Кресс Нэнси. Цветы тюрьмы Аулит

   - Вы считаете, что личность значит очень мало, а группа - все, заявляет он.
   Мы сидим во дворе, под каменной стеной, чуть в стороне от остальных заключенных. Некоторые из них посматривают на нас исподтишка, другие таращатся в открытую. Я сержусь. Я вообще часто сержусь на Пек Уолтерса. Все развивается не так, как я рассчитывала.
   - Что за чушь! Личность имеет в Мире огромное значение! Мы по-настоящему заботимся друг о друге, и никто не остается за пределами нашей общей реальности.
   - Точно! - соглашается Пек Уолтерс, только что научившийся от меня этому слову. - Вы так заботитесь о других, что никто не может остаться наедине со своими мыслями и чувствами. Один - это плохо. Действовать в одиночку - плохо. Реальность - только совместная.
   - Конечно! - подтверждаю я. Неужели он настолько глуп? - Реальность всегда общая. Существует ли звезда, чей свет доступен лишь одному глазу?
   Он улыбается и произносит что-то на своем языке. Заметив, что я не понимаю, он повторяет то же самое:
   - В лесу падает дерево. Рухнул ли дуб, если этого никто не видел?
   - Неужели на твоей планете люди верят, что они... - Я не могу подыскать слов.
   - Люди верят, что они реальны всегда - и по одиночке, и вместе. Даже тогда, когда другие объявляют их мертвыми. Даже когда они совершают преступление.
   - Но ведь они нереальны! Как же иначе? Ведь они нарушили совместную реальность! Если я тебя не признаю, если для меня не существует реальности твоей души, если я отправляю тебя к предкам без твоего согласия, то это доказывает, что я не понимаю реальности, а следовательно, не замечаю ее! Так могут поступать только нереальные!
   - Младенец не видит совместной реальности. Младенец нереален?
   - Конечно. До достижения возраста познания дети нереальны.
   - Значит, убивая ребенка, я не совершаю преступления, потому что не нарушаю реальность?
   - Неверно! Убить ребенка значит лишить его возможности перейти в реальность еще до того, как он сможет присоединиться к своим предкам. А также лишить этой возможности его детей, предком которых он мог бы стать. Никто в Мире не убивает детей, даже загубленные души в Аулите. Ты хочешь сказать, что у вас на земле люди убивают детей?
   Я не понимаю его взгляда.
   - Да.
   Наступил мой шанс, хотя не в том виде, как мне хотелось бы. Что ж, я должна исполнить свой долг.
   - Я слыхала, что земляне убивают людей, изучая жизнь. Чтобы знать то, что знала Пек Ракова о моем мозге. Это правда?
   - И да, и нет.
   - Как это "и да, и нет"? Дети используются для научных экспериментов?
   - Да.
   - Что за эксперименты?
   - Правильнее спросить, что за дети? Умирающие. Еще не родившиеся. Родившиеся... не такими, как другие. Без мозга, с неправильным мозгом.
   Я пытаюсь все это осмыслить. Умирающие дети... Видимо, он имеет в виду не совсем мертвых, а в состоянии перехода к своим предкам. Что ж, это не так уж дурно, но при условии, если телам позволят отпустить душу. Дети без мозга или с неправильным мозгом... Тоже допустимо. Таких нереальных бедняжек все равно пришлось бы уничтожить... Я не развиваю эту тему, сейчас меня интересует другое.
   - А реальных, живых детей вы для науки не используете?
   Он бросает на меня взгляд, который я не могу распознать. Выражения земных лиц по-прежнему загадочны.
   - Используем. Но в таких экспериментах, которые для детей не вредны.
   - В каких именно? - настаиваю я. Мы пристально смотрим друг на друга. Внезапно меня посещает подозрение, не догадывается ли старый землянин, что я осведомительница, выпытывающая сведения; может, он как раз поэтому и проглотил мою невразумительную версию насчет припадков? Это не так уж плохо. С нереальными всегда можно сторговаться - главное, дать понять, что намечается торговля. Только я не уверена, что Пек Уолтерс это понимает.
   - В экспериментах по изучению работы мозга, - отвечает он. - Например, памяти. Совместной памяти тоже.
   - Памяти? Но память не "работает". Она просто существует.
   - Нет, работает. С помощью особых протеинов. - Он употребляет земное слово и поясняет: - Это такие крохотные кусочки пищи.
   Полная бессмыслица! Какая связь между памятью и пищей? Никто не ест память и не получает ее с пищей. Но я соглашаюсь пользоваться этим словом, чтобы продвинуться дальше.
   - Как работает память в Мире - с помощью тех же "про-теинов", как память на Земле?
   - Да и нет. Некоторые такие же или почти такие, некоторые особенные. Он пристально смотрит на меня.
   - Откуда ты знаешь, что память жителей Мира работает так или иначе? Разве земляне проводили свои эксперименты в Мире?
   - Да.
   - На детях Мира?
   - Да.
   Я замечаю на противоположной стороне двора стайку хухубов. Зловонные существа сбились в кучу то ли для игры, то ли для непонятного ритуала.
   - А сам ты участвовал в этих научных экспериментах, Пек Уолтерс?
   Он не отвечает, только улыбается. Я бы поклялась, что улыбка печальная.
   - Почему ты убила свою сестру, Пек Бенгарин? - спрашивает он, в свою очередь.
   Это слишком большая неожиданность. Я должна была вот-вот узнать главное. Меня разбирает злость. Об этом меня не спрашивала даже Пек Факар. Я сердито смотрю на него, и он говорит:
   - Знаю, об этом не полагается спрашивать. Но я многое тебе рассказываю, и твой ответ важен...
   - Ты задаешь непристойные вопросы. Жители Мира не проявляют друг к другу такой жестокости.
   - Даже проклятые из тюрьмы Аулит? - Не зная одного из употребленных им слов, я догадываюсь, что он разгадал во мне осведомительницу. Он знает, что я вытягиваю из него информацию. Что ж, тем лучше. Просто мне нужна передышка, чтобы зайти с другого конца. Чтобы выиграть время, я повторяю свои последние слова:
   - Жители Мира не так жестоки.
   - Тогда ты...
   Внезапно до нас доносятся выстрелы. Мы слышим крики. Я поднимаю глаза. Ака Пек Факар стоит посреди тюремного двора, сжимая оружие землян, и стреляет из него в хухубов. Инопланетяне падают один за другим. Они переходят на вторую стадию своей вечной смерти.
   Я встаю и тяну Пек Уолтерса за руку.
   - Скорее! Мы должны немедленно убраться. Охрана пустит газ.
   - Зачем?
   - Чтобы поместить тела в химический раствор. - Неужели землянин воображает, что тюремное начальство позволит нереальным хотя бы немного разложиться? Я думала, что наши разговоры открыли Пек Уолтерсу глаза.
   Он медленно, неуверенно поднимается. Пек Факар с улыбкой шествует к двери, по-прежнему сжимая пистолет.
   - Говоришь, жители Мира не жестоки? - слышу я голос Пек Уолтерса.
   Позади нас валяются бездыханные хухубы, окутанные вонючим дымом.
   Когда нас снова выгоняют в столовую, а потом в тюремный двор, трупы хухубов уже убраны. Пек Уолтерс кашляет. Теперь он ходит еще медленнее; по пути к нашему излюбленному местечку у дальней стены он спотыкается и хватается за меня, чтобы не упасть.
   - Ты болен, Пек?
   - Точно, - отвечает он.
   - Но ты ведь лекарь. Вылечи свой кашель.
   Он улыбается и облегченно приваливается к стене.
   - Врачу - исцелись сам!
   - Что?
   - Ничего. Значит, ты осведомительница. Надеешься выведать у меня про научные эксперименты на детях Мира?
   Я делаю глубокий вдох. Мимо нас проходит вооруженная Пек Факар. Ее всегда сопровождают двое прихлебателей - на случай, если кто-нибудь из заключенных попытается отнять у нее оружие. Я не верю, что такие попытки возможны, но мало ли на что способны нереальные! Пек Уолтерс провожает ее взглядом и перестает улыбаться. Вчера Пек Факар застрелила еще одного заключенного, уже не инопланетянина. У меня под койкой лежит записка запрос на пополнение арсенала.
   - Это ты решил, что я осведомительница, - говорю я. - Ничего подобного сказано не было.
   - Точно, - соглашается Пек Уолтерс и разражается кашлем. Обессиленно закрыв глаза, он произносит: - У меня нет антибиотиков.
   Новое земное слово. Я аккуратно воспроизвожу его:
   - Ан-ти-био-тики?
   - Лечебные протеины.
   Опять кусочки пищи? Я уже освоилась с ними.
   - Расскажи мне, как вы применяете протеины в своих научных экспериментах.
   - Я все расскажу об экспериментах, но сначала ответь на мои вопросы.
   Он станет спрашивать про сестру, просто чтобы удовлетворить свою грубую, жестокую натуру. Я чувствую, как каменеет лицо.
   - Объясни, почему красть детей не так плохо? Почему за это не приговаривают к вечной нереальности?
   Я облегченно моргаю. Ведь это так очевидно!
   - Кража ребенка не наносит ущерба его реальности. Просто он растет в другом месте, у других людей. Но все настоящие жители Мира обладают общей реальностью, к тому же после перехода ребенок так и так воссоединится со своими кровными предками. Конечно, воровать детей нехорошо, но это не тяжкое преступление.
   - А делать фальшивые монеты?
   - То же самое. Настоящие или фальшивые - они принадлежат всем.
   Он опять кашляет, в этот раз гораздо сильнее. Я жду. Наконец он произносит:
   - Значит, когда я краду твой велосипед, я не очень сильно нарушаю совместную реальность, потому что велосипед остается у жителей Мира.
   - Конечно.
   - Но я все равно нарушаю своей кражей совместную реальность, пусть немного?
   - Да. - Помолчав, я добавляю: - Потому что велосипед все-таки МОЙ. Ты все же поколебал реальность, так как не обсудил свое решение со мной. - Я вглядываюсь в него. Откуда такие детские вопросы? Ведь на самом деле он далеко не глуп.
   - Для осведомительницы ты слишком доверчива, Пек Бенгарин, - говорит он.
   От негодования у меня перекрывает дыхание. Наоборот, я прекрасная осведомительница! Разве я не сумела привязать этого землянина к себе с помощью нашей с ним общей реальности, чтобы спровоцировать обмен информацией? Я уже собираюсь потребовать у него должок, но он выпаливает:
   - Так почему ты убила сестру?
   Мимо бредут двое прихлебателей Пек Факар. Вооруженные. Из противоположного угла двора за ними следит фоллер, и мне виден, несмотря на расстояние, страх на его чужеземной физиономии. Я отвечаю как можно спокойнее:
   - Я поддалась иллюзии. Решила, что Ано спит с моим возлюбленным. Она была моложе, умнее, симпатичнее меня. Сама я, как видишь, не очень привлекательна. Я не разделила реальность ни с ним, ни с ней, и иллюзия набрала силу. В конце концов, она взорвалась у меня в голове, и я... сделала это. - Я тяжело дышу и почти не различаю людей Пек Факар.
   - Ты хорошо помнишь убийство Ано?
   Я удивленно поднимаю глаза:
   - Как можно это забыть?
   - Нельзя. Мешают протеины, из которых состоит память. В твоем мозгу засела память. Там сидят сильные протеины. Мы проводили эксперименты на детях Мира, чтобы изучить структуру этих протеинов, узнать, где они помещаются, как работают. Но вместо этого узнали совсем другое.
   - Что - другое? - спрашиваю я, но Пек Уолтерс только качает головой. Потом у него начинается новый приступ кашля. У меня возникает подозрение, что кашель - всего лишь повод, чтобы нарушить нашу сделку. В конце концов, он нереален.
   Люди Пек Факар вошли в тюремное здание. Фоллер облегченно сползает по стене. В него никто не стрелял. Пока что он избавлен от знакомства со второй стадией своей вечной смерти.
   Но рядом со мной Пек Уолтерс харкает кровью.
   Он умирает. Я уверена в этом, хотя лекари Мира к нему не приближаются. Он в любом случае мертв. Даже земляне, его соплеменники, не подходят к нему. Они боязливо озираются, поэтому я начинаю опасаться, что его болезнь заразна. Раз так, у него остаюсь только я. Я веду его обратно в камеру, а там задаюсь вопросом, почему бы не остаться с ним. Все равно никто не ходит по камерам с проверкой. Если даже выяснится, что я осталась в чужой камере, подобное никого не заинтересует. Возможно, это мой последний шанс вытянуть из него необходимую информацию, прежде чем Пек Уолтерса положат в гроб или Пек Факар прикажет мне больше к нему не приближаться.
   Его тело стало горячим. Всю ночь он ворочается на койке и что-то лепечет на своем языке. В моменты просветления он смотрит на меня, словно узнает. Я пользуюсь этим и задаю вопросы. Но понять его все труднее.
   - Пек Уолтерс! Где проводятся эти эксперименты? В каком месте?
   - Воспоминания, воспоминания... - Дальше следует лепет на чужом мне языке. Я улавливаю ритм поэзии.
   - Пек Уолтерс! Где проводятся эксперименты с памятью?
   - В Рафкит Сарлое, - бормочет он. Полная бессмыслица! Рафкит Сарлое столица: там работает правительство, и никто не живет. Центр невелик: здесь ежедневно собираются служащие, которые вечером разъезжаются по своим деревням. Рафкит Сарлое - это сплошная общая реальность.
   Он кашляет, выплевывает сгусток крови, закатывает глаза. Я заставляю его отхлебнуть воды.
   - Пек Уолтерс, - твержу я, - где проводятся эксперименты с памятью?
   - В Рафкит Сарлое. В Облаке. В тюрьме Аулит.
   Так тянется без конца. А рано поутру Пек Уолтерс умирает.
   Перед самым концом наступает просветление. Он глядит на меня. Его старческое, морщинистое лицо совсем осунулось в преддверии перехода. Меня снова беспокоит его взгляд: в нем печаль и доброта; трудно представить, чтобы так смотрело нереальное существо. Мне тяжело разделять его страдания. Он обращается ко мне так тихо, что я вынуждена наклониться, чтобы расслышать:
   - Больной рассудок говорит сам с собой. Ты не убивала свою сестру.
   - Тише, молчи, не мучай себя...
   - Найди Брифжиса. Малдон Пек Брифжис в Рафкит Хаддон. - Он снова погружается в горячечное забытье.
   Вскоре после его смерти в камеру входят вооруженные надзиратели. Они катят перед собой гроб с химикатами. Их сопровождает жрец. Я хочу крикнуть: "Подождите, он был хорошим человеком, он не заслуживает вечной смерти!". Но я, конечно, молчу. Удивительно, как меня вообще посетили такие мысли. Надзиратель выводит меня в коридор. Дверь захлопывается.
   В тот же день меня отсылают из тюрьмы Аулит.
   - Расскажи еще раз. Все! - приказывает Пек Бриммидин.
   Пек Бриммидин остался прежним: коренаст, суетлив, слегка сгорблен. Его запущенный кабинет тоже не изменился: объедки, бумаги, статуэтки. Я жадно поедаю глазами это уродство. Раньше я не понимала, насколько изголодалась в тюрьме по естественной искривленности. Я не спускаю глаз со скульптур, наверное, чтобы как можно дольше не отвечать.
   - Пек Уолтерс обещал все мне рассказать про эксперименты, проводимые на детях Мира. Это делается во имя науки. Но он успел поведать лишь то, что эксперименты связаны с "протеинами памяти" - крохотными кусочками пищи, из которых в мозгу строится память. Еще он сказал, что эти эксперименты проводятся в Рафкит Сарлое и тюрьме Аулит.
   - Это все, Пек Бенгарин?
   - Все.
   Пек Бриммидин кивает. Он пыжится, желая казаться зловещим, чтобы я с испугу выложила самые мельчайшие подробности. Но Фраблиту Пеку Бриммидину меня не запугать. Я успела прозреть.
   Пек Бриммидин не изменился - в отличие от меня. Я сама задаю ему вопрос.
   - Я сообщила тебе все, что сумела вытянуть из землянина. Достаточно ли этого, чтобы освободить меня и Ано?
   Он запускает руку в свой шейный мех.
   - Прости, но я не могу на это ответить, Пек. Сперва надо посовещаться с начальством. Обещаю прислать тебе ответ сразу же.
   - Благодарю, - говорю я и опускаю глаза. "Ты слишком доверчива для осведомительницы, Пек Бенгарин".
   Почему я утаила от Фраблита Пека Бриммидина остальное? Про Малдона Пека Брифжиса, Рафкит Хаддон, про то, что, по его словам, не убивала сестру? Потому что это слишком смахивает на бред, плод горячечного воображения. Потому что Малдон Пек Брифжис может оказаться достойным уроженцем Мира, не заслужившим, чтобы какой-то инопланетянин, тем более нереальный, накликал на него беду. Потому что слова Пек Уолтерса были обращены ко мне одной со смертного одра.
   А еще потому, что неожиданно для самой себя я стала доверять Кэррилу Пек Уолтерсу.
   - Ты свободна, - говорит Пек Бриммидин, и я качу на велосипеде домой по пыльной дороге.
   Я заключаю сделку с телом Ано. Ее прекрасные коричневые волосы колышутся в химическом растворе, заполнившем гроб. В детстве мне отчаянно хотелось иметь такие волосы. Однажды я обрезала ей волосы, когда он спала. Часто я заплетала ей косы, украшала их цветами. Она была так хороша! Однажды в детстве у нее на пальцах появилось сразу восемь колечек, свидетельствующих о предложении руки. Отцы наперебой предлагали ей в женихи своих сыновей.
   У меня никогда не было колец.
   Так убила ли я ее?
   Моя сделка с трупом гласит: если отдел Реальности и Искупления освободит меня и Ано за мою работу в тюрьме Аулит, я ни о чем не стану допытываться. Ано воссоединится с нашими предками, а я возвращусь к полной реальности. Вопрос, убила ли я сестру, утратит актуальность, ибо мы обе пребудем в совместной реальности, как будто убийства не было. Но если отдел Реальности и Искупления оставит меня нереальной, я попытаюсь отыскать Малдона Пек Брифжиса.
   Впрочем - молчание! Не исключено, что за мной наблюдают.
   Я целую гроб Ано. Я жажду возвратиться к общей реальности, к ежедневному теплу, к радости сопереживания, к живым и мертвым Мира. Не хочу быть осведомительницей!
   Не хочу ни на кого доносить, в том числе на себя.
   Новость приходит спустя три дня. Я сижу теплым днем на своей каменной скамеечке и наблюдаю за соседскими коровами, которые тянутся к цветочным клумбам, хотя те и обнесены изгородями. Соседка посадила новые, неведомые мне цветы с замечательными, странными на вид бутонами - может быть, это растения с Земли? Хотя не очень похоже. Пока я находилась в тюрьме Аулит, еще больше народу решило, что земляне нереальны. Я слышу ропот недовольства, осуждение в адрес тех, кто делает покупки у иноземцев.
   Письмо из отдела Реальности и Искупления доставляет сам Фраблит Пек Бриммидин, преодолевший неблизкий путь на древнем велосипеде. Он снял форму, чтобы не смущать меня. Я смотрю, как он приближается с мокрым от непривычного напряжения шейным мехом, потом вижу в его серых глазах смущение. Мне уже понятно, какой ответ он привез мне в запечатанном конверте.
   Многое из того, что я вижу теперь, раньше оставалось незамеченным. "Ты слишком доверчива для осведомителя, Пек Бенгарин".
   - Благодарю, Пек Бриммидин, - говорю я. - Не желаешь ли воды? Или пел?
   - Нет, спасибо, Пек, - отвечает он, избегая смотреть мне в глаза. Он приветственно машет соседке, которая несет воду из колодца, и зачем-то крутит ручку велосипеда. - У меня еще столько дел...
   - Счастливого пути, - напутствую я его и возвращаюсь в дом. Стоя перед Ано, я взламываю печать на конверте. Прочитав письмо, я долго смотрю на сестру. Она так красива, так добра, так любима!
   Потом я приступаю к уборке. Я тщательно скребу дом, потом поднимаюсь по лестнице и мою чердак, разбрызгиваю густую мыльную пену по всем щелям, оттираю от грязи все, что попадается под руки. Несмотря на все старания, я не нахожу ничего, что могло бы исполнять роль подслушивающего устройства. Ничего инопланетного, ничего нереального.
   В небе светит только Бата, остальные луны еще не поднялись. Небо ясное и звездное, воздух прохладный. Я закатываю велосипед в дом и пытаюсь припомнить, все ли сделала.
   Гроб Ано изготовлен из сверхпрочного стекла, и я трижды со всей силы луплю по нему садовой лопатой. Только после третьего удара стекло трескается. На кровать льется прозрачный химический раствор с легким запахом горечи.
   Я подхожу к кровати в сапогах и щедро обдаю Ано водой, чтобы смыть химию. Я выставила рядком несколько емкостей, от кухонных мисок до самого большого таза из ванной, и опорожняю их одну за другой. Ано терпеливо улыбается.
   Я поднимаю ее с мокрой кровати.
   В кухне я кладу безжизненное, податливое тело на пол и снимаю с него одежду, пропитанную едким раствором. Вытерев тело, я обвертываю его одеялом и, посмотрев на сестру в последний раз, плотно закутываю. Укрепив тюк и лопату на багажнике велосипеда, я снимаю сапоги и открываю дверь.
   В ночи благоухают иноземные цветы, которые высадила соседка. Ано кажется невесомой. У меня ощущение, что я могу крутить педали часами. Я так и поступаю.
   Я хороню ее на болотистом участке в стороне от пустынной дороги и заваливаю камнями. Влажная грязь ускорит разложение, а могилу легко замаскировать тростником и ветками тоглифа. Покончив с похоронами, я переодеваюсь в чистую одежду, которую захватила с собой, а грязную зарываю в землю. Несколько часов езды - и я смогу заночевать в придорожном постоялом дворе. При необходимости я буду довольствоваться ночлегом в поле.
   Назревает жемчужное утро, украшенное тремя лунами. На всем протяжении пути меня окружают цветы: сначала дикие, потом садовые. Несмотря на усталость, я напеваю себе под нос, обращаясь к изящным бутонам, к небу, к дороге, залитой лунным светом. Ано реальна и свободна.
   Покойся с миром, милая сестра. Счастливой встречи с заждавшимися предками!
   Спустя два дня я добираюсь до Рафкит Хаддона.
   Это старый город, спускающийся по горному склону к морю. Богатые дома стоят на берегу или карабкаются на гору. Все они похожи на больших птиц, белых и спокойных. Берег и склон разделены морем домиков, базаров, правительственных зданий, гостиниц, пивных, трущоб и парков, где высятся прекрасные старые деревья и древние храмы. Мастерские и склады теснятся в северной части города, в районе порта.
   У меня большой опыт по части поисков. Начинаю с отдела Ритуалов и Процессий. Послушница, ждущая посвящения в сан, молода и жаждет помочь.
   - Я Айма Пек Гораналит, служанка семьи Менанлин. Мне поручено навести справки о ритуальной деятельности гражданина по имени Малдон Пек Брифжис. Вы мне поможете?
   - Разумеется! - Она сияет. Наведение справок о ритуальной деятельности никогда не фиксируется: когда известная семья собирается сделать гражданину честь, позволив ему почтить ее предков, требуется конфиденциальность. Для избранника это престижно и выгодно. Я остановилась на семье Менанлинов после часа подслушивания разговоров в людной пивной. Семья отличается древностью, многочисленностью и спокойным нравом.
   - Сейчас посмотрим... - Она просматривает книги. - Брифжис, Брифжис... Фамилия распространенная... Как, вы сказали, его зовут?
   - Малдон.
   - Вот, нашла! В прошлом году он уплатил за два музыкальных прославления своих предков, внес пожертвование в жреческий дом Рафкит Хаддона... Потом на нем остановила свой выбор семья Шулалаит, пожелавшая восславить своих предков.
   Она чем-то напугана. Я киваю.
   - Это нам известно. Там больше ничего нет?
   - По-моему, нет... Погодите! В прошлом году он уплатил за благотворительное прославление предков бедняка Лама Пек Фланое, снабжающего его клу. Прославление было пышным: музыка, три жреца.
   - Великодушно, - замечаю я.
   - Очень! Три жреца! - Ее молодые глаза сияют. - Разве не чудесно, что в нашей реальности столько добрых людей?
   - Чудесно, - подтверждаю я.
   Торговца клу найти нетрудно - достаточно поспрашивать на базарах. Летом топливо раскупается медленнее, и молодые родственники за прилавком рады случайной собеседнице. Лам Пек Фланое живет в бедном квартале, позади больших домов с окнами на море. Здесь обитают слуги и торговцы, обслуживающие богачей. Четыре стакана пела в трех пивных - и я узнаю, что Малдон Пек Брифжис гостит в данный момент у некоей богатой вдовы. Я узнаю адрес вдовы и профессию Пек Брифжиса - лекарь.
   Лекарь! "Больной рассудок говорит сам с собой. Ты не убивала свою сестру".
   После четырех стаканов пела меня качает. На сегодня довольно. Я нахожу гостиницу похуже, где не задают вопросов, и заваливаюсь спать. Меня не беспокоят сны.
   День в обличье уличной торговки - и я определяю, который из мужчин зовется Пек Брифжисом. Потом у меня уходит три дня на наблюдение за ним. Он бывает в разных местах, общается с разными людьми; все его собеседники - вполне обычный народ. На четвертый день я нахожу возможность завязать разговор, но это оказывается лишним.
   - Пек, - обращается ко мне некто, когда я слоняюсь перед банями на улице Элиндель, прикинувшись торговкой сладкими лепешками. Лепешки я украла перед рассветом из пекарни. Я сразу понимаю, что обратившийся ко мне мужчина - телохранитель, к тому же незлой. Это ясно по его походке, взгляду, прикосновению. Он очень красив, ну и что? Красивым мужчинам не до меня. Их интересовала Ано.
   - Прошу тебя, пойдем со мной, - говорит телохранитель, и я повинуюсь. Он ведет меня на задний двор бань, предлагает войти в незаметную дверь. Мы оказываемся в маленькой комнате, предназначенной, судя по всему, для неких гигиенических процедур. Обстановка комнаты исчерпывается двумя каменными столиками. Мой провожатый ловко, но учтиво обыскивает меня, даже заглядывает в рот, но оружия, разумеется, нет и там. Удовлетворившись, он показывает мое место и распахивает другую дверь.
   Я вижу Малдона Пек Брифжиса в дорогом купальном халате чужеземного шитья. Он входит в комнату. Он моложе Кэррила Уолтерса. Могучий мужчина в расцвете сил с проницательным взглядом темно-пурпурных глаз, источающих золотое сияние.
   - Зачем ты следовала за мной целых три дня? - спрашивает он без предисловий.
   - Так мне посоветовали, - отвечаю я. Мне нечего терять, и я честно разделяю с ним реальность, хотя все еще не уверена, принесет ли это хоть какую-нибудь пользу.
   - Кто?
   - Кэррил Пек Уолтерс.