Страница:
Стоп, стоп, стоп! Как он сразу-то не сообразил! Это же…
Каждый, кто читал «Занимательную оптику для школьников», знает, как устроен самый простой телескоп. Нужна большая линза для объектива и маленькая для окуляра. Если разделить фокусное расстояние большой на фокусное расстояние маленькой, узнаешь, во сколько раз телескоп станет увеличивать в своем поле зрения небесные тела. Ну-ка…
Конечно, Симкино «стоп» было мысленным, а на самом деле он прибавил скорость. На ходу надел ручки сумки на локоть, на ходу же обратил линзу-малютку к солнцу и навел ее лучи на левую ладонь. Когда до ладони сделалось сантиметра четыре, солнечная точка ужалила кожу. Ай…
Итак… два метра – это двести сантиметров, и если их разделить на четыре, получится пятьдесят (задачка простая, это вам не деление дробей). Разумеется, число приблизительное, но все равно здорово! В полсотни раз будет приближать космические объекты Симкина астрономическая система! Ее можно назвать «С+С». То есть «Симка плюс Соня»…
Только из чего и как для такой системы смастерить трубу? Нужна будет великанская труба!.. Но это потом. Первые опыты можно провести и без нее.
Через две минуты Симка был на берегу. Вытащил из тайника между бревнами пустотелую линзу. Сперва решил было опять наполнить ее водой и прямо здесь провести первое испытание будущей «С+С». Но вспомнил, как долго наливается вода. К тому же она, если приглядишься, все-таки мутноватая. Чтобы зажечь мусор, годится, а для оптического прибора – едва ли. Вода из колонки гораздо чище речной. Поэтому есть смысл поскорее шагать домой. Тем более что надо макнуть палец, а то закрутишься и забудешь…
Симка покачал линзу в руках. Легонькая, когда без воды! Наверно, если сесть на плоскую сторону, можно поплыть по реке, как на маленьком круглом плоту… Хотя нет, перевернешься… А если лечь на нее животом?
«Не валяй дурака…» – неслышно сказал Который Всегда Рядом .
«Это не я, – оправдался перед ним Симка. – Это мысли сами по себе скачут…»
«Дурацкие мысли».
Но дурацкие или нет, а они скакали дальше. И Симка представил, как он не только плывет на «спасательной» линзе вдоль плотов, но и отважно переплывает реку. А что?
Переплыть реку было давней мечтой Симки Зуйка. Когда он купался с ребячьей компанией, некоторые мальчишки вразмашку храбро уплывали на другой берег и возвращались как ни в чем не бывало. А у Симки не хватало духа. Вернее, он трезво оценивал свои силы и понимал, что их может не хватить… Но здесь-то пришлось бы плыть лишь в одну сторону. Правда, без друзей-приятелей, которые в крайнем случае ухватят за волосы, но зато с надежной плавучей емкостью под животом. Надо только потуже вогнать в нее пробки…
«Ты же обещал маме не купаться в одиночку!» – возмущенно напомнил Который Всегда Рядом .
«А какое же это купание! – старательно возмутился в ответ Симка. – Это испытание спасательного средства! Я даже раздеваться не буду, только сниму башмаки. В одежде разве купаются?»
Шорты и майка облипнут, но велика ли беда! Зато не надо пилить в обход, через мост. И можно будет потом сказать ребятам: «Неохота мне больше болтаться от берега к берегу, я недавно переплыл реку от Односторонки до нашей лестницы. Не верите? Да хоть кто буду, если вру!..» – и в знак нерушимой клятвы сцепить и разорвать мизинцы. Про линзу можно не говорить, а сами они, конечно, не догадаются.
А кроме того… Теперь Симке казалось, что если он решится на такое отважное (хоть и с линзой, но все равно отважное!) путешествие, потом все в жизни будет хорошо. И Соня обязательно пришлет письмо!.. А если он не решится – будет наоборот. Известно ведь, что судьба помогает смелым, а трусости никому не прощает.
Если в Симкиной голове появлялась какая-нибудь «несусветная» (по маминому выражению) идея, было два способа от нее избавиться: или зарубить опасные мысли в самом-самом начале, или подчиниться им и постараться поскорее выполнить все, на что эти мысли толкают. Иначе они не дадут покоя, станут сверлить, сживать со света.
«Ох, Зуёк…» – сказал Который Всегда Рядом .
Если бы он твердо потребовал: «Не смей, дурак!», Симка бы отступился. Однако в неслышном голосе невидимого советчика был упрек, но не было окончательного запрета.
Симка глянул через реку. Половодье в этом году случилось хилое, река почти не разливалась. Правда, крайние быки-ледорезы перед опорами моста (они похожи были на косо затонувшие домики с острыми железными крышами) все еще стояли в воде. Когда река обмелеет до предела, они окажутся на песке, а расстояние для заплыва сделается меньше. Но не ждать же августа!.. А пока до откосов у здания музея… ну, тоже недалеко! Метров сто пятьдесят. К тому же и плыть-то придется не от самого берега, а от плотов, а это чуть не треть пути…
«Ох, Зуёк…»
Но он уже действовал решительно, не давая опасливому «ох» превратиться в трусливое «лучше не буду».
Сбросил башмаки и фуражку, сунул их в сумку, где лежал могучий кусок коры (тоже дополнительная плавучесть), приторочил ее к спине как рюкзак – ручки надел на плечи. Отверстия в верхнем крае линзы снова закупорил деревянными палочками. Прочно – от этого зависела безопасность. Вытащил из кармана ленты от Фатяниного платка, продернул их в отверстия для болтов на рамке линзы, скрутил в жгут. За них он будет держаться на плаву. А то сама-то линза скользкая, улизнет чего доброго…
Симка через полосу воды перешел с песка на плоты. Рядом с ними глубина была по пояс, и когда он забрался на бревна, со штанов бежало. Плот оказался широкий, и Симка порадовался этому. По теплым от солнца бревнам он доскакал до другого края. И вот она перед ним – «большая вода».
Который Всегда Рядом больше не говорил «Ох, Зуёк…» – чего тормозить человека, если он все решил окончательно! Только хуже сделаешь…
Симка опустил линзу на воду, она почти не погрузилась и запрыгала на мелкой ряби. Осторожно, без плеска Симка скользнул с плота сам, окунулся по шею. Вода в первый миг облепила его холодом, но почти сразу холод исчез. Симка ухватил жгут, толкнул линзу под себя. Она сперва сопротивлялась, выскальзывала, но он придавил ее животом. И она, послушавшись наконец, приподняла собой легонького Зуйка – плечи и спина с сумкой оказались над водой.
Симка крутнулся в воде, оттолкнулся ступнями от бревна и сделал первый гребок.
Так он и поплыл: левой рукой держался за жгут, а правой греб. Если грести двумя, получилось бы, конечно, быстрее, но ведь не отпустишься. Ладно, спешить некуда. Главное – не бояться…
Помогал Симка и ногами – дергал ими по-лягушачьи. Иногда дерганье и гребок совпадали, рывок получался сильным, тело толкалось вперед, как бы желая опередить державшую его плавучую линзу. Голова по самый подбородок макалась в воду. Несколько раз вода – очень пресная и пахнущая песком – попадала в рот, Симка даже закашлялся разок. Но это было ничего, не опасно. И не следует оглядываться – чтобы не огорчаться, если проплыл мало, или не пугаться, если много (тогда получится, что ты вдали от обоих берегов).
Впрочем, когда твои глаза почти вровень с водой, трудно определить, далеко ли берег. То кажется, что почти рядом, то, как у морского горизонта. К тому же мелкая рябь плещется у лица, гляди, чтобы не глотнуть опять… Но ни страха, ни усталости пока не было. И чтобы они не появились, Симка решил включить в себе какую-нибудь песню. Для такого случая годилась бодрая и дурашливая. Вроде этой:
Вот так везде на белом свете. От одного и того же дела – кому-то радость, а кому-то беда. Пацаны в переулке гоняют мяч, орут и радуются, им весело, а соседки из окон ругаются: мешаете своим гвалтом… Собаку Лайку запустили в космос, газеты и радио ликуют – новая победа советской науки! А собаке каково?.. Или вот Софья Петровна рассказывала на политинформации про засуху в капиталистических странах. Когда выгорает урожай, фермеры и крестьяне впадают в бедность, а торговцы зерном радуются: можно взвинтить цены…
Наверно, поэтому Высшая Сила редко вмешивается в людские дела: всем не угодишь, пусть сами разбираются на своей планете…
Под мелодию песенки о морже и под размышления о горьких противоречиях жизни Симка ритмично двигал рукой и ногами и, по его расчетам, уже одолел не меньше половины пути. И здесь начались неприятности. Ослабел жгут, за который Симка держался. Еще немного – и развяжется. Тогда линза обязательно ускользнет из-под живота. Она и теперь уже елозит из стороны в сторону… А рука устала… Надо бы перехватить – правой взяться за жгут, а левой грести. Но опасно менять руки. Кажется, что от этого тряпичные «удила» ослабеют еще больше… Ну ладно, только без паники. И ни в коем случае не думать, какая под тобой глубина и как далеко еще до земли… По правде говоря, не так уж и далеко… Еще гребок, еще… Можно ведь и отдохнуть. Куда спешить-то? Правда, течение на середине сильнее, чем у берега, несет легонького Зуйка, как бумажный кораблик. Небось донесет до самого моста, а то и протащит под ним. И не будет никакой выгоды в расстоянии, наоборот. Ну да ладно, быть бы живу!..
«Не смей думать про маму!» – велел Который Всегда Рядом. А Симка и не собирался! Не хватало еще начать думать, что сделается с мамой, если его недышащее тело выловят где-нибудь далеко по течению, за Судостроительным заводом!
Какая чушь! Надо грести и не поддаваться дурацкому страху. Лучше… лучше закончить песенку. Сочинить совсем хороший конец…
У Симки уже бывали судороги в ноге, но, к счастью, каждый раз на мелководье. А сейчас что делать? Надо перестать грести, изогнуться, крепко-крепко ущипнуть себя под коленом. Он так и сделал. Деревянность в мышце ослабла. Но линза наконец выскользнула из-под живота, неуклюже запрыгала под локтем. Симка ухватил ее второй рукой, снова затолкал под себя, однако при этом пришлось задергать ногами, и тугое предчувствие боли снова затвердело под коленом. Двинешься – и капут.
А берег-то совсем недалеко! Еще бы минута – и там! Но в Симкиных мускулах и нервах было понимание – шевелиться нельзя. А как быть? Заорать «спасите»? Стыд какой!.. Ну да наплевать на стыд, раз такое дело. Симка крутнул головой направо, налево: нет ли поблизости лодки или катера. Конечно, не было… Назад смотреть он не решился: это требовало слишком большого движения.
В ушах нарастал шум: смесь непонятного гудения и плеска. Шум сбивал мысли. И все-таки одна решительная мысль пробилась: пусть сведет ногу, все равно надо начать грести. Стремительно, изо всех сил! Чтобы отчаянными рывками добраться до земли в самое короткое время. А боль придется перетерпеть!
Уже потом он понял, что его зацепили багром – с плавучей посудины, которая подошла сзади. Из-за шума в ушах (а может, это был шум двигателя?) Симка ее не услышал. Странная была посудина: то ли лайба какая-то, то ли катер, то ли крохотный пароход. Над головой торчала труба – явно склепанная из фанеры. Она была белая, с голубой полосой и желтым якорем на этой полосе, а ниже чернел силуэт разлапистой черепахи. Была еще и белая рубка с круглыми иллюминаторами, а из-за бортов подымались шевелящие лопастями гребные колеса. Здоровенные – верхний край выше Симкиной головы…
Но все это Симка разглядел позже. А в первую минуту стоял на досках корабельного днища, обалдело прижимал к груди линзу и мигал. С него текло. Боль в ноге – видимо, от неожиданности – исчезла без следа.
А перед Симкой стоял непонятный дядька. Босой, в подвернутых парусиновых штанах, весьма толстоватый. Безрукавая тельняшка обтягивала его круглый живот. На руках и ногах густо курчавились волосы. Круглые щеки были в темной щетине, которую еще немного – и можно будет назвать бородой. Голову покрывала такая же темная, похожая на сапожную щетку прическа (если можно это назвать прической!). Дядька смотрел на Симку сквозь толстые очки. И не было в его взгляде ни осуждения, ни строгости. Были смешинки.
– Ответствуй, юнга, – сказал он негромким, аккуратным таким баском. – Ты почти утопленник или просто пловец? Если мы напрасно заподозрили в тебе терпящего бедствие и выловили зря, то от имени экипажа славного парохода «Тортила», я принесу свои извинения…
Симка помотал головой. Опасности уже не было, и он быстро приходил в себя.
– Вообще-то я пловец, – сообщил он, глядя в веселые очки. И честно добавил: – Только вдруг начала судорога подкрадываться… Так что вы, наверно, не зря… подоспели…
Дядька оглянулся.
– Вахтенный штурман Кочерга… э, Кочергин! Запишите в судовой журнал: «Выловили пловца, который признался, что мы подоспели не зря…» – Потом он опять глянул на Симку. – А чего это тебя, пловец, понесло через реку в одетом виде и с багажом? Тем более что мост недалеко.
– А вот эту штуку нашел. И решил попробовать ее плавучесть… – Симка бодро покачал перед собой линзой. Ему было хорошо оттого, что его так вовремя выловили (и, может, даже спасли от гибели). И оттого, что спасатели оказались славные. И дядька, и его экипаж.
Экипаж состоял из пятерых мальчишек. Старшему (который, судя по всему, штурман Кочерга или Кочергин) – лет четырнадцать. Был он тощий, с длинной, как огурец, покрытой рыжеватыми волосками головой, с улыбчатым ртом-полумесяцем. Он опирался на длинный багор, как опирается на трезубец морской царь Нептун. Трое других – примерно Симкиного возраста. Один с очень знакомым лицом (Симка понял потом – похож на мальчика Дэви из фильма «Последний дюйм», который он смотрел четыре раза). Двое других – одинаково смуглые и быстроглазые – наверно, братья. А еще один – лет девяти, беловолосый, пухловатый, с очень круглым (говорят «по циркулю») лицом, удивленными зелеными глазищами и похожими на крылья бабочки ушами.
Все были в плавках с тесемками на боку, лишь Кочерга в обвисшей сиреневой футболке и сатиновых трусах до колен.
Экипаж деловито осмотрел Симкину находку, Кочерга постучал по ней костяшками пальцев и признал, что «стоящий предмет».
– А зачем он? – спросил тот, что с ушами-крылышками.
– Мало ли… Можно солнечный кипятильник сделать, – с ходу придумал Симка. Про телескоп он не стал говорить, чтобы не сглазить. – Наберешь сюда воду, направишь лучи на чайник, он и закипит.
– Не хватит энергии… – усомнился один из смуглых.
– Еще как хватит! Я недавно на том берегу этой линзой костер запалил! Для опыта…
– Тогда конечно, – покладисто сказал смуглый.
– Что с тобой дальше-то делать, пловец? – спросил дядька. – Наверно, нет тебе резона снова плыть самому. Доставить тебя на берег?
– Если не трудно… – деликатно сказал Симка. Плыть и правда не хотелось, хотя берег-то вот он, под боком.
– Какой труд! Сейчас… – И дядька, пригнувшись, исчез в фанерной рубке.
Похожий на Дэви мальчишка встал к штурвалу (это было тележное колесо с примотанными к спицам рукоятками). Оглянулся на Симку.
– Тебя куда? Прямо здесь высадить или в другом месте?
– Лучше вон туда, повыше. А то снесло меня… И добавил опять: – Если не трудно…
– А чего трудного-то, – сказал Кочерга. – Все равно вверх идем…
Где-то у кормы застучал, закашлял невидимый мотор. «Тортила» не спеша двинулась против течения. Заколыхался под косым отростком невысокой мачты флаг – желтый, с той же черной черепахой, что на трубе. Медленно, а потом побыстрее, завертелись у бортов двухметровые колеса с лопастями. Ясно было, что вертятся они просто так, от встречной воды, но все равно это впечатляло. Видно, те, кто оборудовал судно, хотели чтобы оно походило на солидный пароход.
– Выжми шмотки-то, – посоветовал Кочерга. – А то вздрагиваешь.
Симка скинул со спины сумку, стянул прилипшую майку и штаны, стал выкручивать их над бортом. Подошли двое смуглых, по очереди помогли. Подошел младший, тоже хотел, наверно, помочь, да не знал, как подступиться. Помог советом:
– Трусы тоже выжми, девчонок тут нету…
Симка выжал и трусы. Снова натянул их, а шорты и майку повесил на теплый от солнца борт – пусть подсохнут хоть немного за короткие минуты плавания.
Кочерга что-то шепнул младшему, тот нырнул в рубку и вернулся с похожим на огнетушитель китайским термосом. Кочерга открутил пробку-стакан.
– На, глотни. Тут горячий чай.
Симка охотно поглотал очень теплую и сладкую жидкость с запахом березового веника. И спросил:
– А у вас это что за корабль? Откуда?
– Сами склепали, – охотно отозвался возникший у него за спиной дядька. – Была эта посудина у одного старика, он на ней то рыбачил, то всяких тетушек-торговок с З а реки на городской рынок переправлял. Потом уехал к сыну в Омск, а этот дредноут оставил ребятам. Вот этим, значит, моим соседям. Те – ко мне: «Помоги, Вадим Вадимыч, соорудить пароход, как во времена Тома Сойера. Я вообще-то сухопутный человек, но Марка Твена читал, Стивенсона и Жюль Верна тоже. Соблазнился идеей. Вот и плаваем. Только речная милиция да инспекторы всякие придираются: нет, мол, у вас нужных прав и документов…
– А почему такое названье… буратиновое? – выговорил Симка и тут же испугался: не обидится ли экипаж парохода?
Но Вадим Вадимыч откликнулся добродушно:
– А как было назвать? «Аврора» или «Ермак»? Громкое имя ко многому обязывает. А «Тортила» она и есть Тортила, черепаха. Никто не будет укорять за тихоходность. Моторчик-то у нас так себе, подвесная чихалка…
– А где ваша гавань? – осторожно поинтересовался Симка.
– Отсюда не видать, за Судостроительным заводом, – сказал Кочерга.
«У-у…» – огорчился про себя Симка. Будь стоянка «Тортилы» поближе, можно было бы напроситься в экипаж. Для начала пускай хоть самым младшим юнгой. Потому что сразу видно – не задиристые, добрые ребята. Но за заводом – это, значит, поселок Мыс, до него несколько километров… Да и зачем он, чужак и неудачливый пловец, этому давно, видать, сдружившемуся экипажу?
«Чихалка» между тем неторопливо двигала «Тортилу» против течения, и слева проплывали бугристые, в пятнах солнца и тени, зеленые откосы. Наконец, когда сбоку оказалась ведущая прямо к Нагорному переулку лестница, Симка попросил:
– Вот здесь… если можно.
«Дэви» завертел рулевое колесо. «Тортила» охотно повернула носом к берегу и ткнулась в глинистую полосу. Мотор кашлянул и стих – видимо, выключился сам собой. Симка сгреб имущество, прижал его к груди и прыгнул с носа на сушу. Там встал лицом к пароходу и сказал:
– Спасибо!
– Не стоит благодарности, – отозвался Вадим Вадимыч. – Удачи тебе, пловец… Только не рискуй так больше. По крайней мере, без нужды…
– Не буду, – пообещал Симка без обиды. В самом деле, дурак он, что ли, дважды делать одну глупость!
Кочерга встал на нос, начал багром отталкивать «Тортилу» от берега. И вдруг опять глянул на Симку:
– Эй… а как тебя звать-то? Надо записать в журнала, кого выудили…
– Симка… – Он постеснялся назвать свое прозвище Зуёк.
– Как?
– Симка! То есть Серафим!.. Не думайте, что это девчоночье имя! Так моего деда звали, он был начальник станции…
– А мы и не думаем ничего такого, хорошее имя, – откликнулся Вадим Вадимыч, весело блестя очками. – У Пушкина есть стихи: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился…» Вот и ты явился нам на перепутье. Счастливо тебе…
– Ага, и вам… счастливого плаванья…
В ответ на эти слова почти все помахали Симке руками, а Кочерга багром. И «Тортила» отошла, закашлял мотор, завертелись колеса…
Симка вздохнул и поднялся по тропинке к нижней площадке лестницы. Там он оделся (майка и штаны были уже почти сухие), вынул из сумки башмаки, надел фуражку. И пожалел, что ее не видели люди с «Тортилы». Тогда они, разглядев скрещенные якорьки, смогли бы понять, что он, Симка, тоже неравнодушен к флоту. А на пряжку они, судя по всему, не обратили внимания…
И еще сразу о многом пожалел Симка. О том, что встреча эта была случайная и, скорее всего, единственная. О том, что не успел сказать про деда, какой он был начальник станции: героически пропускал без задержки красные санитарные эшелоны, хотя колчаковцы по телеграфу запрещали это делать и потом чуть не расстреляли… И жаль, что не догадался расспросить: как они делали из фанеры большущую трубу? Такая труба оказалась бы в самый раз для будущего телескопа.
Опасливые мысли о неизбежности такой ночи начинали копошиться в Симке с утра. Но сперва они были как бы случайные – мелькнут и пропадут. Потому что день впереди казался громадным, и чего раньше времени думать о неприятном. К тому же и утром, и днем была у Симки надежда, что новой ночью страх к нему не привяжется. Или можно будет этот страх победить музыкой. До сих пор не удавалось (или не совсем удавалось), но Симка сам виноват: не мог выбрать нужный мотив. А нынче он постарается заранее вспомнить подходящую мелодию, а потом, в момент подкравшейся боязни, включит в голове музыку, будто крепким нажатием кнопки.
И, наверно, здесь нужны не боевые марши, не суровая увертюра к опере «Тангейзер» (которую часто передают по радио), а беззаботная, весело плюющая на все страхи песенка. Вроде этой:
Был чудак у нас Данила —
Вместо водки пил чернила,
Ложкой брил себе усы,
Из рогожи шил трусы.
«Чернила!..» Батюшки, а ведь ходики показывают почти два! А к трем Фатяня пойдет в училище! Симка обозвал себя дырявой башкой – чуть не подвел человека!
В школьной пластмассовой непроливашке чернила, конечно, высохли. Но на скрипучем письменном столе (старом-старом, «довоенном») стояла увесистая стеклянная чернильница с медной крышкой. Когда-то она была дяди-Сашина (Симка печально посопел). Мама регулярно подливала в нее чернила, словно дядя Саша мог в любое время появиться в доме и тут же сесть за писание отчета об экспедиции…
Симка снял крышку. В черном зеркальце чернил блестела искра. Симка опять посопел и погрузил левый мизинец по первый сустав. Наверно, хватит… Он подержал палец над чернильницей, чтобы в нее скатилась капля. Потом в фанерном платяном шкафу (внутри которого пахло маминой шерстяной кофтой) на полочке с лекарствами нашел пакетик с бинтом, обмотал палец… Ну вот, можно теперь с чистой совестью заняться «телескоповыми» опытами.
Каждый, кто читал «Занимательную оптику для школьников», знает, как устроен самый простой телескоп. Нужна большая линза для объектива и маленькая для окуляра. Если разделить фокусное расстояние большой на фокусное расстояние маленькой, узнаешь, во сколько раз телескоп станет увеличивать в своем поле зрения небесные тела. Ну-ка…
Конечно, Симкино «стоп» было мысленным, а на самом деле он прибавил скорость. На ходу надел ручки сумки на локоть, на ходу же обратил линзу-малютку к солнцу и навел ее лучи на левую ладонь. Когда до ладони сделалось сантиметра четыре, солнечная точка ужалила кожу. Ай…
Итак… два метра – это двести сантиметров, и если их разделить на четыре, получится пятьдесят (задачка простая, это вам не деление дробей). Разумеется, число приблизительное, но все равно здорово! В полсотни раз будет приближать космические объекты Симкина астрономическая система! Ее можно назвать «С+С». То есть «Симка плюс Соня»…
Только из чего и как для такой системы смастерить трубу? Нужна будет великанская труба!.. Но это потом. Первые опыты можно провести и без нее.
Через две минуты Симка был на берегу. Вытащил из тайника между бревнами пустотелую линзу. Сперва решил было опять наполнить ее водой и прямо здесь провести первое испытание будущей «С+С». Но вспомнил, как долго наливается вода. К тому же она, если приглядишься, все-таки мутноватая. Чтобы зажечь мусор, годится, а для оптического прибора – едва ли. Вода из колонки гораздо чище речной. Поэтому есть смысл поскорее шагать домой. Тем более что надо макнуть палец, а то закрутишься и забудешь…
Симка покачал линзу в руках. Легонькая, когда без воды! Наверно, если сесть на плоскую сторону, можно поплыть по реке, как на маленьком круглом плоту… Хотя нет, перевернешься… А если лечь на нее животом?
«Не валяй дурака…» – неслышно сказал Который Всегда Рядом .
«Это не я, – оправдался перед ним Симка. – Это мысли сами по себе скачут…»
«Дурацкие мысли».
Но дурацкие или нет, а они скакали дальше. И Симка представил, как он не только плывет на «спасательной» линзе вдоль плотов, но и отважно переплывает реку. А что?
Переплыть реку было давней мечтой Симки Зуйка. Когда он купался с ребячьей компанией, некоторые мальчишки вразмашку храбро уплывали на другой берег и возвращались как ни в чем не бывало. А у Симки не хватало духа. Вернее, он трезво оценивал свои силы и понимал, что их может не хватить… Но здесь-то пришлось бы плыть лишь в одну сторону. Правда, без друзей-приятелей, которые в крайнем случае ухватят за волосы, но зато с надежной плавучей емкостью под животом. Надо только потуже вогнать в нее пробки…
«Ты же обещал маме не купаться в одиночку!» – возмущенно напомнил Который Всегда Рядом .
«А какое же это купание! – старательно возмутился в ответ Симка. – Это испытание спасательного средства! Я даже раздеваться не буду, только сниму башмаки. В одежде разве купаются?»
Шорты и майка облипнут, но велика ли беда! Зато не надо пилить в обход, через мост. И можно будет потом сказать ребятам: «Неохота мне больше болтаться от берега к берегу, я недавно переплыл реку от Односторонки до нашей лестницы. Не верите? Да хоть кто буду, если вру!..» – и в знак нерушимой клятвы сцепить и разорвать мизинцы. Про линзу можно не говорить, а сами они, конечно, не догадаются.
А кроме того… Теперь Симке казалось, что если он решится на такое отважное (хоть и с линзой, но все равно отважное!) путешествие, потом все в жизни будет хорошо. И Соня обязательно пришлет письмо!.. А если он не решится – будет наоборот. Известно ведь, что судьба помогает смелым, а трусости никому не прощает.
Если в Симкиной голове появлялась какая-нибудь «несусветная» (по маминому выражению) идея, было два способа от нее избавиться: или зарубить опасные мысли в самом-самом начале, или подчиниться им и постараться поскорее выполнить все, на что эти мысли толкают. Иначе они не дадут покоя, станут сверлить, сживать со света.
«Ох, Зуёк…» – сказал Который Всегда Рядом .
Если бы он твердо потребовал: «Не смей, дурак!», Симка бы отступился. Однако в неслышном голосе невидимого советчика был упрек, но не было окончательного запрета.
Симка глянул через реку. Половодье в этом году случилось хилое, река почти не разливалась. Правда, крайние быки-ледорезы перед опорами моста (они похожи были на косо затонувшие домики с острыми железными крышами) все еще стояли в воде. Когда река обмелеет до предела, они окажутся на песке, а расстояние для заплыва сделается меньше. Но не ждать же августа!.. А пока до откосов у здания музея… ну, тоже недалеко! Метров сто пятьдесят. К тому же и плыть-то придется не от самого берега, а от плотов, а это чуть не треть пути…
«Ох, Зуёк…»
Но он уже действовал решительно, не давая опасливому «ох» превратиться в трусливое «лучше не буду».
Сбросил башмаки и фуражку, сунул их в сумку, где лежал могучий кусок коры (тоже дополнительная плавучесть), приторочил ее к спине как рюкзак – ручки надел на плечи. Отверстия в верхнем крае линзы снова закупорил деревянными палочками. Прочно – от этого зависела безопасность. Вытащил из кармана ленты от Фатяниного платка, продернул их в отверстия для болтов на рамке линзы, скрутил в жгут. За них он будет держаться на плаву. А то сама-то линза скользкая, улизнет чего доброго…
Симка через полосу воды перешел с песка на плоты. Рядом с ними глубина была по пояс, и когда он забрался на бревна, со штанов бежало. Плот оказался широкий, и Симка порадовался этому. По теплым от солнца бревнам он доскакал до другого края. И вот она перед ним – «большая вода».
Который Всегда Рядом больше не говорил «Ох, Зуёк…» – чего тормозить человека, если он все решил окончательно! Только хуже сделаешь…
Симка опустил линзу на воду, она почти не погрузилась и запрыгала на мелкой ряби. Осторожно, без плеска Симка скользнул с плота сам, окунулся по шею. Вода в первый миг облепила его холодом, но почти сразу холод исчез. Симка ухватил жгут, толкнул линзу под себя. Она сперва сопротивлялась, выскальзывала, но он придавил ее животом. И она, послушавшись наконец, приподняла собой легонького Зуйка – плечи и спина с сумкой оказались над водой.
Симка крутнулся в воде, оттолкнулся ступнями от бревна и сделал первый гребок.
Так он и поплыл: левой рукой держался за жгут, а правой греб. Если грести двумя, получилось бы, конечно, быстрее, но ведь не отпустишься. Ладно, спешить некуда. Главное – не бояться…
Помогал Симка и ногами – дергал ими по-лягушачьи. Иногда дерганье и гребок совпадали, рывок получался сильным, тело толкалось вперед, как бы желая опередить державшую его плавучую линзу. Голова по самый подбородок макалась в воду. Несколько раз вода – очень пресная и пахнущая песком – попадала в рот, Симка даже закашлялся разок. Но это было ничего, не опасно. И не следует оглядываться – чтобы не огорчаться, если проплыл мало, или не пугаться, если много (тогда получится, что ты вдали от обоих берегов).
Впрочем, когда твои глаза почти вровень с водой, трудно определить, далеко ли берег. То кажется, что почти рядом, то, как у морского горизонта. К тому же мелкая рябь плещется у лица, гляди, чтобы не глотнуть опять… Но ни страха, ни усталости пока не было. И чтобы они не появились, Симка решил включить в себе какую-нибудь песню. Для такого случая годилась бодрая и дурашливая. Вроде этой:
Эта песня помнилась с дошкольных времен. Ее любил голосить Симкин сосед пятиклассник Гришка Елохин, когда Симка и мама жили еще на прежней квартире, на Профсоюзной улице. Гришка голосил и накачивал велосипедным насосом залатанный волейбольный мяч, а его мать ругалась и требовала, чтобы он шел домой учить правила по русскому языку, потому что схлопотал переэкзаменовку. А Гришка нахально пел и не шел…
На далеком Севере
Эскимосы бегали,
Эскимосы бегали
За моржой.
Эскимос поймал моржу
И воткнул в нее ножу ,
И воткнул в нее ножу
Глу-бо-ко…
Моржу было жаль, но Симка утешал себя, что ножу воткнули в нее все-таки неглубоко и рана получилась неопасная. Потому что
Положили ту моржу
На огромную баржу ,
На огромную баржу
По-пе-рек.
Правда, без шкуры на Севере холодно, однако можно было надеяться, что морж а вскоре вырастит на себе другую. Так что все кончилось хорошо… Хотя, с другой стороны, для эскимосов-то – плохо. Старались, охотились, а вместо добычи – фиг… Ну, не совсем фиг, шкура осталась, хотя и с дыркой. Но ни моржового мяса, ни моржовой кости, из которой эскимосы вырезают всякие игрушки на продажу, у них на этот раз не будет. А небось думали накормить все стойбище и деньжат подзаработать…
Надоело ей лежать,
Сняла шкуру – и бежать,
Сняла шкуру – и бежать
На-ги-шом…
Вот так везде на белом свете. От одного и того же дела – кому-то радость, а кому-то беда. Пацаны в переулке гоняют мяч, орут и радуются, им весело, а соседки из окон ругаются: мешаете своим гвалтом… Собаку Лайку запустили в космос, газеты и радио ликуют – новая победа советской науки! А собаке каково?.. Или вот Софья Петровна рассказывала на политинформации про засуху в капиталистических странах. Когда выгорает урожай, фермеры и крестьяне впадают в бедность, а торговцы зерном радуются: можно взвинтить цены…
Наверно, поэтому Высшая Сила редко вмешивается в людские дела: всем не угодишь, пусть сами разбираются на своей планете…
Под мелодию песенки о морже и под размышления о горьких противоречиях жизни Симка ритмично двигал рукой и ногами и, по его расчетам, уже одолел не меньше половины пути. И здесь начались неприятности. Ослабел жгут, за который Симка держался. Еще немного – и развяжется. Тогда линза обязательно ускользнет из-под живота. Она и теперь уже елозит из стороны в сторону… А рука устала… Надо бы перехватить – правой взяться за жгут, а левой грести. Но опасно менять руки. Кажется, что от этого тряпичные «удила» ослабеют еще больше… Ну ладно, только без паники. И ни в коем случае не думать, какая под тобой глубина и как далеко еще до земли… По правде говоря, не так уж и далеко… Еще гребок, еще… Можно ведь и отдохнуть. Куда спешить-то? Правда, течение на середине сильнее, чем у берега, несет легонького Зуйка, как бумажный кораблик. Небось донесет до самого моста, а то и протащит под ним. И не будет никакой выгоды в расстоянии, наоборот. Ну да ладно, быть бы живу!..
«Не смей думать про маму!» – велел Который Всегда Рядом. А Симка и не собирался! Не хватало еще начать думать, что сделается с мамой, если его недышащее тело выловят где-нибудь далеко по течению, за Судостроительным заводом!
Какая чушь! Надо грести и не поддаваться дурацкому страху. Лучше… лучше закончить песенку. Сочинить совсем хороший конец…
Во как здорово получилось! Плохо только, что совсем устала рука. Ну, ничего… Надо еще про эскимосов. Чтобы и у них все было в порядке…
Вся от холода дрожа,
Говорит себе моржа,
Говорит себе моржа:
«Не беда!
Я сошью себе тулуп…
И пойду на танцы… в клуб…
И пойду на танцы в клуб!
Ве-чер-ком»…
Дальше не сочинялось. Дальше стало совсем худо. Потому что вода, которая все время была довольно теплая, вдруг словно разом остыла и тряханула Симку крупной дрожью. Это само по себе еще ничего бы. Но мышца под коленкой левой ноги задеревенела. Пока была еще не настоящая судорога, но, если двинуть порезче, ногу сведет тягучая нестерпимая боль, от которой не спасет никакая музыка.
Эскимосы… (хи-хи-хи!)
Ловят рыбу для ухи…
Ловят рыбу для ухи
И поют:
«Ну и фиг с тобой, моржа,
Ну и пусть ты убежа…
Ну и пусть ты убежа…»
У Симки уже бывали судороги в ноге, но, к счастью, каждый раз на мелководье. А сейчас что делать? Надо перестать грести, изогнуться, крепко-крепко ущипнуть себя под коленом. Он так и сделал. Деревянность в мышце ослабла. Но линза наконец выскользнула из-под живота, неуклюже запрыгала под локтем. Симка ухватил ее второй рукой, снова затолкал под себя, однако при этом пришлось задергать ногами, и тугое предчувствие боли снова затвердело под коленом. Двинешься – и капут.
А берег-то совсем недалеко! Еще бы минута – и там! Но в Симкиных мускулах и нервах было понимание – шевелиться нельзя. А как быть? Заорать «спасите»? Стыд какой!.. Ну да наплевать на стыд, раз такое дело. Симка крутнул головой направо, налево: нет ли поблизости лодки или катера. Конечно, не было… Назад смотреть он не решился: это требовало слишком большого движения.
В ушах нарастал шум: смесь непонятного гудения и плеска. Шум сбивал мысли. И все-таки одна решительная мысль пробилась: пусть сведет ногу, все равно надо начать грести. Стремительно, изо всех сил! Чтобы отчаянными рывками добраться до земли в самое короткое время. А боль придется перетерпеть!
Симка сцепил зубы и рванулся, и боль тут же злорадно скрутила мускул, но он рванулся опять, и… непонятная сила дернула его назад! Потянула за сумку, приподняла над водой… Несколько рук вцепились в Симку, потащили вверх…
Сражайтесь, кубинцы!..
Уже потом он понял, что его зацепили багром – с плавучей посудины, которая подошла сзади. Из-за шума в ушах (а может, это был шум двигателя?) Симка ее не услышал. Странная была посудина: то ли лайба какая-то, то ли катер, то ли крохотный пароход. Над головой торчала труба – явно склепанная из фанеры. Она была белая, с голубой полосой и желтым якорем на этой полосе, а ниже чернел силуэт разлапистой черепахи. Была еще и белая рубка с круглыми иллюминаторами, а из-за бортов подымались шевелящие лопастями гребные колеса. Здоровенные – верхний край выше Симкиной головы…
Но все это Симка разглядел позже. А в первую минуту стоял на досках корабельного днища, обалдело прижимал к груди линзу и мигал. С него текло. Боль в ноге – видимо, от неожиданности – исчезла без следа.
А перед Симкой стоял непонятный дядька. Босой, в подвернутых парусиновых штанах, весьма толстоватый. Безрукавая тельняшка обтягивала его круглый живот. На руках и ногах густо курчавились волосы. Круглые щеки были в темной щетине, которую еще немного – и можно будет назвать бородой. Голову покрывала такая же темная, похожая на сапожную щетку прическа (если можно это назвать прической!). Дядька смотрел на Симку сквозь толстые очки. И не было в его взгляде ни осуждения, ни строгости. Были смешинки.
– Ответствуй, юнга, – сказал он негромким, аккуратным таким баском. – Ты почти утопленник или просто пловец? Если мы напрасно заподозрили в тебе терпящего бедствие и выловили зря, то от имени экипажа славного парохода «Тортила», я принесу свои извинения…
Симка помотал головой. Опасности уже не было, и он быстро приходил в себя.
– Вообще-то я пловец, – сообщил он, глядя в веселые очки. И честно добавил: – Только вдруг начала судорога подкрадываться… Так что вы, наверно, не зря… подоспели…
Дядька оглянулся.
– Вахтенный штурман Кочерга… э, Кочергин! Запишите в судовой журнал: «Выловили пловца, который признался, что мы подоспели не зря…» – Потом он опять глянул на Симку. – А чего это тебя, пловец, понесло через реку в одетом виде и с багажом? Тем более что мост недалеко.
– А вот эту штуку нашел. И решил попробовать ее плавучесть… – Симка бодро покачал перед собой линзой. Ему было хорошо оттого, что его так вовремя выловили (и, может, даже спасли от гибели). И оттого, что спасатели оказались славные. И дядька, и его экипаж.
Экипаж состоял из пятерых мальчишек. Старшему (который, судя по всему, штурман Кочерга или Кочергин) – лет четырнадцать. Был он тощий, с длинной, как огурец, покрытой рыжеватыми волосками головой, с улыбчатым ртом-полумесяцем. Он опирался на длинный багор, как опирается на трезубец морской царь Нептун. Трое других – примерно Симкиного возраста. Один с очень знакомым лицом (Симка понял потом – похож на мальчика Дэви из фильма «Последний дюйм», который он смотрел четыре раза). Двое других – одинаково смуглые и быстроглазые – наверно, братья. А еще один – лет девяти, беловолосый, пухловатый, с очень круглым (говорят «по циркулю») лицом, удивленными зелеными глазищами и похожими на крылья бабочки ушами.
Все были в плавках с тесемками на боку, лишь Кочерга в обвисшей сиреневой футболке и сатиновых трусах до колен.
Экипаж деловито осмотрел Симкину находку, Кочерга постучал по ней костяшками пальцев и признал, что «стоящий предмет».
– А зачем он? – спросил тот, что с ушами-крылышками.
– Мало ли… Можно солнечный кипятильник сделать, – с ходу придумал Симка. Про телескоп он не стал говорить, чтобы не сглазить. – Наберешь сюда воду, направишь лучи на чайник, он и закипит.
– Не хватит энергии… – усомнился один из смуглых.
– Еще как хватит! Я недавно на том берегу этой линзой костер запалил! Для опыта…
– Тогда конечно, – покладисто сказал смуглый.
– Что с тобой дальше-то делать, пловец? – спросил дядька. – Наверно, нет тебе резона снова плыть самому. Доставить тебя на берег?
– Если не трудно… – деликатно сказал Симка. Плыть и правда не хотелось, хотя берег-то вот он, под боком.
– Какой труд! Сейчас… – И дядька, пригнувшись, исчез в фанерной рубке.
Похожий на Дэви мальчишка встал к штурвалу (это было тележное колесо с примотанными к спицам рукоятками). Оглянулся на Симку.
– Тебя куда? Прямо здесь высадить или в другом месте?
– Лучше вон туда, повыше. А то снесло меня… И добавил опять: – Если не трудно…
– А чего трудного-то, – сказал Кочерга. – Все равно вверх идем…
Где-то у кормы застучал, закашлял невидимый мотор. «Тортила» не спеша двинулась против течения. Заколыхался под косым отростком невысокой мачты флаг – желтый, с той же черной черепахой, что на трубе. Медленно, а потом побыстрее, завертелись у бортов двухметровые колеса с лопастями. Ясно было, что вертятся они просто так, от встречной воды, но все равно это впечатляло. Видно, те, кто оборудовал судно, хотели чтобы оно походило на солидный пароход.
– Выжми шмотки-то, – посоветовал Кочерга. – А то вздрагиваешь.
Симка скинул со спины сумку, стянул прилипшую майку и штаны, стал выкручивать их над бортом. Подошли двое смуглых, по очереди помогли. Подошел младший, тоже хотел, наверно, помочь, да не знал, как подступиться. Помог советом:
– Трусы тоже выжми, девчонок тут нету…
Симка выжал и трусы. Снова натянул их, а шорты и майку повесил на теплый от солнца борт – пусть подсохнут хоть немного за короткие минуты плавания.
Кочерга что-то шепнул младшему, тот нырнул в рубку и вернулся с похожим на огнетушитель китайским термосом. Кочерга открутил пробку-стакан.
– На, глотни. Тут горячий чай.
Симка охотно поглотал очень теплую и сладкую жидкость с запахом березового веника. И спросил:
– А у вас это что за корабль? Откуда?
– Сами склепали, – охотно отозвался возникший у него за спиной дядька. – Была эта посудина у одного старика, он на ней то рыбачил, то всяких тетушек-торговок с З а реки на городской рынок переправлял. Потом уехал к сыну в Омск, а этот дредноут оставил ребятам. Вот этим, значит, моим соседям. Те – ко мне: «Помоги, Вадим Вадимыч, соорудить пароход, как во времена Тома Сойера. Я вообще-то сухопутный человек, но Марка Твена читал, Стивенсона и Жюль Верна тоже. Соблазнился идеей. Вот и плаваем. Только речная милиция да инспекторы всякие придираются: нет, мол, у вас нужных прав и документов…
– А почему такое названье… буратиновое? – выговорил Симка и тут же испугался: не обидится ли экипаж парохода?
Но Вадим Вадимыч откликнулся добродушно:
– А как было назвать? «Аврора» или «Ермак»? Громкое имя ко многому обязывает. А «Тортила» она и есть Тортила, черепаха. Никто не будет укорять за тихоходность. Моторчик-то у нас так себе, подвесная чихалка…
– А где ваша гавань? – осторожно поинтересовался Симка.
– Отсюда не видать, за Судостроительным заводом, – сказал Кочерга.
«У-у…» – огорчился про себя Симка. Будь стоянка «Тортилы» поближе, можно было бы напроситься в экипаж. Для начала пускай хоть самым младшим юнгой. Потому что сразу видно – не задиристые, добрые ребята. Но за заводом – это, значит, поселок Мыс, до него несколько километров… Да и зачем он, чужак и неудачливый пловец, этому давно, видать, сдружившемуся экипажу?
«Чихалка» между тем неторопливо двигала «Тортилу» против течения, и слева проплывали бугристые, в пятнах солнца и тени, зеленые откосы. Наконец, когда сбоку оказалась ведущая прямо к Нагорному переулку лестница, Симка попросил:
– Вот здесь… если можно.
«Дэви» завертел рулевое колесо. «Тортила» охотно повернула носом к берегу и ткнулась в глинистую полосу. Мотор кашлянул и стих – видимо, выключился сам собой. Симка сгреб имущество, прижал его к груди и прыгнул с носа на сушу. Там встал лицом к пароходу и сказал:
– Спасибо!
– Не стоит благодарности, – отозвался Вадим Вадимыч. – Удачи тебе, пловец… Только не рискуй так больше. По крайней мере, без нужды…
– Не буду, – пообещал Симка без обиды. В самом деле, дурак он, что ли, дважды делать одну глупость!
Кочерга встал на нос, начал багром отталкивать «Тортилу» от берега. И вдруг опять глянул на Симку:
– Эй… а как тебя звать-то? Надо записать в журнала, кого выудили…
– Симка… – Он постеснялся назвать свое прозвище Зуёк.
– Как?
– Симка! То есть Серафим!.. Не думайте, что это девчоночье имя! Так моего деда звали, он был начальник станции…
– А мы и не думаем ничего такого, хорошее имя, – откликнулся Вадим Вадимыч, весело блестя очками. – У Пушкина есть стихи: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился…» Вот и ты явился нам на перепутье. Счастливо тебе…
– Ага, и вам… счастливого плаванья…
В ответ на эти слова почти все помахали Симке руками, а Кочерга багром. И «Тортила» отошла, закашлял мотор, завертелись колеса…
Симка вздохнул и поднялся по тропинке к нижней площадке лестницы. Там он оделся (майка и штаны были уже почти сухие), вынул из сумки башмаки, надел фуражку. И пожалел, что ее не видели люди с «Тортилы». Тогда они, разглядев скрещенные якорьки, смогли бы понять, что он, Симка, тоже неравнодушен к флоту. А на пряжку они, судя по всему, не обратили внимания…
И еще сразу о многом пожалел Симка. О том, что встреча эта была случайная и, скорее всего, единственная. О том, что не успел сказать про деда, какой он был начальник станции: героически пропускал без задержки красные санитарные эшелоны, хотя колчаковцы по телеграфу запрещали это делать и потом чуть не расстреляли… И жаль, что не догадался расспросить: как они делали из фанеры большущую трубу? Такая труба оказалась бы в самый раз для будущего телескопа.
Дневные дела и мысли
Каждые сутки вслед за днем приходит ночь. Таков закон природы на планете Земля. Правда, он не действует в полярных областях – там дни и ночи тянутся по несколько месяцев. Но Турень-то расположена, как всем известно, не за полярным кругом, хотя и считается довольно северным городом (здесь любят песенку: «Есть на Севере хороший городок»). В июне дни в Турени очень длинные, а ночи коротенькие и светлые, но все-таки это ночи. И никуда от них не денешься – от белесых сумерек, пеленающих от фундамента до крыши старый дом, от непонятности, которая прячется в этих сумерках. От вязких томительных страхов, обволакивающих мальчишку, который остался один в пустой квартире…Опасливые мысли о неизбежности такой ночи начинали копошиться в Симке с утра. Но сперва они были как бы случайные – мелькнут и пропадут. Потому что день впереди казался громадным, и чего раньше времени думать о неприятном. К тому же и утром, и днем была у Симки надежда, что новой ночью страх к нему не привяжется. Или можно будет этот страх победить музыкой. До сих пор не удавалось (или не совсем удавалось), но Симка сам виноват: не мог выбрать нужный мотив. А нынче он постарается заранее вспомнить подходящую мелодию, а потом, в момент подкравшейся боязни, включит в голове музыку, будто крепким нажатием кнопки.
И, наверно, здесь нужны не боевые марши, не суровая увертюра к опере «Тангейзер» (которую часто передают по радио), а беззаботная, весело плюющая на все страхи песенка. Вроде этой:
Был чудак у нас Данила —
Вместо водки пил чернила,
Ложкой брил себе усы,
Из рогожи шил трусы.
«Чернила!..» Батюшки, а ведь ходики показывают почти два! А к трем Фатяня пойдет в училище! Симка обозвал себя дырявой башкой – чуть не подвел человека!
В школьной пластмассовой непроливашке чернила, конечно, высохли. Но на скрипучем письменном столе (старом-старом, «довоенном») стояла увесистая стеклянная чернильница с медной крышкой. Когда-то она была дяди-Сашина (Симка печально посопел). Мама регулярно подливала в нее чернила, словно дядя Саша мог в любое время появиться в доме и тут же сесть за писание отчета об экспедиции…
Симка снял крышку. В черном зеркальце чернил блестела искра. Симка опять посопел и погрузил левый мизинец по первый сустав. Наверно, хватит… Он подержал палец над чернильницей, чтобы в нее скатилась капля. Потом в фанерном платяном шкафу (внутри которого пахло маминой шерстяной кофтой) на полочке с лекарствами нашел пакетик с бинтом, обмотал палец… Ну вот, можно теперь с чистой совестью заняться «телескоповыми» опытами.