Страница:
«Дома». Вот и мистер Разерспун, проживший в Индии более двадцати лет и осуждающий британское правительство за неосмотрительность и невежество в колониальных вопросах, считает своим домом Англию. Впервые Люси задалась вопросом: способна ли Британия править Индией, если администраторы считают себя здесь чужеземцами?
— Какой у тебя задумчивый вид, дорогая, — сказал Эдуард, который вынырнул из толпы, как только мистера Разерспуна отозвали в сторону.
— Беседа с губернатором дала мне пищу для размышлений.
— По опыту я знаю, чем чревато такое выражение твоего лица. Сейчас, должно быть, последует лекция на тему о том, что образованные женщины должны иметь право голоса.
— Не сегодня, — улыбнулась Люси.
— Уф, слава Богу.
— Не слишком-то радуйся. Сегодня вечером тебя ждет другая лекция. Я расскажу тебе, почему Британии нужно во что бы то ни стало избежать войны в Афганистане.
— Какая кошмарная перспектива! Это еще хуже, чем права женщин. Если я буду смиренно слушать, какая награда меня ожидает?
— Полезные знания.
— Нет, это меня не соблазняет. Может быть, ты предложишь что-нибудь еще?
Люси сделала вид, что сосредоточенно думает.
— А чего бы ты хотел?
Наклонившись, он прошептал ей на ухо:
— Чтобы ты была в постели рядом со мной совсем голая.
— Милорд, я шокирована! — ответила она, раскрывая веер. — Но беседа и в самом деле очень важная, поэтому вы получите то, чего требуете. Итак: лекция о британской политике в Афганистане в обмен на голую жену в кровати.
— Не только голую, но еще и страстную, — поправил Эдуард, и глаза его блеснули.
Люси деланно зевнула, делая вид, что все эти глупости ее совершенно не касаются.
— Ох, милорд, вы настоящий вымогатель.
Эдуард галантно помог ей подняться на ноги:
— Мне это часто говорят на переговорах. Если хочешь, дорогая, мы можем удалиться. Только нужно попрощаться с хозяином и хозяйкой. Ага, вот и они.
— Уже уходите? — спросил мистер Разерспун.
— К сожалению, нам пора, — невозмутимо сказал Эдуард, а Люси слегка покраснела. — Жена хочет поговорить со мной на важную тему.
— Нет, просто я устала, — пролепетала Люси. — Знаете, это утомительное путешествие на поезде…
Миссис Разерспун была полностью удовлетворена таким объяснением. Она сказала, что «драгоценные лорд и леди де Бомон» отныне могут считать резиденцию Разерспунов собственным домом. Эдуард пообещал, что непременно так и будет относиться к резиденции, после чего гости удалились.
Как только молодые супруги вернулись к себе в бунгало (довольно скромное, но другого в Пешаваре не нашлось), Эдуард отпустил всех слуг и потащил Люси в спальню. Он уселся в резное кресло красного дерева и скрестил руки на груди и с деланной серьезностью сказал:
— Вот, я весь внимание. Быстро прослушиваю лекцию, а потом получаю награду. Начинай.
— Но, Эдуард, — запротестовала Люси. — Я требую, чтобы ты отнесся к моим словам со всей серьезностью.
— Еще бы, дорогая! Жду не дождусь, когда ты просветишь меня насчет британской внешней политики. Начинай же!
Люси решила, что не будет обращать внимания на хищный блеск в его глазах.
— Мне кажется, — начала она, усаживаясь и целомудренно сложив руки на коленях, — что мистер Дизраэли глубоко заблуждается, пытаясь раздвинуть границы нашей империи. Если мы распространим свое влияние на Афганистан, нашему премьер-министру и этого покажется мало. Куда устремит он свой взор — на Хиву? Узбекистан?.. Эдуард, перестань смотреть на меня таким взглядом.
— Каким, любимая?
— Таким… Можно подумать, ты сейчас на меня накинешься и сорвешь с меня одежду.
— С какой бы стати я повел себя подобным образом, любимая? Ведь ты обещала, что сделаешь это сама.
— Ничего я не обещала!
— А как же насчет голой и страстной жены?
Люси проигнорировала этот вопрос.
— Лекция еще не окончена, — с достоинством ответила она. — Я должна еще многое тебе сказать.
Эдуард вежливо кивнул:
— Хорошо. Ты остановилась на том, где мистер Дизраэли захочет проложить новую границу Британской империи. Кстати, я говорил тебе, что твои губы притягивают поцелуи как магнит?
— Да, то есть нет. Эдуард, перестань!
— Я внимательно слушаю твои мудрые речи, дорогая. Продолжай же.
Люси страдальчески вздохнула.
— Так вот. Я считаю, что Афганистан должен стать сильной, независимой страной, которой правил бы честный, способный правитель, которому было бы под силу примирить все враждующие племена. Что же касается афганских границ…
— Прекрасная идея, — прервал ее Эдуард. — Любимая, я так благодарен тебе за лекцию. У меня просто глаза открылись. А теперь давай снимай платье.
— Эдуард!
— Что, дорогая?
— Ты не держишь слова. Мы договорились, что ты выслушаешь меня до конца. Я же только-только начала!
— Увы, золото мое, тебе нужно усвоить первое и самое важное правило дипломатических переговоров. Знай же, что противная сторона при первой же возможности постарается отказаться от взятых на себя обязательств. Так что снимай платье.
Люси, конечно, могла бы посопротивляться, но, честно говоря, ей и самой не терпелось предаться любви. Прежде чем она сообщит невероятную, чудесную новость мужу, пусть он сполна оценит ее любовное искусство. Ведь скоро ее роль переменится…
Она бросила на Эдуарда томный взгляд, потом скинула туфли, наклонилась, приподняла платье и медленно стянула тонкие шелковые чулки. Эдуард смотрел как зачарованный.
Чулки полетели в кресло; следом за ними — заколки из волос. Тяжелые темные локоны рассыпались по плечам, что явно произвело на зрителя желаемое впечатление.
— Я не могу снять платье, пока мне не расстегнут пуговицы, — пожаловалась Люси. — Может, позвать горничную?
— Не надо, — быстро сказал Эдуард, поднимаясь.
Он проворно расстегнул маленькие жемчужные пуговки на спине, и платье, а вслед за ним и нижняя рубашка скользнули вниз. Люси перешагнула через одежду и легкомысленно закружилась на месте.
— С каждым днем ты становишься все прекрасней, — констатировал Эдуард. — Ах, Люси, как же я жил раньше без тебя?
— Должно быть, искал утешения у других женщин, — предположила она.
— Нет. Я не жил, а прозябал.
Решив покончить с болтовней, он страстно поцеловал ее и потянул к кровати. Колени молодой женщины коснулись прохладной простыни, и Люси упала навзничь, потянув Эдуарда за собой.
Его руки принялись ласкать ее грудь, затем Эдуард поцеловал ее в ключицу, коснулся языком разбухшего соска и вдруг замер.
— Ты что? — спросила Люси, задыхаясь. — В чем дело?
— Сама знаешь. Я же не слепой! Я вижу, как меняется твое тело.
Эдуард медленно провел рукой по ее животу, потом еще раз оценивающе приподнял отяжелевшие груди.
— Люси, любовь моя, неужели ты… беременна? — сдавленным от волнения голосом спросил он.
Люси восхищенно рассмеялась:
— Да, ты угадал! Я знаю об этом уже две недели. Наш ребенок родится через семь месяцев, в конце марта или начале апреля.
— Значит, мы зачали его еще в Англии. — На его лице появилось счастливое, блаженное выражение. — Как быстро! Я и не мечтал! — Он обхватил ее тонкую талию. — Боюсь, ребенку здесь будет тесно.
Люси скорбно улыбнулась:
— Увы, скоро я начну расти во все стороны, причем самым неэлегантным образом.
— И станешь еще прекрасней.
Он нежно поцеловал ее, положив ладонь на ее плоский живот. В этом жесте, кроме страсти, проявилась странная почтительность.
— Я хочу видеть, как будет набухать твое тело. Поскорей бы уж мой сын начал пинать тебя изнутри руками и ногами.
— Ты слишком долго играл роль пенджабского купца, — промурлыкала Люси. — Начинаешь говорить как настоящий мусульманин. С чего ты взял, что это будет сын, а не дочь?
Эдуард на миг замер, и Люси подумала, что он, должно быть, очень хочет сына и поэтому мысль о рождении дочери ему неприятна. Но почти сразу же Эдуард вновь расслабился, и Люси уже не знала, может быть, все примерещилось.
— У нас в роду существует традиция производить на свет близнецов, — шутливо сказал он. — Если повезет, ты принесешь мне и сына, и дочь.
Люси перепугалась не на шутку и уставилась на мужа в ужасе, но он рассмеялся и чмокнул ее в нос.
— Не бойся, дорогая, такое случалось не так уж часто.
Его руки вновь стали ласкать ее тело, но уже безо всякой почтительности.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Несмотря на неизменную страстность их ночей, Эдуард редко выражал свои чувства в словах, и у Люсинды закружилась голова от счастья. Она прошептала его имя, и ее губы приоткрылись ему навстречу.
Она ощущала жар его тела, стонала, охваченная блаженным чувством, в котором физическое наслаждение смешивалось с духовным.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она, чувствуя, что вот-вот утратит контроль над собой. — Мне не терпится увидеть ребенка, которого мы с тобой сотворили.
Больше слов не было, только вздохи и сладостные стоны.
Люси уже не могла понять, где кончается ее тело и начинается его. Наконец в полной гармонии они достигли высшей степени наслаждения.
Потом супруги долго лежали, сплетясь телами, и никак не могли прийти в себя. Первым молчание нарушил Эдуард:
— Я был не слишком груб? Может быть, теперь ты ощущаешь все иначе?
— Нет… Все было чудесно.
Люси полусонным жестом коснулась его лица. В последние дни ее все время клонило в сон.
Эдуард хотел что-то сказать, но Люси уже спала. Тогда он нежно накрыл ее простыней. Какая она хрупкая! Роды могут оказаться нелегкими. И все же он знал, что она сильна и вынослива. Иначе она не вернулась бы живой из Кувара.
Не удержавшись, Эдуард еще раз провел ладонью по ее животу.
Его ребенок! Какое счастье! А он и не надеялся, что это произойдет так быстро. Хотя чему удивляться, если они каждую ночь занимались любовью по два, а то и по три раза?
Так что же все-таки делать с Люси? Сегодня прибыл посланец от Абдур-Рахман-хана, извещая, что тайная встреча произойдет в горах, в одном из афридийских селений. На следующей неделе нужно трогаться в путь. Будущее Афганистана зависит от того, что произойдет на этой встрече. Многие, очень многие не пожалеют сил, чтобы помешать Эдуарду и Абдур-Рахману встретиться.
С Божьей помощью враг будет посрамлен.
С Божьей помощью Эдуард еще увидит рождение своего ребенка.
16
— Какой у тебя задумчивый вид, дорогая, — сказал Эдуард, который вынырнул из толпы, как только мистера Разерспуна отозвали в сторону.
— Беседа с губернатором дала мне пищу для размышлений.
— По опыту я знаю, чем чревато такое выражение твоего лица. Сейчас, должно быть, последует лекция на тему о том, что образованные женщины должны иметь право голоса.
— Не сегодня, — улыбнулась Люси.
— Уф, слава Богу.
— Не слишком-то радуйся. Сегодня вечером тебя ждет другая лекция. Я расскажу тебе, почему Британии нужно во что бы то ни стало избежать войны в Афганистане.
— Какая кошмарная перспектива! Это еще хуже, чем права женщин. Если я буду смиренно слушать, какая награда меня ожидает?
— Полезные знания.
— Нет, это меня не соблазняет. Может быть, ты предложишь что-нибудь еще?
Люси сделала вид, что сосредоточенно думает.
— А чего бы ты хотел?
Наклонившись, он прошептал ей на ухо:
— Чтобы ты была в постели рядом со мной совсем голая.
— Милорд, я шокирована! — ответила она, раскрывая веер. — Но беседа и в самом деле очень важная, поэтому вы получите то, чего требуете. Итак: лекция о британской политике в Афганистане в обмен на голую жену в кровати.
— Не только голую, но еще и страстную, — поправил Эдуард, и глаза его блеснули.
Люси деланно зевнула, делая вид, что все эти глупости ее совершенно не касаются.
— Ох, милорд, вы настоящий вымогатель.
Эдуард галантно помог ей подняться на ноги:
— Мне это часто говорят на переговорах. Если хочешь, дорогая, мы можем удалиться. Только нужно попрощаться с хозяином и хозяйкой. Ага, вот и они.
— Уже уходите? — спросил мистер Разерспун.
— К сожалению, нам пора, — невозмутимо сказал Эдуард, а Люси слегка покраснела. — Жена хочет поговорить со мной на важную тему.
— Нет, просто я устала, — пролепетала Люси. — Знаете, это утомительное путешествие на поезде…
Миссис Разерспун была полностью удовлетворена таким объяснением. Она сказала, что «драгоценные лорд и леди де Бомон» отныне могут считать резиденцию Разерспунов собственным домом. Эдуард пообещал, что непременно так и будет относиться к резиденции, после чего гости удалились.
Как только молодые супруги вернулись к себе в бунгало (довольно скромное, но другого в Пешаваре не нашлось), Эдуард отпустил всех слуг и потащил Люси в спальню. Он уселся в резное кресло красного дерева и скрестил руки на груди и с деланной серьезностью сказал:
— Вот, я весь внимание. Быстро прослушиваю лекцию, а потом получаю награду. Начинай.
— Но, Эдуард, — запротестовала Люси. — Я требую, чтобы ты отнесся к моим словам со всей серьезностью.
— Еще бы, дорогая! Жду не дождусь, когда ты просветишь меня насчет британской внешней политики. Начинай же!
Люси решила, что не будет обращать внимания на хищный блеск в его глазах.
— Мне кажется, — начала она, усаживаясь и целомудренно сложив руки на коленях, — что мистер Дизраэли глубоко заблуждается, пытаясь раздвинуть границы нашей империи. Если мы распространим свое влияние на Афганистан, нашему премьер-министру и этого покажется мало. Куда устремит он свой взор — на Хиву? Узбекистан?.. Эдуард, перестань смотреть на меня таким взглядом.
— Каким, любимая?
— Таким… Можно подумать, ты сейчас на меня накинешься и сорвешь с меня одежду.
— С какой бы стати я повел себя подобным образом, любимая? Ведь ты обещала, что сделаешь это сама.
— Ничего я не обещала!
— А как же насчет голой и страстной жены?
Люси проигнорировала этот вопрос.
— Лекция еще не окончена, — с достоинством ответила она. — Я должна еще многое тебе сказать.
Эдуард вежливо кивнул:
— Хорошо. Ты остановилась на том, где мистер Дизраэли захочет проложить новую границу Британской империи. Кстати, я говорил тебе, что твои губы притягивают поцелуи как магнит?
— Да, то есть нет. Эдуард, перестань!
— Я внимательно слушаю твои мудрые речи, дорогая. Продолжай же.
Люси страдальчески вздохнула.
— Так вот. Я считаю, что Афганистан должен стать сильной, независимой страной, которой правил бы честный, способный правитель, которому было бы под силу примирить все враждующие племена. Что же касается афганских границ…
— Прекрасная идея, — прервал ее Эдуард. — Любимая, я так благодарен тебе за лекцию. У меня просто глаза открылись. А теперь давай снимай платье.
— Эдуард!
— Что, дорогая?
— Ты не держишь слова. Мы договорились, что ты выслушаешь меня до конца. Я же только-только начала!
— Увы, золото мое, тебе нужно усвоить первое и самое важное правило дипломатических переговоров. Знай же, что противная сторона при первой же возможности постарается отказаться от взятых на себя обязательств. Так что снимай платье.
Люси, конечно, могла бы посопротивляться, но, честно говоря, ей и самой не терпелось предаться любви. Прежде чем она сообщит невероятную, чудесную новость мужу, пусть он сполна оценит ее любовное искусство. Ведь скоро ее роль переменится…
Она бросила на Эдуарда томный взгляд, потом скинула туфли, наклонилась, приподняла платье и медленно стянула тонкие шелковые чулки. Эдуард смотрел как зачарованный.
Чулки полетели в кресло; следом за ними — заколки из волос. Тяжелые темные локоны рассыпались по плечам, что явно произвело на зрителя желаемое впечатление.
— Я не могу снять платье, пока мне не расстегнут пуговицы, — пожаловалась Люси. — Может, позвать горничную?
— Не надо, — быстро сказал Эдуард, поднимаясь.
Он проворно расстегнул маленькие жемчужные пуговки на спине, и платье, а вслед за ним и нижняя рубашка скользнули вниз. Люси перешагнула через одежду и легкомысленно закружилась на месте.
— С каждым днем ты становишься все прекрасней, — констатировал Эдуард. — Ах, Люси, как же я жил раньше без тебя?
— Должно быть, искал утешения у других женщин, — предположила она.
— Нет. Я не жил, а прозябал.
Решив покончить с болтовней, он страстно поцеловал ее и потянул к кровати. Колени молодой женщины коснулись прохладной простыни, и Люси упала навзничь, потянув Эдуарда за собой.
Его руки принялись ласкать ее грудь, затем Эдуард поцеловал ее в ключицу, коснулся языком разбухшего соска и вдруг замер.
— Ты что? — спросила Люси, задыхаясь. — В чем дело?
— Сама знаешь. Я же не слепой! Я вижу, как меняется твое тело.
Эдуард медленно провел рукой по ее животу, потом еще раз оценивающе приподнял отяжелевшие груди.
— Люси, любовь моя, неужели ты… беременна? — сдавленным от волнения голосом спросил он.
Люси восхищенно рассмеялась:
— Да, ты угадал! Я знаю об этом уже две недели. Наш ребенок родится через семь месяцев, в конце марта или начале апреля.
— Значит, мы зачали его еще в Англии. — На его лице появилось счастливое, блаженное выражение. — Как быстро! Я и не мечтал! — Он обхватил ее тонкую талию. — Боюсь, ребенку здесь будет тесно.
Люси скорбно улыбнулась:
— Увы, скоро я начну расти во все стороны, причем самым неэлегантным образом.
— И станешь еще прекрасней.
Он нежно поцеловал ее, положив ладонь на ее плоский живот. В этом жесте, кроме страсти, проявилась странная почтительность.
— Я хочу видеть, как будет набухать твое тело. Поскорей бы уж мой сын начал пинать тебя изнутри руками и ногами.
— Ты слишком долго играл роль пенджабского купца, — промурлыкала Люси. — Начинаешь говорить как настоящий мусульманин. С чего ты взял, что это будет сын, а не дочь?
Эдуард на миг замер, и Люси подумала, что он, должно быть, очень хочет сына и поэтому мысль о рождении дочери ему неприятна. Но почти сразу же Эдуард вновь расслабился, и Люси уже не знала, может быть, все примерещилось.
— У нас в роду существует традиция производить на свет близнецов, — шутливо сказал он. — Если повезет, ты принесешь мне и сына, и дочь.
Люси перепугалась не на шутку и уставилась на мужа в ужасе, но он рассмеялся и чмокнул ее в нос.
— Не бойся, дорогая, такое случалось не так уж часто.
Его руки вновь стали ласкать ее тело, но уже безо всякой почтительности.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Несмотря на неизменную страстность их ночей, Эдуард редко выражал свои чувства в словах, и у Люсинды закружилась голова от счастья. Она прошептала его имя, и ее губы приоткрылись ему навстречу.
Она ощущала жар его тела, стонала, охваченная блаженным чувством, в котором физическое наслаждение смешивалось с духовным.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она, чувствуя, что вот-вот утратит контроль над собой. — Мне не терпится увидеть ребенка, которого мы с тобой сотворили.
Больше слов не было, только вздохи и сладостные стоны.
Люси уже не могла понять, где кончается ее тело и начинается его. Наконец в полной гармонии они достигли высшей степени наслаждения.
Потом супруги долго лежали, сплетясь телами, и никак не могли прийти в себя. Первым молчание нарушил Эдуард:
— Я был не слишком груб? Может быть, теперь ты ощущаешь все иначе?
— Нет… Все было чудесно.
Люси полусонным жестом коснулась его лица. В последние дни ее все время клонило в сон.
Эдуард хотел что-то сказать, но Люси уже спала. Тогда он нежно накрыл ее простыней. Какая она хрупкая! Роды могут оказаться нелегкими. И все же он знал, что она сильна и вынослива. Иначе она не вернулась бы живой из Кувара.
Не удержавшись, Эдуард еще раз провел ладонью по ее животу.
Его ребенок! Какое счастье! А он и не надеялся, что это произойдет так быстро. Хотя чему удивляться, если они каждую ночь занимались любовью по два, а то и по три раза?
Так что же все-таки делать с Люси? Сегодня прибыл посланец от Абдур-Рахман-хана, извещая, что тайная встреча произойдет в горах, в одном из афридийских селений. На следующей неделе нужно трогаться в путь. Будущее Афганистана зависит от того, что произойдет на этой встрече. Многие, очень многие не пожалеют сил, чтобы помешать Эдуарду и Абдур-Рахману встретиться.
С Божьей помощью враг будет посрамлен.
С Божьей помощью Эдуард еще увидит рождение своего ребенка.
16
В Пешаваре ходили слухи, что на переговорах между посланцами эмира афганского и британскими представителями дела идут не слишком гладко. Приближалась зима, а значит, скоро перевалы через Гиндукуш станут непроходимыми. Времени для разрешения противоречий оставалось совсем мало.
У Люсинды были все основания полагать, что слухи недалеки от истины. Эдуард работал с раннего утра до поздней ночи. Шестнадцать часов он просиживал за столом переговоров, потом возвращался домой и запирался у себя в кабинете. У супругов не было возможности поговорить друг с другом.
Беременность сделала Люсинду сонливой, но, невзирая на свое состояние, молодая женщина не могла не заметить, каким бледным и изможденным выглядит ее муж.
— Дорогой, ты нуждаешься в отдыхе, — сказала она однажды вечером, принеся ему в кабинет чашку чаю. — По-моему, вчера ночью ты вообще не ложился.
— Много работы, — рассеянно ответил Эдуард, поблагодарив. — Не жди меня, ложись. Я засижусь допоздна.
— Эдуард, но твои бумаги никуда не убегут, — улыбнулась она. — То есть я бы, конечно, этого хотела, но утром, вот увидишь, они будут здесь же, на столе. По-моему, ты за всю неделю не спал и двенадцати часов. Пойдем в спальню.
— Не могу. — Он встал, отошел к окну. — Я предупреждал тебя еще в Англии, что буду занят и не смогу уделять тебе много времени. Не мешай мне, пожалуйста. Мне сейчас не до семейных дел.
— Извини, — с обидой в голосе ответила она. — Я не хотела мешать твоей работе. Больше это не повторится.
И она вышла из кабинета.
Эдуард вцепился в спинку кресла, потому что ему неудержимо хотелось броситься за ней вслед.
— Я сделал это ради тебя, дорогая, — прошептал он. — Не хочу, чтобы ты задавала мне вопросы, а времени остается совсем немного.
Это невысказанное извинение не принесло ему облегчения. Когда шаги жены стихли, Эдуард схватил со стола чернильницу и швырнул ее в стену — во все стороны разлетелись синие брызги и осколки фарфора.
Насупившись, смотрел Эдуард на грязное пятно, растекавшееся по белой стене.
Увы, этот акт вандализма ничуть не улучшил его настроения.
Мистер Каррадин, старший советник вице-короля и глава британской делегации на переговорах, был дипломатом опытным и бывалым. Он прекрасно знал, что чем труднее переговоры, тем больше необходимость в сопутствующих светских мероприятиях. В субботу вечером, через неделю после ссоры между Эдуардом и Люси, мистер Каррадин объявил, что жара спала и теперь можно устроить званый ужин с танцами. Приглашения были разосланы в субботу утром, и весь британский Пешавар зашевелился — приезжие дипломаты и местное общество обрадовались возможности немного развеяться.
Однако Люси отнеслась к званому ужину безо всякого энтузиазма. Эдуард совсем заработался, сопровождать жену на банкет он отказался.
— Иди одна, — сказал он, не глядя ей в глаза, что в последние дни вошло у него в привычку. — Тебе нужно отдохнуть от одиночества. Представляю, как тебе надоели обеды в одиночестве и ранний отход ко сну.
Люси хотела огрызнуться, сказать, что она не ребенок и вполне может существовать без посторонней помощи. В конце концов, она провела в афганском плену два года, и за все это время не слышала ни единого доброго слова. Здесь же, в Пешаваре, у нее и заботы по дому, и светские визиты, и книги, и подготовка к будущим родам. Скучать не приходится.
Но она ничего не сказала, не желая выдавать свои чувства. Разговаривать с Эдуардом, который вдруг стал таким чужим и далеким, с каждым днем делалось все трудней. Люси боялась переступить невидимую границу, обозначившуюся между супругами. Оставалось только надеяться, что перемена, произошедшая с Эдуардом, объясняется перегруженностью работой. А вдруг дело не в этом? Вдруг его раздражает ее беременность? Однако в ту ночь, когда Люси сообщила ему радостную весть, Эдуард был в совершеннейшем восторге… Но со следующего дня их отношения заметно охладились. Теперь, когда им удавалось перекинуться парой слов, разговор получался вежливым и отстраненным.
Без мужа предстоящий бал не сулил Люсинде никаких радостей. Но, по крайней мере, не вредно будет встряхнуться, приодеться — все веселее, чем киснуть дома. Вот почему Люси разоделась в пух и прах и отправилась на банкет в сопровождении кучера, горничной и лакея. Эдуард вышел ее проводить, похвалил платье — в общем, держался с безупречной вежливостью. Люси была так обижена, что даже не заметила, с какой мукой во взоре муж провожает ее взглядом.
Мистер Каррадин оказался гостеприимным и радушным хозяином. Пешаварские англичане обычно питались довольно однообразно, отдавая предпочтение истинно британским блюдам — ростбифу, йоркширскому пудингу и так далее. От такой диеты индийские повара приходили в ужас. Мистер Каррадин решил задачу просто и гениально: он предоставил туземным кулинарам свободу действий.
Таким образом, вечер был с самого начала обречен на успех. Гости лакомились яствами, с удовольствием предвкушая танцы. Засушливый сезон кончился, повеяло прохладой, и настроение у всех было замечательное. Местные жители изо всех сил старались сделать пребывание высоких гостей в Пешаваре как можно более приятным. Провинция находилась так далеко на севере, что путешественники добирались сюда не часто, и уж тем более такое блестящее общество. Дипломаты тоже были рады передышке в сложных и утомительных переговорах. Голоса звучали весело, то и дело раздавался вежливый смех.
Джентльменов здесь было гораздо больше, чем дам, поэтому Люси оказалась в центре небольшого кружка, куда входили несколько высокопоставленных дипломатов, русский аристократ с кислой физиономией — специальный посланник царя и молодой тосканский граф, подданный недавно созданного итальянского государства.
Вскоре Люси поняла, что граф и сам не понимает, почему судьба забросила его в захолустный индийский город, где идут переговоры, не имеющие к его стране ни малейшего касательства. Однако граф Гвидо был остроумным и обаятельным собеседником. Люси не без удовольствия выслушивала его цветистые комплименты, произносимые по-английски с обаятельным акцентом. Банкет прошел на удивление весело. Уж во всяком случае, все лучше, чем сидеть дома и дуться на Эдуарда.
Бал понравился Люсинде несколько меньше. Поскольку женщин не хватало, ей приходилось все время танцевать, а обычная предвечерняя усталость уже брала свое. Слава Богу, Люси не страдала приступами тошноты, как многие беременные женщины в Куваре, но сил в последнее время у нее явно поубавилось. В прежние времена Люси, не чувствуя ни малейшей усталости, могла бы танцевать хоть до рассвета, но сегодня она выбилась из сил уже к одиннадцати часам и отошла в угол подышать свежим воздухом. Ей хотелось только одного — отдышаться и дождаться конца бала без риска быть снова приглашенной танцевать.
Но в одиночестве она пробыла не более двух минут. К ней приблизился мсье Арман, которого ей накануне представили.
— Раз вы не танцуете, миледи, я воспользуюсь этой возможностью, чтобы поговорить с самой прекрасной гостьей мистера Каррадина. — Он показал жестом на стул: — Вы позволите?
Люси вздохнула, обмахиваясь веером. Весь ужин она профлиртовала с итальянским графом, благосклонно выслушивая его преувеличенные комплименты. Но мсье Арман ей не нравился, в нем было нечто фальшивое. Однако хорошие манеры, увы, не позволяли послать его куда подальше.
— Разумеется, мсье. Я буду счастлива. Вы тоже участвуете в переговорах?
— Отнюдь, миледи. Я не дипломат. Я — торговец пушниной.
— Пушниной? — переспросила Люси, не вполне понимая, зачем торговцу пушниной понадобилась такая жаркая страна, как Индия. — Так вы прибыли в Пешавар, чтобы отдохнуть?
Арман расхохотался:
— Вовсе нет, миледи. Не слишком-то здесь хорошее место для отдыха. Нет, я приехал сюда за овчинами. В Афганистане водится тончайшее руно, которое туземцы называют каракулем. У нас во Франции оно называется «персидский ягненок».
— Ах да, — кивнула Люси. — Я слышала, что каракуль в Париже сейчас в моде, что из него делают зимние шапки и шубы.
— Истинная правда, миледи. Но только у нас в Париже предпочитают говорить «персидский ягненок». Уважающие себя дамы без него обходиться не могут. Как там у вашего Шекспира — «Что имя? Звук пустой». Мы, купцы, считаем, что имя — звук отнюдь не пустой. Дамы из света ни за что не стали бы носить какой-то там «каракуль». Но «персидский ягненок» — это звучит совсем иначе.
— Значит, вы собираетесь предпринять путешествие в Афганистан? Довольно рискованное предприятие, ведь зима уже близко. Смотрите, как бы не закрылись перевалы.
— О нет, я не собираюсь в Афганистан. Мне говорили, что там очень опасно. Меня предостерег ваш супруг. Там дикие туземцы, свирепые и кровожадные. Нет, я жду в Пешаваре, когда мой афганский партнер доставит караван со шкурами. Весьма выгодное дельце, уверяю вас.
Люси подумала, что мсье Арману, возможно, придется дожидаться своего каравана дольше, чем ему кажется. У афганцев и европейцев разное представление о времени. Мсье Арман, должно быть, считает, что если он договорился с афганским купцом, что груз будет доставлен в сентябре 1877 года, то все просто и ясно. Но для афганского скотовода «сентябрь 1877 года» ровным счетом ничего не значит. Вполне возможно, партнер мсье Армана появится в сентябре следующего года, а может быть, и не в сентябре. Более того, не застав на месте француза, афганец страшно разобидится и, вернувшись домой, будет всем рассказывать, как не умеют держать слово европейские торговцы.
Вновь зазвучали скрипки, которым аккомпанировала на рояле жена викария, — начался последний вальс. Тосканский граф подлетел к Люси, утверждая, будто она обещала подарить ему последний танец.
Люси такого не помнила, но спорить не стала. Лучше уж итальянец с его нескромными речами, чем французский купец.
И Люси не пожалела о своем решении. Граф оказался не только прекрасным танцором, но и веселым собеседником. Когда пришла пора уходить, граф Гвидо стал предлагать себя в провожатые.
— Я не могу допустить, чтобы прекрасная баронесса возвращалась домой одна.
— Почему же одна, господин граф. Со мной слуги, а улицы Пешавара совершенно безопасны.
— Прекрасная женщина всегда в опасности, — томно пропел граф. — Возьмите меня с собой, и я буду развлекать вас историями о своем греховном прошлом. По-моему, это гораздо интереснее, чем возвращаться домой в одиночестве.
Люси рассмеялась и позволила ему сесть в свой экипаж.
— Скажите, синьор граф, у вас, должно быть, в Тоскане есть жена? Или, по крайней мере, невеста? Уверена, что столь красноречивый и приятный господин не мог уйти из сетей тосканских дам.
— Увы, синьора баронесса, та дама, которую я любил, пренебрегла мною. Она вышла замуж за человека, который по возрасту годится ей в дедушки. Зато он так богат, что вполне может удовлетворить страсть моей любимой к драгоценностям и дорогим туалетам.
Слова эти были произнесены легким тоном, но Люси почувствовала в голосе графа затаенную боль.
— Мне грустно слышать это, — сказала Люси, коснувшись его руки. — Но знаете, синьор граф, мне кажется, что дама, которая любила драгоценности больше, чем вас, вряд ли смогла бы сделать вас счастливым. Вы заслуживаете лучшей участи.
Он просиял улыбкой:
— Тут вы абсолютно правы, баронесса. Но, к сожалению, человек глуп, и особенно это проявляется в вопросах любви. Судя по грусти, которую я читаю в вашем взоре, мои слова вам понятны.
— Я вовсе не грустна, — поспешно ответила Люси. Пожалуй, слишком поспешно. Изобразив легкомысленный смех, она сказала: — Уверяю вас, граф, что лорд Эдуард — лучший из мужей.
— А вы, баронесса, конечно же, преданнейшая из жен.
Его глаза лукаво блеснули, и граф поднес ее руку к своим губам. Люси не отдернула пальцы, но от прикосновения его губ ровным счетом ничего не почувствовала. «Как странно, — подумала она. — Если бы меня поцеловал Эдуард, я бы вся вспыхнула, а этот красивый лощеный молодой человек кажется мне каким-то заброшенным, несчастным щенком».
Экипаж остановился возле бунгало. Граф помог Люси спуститься и проводил ее до двери.
— Увы, баронесса, я вижу, что вы не только прекрасны, но и добродетельны. Очень жаль. Я бы с удовольствием закрутил с вами роман.
Люси слегка пожала ему руку:
— Самый лучший роман, синьор, не идет ни в какое сравнение со счастливым браком. По-моему, вы нарочно флиртуете с совершенно неприступными дамами вроде меня, потому что боитесь любви. Рискните, господин граф. Вам нечего терять, кроме страшного груза пустоты, который вы несете в своей душе.
Гвидо поднялся за ней на крыльцо и вновь поднес ее пальцы к своим губам, но на сей раз уже безо всякого кокетства, а с истинным уважением.
— Когда-нибудь я наберусь мужества и последую вашему совету.
В следующую секунду он сбросил серьезность и преувеличенно низко поклонился:
— Если же вы когда-нибудь устанете от вашего сдержанного, холодного английского барона, вспомните, что к вашим услугам лучший в мире эксперт по любовным делам.
Люси рассмеялась, сама удивляясь, что подобная дерзость ничуть ее не обижает. Возможно, все дело в том, что при всем своем нахальстве Гвидо производил впечатление человека несчастливого и не слишком в себе уверенного. Возможно, согласись она стать любовницей графа, тот нашел бы какой-нибудь предлог увильнуть.
— Спасибо за чудесный вечер, господин граф. Мне жаль, что вы потратили время впустую.
— Нет, баронесса. Я продолжаю надеяться.
Улыбка его была так заразительна, что Люси шутливо ответила:
— Что ж, господин граф, надейтесь, если хотите. Когда я решу, что мне нужно завести роман, я непременно вспомню о столь уважаемом эксперте.
Из-за ее спины раздался злой, холодный голос Эдуарда:
— Интересное обещание. Жаль только, тебе не удастся его выполнить.
Эдуард сделал шаг вперед и с ледяной яростью в голосе сказал графу:
— Спасибо, граф, что проводили мою супругу. Мой кучер отвезет вас домой.
И, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь перед носом у итальянца.
Люси была шокирована — и грубостью Эдуарда, и тем, что он превратно истолковал ее совершенно безобидную шутку.
— Эдуард, да ведь он просто мальчик, — пробормотала она.
— Этот мальчик на несколько лет старше тебя. К тому же он известен среди дипломатов как неисправимый донжуан. Как ты себя ведешь, Люси? Хочешь наказать меня за то, что я тобой пренебрегаю? Неужели такая малость способна вывести тебя из равновесия? Две недели я занят трудной работой, а ты уже подыскиваешь себе любовника?
Если бы Люси взглянула на мужа повнимательней, если бы она хоть чуть-чуть задумалась, ей стало бы ясно, что подобные обвинения совершенно не в характере Эдуарда. В его голосе звучала боль, свидетельство внутренних мук. Но Люси была не в том настроении, чтобы проявлять чуткость. Ее чувства были в смятении, да и потом Эдуард был частично прав: она действительно флиртовала с графом, чтобы отомстить мужу за холодность. Чувство вины распалило ее еще больше. Какое право имеет Эдуард упрекать ее за невинное кокетство, если сам ведет себя столь непростительным образом?
У Люсинды были все основания полагать, что слухи недалеки от истины. Эдуард работал с раннего утра до поздней ночи. Шестнадцать часов он просиживал за столом переговоров, потом возвращался домой и запирался у себя в кабинете. У супругов не было возможности поговорить друг с другом.
Беременность сделала Люсинду сонливой, но, невзирая на свое состояние, молодая женщина не могла не заметить, каким бледным и изможденным выглядит ее муж.
— Дорогой, ты нуждаешься в отдыхе, — сказала она однажды вечером, принеся ему в кабинет чашку чаю. — По-моему, вчера ночью ты вообще не ложился.
— Много работы, — рассеянно ответил Эдуард, поблагодарив. — Не жди меня, ложись. Я засижусь допоздна.
— Эдуард, но твои бумаги никуда не убегут, — улыбнулась она. — То есть я бы, конечно, этого хотела, но утром, вот увидишь, они будут здесь же, на столе. По-моему, ты за всю неделю не спал и двенадцати часов. Пойдем в спальню.
— Не могу. — Он встал, отошел к окну. — Я предупреждал тебя еще в Англии, что буду занят и не смогу уделять тебе много времени. Не мешай мне, пожалуйста. Мне сейчас не до семейных дел.
— Извини, — с обидой в голосе ответила она. — Я не хотела мешать твоей работе. Больше это не повторится.
И она вышла из кабинета.
Эдуард вцепился в спинку кресла, потому что ему неудержимо хотелось броситься за ней вслед.
— Я сделал это ради тебя, дорогая, — прошептал он. — Не хочу, чтобы ты задавала мне вопросы, а времени остается совсем немного.
Это невысказанное извинение не принесло ему облегчения. Когда шаги жены стихли, Эдуард схватил со стола чернильницу и швырнул ее в стену — во все стороны разлетелись синие брызги и осколки фарфора.
Насупившись, смотрел Эдуард на грязное пятно, растекавшееся по белой стене.
Увы, этот акт вандализма ничуть не улучшил его настроения.
Мистер Каррадин, старший советник вице-короля и глава британской делегации на переговорах, был дипломатом опытным и бывалым. Он прекрасно знал, что чем труднее переговоры, тем больше необходимость в сопутствующих светских мероприятиях. В субботу вечером, через неделю после ссоры между Эдуардом и Люси, мистер Каррадин объявил, что жара спала и теперь можно устроить званый ужин с танцами. Приглашения были разосланы в субботу утром, и весь британский Пешавар зашевелился — приезжие дипломаты и местное общество обрадовались возможности немного развеяться.
Однако Люси отнеслась к званому ужину безо всякого энтузиазма. Эдуард совсем заработался, сопровождать жену на банкет он отказался.
— Иди одна, — сказал он, не глядя ей в глаза, что в последние дни вошло у него в привычку. — Тебе нужно отдохнуть от одиночества. Представляю, как тебе надоели обеды в одиночестве и ранний отход ко сну.
Люси хотела огрызнуться, сказать, что она не ребенок и вполне может существовать без посторонней помощи. В конце концов, она провела в афганском плену два года, и за все это время не слышала ни единого доброго слова. Здесь же, в Пешаваре, у нее и заботы по дому, и светские визиты, и книги, и подготовка к будущим родам. Скучать не приходится.
Но она ничего не сказала, не желая выдавать свои чувства. Разговаривать с Эдуардом, который вдруг стал таким чужим и далеким, с каждым днем делалось все трудней. Люси боялась переступить невидимую границу, обозначившуюся между супругами. Оставалось только надеяться, что перемена, произошедшая с Эдуардом, объясняется перегруженностью работой. А вдруг дело не в этом? Вдруг его раздражает ее беременность? Однако в ту ночь, когда Люси сообщила ему радостную весть, Эдуард был в совершеннейшем восторге… Но со следующего дня их отношения заметно охладились. Теперь, когда им удавалось перекинуться парой слов, разговор получался вежливым и отстраненным.
Без мужа предстоящий бал не сулил Люсинде никаких радостей. Но, по крайней мере, не вредно будет встряхнуться, приодеться — все веселее, чем киснуть дома. Вот почему Люси разоделась в пух и прах и отправилась на банкет в сопровождении кучера, горничной и лакея. Эдуард вышел ее проводить, похвалил платье — в общем, держался с безупречной вежливостью. Люси была так обижена, что даже не заметила, с какой мукой во взоре муж провожает ее взглядом.
Мистер Каррадин оказался гостеприимным и радушным хозяином. Пешаварские англичане обычно питались довольно однообразно, отдавая предпочтение истинно британским блюдам — ростбифу, йоркширскому пудингу и так далее. От такой диеты индийские повара приходили в ужас. Мистер Каррадин решил задачу просто и гениально: он предоставил туземным кулинарам свободу действий.
Таким образом, вечер был с самого начала обречен на успех. Гости лакомились яствами, с удовольствием предвкушая танцы. Засушливый сезон кончился, повеяло прохладой, и настроение у всех было замечательное. Местные жители изо всех сил старались сделать пребывание высоких гостей в Пешаваре как можно более приятным. Провинция находилась так далеко на севере, что путешественники добирались сюда не часто, и уж тем более такое блестящее общество. Дипломаты тоже были рады передышке в сложных и утомительных переговорах. Голоса звучали весело, то и дело раздавался вежливый смех.
Джентльменов здесь было гораздо больше, чем дам, поэтому Люси оказалась в центре небольшого кружка, куда входили несколько высокопоставленных дипломатов, русский аристократ с кислой физиономией — специальный посланник царя и молодой тосканский граф, подданный недавно созданного итальянского государства.
Вскоре Люси поняла, что граф и сам не понимает, почему судьба забросила его в захолустный индийский город, где идут переговоры, не имеющие к его стране ни малейшего касательства. Однако граф Гвидо был остроумным и обаятельным собеседником. Люси не без удовольствия выслушивала его цветистые комплименты, произносимые по-английски с обаятельным акцентом. Банкет прошел на удивление весело. Уж во всяком случае, все лучше, чем сидеть дома и дуться на Эдуарда.
Бал понравился Люсинде несколько меньше. Поскольку женщин не хватало, ей приходилось все время танцевать, а обычная предвечерняя усталость уже брала свое. Слава Богу, Люси не страдала приступами тошноты, как многие беременные женщины в Куваре, но сил в последнее время у нее явно поубавилось. В прежние времена Люси, не чувствуя ни малейшей усталости, могла бы танцевать хоть до рассвета, но сегодня она выбилась из сил уже к одиннадцати часам и отошла в угол подышать свежим воздухом. Ей хотелось только одного — отдышаться и дождаться конца бала без риска быть снова приглашенной танцевать.
Но в одиночестве она пробыла не более двух минут. К ней приблизился мсье Арман, которого ей накануне представили.
— Раз вы не танцуете, миледи, я воспользуюсь этой возможностью, чтобы поговорить с самой прекрасной гостьей мистера Каррадина. — Он показал жестом на стул: — Вы позволите?
Люси вздохнула, обмахиваясь веером. Весь ужин она профлиртовала с итальянским графом, благосклонно выслушивая его преувеличенные комплименты. Но мсье Арман ей не нравился, в нем было нечто фальшивое. Однако хорошие манеры, увы, не позволяли послать его куда подальше.
— Разумеется, мсье. Я буду счастлива. Вы тоже участвуете в переговорах?
— Отнюдь, миледи. Я не дипломат. Я — торговец пушниной.
— Пушниной? — переспросила Люси, не вполне понимая, зачем торговцу пушниной понадобилась такая жаркая страна, как Индия. — Так вы прибыли в Пешавар, чтобы отдохнуть?
Арман расхохотался:
— Вовсе нет, миледи. Не слишком-то здесь хорошее место для отдыха. Нет, я приехал сюда за овчинами. В Афганистане водится тончайшее руно, которое туземцы называют каракулем. У нас во Франции оно называется «персидский ягненок».
— Ах да, — кивнула Люси. — Я слышала, что каракуль в Париже сейчас в моде, что из него делают зимние шапки и шубы.
— Истинная правда, миледи. Но только у нас в Париже предпочитают говорить «персидский ягненок». Уважающие себя дамы без него обходиться не могут. Как там у вашего Шекспира — «Что имя? Звук пустой». Мы, купцы, считаем, что имя — звук отнюдь не пустой. Дамы из света ни за что не стали бы носить какой-то там «каракуль». Но «персидский ягненок» — это звучит совсем иначе.
— Значит, вы собираетесь предпринять путешествие в Афганистан? Довольно рискованное предприятие, ведь зима уже близко. Смотрите, как бы не закрылись перевалы.
— О нет, я не собираюсь в Афганистан. Мне говорили, что там очень опасно. Меня предостерег ваш супруг. Там дикие туземцы, свирепые и кровожадные. Нет, я жду в Пешаваре, когда мой афганский партнер доставит караван со шкурами. Весьма выгодное дельце, уверяю вас.
Люси подумала, что мсье Арману, возможно, придется дожидаться своего каравана дольше, чем ему кажется. У афганцев и европейцев разное представление о времени. Мсье Арман, должно быть, считает, что если он договорился с афганским купцом, что груз будет доставлен в сентябре 1877 года, то все просто и ясно. Но для афганского скотовода «сентябрь 1877 года» ровным счетом ничего не значит. Вполне возможно, партнер мсье Армана появится в сентябре следующего года, а может быть, и не в сентябре. Более того, не застав на месте француза, афганец страшно разобидится и, вернувшись домой, будет всем рассказывать, как не умеют держать слово европейские торговцы.
Вновь зазвучали скрипки, которым аккомпанировала на рояле жена викария, — начался последний вальс. Тосканский граф подлетел к Люси, утверждая, будто она обещала подарить ему последний танец.
Люси такого не помнила, но спорить не стала. Лучше уж итальянец с его нескромными речами, чем французский купец.
И Люси не пожалела о своем решении. Граф оказался не только прекрасным танцором, но и веселым собеседником. Когда пришла пора уходить, граф Гвидо стал предлагать себя в провожатые.
— Я не могу допустить, чтобы прекрасная баронесса возвращалась домой одна.
— Почему же одна, господин граф. Со мной слуги, а улицы Пешавара совершенно безопасны.
— Прекрасная женщина всегда в опасности, — томно пропел граф. — Возьмите меня с собой, и я буду развлекать вас историями о своем греховном прошлом. По-моему, это гораздо интереснее, чем возвращаться домой в одиночестве.
Люси рассмеялась и позволила ему сесть в свой экипаж.
— Скажите, синьор граф, у вас, должно быть, в Тоскане есть жена? Или, по крайней мере, невеста? Уверена, что столь красноречивый и приятный господин не мог уйти из сетей тосканских дам.
— Увы, синьора баронесса, та дама, которую я любил, пренебрегла мною. Она вышла замуж за человека, который по возрасту годится ей в дедушки. Зато он так богат, что вполне может удовлетворить страсть моей любимой к драгоценностям и дорогим туалетам.
Слова эти были произнесены легким тоном, но Люси почувствовала в голосе графа затаенную боль.
— Мне грустно слышать это, — сказала Люси, коснувшись его руки. — Но знаете, синьор граф, мне кажется, что дама, которая любила драгоценности больше, чем вас, вряд ли смогла бы сделать вас счастливым. Вы заслуживаете лучшей участи.
Он просиял улыбкой:
— Тут вы абсолютно правы, баронесса. Но, к сожалению, человек глуп, и особенно это проявляется в вопросах любви. Судя по грусти, которую я читаю в вашем взоре, мои слова вам понятны.
— Я вовсе не грустна, — поспешно ответила Люси. Пожалуй, слишком поспешно. Изобразив легкомысленный смех, она сказала: — Уверяю вас, граф, что лорд Эдуард — лучший из мужей.
— А вы, баронесса, конечно же, преданнейшая из жен.
Его глаза лукаво блеснули, и граф поднес ее руку к своим губам. Люси не отдернула пальцы, но от прикосновения его губ ровным счетом ничего не почувствовала. «Как странно, — подумала она. — Если бы меня поцеловал Эдуард, я бы вся вспыхнула, а этот красивый лощеный молодой человек кажется мне каким-то заброшенным, несчастным щенком».
Экипаж остановился возле бунгало. Граф помог Люси спуститься и проводил ее до двери.
— Увы, баронесса, я вижу, что вы не только прекрасны, но и добродетельны. Очень жаль. Я бы с удовольствием закрутил с вами роман.
Люси слегка пожала ему руку:
— Самый лучший роман, синьор, не идет ни в какое сравнение со счастливым браком. По-моему, вы нарочно флиртуете с совершенно неприступными дамами вроде меня, потому что боитесь любви. Рискните, господин граф. Вам нечего терять, кроме страшного груза пустоты, который вы несете в своей душе.
Гвидо поднялся за ней на крыльцо и вновь поднес ее пальцы к своим губам, но на сей раз уже безо всякого кокетства, а с истинным уважением.
— Когда-нибудь я наберусь мужества и последую вашему совету.
В следующую секунду он сбросил серьезность и преувеличенно низко поклонился:
— Если же вы когда-нибудь устанете от вашего сдержанного, холодного английского барона, вспомните, что к вашим услугам лучший в мире эксперт по любовным делам.
Люси рассмеялась, сама удивляясь, что подобная дерзость ничуть ее не обижает. Возможно, все дело в том, что при всем своем нахальстве Гвидо производил впечатление человека несчастливого и не слишком в себе уверенного. Возможно, согласись она стать любовницей графа, тот нашел бы какой-нибудь предлог увильнуть.
— Спасибо за чудесный вечер, господин граф. Мне жаль, что вы потратили время впустую.
— Нет, баронесса. Я продолжаю надеяться.
Улыбка его была так заразительна, что Люси шутливо ответила:
— Что ж, господин граф, надейтесь, если хотите. Когда я решу, что мне нужно завести роман, я непременно вспомню о столь уважаемом эксперте.
Из-за ее спины раздался злой, холодный голос Эдуарда:
— Интересное обещание. Жаль только, тебе не удастся его выполнить.
Эдуард сделал шаг вперед и с ледяной яростью в голосе сказал графу:
— Спасибо, граф, что проводили мою супругу. Мой кучер отвезет вас домой.
И, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь перед носом у итальянца.
Люси была шокирована — и грубостью Эдуарда, и тем, что он превратно истолковал ее совершенно безобидную шутку.
— Эдуард, да ведь он просто мальчик, — пробормотала она.
— Этот мальчик на несколько лет старше тебя. К тому же он известен среди дипломатов как неисправимый донжуан. Как ты себя ведешь, Люси? Хочешь наказать меня за то, что я тобой пренебрегаю? Неужели такая малость способна вывести тебя из равновесия? Две недели я занят трудной работой, а ты уже подыскиваешь себе любовника?
Если бы Люси взглянула на мужа повнимательней, если бы она хоть чуть-чуть задумалась, ей стало бы ясно, что подобные обвинения совершенно не в характере Эдуарда. В его голосе звучала боль, свидетельство внутренних мук. Но Люси была не в том настроении, чтобы проявлять чуткость. Ее чувства были в смятении, да и потом Эдуард был частично прав: она действительно флиртовала с графом, чтобы отомстить мужу за холодность. Чувство вины распалило ее еще больше. Какое право имеет Эдуард упрекать ее за невинное кокетство, если сам ведет себя столь непростительным образом?