Страница:
Австралию Виктория отвергла. И встала.
– Вдруг вы что-нибудь услышите… Только проезд туда, больше мне ничего не надо. – И, удовлетворяя любопытство во взоре мисс Спенсер, с ходу выдала объяснение: – У меня там… м-м-м… родные. И я слышала, там легко устроиться на хорошую работу. Надо только как-то доехать.
«Да, – повторила самой себе Виктория, выйдя из Бюро по трудоустройству при Святом Гилдрике. – Надо как-то доехать».
А тут еще, к ее досаде, как всегда бывает, когда чем-то заняты мысли, все словно сговорились постоянно напоминать ей о Багдаде.
В вечерней газете, которую она купила, в маленькой заметке сообщалось, что известный археолог профессор Понсфут Джонс приступил к раскопкам древнего города Мурика, в ста двадцати милях от Багдада. А на другой странице – объявление о пароходной линии на Басру (а оттуда поездом до Багдада, Мосула[38] и далее). Когда она доставала чулки из комода, в газете, выстилавшей дно ящика, оказалось что-то напечатано про учащуюся молодежь в Багдаде. В кинотеатре по соседству шел «Багдадский вор». А в витрине дорогого и ученого книжного магазина, на которую она всегда по пути бросала взгляд, была выставлена книга «Новое жизнеописание Харуна-ар-Рашида, Багдадского халифа».
Весь мир словно только и думал, что о Багдаде. А ведь еще сегодня, примерно до без четверти два, сама Виктория ни о каком Багдаде, можно сказать, знать ничего не знала и, уж конечно, не помышляла.
Виды на то, чтобы попасть в Багдад, были крайне неблагоприятные, но Виктория, конечно, отступаться не собиралась. Она обладала деятельным умом и придерживалась оптимистического убеждения, что, если чего-то сильно захотеть, всегда найдется способ добиться цели.
Вечер ушел на составление списка возможных подходов. Он имел такой вид:
Сунуться в Министерство иностранных дел?
Опубликовать объявление?
Обратиться в Иракское представительство?
А что, если попробовать фирмы, торгующие финиками?
Или пароходные компании?
Британский совет?
Информационное бюро Селфриджа?
«Гражданские консультации»?
Ни один вариант, увы, нельзя было признать обнадеживающим. И Виктория приписала еще одну строчку: Как-нибудь исхитриться раздобыть сто фунтов?
2
Глава 5
– Вдруг вы что-нибудь услышите… Только проезд туда, больше мне ничего не надо. – И, удовлетворяя любопытство во взоре мисс Спенсер, с ходу выдала объяснение: – У меня там… м-м-м… родные. И я слышала, там легко устроиться на хорошую работу. Надо только как-то доехать.
«Да, – повторила самой себе Виктория, выйдя из Бюро по трудоустройству при Святом Гилдрике. – Надо как-то доехать».
А тут еще, к ее досаде, как всегда бывает, когда чем-то заняты мысли, все словно сговорились постоянно напоминать ей о Багдаде.
В вечерней газете, которую она купила, в маленькой заметке сообщалось, что известный археолог профессор Понсфут Джонс приступил к раскопкам древнего города Мурика, в ста двадцати милях от Багдада. А на другой странице – объявление о пароходной линии на Басру (а оттуда поездом до Багдада, Мосула[38] и далее). Когда она доставала чулки из комода, в газете, выстилавшей дно ящика, оказалось что-то напечатано про учащуюся молодежь в Багдаде. В кинотеатре по соседству шел «Багдадский вор». А в витрине дорогого и ученого книжного магазина, на которую она всегда по пути бросала взгляд, была выставлена книга «Новое жизнеописание Харуна-ар-Рашида, Багдадского халифа».
Весь мир словно только и думал, что о Багдаде. А ведь еще сегодня, примерно до без четверти два, сама Виктория ни о каком Багдаде, можно сказать, знать ничего не знала и, уж конечно, не помышляла.
Виды на то, чтобы попасть в Багдад, были крайне неблагоприятные, но Виктория, конечно, отступаться не собиралась. Она обладала деятельным умом и придерживалась оптимистического убеждения, что, если чего-то сильно захотеть, всегда найдется способ добиться цели.
Вечер ушел на составление списка возможных подходов. Он имел такой вид:
Сунуться в Министерство иностранных дел?
Опубликовать объявление?
Обратиться в Иракское представительство?
А что, если попробовать фирмы, торгующие финиками?
Или пароходные компании?
Британский совет?
Информационное бюро Селфриджа?
«Гражданские консультации»?
Ни один вариант, увы, нельзя было признать обнадеживающим. И Виктория приписала еще одну строчку: Как-нибудь исхитриться раздобыть сто фунтов?
2
По причине титанического напряжения ума с вечера или из-за подсознательной радости, что не надо торопиться к девяти на работу, но факт таков, что утром Виктория проспала. Проснулась в пять минут одиннадцатого, сразу же выскочила из постели и бросилась одеваться. Когда она раздирала гребешком свои буйные кудри, раздался телефонный звонок.
Она протянула руку и подняла трубку.
Послышался безумно взволнованный голос мисс Спенсер:
– Слава богу, что застала вас, милочка. Потрясающее совпадение.
– Да-да? – нетерпеливо воскликнула Виктория.
– Говорю вам, просто удивительное совпадение. Некто миссис Гамильтон Клиппс должна через три дня ехать в Багдад, но сломала руку, ей нужен кто-то, чтобы помогать в дороге, я сразу же позвонила вам. Не знаю, может быть, конечно, она обратилась и в другие агентства…
– Уже еду, – сказала Виктория. – Куда это?
– В «Савой».
– И как, вы сказали, ее дурацкая фамилия? Трипс?
– Клиппс, милочка. Как клипсы, только через два «п», уж не знаю почему. Правда, она американка, – добавила мисс Спенсер, словно этим все объяснялось.
– Миссис Клиппс. «Савой».
– Мистер и миссис Гамильтон Клиппс. Собственно, звонил муж.
– Вы ангел, – сказала Виктория. – До свидания.
Она второпях почистила на себе костюм, которому, мелькнула у нее мысль, не грех бы выглядеть хоть чуточку поприличнее, еще раз причесалась, чтобы волосы лежали по возможности гладко в согласии с образом заботливой сиделки и бывалой путешественницы. Потом достала рекомендательное письмо мистера Гринхольца, просмотрела еще раз и покачала головой.
Нет, тут требуется что-то более убедительное, сказала себе Виктория.
На автобусе № 19 она доехала до Грин-парка[39] и вошла в отель «Ритц».[40] Одного взгляда, брошенного через плечо дамы, читавшей в автобусе газету, Виктории оказалось достаточно. Она пересекла вестибюль, прошла в почтовый салон и написала себе на гербовой бумаге «Ритца» весьма похвальную характеристику от имени леди Синтии Брэдбери, которая, как сообщалось в газете, только что отбыла из Великобритании в Восточную Африку. «…Незаменима во время болезни, – не поскупилась на похвалу себе Виктория, – и вообще весьма умелая во всех отношениях…»
Затем, выйдя из «Ритца», она перешла на другую сторону, прошла по Албермаль-стрит до отеля «Болдертон», где, как известно, останавливаются высшие церковные иерархи и старые провинциальные барыни.
Здесь почерком помельче, с аккуратными греческими эпсилонами, Виктория написала себе рекомендацию от епископа Ллангоуского.
Снарядившись таким образом, она села в автобус № 9 и приехала в «Савой». Дежурному за стойкой сообщила, что она из Агентства Святого Гилдрика и ей нужна миссис Гамильтон Клиппс. Тот потянулся было к телефону, но взглянул куда-то за ее спину и сказал:
– Вон мистер Гамильтон Клиппс.
Мистер Гамильтон Клиппс оказался необыкновенно долговязым и тощим американцем с седыми волосами, добрым выражением лица и медленной, раздельной манерой речи.
Виктория назвала ему свое имя и сослалась на Святого Гилдрика.
– Конечно, конечно, мисс Джонс, пойдемте скорее наверх к миссис Клиппс. Она еще в номере. По-моему, она как раз беседует с одной девушкой, но, возможно, та уже ушла.
Сердце Виктории охватил холодный ужас. Неужели теперь, когда цель так близка, все сорвется?
Они поднялись в лифте на четвертый этаж. Когда они шагали по коридору, выстланному мягкой ковровой дорожкой, вдруг открылась дверь одного номера, из нее вышла молодая женщина и двинулась им навстречу. У Виктории возникло фантастическое ощущение, что это идет она сама. Наверно, из-за костюма, сказала она себе, как раз вот в таком отлично сшитом костюме ей сейчас хотелось бы быть. «И размер бы мне подошел. Мы с ней одинаковые. Прямо хоть сдери с нее», – думала Виктория, впав в первобытное женское дикарство.
Молодая женщина прошла мимо. Бархатная шляпка, сильно сдвинутая набок, почти скрывала ее лицо, но мистер Гамильтон Клиппс все равно обернулся ей вслед и недоуменно пробормотал:
– Ну и ну! Кто бы мог подумать? Анна Шееле!
Виктории он объяснил:
– Простите меня, мисс Джонс. Я очень удивился, так как узнал молодую особу, которую всего неделю назад видел в Нью-Йорке, она секретарь одного из наших крупнейших международных банкиров…
Говоря это, он остановился перед дверью. Ключ торчал в замке. Мистер Гамильтон Клиппс коротко постучал, открыл дверь и пропустил Викторию вперед.
Миссис Гамильтон Клиппс сидела у окна в кресле с высокой спинкой. При их появлении она вскочила. Это была востроглазая, маленькая женщина, похожая на птицу. Правая рука у нее была в гипсе.
Супруг представил ей Викторию.
– Такая неприятность! – чуть не всхлипывая, залепетала миссис Клиппс. – У нас уже все путешествие спланировано, расписано по дням, и в Лондоне мы так интересно проводили время, и билет мне уже куплен. Я, мисс Джонс, еду в Ирак в гости к замужней дочери. Мы не виделись почти два года. И надо же мне было упасть – понимаете, я оступилась на лестнице в Вестминстерском аббатстве[41] – и вот пожалуйста. Меня тут же отвезли в больницу, кость вправили, наложили гипс, и ничего бы страшного. Но понимаете, я совсем беспомощна, и как в таком виде ехать, просто не представляю. А у Джорджа как раз совершенно неотложные дела, ближайшие три недели, самое малое, он не может тронуться с места. Он предложил мне взять с собой медсестру для ухода, но дело в том, что там, когда я приеду на место, мне медсестра не понадобится, все необходимое может сделать моя Сэди, и, значит, пришлось бы оплатить сестре еще и обратную дорогу, вот я и решила, обзвоню агентства, может, кто-то захочет поехать со мной просто за билет в одну сторону.
– Я не то чтобы специалистка по уходу за больными, – сказала Виктория таким тоном, чтобы быть понятой в противоположном смысле. – Но опыт у меня есть. – Она достала рекомендации. – Я больше года была в услужении у леди Синтии Брэдбери. А если нужно заниматься перепиской и выполнять секретарские обязанности, то я несколько месяцев проработала дядиной секретаршей. Мой дядя – епископ Ллангоуский, – скромно пояснила она.
– О, так у вас дядя – епископ. Надо же, как интересно.
Виктория увидела, что произвела на супругов Гамильтон Клиппс большое впечатление. (Еще бы! Зря, что ли, она трудилась?)
Миссис Гамильтон Клиппс передала обе рекомендации мужу.
– По-моему, это просто чудо, – набожно произнесла она. – Перст судьбы. Это Господь внял молитвам.
«Вот именно», – подумала про себя Виктория.
– Вас там ждет место, мисс Джонс, или вы едете к родным? – спросила миссис Гамильтон Клиппс.
Обеспечивая себя второпях рекомендательными письмами, Виктория упустила из виду, что нужно еще придумать, зачем ей понадобилось в Багдад. Теперь, застигнутая врасплох, она вынуждена была импровизировать на месте. Ей припомнилась заметка из вчерашней газеты.
– У меня там дядя, – объявила она. – Профессор Понсфут Джонс.
– Вот как? Археолог?
– Да. – У Виктории мелькнула на минуту мысль: мало одного знаменитого дяди, так еще и второй! – Я страшно интересуюсь его работой, но, конечно, у меня нет специального образования, поэтому не может быть и речи, чтобы экспедиция оплатила мне дорогу. Они и так стеснены в средствах. Но если мне удастся доехать своим ходом, то там я смогу к ним присоединиться и принять участие.
– Как интересно, – сказал мистер Гамильтон Клиппс. – Для археологов Месопотамия[42] – золотое дно.
– Мой дядя-епископ, к сожалению, сейчас в Шотландии, – извинилась Виктория перед миссис Гамильтон Клиппс. – Но я могу вам дать телефон его секретарши. Она в настоящее время находится в Лондоне. Пимлико восемь семьдесят шесть девяносто три, добавочный – Фулемский дворец.[43] Она там будет весь день, начиная с… (Виктория покосилась на каминные часы) с одиннадцати тридцати и до вечера, так что вы можете позвонить и справиться обо мне.
– Конечно, конечно… – начала было миссис Клиппс. Но муж перебил ее:
– У нас ведь времени в обрез. Твой самолет послезавтра. А у вас есть паспорт, мисс Джонс?
– Есть. – Слава богу, что в прошлом году она ездила на экскурсию во Францию и срок паспорта еще не вышел. – Я его на всякий случай захватила.
– Вот это по-деловому! – одобрил мистер Клиппс. Похоже, что другая кандидатка, если она поначалу и имела какие-то шансы, теперь сошла с дорожки. Виктория со своими рекомендациями, с двумя знаменитыми дядями и с паспортом наготове одержала над нею решительную победу.
– Нужно успеть получить все визы, – сказал мистер Клиппс, беря у нее паспорт. – Я поехал в «Америкен-экспресс»[44] к нашему другу мистеру Берджену, он все устроит. Хорошо бы вы заглянули еще раз сегодня после обеда, поставите подписи где понадобится.
Виктория согласилась заглянуть еще раз.
Едва только дверь за ней закрылась, как за дверью раздался голос миссис Гамильтон Клиппс:
– Какая милая, искренняя девушка. Нам необыкновенно повезло.
У Виктории хватило совести покраснеть.
Она со всех ног бросилась домой и до вечера просидела у телефона, готовая отвечать изысканным тоном епископской секретарши, если миссис Клиппс все-таки вздумает навести о ней справки. Но, видно, под приятным впечатлением от ее искренности, миссис Клиппс решила не вдаваться в мелочи. В конце концов, Викторию нанимали только в качестве дорожной компаньонки и всего на каких-то несколько дней.
В свой срок все бумаги были заполнены и подписаны, визы получены, и Виктория последнюю ночь перед вылетом провела в «Савое», чтобы помочь миссис Клиппс к семи часам утра собраться, прибыть вовремя на городскую автостанцию и оттуда – в аэропорт Хитроу.[45]
Она протянула руку и подняла трубку.
Послышался безумно взволнованный голос мисс Спенсер:
– Слава богу, что застала вас, милочка. Потрясающее совпадение.
– Да-да? – нетерпеливо воскликнула Виктория.
– Говорю вам, просто удивительное совпадение. Некто миссис Гамильтон Клиппс должна через три дня ехать в Багдад, но сломала руку, ей нужен кто-то, чтобы помогать в дороге, я сразу же позвонила вам. Не знаю, может быть, конечно, она обратилась и в другие агентства…
– Уже еду, – сказала Виктория. – Куда это?
– В «Савой».
– И как, вы сказали, ее дурацкая фамилия? Трипс?
– Клиппс, милочка. Как клипсы, только через два «п», уж не знаю почему. Правда, она американка, – добавила мисс Спенсер, словно этим все объяснялось.
– Миссис Клиппс. «Савой».
– Мистер и миссис Гамильтон Клиппс. Собственно, звонил муж.
– Вы ангел, – сказала Виктория. – До свидания.
Она второпях почистила на себе костюм, которому, мелькнула у нее мысль, не грех бы выглядеть хоть чуточку поприличнее, еще раз причесалась, чтобы волосы лежали по возможности гладко в согласии с образом заботливой сиделки и бывалой путешественницы. Потом достала рекомендательное письмо мистера Гринхольца, просмотрела еще раз и покачала головой.
Нет, тут требуется что-то более убедительное, сказала себе Виктория.
На автобусе № 19 она доехала до Грин-парка[39] и вошла в отель «Ритц».[40] Одного взгляда, брошенного через плечо дамы, читавшей в автобусе газету, Виктории оказалось достаточно. Она пересекла вестибюль, прошла в почтовый салон и написала себе на гербовой бумаге «Ритца» весьма похвальную характеристику от имени леди Синтии Брэдбери, которая, как сообщалось в газете, только что отбыла из Великобритании в Восточную Африку. «…Незаменима во время болезни, – не поскупилась на похвалу себе Виктория, – и вообще весьма умелая во всех отношениях…»
Затем, выйдя из «Ритца», она перешла на другую сторону, прошла по Албермаль-стрит до отеля «Болдертон», где, как известно, останавливаются высшие церковные иерархи и старые провинциальные барыни.
Здесь почерком помельче, с аккуратными греческими эпсилонами, Виктория написала себе рекомендацию от епископа Ллангоуского.
Снарядившись таким образом, она села в автобус № 9 и приехала в «Савой». Дежурному за стойкой сообщила, что она из Агентства Святого Гилдрика и ей нужна миссис Гамильтон Клиппс. Тот потянулся было к телефону, но взглянул куда-то за ее спину и сказал:
– Вон мистер Гамильтон Клиппс.
Мистер Гамильтон Клиппс оказался необыкновенно долговязым и тощим американцем с седыми волосами, добрым выражением лица и медленной, раздельной манерой речи.
Виктория назвала ему свое имя и сослалась на Святого Гилдрика.
– Конечно, конечно, мисс Джонс, пойдемте скорее наверх к миссис Клиппс. Она еще в номере. По-моему, она как раз беседует с одной девушкой, но, возможно, та уже ушла.
Сердце Виктории охватил холодный ужас. Неужели теперь, когда цель так близка, все сорвется?
Они поднялись в лифте на четвертый этаж. Когда они шагали по коридору, выстланному мягкой ковровой дорожкой, вдруг открылась дверь одного номера, из нее вышла молодая женщина и двинулась им навстречу. У Виктории возникло фантастическое ощущение, что это идет она сама. Наверно, из-за костюма, сказала она себе, как раз вот в таком отлично сшитом костюме ей сейчас хотелось бы быть. «И размер бы мне подошел. Мы с ней одинаковые. Прямо хоть сдери с нее», – думала Виктория, впав в первобытное женское дикарство.
Молодая женщина прошла мимо. Бархатная шляпка, сильно сдвинутая набок, почти скрывала ее лицо, но мистер Гамильтон Клиппс все равно обернулся ей вслед и недоуменно пробормотал:
– Ну и ну! Кто бы мог подумать? Анна Шееле!
Виктории он объяснил:
– Простите меня, мисс Джонс. Я очень удивился, так как узнал молодую особу, которую всего неделю назад видел в Нью-Йорке, она секретарь одного из наших крупнейших международных банкиров…
Говоря это, он остановился перед дверью. Ключ торчал в замке. Мистер Гамильтон Клиппс коротко постучал, открыл дверь и пропустил Викторию вперед.
Миссис Гамильтон Клиппс сидела у окна в кресле с высокой спинкой. При их появлении она вскочила. Это была востроглазая, маленькая женщина, похожая на птицу. Правая рука у нее была в гипсе.
Супруг представил ей Викторию.
– Такая неприятность! – чуть не всхлипывая, залепетала миссис Клиппс. – У нас уже все путешествие спланировано, расписано по дням, и в Лондоне мы так интересно проводили время, и билет мне уже куплен. Я, мисс Джонс, еду в Ирак в гости к замужней дочери. Мы не виделись почти два года. И надо же мне было упасть – понимаете, я оступилась на лестнице в Вестминстерском аббатстве[41] – и вот пожалуйста. Меня тут же отвезли в больницу, кость вправили, наложили гипс, и ничего бы страшного. Но понимаете, я совсем беспомощна, и как в таком виде ехать, просто не представляю. А у Джорджа как раз совершенно неотложные дела, ближайшие три недели, самое малое, он не может тронуться с места. Он предложил мне взять с собой медсестру для ухода, но дело в том, что там, когда я приеду на место, мне медсестра не понадобится, все необходимое может сделать моя Сэди, и, значит, пришлось бы оплатить сестре еще и обратную дорогу, вот я и решила, обзвоню агентства, может, кто-то захочет поехать со мной просто за билет в одну сторону.
– Я не то чтобы специалистка по уходу за больными, – сказала Виктория таким тоном, чтобы быть понятой в противоположном смысле. – Но опыт у меня есть. – Она достала рекомендации. – Я больше года была в услужении у леди Синтии Брэдбери. А если нужно заниматься перепиской и выполнять секретарские обязанности, то я несколько месяцев проработала дядиной секретаршей. Мой дядя – епископ Ллангоуский, – скромно пояснила она.
– О, так у вас дядя – епископ. Надо же, как интересно.
Виктория увидела, что произвела на супругов Гамильтон Клиппс большое впечатление. (Еще бы! Зря, что ли, она трудилась?)
Миссис Гамильтон Клиппс передала обе рекомендации мужу.
– По-моему, это просто чудо, – набожно произнесла она. – Перст судьбы. Это Господь внял молитвам.
«Вот именно», – подумала про себя Виктория.
– Вас там ждет место, мисс Джонс, или вы едете к родным? – спросила миссис Гамильтон Клиппс.
Обеспечивая себя второпях рекомендательными письмами, Виктория упустила из виду, что нужно еще придумать, зачем ей понадобилось в Багдад. Теперь, застигнутая врасплох, она вынуждена была импровизировать на месте. Ей припомнилась заметка из вчерашней газеты.
– У меня там дядя, – объявила она. – Профессор Понсфут Джонс.
– Вот как? Археолог?
– Да. – У Виктории мелькнула на минуту мысль: мало одного знаменитого дяди, так еще и второй! – Я страшно интересуюсь его работой, но, конечно, у меня нет специального образования, поэтому не может быть и речи, чтобы экспедиция оплатила мне дорогу. Они и так стеснены в средствах. Но если мне удастся доехать своим ходом, то там я смогу к ним присоединиться и принять участие.
– Как интересно, – сказал мистер Гамильтон Клиппс. – Для археологов Месопотамия[42] – золотое дно.
– Мой дядя-епископ, к сожалению, сейчас в Шотландии, – извинилась Виктория перед миссис Гамильтон Клиппс. – Но я могу вам дать телефон его секретарши. Она в настоящее время находится в Лондоне. Пимлико восемь семьдесят шесть девяносто три, добавочный – Фулемский дворец.[43] Она там будет весь день, начиная с… (Виктория покосилась на каминные часы) с одиннадцати тридцати и до вечера, так что вы можете позвонить и справиться обо мне.
– Конечно, конечно… – начала было миссис Клиппс. Но муж перебил ее:
– У нас ведь времени в обрез. Твой самолет послезавтра. А у вас есть паспорт, мисс Джонс?
– Есть. – Слава богу, что в прошлом году она ездила на экскурсию во Францию и срок паспорта еще не вышел. – Я его на всякий случай захватила.
– Вот это по-деловому! – одобрил мистер Клиппс. Похоже, что другая кандидатка, если она поначалу и имела какие-то шансы, теперь сошла с дорожки. Виктория со своими рекомендациями, с двумя знаменитыми дядями и с паспортом наготове одержала над нею решительную победу.
– Нужно успеть получить все визы, – сказал мистер Клиппс, беря у нее паспорт. – Я поехал в «Америкен-экспресс»[44] к нашему другу мистеру Берджену, он все устроит. Хорошо бы вы заглянули еще раз сегодня после обеда, поставите подписи где понадобится.
Виктория согласилась заглянуть еще раз.
Едва только дверь за ней закрылась, как за дверью раздался голос миссис Гамильтон Клиппс:
– Какая милая, искренняя девушка. Нам необыкновенно повезло.
У Виктории хватило совести покраснеть.
Она со всех ног бросилась домой и до вечера просидела у телефона, готовая отвечать изысканным тоном епископской секретарши, если миссис Клиппс все-таки вздумает навести о ней справки. Но, видно, под приятным впечатлением от ее искренности, миссис Клиппс решила не вдаваться в мелочи. В конце концов, Викторию нанимали только в качестве дорожной компаньонки и всего на каких-то несколько дней.
В свой срок все бумаги были заполнены и подписаны, визы получены, и Виктория последнюю ночь перед вылетом провела в «Савое», чтобы помочь миссис Клиппс к семи часам утра собраться, прибыть вовремя на городскую автостанцию и оттуда – в аэропорт Хитроу.[45]
Глава 5
Лодка, два дня назад вышедшая в плаванье из тростниковых болот, неспешно спускалась по Шат-эль-Арабу.[46] Течение было сильное, и старику-лодочнику почти не приходилось трудиться. Движения его были легки и ритмичны, глаза полузакрыты. Он едва слышно, почти шепотом, напевал заунывную арабскую песню.
Бессчетное множество раз спускался Абдул Сулейман из рода жителей болот по реке до Басры. В лодке с ним был еще один человек, чье обличье представляло собой обычную для нынешних времен грустную смесь черт западных и восточных. Поверх длинного полосатого балахона – старая армейская гимнастерка, грязная и изодранная. Концы линялого красного шарфа заправлены за пазуху. На голове – благородный арабский платок кефийя в черно-белую шашечку, придерживаемый черным шелковым обручем-агалом. Взгляд рассеянный, невидящий, устремлен вдаль поверх береговой дамбы. Временами этот человек подхватывал песню лодочника, принимался тянуть в унисон, не раскрывая рта. Обычная фигура, каких тысячи среди болот Месопотамии. И ничто не говорило о том, что он англичанин и везет с собой секретный груз, который влиятельные деятели чуть не всех стран мира стремятся перехватить и уничтожить, а заодно и его самого.
Мысль его дремотно перебирала события прошедших недель. Засада в горах. Ледяной холод на заснеженном перевале. Караван верблюдов. Четверо суток пешего хода через пустыню вместе с двумя бродячими кинодемонстраторами, таскающими с собой «волшебный ящик», в котором они показывают увеличенные фотоизображения. Несколько дней в черном шатре. Переходы с кочевниками племени унейза, его старыми друзьями. Трудности. Опасности. Раз за разом удавалось просачиваться сквозь сети, растянутые специально, чтобы выловить и остановить его.
«Генри Кармайкл. Английский агент. Возраст около тридцати. Волосы каштановые, глаза темные, рост пять футов[47] десять дюймов. Владеет арабским, курдским, персидским, армянским, хинди, турецким и многими горскими диалектами. Пользуется расположением кочевых племен. Опасен».
Кармайкл родился в Кашгаре,[48] где его отец был государственным служащим. Ребенком он уже лопотал на нескольких языках и диалектах – его няньки, а позднее слуги принадлежали ко многим различным племенам. У него были друзья во всех диких углах Среднего Востока.
Но в городах связи иногда подводили его. Теперь, приближаясь к Басре, он понимал, что настал критический этап его миссии. Предстояло снова очутиться в цивилизованной зоне. Конечной его целью был Багдад, но он рассудил, что туда лучше попасть кружным путем. Во всех населенных пунктах Ирака для него были заранее, за много месяцев, тщательно подготовлены явки. Какую из них он изберет, чтобы «вынырнуть», предоставлялось на его усмотрение. Руководящие инстанции не получали от него никаких вестей, даже косвенных. Так оно было вернее. Самый простой план возвращения – на самолете, ожидающем в условленном месте, – провалился, как он лично, впрочем, и ожидал. Условленное место оказалось известно его врагам. Утечка информации! Вечно эта убийственная, эта необъяснимая утечка!
Ощущение опасности росло. Он чувствовал кожей, что в Басре, в двух шагах от спасения, угроза будет больше, чем в самых отчаянных переплетах в пути. Проиграть теперь, на последнем витке, – он даже и мысли такой не мог допустить.
Размеренно работая веслами, старый араб пробормотал, не поворачивая головы:
– Приближается время, сын мой. Пусть Аллах дарует тебе благополучие.
– Не задерживайся в городе, отец. Возвращайся в болота. Я не хочу, чтобы ты пострадал.
– Это уж какова будет воля Аллаха. Все в его руках.
– Ин ша Алла, – повторил младший.
На мгновенье ему мучительно захотелось тоже быть сыном Востока. Чтобы не беспокоиться об успехе или провале, не просчитывать опять и опять возможности и варианты, не спрашивать себя: все ли продумано и предусмотрено? А положиться на Всеблагого, Всеведущего – авось, ин ша Алла, удастся исполнить задуманное.
Произнося эти слова, он уже удовлетворенно ощутил, как к нему в душу нисходят покой и покорность року, свойственные жителям здешних краев. Через несколько минут ему предстоит покинуть свое укрытие – лодку и выйти на улицы большого города, бросить вызов стерегущим глазам. Чтобы исполнить задуманное, нужно иметь не только облик, но и жизнеощущение настоящего араба.
Лодка, скользя, свернула в поперечную протоку. Здесь стояли, причаленные, речные суденышки всевозможных видов, и подходили все новые и новые, с возвышенными, изогнутыми носами, с блеклой, выцветшей краской на бортах, – зрелище прямо венецианское. Сотни таких местных гондол, одна подле другой.
Старик негромко произнес:
– Время пришло. Тебя здесь ждут?
– О да, у меня все подготовлено. Пришел срок нам расстаться.
– Да сделает Аллах ровными твои пути и да приумножит Он годы твоей жизни!
Кармайкл подобрал полосатый подол и зашагал вверх по скользким каменным ступеням.
Вокруг него шла обычная пристаньская жизнь. Сидели на корточках у лотков мальчишки – продавцы апельсинов. Сверкали на солнце липкие квадраты пряников и леденцы, развевались подвязанные к палкам сапожные шнурки, лежали мотки резинки, дешевые гребенки. Мимо задумчиво шествовали покупатели, смачно сплевывая под ноги и машинально пощелкивая четками. По противоположному тротуару, где размещались магазины и банки, торопились деловитые молодые эфенди[49] в европейских костюмах с фиолетовым отливом. Были среди них и европейцы, и англичане, и иностранцы. Никто не выказал ни малейшего интереса к тому, что еще один какой-то араб среди полусотни ему подобных вышел из лодки и поднялся на набережную.
Кармайкл шел не торопясь и осматриваясь вокруг с правдоподобным детским любопытством. По временам он, как все, отхаркивался в меру громко и сплевывал, чтобы не выделяться. И дважды высморкался с помощью пальцев.
Так под видом прибывшего в большой город жителя дикой глубинки он дошел до моста через канал, перешел на тот берег и спустился на базарную площадь.
Здесь все было шум и движение. Сын кочевников, бойко расталкивая других, устремился через площадь. В толпе пробирались нагруженные ослы, погонщики зычно орали: «Балек-балек!..» Вездесущие визгливые ребятишки затевали возню или бегали за европейцами и требовательно клянчили милостыню: «Бакшиш, мадам, бакшиш! Мескин-мескин!..»[50]
Здесь равно выставлялись на продажу товары и Запада и Востока. Алюминиевые сковороды, кружки, миски и чайники, медная посуда с чеканным узором, серебряные изделия из Амары, дешевые наручные часы, эмалированные бидоны, персидские вышивки и пестрые коврики. Окованные медью сундуки из Кувейта, ношеные пиджаки и брюки и детские вязаные кофточки. Стеганые покрывала местной работы, разрисованные стеклянные лампы, горы глиняных кувшинов и горшков. Дешевая продукция цивилизованного мира вперемешку с изделиями местных промыслов.
Все нормально, все как обычно. После долгих странствий по диким местам шум и суета города были Кармайклу непривычны, но не было ничего такого, что не соответствовало бы ожиданиям: ни фальшивой ноты в общем хоре, ни подозрительного интереса к его персоне. И тем не менее чутьем человека, за которым уже не один год охотятся, он все сильнее и сильнее ощущал смутную тревогу, улавливал вокруг себя какую-то опасность. Ничего определенного. Никто на него не взглянул. Никто, он был почти на сто процентов уверен, не шел за ним, не держал его под наблюдением. И все-таки он хоть и смутно, но чувствовал угрозу.
Он свернул в темный проход между рядами, потом еще раз направо, потом налево. Здесь среди ларьков были ворота подворья. Он открыл калитку и очутился на широком дворе. Вокруг, по периметру, теснились лавчонки. Кармайкл направился к одной из них, где висели овчинные полушубки, какие носят на севере. Он стал их придирчиво перебирать и разглядывать. Хозяин в это время угощал кофеем статного бородатого покупателя в зеленой чалме – знак того, что он – хаджи, то есть побывал в Мекке.
Кармайкл стоял рядом и щупал полушубок.
– Беш хаза? – спросил он.
– Семь динаров.[51]
– Дорого.
Хаджи спросил:
– Так ты доставишь ковры ко мне на подворье?
– Можешь не сомневаться, – ответил купец. – Ты уезжаешь завтра?
– Да, в Кербелу.[52] Прямо с восходом солнца.
– Кербела – моя родина, – сказал Кармайкл. – Пятнадцать лет я не видел гробницу Хуссейна.
– Кербела – священный город, – кивнул хаджи.
Лавочник бросил Кармайклу через плечо:
– Там во внутреннем помещении есть полушубки подешевле.
– Мне нужен белый полушубок, северный.
– Есть у меня, вон в той комнате.
Лавочник указал на дверь в задней стене.
Все прошло по условленному сценарию – обычный разговор, какой можно услышать в любое время на любом базаре, – но в определенной последовательности были произнесены парольные слова: «Кербела» и «белый полушубок».
Только один раз, по пути в глубь лавки к задней двери, Кармайкл поднял голову и взглянул на лавочника – и сразу убедился, что это не тот человек, которого он ожидал увидеть. Он встречался с тем человеком лишь однажды, но память на лица у него была безошибочная. Сходство имелось, и заметное, но это был не он.
Кармайкл остановился. И спросил с легким недоумением:
– А где же Салах Гассан?
– Салах Гассан – это мой брат. Он умер три дня назад. Все его дела перешли ко мне.
Да, возможно, что это его брат. Сходство большое. И возможно, что брат тоже состоит на службе в департаменте. Все отзывы были правильные, это бесспорно. Но в полутемное заднее помещение Кармайкл вошел еще настороженнее. Здесь на полках тоже лежали товары – кофейники, сахарные щипцы из меди и бронзы, старинное персидское серебро, вороха вышивок, сложенные бурнусы, эмалированные дамаскские подносы, кофейные сервизы.
Белый полушубок, аккуратно свернутый, лежал отдельно, на низком столике. Кармайкл подошел, поднял его. Снизу была сложена европейская одежда – слегка поношенный, но модный деловой костюм. В нагрудном кармане пиджака – бумажник с документами и деньгами. В лавку вошел неизвестный араб. А выйдет и отправится на заранее назначенные деловые свидания некий мистер Уолтер Вильямсе, служащий фирмы «Кросс и K°, импортеры и пароходные агенты». Существовал на свете и настоящий мистер Уолтер Вильямсе, тут все надежно, – респектабельный и заслуженный бизнесмен. Со вздохом облегчения Кармайкл начал расстегивать свою драную армейскую гимнастерку. Все в порядке.
Если бы оружием был избран револьвер, это было бы концом миссии Кармайкла. Но у ножа есть свои преимущества, в первую голову – бесшумность.
На полке перед глазами Кармайкла стоял большой пузатый медный кофейник, этот кофейник был недавно начищен до блеска по заказу одного американского туриста, который должен был за ним зайти. Сверкнувший нож отразился в его выпуклой блестящей поверхности – отразилась вся картина, искаженная, но достаточно четкая. Человек, выскользнувший из-за занавески у Кармайкла за спиной; длинный кривой нож, который он только что достал из-под полы. Еще миг – и этот нож вонзился бы Кармайклу в спину.
Кармайкл резко обернулся. Одним молниеносным ударом снизу уложил подкравшегося человека. Нож перелетел через всю комнату. Кармайкл сразу же выпрямился, переступил через лежащего, пробежал через торговое помещение – мелькнуло злобно-изумленное лицо лавочника и недоумевающая физиономия важного хаджи. И вот он уже снова на людной базарной площади, праздно расхаживает взад-вперед, ибо в этой стране спешить – значит выделяться среди толпы.
Бессчетное множество раз спускался Абдул Сулейман из рода жителей болот по реке до Басры. В лодке с ним был еще один человек, чье обличье представляло собой обычную для нынешних времен грустную смесь черт западных и восточных. Поверх длинного полосатого балахона – старая армейская гимнастерка, грязная и изодранная. Концы линялого красного шарфа заправлены за пазуху. На голове – благородный арабский платок кефийя в черно-белую шашечку, придерживаемый черным шелковым обручем-агалом. Взгляд рассеянный, невидящий, устремлен вдаль поверх береговой дамбы. Временами этот человек подхватывал песню лодочника, принимался тянуть в унисон, не раскрывая рта. Обычная фигура, каких тысячи среди болот Месопотамии. И ничто не говорило о том, что он англичанин и везет с собой секретный груз, который влиятельные деятели чуть не всех стран мира стремятся перехватить и уничтожить, а заодно и его самого.
Мысль его дремотно перебирала события прошедших недель. Засада в горах. Ледяной холод на заснеженном перевале. Караван верблюдов. Четверо суток пешего хода через пустыню вместе с двумя бродячими кинодемонстраторами, таскающими с собой «волшебный ящик», в котором они показывают увеличенные фотоизображения. Несколько дней в черном шатре. Переходы с кочевниками племени унейза, его старыми друзьями. Трудности. Опасности. Раз за разом удавалось просачиваться сквозь сети, растянутые специально, чтобы выловить и остановить его.
«Генри Кармайкл. Английский агент. Возраст около тридцати. Волосы каштановые, глаза темные, рост пять футов[47] десять дюймов. Владеет арабским, курдским, персидским, армянским, хинди, турецким и многими горскими диалектами. Пользуется расположением кочевых племен. Опасен».
Кармайкл родился в Кашгаре,[48] где его отец был государственным служащим. Ребенком он уже лопотал на нескольких языках и диалектах – его няньки, а позднее слуги принадлежали ко многим различным племенам. У него были друзья во всех диких углах Среднего Востока.
Но в городах связи иногда подводили его. Теперь, приближаясь к Басре, он понимал, что настал критический этап его миссии. Предстояло снова очутиться в цивилизованной зоне. Конечной его целью был Багдад, но он рассудил, что туда лучше попасть кружным путем. Во всех населенных пунктах Ирака для него были заранее, за много месяцев, тщательно подготовлены явки. Какую из них он изберет, чтобы «вынырнуть», предоставлялось на его усмотрение. Руководящие инстанции не получали от него никаких вестей, даже косвенных. Так оно было вернее. Самый простой план возвращения – на самолете, ожидающем в условленном месте, – провалился, как он лично, впрочем, и ожидал. Условленное место оказалось известно его врагам. Утечка информации! Вечно эта убийственная, эта необъяснимая утечка!
Ощущение опасности росло. Он чувствовал кожей, что в Басре, в двух шагах от спасения, угроза будет больше, чем в самых отчаянных переплетах в пути. Проиграть теперь, на последнем витке, – он даже и мысли такой не мог допустить.
Размеренно работая веслами, старый араб пробормотал, не поворачивая головы:
– Приближается время, сын мой. Пусть Аллах дарует тебе благополучие.
– Не задерживайся в городе, отец. Возвращайся в болота. Я не хочу, чтобы ты пострадал.
– Это уж какова будет воля Аллаха. Все в его руках.
– Ин ша Алла, – повторил младший.
На мгновенье ему мучительно захотелось тоже быть сыном Востока. Чтобы не беспокоиться об успехе или провале, не просчитывать опять и опять возможности и варианты, не спрашивать себя: все ли продумано и предусмотрено? А положиться на Всеблагого, Всеведущего – авось, ин ша Алла, удастся исполнить задуманное.
Произнося эти слова, он уже удовлетворенно ощутил, как к нему в душу нисходят покой и покорность року, свойственные жителям здешних краев. Через несколько минут ему предстоит покинуть свое укрытие – лодку и выйти на улицы большого города, бросить вызов стерегущим глазам. Чтобы исполнить задуманное, нужно иметь не только облик, но и жизнеощущение настоящего араба.
Лодка, скользя, свернула в поперечную протоку. Здесь стояли, причаленные, речные суденышки всевозможных видов, и подходили все новые и новые, с возвышенными, изогнутыми носами, с блеклой, выцветшей краской на бортах, – зрелище прямо венецианское. Сотни таких местных гондол, одна подле другой.
Старик негромко произнес:
– Время пришло. Тебя здесь ждут?
– О да, у меня все подготовлено. Пришел срок нам расстаться.
– Да сделает Аллах ровными твои пути и да приумножит Он годы твоей жизни!
Кармайкл подобрал полосатый подол и зашагал вверх по скользким каменным ступеням.
Вокруг него шла обычная пристаньская жизнь. Сидели на корточках у лотков мальчишки – продавцы апельсинов. Сверкали на солнце липкие квадраты пряников и леденцы, развевались подвязанные к палкам сапожные шнурки, лежали мотки резинки, дешевые гребенки. Мимо задумчиво шествовали покупатели, смачно сплевывая под ноги и машинально пощелкивая четками. По противоположному тротуару, где размещались магазины и банки, торопились деловитые молодые эфенди[49] в европейских костюмах с фиолетовым отливом. Были среди них и европейцы, и англичане, и иностранцы. Никто не выказал ни малейшего интереса к тому, что еще один какой-то араб среди полусотни ему подобных вышел из лодки и поднялся на набережную.
Кармайкл шел не торопясь и осматриваясь вокруг с правдоподобным детским любопытством. По временам он, как все, отхаркивался в меру громко и сплевывал, чтобы не выделяться. И дважды высморкался с помощью пальцев.
Так под видом прибывшего в большой город жителя дикой глубинки он дошел до моста через канал, перешел на тот берег и спустился на базарную площадь.
Здесь все было шум и движение. Сын кочевников, бойко расталкивая других, устремился через площадь. В толпе пробирались нагруженные ослы, погонщики зычно орали: «Балек-балек!..» Вездесущие визгливые ребятишки затевали возню или бегали за европейцами и требовательно клянчили милостыню: «Бакшиш, мадам, бакшиш! Мескин-мескин!..»[50]
Здесь равно выставлялись на продажу товары и Запада и Востока. Алюминиевые сковороды, кружки, миски и чайники, медная посуда с чеканным узором, серебряные изделия из Амары, дешевые наручные часы, эмалированные бидоны, персидские вышивки и пестрые коврики. Окованные медью сундуки из Кувейта, ношеные пиджаки и брюки и детские вязаные кофточки. Стеганые покрывала местной работы, разрисованные стеклянные лампы, горы глиняных кувшинов и горшков. Дешевая продукция цивилизованного мира вперемешку с изделиями местных промыслов.
Все нормально, все как обычно. После долгих странствий по диким местам шум и суета города были Кармайклу непривычны, но не было ничего такого, что не соответствовало бы ожиданиям: ни фальшивой ноты в общем хоре, ни подозрительного интереса к его персоне. И тем не менее чутьем человека, за которым уже не один год охотятся, он все сильнее и сильнее ощущал смутную тревогу, улавливал вокруг себя какую-то опасность. Ничего определенного. Никто на него не взглянул. Никто, он был почти на сто процентов уверен, не шел за ним, не держал его под наблюдением. И все-таки он хоть и смутно, но чувствовал угрозу.
Он свернул в темный проход между рядами, потом еще раз направо, потом налево. Здесь среди ларьков были ворота подворья. Он открыл калитку и очутился на широком дворе. Вокруг, по периметру, теснились лавчонки. Кармайкл направился к одной из них, где висели овчинные полушубки, какие носят на севере. Он стал их придирчиво перебирать и разглядывать. Хозяин в это время угощал кофеем статного бородатого покупателя в зеленой чалме – знак того, что он – хаджи, то есть побывал в Мекке.
Кармайкл стоял рядом и щупал полушубок.
– Беш хаза? – спросил он.
– Семь динаров.[51]
– Дорого.
Хаджи спросил:
– Так ты доставишь ковры ко мне на подворье?
– Можешь не сомневаться, – ответил купец. – Ты уезжаешь завтра?
– Да, в Кербелу.[52] Прямо с восходом солнца.
– Кербела – моя родина, – сказал Кармайкл. – Пятнадцать лет я не видел гробницу Хуссейна.
– Кербела – священный город, – кивнул хаджи.
Лавочник бросил Кармайклу через плечо:
– Там во внутреннем помещении есть полушубки подешевле.
– Мне нужен белый полушубок, северный.
– Есть у меня, вон в той комнате.
Лавочник указал на дверь в задней стене.
Все прошло по условленному сценарию – обычный разговор, какой можно услышать в любое время на любом базаре, – но в определенной последовательности были произнесены парольные слова: «Кербела» и «белый полушубок».
Только один раз, по пути в глубь лавки к задней двери, Кармайкл поднял голову и взглянул на лавочника – и сразу убедился, что это не тот человек, которого он ожидал увидеть. Он встречался с тем человеком лишь однажды, но память на лица у него была безошибочная. Сходство имелось, и заметное, но это был не он.
Кармайкл остановился. И спросил с легким недоумением:
– А где же Салах Гассан?
– Салах Гассан – это мой брат. Он умер три дня назад. Все его дела перешли ко мне.
Да, возможно, что это его брат. Сходство большое. И возможно, что брат тоже состоит на службе в департаменте. Все отзывы были правильные, это бесспорно. Но в полутемное заднее помещение Кармайкл вошел еще настороженнее. Здесь на полках тоже лежали товары – кофейники, сахарные щипцы из меди и бронзы, старинное персидское серебро, вороха вышивок, сложенные бурнусы, эмалированные дамаскские подносы, кофейные сервизы.
Белый полушубок, аккуратно свернутый, лежал отдельно, на низком столике. Кармайкл подошел, поднял его. Снизу была сложена европейская одежда – слегка поношенный, но модный деловой костюм. В нагрудном кармане пиджака – бумажник с документами и деньгами. В лавку вошел неизвестный араб. А выйдет и отправится на заранее назначенные деловые свидания некий мистер Уолтер Вильямсе, служащий фирмы «Кросс и K°, импортеры и пароходные агенты». Существовал на свете и настоящий мистер Уолтер Вильямсе, тут все надежно, – респектабельный и заслуженный бизнесмен. Со вздохом облегчения Кармайкл начал расстегивать свою драную армейскую гимнастерку. Все в порядке.
Если бы оружием был избран револьвер, это было бы концом миссии Кармайкла. Но у ножа есть свои преимущества, в первую голову – бесшумность.
На полке перед глазами Кармайкла стоял большой пузатый медный кофейник, этот кофейник был недавно начищен до блеска по заказу одного американского туриста, который должен был за ним зайти. Сверкнувший нож отразился в его выпуклой блестящей поверхности – отразилась вся картина, искаженная, но достаточно четкая. Человек, выскользнувший из-за занавески у Кармайкла за спиной; длинный кривой нож, который он только что достал из-под полы. Еще миг – и этот нож вонзился бы Кармайклу в спину.
Кармайкл резко обернулся. Одним молниеносным ударом снизу уложил подкравшегося человека. Нож перелетел через всю комнату. Кармайкл сразу же выпрямился, переступил через лежащего, пробежал через торговое помещение – мелькнуло злобно-изумленное лицо лавочника и недоумевающая физиономия важного хаджи. И вот он уже снова на людной базарной площади, праздно расхаживает взад-вперед, ибо в этой стране спешить – значит выделяться среди толпы.