Страница:
Агата Кристи
ЩЕЛКНИ ПАЛЬЦЕМ ТОЛЬКО РАЗ
Книга первая
«Солнечный кряж»
1. Тетя Ада
Мистер и миссис Бересфорд сидели за столом и завтракали. Они были самой заурядной супружеской четой. В этот миг по всей Англии сотни таких же пожилых пар сидели за завтраком. И день был самый заурядный, таких дней бывает в неделе пять из семи. Вроде собирался дождь, да только никак не мог собраться.
Когда-то волосы у мистера Бересфорда были огненно-рыжие. Рыжина и сейчас еще проглядывала, но в целом они приобрели тот песочно-седоватый оттенок, какой часто приобретают огненно-рыжие волосы людей в среднем возрасте. Миссис Бересфорд некогда была чернявой и носила прическу, похожую на пышную курчавую копну. Ныне же в черных локонах появились беспорядочные и аляповатые седые пряди, причем выглядели они на удивление мило. Когда-то миссис Бересфорд даже подумывала покрасить волосы, но потом решила, что все-таки больше нравится сама себе в естественном обличье. Волосы она не окрасила, но в качестве самоутешения стала пользоваться губной помадой другого оттенка.
Пожилая пара за завтраком. Милая пара, но в них нет ничего примечательного, как сказал бы посторонний человек, увидев их. А если бы этот посторонний оказался молодым, он непременно добавил бы: «О да, весьма приятная пара, но до смерти скучна, как и все старики, разумеется».
Однако мистер и миссис Бересфорд еще не причисляли себя к старикам. И они даже представления не имели о том, что их, как и многих других, записывают в «до смерти скучные» исключительно из-за этого. Записывают, разумеется, только молодые, но ведь молодежь, снисходительно подумали бы они, понятия не имеет, что такое жизнь. Бедняжки, они же постоянно переживают из-за экзаменов или интимной жизни, покупают себе какую-то странную одежду или вытворяют чудеса со своими волосами, чтобы привлечь к себе внимание. С точки зрения самих мистера и миссис Бересфорд, они едва миновали пору расцвета. Они нравились самим себе и нравились друг другу, и каждый день приносил им тихую радость.
Бывало, конечно, и по-другому.
Мистер Бересфорд вскрыл письмо, пробежал его глазами и положил на стол, на небольшую стопку под левой рукой. Взял следующее, но вскрывать не стал, а так и застыл, глядя не на письмо, а на тостер.
— Что случилось, Томми? — спросила жена.
— Случилось? — рассеянно отозвался он. — Случилось?!
— Именно так я и сказала, — подтвердила миссис Бересфорд.
— Ничего не случилось, — ответил мистер Бересфорд. — А что должно случиться?
— Ты о чем-то подумал, — укоризненно сказала Таппенс.
— Едва ли.
— Нет, подумал. Что-нибудь случилось?
— Да нет, разумеется, нет. Что может случиться? — Потом он добавил:
— Пришел счет от водопроводчика.
— О-о, — протянула Таппенс с видом человека, которого просветили. — Вероятно, он заломил больше, чем ты ожидал.
— Естественно, — подтвердил Томми, — как всегда.
— И почему только в свое время мы не пошли в слесари-водопроводчики? — сказала Таппенс. — Если бы ты пошел по этой стезе, я была бы подручной слесаря, и мы каждый день загребали бы деньги лопатой.
— Как же это мы проглядели такую возможность?
— Ты только что смотрел на счет от водопроводчика?
— Нет, это было всего лишь обращение.
— Малолетние преступники… расовая интеграция?
— Нет, всего лишь еще один Дом, который открывают для престарелых.
— Это, во всяком случае, нечто более земное, — сказала Таппенс, — но я не понимаю, почему ты так встревожился.
— О, я думал совсем о другом.
— Ну, тогда о чем же ты думал?
— Вероятно, обращение навело меня на такие мысли, — ответил мистер Бересфорд.
— На какие? — спросила Таппенс. — Знаешь ведь, что все равно расскажешь.
— Да ничего особенно важного. Я просто подумал, что, возможно… ну это тетя Ада.
— О-о, понятно, — ответила Таппенс, мгновенно все уяснив. — Да, — добавила она мягко, как бы размышляя, — тетя Ада.
Их взоры встретились. Увы, приходится признать, что в наши дни почти в каждой семье есть своя «тетушка». Имена разные — тетя Амелия, тетя Сузи, тетя Кейти, тетя Джоан. Это могут быть бабушки, состарившиеся кузины и даже внучатые тетушки. Но они существуют и являют собой житейскую проблему, которую нужно решать. Приходится много хлопотать, осматривать дома для престарелых в поисках подходящего, наводить всякого рода справки с помощью врачей и друзей, у которых есть свои «тети Ады», которые бывают «совершенно счастливы», пока не умрут где-нибудь в «Лаврах», в «Бексхилле» или в «Счастливых лугах Скарборо».
Давно уже прошли те времена, когда тетя Элизабет, тетя Ада и остальные счастливо доживали свой век в собственных домах, где за ними ухаживали преданные, хотя порой несколько назойливые старые слуги, где их вкусно кормили три раза в день и укладывали баиньки. Либо же за ними присматривали бедные родственницы и полоумные кузины из старых дев. Теперь же все по-другому.
К сожалению, тети Ады доставляют гораздо больше хлопот, чем люди, находящиеся на противоположном конце возрастной шкалы. Детей можно устроить в приют, сбагрить родственникам или отправить в приличные школы, где они остаются на каникулы; можно договориться о поездках на пони или об отправке в лагеря, и обычно дети почти не возражают против того, что им предлагают. Совсем не так обстоит дело с тетями Адами. Родная тетя Таппенс Бересфорд — двоюродная бабушка Примроуз — была известной скандалисткой. Угодить ей никак не удавалось. Не успевала она появиться в каком-нибудь заведении, предоставляющем жилье с удобствами и чуткий уход, и написать несколько в высшей степени хвалебных писем своей племяннице, как вдруг в следующем письме та читала, что тетушка ни с того ни с сего в гневе покинула заведение.
«Там невыносимо. И я минуту там больше не могла оставаться».
За год тетушка Примроуз перебывала в одиннадцати подобных заведениях и наконец написала, что она повстречала довольно милого молодого человека. «И впрямь очень преданный мальчик. Он лишился матери в юном возрасте, и он очень нуждается в уходе. Я сняла квартиру, и он переедет ко мне. Все устроилось к нашему обоюдному удовольствию. Мы родственные души. Тебе больше не придется из-за меня тревожиться, дорогая Пруденс. Мое будущее устроено. Завтра я встречаюсь со своим адвокатом, поскольку мне следует оставить кое-что Мервину на тот случай, если я отойду в мир иной раньше, чем он, что, само собой, вполне естественно, хотя уверяю вас, что в данный момент я чувствую себя отлично».
Таппенс поспешила на север, в Абердин. Но так уж вышло, что полиция прибыла туда раньше и забрала пленительного Мервина, которого уже давно разыскивала по обвинению в мошенничестве. Тетушка Примроуз была страшно возмущена и называла это преследованием, однако, побывав на судебном разбирательстве, где рассматривалось сразу 25 пунктов, была вынуждена изменить мнение о своем протеже.
— Пожалуй, мне следует съездить проведать тетю Аду, Таппенс, — сказал Томми. — Давненько я к ней не заглядывал.
— Пожалуй, да, — без особого воодушевления ответила Таппенс. — Сколько уж прошло?
Томми задумался.
— Да уже почти год, — сказал он.
— Ты что, — возразила Таппенс. — Я думаю, больше.
— О боже, — сказал Томми, — время и впрямь летит, правда? Просто не верится. И все же, Таппенс, ты, пожалуй, права. — Он принялся подсчитывать. — Плохо, что забыли старушку. Даже на душе как-то тяжело.
— А это ты зря, — не согласилась с ним Таппенс. — В конце концов мы посылаем ей вещи и шлем письма.
— Оно, конечно, так. Ты молодчина, Таппенс. И все же иногда бывает, что читаешь и расстраиваешься.
— Ты вспомнил об этой жуткой книге, что мы взяли в библиотеке? — спросила Таппенс. — И о том, как ужасно было бедным старикам, как они страдали?
— Я полагаю, это было взято из жизни.
— О да, — ответила Таппенс, — такие места наверняка есть. И есть люди, которые ужасно несчастны, которые просто не могут не быть несчастными. Но что еще можно сделать, Томми?
— Что можно сделать? Только быть как можно осмотрительнее при выборе заведения, все о нем разузнать и удостовериться, что за нею присматривает хороший врач.
— Ты должен признать, что лучше доктора Марри не найти.
— Да, — согласился Томми, и озабоченное выражение сошло с его лица. — Марри первоклассный парень. Добрый, терпеливый. Если бы что-нибудь было не так, он бы сообщил нам.
— Так что, я думаю, нечего тебе переживать, — сказала Таппенс. — Сколько ей уже?
— Восемьдесят два, — ответил Томми. — Нет, нет, я думаю, восемьдесят три, — поправился он. — Мерзкое ощущение, наверное, когда ты всех пережил.
— Это нам так кажется, — сказала Таппенс. — У них такого чувства нет.
— Как знать.
— Ну, твоя тетя Ада уже не чувствует этого. Разве ты не помнишь, с какой радостью она перечисляла нам старых друзей, которых пережила? А закончила, сказав: «Ну, а что касается Эми Морган, так я слышала, что больше полугода она не протянет. Она всегда, бывало, говорила, что, дескать, я такая хрупкая. А теперь почти наверняка я ее переживу. Причем переживу на много лет». Она прямо ликовала.
— И все же… — заговорил Томми.
— Я знаю, — перебила его Таппенс. — Знаю. И все же ты считаешь это своим долгом, поэтому тебе следует съездить.
— По-твоему, я не прав?
— К сожалению, — ответила Таппенс, — я и впрямь думаю, что ты прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с едва заметной ноткой героизма в голосе.
— Нет, — сказал Томми. — Зачем это тебе? Она не твоя тетя. Нет, я поеду один.
— Как бы не так, — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Удовольствия от этого ты не получишь, я тоже не получу, и я нисколько не сомневаюсь в том, что не получит его и тетя Ада. Но я совершенно четко понимаю, что не сделать этого просто нельзя.
— Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. В конце концов вспомни, как она грубила тебе в последний раз.
— Да мне это, в общем-то, было нипочем, — сказала Таппенс. — Возможно, за весь наш приезд старушка хоть раз потешилась вволю.
— Ты всегда была мила с ней, — сказал Томми, — даже при том, что она тебе не очень нравится.
— Тетушка Ада никому бы не понравилась, — сказала Таппенс. — По-моему, она в жизни никогда никому не нравилась.
— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.
— А я могу, — возразила Таппенс. — У меня не такая славная натура, как у тебя.
— Поскольку ты женщина, ты более безжалостна, — сказал Томми.
— Наверное, в этом-то все и дело. Видишь ли, из-за нехватки времени женщинам во всем приходится быть суровыми реалистками. Я хочу сказать, мне очень жаль людей, если они стары, хворы или еще что-нибудь такое, только они должны быть славные. Если же они не славные — ну это уж совсем другое дело, ты не можешь не согласиться. Если ты противен в двадцать лет, так же гадок в сорок, еще мерзостнее в шестьдесят, а в восемьдесят — и вовсе сущий дьявол, тогда я, право, просто не понимаю, почему нужно испытывать особую жалость к людям только потому, что они старые. Измениться фактически невозможно. Я знаю нескольких самых что ни на есть душечек, которым семьдесят и восемьдесят. Старая миссис Бичем, Мэри Карр, бабушка булочника, славная старушка миссис Поплетт, которая была у нас приходящей прислугой. Они все были дорогуши, такие милые, и для них я бы сделала все, что в моих силах.
— Ладно, ладно, — сказал Томми, — будь реалисткой. Но если ты и впрямь хочешь проявить благородство и поехать со мной…
— Я хочу поехать с тобой, — сказала Таппенс. — В конце концов я вышла замуж, чтобы делить с тобой радость и горе, а тетя Ада — это определенно горе. Так что я поеду с тобой. И мы повезем ей букет цветов, коробку конфет с мягкой начинкой и, может, пару журналов. Ты мог бы и написать этой мисс… как там ее… и предупредить, что мы приезжаем.
— Как-нибудь на той неделе? Я мог бы поехать во вторник, — сказал Томми, — если это тебя устраивает.
— Во вторник значит во вторник, — согласилась Таппенс. — Как фамилия этой женщины? Я забыла — этой матроны или надзирательницы, или кто она там? Начинается с буквы П.
— Мисс Паккард.
— Совершенно верно.
— Возможно, на этот раз все будет по-другому, — сказал Томми.
— По-другому? В каком смысле?
— Ну, не знаю. Может произойти что-нибудь интересное.
— Мы можем попасть в железнодорожную катастрофу по пути туда, — сказала Таппенс, несколько оживляясь.
— За каким чертом тебе хочется попасть в железнодорожную катастрофу?
— Да нет, не хочется, разумеется. Просто…
— Просто что?
— Ну, все-таки было бы приключение, правда? Возможно, мы могли бы спасти несколько человек или сделать что-нибудь полезное. Полезное и в то же время волнующее.
— Ну и мысли у тебя, — сказал мистер Бересфорд.
— Да уж, — согласилась Таппенс. — Просто иногда такое в голову лезет.
Когда-то волосы у мистера Бересфорда были огненно-рыжие. Рыжина и сейчас еще проглядывала, но в целом они приобрели тот песочно-седоватый оттенок, какой часто приобретают огненно-рыжие волосы людей в среднем возрасте. Миссис Бересфорд некогда была чернявой и носила прическу, похожую на пышную курчавую копну. Ныне же в черных локонах появились беспорядочные и аляповатые седые пряди, причем выглядели они на удивление мило. Когда-то миссис Бересфорд даже подумывала покрасить волосы, но потом решила, что все-таки больше нравится сама себе в естественном обличье. Волосы она не окрасила, но в качестве самоутешения стала пользоваться губной помадой другого оттенка.
Пожилая пара за завтраком. Милая пара, но в них нет ничего примечательного, как сказал бы посторонний человек, увидев их. А если бы этот посторонний оказался молодым, он непременно добавил бы: «О да, весьма приятная пара, но до смерти скучна, как и все старики, разумеется».
Однако мистер и миссис Бересфорд еще не причисляли себя к старикам. И они даже представления не имели о том, что их, как и многих других, записывают в «до смерти скучные» исключительно из-за этого. Записывают, разумеется, только молодые, но ведь молодежь, снисходительно подумали бы они, понятия не имеет, что такое жизнь. Бедняжки, они же постоянно переживают из-за экзаменов или интимной жизни, покупают себе какую-то странную одежду или вытворяют чудеса со своими волосами, чтобы привлечь к себе внимание. С точки зрения самих мистера и миссис Бересфорд, они едва миновали пору расцвета. Они нравились самим себе и нравились друг другу, и каждый день приносил им тихую радость.
Бывало, конечно, и по-другому.
Мистер Бересфорд вскрыл письмо, пробежал его глазами и положил на стол, на небольшую стопку под левой рукой. Взял следующее, но вскрывать не стал, а так и застыл, глядя не на письмо, а на тостер.
— Что случилось, Томми? — спросила жена.
— Случилось? — рассеянно отозвался он. — Случилось?!
— Именно так я и сказала, — подтвердила миссис Бересфорд.
— Ничего не случилось, — ответил мистер Бересфорд. — А что должно случиться?
— Ты о чем-то подумал, — укоризненно сказала Таппенс.
— Едва ли.
— Нет, подумал. Что-нибудь случилось?
— Да нет, разумеется, нет. Что может случиться? — Потом он добавил:
— Пришел счет от водопроводчика.
— О-о, — протянула Таппенс с видом человека, которого просветили. — Вероятно, он заломил больше, чем ты ожидал.
— Естественно, — подтвердил Томми, — как всегда.
— И почему только в свое время мы не пошли в слесари-водопроводчики? — сказала Таппенс. — Если бы ты пошел по этой стезе, я была бы подручной слесаря, и мы каждый день загребали бы деньги лопатой.
— Как же это мы проглядели такую возможность?
— Ты только что смотрел на счет от водопроводчика?
— Нет, это было всего лишь обращение.
— Малолетние преступники… расовая интеграция?
— Нет, всего лишь еще один Дом, который открывают для престарелых.
— Это, во всяком случае, нечто более земное, — сказала Таппенс, — но я не понимаю, почему ты так встревожился.
— О, я думал совсем о другом.
— Ну, тогда о чем же ты думал?
— Вероятно, обращение навело меня на такие мысли, — ответил мистер Бересфорд.
— На какие? — спросила Таппенс. — Знаешь ведь, что все равно расскажешь.
— Да ничего особенно важного. Я просто подумал, что, возможно… ну это тетя Ада.
— О-о, понятно, — ответила Таппенс, мгновенно все уяснив. — Да, — добавила она мягко, как бы размышляя, — тетя Ада.
Их взоры встретились. Увы, приходится признать, что в наши дни почти в каждой семье есть своя «тетушка». Имена разные — тетя Амелия, тетя Сузи, тетя Кейти, тетя Джоан. Это могут быть бабушки, состарившиеся кузины и даже внучатые тетушки. Но они существуют и являют собой житейскую проблему, которую нужно решать. Приходится много хлопотать, осматривать дома для престарелых в поисках подходящего, наводить всякого рода справки с помощью врачей и друзей, у которых есть свои «тети Ады», которые бывают «совершенно счастливы», пока не умрут где-нибудь в «Лаврах», в «Бексхилле» или в «Счастливых лугах Скарборо».
Давно уже прошли те времена, когда тетя Элизабет, тетя Ада и остальные счастливо доживали свой век в собственных домах, где за ними ухаживали преданные, хотя порой несколько назойливые старые слуги, где их вкусно кормили три раза в день и укладывали баиньки. Либо же за ними присматривали бедные родственницы и полоумные кузины из старых дев. Теперь же все по-другому.
К сожалению, тети Ады доставляют гораздо больше хлопот, чем люди, находящиеся на противоположном конце возрастной шкалы. Детей можно устроить в приют, сбагрить родственникам или отправить в приличные школы, где они остаются на каникулы; можно договориться о поездках на пони или об отправке в лагеря, и обычно дети почти не возражают против того, что им предлагают. Совсем не так обстоит дело с тетями Адами. Родная тетя Таппенс Бересфорд — двоюродная бабушка Примроуз — была известной скандалисткой. Угодить ей никак не удавалось. Не успевала она появиться в каком-нибудь заведении, предоставляющем жилье с удобствами и чуткий уход, и написать несколько в высшей степени хвалебных писем своей племяннице, как вдруг в следующем письме та читала, что тетушка ни с того ни с сего в гневе покинула заведение.
«Там невыносимо. И я минуту там больше не могла оставаться».
За год тетушка Примроуз перебывала в одиннадцати подобных заведениях и наконец написала, что она повстречала довольно милого молодого человека. «И впрямь очень преданный мальчик. Он лишился матери в юном возрасте, и он очень нуждается в уходе. Я сняла квартиру, и он переедет ко мне. Все устроилось к нашему обоюдному удовольствию. Мы родственные души. Тебе больше не придется из-за меня тревожиться, дорогая Пруденс. Мое будущее устроено. Завтра я встречаюсь со своим адвокатом, поскольку мне следует оставить кое-что Мервину на тот случай, если я отойду в мир иной раньше, чем он, что, само собой, вполне естественно, хотя уверяю вас, что в данный момент я чувствую себя отлично».
Таппенс поспешила на север, в Абердин. Но так уж вышло, что полиция прибыла туда раньше и забрала пленительного Мервина, которого уже давно разыскивала по обвинению в мошенничестве. Тетушка Примроуз была страшно возмущена и называла это преследованием, однако, побывав на судебном разбирательстве, где рассматривалось сразу 25 пунктов, была вынуждена изменить мнение о своем протеже.
— Пожалуй, мне следует съездить проведать тетю Аду, Таппенс, — сказал Томми. — Давненько я к ней не заглядывал.
— Пожалуй, да, — без особого воодушевления ответила Таппенс. — Сколько уж прошло?
Томми задумался.
— Да уже почти год, — сказал он.
— Ты что, — возразила Таппенс. — Я думаю, больше.
— О боже, — сказал Томми, — время и впрямь летит, правда? Просто не верится. И все же, Таппенс, ты, пожалуй, права. — Он принялся подсчитывать. — Плохо, что забыли старушку. Даже на душе как-то тяжело.
— А это ты зря, — не согласилась с ним Таппенс. — В конце концов мы посылаем ей вещи и шлем письма.
— Оно, конечно, так. Ты молодчина, Таппенс. И все же иногда бывает, что читаешь и расстраиваешься.
— Ты вспомнил об этой жуткой книге, что мы взяли в библиотеке? — спросила Таппенс. — И о том, как ужасно было бедным старикам, как они страдали?
— Я полагаю, это было взято из жизни.
— О да, — ответила Таппенс, — такие места наверняка есть. И есть люди, которые ужасно несчастны, которые просто не могут не быть несчастными. Но что еще можно сделать, Томми?
— Что можно сделать? Только быть как можно осмотрительнее при выборе заведения, все о нем разузнать и удостовериться, что за нею присматривает хороший врач.
— Ты должен признать, что лучше доктора Марри не найти.
— Да, — согласился Томми, и озабоченное выражение сошло с его лица. — Марри первоклассный парень. Добрый, терпеливый. Если бы что-нибудь было не так, он бы сообщил нам.
— Так что, я думаю, нечего тебе переживать, — сказала Таппенс. — Сколько ей уже?
— Восемьдесят два, — ответил Томми. — Нет, нет, я думаю, восемьдесят три, — поправился он. — Мерзкое ощущение, наверное, когда ты всех пережил.
— Это нам так кажется, — сказала Таппенс. — У них такого чувства нет.
— Как знать.
— Ну, твоя тетя Ада уже не чувствует этого. Разве ты не помнишь, с какой радостью она перечисляла нам старых друзей, которых пережила? А закончила, сказав: «Ну, а что касается Эми Морган, так я слышала, что больше полугода она не протянет. Она всегда, бывало, говорила, что, дескать, я такая хрупкая. А теперь почти наверняка я ее переживу. Причем переживу на много лет». Она прямо ликовала.
— И все же… — заговорил Томми.
— Я знаю, — перебила его Таппенс. — Знаю. И все же ты считаешь это своим долгом, поэтому тебе следует съездить.
— По-твоему, я не прав?
— К сожалению, — ответила Таппенс, — я и впрямь думаю, что ты прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с едва заметной ноткой героизма в голосе.
— Нет, — сказал Томми. — Зачем это тебе? Она не твоя тетя. Нет, я поеду один.
— Как бы не так, — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Удовольствия от этого ты не получишь, я тоже не получу, и я нисколько не сомневаюсь в том, что не получит его и тетя Ада. Но я совершенно четко понимаю, что не сделать этого просто нельзя.
— Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. В конце концов вспомни, как она грубила тебе в последний раз.
— Да мне это, в общем-то, было нипочем, — сказала Таппенс. — Возможно, за весь наш приезд старушка хоть раз потешилась вволю.
— Ты всегда была мила с ней, — сказал Томми, — даже при том, что она тебе не очень нравится.
— Тетушка Ада никому бы не понравилась, — сказала Таппенс. — По-моему, она в жизни никогда никому не нравилась.
— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.
— А я могу, — возразила Таппенс. — У меня не такая славная натура, как у тебя.
— Поскольку ты женщина, ты более безжалостна, — сказал Томми.
— Наверное, в этом-то все и дело. Видишь ли, из-за нехватки времени женщинам во всем приходится быть суровыми реалистками. Я хочу сказать, мне очень жаль людей, если они стары, хворы или еще что-нибудь такое, только они должны быть славные. Если же они не славные — ну это уж совсем другое дело, ты не можешь не согласиться. Если ты противен в двадцать лет, так же гадок в сорок, еще мерзостнее в шестьдесят, а в восемьдесят — и вовсе сущий дьявол, тогда я, право, просто не понимаю, почему нужно испытывать особую жалость к людям только потому, что они старые. Измениться фактически невозможно. Я знаю нескольких самых что ни на есть душечек, которым семьдесят и восемьдесят. Старая миссис Бичем, Мэри Карр, бабушка булочника, славная старушка миссис Поплетт, которая была у нас приходящей прислугой. Они все были дорогуши, такие милые, и для них я бы сделала все, что в моих силах.
— Ладно, ладно, — сказал Томми, — будь реалисткой. Но если ты и впрямь хочешь проявить благородство и поехать со мной…
— Я хочу поехать с тобой, — сказала Таппенс. — В конце концов я вышла замуж, чтобы делить с тобой радость и горе, а тетя Ада — это определенно горе. Так что я поеду с тобой. И мы повезем ей букет цветов, коробку конфет с мягкой начинкой и, может, пару журналов. Ты мог бы и написать этой мисс… как там ее… и предупредить, что мы приезжаем.
— Как-нибудь на той неделе? Я мог бы поехать во вторник, — сказал Томми, — если это тебя устраивает.
— Во вторник значит во вторник, — согласилась Таппенс. — Как фамилия этой женщины? Я забыла — этой матроны или надзирательницы, или кто она там? Начинается с буквы П.
— Мисс Паккард.
— Совершенно верно.
— Возможно, на этот раз все будет по-другому, — сказал Томми.
— По-другому? В каком смысле?
— Ну, не знаю. Может произойти что-нибудь интересное.
— Мы можем попасть в железнодорожную катастрофу по пути туда, — сказала Таппенс, несколько оживляясь.
— За каким чертом тебе хочется попасть в железнодорожную катастрофу?
— Да нет, не хочется, разумеется. Просто…
— Просто что?
— Ну, все-таки было бы приключение, правда? Возможно, мы могли бы спасти несколько человек или сделать что-нибудь полезное. Полезное и в то же время волнующее.
— Ну и мысли у тебя, — сказал мистер Бересфорд.
— Да уж, — согласилась Таппенс. — Просто иногда такое в голову лезет.
2. «Это было ваше бедное дитя?»
Трудно объяснить, откуда взялось название «Солнечный кряж». Ничего сколько-нибудь похожего на кряж тут не было. Местность ровная, что очень подходило престарелым обитателям. Дом окружал просторный; хотя и ничем не примечательный сад. Сам пансионат размещался в довольно большом викторианском особняке, хорошо отремонтированном. Рядом росло несколько тенистых красивых деревьев, одна стена дома была увита диким виноградом, а две араукарии придавали зданию экзотический вид. В удобных местах на солнышке было расставлено несколько скамеек, два-три шезлонга, а на крытой веранде старушки могли сидеть, не боясь восточных ветров.
Томми нажал на кнопку звонка, и вскоре их впустила несколько утомленная молодая женщина в нейлоновом халате. Она провела их в маленькую гостиную и едва слышно сказала:
— Я сообщу мисс Паккард. Она ждет вас и сейчас спустится. Подождите немного, хорошо? У нас снова проблемы с этой миссис Каррэвей. Понимаете, опять проглотила наперсток.
— А как же она могла сделать такое? — в удивлении спросила Таппенс.
— А она делает это ради хохмы, — кратко объяснила прислуга. — Постоянно.
Она ушла, а Таппенс села и задумчиво сказала:
— Не думаю, что проглотить наперсток — удовольствие. Его, наверное, бросает то вверх, то вниз по пищеводу. Ты так не думаешь?
Ждать им пришлось недолго: дверь открылась, и вошла мисс Паккард с извинениями. Это была крупная женщина лет пятидесяти, с волосами песочного цвета. Вокруг нее витала какая-то аура спокойной деловитости, которой Томми всегда восхищался.
— Прошу прощения, если заставила вас ждать, мистер Бересфорд, — сказала она. — Здравствуйте, миссис Бересфорд, я так рада, что и вы приехали.
— Я слышал, кто-то что-то проглотил, — сказал Томми.
— Ах, так значит, Марлен вам сказала? Да, это старая миссис Каррэвей. Она постоянно глотает всякие вещи. Трудно с ними, знаете ли, за всеми не уследишь. Одно дело, когда этим занимаются дети, но если такое хобби обнаруживается у старушенции, это кажется смешным. Год от года все хуже и хуже. И самое смешное в том, что ей это, похоже, нипочем.
— Возможно, ее отец был шпагоглотателем, — предположила Таппенс.
— Весьма интересная мысль, миссис Бересфорд. Возможно, именно этим все и объясняется. Я сообщила мисс Фэншо, что вы приедете, мистер Бересфорд, — продолжала она. — Не знаю, право, дошло ли до нее. Вы знаете, до нее не всегда доходит.
— Как она последнее время?
— Боюсь, довольно быстро сдает, — участливо сказала мисс Паккард. — Право, никогда не знаешь, что до нее доходит, а что нет. Я сказала ей вчера вечером, а она ответила, что я наверняка ошибаюсь, поскольку семестр еще не кончился. Она, похоже, думала, что вы еще учитесь. Бедные старушки, у них все так перепутывается в головах, особенно когда речь идет о времени. Однако сегодня утром, когда я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это совершенно невозможно, поскольку вы умерли. Ну что ж, — бодро продолжала мисс Паккард, — она узнает вас, когда увидит.
— А как ее здоровье? Почти без изменений?
— Ну, наверное, лучшего и ожидать нельзя. Откровенно говоря, я не думаю, знаете ли, что она еще долго будет с нами. Страданий она никаких не испытывает, но состояние ее сердца нисколько не улучшилось. Правду сказать, она гораздо хуже. Так что, наверное, не мешало бы вам знать, что надо быть ко всему готовым, чтобы ее смерть не застала вас врасплох.
— Мы привезли ей цветов, — сказала Таппенс.
— И коробку шоколадных конфет, — добавил Томми.
— Это, конечно, очень мило с вашей стороны. Она будет довольна. Хотите подняться к ней прямо сейчас?
Томми и Таппенс встали и вышли за мисс Паккард из комнаты. Она повела их по широкой лестнице. Когда они проходили мимо одной из комнат в коридоре наверху, ее дверь вдруг растворилась, и оттуда с горделивым видом вышла маленькая женщина футов пяти росту, крича громким пронзительным голосом:
— Я требую мое какао. Я требую мое какао. Где нянечка Джейн? Я требую мое какао.
Женщина в униформе медсестры выскочила из соседней двери со словами:
— Успокойтесь, успокойтесь, дорогая, все в порядке. Вы уже пили какао. Вы выпили его двадцать минут назад.
— Нет, не пила, няня. Это не правда. Не пила я никакого какао. Меня мучает жажда.
— Ну, если хотите, я налью вам еще одну чашку.
— Как же я могу выпить еще одну, если я еще ни одной не выпила?
Они зашагали дальше, и мисс Паккард, коротко постучав в дверь в конце коридора, открыла ее и вошла в комнату.
— Ну, мисс Фэншо, — бодренько сказала она. — Вот он ваш племянник, пришел вас проведать. Здорово, правда?
На кровати у окна престарелая леди резко села на взбитых подушках. У нее были волосы стального цвета и тонкое морщинистое лицо с крупным носом. Весь вид ее говорил, что она недовольна. Томми вышел вперед.
— Привет, тетушка Ада, — сказал он. — Как самочувствие?
Тетушка Ада не обратила на него ровно никакого внимания; она сердито обратилась к мисс Паккард:
— Уж и не знаю, чего это вам вздумалось водить мужчин в спальню к даме, — заявила она. — В дни моей юности это бы посчитали неприличным! И еще заявляете, будто он мой племянник! Нет, право! Кто это такой? — Слесарь-водопроводчик или электрик?
— Ну, ну, это не слишком учтиво, — мягко сказала мисс Паккард.
— Я ваш племянник Томас Бересфорд, — сказал Томми. Он протянул ей коробку. — Я принес вам коробку шоколадных конфет.
— Нечего ко мне подъезжать, — сказала тетушка Ада. — Знаю я вас. Соврете — недорого возьмете. А кто эта женщина? — Она с отвращением оглядела миссис Бересфорд.
— Я Пруденс, — ответила миссис Бересфорд. — Ваша племянница Пруденс.
— Какое нелепое имя, — заметила тетушка Ада. — Как будто это горничная. У моего внучатого дяди Мэттью была горничная, которую звали Утешение, а служанку звали Возрадуйся Господу. Он был методистом. Но моя внучатая тетушка Фэнни вскоре положила этому конец. Заявила ей, что пока та у нее в доме, ее будут звать Ребеккой.
— Я принесла вам розы, — сказала Таппенс.
— Тут больной человек, тут не место цветам. Они забирают весь кислород.
— Я поставлю их в вазу, — предложила мисс Паккард.
— Как бы не так. Уж вам бы следовало знать, что все равно выйдет по-моему.
— Вы, вроде, в отличной форме, тетушка Ада, — проговорил мистер Бересфорд. — Настроены по-боевому, я бы сказал.
— Я вас раскусила, не беспокойтесь. С чего это вы заявляете, будто вы мой племянник? Как, говорите, ваше имя? Томас?
— Да, Томас, или Томми.
— Сроду о вас не слыхала, — продолжала тетушка Ада. — У меня был всего один племянник, а звали его Уильям. Его убило в последнюю войну. Оно и к лучшему. Останься он жить, из него бы ничего не вышло. Я устала, — заявила вдруг тетя Ада, откидываясь на подушки и поворачивая голову к мисс Паккард. — Уведите их. Вы не должны допускать ко мне посторонних.
— Я полагала, короткое посещение взбодрит вас, — совершенно невозмутимо отвечала мисс Паккард.
Тетушка Ада издала басовитый звук, свидетельствующий о безудержном веселье.
— Ну что ж, — бодро заговорила Таппенс, — мы уходим. Я оставлю вам розы. Может, вы еще передумаете. Пошли, Томми, — и Таппенс повернулась к двери.
— Ну, до свидания, тетушка Ада. Жаль, конечно, что вы не помните меня.
Тетушка Ада молчала. Таппенс и мисс Паккард направились к двери. Томми двинулся за ними.
— Вернись, ты, — повысив голос, сказала тетушка Ада. — Я отлично тебя знаю. Ты Томас. Ты когда-то, был красноволосый. Морковка — вот какого цвета были у тебя волосы. Вернись. С тобой еще поговорю, а эта баба мне тут не нужна. И зачем делать вид, будто она твоя Жена, — уж мне ли не знать? Тебе бы не следовало приводить сюда такую женщину. Поди посиди вот в этом кресле и расскажи мне о своей дорогой маме. А ты уходи, — добавила тетя Ада, как бы вспомнив о Таппенс, которая мялась в дверях, и махнула рукой.
Таппенс тут же удалилась.
— Это у нее бывает, — невозмутимо сказала мисс Паккард, когда они спускались по лестнице. — Иногда, вы знаете, она может быть очень обходительной. Вы вряд ли этому поверите.
Томми сел в кресло, указанное ему тетушкой Адой, и кротко заметил, что о матери он почти ничего не может рассказать, поскольку та умерла почти сорок лет назад. Это заявление совершенно не тронуло тетушку Аду.
— Подумать только, — сказала она. — Неужто так давно? Ну время прямо летит. — Она оглядела его задумчивым взглядом. — Почему ты не женишься? — спросила она. — Подыщи себе какую-нибудь милую толковую женщину, которая бы за тобой ухаживала. Ты же стареешь. Да и нужды не будет связываться со всеми этими блудницами и таскать их сюда под видом своих жен.
— Похоже, в следующий раз мне придется заставить Таппенс прихватить с собой брачное свидетельство.
— Ах, значит, ты сделал из нее честную женщину? — спросила тетушка Ада.
— Мы женаты тридцать с лишним лет, — сказал Томми, — и у нас есть сын и дочь, и они оба тоже состоят в браке.
— Беда в том, — искусно вывернулась тетушка Ада, — что никто мне ничего не говорит. Если бы ты исправно держал меня в курсе дел…
Томми не стал спорить. Таппенс однажды дала ему серьезный наказ: «Если кто-то в возрасте старше шестидесяти пяти лет находит у тебя недостатки, — сказала она, — никогда не спорь. Никогда не пытайся отстаивать свою правоту. Сразу же извинись и скажи, что ты виноват и очень сожалеешь, и больше никогда этого не сделаешь».
В этот самый момент Томми вдруг осенило, что именно этой линии поведения и надо придерживаться с тетушкой Адой.
— Весьма сожалею, тетушка Ада, — сказал он. — Боюсь, что со временем люди становятся забывчивыми. Не у каждого же, — не моргнув глазом, продолжал он, — такая удивительная память, как у вас.
Тетушка Ада самодовольно ухмыльнулась. Другого слова тут просто не подобрать.
— Тут ты прав, — согласилась она. — Прости, если я приняла тебя несколько грубо, но я не люблю, когда мне навязываются. В этом доме никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Могут впустить к тебе кого угодно, все равно кого. И если бы я принимала всех этих самозванцев, меня бы уже давно ограбили и убили прямо в постели.
— Ну, это вы уже, вероятно, перехватили, — возразил Томми.
— Как знать, — отвечала тетушка Ада. — Стоит почитать газеты или послушать людей. Не то чтобы я верила всему, что мне говорят. Но я держу ухо востро. Поверишь ли — намедни привели сюда незнакомого мужчину — сроду его не видела. Называл себя доктором Уильямсом. Сказал, что, мол, доктор Марри уехал в отпуск, а он его новый партнер. Новый партнер! Откуда мне было знать, что он новый партнер? Только с его слов?
— Ну, и он на самом деле оказался новым партнером доктора Марри?
— Ну, собственно говоря, — сказала тетушка Ада, слегка недовольная тем, что теряет свои позиции, — как оказалось, да. Но ведь никто не мог знать это наверняка. Он вдруг появился тут, приехал в какой-то машине, и при нем была эта маленькая черная коробочка, которую таскают доктора, чтобы мерить кровяное давление, ну и все такое. Она очень похожа на волшебный ящик, о котором когда-то столько говорили. Ну, да не о том речь. Просто в такой дом мог пройти кто угодно и заявить, что он доктор, и тут же все сиделки начнут самодовольно улыбаться, хихикать и говорить «да, доктор, разумеется, доктор», и стоять более или менее по стойке «смирно», глупые девчонки! А если бы пациентка поклялась, что не знает этого человека, они бы просто сказали, что у нее склероз, и она забывает людей. Я никогда не забываю ни одного лица, — твердо заявила тетушка Ада. — Никогда не забывала. Как твоя тетушка Каролина? Давненько уж не получала от нее никаких известий. Ты ее видишь?
Томми, как бы оправдываясь, ответил, что его тетя Каролина умерла пятнадцатью годами раньше. Тетя Ада приняла сообщение об этой кончине совершенно спокойно. В конце концов тетя Каролина приходилась ей не родной сестрой, а двоюродной.
— Все, похоже, умирают, — заявила она с каким-то наслаждением. — Никакой жизненной силы. Вот в чем их беда. Слабое сердце, коронарный тромбоз, высокое кровяное давление, хронический бронхит, ревматоидный артрит и все такое прочее. Хилый народец, все как один. Вот так доктора и зарабатывают себе на пропитание. Пичкают их пилюлями. Желтые пилюли, розовые пилюли, зеленые пилюли и — я бы не удивилась — даже черные пилюли. У-ф-ф! Сера и патока — вот чем пользовали во времена моей бабушки. Готова спорить, что это слабительное было нисколько не хуже любого другого средства. Когда был выбор, что делать — выздороветь или пить патоку с серой, — человек каждый раз предпочитал выздоровление. — Она удовлетворенно кивнула. — Нельзя доверять докторам по-настоящему, правда? Особенно когда дело профессиональное… какой-нибудь новый пунктик… мне говорили, тут очень часто травятся. Чтобы поставлять сердца хирургам, так мне говорили. Я и сама не думаю, что это правда. Мисс Паккард не из тех женщин, которые бы это потерпели…
Томми нажал на кнопку звонка, и вскоре их впустила несколько утомленная молодая женщина в нейлоновом халате. Она провела их в маленькую гостиную и едва слышно сказала:
— Я сообщу мисс Паккард. Она ждет вас и сейчас спустится. Подождите немного, хорошо? У нас снова проблемы с этой миссис Каррэвей. Понимаете, опять проглотила наперсток.
— А как же она могла сделать такое? — в удивлении спросила Таппенс.
— А она делает это ради хохмы, — кратко объяснила прислуга. — Постоянно.
Она ушла, а Таппенс села и задумчиво сказала:
— Не думаю, что проглотить наперсток — удовольствие. Его, наверное, бросает то вверх, то вниз по пищеводу. Ты так не думаешь?
Ждать им пришлось недолго: дверь открылась, и вошла мисс Паккард с извинениями. Это была крупная женщина лет пятидесяти, с волосами песочного цвета. Вокруг нее витала какая-то аура спокойной деловитости, которой Томми всегда восхищался.
— Прошу прощения, если заставила вас ждать, мистер Бересфорд, — сказала она. — Здравствуйте, миссис Бересфорд, я так рада, что и вы приехали.
— Я слышал, кто-то что-то проглотил, — сказал Томми.
— Ах, так значит, Марлен вам сказала? Да, это старая миссис Каррэвей. Она постоянно глотает всякие вещи. Трудно с ними, знаете ли, за всеми не уследишь. Одно дело, когда этим занимаются дети, но если такое хобби обнаруживается у старушенции, это кажется смешным. Год от года все хуже и хуже. И самое смешное в том, что ей это, похоже, нипочем.
— Возможно, ее отец был шпагоглотателем, — предположила Таппенс.
— Весьма интересная мысль, миссис Бересфорд. Возможно, именно этим все и объясняется. Я сообщила мисс Фэншо, что вы приедете, мистер Бересфорд, — продолжала она. — Не знаю, право, дошло ли до нее. Вы знаете, до нее не всегда доходит.
— Как она последнее время?
— Боюсь, довольно быстро сдает, — участливо сказала мисс Паккард. — Право, никогда не знаешь, что до нее доходит, а что нет. Я сказала ей вчера вечером, а она ответила, что я наверняка ошибаюсь, поскольку семестр еще не кончился. Она, похоже, думала, что вы еще учитесь. Бедные старушки, у них все так перепутывается в головах, особенно когда речь идет о времени. Однако сегодня утром, когда я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это совершенно невозможно, поскольку вы умерли. Ну что ж, — бодро продолжала мисс Паккард, — она узнает вас, когда увидит.
— А как ее здоровье? Почти без изменений?
— Ну, наверное, лучшего и ожидать нельзя. Откровенно говоря, я не думаю, знаете ли, что она еще долго будет с нами. Страданий она никаких не испытывает, но состояние ее сердца нисколько не улучшилось. Правду сказать, она гораздо хуже. Так что, наверное, не мешало бы вам знать, что надо быть ко всему готовым, чтобы ее смерть не застала вас врасплох.
— Мы привезли ей цветов, — сказала Таппенс.
— И коробку шоколадных конфет, — добавил Томми.
— Это, конечно, очень мило с вашей стороны. Она будет довольна. Хотите подняться к ней прямо сейчас?
Томми и Таппенс встали и вышли за мисс Паккард из комнаты. Она повела их по широкой лестнице. Когда они проходили мимо одной из комнат в коридоре наверху, ее дверь вдруг растворилась, и оттуда с горделивым видом вышла маленькая женщина футов пяти росту, крича громким пронзительным голосом:
— Я требую мое какао. Я требую мое какао. Где нянечка Джейн? Я требую мое какао.
Женщина в униформе медсестры выскочила из соседней двери со словами:
— Успокойтесь, успокойтесь, дорогая, все в порядке. Вы уже пили какао. Вы выпили его двадцать минут назад.
— Нет, не пила, няня. Это не правда. Не пила я никакого какао. Меня мучает жажда.
— Ну, если хотите, я налью вам еще одну чашку.
— Как же я могу выпить еще одну, если я еще ни одной не выпила?
Они зашагали дальше, и мисс Паккард, коротко постучав в дверь в конце коридора, открыла ее и вошла в комнату.
— Ну, мисс Фэншо, — бодренько сказала она. — Вот он ваш племянник, пришел вас проведать. Здорово, правда?
На кровати у окна престарелая леди резко села на взбитых подушках. У нее были волосы стального цвета и тонкое морщинистое лицо с крупным носом. Весь вид ее говорил, что она недовольна. Томми вышел вперед.
— Привет, тетушка Ада, — сказал он. — Как самочувствие?
Тетушка Ада не обратила на него ровно никакого внимания; она сердито обратилась к мисс Паккард:
— Уж и не знаю, чего это вам вздумалось водить мужчин в спальню к даме, — заявила она. — В дни моей юности это бы посчитали неприличным! И еще заявляете, будто он мой племянник! Нет, право! Кто это такой? — Слесарь-водопроводчик или электрик?
— Ну, ну, это не слишком учтиво, — мягко сказала мисс Паккард.
— Я ваш племянник Томас Бересфорд, — сказал Томми. Он протянул ей коробку. — Я принес вам коробку шоколадных конфет.
— Нечего ко мне подъезжать, — сказала тетушка Ада. — Знаю я вас. Соврете — недорого возьмете. А кто эта женщина? — Она с отвращением оглядела миссис Бересфорд.
— Я Пруденс, — ответила миссис Бересфорд. — Ваша племянница Пруденс.
— Какое нелепое имя, — заметила тетушка Ада. — Как будто это горничная. У моего внучатого дяди Мэттью была горничная, которую звали Утешение, а служанку звали Возрадуйся Господу. Он был методистом. Но моя внучатая тетушка Фэнни вскоре положила этому конец. Заявила ей, что пока та у нее в доме, ее будут звать Ребеккой.
— Я принесла вам розы, — сказала Таппенс.
— Тут больной человек, тут не место цветам. Они забирают весь кислород.
— Я поставлю их в вазу, — предложила мисс Паккард.
— Как бы не так. Уж вам бы следовало знать, что все равно выйдет по-моему.
— Вы, вроде, в отличной форме, тетушка Ада, — проговорил мистер Бересфорд. — Настроены по-боевому, я бы сказал.
— Я вас раскусила, не беспокойтесь. С чего это вы заявляете, будто вы мой племянник? Как, говорите, ваше имя? Томас?
— Да, Томас, или Томми.
— Сроду о вас не слыхала, — продолжала тетушка Ада. — У меня был всего один племянник, а звали его Уильям. Его убило в последнюю войну. Оно и к лучшему. Останься он жить, из него бы ничего не вышло. Я устала, — заявила вдруг тетя Ада, откидываясь на подушки и поворачивая голову к мисс Паккард. — Уведите их. Вы не должны допускать ко мне посторонних.
— Я полагала, короткое посещение взбодрит вас, — совершенно невозмутимо отвечала мисс Паккард.
Тетушка Ада издала басовитый звук, свидетельствующий о безудержном веселье.
— Ну что ж, — бодро заговорила Таппенс, — мы уходим. Я оставлю вам розы. Может, вы еще передумаете. Пошли, Томми, — и Таппенс повернулась к двери.
— Ну, до свидания, тетушка Ада. Жаль, конечно, что вы не помните меня.
Тетушка Ада молчала. Таппенс и мисс Паккард направились к двери. Томми двинулся за ними.
— Вернись, ты, — повысив голос, сказала тетушка Ада. — Я отлично тебя знаю. Ты Томас. Ты когда-то, был красноволосый. Морковка — вот какого цвета были у тебя волосы. Вернись. С тобой еще поговорю, а эта баба мне тут не нужна. И зачем делать вид, будто она твоя Жена, — уж мне ли не знать? Тебе бы не следовало приводить сюда такую женщину. Поди посиди вот в этом кресле и расскажи мне о своей дорогой маме. А ты уходи, — добавила тетя Ада, как бы вспомнив о Таппенс, которая мялась в дверях, и махнула рукой.
Таппенс тут же удалилась.
— Это у нее бывает, — невозмутимо сказала мисс Паккард, когда они спускались по лестнице. — Иногда, вы знаете, она может быть очень обходительной. Вы вряд ли этому поверите.
Томми сел в кресло, указанное ему тетушкой Адой, и кротко заметил, что о матери он почти ничего не может рассказать, поскольку та умерла почти сорок лет назад. Это заявление совершенно не тронуло тетушку Аду.
— Подумать только, — сказала она. — Неужто так давно? Ну время прямо летит. — Она оглядела его задумчивым взглядом. — Почему ты не женишься? — спросила она. — Подыщи себе какую-нибудь милую толковую женщину, которая бы за тобой ухаживала. Ты же стареешь. Да и нужды не будет связываться со всеми этими блудницами и таскать их сюда под видом своих жен.
— Похоже, в следующий раз мне придется заставить Таппенс прихватить с собой брачное свидетельство.
— Ах, значит, ты сделал из нее честную женщину? — спросила тетушка Ада.
— Мы женаты тридцать с лишним лет, — сказал Томми, — и у нас есть сын и дочь, и они оба тоже состоят в браке.
— Беда в том, — искусно вывернулась тетушка Ада, — что никто мне ничего не говорит. Если бы ты исправно держал меня в курсе дел…
Томми не стал спорить. Таппенс однажды дала ему серьезный наказ: «Если кто-то в возрасте старше шестидесяти пяти лет находит у тебя недостатки, — сказала она, — никогда не спорь. Никогда не пытайся отстаивать свою правоту. Сразу же извинись и скажи, что ты виноват и очень сожалеешь, и больше никогда этого не сделаешь».
В этот самый момент Томми вдруг осенило, что именно этой линии поведения и надо придерживаться с тетушкой Адой.
— Весьма сожалею, тетушка Ада, — сказал он. — Боюсь, что со временем люди становятся забывчивыми. Не у каждого же, — не моргнув глазом, продолжал он, — такая удивительная память, как у вас.
Тетушка Ада самодовольно ухмыльнулась. Другого слова тут просто не подобрать.
— Тут ты прав, — согласилась она. — Прости, если я приняла тебя несколько грубо, но я не люблю, когда мне навязываются. В этом доме никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Могут впустить к тебе кого угодно, все равно кого. И если бы я принимала всех этих самозванцев, меня бы уже давно ограбили и убили прямо в постели.
— Ну, это вы уже, вероятно, перехватили, — возразил Томми.
— Как знать, — отвечала тетушка Ада. — Стоит почитать газеты или послушать людей. Не то чтобы я верила всему, что мне говорят. Но я держу ухо востро. Поверишь ли — намедни привели сюда незнакомого мужчину — сроду его не видела. Называл себя доктором Уильямсом. Сказал, что, мол, доктор Марри уехал в отпуск, а он его новый партнер. Новый партнер! Откуда мне было знать, что он новый партнер? Только с его слов?
— Ну, и он на самом деле оказался новым партнером доктора Марри?
— Ну, собственно говоря, — сказала тетушка Ада, слегка недовольная тем, что теряет свои позиции, — как оказалось, да. Но ведь никто не мог знать это наверняка. Он вдруг появился тут, приехал в какой-то машине, и при нем была эта маленькая черная коробочка, которую таскают доктора, чтобы мерить кровяное давление, ну и все такое. Она очень похожа на волшебный ящик, о котором когда-то столько говорили. Ну, да не о том речь. Просто в такой дом мог пройти кто угодно и заявить, что он доктор, и тут же все сиделки начнут самодовольно улыбаться, хихикать и говорить «да, доктор, разумеется, доктор», и стоять более или менее по стойке «смирно», глупые девчонки! А если бы пациентка поклялась, что не знает этого человека, они бы просто сказали, что у нее склероз, и она забывает людей. Я никогда не забываю ни одного лица, — твердо заявила тетушка Ада. — Никогда не забывала. Как твоя тетушка Каролина? Давненько уж не получала от нее никаких известий. Ты ее видишь?
Томми, как бы оправдываясь, ответил, что его тетя Каролина умерла пятнадцатью годами раньше. Тетя Ада приняла сообщение об этой кончине совершенно спокойно. В конце концов тетя Каролина приходилась ей не родной сестрой, а двоюродной.
— Все, похоже, умирают, — заявила она с каким-то наслаждением. — Никакой жизненной силы. Вот в чем их беда. Слабое сердце, коронарный тромбоз, высокое кровяное давление, хронический бронхит, ревматоидный артрит и все такое прочее. Хилый народец, все как один. Вот так доктора и зарабатывают себе на пропитание. Пичкают их пилюлями. Желтые пилюли, розовые пилюли, зеленые пилюли и — я бы не удивилась — даже черные пилюли. У-ф-ф! Сера и патока — вот чем пользовали во времена моей бабушки. Готова спорить, что это слабительное было нисколько не хуже любого другого средства. Когда был выбор, что делать — выздороветь или пить патоку с серой, — человек каждый раз предпочитал выздоровление. — Она удовлетворенно кивнула. — Нельзя доверять докторам по-настоящему, правда? Особенно когда дело профессиональное… какой-нибудь новый пунктик… мне говорили, тут очень часто травятся. Чтобы поставлять сердца хирургам, так мне говорили. Я и сама не думаю, что это правда. Мисс Паккард не из тех женщин, которые бы это потерпели…