— Ну еще бы.
Ее ирония осталась совершенно незамеченной — похоже, он вообще не услышал ее ответ. Она спустилась вниз и только там вспомнила, что ее машина осталась на стоянке у клиники и что ей не на чем ехать. Вахтер сказал ей, где найти телефон-автомат, и Санди вызвала такси, не позволяя волнам жалости к себе захлестнуть ее с головой. Ей еще надо радоваться, что у нее нашлись деньги заплатить таксисту, решила она, пытаясь подсмеиваться над собой.
Она вышла на тротуар. Вахтер на прощание улыбнулся ей.
— Чудесный день, правда, мисс? Ничуть не душный. Да, когда светит солнце, то лучшей погоды, чем в Лос-Анджелесе, во всем мире не найдешь.
Санди рассмеялась и тут же резко закусила губу, чтобы остановить накатывающуюся истерику.
— Вы правы, — согласилась она. — Во всем мире не найдешь такого места, как Лос-Анджелес!
11
Ее ирония осталась совершенно незамеченной — похоже, он вообще не услышал ее ответ. Она спустилась вниз и только там вспомнила, что ее машина осталась на стоянке у клиники и что ей не на чем ехать. Вахтер сказал ей, где найти телефон-автомат, и Санди вызвала такси, не позволяя волнам жалости к себе захлестнуть ее с головой. Ей еще надо радоваться, что у нее нашлись деньги заплатить таксисту, решила она, пытаясь подсмеиваться над собой.
Она вышла на тротуар. Вахтер на прощание улыбнулся ей.
— Чудесный день, правда, мисс? Ничуть не душный. Да, когда светит солнце, то лучшей погоды, чем в Лос-Анджелесе, во всем мире не найдешь.
Санди рассмеялась и тут же резко закусила губу, чтобы остановить накатывающуюся истерику.
— Вы правы, — согласилась она. — Во всем мире не найдешь такого места, как Лос-Анджелес!
11
Санди не думала, что Дэмион ей позвонит, поэтому не удивилась, когда субботний вечер наступил и закончился, а телефон ни разу не звякнул.
В воскресенье телефон был так же молчалив, и к вечеру этого дня ей удалось убедить себя в том, что она скорее всего останется в живых, даже если он не станет звонить. Она напоминала себе, что Дэмион весьма наглядно продемонстрировал ей, что его работа для него намного важнее, чем их короткая связь.
Санди встала перед зеркалом в спальне и безжалостно оценила свою привлекательность по десятибалльной шкале. Она наложила на веки фиолетовые тени и надела новый атласный комбидресс, но все равно не поднялась выше четырех с половиной. Кончилось тем, что она с отвращением захлопнула за собой дверь спальни. Разве ей не хочется, чтобы мужчин привлекала ее сущность, а не ее внешность? Тогда с какой это стати она разгуливает в одном нижнем белье, пытаясь решить, достаточно ли ее груди упруги, чтобы не одевать бюстгальтер?
Ей надо бы радоваться, что Дэмион не позвонил. Совершенно очевидно, что любая попытка продлить их отношения принесла бы ей неимоверно много боли.
«Но ведь он говорил, что любит тебя!» — протестовал в ней какой-то внутренний голос.
Ее рациональная трезвомыслящая половина только презрительно хмыкнула. «Это, милая моя, свидетельствует только о том, что он превосходно владеет техникой секса. В постели мужчинам положено шептать нежные слова. А чего ты ждала от мужчины такого сорта, как Дэмион? Что он будет ворчать и рычать по-звериному?» Санди повторяла себе эти доводы во время бессонной воскресной ночи до полного отупения.
К тому моменту, как она отправилась на судебное заседание в понедельник утром, она наконец смогла уговорить себя, что несвоевременное появление ее отца на самом деле было как нельзя кстати. Чем скорее она перестанет встречаться с Дэмионом, тем скорее утихнет боль.
Судья согласился ограничить Бернарду наказание штрафом и испытательным сроком, так что она вернулась днем в клинику немного повеселев. В кабинете ее ждал громадный букет красных роз. К целлофановой обертке была приколота карточка без конверта, так что кто угодно мог прочитать написанное на ней крупными буквами послание:
«Я освобождаюсь сегодня в семь. У меня или у тебя?»
Подписи не было.
Примерно две секунды она не могла решить, то ли завопить от ярости из-за того, насколько он самоуверен, то ли плясать от радости потому, что он по-прежнему ее хочет. Ярость победила. Будь она проклята, если станет ему звонить! И она не собирается сидеть дома и ждать, чтобы он за ней заехал. Как он смеет выставлять напоказ такое личное послание! Как он смеет считать, что ему нет нужды подписываться! Откуда ему знать, может, ее внимания добиваются полдюжины разных любовников!
Санди торопливо рылась в ящиках стола, пока не нашла приглашение на профессиональный семинар, назначенный на этот вечер. Это оказался симпозиум, посвященный предменструальному стрессу у женщин климактерического возраста, но она строго сказала себе, что информация для ее профессиональной деятельности наверняка окажется чрезвычайно полезной.
Она нажала кнопку переговорного устройства.
— Гленна, если позвонит мистер Тэннер, скажи ему, что меня нет на работе.
Ответом ей были недолгое молчание и изумленное восклицание:
— Но ты никогда не лжешь о том, где ты, Санди!
— Для мистера Тэннера я сделала исключение, — мрачно отозвалась она, а потом решительно отключила переговорное устройство.
Опасаясь, что ее решимость ослабеет, если она вернется домой, Санди сразу из клиники поехала на лекцию. Когда симпозиум закончился, она понятия не имела, был ли он скучным или полезным, — она все три часа думала о Дэмионе.
Не успела Санди убрать в сумочку ключи от входной двери, как зазвонил телефон.
— Я сегодня по тебе очень скучал, — тихо сказал Дэмион. — И звонил тебе весь вечер. Без тебя моя постель кажется пустой, а моя жизнь безрадостной.
Ее сердце колотилось так сильно, что, наверное, даже в телефонной трубке это было слышно. И кровь у нее опять пылала в жилах. И мыслительные процессы были не в лучшем состоянии. Она едва успела прикусить язык, чтобы не прошептать, что тоже по нему скучала.
— Питер! — радостно вскрикнула она. — Ты вернулся! Я так и решила, что розы были от тебя, хоть ты и забыл подписать карточку.
Дэмион буркнул что-то отрывистое и невежливое.
— Ты прекрасно знаешь, что это не Питер, — резко сказал он. — Почему ты не ответила на мое приглашение, Санди?
— А с чего это я стану отвечать на такую высокомерную записку? Почему ты не подписался? Ты считаешь, что, кроме тебя, меня никто не приглашает?
— Нет, — ответил он. — Но я надеялся, что я единственный, кто для тебя важен.
Она задержала дыхание в ожидании его ответа и теперь шумно выдохнула в трубку.
— Так же, как я важна тебе, Дэмион? Настолько важна, что в течение двух дней после того, как мы впервые любили друг друга, ты был слишком занят, чтобы мне позвонить?
— Санди, это был особый случай. Позволь мне с тобой встретиться, и я объясню…
— Я и так все понимаю, Дэмион. — Ее гнев вдруг куда-то испарился, оставив после себя только усталость и опустошенность. — Когда речь идет о кино, случаи всегда особые.
— Не говори мне, что у тебя на работе никогда не бывает кризисов. Наверняка случается, что потребности твоих пациентов оказываются важнее всего остального. Так и должно быть, если ты настоящий профессионал и любишь свою работу.
— Конечно, у нас в клинике бывают кризисы, — согласилась Санди. — Но они редко продолжаются в течение двух дней и случаются крайне редко. А киноиндустрия существует в состоянии постоянного и непрерывного кризиса.
Наступило недолгое молчание.
— Это не телефонный разговор, Санди. Нам надо разобраться слишком со многими недоразумениями. Ты будешь дома завтра вечером?
Ее сердце нашептывало ей единственно правильный ответ, что она всегда будет дома для него, но ее ум оставался более практичным. После одной только ночи с Дэмионом она чуть не умерла от боли. А что произойдет, если она допустит, чтобы их отношения продолжались? Как она переживет неизбежный разрыв, если позволит себе еще сильнее привязаться к Дэмиону?
— Нет, Дэмион, — твердо сказала она. — Завтра вечером меня дома не будет.
Санди повесила трубку и переключила телефон на режим автоответчика. Потом продемонстрировала себе, какой может быть благоразумной: рыдала целый час и незаметно заснула.
Санди была в восторге, когда ее мать выписалась из больницы в назначенный срок и достаточно демонстративно возвратилась в свой любимый номер в отеле «Бел Эйр». Четыре медсестры и два врача не жалели сил и времени, чтобы она всегда получала необходимые внимание и заботу, и Габриэла быстро поправлялась. Ее покоряющая красота скоро восстановилась, хотя физических сил ей все еще не хватало.
Вскоре после выписки она пригласила Санди пообедать у нее в номере. Идти куда-то нет никакого смысла, объявила Габриэла, раз ей не разрешают есть ничего, что походило бы на настоящую еду. Санди, которая в последнее время совершенно не замечала, что именно кладет в рот, апатично согласилась, что обед в номере ее вполне устроит.
Габриэла заказала отварную грудку цыпленка с рисом и морковным пюре. Санди, у которой не было энергии выбрать что-то другое, присоединилась к ее выбору.
— Еда для младенцев, — фыркнула Габриэла, когда им доставили обед.
Взявшись за вилку, она положила кусочек цыпленка в рот, стараясь не встречаться взглядом с дочерью. У Санди появилось странное впечатление, будто ее мать, которая, конечно же, была одной из самых уверенных в себе женщин мира, чувствует себя неловко.
— Сегодня днем ко мне заходил Дэмион Тэннер, — неожиданно объявила Габриэла.
Санди с досадой почувствовала, что краснеет. Казалось, что она не встречается с ним уже страшно давно, и тем не менее всякий раз, когда кто-нибудь упоминал его имя, у нее начинали подгибаться ноги.
Она взяла хлебную палочку и резко откусила.
— Вот как? — сказала она, отчаянно стараясь говорить небрежно. — Очень мило. Его новый фильм уже запущен?
— Понятия не имею. Я помню даты съемок собственного фильма, и этого с меня больше чем достаточно.
Габриэла отпила глоток воды, и Санди стала нетерпеливо ждать, чтобы мать продолжила рассказ. Она была равнодушна к еде и питью, но жаждала известий о Дэмионе.
— Мне нравится твоя новая прическа, — сказала Габриэла, страшно раздосадовав Санди. — Линия мягкая, но все равно идет к твоим классическим чертам лица. И платье на тебе тоже очень привлекательное. Этот нежный оттенок сиреневого подчеркивает цвет твоих глаз и свежесть кожи.
— Да? — Санди встала из-за стола и начала взволнованно ходить по комнате. — Я рада, что тебе понравилось мое платье, — сказала она. — Я решила, что мой гардероб необходимо сделать немного интереснее.
— В кои-то веки наши мнения сходятся, — сухо заметила Габриэла.
Санди начала мять пальцами салфетку, а потом, поймав себя на этом, швырнула ее на стул.
— А… э-э… Дэмион рассказал тебе что-нибудь интересное, когда был сегодня у тебя?
— О да, конечно же! Что за странный вопрос! Дэмион всегда бывает очень интересным собеседником.
— Он… он что-нибудь говорил обо мне? — упрямо спросила Санди, чувствуя, как пылают ее лицо и шея.
— Уверена, что говорил, — отозвалась Габриэла. — Было бы странно, если бы он пришел меня навестить и не упомянул твоего имени. Скажи, что ты думаешь о моем пеньюаре? Правда, очень интересный голубой цвет? Я пытаюсь решить, не заказать ли мне платье такого же цвета.
— Чудесный оттенок, — сказала Санди, удрученно опускаясь на стул. — Но тебе всегда очень идет голубой. Тебе вообще все цвета к лицу.
Габриэла взглянула на дочь, и ее губы тронула чуть заметная улыбка.
— А вот в этом, милая моя девочка, ты сильно ошибаешься. Есть масса фасонов и цветов, в которых я выгляжу просто ужасно. Просто у меня хватает благоразумия не надевать такие вещи, которые не льстят моей внешности.
— Никакого благоразумия у тебя нет, — мрачно сказала Санди. — В нашей семье благоразумной всегда была я.
— Ну а это, милочка, как посмотреть. Между прочим, меня пригласили участвовать в программе Марка Клайна в среду утром. Ты обязательно должна посмотреть эту передачу.
Санди подняла голову, немного удивившись сообщению матери.
— Ты обычно не любишь появляться в прямом эфире. Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?
— Совершенно уверена. — Габриэла снова улыбнулась. Она закончила обедать и казалась весьма довольной собой. — Возьмешь что-нибудь на десерт? — спросила она.
— Да! — бесшабашно решила Санди, готовясь выслушать от матери длинную лекцию о вреде животного жира и сахара. — Я хочу мороженое с шоколадной подливкой и двойной порцией сбитых сливок и орехов.
— Ну, тогда обязательно закажи, — неожиданно сказала Габриэла. — Хотя лично я никогда не замечала, чтобы шоколад помогал при разбитом сердце.
Санди направилась к телефону и молча набрала номер ресторана. У нее хватило ума не спрашивать, что имеет в виду мать.
В среду Санди сидела за завтраком, когда вдруг вспомнила, что в этот день ее мать должна была участвовать в программе Марка Клайна. Она взяла чашку кофе и прошла в гостиную к телевизору. Семь сорок пять. Программа началась уже пятнадцать минут назад.
— Здравствуйте еще раз. — Благообразное лицо Марка Клайна приветственно улыбалось с экрана. — Сегодня мы счастливы приветствовать у нас великую актрису и знаменитую кинозвезду. Габриэла Барини недавно перенесла небольшую операцию и на следующей неделе начинает работу над новым фильмом. — Марк Клайн повернулся к своей гостье, и камера показала дивное светящееся лицо Габриэлы. — Расскажите нам о вашем новом фильме, — попросил он. — Насколько я понял, ваша новая роль будет немного необычной.
Габриэла одарила его одной из своих ослепительных улыбок.
— Мой новый фильм действительно очень интересен, — сказала она. Даже по телевизору ощущалось, как в ее голосе бьется обещание страсти. В отличие от некоторых звезд она прекрасно умела держаться во время интервью. — Но сегодня я слишком счастлива, чтобы говорить о моих профессиональных планах. Сегодня мне хотелось бы выступить не в роли актрисы, а в качестве матери!
Ресницы ее затрепетали — Габриэла каким-то чудом превратилась в воплощение материнской гордости. Глядя на экран, Санди ощутила, что у нее вдруг оборвалось сердце в предчувствии надвигающейся катастрофы.
— Я говорю о моей дочери Алессандре Хоукинс, рожденной от моего брака с Ричардом Хоукинсом. — Габриэла доверительно понизила голос. Ее теплая манера приглашала десять миллионов телезрителей разделить с ней секреты ее семейной жизни. — В некотором отношении я в душе — типичная мать, и при этом придерживающаяся старомодных правил. Так что можете представить себе, с какой радостью я объявляю о том, что моя дорогая дочь собирается выйти замуж.
— Выйти замуж! — слегка растерянно воскликнул Марк Клайн. Было заметно, что интервью идет совсем не так, как он задумал.
Санди рухнула в ближайшее кресло. Видя самодовольное лицо матери, она не сомневалась в том, что худшее еще впереди.
— Да! — Габриэла сентиментально вздохнула. — На следующей неделе моя дочь выходит замуж за Дэмиона Тэннера. Они любят друг друга! Так трогательно видеть их вместе!
Санди обхватила обеими руками чашку с остывающим кофе, а потом наклонилась вперед и с крайней осторожностью поставила ее на стол. Закончив это важное дело, она резко вскочила и яростно заорала, обращаясь к изображению матери на телеэкране.
— Ты что, с ума сошла? — кричала она на мать. — Уж не вырезал ли доктор Мэ-тьюс у тебя не только желчный пузырь, но и мозги? Как ты могла устроить мне такое? Как ты могла быть такой жестокой?
Тут она поняла, что за всем своим криком пропустила по крайней мере три вопроса Марка Клайна. Она замолчала и как раз успела услышать, что мать объясняет: несмотря на то, что церемония будет очень скромной, только для близких, все уже запланировано, а «милая Алессандра» собирается как раз сегодня днем идти покупать подвенечное платье. Если верить Габриэле, то «милая Алессандра» собирается быть в белом и держать букет из бледно-розовых полураспущенных роз.
— Моя дочь очень консервативна, конечно, — пробормотала Габриэла. — Она хочет, чтобы в ее браке все было традиционным. У нее в жизни будет только один любимый, и я глубоко счастлива, что им оказался такой интересный и необычный человек.
В глазах Санди потемнело от ярости. Она стремительно кинулась к телевизору и злобно его отключила. Еще несколько секунд невероятной лжи матери — и она за себя не отвечает. Целых пять минут она блаженствовала, решая, будет ли варить мать в кипящем масле или отдаст на растерзание хищным волкам, а потом отправилась на кухню, налила себе большой стакан воды и залпом его осушила.
Начал звонить телефон, но Санди не стала снимать трубку. Она не могла бы сейчас говорить не то что вежливо, но даже просто внятно. Пройдя в спальню, она быстро разделась, но потом вспомнила, что ей следовало уже отправляться на работу, и снова оделась. Санди сражалась с перекрутившимися колготами, когда ее гнев немного схлынул и она смогла нормально мыслить.
Почему она так разгневалась на мать? Ведь более нормальной реакцией было бы недоумение или, максимум, легкое раздражение. В конце концов выступление Габриэлы никому не причинило серьезного вреда. Конечно, отрицать ее слова будет бессмысленно: журналисты просто решат, что она пытается скрыть место и время церемонии. Но она давно уже научилась сбивать со следа неотвязных репортеров и при должной решимости без особого труда расправится с этой уткой. И у голливудских сплетен есть одно утешительное свойство: они касаются только самых последних событий. Закончившаяся любовная связь заинтересует их даже меньше, чем та, которая не начиналась.
У ее гнева была гораздо менее очевидная причина, грустно призналась она себе. Она пришла в ярость потому, что ей отчаянно хотелось бы, чтобы слова Габриэлы были правдой.
Санди вынула шпильки из волос, начала их расчесывать и только тогда вспомнила, что уже приводила их в порядок. Задача заново закалывать их в узел показалась ей вдруг невыносимо трудной. Она застыла у туалетного столика, парализованная чувством мучительной потери.
Услышав звонок в дверь, она машинально отправилась ее открывать и только в последнюю секунду сообразила, что сейчас ей меньше всего на свете хотелось бы принимать посетителей. Рука, уже потянувшаяся к цепочке, снова упала.
Звонок звенел не переставая.
— Санди, открывай эту чертову дверь! Сию секунду!
Она с трудом разлепила пересохшие губы:
— Не могу. Меня нет.
— Вот и прекрасно, — неожиданно ласково отозвался он, — значит, я тебя не ударю, когда буду вышибать дверь.
— Дэмион, ты этого не сделаешь!
— Вот увидишь, — отрывисто пообещал он.
Она не стала утешать себя тем, что дверь сделана из прочного дуба и стали. Судя по тому, насколько решительно звучит его голос, Дэмион вполне может отыскать топор. Санди отперла дверь.
На нем были вылинявшие джинсы, стоптанные мокасины и мешковатый растянувшийся хлопчатобумажный свитер.
Санди показалось, что он еще никогда не выглядел настолько привлекательным. Глаза у него блестели от гнева, тело было напряжено, как туго натянутая пружина. Он вошел в ее гостиную, окруженный почти видимой атмосферой ярости. Ей так хотелось броситься к нему и крепко обнять, что она с силой прижала руки к груди.
— Что за чертовщину вы с Габриэлой задумали? — спросил он, расхаживая по ее гостиной. — Ты больше недели отказываешься со мной видеться и разговаривать, а потом я — и еще несколько миллионов телезрителей — вдруг узнают, что мы собираемся пожениться! Тебе что, и в голову не пришло, что сначала стоило поговорить об этом со мной? Или ты собиралась меня схватить и силой тащить к алтарю?
Санди отвернулась, стараясь заставить себя рассердиться. Она безрадостно решила, что так будет несколько солиднее, чем если она разрыдается и начнет умолять его, чтобы он ее поцеловал.
— Ничего подобного я не замышляла, — напряженно сказала она. — Ты что, думаешь, что к могла бы додуматься до такого, чтобы моя мать появилась в эфире и сделала вот это глупое, нелепейшее объявление?
Он так резко остановился, что чуть не потерял равновесие.
— А что в нем нелепого? Каким бы невероятным это тебе ни казалось, но в моей жизни я встречал нескольких женщин, которые были бы рады выйти за меня замуж!
— Это вовсе не кажется невероятным, — язвительно отозвалась Санди. — Киноиндустрия славится тем, что привлекает к себе мазохистов.
Они все время приближались друг к другу, и теперь их разделяли всего несколько сантиметров. Ощущая, как через это крошечное пространство до нее доходит жар его тела, она прикрыла глаза, усилием воли заставляя себя не преодолеть эту хрупкую преграду, которая ее защищает.
— Санди…
Она услышала нежность в его голосе и обхватила себя руками в последнем отчаянном жесте самозащиты.
— Послушай, Дэмион, мне очень жаль. Я действительно не знала, что задумала моя мать. Я прямо сейчас свяжусь с прессой и сообщу о том, что это все ошибка.
— Санди, — тихо сказал он, — посмотри на меня, пожалуйста.
Его теплое дыхание касалось ее щеки, и, даже не открывая глаз, она знала, что он наклоняется к ней. Если она не будет шевелиться, то еще минута — и Дэмион ее поцелует. Право же, один поцелуй ничего не изменит…
Она оба подпрыгнули, как испуганные зайцы, когда в дверь протяжно и властно позвонили.
Санди опомнилась и проковыляла к двери, успев даже настолько прийти в себя, чтобы спросить, кто там.
— Это я! — громко объявила Габриэла. Даже сквозь пять сантиметров дуба и стали Санди явственно почувствовала, что ее мать ужасно довольна собой.
Санди распахнула дверь, но, прежде чем она успела разразиться возмущенными вопросами, Габриэла скользнула мимо нее и вплыла в гостиную. Облако ее любимых духов заволокло крошечную прихожую.
. Санди поплелась следом за матерью в гостиную, по которой метался Дэмион, напоминавший рассвирепевшего кровожадного тигра. Габриэла одарила его по-матерински благосклонной улыбкой.
— Милый мальчик, — сказала она, — как удачно, что ты уже пришел! Мы сможем объясниться все вместе.
— Я не считаю, что должен давать какие-то объяснения, — проговорил Дэмион чрезвычайно сухо.
— Значит, ты уже сказал Санди, как сильно ты ее любишь?! Очень хорошо. Такое объяснение сэкономит нам массу времени.
Раз в кои-то веки казалось, что Дэмион совершенно лишился дара речи. Санди оставила попытки удержаться на ногах и бессильно опустилась на кушетку. Ей казалось, что она является зрителем на спектакле абсурда. Когда мать вживается в новую роль, она играет в полную силу, безнадежно напомнила она себе. В этот момент Габриэла царственно стояла посреди комнаты, блестяще подражая тому, как королева Елизавета приветствовала принцессу Диану в качестве нового члена королевской фамилии.
— Вы сегодня оба какие-то молчаливые, — сказала Габриэла. Снова ласково улыбнувшись, она протянула обе руки Дэмиону.
Тот послушно поцеловал ей руки и подвел к креслу. Милостиво кивнув, она уселась, расправив юбку шелкового платья так, чтобы та падала изящными складками.
— Ну, — объявила она, — полагаю, будет проще, если вы оба помолчите. От вас в последнее время толку не добьешься, так что маловероятно, чтобы вы сейчас смогли сказать что-то полезное.
К Санди наконец вернулся дар речи.
— Погоди-ка минутку, мама! Тебе не удастся так легко нас задавить. Мы с Дэмионом хотели бы услышать от тебя объяснение этому безумному заявлению в передаче Марка Клайна. Как ты могла поступить так безответственно?
На дивном лице ее матери не отразилось и тени смущения или чувства вины.
— Ничего смешного в моих словах не было, — едко отозвалась она. — Даже твой отец согласился, что это превосходный план. Идеальный выход из невозможного положения.
— Если вы с отцом в чем-то сошлись во мнениях, это только доказывает, что это — полный абсурд, — пробормотала Санди.
Габриэла осуждающе нахмурилась.
— Милое мое дитя, всем абсолютно очевидно, что вы с Дэмионом безумно страдаете друг без друга. Однако вы оба так упрямы, что не хотите признаваться в своих чувствах, поэтому мы решили, что мне надо снова свести вас вместе. Как сказал Ричард, если уж вы намерены страдать, так почему бы вам не делать это рядом. Лично я не одобряю браков — это ужасно скучное учреждение, — но вы с Дэмионом разделяете эти странные взгляды на верность и преданность и совместную жизнь до самой смерти. Мы с Ричардом подумали, что вы идеально подходите друг другу.
Габриэла помолчала, словно размышляя над странностью желания всю жизнь состоять в браке с одним и тем же человеком. Видимо, такая картина была для нее удивительной и совершенно непостижимой, так что она только пожала плечами.
— Ричард считает, что вам следует пожениться как можно скорее. Он утверждает, что с тех пор, как Дэмион тебя встретил, он ни одного дня не мог нормально работать.
Санди процедила сквозь зубы:
— Я не стану выходить замуж за Дэмиона ради того, чтобы съемки очередного фильма отца уложились в сроки.
— Конечно, не станешь, — согласилась Габриэла. — Ты выйдешь за него замуж потому, что ты его любишь. — Она встала, разглаживая мягкие складки на платье. — Мы с твоим отцом отчаянно заняты, но мы постарались изменить свои планы, чтобы освободить следующий четверг и присутствовать на вашей свадьбе.
Дэмион пристально посмотрел на Габриэлу.
— Почему вы считаете, что Санди в меня влюблена? — отрывисто спросил он.
— Потому что она моя дочь, — ответствовала Габриэла с раздражающе снисходительной улыбкой. — Но если ты сомневаешься в моих словах, Дэмион, спроси ее сам. Может, она удивит тебя своим ответом.
Габриэла Барини грациозно направилась к двери.
— Мне пора идти. Ричард прислал за мной лимузин. Мы встречаемся за ленчем, чтобы решить, где лучше провести церемонию. Естественно, мы не хотим, чтобы день вашей свадьбы был испорчен толпами репортеров. Мы с Ричардом решили, что вы предпочтете скромную церемонию.
Санди вскочила с кушетки.
— Я в последний раз повторяю, мама: никакой свадьбы не будет! У нас с Дэмионом нет абсолютно ничего общего! Ничего!
В воскресенье телефон был так же молчалив, и к вечеру этого дня ей удалось убедить себя в том, что она скорее всего останется в живых, даже если он не станет звонить. Она напоминала себе, что Дэмион весьма наглядно продемонстрировал ей, что его работа для него намного важнее, чем их короткая связь.
Санди встала перед зеркалом в спальне и безжалостно оценила свою привлекательность по десятибалльной шкале. Она наложила на веки фиолетовые тени и надела новый атласный комбидресс, но все равно не поднялась выше четырех с половиной. Кончилось тем, что она с отвращением захлопнула за собой дверь спальни. Разве ей не хочется, чтобы мужчин привлекала ее сущность, а не ее внешность? Тогда с какой это стати она разгуливает в одном нижнем белье, пытаясь решить, достаточно ли ее груди упруги, чтобы не одевать бюстгальтер?
Ей надо бы радоваться, что Дэмион не позвонил. Совершенно очевидно, что любая попытка продлить их отношения принесла бы ей неимоверно много боли.
«Но ведь он говорил, что любит тебя!» — протестовал в ней какой-то внутренний голос.
Ее рациональная трезвомыслящая половина только презрительно хмыкнула. «Это, милая моя, свидетельствует только о том, что он превосходно владеет техникой секса. В постели мужчинам положено шептать нежные слова. А чего ты ждала от мужчины такого сорта, как Дэмион? Что он будет ворчать и рычать по-звериному?» Санди повторяла себе эти доводы во время бессонной воскресной ночи до полного отупения.
К тому моменту, как она отправилась на судебное заседание в понедельник утром, она наконец смогла уговорить себя, что несвоевременное появление ее отца на самом деле было как нельзя кстати. Чем скорее она перестанет встречаться с Дэмионом, тем скорее утихнет боль.
Судья согласился ограничить Бернарду наказание штрафом и испытательным сроком, так что она вернулась днем в клинику немного повеселев. В кабинете ее ждал громадный букет красных роз. К целлофановой обертке была приколота карточка без конверта, так что кто угодно мог прочитать написанное на ней крупными буквами послание:
«Я освобождаюсь сегодня в семь. У меня или у тебя?»
Подписи не было.
Примерно две секунды она не могла решить, то ли завопить от ярости из-за того, насколько он самоуверен, то ли плясать от радости потому, что он по-прежнему ее хочет. Ярость победила. Будь она проклята, если станет ему звонить! И она не собирается сидеть дома и ждать, чтобы он за ней заехал. Как он смеет выставлять напоказ такое личное послание! Как он смеет считать, что ему нет нужды подписываться! Откуда ему знать, может, ее внимания добиваются полдюжины разных любовников!
Санди торопливо рылась в ящиках стола, пока не нашла приглашение на профессиональный семинар, назначенный на этот вечер. Это оказался симпозиум, посвященный предменструальному стрессу у женщин климактерического возраста, но она строго сказала себе, что информация для ее профессиональной деятельности наверняка окажется чрезвычайно полезной.
Она нажала кнопку переговорного устройства.
— Гленна, если позвонит мистер Тэннер, скажи ему, что меня нет на работе.
Ответом ей были недолгое молчание и изумленное восклицание:
— Но ты никогда не лжешь о том, где ты, Санди!
— Для мистера Тэннера я сделала исключение, — мрачно отозвалась она, а потом решительно отключила переговорное устройство.
Опасаясь, что ее решимость ослабеет, если она вернется домой, Санди сразу из клиники поехала на лекцию. Когда симпозиум закончился, она понятия не имела, был ли он скучным или полезным, — она все три часа думала о Дэмионе.
Не успела Санди убрать в сумочку ключи от входной двери, как зазвонил телефон.
— Я сегодня по тебе очень скучал, — тихо сказал Дэмион. — И звонил тебе весь вечер. Без тебя моя постель кажется пустой, а моя жизнь безрадостной.
Ее сердце колотилось так сильно, что, наверное, даже в телефонной трубке это было слышно. И кровь у нее опять пылала в жилах. И мыслительные процессы были не в лучшем состоянии. Она едва успела прикусить язык, чтобы не прошептать, что тоже по нему скучала.
— Питер! — радостно вскрикнула она. — Ты вернулся! Я так и решила, что розы были от тебя, хоть ты и забыл подписать карточку.
Дэмион буркнул что-то отрывистое и невежливое.
— Ты прекрасно знаешь, что это не Питер, — резко сказал он. — Почему ты не ответила на мое приглашение, Санди?
— А с чего это я стану отвечать на такую высокомерную записку? Почему ты не подписался? Ты считаешь, что, кроме тебя, меня никто не приглашает?
— Нет, — ответил он. — Но я надеялся, что я единственный, кто для тебя важен.
Она задержала дыхание в ожидании его ответа и теперь шумно выдохнула в трубку.
— Так же, как я важна тебе, Дэмион? Настолько важна, что в течение двух дней после того, как мы впервые любили друг друга, ты был слишком занят, чтобы мне позвонить?
— Санди, это был особый случай. Позволь мне с тобой встретиться, и я объясню…
— Я и так все понимаю, Дэмион. — Ее гнев вдруг куда-то испарился, оставив после себя только усталость и опустошенность. — Когда речь идет о кино, случаи всегда особые.
— Не говори мне, что у тебя на работе никогда не бывает кризисов. Наверняка случается, что потребности твоих пациентов оказываются важнее всего остального. Так и должно быть, если ты настоящий профессионал и любишь свою работу.
— Конечно, у нас в клинике бывают кризисы, — согласилась Санди. — Но они редко продолжаются в течение двух дней и случаются крайне редко. А киноиндустрия существует в состоянии постоянного и непрерывного кризиса.
Наступило недолгое молчание.
— Это не телефонный разговор, Санди. Нам надо разобраться слишком со многими недоразумениями. Ты будешь дома завтра вечером?
Ее сердце нашептывало ей единственно правильный ответ, что она всегда будет дома для него, но ее ум оставался более практичным. После одной только ночи с Дэмионом она чуть не умерла от боли. А что произойдет, если она допустит, чтобы их отношения продолжались? Как она переживет неизбежный разрыв, если позволит себе еще сильнее привязаться к Дэмиону?
— Нет, Дэмион, — твердо сказала она. — Завтра вечером меня дома не будет.
Санди повесила трубку и переключила телефон на режим автоответчика. Потом продемонстрировала себе, какой может быть благоразумной: рыдала целый час и незаметно заснула.
Санди была в восторге, когда ее мать выписалась из больницы в назначенный срок и достаточно демонстративно возвратилась в свой любимый номер в отеле «Бел Эйр». Четыре медсестры и два врача не жалели сил и времени, чтобы она всегда получала необходимые внимание и заботу, и Габриэла быстро поправлялась. Ее покоряющая красота скоро восстановилась, хотя физических сил ей все еще не хватало.
Вскоре после выписки она пригласила Санди пообедать у нее в номере. Идти куда-то нет никакого смысла, объявила Габриэла, раз ей не разрешают есть ничего, что походило бы на настоящую еду. Санди, которая в последнее время совершенно не замечала, что именно кладет в рот, апатично согласилась, что обед в номере ее вполне устроит.
Габриэла заказала отварную грудку цыпленка с рисом и морковным пюре. Санди, у которой не было энергии выбрать что-то другое, присоединилась к ее выбору.
— Еда для младенцев, — фыркнула Габриэла, когда им доставили обед.
Взявшись за вилку, она положила кусочек цыпленка в рот, стараясь не встречаться взглядом с дочерью. У Санди появилось странное впечатление, будто ее мать, которая, конечно же, была одной из самых уверенных в себе женщин мира, чувствует себя неловко.
— Сегодня днем ко мне заходил Дэмион Тэннер, — неожиданно объявила Габриэла.
Санди с досадой почувствовала, что краснеет. Казалось, что она не встречается с ним уже страшно давно, и тем не менее всякий раз, когда кто-нибудь упоминал его имя, у нее начинали подгибаться ноги.
Она взяла хлебную палочку и резко откусила.
— Вот как? — сказала она, отчаянно стараясь говорить небрежно. — Очень мило. Его новый фильм уже запущен?
— Понятия не имею. Я помню даты съемок собственного фильма, и этого с меня больше чем достаточно.
Габриэла отпила глоток воды, и Санди стала нетерпеливо ждать, чтобы мать продолжила рассказ. Она была равнодушна к еде и питью, но жаждала известий о Дэмионе.
— Мне нравится твоя новая прическа, — сказала Габриэла, страшно раздосадовав Санди. — Линия мягкая, но все равно идет к твоим классическим чертам лица. И платье на тебе тоже очень привлекательное. Этот нежный оттенок сиреневого подчеркивает цвет твоих глаз и свежесть кожи.
— Да? — Санди встала из-за стола и начала взволнованно ходить по комнате. — Я рада, что тебе понравилось мое платье, — сказала она. — Я решила, что мой гардероб необходимо сделать немного интереснее.
— В кои-то веки наши мнения сходятся, — сухо заметила Габриэла.
Санди начала мять пальцами салфетку, а потом, поймав себя на этом, швырнула ее на стул.
— А… э-э… Дэмион рассказал тебе что-нибудь интересное, когда был сегодня у тебя?
— О да, конечно же! Что за странный вопрос! Дэмион всегда бывает очень интересным собеседником.
— Он… он что-нибудь говорил обо мне? — упрямо спросила Санди, чувствуя, как пылают ее лицо и шея.
— Уверена, что говорил, — отозвалась Габриэла. — Было бы странно, если бы он пришел меня навестить и не упомянул твоего имени. Скажи, что ты думаешь о моем пеньюаре? Правда, очень интересный голубой цвет? Я пытаюсь решить, не заказать ли мне платье такого же цвета.
— Чудесный оттенок, — сказала Санди, удрученно опускаясь на стул. — Но тебе всегда очень идет голубой. Тебе вообще все цвета к лицу.
Габриэла взглянула на дочь, и ее губы тронула чуть заметная улыбка.
— А вот в этом, милая моя девочка, ты сильно ошибаешься. Есть масса фасонов и цветов, в которых я выгляжу просто ужасно. Просто у меня хватает благоразумия не надевать такие вещи, которые не льстят моей внешности.
— Никакого благоразумия у тебя нет, — мрачно сказала Санди. — В нашей семье благоразумной всегда была я.
— Ну а это, милочка, как посмотреть. Между прочим, меня пригласили участвовать в программе Марка Клайна в среду утром. Ты обязательно должна посмотреть эту передачу.
Санди подняла голову, немного удивившись сообщению матери.
— Ты обычно не любишь появляться в прямом эфире. Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?
— Совершенно уверена. — Габриэла снова улыбнулась. Она закончила обедать и казалась весьма довольной собой. — Возьмешь что-нибудь на десерт? — спросила она.
— Да! — бесшабашно решила Санди, готовясь выслушать от матери длинную лекцию о вреде животного жира и сахара. — Я хочу мороженое с шоколадной подливкой и двойной порцией сбитых сливок и орехов.
— Ну, тогда обязательно закажи, — неожиданно сказала Габриэла. — Хотя лично я никогда не замечала, чтобы шоколад помогал при разбитом сердце.
Санди направилась к телефону и молча набрала номер ресторана. У нее хватило ума не спрашивать, что имеет в виду мать.
В среду Санди сидела за завтраком, когда вдруг вспомнила, что в этот день ее мать должна была участвовать в программе Марка Клайна. Она взяла чашку кофе и прошла в гостиную к телевизору. Семь сорок пять. Программа началась уже пятнадцать минут назад.
— Здравствуйте еще раз. — Благообразное лицо Марка Клайна приветственно улыбалось с экрана. — Сегодня мы счастливы приветствовать у нас великую актрису и знаменитую кинозвезду. Габриэла Барини недавно перенесла небольшую операцию и на следующей неделе начинает работу над новым фильмом. — Марк Клайн повернулся к своей гостье, и камера показала дивное светящееся лицо Габриэлы. — Расскажите нам о вашем новом фильме, — попросил он. — Насколько я понял, ваша новая роль будет немного необычной.
Габриэла одарила его одной из своих ослепительных улыбок.
— Мой новый фильм действительно очень интересен, — сказала она. Даже по телевизору ощущалось, как в ее голосе бьется обещание страсти. В отличие от некоторых звезд она прекрасно умела держаться во время интервью. — Но сегодня я слишком счастлива, чтобы говорить о моих профессиональных планах. Сегодня мне хотелось бы выступить не в роли актрисы, а в качестве матери!
Ресницы ее затрепетали — Габриэла каким-то чудом превратилась в воплощение материнской гордости. Глядя на экран, Санди ощутила, что у нее вдруг оборвалось сердце в предчувствии надвигающейся катастрофы.
— Я говорю о моей дочери Алессандре Хоукинс, рожденной от моего брака с Ричардом Хоукинсом. — Габриэла доверительно понизила голос. Ее теплая манера приглашала десять миллионов телезрителей разделить с ней секреты ее семейной жизни. — В некотором отношении я в душе — типичная мать, и при этом придерживающаяся старомодных правил. Так что можете представить себе, с какой радостью я объявляю о том, что моя дорогая дочь собирается выйти замуж.
— Выйти замуж! — слегка растерянно воскликнул Марк Клайн. Было заметно, что интервью идет совсем не так, как он задумал.
Санди рухнула в ближайшее кресло. Видя самодовольное лицо матери, она не сомневалась в том, что худшее еще впереди.
— Да! — Габриэла сентиментально вздохнула. — На следующей неделе моя дочь выходит замуж за Дэмиона Тэннера. Они любят друг друга! Так трогательно видеть их вместе!
Санди обхватила обеими руками чашку с остывающим кофе, а потом наклонилась вперед и с крайней осторожностью поставила ее на стол. Закончив это важное дело, она резко вскочила и яростно заорала, обращаясь к изображению матери на телеэкране.
— Ты что, с ума сошла? — кричала она на мать. — Уж не вырезал ли доктор Мэ-тьюс у тебя не только желчный пузырь, но и мозги? Как ты могла устроить мне такое? Как ты могла быть такой жестокой?
Тут она поняла, что за всем своим криком пропустила по крайней мере три вопроса Марка Клайна. Она замолчала и как раз успела услышать, что мать объясняет: несмотря на то, что церемония будет очень скромной, только для близких, все уже запланировано, а «милая Алессандра» собирается как раз сегодня днем идти покупать подвенечное платье. Если верить Габриэле, то «милая Алессандра» собирается быть в белом и держать букет из бледно-розовых полураспущенных роз.
— Моя дочь очень консервативна, конечно, — пробормотала Габриэла. — Она хочет, чтобы в ее браке все было традиционным. У нее в жизни будет только один любимый, и я глубоко счастлива, что им оказался такой интересный и необычный человек.
В глазах Санди потемнело от ярости. Она стремительно кинулась к телевизору и злобно его отключила. Еще несколько секунд невероятной лжи матери — и она за себя не отвечает. Целых пять минут она блаженствовала, решая, будет ли варить мать в кипящем масле или отдаст на растерзание хищным волкам, а потом отправилась на кухню, налила себе большой стакан воды и залпом его осушила.
Начал звонить телефон, но Санди не стала снимать трубку. Она не могла бы сейчас говорить не то что вежливо, но даже просто внятно. Пройдя в спальню, она быстро разделась, но потом вспомнила, что ей следовало уже отправляться на работу, и снова оделась. Санди сражалась с перекрутившимися колготами, когда ее гнев немного схлынул и она смогла нормально мыслить.
Почему она так разгневалась на мать? Ведь более нормальной реакцией было бы недоумение или, максимум, легкое раздражение. В конце концов выступление Габриэлы никому не причинило серьезного вреда. Конечно, отрицать ее слова будет бессмысленно: журналисты просто решат, что она пытается скрыть место и время церемонии. Но она давно уже научилась сбивать со следа неотвязных репортеров и при должной решимости без особого труда расправится с этой уткой. И у голливудских сплетен есть одно утешительное свойство: они касаются только самых последних событий. Закончившаяся любовная связь заинтересует их даже меньше, чем та, которая не начиналась.
У ее гнева была гораздо менее очевидная причина, грустно призналась она себе. Она пришла в ярость потому, что ей отчаянно хотелось бы, чтобы слова Габриэлы были правдой.
Санди вынула шпильки из волос, начала их расчесывать и только тогда вспомнила, что уже приводила их в порядок. Задача заново закалывать их в узел показалась ей вдруг невыносимо трудной. Она застыла у туалетного столика, парализованная чувством мучительной потери.
Услышав звонок в дверь, она машинально отправилась ее открывать и только в последнюю секунду сообразила, что сейчас ей меньше всего на свете хотелось бы принимать посетителей. Рука, уже потянувшаяся к цепочке, снова упала.
Звонок звенел не переставая.
— Санди, открывай эту чертову дверь! Сию секунду!
Она с трудом разлепила пересохшие губы:
— Не могу. Меня нет.
— Вот и прекрасно, — неожиданно ласково отозвался он, — значит, я тебя не ударю, когда буду вышибать дверь.
— Дэмион, ты этого не сделаешь!
— Вот увидишь, — отрывисто пообещал он.
Она не стала утешать себя тем, что дверь сделана из прочного дуба и стали. Судя по тому, насколько решительно звучит его голос, Дэмион вполне может отыскать топор. Санди отперла дверь.
На нем были вылинявшие джинсы, стоптанные мокасины и мешковатый растянувшийся хлопчатобумажный свитер.
Санди показалось, что он еще никогда не выглядел настолько привлекательным. Глаза у него блестели от гнева, тело было напряжено, как туго натянутая пружина. Он вошел в ее гостиную, окруженный почти видимой атмосферой ярости. Ей так хотелось броситься к нему и крепко обнять, что она с силой прижала руки к груди.
— Что за чертовщину вы с Габриэлой задумали? — спросил он, расхаживая по ее гостиной. — Ты больше недели отказываешься со мной видеться и разговаривать, а потом я — и еще несколько миллионов телезрителей — вдруг узнают, что мы собираемся пожениться! Тебе что, и в голову не пришло, что сначала стоило поговорить об этом со мной? Или ты собиралась меня схватить и силой тащить к алтарю?
Санди отвернулась, стараясь заставить себя рассердиться. Она безрадостно решила, что так будет несколько солиднее, чем если она разрыдается и начнет умолять его, чтобы он ее поцеловал.
— Ничего подобного я не замышляла, — напряженно сказала она. — Ты что, думаешь, что к могла бы додуматься до такого, чтобы моя мать появилась в эфире и сделала вот это глупое, нелепейшее объявление?
Он так резко остановился, что чуть не потерял равновесие.
— А что в нем нелепого? Каким бы невероятным это тебе ни казалось, но в моей жизни я встречал нескольких женщин, которые были бы рады выйти за меня замуж!
— Это вовсе не кажется невероятным, — язвительно отозвалась Санди. — Киноиндустрия славится тем, что привлекает к себе мазохистов.
Они все время приближались друг к другу, и теперь их разделяли всего несколько сантиметров. Ощущая, как через это крошечное пространство до нее доходит жар его тела, она прикрыла глаза, усилием воли заставляя себя не преодолеть эту хрупкую преграду, которая ее защищает.
— Санди…
Она услышала нежность в его голосе и обхватила себя руками в последнем отчаянном жесте самозащиты.
— Послушай, Дэмион, мне очень жаль. Я действительно не знала, что задумала моя мать. Я прямо сейчас свяжусь с прессой и сообщу о том, что это все ошибка.
— Санди, — тихо сказал он, — посмотри на меня, пожалуйста.
Его теплое дыхание касалось ее щеки, и, даже не открывая глаз, она знала, что он наклоняется к ней. Если она не будет шевелиться, то еще минута — и Дэмион ее поцелует. Право же, один поцелуй ничего не изменит…
Она оба подпрыгнули, как испуганные зайцы, когда в дверь протяжно и властно позвонили.
Санди опомнилась и проковыляла к двери, успев даже настолько прийти в себя, чтобы спросить, кто там.
— Это я! — громко объявила Габриэла. Даже сквозь пять сантиметров дуба и стали Санди явственно почувствовала, что ее мать ужасно довольна собой.
Санди распахнула дверь, но, прежде чем она успела разразиться возмущенными вопросами, Габриэла скользнула мимо нее и вплыла в гостиную. Облако ее любимых духов заволокло крошечную прихожую.
. Санди поплелась следом за матерью в гостиную, по которой метался Дэмион, напоминавший рассвирепевшего кровожадного тигра. Габриэла одарила его по-матерински благосклонной улыбкой.
— Милый мальчик, — сказала она, — как удачно, что ты уже пришел! Мы сможем объясниться все вместе.
— Я не считаю, что должен давать какие-то объяснения, — проговорил Дэмион чрезвычайно сухо.
— Значит, ты уже сказал Санди, как сильно ты ее любишь?! Очень хорошо. Такое объяснение сэкономит нам массу времени.
Раз в кои-то веки казалось, что Дэмион совершенно лишился дара речи. Санди оставила попытки удержаться на ногах и бессильно опустилась на кушетку. Ей казалось, что она является зрителем на спектакле абсурда. Когда мать вживается в новую роль, она играет в полную силу, безнадежно напомнила она себе. В этот момент Габриэла царственно стояла посреди комнаты, блестяще подражая тому, как королева Елизавета приветствовала принцессу Диану в качестве нового члена королевской фамилии.
— Вы сегодня оба какие-то молчаливые, — сказала Габриэла. Снова ласково улыбнувшись, она протянула обе руки Дэмиону.
Тот послушно поцеловал ей руки и подвел к креслу. Милостиво кивнув, она уселась, расправив юбку шелкового платья так, чтобы та падала изящными складками.
— Ну, — объявила она, — полагаю, будет проще, если вы оба помолчите. От вас в последнее время толку не добьешься, так что маловероятно, чтобы вы сейчас смогли сказать что-то полезное.
К Санди наконец вернулся дар речи.
— Погоди-ка минутку, мама! Тебе не удастся так легко нас задавить. Мы с Дэмионом хотели бы услышать от тебя объяснение этому безумному заявлению в передаче Марка Клайна. Как ты могла поступить так безответственно?
На дивном лице ее матери не отразилось и тени смущения или чувства вины.
— Ничего смешного в моих словах не было, — едко отозвалась она. — Даже твой отец согласился, что это превосходный план. Идеальный выход из невозможного положения.
— Если вы с отцом в чем-то сошлись во мнениях, это только доказывает, что это — полный абсурд, — пробормотала Санди.
Габриэла осуждающе нахмурилась.
— Милое мое дитя, всем абсолютно очевидно, что вы с Дэмионом безумно страдаете друг без друга. Однако вы оба так упрямы, что не хотите признаваться в своих чувствах, поэтому мы решили, что мне надо снова свести вас вместе. Как сказал Ричард, если уж вы намерены страдать, так почему бы вам не делать это рядом. Лично я не одобряю браков — это ужасно скучное учреждение, — но вы с Дэмионом разделяете эти странные взгляды на верность и преданность и совместную жизнь до самой смерти. Мы с Ричардом подумали, что вы идеально подходите друг другу.
Габриэла помолчала, словно размышляя над странностью желания всю жизнь состоять в браке с одним и тем же человеком. Видимо, такая картина была для нее удивительной и совершенно непостижимой, так что она только пожала плечами.
— Ричард считает, что вам следует пожениться как можно скорее. Он утверждает, что с тех пор, как Дэмион тебя встретил, он ни одного дня не мог нормально работать.
Санди процедила сквозь зубы:
— Я не стану выходить замуж за Дэмиона ради того, чтобы съемки очередного фильма отца уложились в сроки.
— Конечно, не станешь, — согласилась Габриэла. — Ты выйдешь за него замуж потому, что ты его любишь. — Она встала, разглаживая мягкие складки на платье. — Мы с твоим отцом отчаянно заняты, но мы постарались изменить свои планы, чтобы освободить следующий четверг и присутствовать на вашей свадьбе.
Дэмион пристально посмотрел на Габриэлу.
— Почему вы считаете, что Санди в меня влюблена? — отрывисто спросил он.
— Потому что она моя дочь, — ответствовала Габриэла с раздражающе снисходительной улыбкой. — Но если ты сомневаешься в моих словах, Дэмион, спроси ее сам. Может, она удивит тебя своим ответом.
Габриэла Барини грациозно направилась к двери.
— Мне пора идти. Ричард прислал за мной лимузин. Мы встречаемся за ленчем, чтобы решить, где лучше провести церемонию. Естественно, мы не хотим, чтобы день вашей свадьбы был испорчен толпами репортеров. Мы с Ричардом решили, что вы предпочтете скромную церемонию.
Санди вскочила с кушетки.
— Я в последний раз повторяю, мама: никакой свадьбы не будет! У нас с Дэмионом нет абсолютно ничего общего! Ничего!