Страница:
Схема здесь удручающе проста…
Вначале self-made-man («селфмейдмен» – «человек, сделавший сам себя») пробивается «наверх», и в этот период он отказывает себе если не во всем, то – во многом…
Он упорно трудится, самосовершенствуется (хотя бы в том, в чем намерен преуспеть). Он рискует – вплоть до жизни, как это было с молодым Бонапартом под Тулоном или на Аркольском мосту…
Затем – всевозрастающий успех, привилегии, золото, блага, роскошь, и если не упоение лаврами, то – принятие их как видимый и понятный всем атрибут признания и власти.
Затем – падение с вершины, как крайний случай. Но в любом случае, даже успешном, неизбежна нравственная и деловая деградация.
Пока тот же Бонапарт опирался на лучшие силы нации (а он первое время на них и опирался), он шел от успеха к успеху.
Потом он и его маршалы «поднялись на вершину», а путь оттуда был только вниз.
Пока они шли вверх, шла вверх и новая Франция. Когда они начали нравственно падать, упала и она. И это можно считать некой социальной аксиомой: «страну, скатившуюся в глубокий кризис, способны спасти только лучшие ее силы».
Но лучшими силами царской России были именно и только большевики, выдающимся представителем которых был уже до революции Сталин.
Коммунистически воспитанный человек, большевик, высокими порывами не живет, он живет и руководствуется высокими идеалами и идеями. Он выбирает непростой и высокий жизненный путь не во имя своего личного успеха, а во имя успеха своего дела. Не помню, кто точно, но кажется, болгарский революционер Христо Ботев прекрасно сказал: «Если проиграю, то только себя. Если выиграю – выиграет весь народ».
Того, кто мыслит и действует так, роскошь и золото не развратят – они ему просто не нужны. И роскошь его не утопит.
Это не значит, конечно, что подлинный большевик – обязательно аскет. Но он никогда не сибарит, не гедонист, видящий смысл жизни в наслаждении.
И дело – не в самоограничении.
Коммунистически воспитанному человеку – а большевики именно ими и были уже в условиях царизма – не то что совестно иметь рубашку ручной работы из тонкого голландского полотна, в то время как у миллионов нет и рубища из грубой холстины.
Большевику неинтересно иметь такую редкую «изячную» рубашку. Если к тому есть возможность, он не будет, конечно, носить грубую рубаху, а предпочтет обычную, из нормальной ткани.
И, конечно, чистую.
Но большевику не нужны личные состояния, златотканые мундиры и дворцы лично для себя! Ему нужно большое, интересное дело, в котором он мог бы сделать для страны и народа максимум того, что он может сделать.
Дворцы ему нужны для всех – Дворцы культуры, Дворцы молодежи, Дворцы пионеров…
Наполеон и его маршалы любили себя во Франции. Они любили и Францию, но такую Францию, где они, выбравшись «наверх», могли бы невозбранно любить себя и тешить свою – кто гордыню, кто – утробу.
А Сталин и его товарищи по революционной борьбе любили Россию в себе. И ту будущую Россию, за которую они боролись, они любили не как будущий источник личных благ – после того, как они окажутся «на вершине»!
Они любили ее именно как будущую великую страну с великим народом, который заслуживает умной и изобильной жизни и который надо направить на путь к такой жизни.
Ленин, Сталин и большевики в принципе не могли «достичь вершины» и «почить на лаврах»! Решив одни великие задачи, они видели и ставили перед собой еще более великие задачи и решали теперь уже их.
Большевики двигались не «наверх», а вширь и вдаль – как осваивают новые земли.
Конечно, я имею в виду подлинных большевиков, то есть тех, кто был «твердокаменным» при Ленине и всегда шел за Лениным, а затем стал «железным» при Сталине и всегда шел за Сталиным.
С началом ХХ века Россия, сохраняя царизм, все более начинала отставать от передовых стран – на этот счет есть убедительная статистика. И даже переход к буржуазной демократии положения дел уже не спасал – капитализм не мог обеспечить России ни суверенного развития, ни требуемых темпов развития. Это мог дать России только социализм.
Вот почему Россию могли спасти только большевики и спасли именно большевики!
Именно они – в итоге – сохранили ее единство и неделимость, именно они обеспечили России развитие ее независимости, экономической, культурной и военной мощи. На излете жизни, в эмиграции, это признал публично, в своих мемуарах, даже дядя Николая II – великий князь Александр Михайлович.
Из кризиса, в который завел Россию царизм, ее вывели большевики. И уже это доказывает: большевики были лучшими!
Да, и из них не все выдержали искус материальных благ, даваемых властью. Скажем, Троцкий, Зиновьев, Каменев вели себя в этом отношении все менее достойно, просто жируя. Бухарин, и не он один, тоже позволял себе роскошь наслаждаться жизнью по принципу: «Я тоже человек!»
Но ведь уже Ленин в своем «Письме к съезду» (у нас еще предстоит разговор о нем позднее) предупреждал о «небольшевизме» Троцкого, о нестойкости Зиновьева и Каменева, о теоретическом невежестве Бухарина…
А вот Сталин – для послереволюционного Ленина образец большевика во всем, кроме «грубости», – никогда так и не позволил себе чего-либо большего, чем комфорт.
Даже – в старости.
Но комфорт для компетентного главы государства – одно из условий его успешной государственной деятельности.
При этом Сталин прекрасно понимал развращающее влияние роскоши и привилегий. И если он давал что-либо партийным и государственным лидерам, то прежде всего хорошие жилищные условия и разгрузку от быта, то есть – как раз комфорт, требуя взамен полной погруженности в дело. Поэтому сталинские наркомы до гробовой доски оставались людьми, в личных запросах, как правило, скромными.
За Лениным и Сталиным пошли не только новые, молодые силы России, но и лучшая часть старых сил. Все то лучшее, что было в России до 1917 года, после 1917 года оказалось у большевиков или с большевиками!
Даже – ученые.
Даже – интеллигенция…
А точнее – наиболее патриотичные и способные ученые, наиболее сознательная и бескорыстная часть интеллигенции.
С инженерами оказалось сложнее – среди них было больше дельцов, больше богатеньких…
Однако немало осталось с большевиками и инженеров.
Если же говорить о российских дореволюционных буржуазных политиках, то все они оказались по сравнению с ленинско-сталинским ядром большевиков просто бездарями и пигмеями и все стали эмигрантами.
Получив власть в феврале 1917 года, кадеты, эсеры, трудовики, меньшевики и т. д. ее бездарно упустили, так и не попытавшись использовать ее на благо народов России. В эмиграции никто из них не поднялся до серьезных общественных высот, особенно – чистые «управленцы».
Даже русские «деловые люди» во влиятельные мировые круги не вошли.
Когда в 1685 году, после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта Генриха IV о свободе вероисповедания, из Франции были изгнаны гугеноты, протестантские страны получили целый слой полезных, деятельных членов общества в виде гугенотов-эмигрантов.
А в лице российской послереволюционной эмиграции Европа получила, в массе своей, «некондицию».
Кого мы можем вспомнить?
Сбежавший из РСФСР профессор Ломоносов? Построенный им для Советской России в начале двадцатых годов тепловоз работал в СССР до 1952 года, но его создатель особой славы за рубежом не приобрел.
А кто еще?
Русский профессор Тимошенко? Да, уехал в США и написал там классический учебник по сопротивлению материалов, по нему учились и советские студенты…
Русский авиаконструктор Сикорский? Да, стал в США основателем и главным конструктором крупнейшей вертолетной фирмы «Сикорский»…
Бывший инженер Балтийского судостроительного завода Юркевич и еще два русских инженера – Жаркевич и Петров создали французский трансатлантический лайнер «Нормандия». О нем писали, что это – «скорость, отлитая в металл»…
Был еще изобретатель телевидения Зворыкин, но он лишь по стечению обстоятельств не вернулся в СССР, уже будучи знаменитым в Америке.
Можно назвать еще два-три известных имени, например химика Илью Пригожина, но в целом – на удивление немного!
Цвет русской науки и инженерного дела остался с большевиками именно потому, что люди мысли и дела поняли – эти страну не угробят, а спасут и возвеличат.
В том числе и поэтому Сталин стал революционером – он был из лучших!
КТО-ТО – не помню, увы, кто – очень верно сказал, что гении – это волы, которые работают по 14 часов в сутки. Конечно, для того, чтобы быть или стать гением, одного 14-часового рабочего дня, пусть даже заполненного исключительно работой ума и сердца, недостаточно. Но работоспособность – это для гения одно из непременных «квалификационных» условий. И Сталин ему, безусловно, соответствовал.
Причем он много времени всегда отдавал самообразованию. Самоучкой он не был – Тифлисская семинария дала хорошую методическую школу приобретения и усвоения знаний, но после исключения дальнейшее образование Сталина было делом уже самого Сталина.
Его исключили из семинарии 29 мая 1899 года, а 28 декабря 1899 года он поступил на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию. Перерыв между исключением и началом постоянной работы оказался немалым – семь месяцев! Чем были заполнены для Иосифа Джугашвили эти семь месяцев?
Апокрифические[2] истории о его житье-бытье в тот период то ли с положительным, то ли с отрицательным балансом я в расчет не беру. Но могу предположить, что эти месяцы были для Сталина поиском себя – не в том смысле, что первые репрессии (а исключение из семинарии было, конечно, репрессией) заставили его сомневаться в верности будущего выбора судьбы.
Такой крутой поворот в юной жизни – вещь серьезная. Одно дело на фоне регулярной учебы и достаточно устоявшегося повседневного существования изучать Маркса и даже – вести рабочий кружок. И другое дело – оказаться вне размеренного порядка дня и без, что немаловажно, устойчивых средств к существованию.
Тут было над чем задуматься…
В одной из жандармских ориентировок 900-х годов на Сталина указано как профессия – «конторщик, бухгалтер». Не знаю, с чего вдруг жандармы так определяли профессию Сталина – еще в семинарии он не просто интересовался марксизмом, но вел практическую революционную работу, то есть уже в период учебы в духовной семинарии Сталин осваивал азы своей подлинной будущей профессии – профессии революционера и партийного работника.
Тем более он стал, так сказать, совершенствоваться в этой профессии после исключения из семинарии. Но между исключением и началом работы в Тифлисской физической обсерватории прошло семь месяцев, а есть надо было хотя бы раз в день, но – каждый день…
Да и одеваться надо было хоть как-то – тоже расход.
Воспоминания тех, кто знал его тогда, свидетельствуют, что ему помогали товарищи, и, как я понимаю, Сталин относился к таким вещам без комплексов. Он ведь не бездельничал, а работал, и работал много, но за свою революционную работу денег не получал. А жить – элементарно жить – надо было. Так что было зазорного и недостойного в том, чтобы принять помощь тех или иных товарищей?
Однако даже с точки зрения устойчивости легального положения надо было где-то работать и в житейском смысле слова. Очевидно, Сталин и использовал свою немалую по тем временам образованность для того, чтобы иметь в первые месяцы после исключения из семинарии какой-то легальный заработок в одной из тифлисских фабричных, торговых или иных контор.
Бухгалтер – профессия точная, тщательная. С другой стороны, она позволяет изнутри увидеть экономику, понять психологию капиталиста, заводчика, банкира и «технологию» их дела.
Эти знания Сталину, вне сомнений, очень пригодились тогда, когда началась его послереволюционная государственная деятельность. Но бухгалтерские знания пригодились, весьма вероятно, Сталину и до революции… Например – во время забастовок при переговорах с руководством заводов Манташева, Ротшильдов и т. д., а также – в щекотливых делах возможного финансирования «деловыми людьми» революционной работы.
Бывало ведь всякое – вспомним того же фабриканта Савву Морозова, помогавшего большевикам.
Так или иначе, жизнь в Тифлисе давала много возможностей – столица Кавказа начала ХХ века была своеобразным городом. При населении в более 160 тысяч человек национальный состав горожан выглядел, пожалуй, неожиданно: армяне – 38,1 %; грузины – 26,8 %; русские – 24,8 %; поляки – 3,4 %; персы – 3,1 %; евреи – 1,1 %… В городе жило около 2 тысяч англичан, шведов, немцев, а также лезгины, осетины и другие представители доброго десятка других малых кавказских национальностей.
Было на что посмотреть, было у кого поучиться, было к чему прислониться, было с кем поспорить…
Западные «исследователи»-антисоветчики (ставлю слово «исследователи» в кавычки, потому что в природе не существует ни одного умного труда советологов о Сталине) считают, что национальный-де состав учащихся Тифлисской семинарии (в основном – бедные грузины и немного русских) и религиозный характер заведения якобы не позволили молодому Сталину иметь разнообразный круг общения – мол, нельзя было познакомиться с евреем, пообщаться с католиком и т. д. Отсюда, мол, и узость кругозора, и якобы нетерпимость к иным точкам зрения и взглядам.
Глупость – с любой точки зрения, как логической, так и фактической!
Во-первых, Сталин рано вошел в революционную среду, а тех же евреев там хватало. Не раввинов, конечно, но Сталина ведь не теологические диспуты интересовали.
Во-вторых, Тифлис был городом, как видим, многонациональным, а значит, и пестрым в конфессиональном отношении. Молодой же Сталин был человеком социально динамичным, контактным и интересным для любого собеседника. Так что круг общения у Сталина был, вне сомнений, достаточно богатым и разным, то есть таким, который позволял знакомиться с различными точками зрения, включая прямо противоположные.
А как метко заметил Маяковский, «общение с людьми почти заменяет мне чтение книг». Будучи умницей, поэт осмотрительно и мудро употребил слово «почти» (которое – по меткому замечанию белорусского драматурга Макаенка – «почти слово»), но главным в мысли Маяковского было то, что живое общение с разными людьми – прекрасная школа впечатлений.
И Сталин в этой тифлисской «школе общения» был, конечно же, не последним учеником.
К моменту исключения из семинарии он уже всерьез был поглощен делами революционными. Он был одним из активных членов марксистского ядра социал-демократической организации «Месаме-даси», расширял связи в рабочей среде Тифлиса, вел кружки, писал листовки, организовывал стачки.
Уже решив отдать делу революции всего себя, то есть – стать профессиональным революционером, Сталин в семь месяцев 1899 года, с момента исключения до момента начала работы в Тифлисской физической обсерватории, много времени отдал, вне сомнения, и самостоятельному завершению базового образования. Прервать вот так сразу образовательный процесс было бы неразумно – будущий политический лидер должен знать много.
С другой стороны, чтобы иметь возможность систематически заниматься, надо было исключить возможность ареста и новых репрессий. Возможно, поэтому весь 1900 год в сталинской биохронике особыми событиями не отмечен, хотя 1 мая 1900 года он выступал на маевке в горах под Тифлисом перед собранием 500 рабочих.
Но в целом, как я понимаю, Иосиф Джугашвили в тот, 1900-й, год не столько учил и организовывал других, сколько самосовершенствовался. Для поддержания скромного существования надо было не так уж и много, а работа в обсерватории давала не только какие-то средства и квартиру, но и время для занятий.
ОБСЕРВАТОРИЯ к тому же заведение, до какой-то степени научное. По современным понятиям, это была, собственно, метеорологическая станция, но станция крупная, коль уж даже простой наблюдатель Джугашвили достаточно быстро получил на двоих с товарищем и коллегой Вано Кецховели двухкомнатную казенную квартиру и даже смог перевезти туда из Гори мать.
Последний факт лишний раз позволяет предположить, что Сталин – хотя бы на какой-то период – рассчитывал на жизнь легальную и устоявшуюся. И ему действительно, в том числе в видах будущего, крайне была необходима если не стратегическая пауза (в его жизни их практически не было), то хотя бы пауза оперативная.
Использовал ее Сталин с максимальной полнотой и ответственностью и с большой пользой для своего общего развития. Я имею в виду то, что работа в обсерватории дала Сталину навык научной методологии.
Западные «исследователи», которые высокомерно отказывают Сталину в широком взгляде на вещи и проблемы, указывают и на специфический характер содержания образования в семинарии – отсутствие преподавания естественных наук и иностранных языков… И делают вывод – мол, отсюда недоверие Сталина к ученым (ну-ну!), его чуть ли не обскурантизм (от лат. Obscurantis, затемняющий – крайне враждебное отношение к просвещению, научному знанию и прогрессу), отсюда якобы отрицание чистой научной теории и неспособность освоить научный метод мышления.
Как будто отвечая подобным будущим критикам, Сталин в своей работе 1906 года «Анархизм или социализм?» писал:
С учетом этого странным выглядит тот факт, что «исследователи» Сталина упускают из виду период работы Сталина в Тифлисской физической обсерватории. А ведь это – весьма интересный период с любой точки зрения.
Во-первых, он оказался единственным, так сказать, общепрофессиональным периодом в жизни Сталина до революции. С конца 1899 года до конца марта 1901 года Сталин работал – ежедневно и непрерывно – наблюдателем обсерватории.
Почти 15 месяцев!
Ни до Тифлисской физической обсерватории, ни после нее Сталин до 1917 года уже не работал нигде, кроме как в революционном движении. Случайно избежав ареста – как раз в стенах обсерватории, – Сталин начинает вести после этого жизнь профессионального революционера, который находится на легальном (если это слово здесь уместно) положении только во время тюремного заключения или ссылки.
Да и на одном месте Сталин жил до революции недолго – исключая туруханскую ссылку. Его обычным состоянием было движение из одного центра рабочего движения в другой. То есть жизнь была – почти как у актеров у Островского: «Из Керчи в Вологду и из Вологды в Керчь…»
В Керчи Сталину, правда, побывать не пришлось. Зато в Вологде он некоторое время жил – после ссылки и перед очередным арестом.
Но чуть ли не полтора года Сталин жил не просто на одном месте, а жил жизнью размеренной и налагающей на него повседневные и немаловажные обязанности. Он вел ежедневные наблюдения и должен был точно фиксировать их. И это необходимо было делать в строго определенные часы, обнаруживая наблюдательность и воспитывая в себе сосредоточенность.
Выработка умения сопоставлять, анализировать и делать выводы – само собой. И еще – необходимость учитывать некие объективные обстоятельства, осмыслению и признанию которых систематическое наблюдение за погодой очень способствует.
Из всего из этого следует некое «во-вторых», а именно вот что… Работа в Тифлисской физической обсерватории не могла не наложить и, конечно же, наложила на натуру, характер и стиль Сталина вполне определенный профессиональный отпечаток!
И влияние профессии – подвернувшейся вроде бы случайно, было не только благотворным, но и весьма удачным с точки зрения будущей деятельности Сталина как революционера, политического лидера, главы государства, а затем – целого объединения государств и, наконец, – полководца. Ведь метеорология – хороший повод для размышлений самого широкого характера.
В-третьих, работа в «научном» учреждении, да еще имеющем комплексный, междисциплинарный характер, обеспечивала Сталину соответствующий круг общения и получение дополнительных сведений из тех отраслей знания, знакомство с которыми в программу духовной семинарии не входило или было крайне ограниченным.
ПРИХОДИТСЯ лишь удивляться тому, что факт почти полуторагодичной работы и жизни Сталина в Тифлисской физической обсерватории никогда и никем особо вроде бы не подчеркивался.
А зря!
Единственное, насколько мне известно, отрадное исключение – книга крупного исследователя жизни Сталина Юрия Васильевича Емельянова… Автор дилогии о Сталине, он свою первую книгу назвал «Сталин: Путь к власти». Не знаю, но, возможно, это была прямая перекличка с названием книги признанного советолога Роберта Такера «Сталин: Путь к власти. 1879–1929. История и личность».
По сравнению с книгой Такера труд Емельянова – это, как говорится, «иная весовая категория», даром что Такер в конце 40-х – начале 50-х годов жил и работал в сталинской Москве и даже женился в 1946 году на москвичке, студентке Московского полиграфического института Евгении Пестрецовой.
Спору нет – Такер, работая над книгой о Сталине, использовал много источников, и познакомиться с его мнением (и даже заблуждениями) русскому читателю полезно. Но вот что Такер написал об «обсерваторском» периоде биографии Сталина:
Мало того, что американский политолог ничего не понял, он еще все и переврал! Хотя в «Биографической хронике» к первому тому «Сочинений» Сталина, изданному Политиздатом впервые в 1946 году, на страницах 416 и 417 любой может прочесть:
И коль уж говорить о современной «сталиниане», то надо сразу указать на книгу профессионального историка Александра Островского «Кто стоял за спиной Сталина?», где описана деятельность Сталина до марта 1917 года.
О Сталине написаны горы книг, однако основная масса их – это злостный или бездарный перевод древесины в макулатуру. Книга А.Островского – редкий пример нужной и полезной литературы по теме.
Интригующее название книги подразумевает всего лишь то, что, как обоснованно предполагает А. Островский, Сталин в кавказский период своей революционной деятельности сумел установить «как опосредованные, так и прямые связи в тех непартийных кругах, от материальной поддержки которых во многом зависела судьба революционного подполья».
Речь при этом о действительно широких связях, которые вели не только в среду промышленников и т. д., но и «на самые разные этажи государственной власти».
Островский сообщает, например, что помощник начальника Бакинского жандармского управления ротмистр В.Ф.Зайцев пытался спасти Сталина во время следствия по его делу весной и летом 1908 года. Но старался жандармский офицер не потому, что Сталин был агентом охранки (эта глупая клевета не раз уже разоблачалась, и я на ней даже останавливаться не буду), а потому, что сам ротмистр Зайцев находился на содержании у Бакинской организации РСДРП.
Вначале self-made-man («селфмейдмен» – «человек, сделавший сам себя») пробивается «наверх», и в этот период он отказывает себе если не во всем, то – во многом…
Он упорно трудится, самосовершенствуется (хотя бы в том, в чем намерен преуспеть). Он рискует – вплоть до жизни, как это было с молодым Бонапартом под Тулоном или на Аркольском мосту…
Затем – всевозрастающий успех, привилегии, золото, блага, роскошь, и если не упоение лаврами, то – принятие их как видимый и понятный всем атрибут признания и власти.
Затем – падение с вершины, как крайний случай. Но в любом случае, даже успешном, неизбежна нравственная и деловая деградация.
Пока тот же Бонапарт опирался на лучшие силы нации (а он первое время на них и опирался), он шел от успеха к успеху.
Потом он и его маршалы «поднялись на вершину», а путь оттуда был только вниз.
Пока они шли вверх, шла вверх и новая Франция. Когда они начали нравственно падать, упала и она. И это можно считать некой социальной аксиомой: «страну, скатившуюся в глубокий кризис, способны спасти только лучшие ее силы».
Но лучшими силами царской России были именно и только большевики, выдающимся представителем которых был уже до революции Сталин.
Коммунистически воспитанный человек, большевик, высокими порывами не живет, он живет и руководствуется высокими идеалами и идеями. Он выбирает непростой и высокий жизненный путь не во имя своего личного успеха, а во имя успеха своего дела. Не помню, кто точно, но кажется, болгарский революционер Христо Ботев прекрасно сказал: «Если проиграю, то только себя. Если выиграю – выиграет весь народ».
Того, кто мыслит и действует так, роскошь и золото не развратят – они ему просто не нужны. И роскошь его не утопит.
Это не значит, конечно, что подлинный большевик – обязательно аскет. Но он никогда не сибарит, не гедонист, видящий смысл жизни в наслаждении.
И дело – не в самоограничении.
Коммунистически воспитанному человеку – а большевики именно ими и были уже в условиях царизма – не то что совестно иметь рубашку ручной работы из тонкого голландского полотна, в то время как у миллионов нет и рубища из грубой холстины.
Большевику неинтересно иметь такую редкую «изячную» рубашку. Если к тому есть возможность, он не будет, конечно, носить грубую рубаху, а предпочтет обычную, из нормальной ткани.
И, конечно, чистую.
Но большевику не нужны личные состояния, златотканые мундиры и дворцы лично для себя! Ему нужно большое, интересное дело, в котором он мог бы сделать для страны и народа максимум того, что он может сделать.
Дворцы ему нужны для всех – Дворцы культуры, Дворцы молодежи, Дворцы пионеров…
Наполеон и его маршалы любили себя во Франции. Они любили и Францию, но такую Францию, где они, выбравшись «наверх», могли бы невозбранно любить себя и тешить свою – кто гордыню, кто – утробу.
А Сталин и его товарищи по революционной борьбе любили Россию в себе. И ту будущую Россию, за которую они боролись, они любили не как будущий источник личных благ – после того, как они окажутся «на вершине»!
Они любили ее именно как будущую великую страну с великим народом, который заслуживает умной и изобильной жизни и который надо направить на путь к такой жизни.
Ленин, Сталин и большевики в принципе не могли «достичь вершины» и «почить на лаврах»! Решив одни великие задачи, они видели и ставили перед собой еще более великие задачи и решали теперь уже их.
Большевики двигались не «наверх», а вширь и вдаль – как осваивают новые земли.
Конечно, я имею в виду подлинных большевиков, то есть тех, кто был «твердокаменным» при Ленине и всегда шел за Лениным, а затем стал «железным» при Сталине и всегда шел за Сталиным.
С началом ХХ века Россия, сохраняя царизм, все более начинала отставать от передовых стран – на этот счет есть убедительная статистика. И даже переход к буржуазной демократии положения дел уже не спасал – капитализм не мог обеспечить России ни суверенного развития, ни требуемых темпов развития. Это мог дать России только социализм.
Вот почему Россию могли спасти только большевики и спасли именно большевики!
Именно они – в итоге – сохранили ее единство и неделимость, именно они обеспечили России развитие ее независимости, экономической, культурной и военной мощи. На излете жизни, в эмиграции, это признал публично, в своих мемуарах, даже дядя Николая II – великий князь Александр Михайлович.
Из кризиса, в который завел Россию царизм, ее вывели большевики. И уже это доказывает: большевики были лучшими!
Да, и из них не все выдержали искус материальных благ, даваемых властью. Скажем, Троцкий, Зиновьев, Каменев вели себя в этом отношении все менее достойно, просто жируя. Бухарин, и не он один, тоже позволял себе роскошь наслаждаться жизнью по принципу: «Я тоже человек!»
Но ведь уже Ленин в своем «Письме к съезду» (у нас еще предстоит разговор о нем позднее) предупреждал о «небольшевизме» Троцкого, о нестойкости Зиновьева и Каменева, о теоретическом невежестве Бухарина…
А вот Сталин – для послереволюционного Ленина образец большевика во всем, кроме «грубости», – никогда так и не позволил себе чего-либо большего, чем комфорт.
Даже – в старости.
Но комфорт для компетентного главы государства – одно из условий его успешной государственной деятельности.
При этом Сталин прекрасно понимал развращающее влияние роскоши и привилегий. И если он давал что-либо партийным и государственным лидерам, то прежде всего хорошие жилищные условия и разгрузку от быта, то есть – как раз комфорт, требуя взамен полной погруженности в дело. Поэтому сталинские наркомы до гробовой доски оставались людьми, в личных запросах, как правило, скромными.
За Лениным и Сталиным пошли не только новые, молодые силы России, но и лучшая часть старых сил. Все то лучшее, что было в России до 1917 года, после 1917 года оказалось у большевиков или с большевиками!
Даже – ученые.
Даже – интеллигенция…
А точнее – наиболее патриотичные и способные ученые, наиболее сознательная и бескорыстная часть интеллигенции.
С инженерами оказалось сложнее – среди них было больше дельцов, больше богатеньких…
Однако немало осталось с большевиками и инженеров.
Если же говорить о российских дореволюционных буржуазных политиках, то все они оказались по сравнению с ленинско-сталинским ядром большевиков просто бездарями и пигмеями и все стали эмигрантами.
Получив власть в феврале 1917 года, кадеты, эсеры, трудовики, меньшевики и т. д. ее бездарно упустили, так и не попытавшись использовать ее на благо народов России. В эмиграции никто из них не поднялся до серьезных общественных высот, особенно – чистые «управленцы».
Даже русские «деловые люди» во влиятельные мировые круги не вошли.
Когда в 1685 году, после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта Генриха IV о свободе вероисповедания, из Франции были изгнаны гугеноты, протестантские страны получили целый слой полезных, деятельных членов общества в виде гугенотов-эмигрантов.
А в лице российской послереволюционной эмиграции Европа получила, в массе своей, «некондицию».
Кого мы можем вспомнить?
Сбежавший из РСФСР профессор Ломоносов? Построенный им для Советской России в начале двадцатых годов тепловоз работал в СССР до 1952 года, но его создатель особой славы за рубежом не приобрел.
А кто еще?
Русский профессор Тимошенко? Да, уехал в США и написал там классический учебник по сопротивлению материалов, по нему учились и советские студенты…
Русский авиаконструктор Сикорский? Да, стал в США основателем и главным конструктором крупнейшей вертолетной фирмы «Сикорский»…
Бывший инженер Балтийского судостроительного завода Юркевич и еще два русских инженера – Жаркевич и Петров создали французский трансатлантический лайнер «Нормандия». О нем писали, что это – «скорость, отлитая в металл»…
Был еще изобретатель телевидения Зворыкин, но он лишь по стечению обстоятельств не вернулся в СССР, уже будучи знаменитым в Америке.
Можно назвать еще два-три известных имени, например химика Илью Пригожина, но в целом – на удивление немного!
Цвет русской науки и инженерного дела остался с большевиками именно потому, что люди мысли и дела поняли – эти страну не угробят, а спасут и возвеличат.
В том числе и поэтому Сталин стал революционером – он был из лучших!
КТО-ТО – не помню, увы, кто – очень верно сказал, что гении – это волы, которые работают по 14 часов в сутки. Конечно, для того, чтобы быть или стать гением, одного 14-часового рабочего дня, пусть даже заполненного исключительно работой ума и сердца, недостаточно. Но работоспособность – это для гения одно из непременных «квалификационных» условий. И Сталин ему, безусловно, соответствовал.
Причем он много времени всегда отдавал самообразованию. Самоучкой он не был – Тифлисская семинария дала хорошую методическую школу приобретения и усвоения знаний, но после исключения дальнейшее образование Сталина было делом уже самого Сталина.
Его исключили из семинарии 29 мая 1899 года, а 28 декабря 1899 года он поступил на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию. Перерыв между исключением и началом постоянной работы оказался немалым – семь месяцев! Чем были заполнены для Иосифа Джугашвили эти семь месяцев?
Апокрифические[2] истории о его житье-бытье в тот период то ли с положительным, то ли с отрицательным балансом я в расчет не беру. Но могу предположить, что эти месяцы были для Сталина поиском себя – не в том смысле, что первые репрессии (а исключение из семинарии было, конечно, репрессией) заставили его сомневаться в верности будущего выбора судьбы.
Такой крутой поворот в юной жизни – вещь серьезная. Одно дело на фоне регулярной учебы и достаточно устоявшегося повседневного существования изучать Маркса и даже – вести рабочий кружок. И другое дело – оказаться вне размеренного порядка дня и без, что немаловажно, устойчивых средств к существованию.
Тут было над чем задуматься…
В одной из жандармских ориентировок 900-х годов на Сталина указано как профессия – «конторщик, бухгалтер». Не знаю, с чего вдруг жандармы так определяли профессию Сталина – еще в семинарии он не просто интересовался марксизмом, но вел практическую революционную работу, то есть уже в период учебы в духовной семинарии Сталин осваивал азы своей подлинной будущей профессии – профессии революционера и партийного работника.
Тем более он стал, так сказать, совершенствоваться в этой профессии после исключения из семинарии. Но между исключением и началом работы в Тифлисской физической обсерватории прошло семь месяцев, а есть надо было хотя бы раз в день, но – каждый день…
Да и одеваться надо было хоть как-то – тоже расход.
Воспоминания тех, кто знал его тогда, свидетельствуют, что ему помогали товарищи, и, как я понимаю, Сталин относился к таким вещам без комплексов. Он ведь не бездельничал, а работал, и работал много, но за свою революционную работу денег не получал. А жить – элементарно жить – надо было. Так что было зазорного и недостойного в том, чтобы принять помощь тех или иных товарищей?
Однако даже с точки зрения устойчивости легального положения надо было где-то работать и в житейском смысле слова. Очевидно, Сталин и использовал свою немалую по тем временам образованность для того, чтобы иметь в первые месяцы после исключения из семинарии какой-то легальный заработок в одной из тифлисских фабричных, торговых или иных контор.
Бухгалтер – профессия точная, тщательная. С другой стороны, она позволяет изнутри увидеть экономику, понять психологию капиталиста, заводчика, банкира и «технологию» их дела.
Эти знания Сталину, вне сомнений, очень пригодились тогда, когда началась его послереволюционная государственная деятельность. Но бухгалтерские знания пригодились, весьма вероятно, Сталину и до революции… Например – во время забастовок при переговорах с руководством заводов Манташева, Ротшильдов и т. д., а также – в щекотливых делах возможного финансирования «деловыми людьми» революционной работы.
Бывало ведь всякое – вспомним того же фабриканта Савву Морозова, помогавшего большевикам.
Так или иначе, жизнь в Тифлисе давала много возможностей – столица Кавказа начала ХХ века была своеобразным городом. При населении в более 160 тысяч человек национальный состав горожан выглядел, пожалуй, неожиданно: армяне – 38,1 %; грузины – 26,8 %; русские – 24,8 %; поляки – 3,4 %; персы – 3,1 %; евреи – 1,1 %… В городе жило около 2 тысяч англичан, шведов, немцев, а также лезгины, осетины и другие представители доброго десятка других малых кавказских национальностей.
Было на что посмотреть, было у кого поучиться, было к чему прислониться, было с кем поспорить…
Западные «исследователи»-антисоветчики (ставлю слово «исследователи» в кавычки, потому что в природе не существует ни одного умного труда советологов о Сталине) считают, что национальный-де состав учащихся Тифлисской семинарии (в основном – бедные грузины и немного русских) и религиозный характер заведения якобы не позволили молодому Сталину иметь разнообразный круг общения – мол, нельзя было познакомиться с евреем, пообщаться с католиком и т. д. Отсюда, мол, и узость кругозора, и якобы нетерпимость к иным точкам зрения и взглядам.
Глупость – с любой точки зрения, как логической, так и фактической!
Во-первых, Сталин рано вошел в революционную среду, а тех же евреев там хватало. Не раввинов, конечно, но Сталина ведь не теологические диспуты интересовали.
Во-вторых, Тифлис был городом, как видим, многонациональным, а значит, и пестрым в конфессиональном отношении. Молодой же Сталин был человеком социально динамичным, контактным и интересным для любого собеседника. Так что круг общения у Сталина был, вне сомнений, достаточно богатым и разным, то есть таким, который позволял знакомиться с различными точками зрения, включая прямо противоположные.
А как метко заметил Маяковский, «общение с людьми почти заменяет мне чтение книг». Будучи умницей, поэт осмотрительно и мудро употребил слово «почти» (которое – по меткому замечанию белорусского драматурга Макаенка – «почти слово»), но главным в мысли Маяковского было то, что живое общение с разными людьми – прекрасная школа впечатлений.
И Сталин в этой тифлисской «школе общения» был, конечно же, не последним учеником.
К моменту исключения из семинарии он уже всерьез был поглощен делами революционными. Он был одним из активных членов марксистского ядра социал-демократической организации «Месаме-даси», расширял связи в рабочей среде Тифлиса, вел кружки, писал листовки, организовывал стачки.
Уже решив отдать делу революции всего себя, то есть – стать профессиональным революционером, Сталин в семь месяцев 1899 года, с момента исключения до момента начала работы в Тифлисской физической обсерватории, много времени отдал, вне сомнения, и самостоятельному завершению базового образования. Прервать вот так сразу образовательный процесс было бы неразумно – будущий политический лидер должен знать много.
С другой стороны, чтобы иметь возможность систематически заниматься, надо было исключить возможность ареста и новых репрессий. Возможно, поэтому весь 1900 год в сталинской биохронике особыми событиями не отмечен, хотя 1 мая 1900 года он выступал на маевке в горах под Тифлисом перед собранием 500 рабочих.
Но в целом, как я понимаю, Иосиф Джугашвили в тот, 1900-й, год не столько учил и организовывал других, сколько самосовершенствовался. Для поддержания скромного существования надо было не так уж и много, а работа в обсерватории давала не только какие-то средства и квартиру, но и время для занятий.
ОБСЕРВАТОРИЯ к тому же заведение, до какой-то степени научное. По современным понятиям, это была, собственно, метеорологическая станция, но станция крупная, коль уж даже простой наблюдатель Джугашвили достаточно быстро получил на двоих с товарищем и коллегой Вано Кецховели двухкомнатную казенную квартиру и даже смог перевезти туда из Гори мать.
Последний факт лишний раз позволяет предположить, что Сталин – хотя бы на какой-то период – рассчитывал на жизнь легальную и устоявшуюся. И ему действительно, в том числе в видах будущего, крайне была необходима если не стратегическая пауза (в его жизни их практически не было), то хотя бы пауза оперативная.
Использовал ее Сталин с максимальной полнотой и ответственностью и с большой пользой для своего общего развития. Я имею в виду то, что работа в обсерватории дала Сталину навык научной методологии.
Западные «исследователи», которые высокомерно отказывают Сталину в широком взгляде на вещи и проблемы, указывают и на специфический характер содержания образования в семинарии – отсутствие преподавания естественных наук и иностранных языков… И делают вывод – мол, отсюда недоверие Сталина к ученым (ну-ну!), его чуть ли не обскурантизм (от лат. Obscurantis, затемняющий – крайне враждебное отношение к просвещению, научному знанию и прогрессу), отсюда якобы отрицание чистой научной теории и неспособность освоить научный метод мышления.
Как будто отвечая подобным будущим критикам, Сталин в своей работе 1906 года «Анархизм или социализм?» писал:
«Как смотрят анархисты на диалектический метод?Как видим, уже молодой Сталин (а он развивался и самообразовывался до седых волос) прекрасно владел логикой научного доказательства и обнаруживал вполне основательный и верный взгляд на естественные науки.
Всем известно, что родоначальником диалектического метода был Гегель. Маркс очистил и улучшил этот метод. Конечно, это обстоятельство известно и анархистам. Они знают, что Гегель был консерватором, и… вовсю бранят Гегеля как сторонника «реставрации»…
…Для чего они это делают? Вероятно, для того, чтобы всем этим дискредитировать Гегеля и дать почувствовать читателю, что у «реакционера» Гегеля и метод не может не быть «отвратительным» и ненаучным.
Таким путем анархисты думают опровергнуть диалектический метод.
Мы заявляем, что таким путем они не докажут ничего, кроме собственного невежества. Паскаль и Лейбниц не были революционерами, но открытый ими математический метод признан ныне научным методом. Майер и Гельмгольц не были революционерами, но их открытия в области физики легли в основу науки. Не были революционерами также Ламарк и Дарвин, но их эволюционный метод поставил на ноги биологическую науку… Почему же нельзя признать тот факт, что, несмотря на консерватизм Гегеля, ему, Гегелю, удалось разработать научный метод, именуемый диалектическим?..»
С учетом этого странным выглядит тот факт, что «исследователи» Сталина упускают из виду период работы Сталина в Тифлисской физической обсерватории. А ведь это – весьма интересный период с любой точки зрения.
Во-первых, он оказался единственным, так сказать, общепрофессиональным периодом в жизни Сталина до революции. С конца 1899 года до конца марта 1901 года Сталин работал – ежедневно и непрерывно – наблюдателем обсерватории.
Почти 15 месяцев!
Ни до Тифлисской физической обсерватории, ни после нее Сталин до 1917 года уже не работал нигде, кроме как в революционном движении. Случайно избежав ареста – как раз в стенах обсерватории, – Сталин начинает вести после этого жизнь профессионального революционера, который находится на легальном (если это слово здесь уместно) положении только во время тюремного заключения или ссылки.
Да и на одном месте Сталин жил до революции недолго – исключая туруханскую ссылку. Его обычным состоянием было движение из одного центра рабочего движения в другой. То есть жизнь была – почти как у актеров у Островского: «Из Керчи в Вологду и из Вологды в Керчь…»
В Керчи Сталину, правда, побывать не пришлось. Зато в Вологде он некоторое время жил – после ссылки и перед очередным арестом.
Но чуть ли не полтора года Сталин жил не просто на одном месте, а жил жизнью размеренной и налагающей на него повседневные и немаловажные обязанности. Он вел ежедневные наблюдения и должен был точно фиксировать их. И это необходимо было делать в строго определенные часы, обнаруживая наблюдательность и воспитывая в себе сосредоточенность.
Выработка умения сопоставлять, анализировать и делать выводы – само собой. И еще – необходимость учитывать некие объективные обстоятельства, осмыслению и признанию которых систематическое наблюдение за погодой очень способствует.
Из всего из этого следует некое «во-вторых», а именно вот что… Работа в Тифлисской физической обсерватории не могла не наложить и, конечно же, наложила на натуру, характер и стиль Сталина вполне определенный профессиональный отпечаток!
И влияние профессии – подвернувшейся вроде бы случайно, было не только благотворным, но и весьма удачным с точки зрения будущей деятельности Сталина как революционера, политического лидера, главы государства, а затем – целого объединения государств и, наконец, – полководца. Ведь метеорология – хороший повод для размышлений самого широкого характера.
В-третьих, работа в «научном» учреждении, да еще имеющем комплексный, междисциплинарный характер, обеспечивала Сталину соответствующий круг общения и получение дополнительных сведений из тех отраслей знания, знакомство с которыми в программу духовной семинарии не входило или было крайне ограниченным.
ПРИХОДИТСЯ лишь удивляться тому, что факт почти полуторагодичной работы и жизни Сталина в Тифлисской физической обсерватории никогда и никем особо вроде бы не подчеркивался.
А зря!
Единственное, насколько мне известно, отрадное исключение – книга крупного исследователя жизни Сталина Юрия Васильевича Емельянова… Автор дилогии о Сталине, он свою первую книгу назвал «Сталин: Путь к власти». Не знаю, но, возможно, это была прямая перекличка с названием книги признанного советолога Роберта Такера «Сталин: Путь к власти. 1879–1929. История и личность».
По сравнению с книгой Такера труд Емельянова – это, как говорится, «иная весовая категория», даром что Такер в конце 40-х – начале 50-х годов жил и работал в сталинской Москве и даже женился в 1946 году на москвичке, студентке Московского полиграфического института Евгении Пестрецовой.
Спору нет – Такер, работая над книгой о Сталине, использовал много источников, и познакомиться с его мнением (и даже заблуждениями) русскому читателю полезно. Но вот что Такер написал об «обсерваторском» периоде биографии Сталина:
«В конце декабря 1899 г. он находит работу служащего и пристанище в Тифлисской физической обсерватории. Однако такое положение длится всего три месяца. В конце марта 1900 г. … полиция устроила обыски в его комнате при обсерватории. Когда пришла полиция, Джугашвили дома не было, и он, узнав о случившемся, ушел в подполье…»Это – все!
Мало того, что американский политолог ничего не понял, он еще все и переврал! Хотя в «Биографической хронике» к первому тому «Сочинений» Сталина, изданному Политиздатом впервые в 1946 году, на страницах 416 и 417 любой может прочесть:
1899Такер, хотя и увез из Советской России за океан жену Евгению, так ничего в нашей жизни (а значит, и в Сталине) не понял. А вот Ю.В. Емельянов в своей книге «обсерваторскому» периоду посвятил отдельную главу (!) «Научно-техническая работа». С основными мыслями этой главы познакомится, уверен, с удовольствием любой взыскующий Истины человек.
29 мая. И.В.Сталин исключен из Тифлисской духовной семинарии за пропаганду марксизма.
29 декабря. И.В.Сталин поступает на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию.
………………………………………………………………………………
1901
21 марта. Обыск на квартире И.В.Сталина при Тифлисской физической обсерватории.
28 марта. И.В.Сталин оставляет работу в физической обсерватории и переходит на нелегальное положение.
И коль уж говорить о современной «сталиниане», то надо сразу указать на книгу профессионального историка Александра Островского «Кто стоял за спиной Сталина?», где описана деятельность Сталина до марта 1917 года.
О Сталине написаны горы книг, однако основная масса их – это злостный или бездарный перевод древесины в макулатуру. Книга А.Островского – редкий пример нужной и полезной литературы по теме.
Интригующее название книги подразумевает всего лишь то, что, как обоснованно предполагает А. Островский, Сталин в кавказский период своей революционной деятельности сумел установить «как опосредованные, так и прямые связи в тех непартийных кругах, от материальной поддержки которых во многом зависела судьба революционного подполья».
Речь при этом о действительно широких связях, которые вели не только в среду промышленников и т. д., но и «на самые разные этажи государственной власти».
Островский сообщает, например, что помощник начальника Бакинского жандармского управления ротмистр В.Ф.Зайцев пытался спасти Сталина во время следствия по его делу весной и летом 1908 года. Но старался жандармский офицер не потому, что Сталин был агентом охранки (эта глупая клевета не раз уже разоблачалась, и я на ней даже останавливаться не буду), а потому, что сам ротмистр Зайцев находился на содержании у Бакинской организации РСДРП.