Кристи Агата. Врата судьбы

   Он вошел в комнату, где нашел ее днем раньше. Уткнулась в очередную детскую книгу, решил он. Трясется над какими-нибудь глупыми словами, которые глупый ребенок подчеркнул красными чернилами. Идет по следу Мэри Джордан, кем бы она ни была. Мэри Джордан, которая умерла не своей смертью. Ему все-таки стало любопытно. Вероятно, фамилия людей, которые когда-то владели этим домом, прежде чем продали его им, была Джоунз. Они прожили здесь недолго, года три — четыре. Нет, этот ребенок от Роберта Льюиса Стивенсона жил гораздо раньше. Как бы то ни было, в комнате Таппенс не оказалось. Он не заметил книг, к которым Таппенс могла проявить особый интерес.
   — Куда, черт возьми, она могла подеваться? — сказал Томас.
   Он снова спустился вниз и позвал ее. Никакого ответа. Он взглянул на вешалку — макинтош Таппенс отсутствует. Значит, она вышла, куда? И где Ганнибал? Для разнообразия Томми позвал Ганнибала.
   — Ганнибал — Ганнибал — Ганнюшка, иди сюда, Ганнибал.
   Никто не пришел.
   По крайней мере, Ганнибал с ней, подумал Томми.
   Трудно было сказать, лучше это или хуже. Ганнибал, естественно, не даст хозяйку в обиду. Вопрос заключался в том, не нападет ли он на других людей? Когда его брали с собой в гости, он держался дружелюбно, но неизменно подозрительно относился к тем, кто пытался войти в дом, где он живет. Он был готов лаять и кусаться, когда считал это необходимым. Но в конце концов, куда все подевались?
   Он прошел по улице, но нигде не заметил маленького черного пса с женщиной средней полноты в ярко — красном макинтоше. Наконец, рассердившись, он вернулся в дом.
   Его встретил аппетитный запах. Он сразу прошел в кухню; Таппенс повернулась от плиты и приветливо улыбнулась ему.
   — Опять опаздываешь, — сказала она. — Это запеканка с овощами. Хорошо пахнет, правда? Я положила в нее на сей раз кое-что новенькое. Нашла в саду кое-какую траву — надеюсь, она съедобна.
   — А если нет, — сказал Томми, — то это наверняка белладонна или наперстянка, прикинувшаяся невинной травкой. Но где ты была?
   — Выводила Ганнибала на прогулку.
   В этот момент Ганнибал заявил о своем присутствии. Он бросился на Томми и приветствовал его так бурно, что чуть не опрокинул на пол. Ганнибал был маленьким черным псом, очень блестящим, с милыми пятнышками на крупе и щеках. Он был мэнчестерским терьером с безупречной родословной и считал себя гораздо опытнее и высокороднее любой собаки.
   — Надо же. А я тебя искал. И куда ты ходила в такую погоду?
   — Да, погода никудышная, туман. Я довольно — таки устала.
   — Но где ты была? Прошлась по магазинам?
   — Нет, сегодня они закрываются рано. Нет… Я ходила на кладбище.
   — Звучит мрачно, — заметил Томми. — Что тебе там было надо?
   — Я поглядела на могилы.
   — Звучит по-прежнему мрачно, — сказал Томми. — Ганнибалу там понравилось?
   — Мне пришлось посадить Ганнибала на поводок. Из церкви все время выходил какой-то служка, и я подумала, что ему может не понравиться Ганнибал потому — ну, мало ли что: он может не понравиться Ганнибалу, а я не хочу с самого начала настраивать людей против нас.
   — Но что ты хотела увидеть на кладбище?
   — Какие там люди похоронены. Много людей, кладбище переполнено. Оно очень старое, есть могилы прошлого века, и, по-моему, даже старше, только камни так стерлись, что уже ничего не прочтешь.
   — И все-таки мне непонятно, зачем тебе нужно было ходить на кладбище.
   — Я проводила расследование, — сказала Таппенс.
   — Расследование? Чего?
   — Я хотела посмотреть, похоронены ли там какие-нибудь Джорданы.
   — Боже мой, — произнес Томми. — Ты все занимаешься этим? Ты искала…
   — Ну мы же знаем, что Мэри Джордан умерла. У нас есть книга, где написано, что она умерла не своей смертью, но где-то ведь ее похоронили, так?
   — Безусловно, — сказал Томми. — Если ее не закопали у нас в саду.
   — По-моему, это маловероятно, — сказала Таппенс, — потому что только этот мальчик или девочка — я думаю, все же мальчик — ну да, мальчик, его звали Александр — и он явно гордился тем, что догадался, что она умерла не своей смертью. Но если он единственный пришел к такому выводу или узнал об этом — ну, я полагаю, больше никто не догадался. Я имею в виду, она просто умерла, ее похоронили, и никто не сказал…
   — Никто не предположил, что дело здесь нечисто, — подсказал Томас.
   — Вот именно. Отравили, или ударили по голове, или столкнули с утеса, или переехали машиной, или — о, можно придумать массу способов.
   — Ты можешь, не сомневаюсь, — сказал Томми. — Самое хорошее, Таппенс, что в душе ты добрый человек и не будешь проделывать ничего подобного из вещего удовольствия.
   — Но на кладбище не оказалось никакой Мэри Джордан. Вообще никаких Джорданов.
   — Какая жалость, — сказал Томми. — Эта штука, которую ты готовишь, еще не готова? Я жутко голоден. А запах потрясающий.
   — Она готова, дорогой, — сказала Таппенс. — Мы садимся за стол, как только ты умоешься.

Глава 4
Масса Паркинсонов

   — Масса Паркинсонов, — продолжала Таппенс за едой. — Могилы, правда, давние, но их жутко много. Старые, молодые, женатые, просто море Паркинсонов. И Кейпов, и Гриффинов, и Андервудов, и Оувервудов. Забавно, что и те и другие, правда?
   — У меня был друг по имени Джордж Андервуд, заметил Томми.
   — Да, у меня тоже были знакомые Андервуды, но я никогда не сталкивалась с Оувервудами.
   — Мужчина или женщина? — полюбопытствовал Томас.
   — Кажется, девочка. Роуз Оувервуд.
   — Роуз Оувервуд, — повторил Томми, прислушиваясь к звучанию имени. — По-моему, вместе звучит не самым лучшим образом. — Он добавил:
   — После ленча надо будет позвонить электрикам. Осторожнее будь на верхней площадке, Таппенс, не то провалишься.
   — Тогда я умру или своей смертью, или не своей смертью, одно из двух.
   — Ты умрешь от любопытства, — сказал Томми, — «Любопытство убило кошку».
   — А тебе не любопытно? — спросила Таппенс.
   — Не вижу ни малейших оснований для любопытства. Какой у нас сегодня пудинг?
   — Пирог с патокой.
   — Ну, Таппенс, надо сказать, ленч был просто шикарный.
   — Я рада, что тебе понравилось, — сказала Таппенс.
   — Что это за пакет лежит у задней двери? Это не вино, которое мы заказали?
   — Нет, ответила Таппенс. — Луковицы.
   — А, — протянул Томми, — луковицы.
   — Тюльпаны, — сказала Таппенс. — Пойду поговорю о них со старым Айзеком.
   — И куда ты их собираешься высаживать?
   — Я думаю, вдоль центральной дорожки сада.
   — Бедняга выглядит так, словно вот-вот свалится замертво, — сказал Томми.
   — Отнюдь, — возразила Таппенс. — Айзек — крепкий орешек. Знаешь, я сделала открытие: все садовники — такие. Если они хорошие садовники, их зрелость начинается после восьмидесяти, а если у тебя работает сильный, здоровый мужчина лет 35 — ти, который говорит: «Мне всегда хотелось работать в саду», можно не сомневаться, что толку от него не будет. Они только время от времени смахнут несколько листочков, а стоит их попросить о чем-нибудь, они каждый раз отвечают, что сейчас не сезон. А поскольку никто не знает, когда сезон, а когда нет, по крайней мере, я не знаю, то они одерживают верх. Но Айзек — просто чудо. Он знает все. — Таппенс добавила:
   — Там должно быть и немного крокусов. Интересно, положили ли их в пакет. Пойду посмотрю. Сегодня как раз он приходит, вот он мне все и расскажет.
   — Хорошо, — сказал Томми, — я скоро выйду к тебе. Таппенс и Айзек приятно пообщались. Луковицы были распакованы, самые подходящие для их высадки места обсуждены. Сначала ранние тюльпаны, которые, по расчетам, должны порадовать душу в конце февраля, затем были обдуманы красивые «попугайчики с хохолком», и тюльпаны, которые, как поняла Таппенс, будут особенно красиво распускаться на длинных стеблях в мае и начале июня. Поскольку они отличались необычным нежно — зеленым цветом, их решено было посадить вместе в дальнем уголке сада, где их можно будет срывать и украшать ими гостиную, или вдоль тропинки к дому от ворот, где они будут вызывать зависть посетителей. Предполагалось, что они не оставят равнодушными обладающих вкусом торговцев, доставляющих мясо и зелень.
   В четыре часа Таппенс поставила в кухне коричневый заварник, доверху наполненный хорошим крепким чаем, рядом — полную сахарницу и кувшин с молоком, и, пригласив Айзека освежиться перед уходом, пошла искать Томми.
   Наверное, спит где-нибудь, подумала она, заглядывая во все комнаты. Она обрадовалась, увидев голову, высовывающуюся из зловещей дыры на лестничной площадке.
   — Все в порядке, мэм, — произнес электрик, — можете здесь смело ходить. Все налажено, — и добавил, что завтра начнет работать в другой части дома.
   — Надеюсь, вы и правда придете, — сказала Таппенс. — Вы случайно не видели мистера Бересфорда?
   — Это вы о вашем муже? Видел. Кажется, он прошел на верхний этаж. Ронял там вещи, довольно тяжелые. Книги, должно быть.
   — Книги! — воскликнула Таппенс. — Надо же! Электрик вновь вернулся в свой подпольный мирок, а Таппенс поднялась на чердак, превращенный в дополнительную библиотеку, куда были перенесены детские книги. Томми сидел на верхушке невысокой лестницы. На полу вокруг него валялось несколько книг, на полках зияли провалы.
   — То-то, — сказала Таппенс, — а притворялся, что тебе не интересно. Ты ведь пересмотрел много книг, так? И заодно разворошил все, что я так аккуратно расставила.
   — Извини, — проговорил Томми, — но мне захотелось просмотреть кое-какие книги.
   — Нашел еще какую-нибудь книгу, где слова подчеркнуты красными чернилами?
   — Нет, ничего такого не нашел.
   — Досадно, — сказала Таппенс.
   — Я думаю, это — дело рук Александра, мастера Александра Паркинсона, — сказал Томми.
   — Верно, — согласилась Таппенс. — Один из многочисленных Паркинсонов.
   — Ну, мне он показался ленивым мальчишкой, хотя, конечно, надо было постараться, чтобы столько наподчеркивать, — заметил Томми. — Но больше ничего об этой Джордан я не нашел.
   — Я спросила у старого Айзека. Он знает почти всех в округе, но не помнит никаких Джорданов.
   — А зачем ты выставила к передней двери латунную лампу? — спросил Томми, спускаясь вниз.
   — Я отнесу ее на продажу безделушек, — ответила Таппенс.
   — Зачем?
   — О, она вечно путается под ногами. Мы, кажется, купили ее где-то за границей?
   — Да, в момент умопомрачения.
   — Тебе она никогда не нравилась. Ты называл ее «противной». Я в общем-то согласна. К тому же она ужасно тяжелая. А мисс Сэндерсон очень обрадовалась, когда я предложила им ее. Она хотела зайти за ней, но я пообещала привезти ее на машине. Мы отвезем ее сегодня.
   — Если хочешь, я отвезу ее.
   — Я бы хотела сама.
   — Пожалуйста, — сказал Томми. — Может, мне лучше поехать с тобой, чтобы поднести ее?
   — О, я найду себе помощника.
   — Может, найдешь, а может, нет. Не напрягайся сама.
   — Хорошо, — пообещала Таппенс.
   — Ты ведь хочешь ехать одна по какой-то другой причине, так?
   — Ну, мне просто захотелось немного поболтать с людьми, — сказала Таппенс.
   — Никогда не знаю, что ты задумала, Таппенс, но по твоим глазам вижу, что что-то ты задумала.
   — Ты лучше пойди прогуляйся с Ганнибалом, — сказала Таппенс. — Я не могу взять его на продажу безделушек. Не хочу ввязываться в собачьи драки.
   — Ладно. Хочешь прогуляться, Ганнибал? Ганнибал по привычке ответил утвердительно. Его утвердительные и отрицательные ответы невозможно было не заметить. Он изогнул тело, помахал хвостом, поднял лапу, опустил ее, затем подошел и хорошенько потерся головой о ногу Томми.
   «Вот так, — явно говорил он, — для этого ты и существуешь, мой дорогой раб. Мы с тобой чудесненько прогуляемся по улице. Масса запахов, надеюсь».
   — Пошли, — сказал Томми. — Я возьму с собой поводок, и не вздумай выбегать на дорогу, как в прошлый раз. Один из этих здоровущих и длиннющих грузовиков чуть было не переехал тебя.
   Ганнибал взглянул на него, всем своим видом говоря: «Я всегда очень послушный пес и делаю — лишь то, что мне разрешают». Он был обманщик, но все же вводил в заблуждение даже тех, кто хорошо его знал.
   Томмис донес до машины латунную лампу, жалуясь себе под нос на ее тяжесть, и Таппенс отъехала. Когда она завернула за угол, Томми прицепил поводок к ошейнику Ганнибала и повел его вниз по улице. Когда они свернули на дорожку к церкви, он снял поводок, так как на этой дорожке движения практически не было. Ганнибал проворчал благодарность и принялся принюхиваться к пучкам травы, высаженной у стены вдоль тротуара. Если бы он умел говорить, он, без сомнения, сказал бы следующее: «Отлично! Богатые запахи. Вот Большой пес. Кажется, это та чертова восточноевропейская овчарка. — Низкий рык. — Не люблю овчарок. Если я еще раз увижу этого, который укусил меня, я укушу его. О! Отлично, отлично. Какая миленькая сучка. Да-да хотелось бы познакомиться с ней. Интересно, далеко ли она живет? Уж не в этом ли доме? Ну-ка, ну-ка».
   — Выходи из ворот, — приказал Томми. — Не заходи в чужой дом.
   Ганнибал притворился, что не услышал.
   — Ганнибал!
   Ганнибал удвоил скорость и, завернув за угол, направился к кухне.
   — Ганнибал! — крикнул Томми. — Ты меня слышишь? «Слышу ли я тебя, хозяин? — произнес Ганнибал. — Ты звал меня? Ах да, конечно».
   До его ушей из кухни донесся громкий лай. Он бросился к Томми и зашагал в нескольких дюймах за ним.
   — Умничка, — сказал Томми.
   «Я умничка, верно? — откликнулся Ганнибал. — Как только тебе понадобится защита, я тут как тут».
   Они подошли к боковым воротам, ведущим в церковный двор. Ганнибал обладал удивительной способностью при желании изменять свои размеры и в любой момент мог превратиться из широкоплечего, немного больше, чем надо, откормленного пса, в тонкую черную нить. Вот и сейчас он без труда протиснулся сквозь прутья ворот.
   — Ганнибал, вернись, — позвал Томми. — В церковный двор тебе нельзя.
   Если бы Ганнибал мог ответить, он бы наверняка сказал: «Я уже в церковном дворе, хозяин». Он пронесся по нему с самым веселым видом, будто только этого момента и ждал.
   — Вот противный пес! — проговорил Томми.
   Он отпер ворота, вошел и направился за Ганнибалом с поводком в руке. Ганнибал был уже в дальнем конце двора и, судя по всему, намеревался пройти в слегка приоткрытую дверь церкви. Но Томми вовремя настиг его и прицепил поводок. Ганнибал бросил на него такой взгляд, словно он уже давно ждал этого. «Берешь меня на поводок, так? — сказал он. — Ну разумеется. Я понимаю, насколько это престижно. Это показывает, какой я ценный пес». Он взмахнул хвостом. Поскольку не нашлось никого, кто возразил бы против присутствия в церковном дворе Ганнибала, ведомого на прочном поводке, Томми побродил по двору, вроде как проверяя вчерашние исследования Таппенс.
   Сначала он оглядел истертое каменное надгробие, почти притаившееся за маленькой боковой дверцей, ведущей в церковь. Оно показалось ему одним из самых старых. Рядом было несколько таких, датированных прошлым веком. На одно из них Томми глядел довольно долго.
   — Странно, — заметил он. — Довольно странно. Ганнибал взглянул на него. Это высказывание хозяина осталось для него непонятным. Он не понимал, чем надгробие может заинтересовать собаку. Он уселся и бросил на своего хозяина вопросительный взгляд.

Глава 5
Продажа безделушек

   Таппенс испытала приятное удивление, когда так не нравившаяся ей латунная лампа была принята с необычайной благодарностью.
   — Как мило с вашей стороны, миссис Бересфорд, принести нам такую милую вещь. Очень, очень интересная. Наверное, вы привезли ее из-за границы?
   — Да, мы купили ее в Египте, — сказала Таппенс.
   К этому времени, лет восемь или десять спустя, она уже не помнила, где купила ее. Возможно, в Дамаске, подумала она, а может быть, с таким же успехом, в Багдаде или Тегеране. Но Египет сейчас находился в центре внимания, и она решила, что Египет будет интереснее. Кроме того, в лампе было что-то египетское. Если она и купила ее в другой стране, она явно относилась к периоду, когда копировали египетскую работу.
   — Знаете, — продолжала она, — для нашего дома она слишком уж велика, вот я и подумала…
   — О, я считаю, ее следует разыграть в лотерею, — сказала мисс Литтл.
   Собственно распродажей руководила мисс Литтл. В округе ее называли «приходским насосом», поскольку она была прекрасно информирована обо всем, что происходило в приходе. Фамилия ей не подходила: она была Женщиной крупной с большими формами, имя ее было Дороти, но все звали ее Дотти.
   — Надеюсь, вы придете на распродажу, миссис Бересфорд?
   Таппенс заверила ее, что придет.
   — Очень хочется что-нибудь купить, — добавила она.
   — О, я очень рада, что вы к этому так относитесь.
   — Я думаю, это замечательная идея, — сказала Таппенс. — Я имею в виду продажу безделушек, потому что — ну, правда ведь, то, что для одного безделушка, для другого — как бесценная жемчужина.
   — Надо обязательно передать ваши слова викарию, — сказала мисс Прайс Ридли, угловатая женщина с полным ртом зубов, — уверена, его это очень позабавит.
   — Например, вот этот тазик из папье-маше, — сказала Таппенс, поднимая упомянутый трофей.
   — Неужели вы и правда думаете, что кто-то купит его?
   — Я и сама куплю его, если увижу его в продаже завтра, — сказала Таппенс.
   — Но ведь сейчас есть такие удобные пластмассовые тазики для мытья.
   — Я не очень-то люблю пластмассовые вещи, — ответила Таппенс, — а этот тазик из папье — маше очень хороший. Если положить в него много фарфора сразу, он не разобьется. И этот старомодный консервный нож тоже. Сейчас таких уже не найдешь, с бычьей головой.
   — Да, но им приходится надавливать. Вы не считаете, что гораздо легче пользоваться электрическими?
   Некоторое время разговор шел вокруг этих тем, а затем Таппенс спросила, может ли она чем-нибудь помочь.
   — О, дорогая миссис Бересфорд. Может быть, вы оформите сувенирную стойку? Я уверена, у вас хорошее художественное чутье.
   — У меня совсем нет чутья, — возразила Таппенс, — но стойку я оформлю с удовольствием. Только вы должны сказать мне, если я сделаю что-то не так, — добавила она.
   — Что вы, как хорошо, что вы поможете нам. И мы очень рады, что вы сюда приехали. Вы уже, наверное, обжили ваш новый дом?
   — Я думала, что мы давно устроимся к этому времени, — сказала Таппенс, — но, похоже, впереди еще работы и работы. С электриками, плотниками, со всеми сплошные проблемы. Они все возвращаются и возвращаются.
   Вокруг нее возник небольшой спор, кому отдать пальму первенства — электрикам или газовикам.
   — Газовики хуже всех, — уверенно заявила мисс Литтл, — потому что приезжают аж из Лоуэр Стэмфорда. Электрики приезжают из Уэллбэнка.
   Заглянул викарий, чтобы несколькими фразами подбодрить своих помощниц, и тема разговора снова сменилась. Он также выразил удовольствие от знакомства со своей новой прихожанкой, миссис Бересфорд.
   — Мы знаем о вас все, — сказал он. — Да-да. И о вашем муже. Мне только недавно рассказывали о вас очень интересные вещи. У вас, вероятно, была увлекательная жизнь. Наверное, об этом нельзя распространяться, так что я промолчу. Я имею в виду, про прошлую войну. Вы с вашим супругом прекрасно проявили себя.
   — О, расскажите нам, викарий, — попросила одна из дам, отойдя от стойки, где она расставляла банки с вареньем.
   — Мне рассказали по секрету, — сказал викарий. — Кажется, я видел, как вы вчера гуляли по церковному двору, миссис Бересфорд.
   — Да, — сказала Таппенс. — Сначала я заглянула в церковь. У вас есть пара очень интересных витражей.
   — Да-да, они относятся к четырнадцатому веку. Конкретно витраж в северном нефе. Большинство из них, разумеется, викторианские.
   — Гуляя по двору, — продолжала Таппенс, — я увидела там много могил Паркинсонов.
   — Действительно, в этих местах жило очень много Паркинсонов, хотя, разумеется, я их не застал. Вы, кажется, помните их, миссис Лаптон.
   Миссис Лаптон, пожилая дама, передвигающаяся с помощью двух костылей, с удовольствием предалась воспоминаниям.
   — Да-да, я помню миссис Паркинсон, — знаете старую миссис Паркинсон, которая жила в Мэнор хаусе. Чудесная была женщина, просто чудесная.
   — Я видела несколько Самерсов, Четтертонов.
   — Я вижу, вы уже неплохо знакомы с нашим прошлым.
   — Кажется, я слышала о какой-то Джордан — ее звали то ли Энни, то ли Мэри, да?
   Таппенс обвела своих собеседников вопросительным взглядом. Фамилия Джордан не вызвала никакой особенной реакции.
   — У кого-то была повариха с такой фамилией. У миссис Блэкуэлл, кажется. Сьюзен Джордан, если не ошибаюсь. Она прислуживала у нее месяцев шесть. Очень нерадивая особа, как ни погляди.
   — Давно это было?
   — О, нет. Лет десять или восемь назад, вряд ли больше.
   — А сейчас здесь живут какие-нибудь Паркинсоны?
   — О, нет. Они давно уехали. Один из них, кажется, женился на своей двоюродной сестре и уехал жить в Кению.
   — Я вот думала, — сказала Таппенс, обращаясь к миссис Лаптон, которая как она знала, имела какое-то отношение к местной детской больнице, — я вот думала, не нужны ли вам детские книги. Они, правда, все старые. Я приобрела их заодно, когда мы приценивались к мебели, которая шла вместе с домом.
   — Это очень любезно с Вашей стороны, миссис Бересфорд. Конечно, у нас есть новые хорошие книги, тоже дареные. Специальные издания для детей. Зачем им читать, собственно говоря, все эти старомодные книги?
   — Вы так полагаете? — сказала Таппенс. — Я люблю те книги, которые я читала в детстве. Некоторые из них принадлежали моей бабушке, когда она была девочкой. Как раз те мне и нравились больше всего. Никогда не забуду, как я читала «Остров сокровищ», «Ферму четырех ветров» миссис Моулзворс и романы Стэнли Уэймена.
   Она вопросительно огляделась — затем, смирившись, взглянула на часы, негромко воскликнула от удивления, что так задержалась и ушла.
   Вернувшись домой, Таппенс поставила машину в гараж и, обогнув дом, подошла к передней двери. Дверь стояла открытой, и она вошла. Из задней части дома появился Элберт и приветствовал ее поклоном.
   — Выпьете чаю, мадам? Вы должно быть, очень устали.
   — Не хочется, — ответила Таппенс. — Я уже пила чай, меня угостили в институте, кекс был довольно вкусный, а вот булочки — никудышные.
   — С печеньем сложно. Печенье и пончики не всегда получаются. Да, — вздохнул он. — Вот Эми делала чудесные пончики.
   — Знаю. Других таких я не ела, — сказала Таппенс. Эми была женой Элберта, умершей несколько лет назад. По мнению Таппенс, Эми замечательно удавались пироги с патокой, но не пончики.
   — Пончики трудно делать, — сказала Таппенс. — Я так и не научилась хорошо их готовить.
   — Тут требуется особое умение.
   — Где мистер Бересфорд? Дома?
   — Да. Наверху. Ну, знаете, в той комнате. Книжной, или как вы там ее называете. Сам я по привычке говорю «чердак».
   — Но что он там делает? — удивилась Таппенс.
   — Кажется, разглядывает книги. Наверное, расставляет их, наводит порядок.
   — И все-таки я не понимаю, — сказала Таппенс. — Он мало что не ругал нас за эти книги.
   — А что ж, — сказал Элберт, — джентльмены, они такие. Вы же знаете, они любят большие книги, что-нибудь научное, солидное.
   — Пойду вытащу его оттуда, — сказала Таппенс. — Где Ганнибал?
   — Кажется, вместе с хозяином наверху.
   Но в этот момент появился Ганнибал. Предварительно яростно полаяв и таким образом поддержав свою репутацию хорошего сторожевого пса, он пришел к справедливому заключению, что это вернулась его любимая хозяйка, а не незнакомец, намеревающийся стащить ложки или напасть на хозяев. Он спустился по лестнице, извиваясь, махая хвостом, с высунутым языком.
   — А, — сказала Таппенс, — рад видеть мамочку?
   Очень рад, откликнулся Ганнибал. Он прыгнул на нее с такой силой, что чуть было не опрокинул на пол.
   — Тише, тише, — сказала Таппенс. — Ты же не хочешь убить меня?
   Ганнибал дал понять, что он хочет только съесть ее, поскольку ничто другое не в состоянии выразить его любовь к ней.
   — А где хозяин? Где папочка? Наверху?
   Ганнибал понял. Он поднялся на следующую лестничную площадку и оглянулся, ожидая, что Таппенс последует за ним.
   — Ну и ну, — сказала Таппенс, когда слегка запыхавшись, — вошла в книжную и увидела там Томми, оседлавшего небольшую лестницу. Он вынимал книги и ставил их обратно. — И чем это ты занимаешься? Я думала, ты гуляешь с Ганнибалом.
   — Мы уже погуляли, — сказал Томми. — Мы были в церковном дворе.
   — Но зачем ты водил Ганнибала в церковный двор? Не думаю, что туда можно водить собак.
   — Он был на поводке, — сказал Томми, — и вообще, я его туда не водил. Он повел меня. Ему, похоже, там понравилось.
   — Надеюсь, он на нем не зациклится, — сказала Таппенс. — Ты же знаешь Ганнибала. Он любит устраивать себе привычные маршруты. Если он возьмет в привычку каждый день заходить в церковный двор, нам придется туго.
   — Он держался вполне прилично, — проговорил Томми.
   — Другими словами, делал, что хотел, — сказала Таппенс.
   Ганнибал подошел к ней и потерся носом о ее ногу.
   — Это он говорит тебе, — промолвил Томми, — что он — очень умный пес. Умнее, чем мы с тобой были до сих пор.
   — Что ты хочешь этим сказать? — спросила Таппенс.