Страница:
Глава 3
1
На террасе в углу сидела мисс Минтон и усердно работала спицами.
Мисс Минтон была худощава и угловата, носила голубые свитера и вешала на шею разные цепочки или ожерелья из крупных бусин. Юбки у нее были из твида, но вытянутые и обвисшие сзади. Появлению Таппенс она откровенно обрадовалась.
– Доброе утро, миссис Бленкенсоп! Надеюсь, вы хорошо спали?
Миссис Бленкенсоп призналась, что первые две-три ночи на новом месте всегда спит неважно. Мисс Минтон сказала, что вот совпадение, и она тоже.
Миссис Бленкенсоп подивилась этому совпадению и восхитилась узорам на вязанье у мисс Минтон. Та, покраснев от удовольствия, разложила на столе свою работу. Да, действительно, это довольно редкая вязка, но, в сущности, очень простая. Если миссис Бленкенсоп захочет, мисс Минтон ее научит. Ах, это так любезно со стороны мисс Минтон, но миссис Бленкенсоп такая бездарная ученица, она вообще вяжет довольно плохо, а узорная вязка ей тем более не по зубам. Вот что-нибудь несложное, например, подшлемники вязать – это она может. Хотя она, видимо, и сейчас уже где-то напутала. Похоже, что-то не так, как вам кажется?
Мисс Минтон бросила взгляд специалиста на серо-зеленую работу Таппенс. И сразу же тактично указала на ошибку, Таппенс протянула ей свое вязанье, та привела его в порядок и вернула.
Не стоит благодарности, с покровительственной любезностью сказала она. Ей это не составило ни малейшего труда. Она уже столько лет вяжет.
– А я занялась вязаньем, только когда началась эта ужасная война, – призналась Таппенс. – Но теперь нет сил сидеть сложа руки, не правда ли? Надо хоть что-то делать.
– Да, да, конечно. У вас ведь сын во флоте, кажется, я слышала, вы вчера говорили?
– Да, мой старший. Чудесный мальчик, хоть и не подобает матери хватить своих детей. А второй мой сын в авиации, ну а третий, меньшенький, Сирил, воюет во Франции.
– Ах, господи! Как же вы, должно быть, изводитесь от беспокойства!
А Таппенс подумала: «Дерек, родной мой! Где-то там, в аду и хаосе… А я здесь строю из себя дурочку, изображая на публике то, что чувствую в самом деле».
Вслух она напыщенно произнесла:
– Мы все обязаны сейчас быть храбрыми. Будем надеяться, что скоро это все кончится. Я на днях слышала из весьма авторитетного источника, что больше двух-трех месяцев немцам не продержаться.
Мисс Минтон так горячо закивала, что бусы забрякали у нее на шее.
– Да, да! А мне еще говорили, – она таинственно понизила голос, – что Гитлер болен неизлечимой болезнью и к осени он полностью потеряет рассудок.
Таппенс живо подхватила:
– И блицкриг – их последнее усилие. В Германии, говорят, кошмарная нехватка всего. Рабочие на заводах ропщут. Вся эта их затея скоро провалится.
– Что? Что такое?
На террасу вышли супруги Кейли, и мистер Кейли брюзгливо поинтересовался, о чем идет речь. Он расположился в шезлонге, жена укутала ему колени пледом. И он еще раз сердито спросил:
– Что вы тут такое говорили?
– Мы говорили, – ответила мисс Минтон, – что война к осени кончится.
– Вздор, – буркнул мистер Кейли. – Эта война продлится по меньшей мере шесть лет.
– Ой, мистер Кейли, – испугалась миссис Бленкенсоп, – неужели вы в самом деле такого мнения?
Мистер Кейли опасливо огляделся.
– Боюсь, нет ли тут сквозняка, – проворчал он. – Пожалуй, мне лучше отодвинуться в угол.
Состоялось перемещение мистера Кейли. Его жена, женщина с постоянно озабоченным выражением лица, по-видимому не имевшая в жизни другой цели, помимо обслуживания мужа, подкладывала ему подушечки и подтыкала плед, то и дело справляясь:
– Так будет хорошо, Элфред? Тебе так удобно? Может, дать тебе темные очки? Сегодня слишком яркое солнце.
– Нет, нет, – с раздражением отвечал мистер Кейли. – Сделай милость, не суетись, Элизабет. Мое кашне у тебя? Да нет же, шелковое! Ну, хорошо, не важно. Один раз сойдет и это. Но я не хочу перегревать горло, а шерсть на таком солнце… нет, пожалуй, все-таки тебе лучше сходить за шелковым. – После чего мистер Кейли вновь удостоил вниманием проблемы, представляющие общественный интерес. – Да, – подтвердил он. – По моей оценке, не менее шести.
И с удовольствием выслушал испуганные возгласы обеих собеседниц.
– Вы, уважаемые дамы, попросту принимаете желаемое за действительное. Лично я знаю Германию. Смею сказать даже, что знаю Германию очень хорошо. До выхода на пенсию я, занимаясь своим бизнесом, постоянно разъезжал туда-сюда. Берлин, Гамбург, Мюнхен – я знаю их как свои пять пальцев. И могу заверить вас, что Германия способна продержаться бесконечно долго. Имея за спиной такого союзника, как Россия…
Мистер Кейли продолжал с упоением разглагольствовать, то возвышая голос, то переходя на драматический полушепот, и сделал небольшой перерыв только на то, чтобы взять из рук у жены шелковое кашне и обмотать им шею.
На террасу вышла миссис Спрот с Бетти на руках, посадила дочурку на пол и дала ей лохматую собачку с оторванным ухом и кукольную курточку.
– Вот, Бетти, одень Бонзо на прогулку, – распорядилась миссис Спорт, – а мама пока тоже пойдет оденется.
Мистер Кейли по-прежнему бубнил, приводя статистические данные и цифры, нагонявшие мрак на душу, но теперь его монолог перемежался жизнерадостным лепетом Бетти, деловито разговаривавшей с Бонзо на своем особом детском языке. Потом, увидев птичку, севшую рядом на перила, она обрадованно протянула к ней руки и издала какой-то гортанный звук, птица улетела, а девочка обвела взглядом присутствующих и отчетливо произнесла:
– Дики.
– Это дитя очень своеобразно учится говорить, – заметила мисс Минтон. – Скажи: – Пока, Бетти, милочка. Пока!
Бетти холодно посмотрела на нее и выговорила:
– Бук!
Наконец она просунула одну лапу Бонзо в рукав курточки, доковыляла до свободного кресла и запихнула лохматого песика под подушку на сиденье. И очень старательно произнесла:
– Плятать! Гав-гав. Плятать.
Мисс Минтон в роли самозваной переводчицы гордо пояснила:
– Она любит играть в прятки. Все время что-то прячет. – А затем с наигранным преувеличенным недоумением спросила: – Где же у нас Бонзо? Где он? Куда он мог подеваться?
Бетти шлепнулась на пол и зашлась восторженным смехом.
Мистер Кейли, убедившись, что его рассуждения о германских методах замены сырья эрзацами никто больше не слушает, принял оскорбленный вид и воинственно закашлялся.
Вернулась миссис Спрот в шляпке и подхватила Бетти на руки. Общее внимание снова обратилось к мистеру Кейли.
– Так что вы говорили, мистер Кейли? – спросила Таппенс.
Однако мистер Кейли был обижен. Он только холодно заметил:
– Эта женщина вечно оставляет ребенка на других. Дорогая, я, пожалуй, все-таки лучше надену шерстяное кашне. Солнце прячется.
– Но, пожалуйста, мистер Кейли, рассказывайте дальше, это так интересно, – попросила мисс Минтон.
Смягчившись, мистер Кейли торжественно возобновил свою лекцию, поправляя и затягивая на тощей шее шерстяное кашне:
– Как я уже объяснял, в Германии разработаны такие совершенные методы…
Таппенс обернулась к миссис Кейли и спросила:
– А вы что думаете насчет войны, миссис Кейли?
Та даже подскочила.
– То есть… что я думаю?
– По-вашему тоже, война продлится шесть лет?
Миссис Кейли неуверенно ответила:
– О, надеюсь, что нет. Это ведь так долго, правда?
– Да. Очень долго. И каково же ваше мнение?
Миссис Кейли испуганно забормотала:
– Я… Я не знаю. Откуда же мне знать. Элфред говорит, что да.
– Но вы так не считаете?
– Ах, ну, я не знаю. Трудно сказать, вы согласны?
Таппенс почувствовала раздражение. Эта пигалица мисс Минтон и деспотичный мистер Кейли с его безмозглой половиной – неужели все они типичные представители ее народа? Или миссис Спрот с водянистыми выпуклыми глазами и слегка отсутствующим выражением лица? Что может Таппенс у них выведать? Уж конечно, никто из этих людей…
Течение ее мыслей было прервано. Сзади на нее упала тень. Кто-то встал между нею и солнцем. Она повернула голову.
На террасе стояла миссис Перенья, рассматривая своих постояльцев. И что-то такое было в ее глазах, не презрение ли? Или высокомерная, надменная враждебность?
Надо побольше разузнать про миссис Перенью, сказала себе Таппенс.
Мисс Минтон была худощава и угловата, носила голубые свитера и вешала на шею разные цепочки или ожерелья из крупных бусин. Юбки у нее были из твида, но вытянутые и обвисшие сзади. Появлению Таппенс она откровенно обрадовалась.
– Доброе утро, миссис Бленкенсоп! Надеюсь, вы хорошо спали?
Миссис Бленкенсоп призналась, что первые две-три ночи на новом месте всегда спит неважно. Мисс Минтон сказала, что вот совпадение, и она тоже.
Миссис Бленкенсоп подивилась этому совпадению и восхитилась узорам на вязанье у мисс Минтон. Та, покраснев от удовольствия, разложила на столе свою работу. Да, действительно, это довольно редкая вязка, но, в сущности, очень простая. Если миссис Бленкенсоп захочет, мисс Минтон ее научит. Ах, это так любезно со стороны мисс Минтон, но миссис Бленкенсоп такая бездарная ученица, она вообще вяжет довольно плохо, а узорная вязка ей тем более не по зубам. Вот что-нибудь несложное, например, подшлемники вязать – это она может. Хотя она, видимо, и сейчас уже где-то напутала. Похоже, что-то не так, как вам кажется?
Мисс Минтон бросила взгляд специалиста на серо-зеленую работу Таппенс. И сразу же тактично указала на ошибку, Таппенс протянула ей свое вязанье, та привела его в порядок и вернула.
Не стоит благодарности, с покровительственной любезностью сказала она. Ей это не составило ни малейшего труда. Она уже столько лет вяжет.
– А я занялась вязаньем, только когда началась эта ужасная война, – призналась Таппенс. – Но теперь нет сил сидеть сложа руки, не правда ли? Надо хоть что-то делать.
– Да, да, конечно. У вас ведь сын во флоте, кажется, я слышала, вы вчера говорили?
– Да, мой старший. Чудесный мальчик, хоть и не подобает матери хватить своих детей. А второй мой сын в авиации, ну а третий, меньшенький, Сирил, воюет во Франции.
– Ах, господи! Как же вы, должно быть, изводитесь от беспокойства!
А Таппенс подумала: «Дерек, родной мой! Где-то там, в аду и хаосе… А я здесь строю из себя дурочку, изображая на публике то, что чувствую в самом деле».
Вслух она напыщенно произнесла:
– Мы все обязаны сейчас быть храбрыми. Будем надеяться, что скоро это все кончится. Я на днях слышала из весьма авторитетного источника, что больше двух-трех месяцев немцам не продержаться.
Мисс Минтон так горячо закивала, что бусы забрякали у нее на шее.
– Да, да! А мне еще говорили, – она таинственно понизила голос, – что Гитлер болен неизлечимой болезнью и к осени он полностью потеряет рассудок.
Таппенс живо подхватила:
– И блицкриг – их последнее усилие. В Германии, говорят, кошмарная нехватка всего. Рабочие на заводах ропщут. Вся эта их затея скоро провалится.
– Что? Что такое?
На террасу вышли супруги Кейли, и мистер Кейли брюзгливо поинтересовался, о чем идет речь. Он расположился в шезлонге, жена укутала ему колени пледом. И он еще раз сердито спросил:
– Что вы тут такое говорили?
– Мы говорили, – ответила мисс Минтон, – что война к осени кончится.
– Вздор, – буркнул мистер Кейли. – Эта война продлится по меньшей мере шесть лет.
– Ой, мистер Кейли, – испугалась миссис Бленкенсоп, – неужели вы в самом деле такого мнения?
Мистер Кейли опасливо огляделся.
– Боюсь, нет ли тут сквозняка, – проворчал он. – Пожалуй, мне лучше отодвинуться в угол.
Состоялось перемещение мистера Кейли. Его жена, женщина с постоянно озабоченным выражением лица, по-видимому не имевшая в жизни другой цели, помимо обслуживания мужа, подкладывала ему подушечки и подтыкала плед, то и дело справляясь:
– Так будет хорошо, Элфред? Тебе так удобно? Может, дать тебе темные очки? Сегодня слишком яркое солнце.
– Нет, нет, – с раздражением отвечал мистер Кейли. – Сделай милость, не суетись, Элизабет. Мое кашне у тебя? Да нет же, шелковое! Ну, хорошо, не важно. Один раз сойдет и это. Но я не хочу перегревать горло, а шерсть на таком солнце… нет, пожалуй, все-таки тебе лучше сходить за шелковым. – После чего мистер Кейли вновь удостоил вниманием проблемы, представляющие общественный интерес. – Да, – подтвердил он. – По моей оценке, не менее шести.
И с удовольствием выслушал испуганные возгласы обеих собеседниц.
– Вы, уважаемые дамы, попросту принимаете желаемое за действительное. Лично я знаю Германию. Смею сказать даже, что знаю Германию очень хорошо. До выхода на пенсию я, занимаясь своим бизнесом, постоянно разъезжал туда-сюда. Берлин, Гамбург, Мюнхен – я знаю их как свои пять пальцев. И могу заверить вас, что Германия способна продержаться бесконечно долго. Имея за спиной такого союзника, как Россия…
Мистер Кейли продолжал с упоением разглагольствовать, то возвышая голос, то переходя на драматический полушепот, и сделал небольшой перерыв только на то, чтобы взять из рук у жены шелковое кашне и обмотать им шею.
На террасу вышла миссис Спрот с Бетти на руках, посадила дочурку на пол и дала ей лохматую собачку с оторванным ухом и кукольную курточку.
– Вот, Бетти, одень Бонзо на прогулку, – распорядилась миссис Спорт, – а мама пока тоже пойдет оденется.
Мистер Кейли по-прежнему бубнил, приводя статистические данные и цифры, нагонявшие мрак на душу, но теперь его монолог перемежался жизнерадостным лепетом Бетти, деловито разговаривавшей с Бонзо на своем особом детском языке. Потом, увидев птичку, севшую рядом на перила, она обрадованно протянула к ней руки и издала какой-то гортанный звук, птица улетела, а девочка обвела взглядом присутствующих и отчетливо произнесла:
– Дики.
– Это дитя очень своеобразно учится говорить, – заметила мисс Минтон. – Скажи: – Пока, Бетти, милочка. Пока!
Бетти холодно посмотрела на нее и выговорила:
– Бук!
Наконец она просунула одну лапу Бонзо в рукав курточки, доковыляла до свободного кресла и запихнула лохматого песика под подушку на сиденье. И очень старательно произнесла:
– Плятать! Гав-гав. Плятать.
Мисс Минтон в роли самозваной переводчицы гордо пояснила:
– Она любит играть в прятки. Все время что-то прячет. – А затем с наигранным преувеличенным недоумением спросила: – Где же у нас Бонзо? Где он? Куда он мог подеваться?
Бетти шлепнулась на пол и зашлась восторженным смехом.
Мистер Кейли, убедившись, что его рассуждения о германских методах замены сырья эрзацами никто больше не слушает, принял оскорбленный вид и воинственно закашлялся.
Вернулась миссис Спрот в шляпке и подхватила Бетти на руки. Общее внимание снова обратилось к мистеру Кейли.
– Так что вы говорили, мистер Кейли? – спросила Таппенс.
Однако мистер Кейли был обижен. Он только холодно заметил:
– Эта женщина вечно оставляет ребенка на других. Дорогая, я, пожалуй, все-таки лучше надену шерстяное кашне. Солнце прячется.
– Но, пожалуйста, мистер Кейли, рассказывайте дальше, это так интересно, – попросила мисс Минтон.
Смягчившись, мистер Кейли торжественно возобновил свою лекцию, поправляя и затягивая на тощей шее шерстяное кашне:
– Как я уже объяснял, в Германии разработаны такие совершенные методы…
Таппенс обернулась к миссис Кейли и спросила:
– А вы что думаете насчет войны, миссис Кейли?
Та даже подскочила.
– То есть… что я думаю?
– По-вашему тоже, война продлится шесть лет?
Миссис Кейли неуверенно ответила:
– О, надеюсь, что нет. Это ведь так долго, правда?
– Да. Очень долго. И каково же ваше мнение?
Миссис Кейли испуганно забормотала:
– Я… Я не знаю. Откуда же мне знать. Элфред говорит, что да.
– Но вы так не считаете?
– Ах, ну, я не знаю. Трудно сказать, вы согласны?
Таппенс почувствовала раздражение. Эта пигалица мисс Минтон и деспотичный мистер Кейли с его безмозглой половиной – неужели все они типичные представители ее народа? Или миссис Спрот с водянистыми выпуклыми глазами и слегка отсутствующим выражением лица? Что может Таппенс у них выведать? Уж конечно, никто из этих людей…
Течение ее мыслей было прервано. Сзади на нее упала тень. Кто-то встал между нею и солнцем. Она повернула голову.
На террасе стояла миссис Перенья, рассматривая своих постояльцев. И что-то такое было в ее глазах, не презрение ли? Или высокомерная, надменная враждебность?
Надо побольше разузнать про миссис Перенью, сказала себе Таппенс.
2
Томми завел самые дружеские отношения с майором Блетчли.
– Вы ведь захватили с собой сюда клюшки для гольфа, а, Медоуз? – спросил майор.
Томми признался, что захватил.
– Ага! Меня не проведешь. Я сразу определил. Превосходно. Мы должны как-нибудь сыграть с вами. Играли на здешнем поле?
Томми помотал головой.
– Неплохое, совсем даже неплохое поле. Коротковато, может, но зато отличный вид на море и все такое. И всегда есть место для желающих. Слушайте, а не пойти ли нам туда прямо сегодня утром? Поиграли бы.
– Спасибо большое. С удовольствием.
– Должен признаться, я очень рад вашему приезду, – сказал Блетчли, когда они шли вверх по склону. – Слишком много женщин в нашем пансионе. Действует на нервы. Хорошо, что у меня появился товарищ, от которого можно ждать поддержки. Кейли не в счет, это не мужчина, а ходячий фармацевтический склад. Говорит исключительно о своих болезнях: как его лечат, как лечили, какие лекарства он пьет. Выбросил бы все эти коробочки с пилюлями и ходил бы по десять миль каждый божий день, стал бы другим человеком. Кроме него в пансионе есть еще только один мужчина – фон Дейним, но, сказать вам по правде, Медоуз, я ему не особенно доверяю.
– Вот как?
– Да. Попомните мое слово, опасная это затея – принимать беженцев. Будь моя воля, я бы их всех интернировал[22]. Безопасность – прежде всего.
– Ну, это уж вы хватили чересчур.
– Нисколько не чересчур. Война есть война. А насчет мастера[23] Карла у меня имеются особые подозрения. Начать с того, что он, бесспорно, не еврей. И потом, он перебрался сюда всего за месяц – заметьте, всего месяц – до начала войны. Это наводит на подозрения.
– Значит, вы полагаете?..
– Шпионить, вот зачем он сюда прибыл.
– Но тут же нет никаких важных армейских и военно-морских объектов.
– То-то и оно, старина. В этом вся хитрость. Если бы он жил где-нибудь в окрестностях Плимута или Портсмута[24], за ним был бы установлен надзор. А в таком сонном местечке, как здесь, никому до него дела нет. Хотя ведь Лигемптон тоже на побережье, верно? Надо прямо признать, правительство слишком легкомысленно относится к иностранцам из вражеских стран. Любой, кому вздумается, может приехать сюда, ходить с кислой миной и толковать про братьев в концентрационном лагере. Вы приглядитесь к этому малому: какое высокомерие в каждом жесте. Наци[25], вот он кто такой, типичный наци.
– Кто бы нам здесь очень пришелся кстати, так это пара-тройка колдунов, – дружелюбно заметил Томми.
– То есть как это?
– Шпионов вынюхивать, – с серьезным видом объяснил Томми.
– Ха-ха. Остроумно, очень остроумно. Вынюхивать, это вы верно сказали.
Томми внесли в списки как временного члена гольф-клуба, он был представлен секретарю, заплатил взнос. После чего они с майором вышли на поле.
Томми играл в гольф неважно. Но он с радостью убедился, что его уровень как раз соответствует возможностям его нового приятеля. Майор выигрывал три очка за одну лунку до конца и был очень доволен собой.
– Браво, Медоуз, молодцом! – похвалил он своего нового партнера. – А с тем ударом вам просто не повезло, в последний момент клюшка в руке повернулась. Нам надо будет почаще тут сражаться. А сейчас пойдемте, я познакомлю вас кое с кем из членов клуба. В целом народ неплохой, хотя некоторые больше походят на старых баб, если вы меня понимаете. Вон Хейдок, он вам должен понравиться. Отставной моряк. Владелец дома над береговым обрывом, это следующий за нашим пансионом. Он, кстати, наш местный начальник бригады противовоздушной обороны.
Капитан-лейтенант Хейдок оказался крупным, полнокровным мужчиной с обветренным лицом и ярко-голубыми глазами. Он отличался привычкой по всякому поводу высказываться зычно, во всеуслышанье.
К Томми он отнесся благосклонно.
– Значит, теперь в «Сан-Суси» у Блетчли будет моральная поддержка? То-то он, должно быть, обрадовался, что его мужского полку прибыло! А то женское общество его совсем подавило, правда, Блетчли?
– Я не гожусь в дамские угодники, – ответил майор.
– Вздор, – возразил Хейдок. – Просто тамошние дамы не в вашем вкусе, приятель, только и всего. Старые грымзы, которые водятся в приморских пансионах. Целыми днями ничего не делают, только сплетничают да вяжут.
– Вы забываете мисс Перенью, – возразил Блетчли.
– А, Шейла! Шейла – девушка высший класс, это точно. Настоящая красавица, если хотите знать мое мнение.
– Она меня немного беспокоит, – сказал Блетчли.
– Из-за чего? Выпьете, Медоуз? А вам что заказать, майор?
Заказали выпивку, и новоявленные приятели расположились за столиком на веранде. Хейдок повторил вопрос.
– Из-за этого немчика, – злобно ответил майор. – Она слишком много с ним видится.
– Влюбилась, вы считаете? Гм, это плохо. Правда, он парень из себя хоть куда, на свой лад. Но все-таки это ни к черту не годится. Совсем не годится, Блетчли. Нельзя терпеть такие вещи. Связь с врагом, вот что это, в сущности, такое. Девицы! Где их патриотизм? Ведь кругом сколько угодно приличных молодых англичан!
Блетчли сказал:
– Шейла – вообще девушка со странностями, на нее иногда находит, так она целыми днями ходит мрачная, никому слова не скажет.
– Испанская кровь, – кивнул капитан-лейтенант. – У нее ведь отец был наполовину испанец?
– Не знаю. Фамилия вроде бы испанская.
Хейдок взглянул на часы.
– Сейчас будут последние известия. Может, пойдем в помещение, послушаем?
Новости в тот день были скудные, в общем все то же, что содержалось в утренних газетных сообщениях. Капитан-лейтенант выразил одобрение геройству летчиков – отличные ребята, храбрые, как львы, – а затем стал развивать собственную любимую теорию о том, что рано или поздно немцы попытаются высадиться в Лигемптоне, поскольку это очень важный стратегический пункт.
– И ни единой зенитной пушки! – негодовал он. – Безобразие!
Но прения по этому вопросу развернуть не удалось, так как Томми и майору пора было возвращаться в «Сан-Суси» к обеду. Хейдок любезно пригласил Томми заглянуть и осмотреть его «убогое жилище», как он выразился, – виллу на высоком морском берегу, носившую имя «Привал контрабандистов».
– Вид у меня там сказочный, и свой отдельный пляж, а в доме все современные удобства. Приводите его, Блетчли.
Они условились, что Томми с майором придут к нему пропустить по стаканчику вечером следующего дня.
– Вы ведь захватили с собой сюда клюшки для гольфа, а, Медоуз? – спросил майор.
Томми признался, что захватил.
– Ага! Меня не проведешь. Я сразу определил. Превосходно. Мы должны как-нибудь сыграть с вами. Играли на здешнем поле?
Томми помотал головой.
– Неплохое, совсем даже неплохое поле. Коротковато, может, но зато отличный вид на море и все такое. И всегда есть место для желающих. Слушайте, а не пойти ли нам туда прямо сегодня утром? Поиграли бы.
– Спасибо большое. С удовольствием.
– Должен признаться, я очень рад вашему приезду, – сказал Блетчли, когда они шли вверх по склону. – Слишком много женщин в нашем пансионе. Действует на нервы. Хорошо, что у меня появился товарищ, от которого можно ждать поддержки. Кейли не в счет, это не мужчина, а ходячий фармацевтический склад. Говорит исключительно о своих болезнях: как его лечат, как лечили, какие лекарства он пьет. Выбросил бы все эти коробочки с пилюлями и ходил бы по десять миль каждый божий день, стал бы другим человеком. Кроме него в пансионе есть еще только один мужчина – фон Дейним, но, сказать вам по правде, Медоуз, я ему не особенно доверяю.
– Вот как?
– Да. Попомните мое слово, опасная это затея – принимать беженцев. Будь моя воля, я бы их всех интернировал[22]. Безопасность – прежде всего.
– Ну, это уж вы хватили чересчур.
– Нисколько не чересчур. Война есть война. А насчет мастера[23] Карла у меня имеются особые подозрения. Начать с того, что он, бесспорно, не еврей. И потом, он перебрался сюда всего за месяц – заметьте, всего месяц – до начала войны. Это наводит на подозрения.
– Значит, вы полагаете?..
– Шпионить, вот зачем он сюда прибыл.
– Но тут же нет никаких важных армейских и военно-морских объектов.
– То-то и оно, старина. В этом вся хитрость. Если бы он жил где-нибудь в окрестностях Плимута или Портсмута[24], за ним был бы установлен надзор. А в таком сонном местечке, как здесь, никому до него дела нет. Хотя ведь Лигемптон тоже на побережье, верно? Надо прямо признать, правительство слишком легкомысленно относится к иностранцам из вражеских стран. Любой, кому вздумается, может приехать сюда, ходить с кислой миной и толковать про братьев в концентрационном лагере. Вы приглядитесь к этому малому: какое высокомерие в каждом жесте. Наци[25], вот он кто такой, типичный наци.
– Кто бы нам здесь очень пришелся кстати, так это пара-тройка колдунов, – дружелюбно заметил Томми.
– То есть как это?
– Шпионов вынюхивать, – с серьезным видом объяснил Томми.
– Ха-ха. Остроумно, очень остроумно. Вынюхивать, это вы верно сказали.
Томми внесли в списки как временного члена гольф-клуба, он был представлен секретарю, заплатил взнос. После чего они с майором вышли на поле.
Томми играл в гольф неважно. Но он с радостью убедился, что его уровень как раз соответствует возможностям его нового приятеля. Майор выигрывал три очка за одну лунку до конца и был очень доволен собой.
– Браво, Медоуз, молодцом! – похвалил он своего нового партнера. – А с тем ударом вам просто не повезло, в последний момент клюшка в руке повернулась. Нам надо будет почаще тут сражаться. А сейчас пойдемте, я познакомлю вас кое с кем из членов клуба. В целом народ неплохой, хотя некоторые больше походят на старых баб, если вы меня понимаете. Вон Хейдок, он вам должен понравиться. Отставной моряк. Владелец дома над береговым обрывом, это следующий за нашим пансионом. Он, кстати, наш местный начальник бригады противовоздушной обороны.
Капитан-лейтенант Хейдок оказался крупным, полнокровным мужчиной с обветренным лицом и ярко-голубыми глазами. Он отличался привычкой по всякому поводу высказываться зычно, во всеуслышанье.
К Томми он отнесся благосклонно.
– Значит, теперь в «Сан-Суси» у Блетчли будет моральная поддержка? То-то он, должно быть, обрадовался, что его мужского полку прибыло! А то женское общество его совсем подавило, правда, Блетчли?
– Я не гожусь в дамские угодники, – ответил майор.
– Вздор, – возразил Хейдок. – Просто тамошние дамы не в вашем вкусе, приятель, только и всего. Старые грымзы, которые водятся в приморских пансионах. Целыми днями ничего не делают, только сплетничают да вяжут.
– Вы забываете мисс Перенью, – возразил Блетчли.
– А, Шейла! Шейла – девушка высший класс, это точно. Настоящая красавица, если хотите знать мое мнение.
– Она меня немного беспокоит, – сказал Блетчли.
– Из-за чего? Выпьете, Медоуз? А вам что заказать, майор?
Заказали выпивку, и новоявленные приятели расположились за столиком на веранде. Хейдок повторил вопрос.
– Из-за этого немчика, – злобно ответил майор. – Она слишком много с ним видится.
– Влюбилась, вы считаете? Гм, это плохо. Правда, он парень из себя хоть куда, на свой лад. Но все-таки это ни к черту не годится. Совсем не годится, Блетчли. Нельзя терпеть такие вещи. Связь с врагом, вот что это, в сущности, такое. Девицы! Где их патриотизм? Ведь кругом сколько угодно приличных молодых англичан!
Блетчли сказал:
– Шейла – вообще девушка со странностями, на нее иногда находит, так она целыми днями ходит мрачная, никому слова не скажет.
– Испанская кровь, – кивнул капитан-лейтенант. – У нее ведь отец был наполовину испанец?
– Не знаю. Фамилия вроде бы испанская.
Хейдок взглянул на часы.
– Сейчас будут последние известия. Может, пойдем в помещение, послушаем?
Новости в тот день были скудные, в общем все то же, что содержалось в утренних газетных сообщениях. Капитан-лейтенант выразил одобрение геройству летчиков – отличные ребята, храбрые, как львы, – а затем стал развивать собственную любимую теорию о том, что рано или поздно немцы попытаются высадиться в Лигемптоне, поскольку это очень важный стратегический пункт.
– И ни единой зенитной пушки! – негодовал он. – Безобразие!
Но прения по этому вопросу развернуть не удалось, так как Томми и майору пора было возвращаться в «Сан-Суси» к обеду. Хейдок любезно пригласил Томми заглянуть и осмотреть его «убогое жилище», как он выразился, – виллу на высоком морском берегу, носившую имя «Привал контрабандистов».
– Вид у меня там сказочный, и свой отдельный пляж, а в доме все современные удобства. Приводите его, Блетчли.
Они условились, что Томми с майором придут к нему пропустить по стаканчику вечером следующего дня.
3
После обеда в «Сан-Суси» бывал тихий час. Мистер Кейли в сопровождении самоотверженной миссис Кейли отправился к себе «немного отдохнуть». Мисс Минтон повела миссис Бленкенсоп на почту паковать и надписывать посылки на фронт.
Мистер Медоуз, прогуливаясь, спустился в город и пошел по набережной. По пути он купил сигарет, потом задержался у газетного киоска и приобрел свежий номер «Панча», после чего, постояв в нерешительности, вошел в автобус, направлявшийся, как значилось на лобовом стекле, до Старого пирса.
Старый пирс выступал в море у дальнего конца набережной. Этот район Лигемптона считался у агентов по недвижимости наименее престижным. Он назывался Вест-Лигемптон и котировался невысоко. Томми заплатил два шиллинга[26] за вход и очутился на пирсе. Это было старое, шаткое сооружение, с редко расставленными облезлыми игральными автоматами. На пирсе никого не было, если не считать нескольких мальчишек, бегавших взад-вперед и галдевших совсем как чайки, и одинокого рыболова, сидевшего с удочкой на самом краю над водой.
Мистер Медоуз гуляючи приблизился к нему, постоял, посмотрел на воду. Потом спросил:
– Ну, как улов?
Рыболов вздохнул.
– Не клюет, – мистер Грант немного смотал леску и проговорил, не поворачивая головы: – А что у вас, Медоуз?
Томми ответил:
– Пока докладывать особенно не о чем, сэр. Окапываюсь.
– Прекрасно. Расскажите подробнее.
Томми уселся на торчавшую рядом причальную тумбу, так чтобы ему был виден весь пирс, и приступил к рассказу:
– Затесался я туда, по-моему, вполне успешно. Список жильцов у вас, конечно, есть? – Грант кивнул. – Материала для доклада пока не видно. Завязал дружбу с майором Блетчли. Сегодня утром играли с ним в гольф. На вид он типичный отставной офицер, каких много. Может быть, разве что чуточку слишком типичный. Кейли – тоже как будто бы настоящий инвалид, сосредоточенный исключительно на собственных болезнях. Опять же, такую роль нетрудно сыграть. В последние годы, по его же словам, часто бывал в Германии.
– На заметку, – лаконично произнес Грант.
– Затем фон Дейним.
– Да. Не нужно объяснять вам, Медоуз, что фон Дейним меня интересует в первую очередь.
– Думаете, он Икс?
Грант покачал головой:
– Нет, не думаю. По моим представлениям, Икс не может себе позволить быть немцем.
– Даже беженцем, спасающимся от нацистских преследований?
– Даже беженцем. Мы держим под надзором всех переселенцев из вражеских стран, и это хорошо известно. Более того – но только это строго между нами, Бересфорд, – почти все беженцы из вражеских стран в возрасте от шестнадцати и до шестидесяти будут в скором времени интернированы. Знает об этом противник или нет еще, но такой оборот нетрудно предвидеть. Они никогда не пойдут на такой риск, чтобы глава всей их организации оказался интернирован. Следовательно, Икс может быть либо нейтралом, либо англичанином. То же самое справедливо и для Игрека. Что же до фон Дейнима, то я имел в виду, что он может служить передаточным звеном. Икс или Игрек совсем не обязательно сами находятся в «Сан-Суси», там живет, скажем, Карл фон Дейним и осуществляет связь, и тогда через него мы можем выйти на тех, кто нам нужен. Это мне кажется вполне вероятным, тем более что ни в ком из остальных обитателей «Сан-Суси» не заподозришь интересующее нас лицо.
– Вы их всех, конечно, проверили, сэр?
Грант коротко и досадливо вздохнул.
– В том-то и дело, что нет. Я мог бы без особых сложностей проверить их через департамент, но я не могу рисковать, Бересфорд. Потому что прогнило-то как раз где-то на самом верху. Стоит только показать, что меня по какой-то причине интересует «Сан-Суси», и об этом может стать известно их агентам. Потому-то мы и ввели в игру вас, частное постороннее лицо. И по той же причине вам придется работать вслепую, без нашей помощи. Это наш единственный шанс. Риск спугнуть их недопустим. Я смог навести справки только об одном постояльце «Сан-Суси».
– И кто же это, сэр?
– Сам Карл фон Дейним. Тут все проще простого. Обычная процедура. Проверка безо всякой связи с «Сан-Суси», просто как иностранца из вражеской страны.
– Ну и что? – поинтересовался Томми.
Его собеседник усмехнулся и пожал плечами.
– А то, что мастер Карл оказался именно тем, за кого себя выдает. Его отец вел себя неосмотрительно, был схвачен и погиб в концентрационном лагере. Старшие братья сидят в концентрационных лагерях. Мать год назад умерла от горя. Сам он сбежал в Англию за месяц до начала войны. Он выразил желание помочь нашей стране. И все это время прекрасно и продуктивно работает на химическом предприятии над обезвреживанием некоторых ядовитых газов и вообще над проблемой обеззараживания.
Томми сказал:
– Так, значит, с ним все в порядке?
– Необязательно. Наши немецкие друзья славятся своей основательностью. Если фон Дейним заслан сюда в качестве агента, то они уж постараются, чтобы в его легенде по возможности все совпадало с реальностью. Тогда относительно него можно сделать два предположения. Либо тут задействована вся семья фон Дейнимов, что при всесилии нацистского режима не так уж невероятно. Либо этот человек на самом деле не Карл фон Дейним, а лишь играет роль Карла фон Дейнима.
– Понятно, – задумчиво протянул Томми. И ни с того ни с сего добавил: – Он кажется чертовски симпатичным малым.
Грант со вздохом ответил:
– Они и есть по большей части симпатичные ребята. Такая это странная штука – наша работа. Мы уважаем нашего противника, и он уважает нас. Обычно проникаешься симпатией к тому, с кем ведешь поединок, даже когда делаешь все, чтобы его уничтожить.
Они оба помолчали. Томми задумался над странными превратностями войны. Голос Гранта отвлек его от этих мыслей:
– Но есть другие, кого мы не можем уважать и не можем им симпатизировать, и это – предатели в наших собственных рядах, люди, готовые продать свою страну за чины и почет от врага, покорившего их родину.
Томми с чувством отозвался:
– Разумеется, сэр, тут я с вами полностью согласен. Это низость, подлее которой нет.
– И которая заслуживает позорной смерти.
– Неужели действительно есть такие… такие гады?
– Повсеместно, как я вам уже говорил. В нашем департаменте. В армии. На парламентских скамьях. В высших правительственных кругах. Мы должны все прочесать и выловить их. Сделать это необходимо! И притом как можно скорее. Начинать приходится не снизу, не с мелкой рыбешки – людишки, которые ораторствуют в парках или торгуют грязными газетенками, даже не знают, кто ими манипулирует. А нам нужны сами заправилы, способные причинить неисчислимый вред, – и причинят, если мы не успеем помешать.
Томми убежденно сказал:
– Мы успеем, сэр.
– Что дает вам такую уверенность? – спросил Грант.
– Но вы же сами сказали, сэр, сделать это необходимо.
Удильщик на конце пирса обернулся и задержал взгляд на своем подчиненном, как бы заново разглядывая твердую, решительную линию его подбородка. Разглядывая с одобрением и удовольствием. Помолчав, он тихо сказал:
– Вы молодец, Бересфорд.
И, стряхнув с себя задумчивость, спросил:
– А что вы можете сказать о женщинах в пансионе? Никаких настораживающих моментов?
– Мне показалось, что есть что-то странное в хозяйке.
– В миссис Перенье?
– Да. Вам ничего… такого… о ней не известно?
Грант, подумав, ответил:
– Я мог бы навести справки о ее прошлом, хотя, повторяю, это сопряжено с риском.
– Не надо, сэр. Не будем рисковать. Она там единственная, кто внушает хоть какие-то подозрения. Еще есть молодая мать с ребенком, суетливая старая дева, безмозглая жена мужа-ипохондрика[27] и пожилая ирландка довольно устрашающей наружности. Все дамы, на мой взгляд, – народ вполне безобидный.
– Вы всех перечислили?
– Нет. Имеется еще миссис Бленкенсоп, прибывшая три дня назад.
– Ну, и как?
Томми сказал:
– Миссис Бленкенсоп – это моя жена.
– Что-что?
От удивления Грант забыл понизить голос. Сердито обернувшись к Томми, он с упреком произнес:
– Но ведь вам было сказано, Бересфорд: ни слова вашей жене!
– Совершенно верно, сэр. Я и не обмолвился ни словом. Вы только выслушайте меня…
И Томми красочно живописал, как было дело, при этом не решаясь поднять на шефа глаза, чтобы не показать ему своей тайной гордости.
Он кончил рассказывать. Наступило молчание. И вдруг Томми услышал какой-то странный звук. Шеф смеялся. Он смеялся довольно долго.
– Я снимаю шляпу перед этой женщиной, – давясь от смеха, проговорил Грант. – Такие встречаются одна на тысячу.
– Не спорю, – сказал Томми.
– То-то Истгемптон повеселится, когда услышит эту историю! Он предупреждал, что вашу жену надо подключить к работе, что иначе она задаст мне жару. А я не послушал. Но это, кстати, лишний раз показывает, какая во всем нужна строжайшая осторожность. Я считал, что принял все меры, чтобы нас никто не подслушал. Заранее удостоверился, что вы с женой одни в квартире. Собственными ушами слышал, как голос в телефоне просит вашу жену срочно прийти и помочь, и вот, пожалуйста, клюнул на такой простой прием, как звук захлопнутой двери! Да, ничего не скажешь, ловко она меня провела, ваша благоверная.
Он опять немного помолчал и сказал в заключение:
– Передайте ей, что я снимаю перед ней шляпу, ладно?
– Я так понимаю, что теперь она участник нашей операции? – уточнил Томми.
Грант беспомощно пожал плечами.
– Куда ж теперь деваться? Передайте ей, что департамент почтет за честь, если она соизволит принять участие в данной операции.
– Передам, – ухмыльнулся Томми.
Мистер Медоуз, прогуливаясь, спустился в город и пошел по набережной. По пути он купил сигарет, потом задержался у газетного киоска и приобрел свежий номер «Панча», после чего, постояв в нерешительности, вошел в автобус, направлявшийся, как значилось на лобовом стекле, до Старого пирса.
Старый пирс выступал в море у дальнего конца набережной. Этот район Лигемптона считался у агентов по недвижимости наименее престижным. Он назывался Вест-Лигемптон и котировался невысоко. Томми заплатил два шиллинга[26] за вход и очутился на пирсе. Это было старое, шаткое сооружение, с редко расставленными облезлыми игральными автоматами. На пирсе никого не было, если не считать нескольких мальчишек, бегавших взад-вперед и галдевших совсем как чайки, и одинокого рыболова, сидевшего с удочкой на самом краю над водой.
Мистер Медоуз гуляючи приблизился к нему, постоял, посмотрел на воду. Потом спросил:
– Ну, как улов?
Рыболов вздохнул.
– Не клюет, – мистер Грант немного смотал леску и проговорил, не поворачивая головы: – А что у вас, Медоуз?
Томми ответил:
– Пока докладывать особенно не о чем, сэр. Окапываюсь.
– Прекрасно. Расскажите подробнее.
Томми уселся на торчавшую рядом причальную тумбу, так чтобы ему был виден весь пирс, и приступил к рассказу:
– Затесался я туда, по-моему, вполне успешно. Список жильцов у вас, конечно, есть? – Грант кивнул. – Материала для доклада пока не видно. Завязал дружбу с майором Блетчли. Сегодня утром играли с ним в гольф. На вид он типичный отставной офицер, каких много. Может быть, разве что чуточку слишком типичный. Кейли – тоже как будто бы настоящий инвалид, сосредоточенный исключительно на собственных болезнях. Опять же, такую роль нетрудно сыграть. В последние годы, по его же словам, часто бывал в Германии.
– На заметку, – лаконично произнес Грант.
– Затем фон Дейним.
– Да. Не нужно объяснять вам, Медоуз, что фон Дейним меня интересует в первую очередь.
– Думаете, он Икс?
Грант покачал головой:
– Нет, не думаю. По моим представлениям, Икс не может себе позволить быть немцем.
– Даже беженцем, спасающимся от нацистских преследований?
– Даже беженцем. Мы держим под надзором всех переселенцев из вражеских стран, и это хорошо известно. Более того – но только это строго между нами, Бересфорд, – почти все беженцы из вражеских стран в возрасте от шестнадцати и до шестидесяти будут в скором времени интернированы. Знает об этом противник или нет еще, но такой оборот нетрудно предвидеть. Они никогда не пойдут на такой риск, чтобы глава всей их организации оказался интернирован. Следовательно, Икс может быть либо нейтралом, либо англичанином. То же самое справедливо и для Игрека. Что же до фон Дейнима, то я имел в виду, что он может служить передаточным звеном. Икс или Игрек совсем не обязательно сами находятся в «Сан-Суси», там живет, скажем, Карл фон Дейним и осуществляет связь, и тогда через него мы можем выйти на тех, кто нам нужен. Это мне кажется вполне вероятным, тем более что ни в ком из остальных обитателей «Сан-Суси» не заподозришь интересующее нас лицо.
– Вы их всех, конечно, проверили, сэр?
Грант коротко и досадливо вздохнул.
– В том-то и дело, что нет. Я мог бы без особых сложностей проверить их через департамент, но я не могу рисковать, Бересфорд. Потому что прогнило-то как раз где-то на самом верху. Стоит только показать, что меня по какой-то причине интересует «Сан-Суси», и об этом может стать известно их агентам. Потому-то мы и ввели в игру вас, частное постороннее лицо. И по той же причине вам придется работать вслепую, без нашей помощи. Это наш единственный шанс. Риск спугнуть их недопустим. Я смог навести справки только об одном постояльце «Сан-Суси».
– И кто же это, сэр?
– Сам Карл фон Дейним. Тут все проще простого. Обычная процедура. Проверка безо всякой связи с «Сан-Суси», просто как иностранца из вражеской страны.
– Ну и что? – поинтересовался Томми.
Его собеседник усмехнулся и пожал плечами.
– А то, что мастер Карл оказался именно тем, за кого себя выдает. Его отец вел себя неосмотрительно, был схвачен и погиб в концентрационном лагере. Старшие братья сидят в концентрационных лагерях. Мать год назад умерла от горя. Сам он сбежал в Англию за месяц до начала войны. Он выразил желание помочь нашей стране. И все это время прекрасно и продуктивно работает на химическом предприятии над обезвреживанием некоторых ядовитых газов и вообще над проблемой обеззараживания.
Томми сказал:
– Так, значит, с ним все в порядке?
– Необязательно. Наши немецкие друзья славятся своей основательностью. Если фон Дейним заслан сюда в качестве агента, то они уж постараются, чтобы в его легенде по возможности все совпадало с реальностью. Тогда относительно него можно сделать два предположения. Либо тут задействована вся семья фон Дейнимов, что при всесилии нацистского режима не так уж невероятно. Либо этот человек на самом деле не Карл фон Дейним, а лишь играет роль Карла фон Дейнима.
– Понятно, – задумчиво протянул Томми. И ни с того ни с сего добавил: – Он кажется чертовски симпатичным малым.
Грант со вздохом ответил:
– Они и есть по большей части симпатичные ребята. Такая это странная штука – наша работа. Мы уважаем нашего противника, и он уважает нас. Обычно проникаешься симпатией к тому, с кем ведешь поединок, даже когда делаешь все, чтобы его уничтожить.
Они оба помолчали. Томми задумался над странными превратностями войны. Голос Гранта отвлек его от этих мыслей:
– Но есть другие, кого мы не можем уважать и не можем им симпатизировать, и это – предатели в наших собственных рядах, люди, готовые продать свою страну за чины и почет от врага, покорившего их родину.
Томми с чувством отозвался:
– Разумеется, сэр, тут я с вами полностью согласен. Это низость, подлее которой нет.
– И которая заслуживает позорной смерти.
– Неужели действительно есть такие… такие гады?
– Повсеместно, как я вам уже говорил. В нашем департаменте. В армии. На парламентских скамьях. В высших правительственных кругах. Мы должны все прочесать и выловить их. Сделать это необходимо! И притом как можно скорее. Начинать приходится не снизу, не с мелкой рыбешки – людишки, которые ораторствуют в парках или торгуют грязными газетенками, даже не знают, кто ими манипулирует. А нам нужны сами заправилы, способные причинить неисчислимый вред, – и причинят, если мы не успеем помешать.
Томми убежденно сказал:
– Мы успеем, сэр.
– Что дает вам такую уверенность? – спросил Грант.
– Но вы же сами сказали, сэр, сделать это необходимо.
Удильщик на конце пирса обернулся и задержал взгляд на своем подчиненном, как бы заново разглядывая твердую, решительную линию его подбородка. Разглядывая с одобрением и удовольствием. Помолчав, он тихо сказал:
– Вы молодец, Бересфорд.
И, стряхнув с себя задумчивость, спросил:
– А что вы можете сказать о женщинах в пансионе? Никаких настораживающих моментов?
– Мне показалось, что есть что-то странное в хозяйке.
– В миссис Перенье?
– Да. Вам ничего… такого… о ней не известно?
Грант, подумав, ответил:
– Я мог бы навести справки о ее прошлом, хотя, повторяю, это сопряжено с риском.
– Не надо, сэр. Не будем рисковать. Она там единственная, кто внушает хоть какие-то подозрения. Еще есть молодая мать с ребенком, суетливая старая дева, безмозглая жена мужа-ипохондрика[27] и пожилая ирландка довольно устрашающей наружности. Все дамы, на мой взгляд, – народ вполне безобидный.
– Вы всех перечислили?
– Нет. Имеется еще миссис Бленкенсоп, прибывшая три дня назад.
– Ну, и как?
Томми сказал:
– Миссис Бленкенсоп – это моя жена.
– Что-что?
От удивления Грант забыл понизить голос. Сердито обернувшись к Томми, он с упреком произнес:
– Но ведь вам было сказано, Бересфорд: ни слова вашей жене!
– Совершенно верно, сэр. Я и не обмолвился ни словом. Вы только выслушайте меня…
И Томми красочно живописал, как было дело, при этом не решаясь поднять на шефа глаза, чтобы не показать ему своей тайной гордости.
Он кончил рассказывать. Наступило молчание. И вдруг Томми услышал какой-то странный звук. Шеф смеялся. Он смеялся довольно долго.
– Я снимаю шляпу перед этой женщиной, – давясь от смеха, проговорил Грант. – Такие встречаются одна на тысячу.
– Не спорю, – сказал Томми.
– То-то Истгемптон повеселится, когда услышит эту историю! Он предупреждал, что вашу жену надо подключить к работе, что иначе она задаст мне жару. А я не послушал. Но это, кстати, лишний раз показывает, какая во всем нужна строжайшая осторожность. Я считал, что принял все меры, чтобы нас никто не подслушал. Заранее удостоверился, что вы с женой одни в квартире. Собственными ушами слышал, как голос в телефоне просит вашу жену срочно прийти и помочь, и вот, пожалуйста, клюнул на такой простой прием, как звук захлопнутой двери! Да, ничего не скажешь, ловко она меня провела, ваша благоверная.
Он опять немного помолчал и сказал в заключение:
– Передайте ей, что я снимаю перед ней шляпу, ладно?
– Я так понимаю, что теперь она участник нашей операции? – уточнил Томми.
Грант беспомощно пожал плечами.
– Куда ж теперь деваться? Передайте ей, что департамент почтет за честь, если она соизволит принять участие в данной операции.
– Передам, – ухмыльнулся Томми.