Страница:
После этого Томми попрощался, пообещав, что подумает. Миссис Перенья сопровождала его до самых ворот и всю дорогу говорила, не закрывая рта, и всячески кокетничала, нагнав на Томми страху. Вообще-то она была на свой лад недурна собой. Интересно, какой она национальности? Не англичанка, это ясно. Фамилия испанская или португальская, но это, должно быть, по мужу. Возможно, что она ирландка, правда, по выговору не скажешь, но тогда хоть понятно, откуда эта горячность и говорливость.
В конце концов условились, что мистер Медоуз завтра же въезжает.
Свой приезд Томми подгадал к шести часам. Миссис Перенья вышла встречать его в переднюю, быстро отдала ряд распоряжений насчет его багажа прислуге, которая, по-идиотски разинув рот, глазела на нового постояльца, а его повела в общую комнату, именуемую салоном.
– У меня правило – всегда представлять друг другу моих гостей, – улыбаясь во весь рот, твердо объявила миссис Перенья собравшимся там пяти постояльцам. – Это наш новый жилец мистер Медоуз. А это – миссис О'Рурк.
Женщина-гора с черными усами и блестящими глазками одарила его любезной улыбкой.
– Майор Блетчли.
Майор оценивающе оглядел Томми и слегка наклонил голову.
– Мистер фон Дейним.
Молодой голубоглазый блондин встал и чопорно поклонился.
– Мисс Минтон.
Старушка с крупными бусами на шее и с вязанием в руках улыбнулась и хихикнула.
– И миссис Бленкенсоп.
И эта вяжет. Она подняла темноволосую дурно причесанную голову от полуготового серо-зеленого подшлемника.
У Томми перехватило дух. Комната поплыла перед глазами.
Какая там миссис Бленкенсоп? Да это же Таппенс! Невероятно, быть не может, но это точно она, Таппенс, сидит в салоне «Сан-Суси» и как ни в чем не бывало вяжет свой подшлемник!
Она посмотрела ему в глаза вежливым, равнодушным взглядом незнакомого человека.
Томми восхитился.
Ну, Таппенс!
Глава 2
В конце концов условились, что мистер Медоуз завтра же въезжает.
Свой приезд Томми подгадал к шести часам. Миссис Перенья вышла встречать его в переднюю, быстро отдала ряд распоряжений насчет его багажа прислуге, которая, по-идиотски разинув рот, глазела на нового постояльца, а его повела в общую комнату, именуемую салоном.
– У меня правило – всегда представлять друг другу моих гостей, – улыбаясь во весь рот, твердо объявила миссис Перенья собравшимся там пяти постояльцам. – Это наш новый жилец мистер Медоуз. А это – миссис О'Рурк.
Женщина-гора с черными усами и блестящими глазками одарила его любезной улыбкой.
– Майор Блетчли.
Майор оценивающе оглядел Томми и слегка наклонил голову.
– Мистер фон Дейним.
Молодой голубоглазый блондин встал и чопорно поклонился.
– Мисс Минтон.
Старушка с крупными бусами на шее и с вязанием в руках улыбнулась и хихикнула.
– И миссис Бленкенсоп.
И эта вяжет. Она подняла темноволосую дурно причесанную голову от полуготового серо-зеленого подшлемника.
У Томми перехватило дух. Комната поплыла перед глазами.
Какая там миссис Бленкенсоп? Да это же Таппенс! Невероятно, быть не может, но это точно она, Таппенс, сидит в салоне «Сан-Суси» и как ни в чем не бывало вяжет свой подшлемник!
Она посмотрела ему в глаза вежливым, равнодушным взглядом незнакомого человека.
Томми восхитился.
Ну, Таппенс!
Глава 2
Томми сам не знал, как перетерпел тот вечер. На миссис Бленкенсоп он изо всех сил старался не смотреть. К ужину появились еще трое обитателей «Сан-Суси»: пожилая супружеская чета, мистер и миссис Кейли, и молодая мать, миссис Спрот, приехавшая со своей маленькой дочуркой из Лондона и явно тяготившаяся лигемптонской ссылкой. Ее место за столом оказалось рядом с Томми, и время от времени, взглядывая на него круглыми бесцветными глазами и слегка гнусавя, она спрашивала его мнения:
– Как по-вашему, ведь теперь уже не опасно, правда? Кажется, все уже едут обратно?
Прежде чем Томми смог ответить на ее бесхитростные вопросы, вмешалась старушка с бусами:
– А я считаю, когда у тебя ребенок, нельзя подвергать его опасности. Ваша миленькая Бетти. Да вы же никогда себе не простите, и ведь знаете, Гитлер сказал, что блицкриг против Англии вот-вот начнется, у них какой-то совершенно новый ядовитый газ, я слышала.
Майор Блетчли резко оборвал ее:
– Чепуху болтают насчет газов. Не станут они терять время на газы. Мощные фугасы и зажигательные бомбы. Так было и в Испании.
За столом завязался общий жаркий спор. Выделился высокий и самоуверенный голос Таппенс:
– Мой сын Дуглас считает…
«Дуглас, видите ли, – подумал Томми. – Что еще за Дуглас, хотелось бы мне знать?»
После ужина, торжественной трапезы из нескольких скудных и одинаково безвкусных блюд, все потянулись обратно в салон. Снова заработали спицы, и Томми был принужден выслушать длинный и невыносимо скучный рассказ майора Блетчли о жизни на северо-западной окраине Индии.
Молодой голубоглазый блондин, отвесив с порога небольшой общий поклон, удалился. Майор Блетчли тут же прервал свое повествование и многозначительно ткнул Томми в бок.
– Этот парень, что сейчас вышел. Видали? Беженец. Выбрался из Германии за месяц до начала войны.
– Так он немец?
– Да. И даже не еврей. Его отец схлопотал неприятности за критику нацистского режима. Двое братьев сидят там сейчас в концентрационных лагерях. А этот малый улизнул в последнюю минуту.
Тут новым постояльцем единолично завладел мистер Кейли и долго, подробно рассказывал ему о состоянии своего здоровья. Тема эта оказалась так увлекательна для самого рассказчика, что Томми удалось вырваться, только когда пора уже было идти спать.
На следующее утро Томми поднялся пораньше и вышел прогуляться по набережной. Он бодрым шагом дошел до мола и на обратном пути издалека увидел движущуюся навстречу знакомую фигуру. Когда они поровнялись, Томми приподнял шляпу.
– Доброе утро, – любезно проговорил он, – э-э… миссис Бленкенсоп, я не ошибся?
Поблизости никого не было, и Таппенс ответила:
– Доктор Ливингстон, с вашего позволения[15].
– Как, черт возьми, ты здесь очутилась, Таппенс? – недоуменно произнес Томми. – Чудеса, да и только, настоящие чудеса.
– Никакие не чудеса, а просто мозги.
– Твои мозги, ты имеешь в виду?
– Угадал. Ты и твой зазнайка мистер Грант! Будет он теперь у меня знать.
– Еще бы, – согласился Томми. – Нет, правда, Таппенс, объясни, пожалуйста, как это тебе удалось? Я умираю от любопытства.
– Очень просто. Как только Грант назвал мистера Картера, я сразу догадалась, о чем пойдет речь. Скучная канцелярская работа тут совершенно ни при чем. Но по его тону я поняла, что меня не пригласят. И тогда я решила взять дело в свои руки. Пошла за хересом, а сама забежала к Браунам и позвонила от них Морин. Велела ей позвонить нам, объяснила, что сказать. Она все выполнила точно – а голос у нее такой тонкий, пронзительный, на другом конце комнаты было слышно. Я тоже все представила как надо – изобразила досаду, озабоченность, что тут поделаешь, подруга в беде – и убежала. Вернее, громко хлопнула входной дверью, но осталась дома, пробралась на цыпочках в спальню и чуть-чуть приоткрыла дверь гостиной, ту, что за шкафом.
– И все слышала?
– До единого слова, – самодовольно подтвердила Таппенс.
Томми сказал с укоризной:
– А ведь и виду не подала.
– Еще чего. Хотела вас проучить. Тебя с этим твоим мистером Грантом.
– Я бы не сказал, что он мой мистер Грант, ну а проучить ты его конечно проучила.
– Мистер Картер никогда бы со мной так подло не обошелся. Я вижу, разведка теперь совсем не та, что была в наше время.
Томми торжественно предрек:
– Теперь, когда за дело снова взялись мы, она обретет прежнюю отличную форму. Но почему Бленкенсоп?
– А тебе что, не нравится?
– Странный какой-то выбор.
– Первое, что пришло в голову. И удобно для белья.
– Таппенс, что ты такое говоришь?
– Начинается на Б., дурень ты. Бересфорд на Б., и Бленкенсоп на Б. У меня на всем носильном белье вышита метка: «Б». Пруденс Бересфорд, или Патрисия Бленкенсоп. А вот ты почему выбрал Медоуз? Дурацкая фамилия.
– Ну, во-первых, у меня на кальсонах, слава богу, никаких букв нет. А во-вторых, не я выбирал. Мне было так сказано. Мистер Медоуз – почтенный джентльмен с безупречной биографией. Которую я выучил наизусть.
– Очень мило. Ну, и как, ты женат или холостой?
– Вдовец, – важно ответил Томми. – Моя жена умерла десять лет назад в Сингапуре[16].
– Почему в Сингапуре?
– Всем нам надо где-то умереть, и Сингапур – место не хуже прочих.
– Твоя правда. Вполне подходящее место для смерти. Я тоже вдова.
– А твой муж где умер?
– Какая разница? Наверно, в инвалидном доме. У меня такое подозрение, что он скончался от цирроза печени.
– Понятно. Больная тема. А как насчет твоего сына Дугласа?
– Дуглас служит во флоте.
– Это я вчера уже слышал.
– И у меня есть еще два сына: Реймонд в авиации и младшенький, Сирил, в территориальных войсках.
– А что, если кто-нибудь даст себе труд проверить всех этих воображаемых Бленкенсопов?
– Они не Бленкенсопы. Бленкенсоп – фамилия моего второго мужа. А первый был Хилл. В телефонной книге одними Хиллами заняты три страницы. Всех Хиллов проверить невозможно, даже если очень захочется.
Томми вздохнул.
– Твой всегдашний недостаток, Таппенс: ты обязательно перебарщиваешь. Два мужа, три сына. Слишком много. Ты запутаешься в мелочах и заврешься.
– Не заврусь. А сыновья, я думаю, мне могут пригодиться. Я же не на службе, как ты знаешь, я свободный художник. В это дело я ввязалась ради удовольствия и постараюсь получить его как можно больше.
– Понятно. – Томми мрачно добавил: – На мой взгляд, вся эта операция – вообще балаган.
– Почему это?
– Ну вот ты приехала в «Сан-Суси» раньше, чем я. Положа руку на сердце, ты можешь представить себе, что кто-нибудь из здешних постояльцев – на самом деле опасный вражеский агент?
Таппенс подумала и ответила:
– Да, действительно, в это трудно поверить. Конечно, есть этот молодой человек…
– Карл фон Дейним? Но ведь полиция проверяет всех беженцев?
– Наверно. Но как-то все же можно замаскироваться. Привлекательный молодой человек, между прочим.
– То есть, по-твоему, девушки будут выбалтывать ему секреты? Но какие девушки? Тут что-то не видно на горизонте генеральских и адмиральских дочек. Разве что он закрутит роман с командиром роты в Женском вспомогательном корпусе.
– Не надо так громко, Томми. Мы должны относиться к этому серьезно.
– Я и отношусь серьезно. Просто у меня такое ощущение, что мы ломимся не в ту дверь.
– Делать такой вывод пока рано, – решительно возразила Таппенс. – Тут вообще не может быть ничего само собой разумеющегося. Как насчет миссис Переньи?
– М-да, – немного подумав, отозвался Томми. – Миссис Перенья представляет интерес, я согласен.
– А как будет у нас с тобой? – спросила практичная Таппенс. – Как мы будем сотрудничать?
– Нас не должны слишком часто видеть вместе, – нахмурившись, сказал Томми.
– Да, нельзя показывать, что мы знакомы ближе, чем представляемся. Это будет провал. Нам необходимо выработать подходящий характер отношений. И по-моему, – да, я думаю, так: лучше всего подойдет преследование.
– Какое еще преследование?
– Как какое? Я преследую тебя. Ты всячески стараешься увильнуть, но как вежливому мужчине тебе это не всегда удается. У меня было два мужа, и теперь я подыскиваю третьего. А ты играешь роль вдовца, за которым идет охота. Время от времени я тебя где-нибудь настигаю: то ловлю в кафе, то встречаю на набережной. Все кругом хихикают и находят это очень забавным.
– Да, пожалуй, это подойдет, – согласился Томми.
Таппенс продолжала развивать свою мысль:
– Мужчина, за которым гоняется женщина, спокон веку служит предметом шуток. Так что грех этим не воспользоваться. Кто бы нас ни увидел вместе, всякий только ухмыльнется и скажет: «Посмотрите на этого горемыку Медоуза».
Томми вдруг сжал локоть жены.
– Смотри. Прямо впереди тебя.
У выхода с эспланады[17] стояли и разговаривали молодой человек и девушка. Оба казались поглощены разговором и никого не замечали вокруг. Таппенс тихо проговорила:
– Карл фон Дейним. А девушка, интересно, кто?
– Не знаю кто, но хороша, – отозвался Томми.
Таппенс кивнула. Ее внимательный взгляд скользнул по смуглому взволнованному лицу, по свитеру, плотно обтягивающему фигуру. Девушка горячо доказывала что-то. Карл фон Дейним главным образом слушал.
Таппенс пробормотала, не разжимая губ:
– Здесь, я думаю, мы с тобой расстанемся.
– Слушаюсь! – ответил Томми, повернулся и зашагал в обратном направлении.
В дальнем конце набережной ему повстречался майор Блетчли, посмотрел на него с подозрением и только потом буркнул:
– Доброе утро.
– Доброе утро.
– Вижу, вы как я, ранняя пташка, – заметил Блетчли.
– Привык за время службы на Востоке, – пояснил Томми. – Хоть и много лет прошло с той поры, но я по-прежнему встаю чуть свет.
– И правильно делаете, – похвалил его майор Блетчли. – Эти современные мужчины, глаза бы мои на них не смотрели, с утра горячая ванна, к завтраку спускаются в десять, если не позже. Не приходится удивляться, что немцы нас обставляют. Слабаки, мягкотелые, будто цуцики. Армия теперь совсем не та, что раньше. Солдат балуют и нежат, как малых детей, – грелку в постель, одеяльце подоткнуть. Безобразие! Черт знает что!
Томми прочувствованно покачал головой, и, ободренный этим, майор продолжал рассуждать:
– Дисциплина, вот что нам нужно! Дис-цип-лина. Без дисциплины невозможно победить в войне. А вы знаете, что некоторые из наших офицеров выходят на утреннюю поверку в пижамах? Так мне рассказывали. О какой победе может идти речь? В пижамах! Бог ты мой!
Мистер Медоуз, со своей стороны, позволил себе заметить, что да, теперь вообще гораздо хуже, чем было раньше.
– А все эта демократия, – мрачно отозвался Блетчли. – Надо же и меру знать. На мой взгляд, с демократией перегнули палку. Офицеры панибратствуют с солдатами, посещают одни и те же рестораны – куда это годится? И солдатам такое положение не нравится, Медоуз. Армия, она понимает. Армию не обманешь.
– Конечно, я сам в армейских делах не очень-то разбираюсь, – попытался было ввернуть мистер Медоуз, – я вообще-то…
Но майор Блетчли не дал договорить. Он быстро обернулся к нему и спросил:
– Участвовали в прошлой войне?
– Ну а как же.
– Я догадался. Выправку видно. Плечи развернуты. В каком полку?
– Пятый Корфуширский, – отчеканил Томми, вспомнив послужной список Медоуза.
– А-а, да-да, Салоники![18]
– Да.
– А я в Месопотамии[19].
Блетчли предался воспоминаниям. Томми вежливо слушал. Кончил Блетчли на гневной ноте:
– И думаете, они теперь намерены воспользоваться моим опытом? Нет, сэр. Я, видите ли, стар. Стар! Слышали вы что-нибудь подобное? Да я еще мог бы преподать кое-кому из этих щенков урок-другой.
– Например, чего на войне следует избегать, а? – сострил Томми.
– То есть как это?
По-видимому, чувство юмора не входило в число достоинств майора Блетчли. Он посмотрел на собеседника с подозрением. Томми поторопился сменить тему:
– Вы знаете что-нибудь про эту даму, как бишь ее?.. миссис… Бленкенсоп, кажется?
– Да, Бленкенсоп. Недурна собой, зубы крупноваты, а так ничего. Разговаривает слишком много. Хорошая женщина, но глупа. Нет, ничего о ней не знаю. Она всего два дня как поселилась в «Сан-Суси». А почему вы спрашиваете? – под конец осведомился майор.
Томми объяснил:
– Сейчас встретилась мне. Она что, всегда так рано выходит гулять?
– Понятия не имею. Женщины, как правило, не склонны к прогулкам до завтрака, слава богу.
– Аминь, – отозвался Томми. – Я не мастер вести до завтрака любезные беседы. Надеюсь, она не сочла меня грубым. Но мне было необходимо немного размяться.
Майор Блетчли полностью разделял такой взгляд.
– Я на вашей стороне, Медоуз. Вы совершенно правы. Женское общество хорошо на своем месте и в свое время, но никак не перед завтраком. – Тут он хихикнул. – Смотрите остерегитесь, старина. Она ведь вдова, имейте в виду.
– Вот как?
Майор игриво ткнул его локтем в бок.
– Мы-то с вами знаем, каковы они, вдовы. Двоих мужей она похоронила и теперь, по-моему, высматривает номер третий. Так что будьте начеку, Медоуз. Не теряйте бдительности. Мой вам совет.
В отличнейшем расположении духа майор сделал поворот кругом и энергично зашагал навстречу завтраку в пансионе «Сан-Суси».
Говорила девушка:
– Будь осторожен, Карл. Малейшее неверное движение, и…
Больше ничего услышать не удалось. Подозрительная фраза? Да. Но поддается и вполне невинному толкованию. Таппенс тихонько повернула и прошла мимо них еще раз. И снова до нее долетели слова:
– Эти самодовольные, подлые англичане…
Миссис Бленкенсоп чуть-чуть, самую малость вздернула брови. Карл фон Дейним – беженец, нашедший убежище и кров у англичан. Неразумно и неблагородно с его стороны слушать подобные речи и соглашаться.
Таппенс в третий раз повернула назад. Но молодые люди вдруг расстались, девушка перешла через улицу и углубилась внутрь квартала, а Карл фон Дейним зашагал навстречу Таппенс. Он, наверно, прошел бы мимо, не узнав ее, но она остановилась, показывая своим видом, что ожидает от него приветствия. Тогда он поспешно сдвинул каблуки и поклонился.
– Ах, доброе утро, мистер фон Дейним, я не ошиблась? – защебетала Таппенс. – Чудесная погода, правда?
– О да. Прекрасная.
Таппенс этим не ограничилась.
– Я не утерпела и вышла, – продолжала она лепетать. – Вообще я редко выхожу до завтрака, но в такое утро и когда неважно проведешь ночь, ведь на новом месте, бывает, плохо спится, я всегда говорю, нужно день-два, чтобы привыкнуть.
– Да, несомненно.
– И представьте, эта небольшая прогулка вернула мне аппетит. Я иду завтракать!
– Вы возвращаетесь в «Сан-Суси»? Если позволите, я пойду вместе с вами. – И он с серьезным видом зашагал подле Таппенс.
Она спросила:
– А вы тоже решили нагулять аппетит перед завтраком?
Он хмуро покачал головой.
– Нет, мой завтрак, я его уже съел. Сейчас я иду на работу.
– На работу?
– Я химик-исследователь.
«Ах, вот, оказывается, кто ты!» – подумала Таппенс, искоса бросив на него быстрый взгляд.
А Карл фон Дейним продолжал слегка надменным тоном:
– Я приехал в эту страну, спасаясь от нацистских преследований. У меня было мало денег и ни одного друга. Я стараюсь делать, что умею, чтобы приносить пользу.
Он не повернул к ней голову, а смотрел прямо перед собой, но чувствовалось, что он сильно взволнован. Таппенс неопределенно пробормотала:
– Конечно, конечно. Очень похвальное желание.
– Два моих брата находятся в концентрационных лагерях. Отец в лагере умер. Мать скончалась от горя и страха, – продолжал Карл фон Дейним.
«Каким ровным голосом он все это произносит, – подумала Таппенс, – словно выучил наизусть». Она еще раз украдкой покосилась на него – он смотрел прямо перед собой, и лицо его было бесстрастно.
Несколько шагов они прошли молча. Навстречу попались двое мужчин, один из них задержал взгляд на Карле, и Таппенс услышала, как он сказал своему спутнику:
– Видал? Ручаюсь, что этот парень – немец.
Лицо Карла фон Дейнима залила краска. Он вдруг потерял самообладание, сдерживаемые чувства вырвались наружу:
– Вы… Вы слышали? Вот они что говорят… Я…
– Милый мальчик, – Таппенс, сама не заметив, заговорила своим настоящим голосом, убежденно и сочувственно. – Не будьте глупцом. А чего бы вы хотели?
– То есть как? – обернулся он к ней с недоуменным видом.
– Вы беженец. Так принимайте все, что связано с этим положением. Вы остались живы, и это главное. Живы и на свободе. Что же до прочего, то поймите, это неизбежно. Наша страна воюет с Германией. А вы немец. – Таппенс неожиданно улыбнулась. – Нельзя же ожидать от каждого встречного и поперечного, вроде того, что сейчас прошел, чтобы он отличал, примитивно говоря, плохих немцев от хороших.
Их взгляды встретились. Ярко-голубые глаза Карла смотрели страдальчески. Но вот он тоже улыбнулся и сказал:
– Про индейцев когда-то, кажется, говорили, что хороший индеец – это мертвый индеец. – Он засмеялся. – А мне, чтобы быть хорошим немцем, надо не опоздать на работу. Извините. Позвольте откланяться.
И опять этот чопорный поклон. Таппенс смотрела вслед его удаляющейся фигуре. А потом сказала себе:
– Миссис Бленкенсоп, вы чуть было не дали большого маху. Впредь думайте, пожалуйста, только о деле. А теперь марш завтракать.
Входная дверь в пансион была открыта. Внутри миссис Перенья вела с кем-то пламенный разговор:
– И передай ему мое мнение насчет того маргарина, что он продал нам в прошлый раз. Ветчину возьмешь у Квиллерса, у них цена была на два пенса ниже. И смотри в оба, когда будешь выбирать капусту…
При виде входящей Таппенс, миссис Перенья прервала свои наставления.
– Ах, миссис Бленкенсоп, доброе утро, ранняя вы пташка! Вы еще не завтракали? Завтрак на столе. – И указала на свою собеседницу: – Моя дочь Шейла, вы ведь еще не знакомы? Она была в отъезде и возвратилась только вчера вечером.
Таппенс с любопытством взглянула вблизи на красивое, полное жизни девичье лицо. Лишенное давешнего трагизма, оно сейчас выражало лишь скуку и раздражение. «Моя дочь Шейла». Шейла Перенья, стало быть.
Пробормотав несколько любезных слов, Таппенс прошла в столовую. За столом до сих пор засиделись трое: миссис Спрот с дочуркой и широкоплечая миссис О'Рурк. Таппенс поздоровалась, и в ответ прозвучало громогласное, по-ирландски цветистое приветствие миссис О'Рурк, совершенно заглушившее тихий отклик миссис Спрот.
Старшая дама с жадным любопытством разглядывала Таппенс.
– Надо же, в такую рань, а вы уже с прогулки. Ничего нет лучше. Поди аппетит нагуляли чудесный.
Миссис Спрот кормила дочь.
– Попробуй, какой вкусный хлебушек с молочком, – приговаривала она, пытаясь просунуть ложку в ротик Бетти Спрот.
Та ловко уклонялась и вертела головой, устремив на Таппенс большие круглые глаза. Потом указала на новую тетю перемазанным в молоке пальчиком и произнесла нечто гортанное:
– Га-га, боч!
– Вы ей понравились! – объяснила миссис Спрот, с восхищением глядя на Таппенс, удостоившуюся такой монаршей милости. – Обычно она так дичится при посторонних.
– Боч! – повторила Бетти Спрот. – Каду… мехок, – торжественно объявила она.
– Что бы это такое могло значить? – поинтересовалась миссис О'Рурк.
– Она еще не очень понятно говорит, – оправдываясь, сказала миссис Спрот. – Ей ведь только-только пошел третий годок. Сейчас она все подряд называет «бош». Но зато она умеет говорить «мама», верно, моя хорошая?
Бетти обернулась к матери и произнесла, словно вынесла окончательный приговор:
– Кагл-бик.
– Они придумывают свой язык, милые малютки, – прогудела миссис О'Рурк. – Бетти, милочка, ну, теперь скажи «мама».
Бетти нахмурила лобик и с огромным усилием произнесла:
– На-тси[20].
– Ну, смотрите, как она старается! Ах ты моя хорошая!
Миссис О'Рурк встала из-за стола, свирепо улыбнулась малышке и тяжело, вперевалку пошла из столовой.
– Га-га-га! – довольно проговорила Бетти и стукнула ложкой по столу.
Таппенс с улыбкой спросила:
– А на самом деле что у нее значит «на-тси»?
Миссис Спрот покраснела и призналась:
– Боюсь, что так она говорит, когда ей кто-то или что-то не по вкусу.
– Я так и подумала, – кивнула Таппенс.
И обе женщины рассмеялись.
– Понимаете, – сказала миссис Спрот, – у миссис О'Рурк доброе сердце, но она производит довольно устрашающее впечатление, – этот ее бас, и борода, ну и вообще.
Бетти, склонив головку, промурлыкала новой тете что-то ласковое.
– А вы, миссис Бленкенсоп, ей понравились, – с легким ревнивым холодком в голосе повторила миссис Спрот.
Таппенс поторопилась сгладить неловкость.
– Маленьких всегда привлекает новое лицо, кто же этого не знает, – с улыбкой заметила она.
Дверь столовой отворилась, вошли майор Блетчли и Томми.
– Ах, мистер Медоуз, – сразу оживившись, кокетливо сказала Таппенс. – Видите, я вас обогнала. Первая пришла к финишу. Но кое-что от завтрака я для вас оставила.
И пальчиком указала ему на стул рядом с собой. Однако Томми, пробормотав какие-то невнятные слова благодарности, уселся у противоположного конца стола.
Бетти Спрот произнесла: «Пуфф!» – и обрызгала молоком майора Блетчли. На лице у него сразу появилось до глупости довольное выражение.
– А как сегодня поживает наша маленькая мисс Ку-ку? – просюсюкал он и выглянул из-за газеты.
Бетти зашлась от восторга.
Таппенс одолевали серьезные сомнения. «Наверно, какая-то ошибка, – думала она. – Не может быть, чтобы здесь, среди этих людей, творились черные дела. Это просто невозможно!»
Поверить, что в «Сан-Суси» располагается штаб пятой колонны, можно только имея вывернутые мозги, как у Белой королевы из «Алисы»[21].
– Как по-вашему, ведь теперь уже не опасно, правда? Кажется, все уже едут обратно?
Прежде чем Томми смог ответить на ее бесхитростные вопросы, вмешалась старушка с бусами:
– А я считаю, когда у тебя ребенок, нельзя подвергать его опасности. Ваша миленькая Бетти. Да вы же никогда себе не простите, и ведь знаете, Гитлер сказал, что блицкриг против Англии вот-вот начнется, у них какой-то совершенно новый ядовитый газ, я слышала.
Майор Блетчли резко оборвал ее:
– Чепуху болтают насчет газов. Не станут они терять время на газы. Мощные фугасы и зажигательные бомбы. Так было и в Испании.
За столом завязался общий жаркий спор. Выделился высокий и самоуверенный голос Таппенс:
– Мой сын Дуглас считает…
«Дуглас, видите ли, – подумал Томми. – Что еще за Дуглас, хотелось бы мне знать?»
После ужина, торжественной трапезы из нескольких скудных и одинаково безвкусных блюд, все потянулись обратно в салон. Снова заработали спицы, и Томми был принужден выслушать длинный и невыносимо скучный рассказ майора Блетчли о жизни на северо-западной окраине Индии.
Молодой голубоглазый блондин, отвесив с порога небольшой общий поклон, удалился. Майор Блетчли тут же прервал свое повествование и многозначительно ткнул Томми в бок.
– Этот парень, что сейчас вышел. Видали? Беженец. Выбрался из Германии за месяц до начала войны.
– Так он немец?
– Да. И даже не еврей. Его отец схлопотал неприятности за критику нацистского режима. Двое братьев сидят там сейчас в концентрационных лагерях. А этот малый улизнул в последнюю минуту.
Тут новым постояльцем единолично завладел мистер Кейли и долго, подробно рассказывал ему о состоянии своего здоровья. Тема эта оказалась так увлекательна для самого рассказчика, что Томми удалось вырваться, только когда пора уже было идти спать.
На следующее утро Томми поднялся пораньше и вышел прогуляться по набережной. Он бодрым шагом дошел до мола и на обратном пути издалека увидел движущуюся навстречу знакомую фигуру. Когда они поровнялись, Томми приподнял шляпу.
– Доброе утро, – любезно проговорил он, – э-э… миссис Бленкенсоп, я не ошибся?
Поблизости никого не было, и Таппенс ответила:
– Доктор Ливингстон, с вашего позволения[15].
– Как, черт возьми, ты здесь очутилась, Таппенс? – недоуменно произнес Томми. – Чудеса, да и только, настоящие чудеса.
– Никакие не чудеса, а просто мозги.
– Твои мозги, ты имеешь в виду?
– Угадал. Ты и твой зазнайка мистер Грант! Будет он теперь у меня знать.
– Еще бы, – согласился Томми. – Нет, правда, Таппенс, объясни, пожалуйста, как это тебе удалось? Я умираю от любопытства.
– Очень просто. Как только Грант назвал мистера Картера, я сразу догадалась, о чем пойдет речь. Скучная канцелярская работа тут совершенно ни при чем. Но по его тону я поняла, что меня не пригласят. И тогда я решила взять дело в свои руки. Пошла за хересом, а сама забежала к Браунам и позвонила от них Морин. Велела ей позвонить нам, объяснила, что сказать. Она все выполнила точно – а голос у нее такой тонкий, пронзительный, на другом конце комнаты было слышно. Я тоже все представила как надо – изобразила досаду, озабоченность, что тут поделаешь, подруга в беде – и убежала. Вернее, громко хлопнула входной дверью, но осталась дома, пробралась на цыпочках в спальню и чуть-чуть приоткрыла дверь гостиной, ту, что за шкафом.
– И все слышала?
– До единого слова, – самодовольно подтвердила Таппенс.
Томми сказал с укоризной:
– А ведь и виду не подала.
– Еще чего. Хотела вас проучить. Тебя с этим твоим мистером Грантом.
– Я бы не сказал, что он мой мистер Грант, ну а проучить ты его конечно проучила.
– Мистер Картер никогда бы со мной так подло не обошелся. Я вижу, разведка теперь совсем не та, что была в наше время.
Томми торжественно предрек:
– Теперь, когда за дело снова взялись мы, она обретет прежнюю отличную форму. Но почему Бленкенсоп?
– А тебе что, не нравится?
– Странный какой-то выбор.
– Первое, что пришло в голову. И удобно для белья.
– Таппенс, что ты такое говоришь?
– Начинается на Б., дурень ты. Бересфорд на Б., и Бленкенсоп на Б. У меня на всем носильном белье вышита метка: «Б». Пруденс Бересфорд, или Патрисия Бленкенсоп. А вот ты почему выбрал Медоуз? Дурацкая фамилия.
– Ну, во-первых, у меня на кальсонах, слава богу, никаких букв нет. А во-вторых, не я выбирал. Мне было так сказано. Мистер Медоуз – почтенный джентльмен с безупречной биографией. Которую я выучил наизусть.
– Очень мило. Ну, и как, ты женат или холостой?
– Вдовец, – важно ответил Томми. – Моя жена умерла десять лет назад в Сингапуре[16].
– Почему в Сингапуре?
– Всем нам надо где-то умереть, и Сингапур – место не хуже прочих.
– Твоя правда. Вполне подходящее место для смерти. Я тоже вдова.
– А твой муж где умер?
– Какая разница? Наверно, в инвалидном доме. У меня такое подозрение, что он скончался от цирроза печени.
– Понятно. Больная тема. А как насчет твоего сына Дугласа?
– Дуглас служит во флоте.
– Это я вчера уже слышал.
– И у меня есть еще два сына: Реймонд в авиации и младшенький, Сирил, в территориальных войсках.
– А что, если кто-нибудь даст себе труд проверить всех этих воображаемых Бленкенсопов?
– Они не Бленкенсопы. Бленкенсоп – фамилия моего второго мужа. А первый был Хилл. В телефонной книге одними Хиллами заняты три страницы. Всех Хиллов проверить невозможно, даже если очень захочется.
Томми вздохнул.
– Твой всегдашний недостаток, Таппенс: ты обязательно перебарщиваешь. Два мужа, три сына. Слишком много. Ты запутаешься в мелочах и заврешься.
– Не заврусь. А сыновья, я думаю, мне могут пригодиться. Я же не на службе, как ты знаешь, я свободный художник. В это дело я ввязалась ради удовольствия и постараюсь получить его как можно больше.
– Понятно. – Томми мрачно добавил: – На мой взгляд, вся эта операция – вообще балаган.
– Почему это?
– Ну вот ты приехала в «Сан-Суси» раньше, чем я. Положа руку на сердце, ты можешь представить себе, что кто-нибудь из здешних постояльцев – на самом деле опасный вражеский агент?
Таппенс подумала и ответила:
– Да, действительно, в это трудно поверить. Конечно, есть этот молодой человек…
– Карл фон Дейним? Но ведь полиция проверяет всех беженцев?
– Наверно. Но как-то все же можно замаскироваться. Привлекательный молодой человек, между прочим.
– То есть, по-твоему, девушки будут выбалтывать ему секреты? Но какие девушки? Тут что-то не видно на горизонте генеральских и адмиральских дочек. Разве что он закрутит роман с командиром роты в Женском вспомогательном корпусе.
– Не надо так громко, Томми. Мы должны относиться к этому серьезно.
– Я и отношусь серьезно. Просто у меня такое ощущение, что мы ломимся не в ту дверь.
– Делать такой вывод пока рано, – решительно возразила Таппенс. – Тут вообще не может быть ничего само собой разумеющегося. Как насчет миссис Переньи?
– М-да, – немного подумав, отозвался Томми. – Миссис Перенья представляет интерес, я согласен.
– А как будет у нас с тобой? – спросила практичная Таппенс. – Как мы будем сотрудничать?
– Нас не должны слишком часто видеть вместе, – нахмурившись, сказал Томми.
– Да, нельзя показывать, что мы знакомы ближе, чем представляемся. Это будет провал. Нам необходимо выработать подходящий характер отношений. И по-моему, – да, я думаю, так: лучше всего подойдет преследование.
– Какое еще преследование?
– Как какое? Я преследую тебя. Ты всячески стараешься увильнуть, но как вежливому мужчине тебе это не всегда удается. У меня было два мужа, и теперь я подыскиваю третьего. А ты играешь роль вдовца, за которым идет охота. Время от времени я тебя где-нибудь настигаю: то ловлю в кафе, то встречаю на набережной. Все кругом хихикают и находят это очень забавным.
– Да, пожалуй, это подойдет, – согласился Томми.
Таппенс продолжала развивать свою мысль:
– Мужчина, за которым гоняется женщина, спокон веку служит предметом шуток. Так что грех этим не воспользоваться. Кто бы нас ни увидел вместе, всякий только ухмыльнется и скажет: «Посмотрите на этого горемыку Медоуза».
Томми вдруг сжал локоть жены.
– Смотри. Прямо впереди тебя.
У выхода с эспланады[17] стояли и разговаривали молодой человек и девушка. Оба казались поглощены разговором и никого не замечали вокруг. Таппенс тихо проговорила:
– Карл фон Дейним. А девушка, интересно, кто?
– Не знаю кто, но хороша, – отозвался Томми.
Таппенс кивнула. Ее внимательный взгляд скользнул по смуглому взволнованному лицу, по свитеру, плотно обтягивающему фигуру. Девушка горячо доказывала что-то. Карл фон Дейним главным образом слушал.
Таппенс пробормотала, не разжимая губ:
– Здесь, я думаю, мы с тобой расстанемся.
– Слушаюсь! – ответил Томми, повернулся и зашагал в обратном направлении.
В дальнем конце набережной ему повстречался майор Блетчли, посмотрел на него с подозрением и только потом буркнул:
– Доброе утро.
– Доброе утро.
– Вижу, вы как я, ранняя пташка, – заметил Блетчли.
– Привык за время службы на Востоке, – пояснил Томми. – Хоть и много лет прошло с той поры, но я по-прежнему встаю чуть свет.
– И правильно делаете, – похвалил его майор Блетчли. – Эти современные мужчины, глаза бы мои на них не смотрели, с утра горячая ванна, к завтраку спускаются в десять, если не позже. Не приходится удивляться, что немцы нас обставляют. Слабаки, мягкотелые, будто цуцики. Армия теперь совсем не та, что раньше. Солдат балуют и нежат, как малых детей, – грелку в постель, одеяльце подоткнуть. Безобразие! Черт знает что!
Томми прочувствованно покачал головой, и, ободренный этим, майор продолжал рассуждать:
– Дисциплина, вот что нам нужно! Дис-цип-лина. Без дисциплины невозможно победить в войне. А вы знаете, что некоторые из наших офицеров выходят на утреннюю поверку в пижамах? Так мне рассказывали. О какой победе может идти речь? В пижамах! Бог ты мой!
Мистер Медоуз, со своей стороны, позволил себе заметить, что да, теперь вообще гораздо хуже, чем было раньше.
– А все эта демократия, – мрачно отозвался Блетчли. – Надо же и меру знать. На мой взгляд, с демократией перегнули палку. Офицеры панибратствуют с солдатами, посещают одни и те же рестораны – куда это годится? И солдатам такое положение не нравится, Медоуз. Армия, она понимает. Армию не обманешь.
– Конечно, я сам в армейских делах не очень-то разбираюсь, – попытался было ввернуть мистер Медоуз, – я вообще-то…
Но майор Блетчли не дал договорить. Он быстро обернулся к нему и спросил:
– Участвовали в прошлой войне?
– Ну а как же.
– Я догадался. Выправку видно. Плечи развернуты. В каком полку?
– Пятый Корфуширский, – отчеканил Томми, вспомнив послужной список Медоуза.
– А-а, да-да, Салоники![18]
– Да.
– А я в Месопотамии[19].
Блетчли предался воспоминаниям. Томми вежливо слушал. Кончил Блетчли на гневной ноте:
– И думаете, они теперь намерены воспользоваться моим опытом? Нет, сэр. Я, видите ли, стар. Стар! Слышали вы что-нибудь подобное? Да я еще мог бы преподать кое-кому из этих щенков урок-другой.
– Например, чего на войне следует избегать, а? – сострил Томми.
– То есть как это?
По-видимому, чувство юмора не входило в число достоинств майора Блетчли. Он посмотрел на собеседника с подозрением. Томми поторопился сменить тему:
– Вы знаете что-нибудь про эту даму, как бишь ее?.. миссис… Бленкенсоп, кажется?
– Да, Бленкенсоп. Недурна собой, зубы крупноваты, а так ничего. Разговаривает слишком много. Хорошая женщина, но глупа. Нет, ничего о ней не знаю. Она всего два дня как поселилась в «Сан-Суси». А почему вы спрашиваете? – под конец осведомился майор.
Томми объяснил:
– Сейчас встретилась мне. Она что, всегда так рано выходит гулять?
– Понятия не имею. Женщины, как правило, не склонны к прогулкам до завтрака, слава богу.
– Аминь, – отозвался Томми. – Я не мастер вести до завтрака любезные беседы. Надеюсь, она не сочла меня грубым. Но мне было необходимо немного размяться.
Майор Блетчли полностью разделял такой взгляд.
– Я на вашей стороне, Медоуз. Вы совершенно правы. Женское общество хорошо на своем месте и в свое время, но никак не перед завтраком. – Тут он хихикнул. – Смотрите остерегитесь, старина. Она ведь вдова, имейте в виду.
– Вот как?
Майор игриво ткнул его локтем в бок.
– Мы-то с вами знаем, каковы они, вдовы. Двоих мужей она похоронила и теперь, по-моему, высматривает номер третий. Так что будьте начеку, Медоуз. Не теряйте бдительности. Мой вам совет.
В отличнейшем расположении духа майор сделал поворот кругом и энергично зашагал навстречу завтраку в пансионе «Сан-Суси».
* * *
А Таппенс между тем, продолжая неспешно прогуливаться по эспланаде, прошла совсем близко от разговаривающей пары. И успела расслышать обрывок фразы.Говорила девушка:
– Будь осторожен, Карл. Малейшее неверное движение, и…
Больше ничего услышать не удалось. Подозрительная фраза? Да. Но поддается и вполне невинному толкованию. Таппенс тихонько повернула и прошла мимо них еще раз. И снова до нее долетели слова:
– Эти самодовольные, подлые англичане…
Миссис Бленкенсоп чуть-чуть, самую малость вздернула брови. Карл фон Дейним – беженец, нашедший убежище и кров у англичан. Неразумно и неблагородно с его стороны слушать подобные речи и соглашаться.
Таппенс в третий раз повернула назад. Но молодые люди вдруг расстались, девушка перешла через улицу и углубилась внутрь квартала, а Карл фон Дейним зашагал навстречу Таппенс. Он, наверно, прошел бы мимо, не узнав ее, но она остановилась, показывая своим видом, что ожидает от него приветствия. Тогда он поспешно сдвинул каблуки и поклонился.
– Ах, доброе утро, мистер фон Дейним, я не ошиблась? – защебетала Таппенс. – Чудесная погода, правда?
– О да. Прекрасная.
Таппенс этим не ограничилась.
– Я не утерпела и вышла, – продолжала она лепетать. – Вообще я редко выхожу до завтрака, но в такое утро и когда неважно проведешь ночь, ведь на новом месте, бывает, плохо спится, я всегда говорю, нужно день-два, чтобы привыкнуть.
– Да, несомненно.
– И представьте, эта небольшая прогулка вернула мне аппетит. Я иду завтракать!
– Вы возвращаетесь в «Сан-Суси»? Если позволите, я пойду вместе с вами. – И он с серьезным видом зашагал подле Таппенс.
Она спросила:
– А вы тоже решили нагулять аппетит перед завтраком?
Он хмуро покачал головой.
– Нет, мой завтрак, я его уже съел. Сейчас я иду на работу.
– На работу?
– Я химик-исследователь.
«Ах, вот, оказывается, кто ты!» – подумала Таппенс, искоса бросив на него быстрый взгляд.
А Карл фон Дейним продолжал слегка надменным тоном:
– Я приехал в эту страну, спасаясь от нацистских преследований. У меня было мало денег и ни одного друга. Я стараюсь делать, что умею, чтобы приносить пользу.
Он не повернул к ней голову, а смотрел прямо перед собой, но чувствовалось, что он сильно взволнован. Таппенс неопределенно пробормотала:
– Конечно, конечно. Очень похвальное желание.
– Два моих брата находятся в концентрационных лагерях. Отец в лагере умер. Мать скончалась от горя и страха, – продолжал Карл фон Дейним.
«Каким ровным голосом он все это произносит, – подумала Таппенс, – словно выучил наизусть». Она еще раз украдкой покосилась на него – он смотрел прямо перед собой, и лицо его было бесстрастно.
Несколько шагов они прошли молча. Навстречу попались двое мужчин, один из них задержал взгляд на Карле, и Таппенс услышала, как он сказал своему спутнику:
– Видал? Ручаюсь, что этот парень – немец.
Лицо Карла фон Дейнима залила краска. Он вдруг потерял самообладание, сдерживаемые чувства вырвались наружу:
– Вы… Вы слышали? Вот они что говорят… Я…
– Милый мальчик, – Таппенс, сама не заметив, заговорила своим настоящим голосом, убежденно и сочувственно. – Не будьте глупцом. А чего бы вы хотели?
– То есть как? – обернулся он к ней с недоуменным видом.
– Вы беженец. Так принимайте все, что связано с этим положением. Вы остались живы, и это главное. Живы и на свободе. Что же до прочего, то поймите, это неизбежно. Наша страна воюет с Германией. А вы немец. – Таппенс неожиданно улыбнулась. – Нельзя же ожидать от каждого встречного и поперечного, вроде того, что сейчас прошел, чтобы он отличал, примитивно говоря, плохих немцев от хороших.
Их взгляды встретились. Ярко-голубые глаза Карла смотрели страдальчески. Но вот он тоже улыбнулся и сказал:
– Про индейцев когда-то, кажется, говорили, что хороший индеец – это мертвый индеец. – Он засмеялся. – А мне, чтобы быть хорошим немцем, надо не опоздать на работу. Извините. Позвольте откланяться.
И опять этот чопорный поклон. Таппенс смотрела вслед его удаляющейся фигуре. А потом сказала себе:
– Миссис Бленкенсоп, вы чуть было не дали большого маху. Впредь думайте, пожалуйста, только о деле. А теперь марш завтракать.
Входная дверь в пансион была открыта. Внутри миссис Перенья вела с кем-то пламенный разговор:
– И передай ему мое мнение насчет того маргарина, что он продал нам в прошлый раз. Ветчину возьмешь у Квиллерса, у них цена была на два пенса ниже. И смотри в оба, когда будешь выбирать капусту…
При виде входящей Таппенс, миссис Перенья прервала свои наставления.
– Ах, миссис Бленкенсоп, доброе утро, ранняя вы пташка! Вы еще не завтракали? Завтрак на столе. – И указала на свою собеседницу: – Моя дочь Шейла, вы ведь еще не знакомы? Она была в отъезде и возвратилась только вчера вечером.
Таппенс с любопытством взглянула вблизи на красивое, полное жизни девичье лицо. Лишенное давешнего трагизма, оно сейчас выражало лишь скуку и раздражение. «Моя дочь Шейла». Шейла Перенья, стало быть.
Пробормотав несколько любезных слов, Таппенс прошла в столовую. За столом до сих пор засиделись трое: миссис Спрот с дочуркой и широкоплечая миссис О'Рурк. Таппенс поздоровалась, и в ответ прозвучало громогласное, по-ирландски цветистое приветствие миссис О'Рурк, совершенно заглушившее тихий отклик миссис Спрот.
Старшая дама с жадным любопытством разглядывала Таппенс.
– Надо же, в такую рань, а вы уже с прогулки. Ничего нет лучше. Поди аппетит нагуляли чудесный.
Миссис Спрот кормила дочь.
– Попробуй, какой вкусный хлебушек с молочком, – приговаривала она, пытаясь просунуть ложку в ротик Бетти Спрот.
Та ловко уклонялась и вертела головой, устремив на Таппенс большие круглые глаза. Потом указала на новую тетю перемазанным в молоке пальчиком и произнесла нечто гортанное:
– Га-га, боч!
– Вы ей понравились! – объяснила миссис Спрот, с восхищением глядя на Таппенс, удостоившуюся такой монаршей милости. – Обычно она так дичится при посторонних.
– Боч! – повторила Бетти Спрот. – Каду… мехок, – торжественно объявила она.
– Что бы это такое могло значить? – поинтересовалась миссис О'Рурк.
– Она еще не очень понятно говорит, – оправдываясь, сказала миссис Спрот. – Ей ведь только-только пошел третий годок. Сейчас она все подряд называет «бош». Но зато она умеет говорить «мама», верно, моя хорошая?
Бетти обернулась к матери и произнесла, словно вынесла окончательный приговор:
– Кагл-бик.
– Они придумывают свой язык, милые малютки, – прогудела миссис О'Рурк. – Бетти, милочка, ну, теперь скажи «мама».
Бетти нахмурила лобик и с огромным усилием произнесла:
– На-тси[20].
– Ну, смотрите, как она старается! Ах ты моя хорошая!
Миссис О'Рурк встала из-за стола, свирепо улыбнулась малышке и тяжело, вперевалку пошла из столовой.
– Га-га-га! – довольно проговорила Бетти и стукнула ложкой по столу.
Таппенс с улыбкой спросила:
– А на самом деле что у нее значит «на-тси»?
Миссис Спрот покраснела и призналась:
– Боюсь, что так она говорит, когда ей кто-то или что-то не по вкусу.
– Я так и подумала, – кивнула Таппенс.
И обе женщины рассмеялись.
– Понимаете, – сказала миссис Спрот, – у миссис О'Рурк доброе сердце, но она производит довольно устрашающее впечатление, – этот ее бас, и борода, ну и вообще.
Бетти, склонив головку, промурлыкала новой тете что-то ласковое.
– А вы, миссис Бленкенсоп, ей понравились, – с легким ревнивым холодком в голосе повторила миссис Спрот.
Таппенс поторопилась сгладить неловкость.
– Маленьких всегда привлекает новое лицо, кто же этого не знает, – с улыбкой заметила она.
Дверь столовой отворилась, вошли майор Блетчли и Томми.
– Ах, мистер Медоуз, – сразу оживившись, кокетливо сказала Таппенс. – Видите, я вас обогнала. Первая пришла к финишу. Но кое-что от завтрака я для вас оставила.
И пальчиком указала ему на стул рядом с собой. Однако Томми, пробормотав какие-то невнятные слова благодарности, уселся у противоположного конца стола.
Бетти Спрот произнесла: «Пуфф!» – и обрызгала молоком майора Блетчли. На лице у него сразу появилось до глупости довольное выражение.
– А как сегодня поживает наша маленькая мисс Ку-ку? – просюсюкал он и выглянул из-за газеты.
Бетти зашлась от восторга.
Таппенс одолевали серьезные сомнения. «Наверно, какая-то ошибка, – думала она. – Не может быть, чтобы здесь, среди этих людей, творились черные дела. Это просто невозможно!»
Поверить, что в «Сан-Суси» располагается штаб пятой колонны, можно только имея вывернутые мозги, как у Белой королевы из «Алисы»[21].