Страница:
– У меня нет. Я думал, может, у тебя найдутся пять рублей…
“Тоже мне кавалер”. Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане. Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.
– Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас… – И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.
Дядьки на скамейках были всякие – одни “вполне культурного вида”, другие довольно “бомжеватые”. Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.
Лоська встал рядом с таким одиночкой – молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника). Посмотрел на доску, сказал:
– Привет. Сыграем? – (Я слышала издалека).
– Гуляй, мальчик, – скучно отозвался “Охранник”.
– А почему?
– Гуляй, я сказал.
– Боитесь, что ли?
– Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.
– Вот… – Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. “Охранник” сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:
– А не жалко?
– Для хорошей игры не жалко, – ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).
Охранник сказал с зевком:
– Ну, садись, раз такой смелый.
– Вы свой-то “интерес” поставьте тоже, – напомнил Лоська.
– Все по закону… – Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.
Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала – Лоську это смутит. Игра шла минут пять.
“Охранник” вдруг сказал:
– Ну и что?
– Что “что”? – вежливо переспросил Лоська.
– Подожди… как это у тебя получилось?
Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами…
– Ладно… ладно-ладно. Тогда я так!
– Тогда будет мат в два хода.
– Как это?
– Так и так…
– Ну, тогда я…
– Нельзя. Шах же…
– Й-й… ёлки сухостойные… Это что же?
– Это всё, – вздохнул Лоська.
– Ну, ты и стервец…
– Разумеется. Спасибо за игру, – Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и “охранника” уже обступили зрители.
– С кем-нибудь еще? – скромненько спросил Лоська.
– Да ну тебя, знаем… – отозвался кто-то.
Два игрока – один похожий на доцента, другой на дворника – переглянулись. “Доцент” спросил:
– Рискнем, коллега? Пять рублей не деньги.
– Давай. Только ты первый…
– Я могу сразу с двумя, – предложил Лоська, почесывая пяткой щиколотку.
– А вы, молодой человек, не переоценили свои возможности? – “Доценту” Лоська был явно симпатичен.
– Мне просто некогда, – отозвался “молодой человек” и подтянул штаны. Дядьки с двумя досками сели рядом, Лоська остался на ногах. Это было недалеко от меня, я не выдержала и подошла…
В шахматах я ничего не понимаю. Видела только, как “Доцент” и “Дворник” задумывались перед каждым ходом, а Лоська моментально двигал фигуры то на одной, то на другой доске. Доцент сдался первым. Некультурно почесал макушку и положил на бок короля (словно даже с удовольствием). Его небритый компаньон держался еще минуты две. Потом бормотнул неразборчиво, сдвинул фигуры с доски. Лоська терпеливо подождал, когда они расплатятся. “Доцент” спросил:
– Коллега, какой у вас разряд?
– Никакого… Лоська оглянулся на меня, протянул пятирублевик. – Вот. Спасибо… Ну что, идем?
Когда отошли, я спросила:
– Ты кто? Вундеркинд?
Лоська не удивился. Видимо, знал это слово. Но не знал, вундеркинд он или нет.
– Просто они все играют по правилам. По одним и тем же. А есть еще всякие другие способы. Это чувствовать надо.
Что-то похожее Илья говорил про компьютерные дела, когда пытался объяснить мне (правда без результата) свои теории.
– Лосенок, тебе, наверно, учиться надо…
– А! – он махнул кулаком с зажатыми денежками. – Вон мороженое. Пошли…
Мороженое он купил ананасовое, я его не люблю, но все равно было славно (только чуть-чуть грустно почему-то) сидеть на бетонном барьере у сухого фонтана, лизать сладкий брикет и молчать без всякой неловкости, а просто так, по-хорошему. Потом Лоська метко бросил скомканную обертку в ближнюю урну, встал и сказал, что ему пора домой.
– У тебе же ключа нет!
– Я к маме на работу забегу. Она, конечно, скажет, что я растяпа, ну да пусть. Тем более, что и правда растяпа… А дома дел полно.
– Лоська, ты… если захочешь, заходи ко мне.
Он растянул в улыбке толстые губы.
– Хитрая. Опять мочалить будешь…
– Неужели ты каждый день такой перемазанный ходишь?
– По-всякому бывает… Женя, ты лучше приходи сама…
– Куда?
– Ну… туда. На пустырь, к дереву. Я там часто стану бывать. Обязательно увидимся…
Я не стало уточнять: в какой день, в какой час. Словно побоялась сломать что-то. И к себе звать Лоську больше не стала.
– Хорошо, Лосенок. Пока…
– Да. До свиданья, Женя…
И мы пошли в разные стороны. И только через несколько минут я спохватилась: вот дура, даже не спросила, где он живет! Неужели больше не встречу этого марсианина?
4
Фрегат “Виола”
1
2
“Тоже мне кавалер”. Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане. Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.
– Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас… – И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.
Дядьки на скамейках были всякие – одни “вполне культурного вида”, другие довольно “бомжеватые”. Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.
Лоська встал рядом с таким одиночкой – молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника). Посмотрел на доску, сказал:
– Привет. Сыграем? – (Я слышала издалека).
– Гуляй, мальчик, – скучно отозвался “Охранник”.
– А почему?
– Гуляй, я сказал.
– Боитесь, что ли?
– Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.
– Вот… – Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. “Охранник” сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:
– А не жалко?
– Для хорошей игры не жалко, – ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).
Охранник сказал с зевком:
– Ну, садись, раз такой смелый.
– Вы свой-то “интерес” поставьте тоже, – напомнил Лоська.
– Все по закону… – Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.
Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала – Лоську это смутит. Игра шла минут пять.
“Охранник” вдруг сказал:
– Ну и что?
– Что “что”? – вежливо переспросил Лоська.
– Подожди… как это у тебя получилось?
Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами…
– Ладно… ладно-ладно. Тогда я так!
– Тогда будет мат в два хода.
– Как это?
– Так и так…
– Ну, тогда я…
– Нельзя. Шах же…
– Й-й… ёлки сухостойные… Это что же?
– Это всё, – вздохнул Лоська.
– Ну, ты и стервец…
– Разумеется. Спасибо за игру, – Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и “охранника” уже обступили зрители.
– С кем-нибудь еще? – скромненько спросил Лоська.
– Да ну тебя, знаем… – отозвался кто-то.
Два игрока – один похожий на доцента, другой на дворника – переглянулись. “Доцент” спросил:
– Рискнем, коллега? Пять рублей не деньги.
– Давай. Только ты первый…
– Я могу сразу с двумя, – предложил Лоська, почесывая пяткой щиколотку.
– А вы, молодой человек, не переоценили свои возможности? – “Доценту” Лоська был явно симпатичен.
– Мне просто некогда, – отозвался “молодой человек” и подтянул штаны. Дядьки с двумя досками сели рядом, Лоська остался на ногах. Это было недалеко от меня, я не выдержала и подошла…
В шахматах я ничего не понимаю. Видела только, как “Доцент” и “Дворник” задумывались перед каждым ходом, а Лоська моментально двигал фигуры то на одной, то на другой доске. Доцент сдался первым. Некультурно почесал макушку и положил на бок короля (словно даже с удовольствием). Его небритый компаньон держался еще минуты две. Потом бормотнул неразборчиво, сдвинул фигуры с доски. Лоська терпеливо подождал, когда они расплатятся. “Доцент” спросил:
– Коллега, какой у вас разряд?
– Никакого… Лоська оглянулся на меня, протянул пятирублевик. – Вот. Спасибо… Ну что, идем?
Когда отошли, я спросила:
– Ты кто? Вундеркинд?
Лоська не удивился. Видимо, знал это слово. Но не знал, вундеркинд он или нет.
– Просто они все играют по правилам. По одним и тем же. А есть еще всякие другие способы. Это чувствовать надо.
Что-то похожее Илья говорил про компьютерные дела, когда пытался объяснить мне (правда без результата) свои теории.
– Лосенок, тебе, наверно, учиться надо…
– А! – он махнул кулаком с зажатыми денежками. – Вон мороженое. Пошли…
Мороженое он купил ананасовое, я его не люблю, но все равно было славно (только чуть-чуть грустно почему-то) сидеть на бетонном барьере у сухого фонтана, лизать сладкий брикет и молчать без всякой неловкости, а просто так, по-хорошему. Потом Лоська метко бросил скомканную обертку в ближнюю урну, встал и сказал, что ему пора домой.
– У тебе же ключа нет!
– Я к маме на работу забегу. Она, конечно, скажет, что я растяпа, ну да пусть. Тем более, что и правда растяпа… А дома дел полно.
– Лоська, ты… если захочешь, заходи ко мне.
Он растянул в улыбке толстые губы.
– Хитрая. Опять мочалить будешь…
– Неужели ты каждый день такой перемазанный ходишь?
– По-всякому бывает… Женя, ты лучше приходи сама…
– Куда?
– Ну… туда. На пустырь, к дереву. Я там часто стану бывать. Обязательно увидимся…
Я не стало уточнять: в какой день, в какой час. Словно побоялась сломать что-то. И к себе звать Лоську больше не стала.
– Хорошо, Лосенок. Пока…
– Да. До свиданья, Женя…
И мы пошли в разные стороны. И только через несколько минут я спохватилась: вот дура, даже не спросила, где он живет! Неужели больше не встречу этого марсианина?
4
Однако мы увиделись на следующий день. Лоська все-таки пришел ко мне. Утром. Оказалось, он забыл у меня лопатку. Она так и стояла в уголке у вешалки никем не замеченная. Лопатку я отдала, но сразу Лоську не отпустила.
– Чаю хочешь? С колбасой…
Он сказал, что “вообще-то, пожалуй, да”, но тут же спросил, кто еще у нас дома.
– Да никого нет! А если бы и были? Съели бы тебя, да?
– Не знаю… Я какой-то некоммуникабельный…
“Словечки-то какие знает!” – ахнула я про себя. И опять уверила, некоммуникабельного гостя, что одна дома.
Лоська глотал чай, жевал бутерброд с колбасой и все поглядывал через плечо: сквозь открытую дверь кухни был виден в большой комнате стеллаж с книгами.
– Женя, можно я книжки посмотрю?
– На здоровье! – обрадовалась я.
Он встал перед полками, запрокинул голову, как лилипут перед Гулливером.
– Ух ты… Вон там Даррелл, да?
– Да. Ты читал?
– Я его только одну книжку читал. А еще кино смотрел, “Моя семья и другие животные”… Я люблю про зверей…
– Хочешь, возьми, почитай.
– А можно?..
– Ну, если я говорю…
Лоська встал на стул и выбрал книжку, по которой кино, “Моя семья…”
– Я прочитаю и сразу же принесу, ты не бойся.
– Представь себе, я ни капельки не боюсь. Тем более, что собираюсь проводить тебя до дома и увидеть, где ты живешь. Если зажмешь книгу, приду и скажу: “А ну, Лось, выкладывай”…
– Имей ввиду, я далеко живу. От пустыря столько же, сколько до тебя, но в другую сторону.
– Не беда…
И я пошла провожать Лоську.
В левой руке Лоська аккуратно нес книгу, а в правой лопатку. Лопаткой он помахивал и хлопал себя по ноге.
– Поранишься ведь, горе луковое. Она же острая.
– Вообще-то да… Женя, я вчера так расстроился, когда спохватился, что забыл ее. Боялся: вдруг не у тебя, а в другом месте? Всю ночь вертелся…
– Боялся, что попадет?
– Не в этом дело… Она отцовская. Он ее всегда брал на рыбалку: червей накопать, костер устроить…
Это “брал” резануло меня. И чтобы не увязнуть в нерешительности, я спросила сразу:
– Лоська, а что с отцом?
Он молчал не долго. Несколько шагов (топ, топ, топ, топ…) Я не успела даже пожалеть о вопросе. Лоська сказал, глядя под ноги:
– Он в зоне. То есть в колонии…
“Ну что же, бывает”, – чуть не ляпнула я и ужаснулась, как это было бы глупо и фальшиво. И стала отчаянно думать, о чем заговорить, чтобы сменить тему. (Топ, топ, топ, топ…)
– Женя, ты не думай, что он вор или бандит… – хрипловато проговорил Лоська и срубил торчащий у тротуара крапивный стебель. – Он шофер…
– Дорожное происшествие, да?.
– Прошлым летом какой-то мерседес выкатил ему навстречу и вляпался… Сперва все говорили, что папа не виноват, мерседес сам вырулил на встречную полосу. Все свидетели так говорили и даже следователь… А потом вдруг следователя сменили. Дело стали пересматривать. Наверно, те, кто в мерседесе (а один из них в больницу попал надолго) дали кому-то взятку. Даже не “наверно”, а точно… И его на пять лет… Он теперь в поселении, какой-то старый грузовик водит. Там не совсем тюрьма, но все равно ведь неволя, и далеко от дома…
“Если бы этим делом занимался мой отец, ничего бы такого не было”, – чуть не сказала я. Но не решилась. Скорее всего, для Лоськи любые работники ГАИ – виновники его горя. Хотя папа прошлым летом уже не работал ни в ГАИ, ни вообще в милиции, нигде…
– Знаешь, Лоська, а мой папа погиб…
Лоська быстро глянул сбоку. Съежил плечи.
– Где? В Чечне?
– Нет. На парашютной тренировке, на спортивной… Раньше они прыгали со страховкой, цепляли шнур к тросу в самолете, а в тот раз должны были впервые дергать кольцо сами. У папы оно почему-то не выдернулось… То ли он не успел, хотел протянуть свободный полет подольше и не рассчитал. Или оно застряло… Теперь никто не узнает…
– А он кто был?
– В ту пору он был журналист. В “Городских голосах”… Это было четыре года назад, я тогда второй класс закончила.
С минуту мы шагали молча. Наконец Лоська сказал, опять срубив на ходу крапиву:
– Ты держись…
Я кивнула. Хотелось поскорее закончить разговор, я не могла говорить про это долго: начинала ощущать жуть падения и видела летящую навстречу землю…
Мы зашли на пустырь, постояли немного над Умкиным холмиком и двинулись дальше. Лоська жил на улице Короленко в двухэтажном, обшитом досками доме с крылечком (этакая старина!). Поднялись по темной лестнице, на ней пахло котами и жареным луком. Лоська снял с шеи ключ, отпер обитую клеенкой дверь.
Мы оказались в тесной квартирке – двухкомнатной, как и наша, только гораздо меньше. С обшарпанными обоями, с угловатой мебельной стенкой местной фабрики, с потертыми стульями и старой диван-кроватью. Только телевизор в углу был большой, современный (потом я узнала, что Лоськин отец купил его в прошлом году, за месяц до несчастья). Между окнами висела копия левитановской картины “Март” в деревянной раме – дом на ней был почти такой же, как этот, Лоськин. Под картиной стояла распираемая книгами этажерка. Книги были всякие: “Сказки” Пушкина, растрепанный том “Войны и мира”, разномастные издания Жюля Верна, перепутанные выпуски про волшебника Изумрудного города, толстенный старый Андерсен, учебники, справочники по автомобилям, два тома “Детской энциклопедии”, “Оливер Твист”, “Жизнь животных”, “Тихий Дон”, “Госпожа Бовари”, отдельные книжки “Всемирной детской библиотеки”…
– Женя, хочешь кофе? У нас есть растворимый. И яблочный джем…
Да, гостеприимная личность, джентльмен.
– Спасибо, не хочу. Мы же недавно завтракали. А джем я вообще не ем, он сладкий, можно растолстеть.
– Ты? Боишься? Растолстеть? – он прошелся по мне темно-синими “индийскими” глазами (в которых даже белки из-за этой синевы были голубыми).
– Тебе не понять… Лоська, я пойду. Ты проводи меня, но только до ближнего угла… – Я видела, что он то и дело поглядывает на Даррелла, наверно, не терпелось уткнуться в книжку…
После этого мы с Лоськой стали видеться часто. Чуть не каждый день. Или встречались на пустыре, или он прибегал ко мне. Он познакомился с мамой и с Ильей и скоро перестал их стесняться (не такой уж “не-ком-му-ни-ка-бель-ный”).
Мама однажды сказала мне:
– Где ты отыскала этого кавалера? Этакий гибрид беспризорника с лицеистом. Удивительно правильно выражает свои мысли. Кто его родители?
Я вздохнула и рассказала про Лоськиного отца.
– А матери следить за ним некогда, она вкалывает на двух работах. Дежурный администратор в “Доме приезжих” у Автовокзала, да еще уборщица в фирме “Консуэлло”. Лоська ей иногда помогает…
– Могла бы все же следить, чтобы не ходил такой извозюканный…
– Мама, это не зависит ни от родительской заботы, ни от достатка. Есть личности, которые просто не могут не собирать на себя всякий мусор. У меня два таких были в лагере…
Илья отнеся к Лоське со сдержанной симпатией:
– Есть в этой личности некий скрытый потенциал…
Однажды я уговорила брата сыграть с Лоськой в шахматы. Илюха пожал плечами и сел за доску – из вежливости. После первого проигрыша он сдвинул на лоб очки и взлохматил кудлатый затылок. После второго мигал полминуты.
– Ты, отрок, где учился сей древней и мудрой игре?
– Не знаю… Сперва у отца, потом с кем придется…
– Уникум…
А когда Лоська ушел, Илья стал внушать мне, что Лоську надо направить к хорошим наставникам. “Тогда дитя через какое-то время потрясет основы шахматного Олимпа”.
На следующий день я спросила у Люки:
– У вас во Дворце есть шахматный кружок? Надо там показать Лосенка, Илья говорит, что он будущий Карпов и Каспаров.
Люка и Лоська были уже знакомы и относились друг к другу вполне по-приятельски. Люка сказала, что кружок есть и даже работает, несмотря на летние каникулы. Мы стали уговаривать Лоську пойти и записаться. Он, конечно, сперва упирался. Во-первых, говорил, что шахматы для него это так просто, вроде забавы и способа раздобыть “на мелкие расходы”. А во-вторых…
– Кто меня туда пустит… – он крутнул поясницей, и его перемазанные штаны взметнулись, как истрепанное в походах знамя, а рыжая футболка с дыркой на пузе перекосилась.
– У тебя что, нет приличных штанов и рубашки? – спросила бесцеремонная Люка.
Лоська сказал, что есть. Но к чистым рубашкам пыль и мусор все равно пристают почти сразу, а свои “пижонские и почти новые” джинсы он терпеть не может, потому что в них жарко и “внутри они как тёрка”.
– Придется потерпеть, – безжалостно решила Люка.
Приодетого и причесанного Лоську мы привели во дворец. Люка чувствовала себя здесь хозяйкой, сразу отыскала нужную комнату (с двумя большими шахматными конями на двери), безбоязненно шагнула через порог, потянула меня и втолкнула Лоську.
С десяток мальчишек и девиц – лет от восьми и до шестнадцати – сосредоточенно молчали за шахматными столиками с двойными часами. Худой горбоносый гроссмейстер с круглыми очками, лысиной и кудряшками на висках двигался на цыпочках между столиками, поглядывал, что-то говорил вполголоса. Люка нарушила чинную тишину отчетливым “здрасте” и вопросом, можно ли записать новичка.
Все заоглядывались. Гроссмейстер слегка поморщился, но вежливо (культурный же человек!) разъяснил, что запись новичков будет проводиться в сентябре.
– Но настоящий талант не может ждать! – дерзко заявила Люка.
Гроссмейстер обвел нас взглядом поверх очков и пожелал узнать, “кто именно носитель объявленного выше таланта”.
– Вот он! – Люка двинула вперед страдающего от джинсовой “терки” и смущения Лоську.
– И юноша готов продемонстрировать свои способности? – осведомился гроссмейстер. Лоська буркнул, что готов.
– Кто хочет посмотреть, каковы данные молодого человека? – учтиво спросил руководитель своих питомцев. Захотел парнишка лет четырнадцати – круглощекий и простоватый на вид, он только что разгромил свою партнершу, кудрявую цыганистую девицу. Молча показал “юноше” на освободившийся стул. Я увидела, что Лоська вмиг позабыл про все неудобства. Слегка напружинился. Сел, полушепотом сказал противнику:
– Только давай быстро, блиц.
– Н-ну… давай, – парнишка надавил кнопку часов…
Через две минуты с Лоськой захотели сыграть сразу двое. Потом выстроилась очередь… Гроссмейстер стоял за спиной Лоськи, согнув спину, и чесал снятыми очками лысину…
Мы поняли, что это надолго. Люка шепнула Лоське “мы пока погуляем, без нас не уходи” и повела меня показывать дворец.
– Чаю хочешь? С колбасой…
Он сказал, что “вообще-то, пожалуй, да”, но тут же спросил, кто еще у нас дома.
– Да никого нет! А если бы и были? Съели бы тебя, да?
– Не знаю… Я какой-то некоммуникабельный…
“Словечки-то какие знает!” – ахнула я про себя. И опять уверила, некоммуникабельного гостя, что одна дома.
Лоська глотал чай, жевал бутерброд с колбасой и все поглядывал через плечо: сквозь открытую дверь кухни был виден в большой комнате стеллаж с книгами.
– Женя, можно я книжки посмотрю?
– На здоровье! – обрадовалась я.
Он встал перед полками, запрокинул голову, как лилипут перед Гулливером.
– Ух ты… Вон там Даррелл, да?
– Да. Ты читал?
– Я его только одну книжку читал. А еще кино смотрел, “Моя семья и другие животные”… Я люблю про зверей…
– Хочешь, возьми, почитай.
– А можно?..
– Ну, если я говорю…
Лоська встал на стул и выбрал книжку, по которой кино, “Моя семья…”
– Я прочитаю и сразу же принесу, ты не бойся.
– Представь себе, я ни капельки не боюсь. Тем более, что собираюсь проводить тебя до дома и увидеть, где ты живешь. Если зажмешь книгу, приду и скажу: “А ну, Лось, выкладывай”…
– Имей ввиду, я далеко живу. От пустыря столько же, сколько до тебя, но в другую сторону.
– Не беда…
И я пошла провожать Лоську.
В левой руке Лоська аккуратно нес книгу, а в правой лопатку. Лопаткой он помахивал и хлопал себя по ноге.
– Поранишься ведь, горе луковое. Она же острая.
– Вообще-то да… Женя, я вчера так расстроился, когда спохватился, что забыл ее. Боялся: вдруг не у тебя, а в другом месте? Всю ночь вертелся…
– Боялся, что попадет?
– Не в этом дело… Она отцовская. Он ее всегда брал на рыбалку: червей накопать, костер устроить…
Это “брал” резануло меня. И чтобы не увязнуть в нерешительности, я спросила сразу:
– Лоська, а что с отцом?
Он молчал не долго. Несколько шагов (топ, топ, топ, топ…) Я не успела даже пожалеть о вопросе. Лоська сказал, глядя под ноги:
– Он в зоне. То есть в колонии…
“Ну что же, бывает”, – чуть не ляпнула я и ужаснулась, как это было бы глупо и фальшиво. И стала отчаянно думать, о чем заговорить, чтобы сменить тему. (Топ, топ, топ, топ…)
– Женя, ты не думай, что он вор или бандит… – хрипловато проговорил Лоська и срубил торчащий у тротуара крапивный стебель. – Он шофер…
– Дорожное происшествие, да?.
– Прошлым летом какой-то мерседес выкатил ему навстречу и вляпался… Сперва все говорили, что папа не виноват, мерседес сам вырулил на встречную полосу. Все свидетели так говорили и даже следователь… А потом вдруг следователя сменили. Дело стали пересматривать. Наверно, те, кто в мерседесе (а один из них в больницу попал надолго) дали кому-то взятку. Даже не “наверно”, а точно… И его на пять лет… Он теперь в поселении, какой-то старый грузовик водит. Там не совсем тюрьма, но все равно ведь неволя, и далеко от дома…
“Если бы этим делом занимался мой отец, ничего бы такого не было”, – чуть не сказала я. Но не решилась. Скорее всего, для Лоськи любые работники ГАИ – виновники его горя. Хотя папа прошлым летом уже не работал ни в ГАИ, ни вообще в милиции, нигде…
– Знаешь, Лоська, а мой папа погиб…
Лоська быстро глянул сбоку. Съежил плечи.
– Где? В Чечне?
– Нет. На парашютной тренировке, на спортивной… Раньше они прыгали со страховкой, цепляли шнур к тросу в самолете, а в тот раз должны были впервые дергать кольцо сами. У папы оно почему-то не выдернулось… То ли он не успел, хотел протянуть свободный полет подольше и не рассчитал. Или оно застряло… Теперь никто не узнает…
– А он кто был?
– В ту пору он был журналист. В “Городских голосах”… Это было четыре года назад, я тогда второй класс закончила.
С минуту мы шагали молча. Наконец Лоська сказал, опять срубив на ходу крапиву:
– Ты держись…
Я кивнула. Хотелось поскорее закончить разговор, я не могла говорить про это долго: начинала ощущать жуть падения и видела летящую навстречу землю…
Мы зашли на пустырь, постояли немного над Умкиным холмиком и двинулись дальше. Лоська жил на улице Короленко в двухэтажном, обшитом досками доме с крылечком (этакая старина!). Поднялись по темной лестнице, на ней пахло котами и жареным луком. Лоська снял с шеи ключ, отпер обитую клеенкой дверь.
Мы оказались в тесной квартирке – двухкомнатной, как и наша, только гораздо меньше. С обшарпанными обоями, с угловатой мебельной стенкой местной фабрики, с потертыми стульями и старой диван-кроватью. Только телевизор в углу был большой, современный (потом я узнала, что Лоськин отец купил его в прошлом году, за месяц до несчастья). Между окнами висела копия левитановской картины “Март” в деревянной раме – дом на ней был почти такой же, как этот, Лоськин. Под картиной стояла распираемая книгами этажерка. Книги были всякие: “Сказки” Пушкина, растрепанный том “Войны и мира”, разномастные издания Жюля Верна, перепутанные выпуски про волшебника Изумрудного города, толстенный старый Андерсен, учебники, справочники по автомобилям, два тома “Детской энциклопедии”, “Оливер Твист”, “Жизнь животных”, “Тихий Дон”, “Госпожа Бовари”, отдельные книжки “Всемирной детской библиотеки”…
– Женя, хочешь кофе? У нас есть растворимый. И яблочный джем…
Да, гостеприимная личность, джентльмен.
– Спасибо, не хочу. Мы же недавно завтракали. А джем я вообще не ем, он сладкий, можно растолстеть.
– Ты? Боишься? Растолстеть? – он прошелся по мне темно-синими “индийскими” глазами (в которых даже белки из-за этой синевы были голубыми).
– Тебе не понять… Лоська, я пойду. Ты проводи меня, но только до ближнего угла… – Я видела, что он то и дело поглядывает на Даррелла, наверно, не терпелось уткнуться в книжку…
После этого мы с Лоськой стали видеться часто. Чуть не каждый день. Или встречались на пустыре, или он прибегал ко мне. Он познакомился с мамой и с Ильей и скоро перестал их стесняться (не такой уж “не-ком-му-ни-ка-бель-ный”).
Мама однажды сказала мне:
– Где ты отыскала этого кавалера? Этакий гибрид беспризорника с лицеистом. Удивительно правильно выражает свои мысли. Кто его родители?
Я вздохнула и рассказала про Лоськиного отца.
– А матери следить за ним некогда, она вкалывает на двух работах. Дежурный администратор в “Доме приезжих” у Автовокзала, да еще уборщица в фирме “Консуэлло”. Лоська ей иногда помогает…
– Могла бы все же следить, чтобы не ходил такой извозюканный…
– Мама, это не зависит ни от родительской заботы, ни от достатка. Есть личности, которые просто не могут не собирать на себя всякий мусор. У меня два таких были в лагере…
Илья отнеся к Лоське со сдержанной симпатией:
– Есть в этой личности некий скрытый потенциал…
Однажды я уговорила брата сыграть с Лоськой в шахматы. Илюха пожал плечами и сел за доску – из вежливости. После первого проигрыша он сдвинул на лоб очки и взлохматил кудлатый затылок. После второго мигал полминуты.
– Ты, отрок, где учился сей древней и мудрой игре?
– Не знаю… Сперва у отца, потом с кем придется…
– Уникум…
А когда Лоська ушел, Илья стал внушать мне, что Лоську надо направить к хорошим наставникам. “Тогда дитя через какое-то время потрясет основы шахматного Олимпа”.
На следующий день я спросила у Люки:
– У вас во Дворце есть шахматный кружок? Надо там показать Лосенка, Илья говорит, что он будущий Карпов и Каспаров.
Люка и Лоська были уже знакомы и относились друг к другу вполне по-приятельски. Люка сказала, что кружок есть и даже работает, несмотря на летние каникулы. Мы стали уговаривать Лоську пойти и записаться. Он, конечно, сперва упирался. Во-первых, говорил, что шахматы для него это так просто, вроде забавы и способа раздобыть “на мелкие расходы”. А во-вторых…
– Кто меня туда пустит… – он крутнул поясницей, и его перемазанные штаны взметнулись, как истрепанное в походах знамя, а рыжая футболка с дыркой на пузе перекосилась.
– У тебя что, нет приличных штанов и рубашки? – спросила бесцеремонная Люка.
Лоська сказал, что есть. Но к чистым рубашкам пыль и мусор все равно пристают почти сразу, а свои “пижонские и почти новые” джинсы он терпеть не может, потому что в них жарко и “внутри они как тёрка”.
– Придется потерпеть, – безжалостно решила Люка.
Приодетого и причесанного Лоську мы привели во дворец. Люка чувствовала себя здесь хозяйкой, сразу отыскала нужную комнату (с двумя большими шахматными конями на двери), безбоязненно шагнула через порог, потянула меня и втолкнула Лоську.
С десяток мальчишек и девиц – лет от восьми и до шестнадцати – сосредоточенно молчали за шахматными столиками с двойными часами. Худой горбоносый гроссмейстер с круглыми очками, лысиной и кудряшками на висках двигался на цыпочках между столиками, поглядывал, что-то говорил вполголоса. Люка нарушила чинную тишину отчетливым “здрасте” и вопросом, можно ли записать новичка.
Все заоглядывались. Гроссмейстер слегка поморщился, но вежливо (культурный же человек!) разъяснил, что запись новичков будет проводиться в сентябре.
– Но настоящий талант не может ждать! – дерзко заявила Люка.
Гроссмейстер обвел нас взглядом поверх очков и пожелал узнать, “кто именно носитель объявленного выше таланта”.
– Вот он! – Люка двинула вперед страдающего от джинсовой “терки” и смущения Лоську.
– И юноша готов продемонстрировать свои способности? – осведомился гроссмейстер. Лоська буркнул, что готов.
– Кто хочет посмотреть, каковы данные молодого человека? – учтиво спросил руководитель своих питомцев. Захотел парнишка лет четырнадцати – круглощекий и простоватый на вид, он только что разгромил свою партнершу, кудрявую цыганистую девицу. Молча показал “юноше” на освободившийся стул. Я увидела, что Лоська вмиг позабыл про все неудобства. Слегка напружинился. Сел, полушепотом сказал противнику:
– Только давай быстро, блиц.
– Н-ну… давай, – парнишка надавил кнопку часов…
Через две минуты с Лоськой захотели сыграть сразу двое. Потом выстроилась очередь… Гроссмейстер стоял за спиной Лоськи, согнув спину, и чесал снятыми очками лысину…
Мы поняли, что это надолго. Люка шепнула Лоське “мы пока погуляем, без нас не уходи” и повела меня показывать дворец.
Фрегат “Виола”
1
Дворец Детского творчества иначе называют Арамеевским. Потому что в начале девятнадцатого века это громадное здание построили по заказу Модеста Арамеева, владельца золотых приисков и всяких заводов. Потом у дворца было много других хозяев, но название осталось по имени первого. После революции там размещались то армейские штабы, то какие-то конторы, то грозная ВЧК, но в конце концов советская власть распорядилась мудро: велела отдать этот дом ребятам. Так появился Дворец пионеров.
Когда пионеров не стало, название сменили на другое, “неполитическое”. Но больше ничего не изменилось. Как и раньше, работали кружки, ансамбли, оркестры, секции…
Снаружи Дворец красив. В газетах любят писать: “Одно из самых привлекательных зданий старого города”. Он красно-кирпичный, с белыми карнизами и орнаментами, с витыми полуколоннами на фасаде, со стрельчатыми окнами и чугунными решетками балконов и наружных лестниц. Одни говорят – “викторианский стиль”, другие – “готический”. А самые умные специалисты морщат нос – “эклектика”, то есть безграмотная смесь стилей. А по мне так и пусть смесь, зато красиво.
Дворец тянется по склону невысокого холма – в центре он трехэтажный, в других местах – один или два этажа. Над фасадом – круглая башня (в ней дворцовый планетарий), по углам – тоже башенки, только поменьше и остроконечные… Иногда глянешь, и кажется – не дом, а целый городок.
Фасадом и широким крыльцом Дворец выходит на мощеную площадь Повстанцев, посреди которой памятник декабристам – три бронзовые фигуры в треуголках и длинных шинелях. А сзади ко дворцу примыкает большущий вековой парк, в нем всякие беседки, пруды и даже маленький водопад…
Но это все – снаружи, а сейчас мы с Люкой шли внутри дворца. Я бывала здесь и раньше, но все как-то по определенным делам – то на концерте в зрительном зале, то с экскурсией в планетарии, а побродить по всему зданию не случалось. Только теперь я поняла, какой он громадный, Арамеевский дворец. Гораздо больше, чем при взгляде с улицы, хотя и тогда он кажется великаном.
По случаю каникул было здесь малолюдно, иногда на целом этаже ни одного человека. Но все же время от времени откуда-то доносились голоса и фортепьянные гаммы. В одном из холлов два загорелых пацаненка в белых шортиках и футболках старательно гоняли над столом теннисный шарик… И почти нигде не было заперто, лишь вход в планетарий и дверь дворцовой киностудии “Фонарята” оказались на замке. Мы бродили по гулким коридорам, по винтовым лесенкам, выходили на балконы, подымались в башенки, разглядывали выставку картин и скульптур ребят– художников… Было просто здорово, что можно вот так гулять и никто тебя не останавливает, не прогоняет. Правда, тетушки-технички поглядывали иногда, но без вопросов. Да, было хорошо. Мы ведь еще не знали о генеральских притязаниях на Дворец…
Мы заглянули в комнату “Любимые герои”, где на стенах нарисованы всем известные книжные персонажи. Крохотная девочка сидела у рояля и старательно играла нехитрую мелодию. Мы попятились, чтобы не мешать и когда оказались в коридоре, я увидела дверь с латунным барельефом-корабликом.
– Люка, здесь корабельный кружок?
– Он самый… – Люка бесцеремонно потянула дверь, и навстречу нам дохнул запах краски, дерева, лака…
У верстаков колдовали над моделями трое ребят – один Лоськиного возраста, а двое нашего. И был еще нестарый симпатичный дядька в синей штурманской куртке и со светлой шкиперской бородкой. “Шкипер и есть, – подумала я. – Наверно, руководитель”.
– Добрый день. Можно нам тут посмотреть? – по свойски обратилась к Шкиперу Лючка.
Шкипер покивал:
– Сколько угодно. Если только без касаний. А то, знаете ли, есть посетители, у которых глаза на кончиках пальцев. Не успеешь оглянуться, как у судна нет бушприта или брашпиля…
– Нет, мы без пальцев, – заверила Люка и спрятала руки за спину. Я, глядя на нее, тоже. (А мальчишки даже не посмотрели на нас).
Мы пошли вдоль стен. В несколько рядов тянулись полки, и на них белело парусами, светилось желтым лаком, пестрело флагами и разноцветными трубами, синело бортами крейсеров и эсминцев корабельное царство…
Я сразу всеми нервами ощутила опять свою давнюю мечту: чтобы дома, над полкой с заветными книжками, стояла большая модель парусника. С такими вот миниатюрными, но будто настоящими штурвалом, шпилем, шлюпками, с тугими лесенками вант, с подобранными к реям тонкими парусами, с притянутыми к лакированному борту якорьками… А что если…
Бывает, что я вмиг принимаю решения.
– Скажите, пожалуйста, к вам можно записаться?
Шкипер взялся за бородку.
– М-м… Несколько неожиданный вопрос. Здесь ведь не секция кройки и шитья.
Конечно, я разозлилась:
– А что, сюда только мужскому полу дозволено?
– Это дискриминация! – тут же поддержала меня Лючка, хотя записываться в моделисты явно не собиралась.
– Да никакой дискриминации. Но… есть ведь программа. Сейчас занимаются только те, кто уже давно. В сентябре будет новый набор, с новичками начнем изучать все с азов…
“Будто сговорились! И в шахматном, и здесь! Ну, Лоська-то постоит за себя. А я?”
– Мне с азов не надо. Кое-что понимаю, – нахально брякнула я.
Светлые глаза Шкипера из скучноватых стали любопытными.
– Да? И что именно?
– Ну… бриг от бригантины как-нибудь отличу. И брам-стеньгу от бом-утлегаря…
Он чуть улыбнулся:
– Для начала неплохо. Только… видишь ли, это знания, почерпнутые из книжек о путешествиях и кратких словарей. Многие знают историю знаменитых плаваний и кораблей, разбираются в своде сигналов и курсах-галсах, не перепутают апсель с крюйс-брамселем, но для работы над моделями этого мало. Надо знать теорию корабля, подробное устройство, всякие закономерности схем и строительства…
Я уже поняла, что ляпнула глупость, как хвастливая первоклассница. И он понял, что я это поняла. И сказал с сочувствием:
– Могу дать совет.
– Спасибо… Дайте, если не жалко, – пробубнила я.
– Есть полезная книга. Называется “Фрегат “Виола”. Автор Захар Волынкин… В ней очень популярно, понятно даже для второклассников, и в то же время довольно полно изложены все премудрости корабельного устройства. Читается легко, запоминается быстро… Только здесь у нас ни одного свободного экземпляра нет. Если тебе правда интересно, найди в какой-нибудь библиотеке. Когда прочитаешь, приходи. Побеседуем и решим, можно ли тебя зачислить… так сказать, вне конкурса.
– Ладно… – все еще сопя от стыда, – буркнула я.
– Запомни: Захар Волынкин, “Фрегат “Виола”…
– Спасибо. Запомню…
Когда пионеров не стало, название сменили на другое, “неполитическое”. Но больше ничего не изменилось. Как и раньше, работали кружки, ансамбли, оркестры, секции…
Снаружи Дворец красив. В газетах любят писать: “Одно из самых привлекательных зданий старого города”. Он красно-кирпичный, с белыми карнизами и орнаментами, с витыми полуколоннами на фасаде, со стрельчатыми окнами и чугунными решетками балконов и наружных лестниц. Одни говорят – “викторианский стиль”, другие – “готический”. А самые умные специалисты морщат нос – “эклектика”, то есть безграмотная смесь стилей. А по мне так и пусть смесь, зато красиво.
Дворец тянется по склону невысокого холма – в центре он трехэтажный, в других местах – один или два этажа. Над фасадом – круглая башня (в ней дворцовый планетарий), по углам – тоже башенки, только поменьше и остроконечные… Иногда глянешь, и кажется – не дом, а целый городок.
Фасадом и широким крыльцом Дворец выходит на мощеную площадь Повстанцев, посреди которой памятник декабристам – три бронзовые фигуры в треуголках и длинных шинелях. А сзади ко дворцу примыкает большущий вековой парк, в нем всякие беседки, пруды и даже маленький водопад…
Но это все – снаружи, а сейчас мы с Люкой шли внутри дворца. Я бывала здесь и раньше, но все как-то по определенным делам – то на концерте в зрительном зале, то с экскурсией в планетарии, а побродить по всему зданию не случалось. Только теперь я поняла, какой он громадный, Арамеевский дворец. Гораздо больше, чем при взгляде с улицы, хотя и тогда он кажется великаном.
По случаю каникул было здесь малолюдно, иногда на целом этаже ни одного человека. Но все же время от времени откуда-то доносились голоса и фортепьянные гаммы. В одном из холлов два загорелых пацаненка в белых шортиках и футболках старательно гоняли над столом теннисный шарик… И почти нигде не было заперто, лишь вход в планетарий и дверь дворцовой киностудии “Фонарята” оказались на замке. Мы бродили по гулким коридорам, по винтовым лесенкам, выходили на балконы, подымались в башенки, разглядывали выставку картин и скульптур ребят– художников… Было просто здорово, что можно вот так гулять и никто тебя не останавливает, не прогоняет. Правда, тетушки-технички поглядывали иногда, но без вопросов. Да, было хорошо. Мы ведь еще не знали о генеральских притязаниях на Дворец…
Мы заглянули в комнату “Любимые герои”, где на стенах нарисованы всем известные книжные персонажи. Крохотная девочка сидела у рояля и старательно играла нехитрую мелодию. Мы попятились, чтобы не мешать и когда оказались в коридоре, я увидела дверь с латунным барельефом-корабликом.
– Люка, здесь корабельный кружок?
– Он самый… – Люка бесцеремонно потянула дверь, и навстречу нам дохнул запах краски, дерева, лака…
У верстаков колдовали над моделями трое ребят – один Лоськиного возраста, а двое нашего. И был еще нестарый симпатичный дядька в синей штурманской куртке и со светлой шкиперской бородкой. “Шкипер и есть, – подумала я. – Наверно, руководитель”.
– Добрый день. Можно нам тут посмотреть? – по свойски обратилась к Шкиперу Лючка.
Шкипер покивал:
– Сколько угодно. Если только без касаний. А то, знаете ли, есть посетители, у которых глаза на кончиках пальцев. Не успеешь оглянуться, как у судна нет бушприта или брашпиля…
– Нет, мы без пальцев, – заверила Люка и спрятала руки за спину. Я, глядя на нее, тоже. (А мальчишки даже не посмотрели на нас).
Мы пошли вдоль стен. В несколько рядов тянулись полки, и на них белело парусами, светилось желтым лаком, пестрело флагами и разноцветными трубами, синело бортами крейсеров и эсминцев корабельное царство…
Я сразу всеми нервами ощутила опять свою давнюю мечту: чтобы дома, над полкой с заветными книжками, стояла большая модель парусника. С такими вот миниатюрными, но будто настоящими штурвалом, шпилем, шлюпками, с тугими лесенками вант, с подобранными к реям тонкими парусами, с притянутыми к лакированному борту якорьками… А что если…
Бывает, что я вмиг принимаю решения.
– Скажите, пожалуйста, к вам можно записаться?
Шкипер взялся за бородку.
– М-м… Несколько неожиданный вопрос. Здесь ведь не секция кройки и шитья.
Конечно, я разозлилась:
– А что, сюда только мужскому полу дозволено?
– Это дискриминация! – тут же поддержала меня Лючка, хотя записываться в моделисты явно не собиралась.
– Да никакой дискриминации. Но… есть ведь программа. Сейчас занимаются только те, кто уже давно. В сентябре будет новый набор, с новичками начнем изучать все с азов…
“Будто сговорились! И в шахматном, и здесь! Ну, Лоська-то постоит за себя. А я?”
– Мне с азов не надо. Кое-что понимаю, – нахально брякнула я.
Светлые глаза Шкипера из скучноватых стали любопытными.
– Да? И что именно?
– Ну… бриг от бригантины как-нибудь отличу. И брам-стеньгу от бом-утлегаря…
Он чуть улыбнулся:
– Для начала неплохо. Только… видишь ли, это знания, почерпнутые из книжек о путешествиях и кратких словарей. Многие знают историю знаменитых плаваний и кораблей, разбираются в своде сигналов и курсах-галсах, не перепутают апсель с крюйс-брамселем, но для работы над моделями этого мало. Надо знать теорию корабля, подробное устройство, всякие закономерности схем и строительства…
Я уже поняла, что ляпнула глупость, как хвастливая первоклассница. И он понял, что я это поняла. И сказал с сочувствием:
– Могу дать совет.
– Спасибо… Дайте, если не жалко, – пробубнила я.
– Есть полезная книга. Называется “Фрегат “Виола”. Автор Захар Волынкин… В ней очень популярно, понятно даже для второклассников, и в то же время довольно полно изложены все премудрости корабельного устройства. Читается легко, запоминается быстро… Только здесь у нас ни одного свободного экземпляра нет. Если тебе правда интересно, найди в какой-нибудь библиотеке. Когда прочитаешь, приходи. Побеседуем и решим, можно ли тебя зачислить… так сказать, вне конкурса.
– Ладно… – все еще сопя от стыда, – буркнула я.
– Запомни: Захар Волынкин, “Фрегат “Виола”…
– Спасибо. Запомню…
2
Наверно, он думал, что книжку искать я не буду и “отвалю от причала”. Но меня заело. Пусть не думает, что флотское дело – мужская привилегия. Вот научусь, чему надо, построю себе метровый барк или баркентину, тогда узнает… А кроме того, просто интересно стало: что за книга, по которой легко можно выучить корабельные премудрости…
В тот же день я пошла в районную детскую библиотеку. Но “Фрегата “Виолы” там не оказалось. Посоветовали пойти в городскую.
Раньше я ни в каких больших библиотеках не была записана. Хватало книг дома, а в крайнем случае можно было взять, что нужно, в школьной. Или – если уж надо очень сильно и надолго – купить без всяких магазинных наценок у мамы на базе. Но мама про “Фрегат” ничего не знала. На следующий день я пошла в городскую детскую библиотеку имени С.Я.Маршака.
Здесь две пожилые библиотекарши отнеслись ко мне с полным пониманием, внесли в читательский список (“только потом скажешь номер маминого паспорта”) отыскали в каталоге название книги Захара Волынкина. Но затем опять случилась неудача. Оказалось, что в библиотеке всего один экземпляр и он теперь на руках у некоего Павла Капитанова.
– Судя по формуляру, он, Женя, твой ровесник. Но, в отличие от тебя, большой разгильдяй. Держит книгу у себя уже полтора месяца. Наверно укатил куда-то на каникулы и в ус не дует… – сообщила мне седоватая, очень интеллигентная библиотекарь Анна Григорьевна (интересно, почему она решила, что я – не разгильдяйка?).
Помощница Анны Григорьевны – похожая на нее, как сестра, Анна Константиновна – добавила, что она уже посылала Павлу Капитанову открытку с напоминанием, но результата не последовало.
Я мысленно выругала Павла Капитанова. Но потом подумала, что с такой фамилией зажать корабельную книжку – вполне логично. Тем более, что, судя по всему, кроме этого “разгильдяя” и меня “Фрегатом “Виолой” никто не интересовался…
Обе Анны – Григорьевна и Константиновна – посоветовали мне зайти через несколько дней: может быть, у этого Капитанова “проснется совесть”.
Я сказала, что “может быть”, а пока взяла “Вино из одуванчиков” Брэдбери…
Через неделю совесть Капитанова не проснулась. Через две – тоже (несмотря на повторные открытки). А потом интерес у меня понемногу ослабел…
Лоську, конечно записали в кружок, с большим энтузиазмом. Но радости и успеха ему это не принесло. В конце июля он заявил, что “больше туда ни ногой”. Оказалось, что недавно он на бульваре проиграл подряд две партии (что у взрослых шахматистов вызвало неискреннее сочувствие и сдержанное злорадство). Рассказывая про этот скандал, бедняга даже пустил слезинку.
– Они там в кружке всё долбят: “Осваивай теорию, перенимай опыт…” Ну и вот! Я теперь трех нормальных ходов сделать не могу.
Мы вдвоем поведали об этой беде Илье. Он сказал, что дворцово-школьный уровень для Лоськи только вреден.
В тот же день я пошла в районную детскую библиотеку. Но “Фрегата “Виолы” там не оказалось. Посоветовали пойти в городскую.
Раньше я ни в каких больших библиотеках не была записана. Хватало книг дома, а в крайнем случае можно было взять, что нужно, в школьной. Или – если уж надо очень сильно и надолго – купить без всяких магазинных наценок у мамы на базе. Но мама про “Фрегат” ничего не знала. На следующий день я пошла в городскую детскую библиотеку имени С.Я.Маршака.
Здесь две пожилые библиотекарши отнеслись ко мне с полным пониманием, внесли в читательский список (“только потом скажешь номер маминого паспорта”) отыскали в каталоге название книги Захара Волынкина. Но затем опять случилась неудача. Оказалось, что в библиотеке всего один экземпляр и он теперь на руках у некоего Павла Капитанова.
– Судя по формуляру, он, Женя, твой ровесник. Но, в отличие от тебя, большой разгильдяй. Держит книгу у себя уже полтора месяца. Наверно укатил куда-то на каникулы и в ус не дует… – сообщила мне седоватая, очень интеллигентная библиотекарь Анна Григорьевна (интересно, почему она решила, что я – не разгильдяйка?).
Помощница Анны Григорьевны – похожая на нее, как сестра, Анна Константиновна – добавила, что она уже посылала Павлу Капитанову открытку с напоминанием, но результата не последовало.
Я мысленно выругала Павла Капитанова. Но потом подумала, что с такой фамилией зажать корабельную книжку – вполне логично. Тем более, что, судя по всему, кроме этого “разгильдяя” и меня “Фрегатом “Виолой” никто не интересовался…
Обе Анны – Григорьевна и Константиновна – посоветовали мне зайти через несколько дней: может быть, у этого Капитанова “проснется совесть”.
Я сказала, что “может быть”, а пока взяла “Вино из одуванчиков” Брэдбери…
Через неделю совесть Капитанова не проснулась. Через две – тоже (несмотря на повторные открытки). А потом интерес у меня понемногу ослабел…
Лоську, конечно записали в кружок, с большим энтузиазмом. Но радости и успеха ему это не принесло. В конце июля он заявил, что “больше туда ни ногой”. Оказалось, что недавно он на бульваре проиграл подряд две партии (что у взрослых шахматистов вызвало неискреннее сочувствие и сдержанное злорадство). Рассказывая про этот скандал, бедняга даже пустил слезинку.
– Они там в кружке всё долбят: “Осваивай теорию, перенимай опыт…” Ну и вот! Я теперь трех нормальных ходов сделать не могу.
Мы вдвоем поведали об этой беде Илье. Он сказал, что дворцово-школьный уровень для Лоськи только вреден.