотреть твою ногу. Ты можешь прийти ко мне в кабинет, но если тебе удобнее здесь, в доме – нет проблем.
   Билл едва не ахнул. Пуля, месяц назад перебившая ему сухожилия и чудом не раздробившая коленную чашечку, вышла из верхней части бедра. Тот подонок стрелял в него с земли…
   Иными словами, простым закатыванием брюк тут не обойтись. Их придется снять, а снимать штаны перед кареглазой Мэри Райан совершенно немыслимо.
   Она склонила голову на плечо уже знакомым ему жестом и усмехнулась.
   – Билл! Напоминаю, я – фельдшер. В Грин-Вэлли – врач. "Он сердито тряхнул головой, отвел глаза.
   – В больницу я не пойду. Бримуотерша наверняка будет висеть на заборе. Если можно, то дома, ладно?
   – Конечно. Что это – вывих, ушиб…
   Он посмотрел ей прямо в глаза и ответил неестественно спокойно: