Ханна закусила губу. Если бы ей довелось быть одной из женщин Хема, что бы она сделала по-другому? Сумела бы она сохранить любовь Хема, чего ни Хэдли, ни Марте, ни Паулине, ни Мэри по разным причинам сделать не удалось? Может быть, как коллега-писатель, не претендующий на сравнение, как делала Марта, а только в качестве помощника она смогла бы разбудить художника и любовника в Хеме. Возможно, благодаря своей собственной страсти, таланту и увлечению спортом она бы помогла Папе оживить разные стороны его личности, которые порой так разрушающе противоречили друг другу. Было очень приятно об этом думать.
– Наверное, это было очень интересно, – смущенно заметила Ханна, – жить со знаменитым писателем такого масштаба. – При этих словах она едва не поморщилась: такими наигранными они прозвучали.
Мэри только покачала головой:
– Конечно. Я пришла к выводу, что существуют два типа людей. Есть люди, которые восхищаются Папой как личностью, тем как романтично и экзотично он прожил свою жизнь, сколько энергии в нее вложил. И есть еще другие, вроде Ричарда, которые сидят в помещении и пишут обо всей этой прозе, написанной Папой. Есть люди, которые наслаждаются словами, другие впадают в одержимость. – Она закурила сигарету и продолжила: – Я скажу вам, что означает жить с таким писателем: это во многом проясняет для тебя написанное. – Мэри улыбнулась Ричарду. Ханна наблюдала, пытаясь охарактеризовать выражение ее лица – скорее, расчетливое.
Ханна неуверенно улыбнулась. Она определенно понимала, что брак с Ричардом во многом изменил ее собственное отношение к писательству, причем не всегда в лучшую сторону. Хотела ли Мэри сказать, что жизнь с Хемом сделало ремесло писателя вроде как меньше? Подобное влияние на беллетриста постоянного общения с ученым – одно дело; но что, если близость с Хемингуэем могла повлиять на отношение человека к художественной литературе? Ну, это просто ужасная мысль. Ханна сказала:
– Что вы имеете в виду?
– Папа любил как художник, – объяснила Мэри. – Все – малейшая деталь и поступок – были направлены на творчество. Если вы живете как художник, само искусство является отростком прожитой жизни. Оно рождается легко, как все, что делает человек, как простое ремесло. Если бы Папа был здесь сейчас, он потратил бы несколько минут на то, чтобы послушать вас и присмотреться к вам, и получил бы все, что нужно, чтобы написать скетч, уловив все ваши особенности. Я это знаю, видела не раз. Черт, я влияла на его работу в этом смысле, причем довольно часто. Скармливала Эрнесту материал, устраивая нашу совместную жизнь так, чтобы он потом смог использовать это в своих книгах. Сейчас я вам покажу, как это можно было сделать.
Подмигнув, Мэри взяла со стола блокнот и ручку и принялась писать.
Ханна внимательно следила за вдовой. Мэри писала в манере, напомнившей Ханне ее собственный стиль сочинительства – быстро и решительно, без фальстартов или неуверенности. Мэри атаковала страницу. Интересно, подумала Ханна, что, черт побери, эта женщина может писать с такой скоростью и уверенностью.
Ханна взглянула на Ричарда. У него был неуверенный и обеспокоенный вид. То, что сейчас происходило, явно не совпадало с мнением о Мэри, которого придерживался Ричард. Это, вне сомнений, было чем-то новым и эзотерическим для Ричарда и не вписывалось в его представление о вдове. Мэри же продолжала быстро писать, иногда посмеиваясь над чем-то в ее собственном сочинении.
Раздался дверной звонок. Мэри, сияя, но не улыбнувшись, подмигнула и сказала:
– Это наверняка Гектор.
Она внезапно смяла свой экспромт и швырнула бумажный шар в корзину. В корзину он не попал и остался лежать на полу, подвергая Ханну танталовым мукам. Но как беременной женщине наклониться и незаметно поднять комок бумаги? Ханна смотрела на бумагу, лежащую у кресла Мэри, и покусывала губу.
Что, черт возьми, было накарябано на этих листках?
– Гектор? Ласситер? Детективщик? – изумился Ричард.
– Только, ради бога, не называйте так Лассо в лицо, – попросила Мэри. – Автор криминальных романов, так ему больше понравится. На самом деле он все больше и больше становится просто беллетристом, у которого в романах случаются преступления. У него болезнь Папы, но не вздумайте сказать ему, что это мои слова. – Она подмигнула профессору и добавила: – Итак, вечеринка начинается! Лучше начать смешивать напитки, Ричард.
– Что вы подразумевали под «болезнью»?
Она догадывалась, что Мэри хочет сказать, будто этот Ласситер постепенно выживает из ума, но Мэри сказала:
– Когда Гектор пишет, он не оставляет расстояния между собой и его произведением. Теперь между ним и его героями практически нет дистанции. Как у Папы в конце. Гектор пишет о писателях. Это постмодернистское дерьмо, как у Папы в «Райском саду». Но Гектор в порядке. К тому же этот сукин сын большой и красивый.
Ханна попробовала вспомнить мужчину, которого она видела накануне в гостинице, но встреча была мимолетной, и Ричард объяснил, кто он такой, только когда он исчез из вида.
Когда Ричард поднялся, чтобы выполнить распоряжение Мэри насчет напитков, Мэри наклонилась ближе к Ханне и тихо сказала:
– Дикки известил вас о том, что я хочу, чтобы вы помогали ему с книгой обо мне?
Ханна удивилась. Какого черта?
– Гм… нет, не говорил.
– Тогда помалкивайте, – сказала Мэри. – Я с ним сама справлюсь. Я хочу, чтобы вы работали над этой книгой вместе. Эти мужики-ученые способны думать только о Папе. Но вы? Вы будете меня защищать, я уверена. Вы будете действовать в моих интересах и проследите, чтобы ваш муж-ученый обошелся со мной справедливо.
Ханна не знала, что и сказать. Даже если бы ей и хотелось попытаться, Ричард никогда этого не допустит. Ханна улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Я занимаюсь только художественной литературой.
Мэри улыбнулась:
– Я так хочу. А сейчас, в моем положении, я могу получить все, что хочу.
Ричард
– Наверное, это было очень интересно, – смущенно заметила Ханна, – жить со знаменитым писателем такого масштаба. – При этих словах она едва не поморщилась: такими наигранными они прозвучали.
Мэри только покачала головой:
– Конечно. Я пришла к выводу, что существуют два типа людей. Есть люди, которые восхищаются Папой как личностью, тем как романтично и экзотично он прожил свою жизнь, сколько энергии в нее вложил. И есть еще другие, вроде Ричарда, которые сидят в помещении и пишут обо всей этой прозе, написанной Папой. Есть люди, которые наслаждаются словами, другие впадают в одержимость. – Она закурила сигарету и продолжила: – Я скажу вам, что означает жить с таким писателем: это во многом проясняет для тебя написанное. – Мэри улыбнулась Ричарду. Ханна наблюдала, пытаясь охарактеризовать выражение ее лица – скорее, расчетливое.
Ханна неуверенно улыбнулась. Она определенно понимала, что брак с Ричардом во многом изменил ее собственное отношение к писательству, причем не всегда в лучшую сторону. Хотела ли Мэри сказать, что жизнь с Хемом сделало ремесло писателя вроде как меньше? Подобное влияние на беллетриста постоянного общения с ученым – одно дело; но что, если близость с Хемингуэем могла повлиять на отношение человека к художественной литературе? Ну, это просто ужасная мысль. Ханна сказала:
– Что вы имеете в виду?
– Папа любил как художник, – объяснила Мэри. – Все – малейшая деталь и поступок – были направлены на творчество. Если вы живете как художник, само искусство является отростком прожитой жизни. Оно рождается легко, как все, что делает человек, как простое ремесло. Если бы Папа был здесь сейчас, он потратил бы несколько минут на то, чтобы послушать вас и присмотреться к вам, и получил бы все, что нужно, чтобы написать скетч, уловив все ваши особенности. Я это знаю, видела не раз. Черт, я влияла на его работу в этом смысле, причем довольно часто. Скармливала Эрнесту материал, устраивая нашу совместную жизнь так, чтобы он потом смог использовать это в своих книгах. Сейчас я вам покажу, как это можно было сделать.
Подмигнув, Мэри взяла со стола блокнот и ручку и принялась писать.
Ханна внимательно следила за вдовой. Мэри писала в манере, напомнившей Ханне ее собственный стиль сочинительства – быстро и решительно, без фальстартов или неуверенности. Мэри атаковала страницу. Интересно, подумала Ханна, что, черт побери, эта женщина может писать с такой скоростью и уверенностью.
Ханна взглянула на Ричарда. У него был неуверенный и обеспокоенный вид. То, что сейчас происходило, явно не совпадало с мнением о Мэри, которого придерживался Ричард. Это, вне сомнений, было чем-то новым и эзотерическим для Ричарда и не вписывалось в его представление о вдове. Мэри же продолжала быстро писать, иногда посмеиваясь над чем-то в ее собственном сочинении.
Раздался дверной звонок. Мэри, сияя, но не улыбнувшись, подмигнула и сказала:
– Это наверняка Гектор.
Она внезапно смяла свой экспромт и швырнула бумажный шар в корзину. В корзину он не попал и остался лежать на полу, подвергая Ханну танталовым мукам. Но как беременной женщине наклониться и незаметно поднять комок бумаги? Ханна смотрела на бумагу, лежащую у кресла Мэри, и покусывала губу.
Что, черт возьми, было накарябано на этих листках?
– Гектор? Ласситер? Детективщик? – изумился Ричард.
– Только, ради бога, не называйте так Лассо в лицо, – попросила Мэри. – Автор криминальных романов, так ему больше понравится. На самом деле он все больше и больше становится просто беллетристом, у которого в романах случаются преступления. У него болезнь Папы, но не вздумайте сказать ему, что это мои слова. – Она подмигнула профессору и добавила: – Итак, вечеринка начинается! Лучше начать смешивать напитки, Ричард.
– Что вы подразумевали под «болезнью»?
Она догадывалась, что Мэри хочет сказать, будто этот Ласситер постепенно выживает из ума, но Мэри сказала:
– Когда Гектор пишет, он не оставляет расстояния между собой и его произведением. Теперь между ним и его героями практически нет дистанции. Как у Папы в конце. Гектор пишет о писателях. Это постмодернистское дерьмо, как у Папы в «Райском саду». Но Гектор в порядке. К тому же этот сукин сын большой и красивый.
Ханна попробовала вспомнить мужчину, которого она видела накануне в гостинице, но встреча была мимолетной, и Ричард объяснил, кто он такой, только когда он исчез из вида.
Когда Ричард поднялся, чтобы выполнить распоряжение Мэри насчет напитков, Мэри наклонилась ближе к Ханне и тихо сказала:
– Дикки известил вас о том, что я хочу, чтобы вы помогали ему с книгой обо мне?
Ханна удивилась. Какого черта?
– Гм… нет, не говорил.
– Тогда помалкивайте, – сказала Мэри. – Я с ним сама справлюсь. Я хочу, чтобы вы работали над этой книгой вместе. Эти мужики-ученые способны думать только о Папе. Но вы? Вы будете меня защищать, я уверена. Вы будете действовать в моих интересах и проследите, чтобы ваш муж-ученый обошелся со мной справедливо.
Ханна не знала, что и сказать. Даже если бы ей и хотелось попытаться, Ричард никогда этого не допустит. Ханна улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Я занимаюсь только художественной литературой.
Мэри улыбнулась:
– Я так хочу. А сейчас, в моем положении, я могу получить все, что хочу.
Ричард
Тяжелые, решительные шаги по лестнице. Ричард заметил длинную тень на полу, и затем из-за угла появился по-голливудски красивый, стильно одетый пожилой мужчина.
Гектор Ласситер был чисто выбрит, седеющие волосы зачесаны назад. На нем были черные брюки и туфли, а также свободная спортивная куртка в мелкую косую клетку поверх кремовой рубашки, расстегнутой у ворота, – харизмы хоть отбавляй. Ричард смотрел, как на Ласситера смотрит Ханна. И подумал – ублюдок…
Профессор потряс головой, сейчас он действительно в этом нуждался. Черт… Ричард очень пожалел, что стоял. Ласситер был по меньшей мере на пару дюймов его выше, рядом с ним Ричард казался карликом.
Гектор Ласситер был чисто выбрит, седеющие волосы зачесаны назад. На нем были черные брюки и туфли, а также свободная спортивная куртка в мелкую косую клетку поверх кремовой рубашки, расстегнутой у ворота, – харизмы хоть отбавляй. Ричард смотрел, как на Ласситера смотрит Ханна. И подумал – ублюдок…
Профессор потряс головой, сейчас он действительно в этом нуждался. Черт… Ричард очень пожалел, что стоял. Ласситер был по меньшей мере на пару дюймов его выше, рядом с ним Ричард казался карликом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента