Страница:
Агата Кристи
ВРАТА СУДЬБЫ
Ганнибалу и его хозяину
Четверо великих ворот есть в городе Дамаске…
Врата судьбы, Пустынные ворота,
Пещера несчастий, Форт страха…
Не проходи сквозь них, о караван, иль проходи без песен.
Разве ты не слышал,
Как тишина, когда мертвы все птицы,
Все ж иногда сама поет, как птица?..
Джеймс Элрой Флекер из «Ворот Дамаска»
Книга первая
Глава 1,
повествующая главным образом о книгах
— Книги! — сказала Таппенс.
В этом слове, казалось, излилось ее раздражение.
— Что ты сказала? — спросил Томми. Таппенс подняла на него взгляд.
— Я сказала «книги», — повторила она.
— Понимаю, — произнес Томас Бересфорд.
Перед Таппенс стояли три больших упаковочных ящика. Из каждого было извлечено изрядное количество книг, но большая их часть все еще оставалась внутри.
— Просто невероятно, — сказала Таппенс.
— Ты имеешь в виду, сколько места они занимают?
— Да.
— Ты хочешь расставить их все по полкам?
— Не знаю, что я хочу, — ответила Таппенс. — В этом-то все и дело. Никогда точно не знаешь, чего хочешь. О Боже, — вздохнула она.
— Ну что ты, — заметил ее муж. — Я бы сказал, это совсем на тебя не похоже. Основной твой недостаток всегда заключался в том, что ты слишком хорошо знала, что хочешь сделать.
— Я вот о чем, — сказала Таппенс. — Вот мы тут стареем, становимся все более — чего уж там — ревматичными, особенно, знаешь, когда наклоняешься, чтобы положить книги, или снять что-то с полки, или поискать что-то на нижней полке, а потом оказывается, что распрямиться не так-то легко.
— Да-да, — согласился Томми, — это точно описывает наши немощи. Это ты и хотела сказать?
— Нет. Я хотела сказать, как чудесно купить себе новый дом, и найти как раз такое место, где хотелось бы жить, и именно такой дом, о котором мы всегда мечтали — конечно, с небольшими изменениями.
— Превратить две комнаты в одну, — сказал Томми, — и добавить к ней то, что ты называешь «верандой», а твой подрядчик — «лоджей», хотя я предпочитаю называть ее «лождией».
— Она получится просто замечательно, — твердо произнесла Таппенс.
— Когда ты закончишь с ней, я ее не узнаю! Так, что ли? — спросил Томми.
— Совсем нет. Я только сказала, что, когда она будет закончена, ты придешь в восхищение и воскликнешь: «Какая у меня изобретательная и умная жена!»
— Хорошо, сказал Томми, — я запомню, что нужно сказать.
— Можешь не запоминать, — сказала Таппенс. — Эти слова вырвутся у тебя непроизвольно.
— Но какое отношение это имеет к книгам? — спросил Томми.
— Ну, мы привезли с собой два или три ящика книг. Я имею в виду, мы продали книги, к которым у нас не лежала душа, и привезли с собой только те, с которыми не хотели расставаться. И потом, конечно, эти, как их там — люди, которые продали нам этот дом, не помню их фамилии — не хотели забирать с собой уйму своих вещей и сказали, что если мы что-нибудь им предложим, они их оставят нам, включая книги. Мы пришли, посмотрели на вещи…
— И кое-что им предложили, — досказал Томми.
— Да. По-моему, не так много, как они ожидали. Кое-что из мебели и украшений было уж слишком ужасно, но, к счастью, нам не пришлось это забирать. Зато когда я взглянула на книги — некоторые стояли в детской, другие — в гостиной, — там была пара старых фаворитов. Я имею в виду, что и сейчас есть несколько моих самых любимых книг. И я подумала, было бы неплохо купить их. Ну, знаешь, история об Андрокле и льве. Помню, я читала ее, когда мне было восемь лет. Эндрю Лэнг.
— Неужели, Таппенс, ты умела читать в восемь лет?
— Да, — сказала Таппенс. — Я читала уже в пять. Тогда все умели читать в этом возрасте. И никто как будто не учился. Кто-нибудь читал тебе сказки, они тебе нравились, ты запоминал, куда именно на полку ставили книгу, тебе разрешалось брать и смотреть ее, и оказывалось, что ты читал ее, не разбирая слова по буквам. Потом приходилось труднее, — добавила она, — потому что я так и не научилась правильно писать. Было бы лучше, если бы в четыре года меня научили читать по буквам, теперь я это понимаю. Мой отец, правда, учил меня сложению, вычитанию и умножению, конечно, потому что он считал, что очень важно знать таблицу умножения, и делению я тоже выучилась.
— Он, должно быть, был очень умным человеком!
— Не думаю, что он был особенно умным, — сказала Таппенс. — Он был просто очень, очень милым.
— Мы не отошли от темы разговора?
— Отошли, — сказала Таппенс. — Ну, как я и сказала, мне захотелось снова перечитать «Андрокла и льва» — она входит в книгу рассказов о животных, кажется, Эндрю Лэнга. Как я любила ее. И книга об «одном дне из моей жизни в Итоне», написанная учеником Итона. Не представляю, почему мне захотелось прочитать ее, но я прочитала. Она тоже мне очень нравилась. Потом были рассказы из классики, и миссис Моулзворс — «Часы с кукушкой», «Ферма четырех ветров»…
— Хорошо, хорошо, — сказал Томми, — незачем перечислять мне все твои младенческие литературные достижения.
— А знаешь, сегодня их уже не достать. Конечно, они иногда переиздаются, но совсем по-другому, с другими картинками. Представляешь, на днях я увидела «Алису в стране чудес» и не сразу узнала. Она вся была какая-то странная. Там книги, которые я бы с удовольствием имела: миссис Моулзворс, одна или две старых книги сказок — Розовая, Голубая и Желтая — и, конечно, много таких, которые я с удовольствием читала позже. Много Стэнли Уэймена, книг такого рода. Они оставили здесь много таких книг.
— Ну ясно, — сказал Томми. — Ты соблазнилась и решила, что это будет хорошая покупка.
— Да. По крайней мере — ты не сказал «пока»?
— Я сказал «покупка», — пояснил Томми.
— А. А то мне показалось, что ты захотел уйти и сказал мне «пока».
— Отнюдь, — сказал Томми. — Я слушаю с большим интересом. Значит, это была хорошая покупка.
— Они достались мне очень дешево. И — и вот они здесь, среди наших собственных книг, и теперь у нас ужасно много книг, и, мне кажется, полок, которые мы заказали, не хватит. Как насчет твоей святой святых? Там найдется место для книг?
— Нет, — сказал Томми. — Там и мои-то не поместятся.
— Ну что ты будешь делать, — проговорила Таппенс. — Как это на нас похоже. Как ты считаешь, может быть, пристроить еще одну комнату?
— Нет, — возразил Томми, — мы должны сокращать расходы. Мы так решили позавчера, разве ты не помнишь?
— То было позавчера, — сказала Таппенс. — Времена меняются. Сейчас я поставлю на эти полки те книги, с которыми я не могу расстаться. А потом — потом мы посмотрим, что осталось, и — ну, где-нибудь поблизости наверняка найдется детская больница или другое место, где с удовольствием возьмут книги.
— Мы можем и продать их, — сказал Томми.
— Не думаю, чтобы люди очень уж захотели купить такие книги. Их, в общем-то, нельзя назвать редкими.
— Как знать, — заметил Томми. — Кое-что могло давно не переиздаваться, и, возможно, какой-нибудь книготорговец ищет старые издания.
— А пока что, — сказала Таппенс, — нам придется расставить все их по полкам, да еще заглянуть в каждую, чтобы удостовериться, что я помню эту книгу и хочу ее иметь. Я пытаюсь вроде как рассортировать их. Ну там, приключенческие романы, сказки, книги для детей, повести о школах, в которых дети обычно бывают очень богатые — Т. Л. Мид, кажется. И книги, которые мы читали Деборе, когда она была маленькой. «Винни — Пуха», помню, мы просто обожали. Была еще «Маленькая серая курочка», но она мне уже не так нравилась.
— По-моему, ты уже утомилась, — заметил Томми. — Я бы на твоем месте оставил это занятие.
— Может, ты и прав, — сказала Таппенс. — Но мне хочется закончить эту сторону комнаты, чтобы книги уже стояли на месте…
— Давай, помогу, — предложил Томми.
Он подошел к ящикам, вывалил из них книги, собрал в охапку, подошел к полкам и рассовал их.
— Я поставлю их по размерам, — сказал он, — так будет аккуратнее.
— Какая же это сортировка? — сказала Таппенс.
— Для начала сойдет. Пока чтобы было аккуратно, а рассортируем их попозже. В какой-нибудь дождливый день, когда нам нечего будет делать.
— Нам почему-то всегда есть, что делать.
— Еще семь штук — сюда. Теперь остался только верхний угол. Подай мне, пожалуйста, вон тот деревянный стул. Как ты считаешь, он меня выдержит? Тогда я заставлю верхнюю полку.
Он осторожно поднялся на стул. Таппенс подала ему стопку книг, и он осторожно установил их на верхней полке. Неудача постигла только последние три, которые соскользнули на пол, едва не угодив в Таппенс.
— У, — сказала Таппенс. — Чуть не ушиб.
— Что поделать. Ты подала мне слишком много.
— И правда выглядит красиво, — подтвердила Таппенс, отойдя на несколько шагов. — Только поставь еще вот эти на вторую полку снизу, там осталось место. Как раз и ящик опустел. Вот и хорошо. Сегодня утром я займусь не нашими, а теми, которые мы купили. Мы можем найти сокровища.
— Можем, — согласился Томми.
— Я думаю, и найдем. Я уверена, что что-нибудь да найдется. Может быть, что-нибудь дорогое.
— И что тогда? Продадим?
— Пожалуй, — проговорила Таппенс. — Впрочем, можем и оставить, чтобы показывать людям. Не хвастаться, конечно, а чтобы можно было сказать: «Да, у нас есть одна или две редкие книги». Я думаю, у меня будут интересные находки.
— Что, какая-нибудь любимая книга, о которой ты успела забыть?
— Не совсем. Я имела в виду что-нибудь поразительное, неожиданное. Что-то, что перевернет всю нашу жизнь.
— Ну, знаешь, — проговорил Томми, — что только тебе в голову не взбредет. Скорее найдешь что-нибудь совершенно кошмарное.
— Чепуха, — заявила Таппенс. — Всегда надо надеяться на лучшее. Надежда — основная движущая сила в жизни, учти. Я всегда полна надежд.
— О, да, — со вздохом произнес Томми. — Как часто я сожалел об этом.
В этом слове, казалось, излилось ее раздражение.
— Что ты сказала? — спросил Томми. Таппенс подняла на него взгляд.
— Я сказала «книги», — повторила она.
— Понимаю, — произнес Томас Бересфорд.
Перед Таппенс стояли три больших упаковочных ящика. Из каждого было извлечено изрядное количество книг, но большая их часть все еще оставалась внутри.
— Просто невероятно, — сказала Таппенс.
— Ты имеешь в виду, сколько места они занимают?
— Да.
— Ты хочешь расставить их все по полкам?
— Не знаю, что я хочу, — ответила Таппенс. — В этом-то все и дело. Никогда точно не знаешь, чего хочешь. О Боже, — вздохнула она.
— Ну что ты, — заметил ее муж. — Я бы сказал, это совсем на тебя не похоже. Основной твой недостаток всегда заключался в том, что ты слишком хорошо знала, что хочешь сделать.
— Я вот о чем, — сказала Таппенс. — Вот мы тут стареем, становимся все более — чего уж там — ревматичными, особенно, знаешь, когда наклоняешься, чтобы положить книги, или снять что-то с полки, или поискать что-то на нижней полке, а потом оказывается, что распрямиться не так-то легко.
— Да-да, — согласился Томми, — это точно описывает наши немощи. Это ты и хотела сказать?
— Нет. Я хотела сказать, как чудесно купить себе новый дом, и найти как раз такое место, где хотелось бы жить, и именно такой дом, о котором мы всегда мечтали — конечно, с небольшими изменениями.
— Превратить две комнаты в одну, — сказал Томми, — и добавить к ней то, что ты называешь «верандой», а твой подрядчик — «лоджей», хотя я предпочитаю называть ее «лождией».
— Она получится просто замечательно, — твердо произнесла Таппенс.
— Когда ты закончишь с ней, я ее не узнаю! Так, что ли? — спросил Томми.
— Совсем нет. Я только сказала, что, когда она будет закончена, ты придешь в восхищение и воскликнешь: «Какая у меня изобретательная и умная жена!»
— Хорошо, сказал Томми, — я запомню, что нужно сказать.
— Можешь не запоминать, — сказала Таппенс. — Эти слова вырвутся у тебя непроизвольно.
— Но какое отношение это имеет к книгам? — спросил Томми.
— Ну, мы привезли с собой два или три ящика книг. Я имею в виду, мы продали книги, к которым у нас не лежала душа, и привезли с собой только те, с которыми не хотели расставаться. И потом, конечно, эти, как их там — люди, которые продали нам этот дом, не помню их фамилии — не хотели забирать с собой уйму своих вещей и сказали, что если мы что-нибудь им предложим, они их оставят нам, включая книги. Мы пришли, посмотрели на вещи…
— И кое-что им предложили, — досказал Томми.
— Да. По-моему, не так много, как они ожидали. Кое-что из мебели и украшений было уж слишком ужасно, но, к счастью, нам не пришлось это забирать. Зато когда я взглянула на книги — некоторые стояли в детской, другие — в гостиной, — там была пара старых фаворитов. Я имею в виду, что и сейчас есть несколько моих самых любимых книг. И я подумала, было бы неплохо купить их. Ну, знаешь, история об Андрокле и льве. Помню, я читала ее, когда мне было восемь лет. Эндрю Лэнг.
— Неужели, Таппенс, ты умела читать в восемь лет?
— Да, — сказала Таппенс. — Я читала уже в пять. Тогда все умели читать в этом возрасте. И никто как будто не учился. Кто-нибудь читал тебе сказки, они тебе нравились, ты запоминал, куда именно на полку ставили книгу, тебе разрешалось брать и смотреть ее, и оказывалось, что ты читал ее, не разбирая слова по буквам. Потом приходилось труднее, — добавила она, — потому что я так и не научилась правильно писать. Было бы лучше, если бы в четыре года меня научили читать по буквам, теперь я это понимаю. Мой отец, правда, учил меня сложению, вычитанию и умножению, конечно, потому что он считал, что очень важно знать таблицу умножения, и делению я тоже выучилась.
— Он, должно быть, был очень умным человеком!
— Не думаю, что он был особенно умным, — сказала Таппенс. — Он был просто очень, очень милым.
— Мы не отошли от темы разговора?
— Отошли, — сказала Таппенс. — Ну, как я и сказала, мне захотелось снова перечитать «Андрокла и льва» — она входит в книгу рассказов о животных, кажется, Эндрю Лэнга. Как я любила ее. И книга об «одном дне из моей жизни в Итоне», написанная учеником Итона. Не представляю, почему мне захотелось прочитать ее, но я прочитала. Она тоже мне очень нравилась. Потом были рассказы из классики, и миссис Моулзворс — «Часы с кукушкой», «Ферма четырех ветров»…
— Хорошо, хорошо, — сказал Томми, — незачем перечислять мне все твои младенческие литературные достижения.
— А знаешь, сегодня их уже не достать. Конечно, они иногда переиздаются, но совсем по-другому, с другими картинками. Представляешь, на днях я увидела «Алису в стране чудес» и не сразу узнала. Она вся была какая-то странная. Там книги, которые я бы с удовольствием имела: миссис Моулзворс, одна или две старых книги сказок — Розовая, Голубая и Желтая — и, конечно, много таких, которые я с удовольствием читала позже. Много Стэнли Уэймена, книг такого рода. Они оставили здесь много таких книг.
— Ну ясно, — сказал Томми. — Ты соблазнилась и решила, что это будет хорошая покупка.
— Да. По крайней мере — ты не сказал «пока»?
— Я сказал «покупка», — пояснил Томми.
— А. А то мне показалось, что ты захотел уйти и сказал мне «пока».
— Отнюдь, — сказал Томми. — Я слушаю с большим интересом. Значит, это была хорошая покупка.
— Они достались мне очень дешево. И — и вот они здесь, среди наших собственных книг, и теперь у нас ужасно много книг, и, мне кажется, полок, которые мы заказали, не хватит. Как насчет твоей святой святых? Там найдется место для книг?
— Нет, — сказал Томми. — Там и мои-то не поместятся.
— Ну что ты будешь делать, — проговорила Таппенс. — Как это на нас похоже. Как ты считаешь, может быть, пристроить еще одну комнату?
— Нет, — возразил Томми, — мы должны сокращать расходы. Мы так решили позавчера, разве ты не помнишь?
— То было позавчера, — сказала Таппенс. — Времена меняются. Сейчас я поставлю на эти полки те книги, с которыми я не могу расстаться. А потом — потом мы посмотрим, что осталось, и — ну, где-нибудь поблизости наверняка найдется детская больница или другое место, где с удовольствием возьмут книги.
— Мы можем и продать их, — сказал Томми.
— Не думаю, чтобы люди очень уж захотели купить такие книги. Их, в общем-то, нельзя назвать редкими.
— Как знать, — заметил Томми. — Кое-что могло давно не переиздаваться, и, возможно, какой-нибудь книготорговец ищет старые издания.
— А пока что, — сказала Таппенс, — нам придется расставить все их по полкам, да еще заглянуть в каждую, чтобы удостовериться, что я помню эту книгу и хочу ее иметь. Я пытаюсь вроде как рассортировать их. Ну там, приключенческие романы, сказки, книги для детей, повести о школах, в которых дети обычно бывают очень богатые — Т. Л. Мид, кажется. И книги, которые мы читали Деборе, когда она была маленькой. «Винни — Пуха», помню, мы просто обожали. Была еще «Маленькая серая курочка», но она мне уже не так нравилась.
— По-моему, ты уже утомилась, — заметил Томми. — Я бы на твоем месте оставил это занятие.
— Может, ты и прав, — сказала Таппенс. — Но мне хочется закончить эту сторону комнаты, чтобы книги уже стояли на месте…
— Давай, помогу, — предложил Томми.
Он подошел к ящикам, вывалил из них книги, собрал в охапку, подошел к полкам и рассовал их.
— Я поставлю их по размерам, — сказал он, — так будет аккуратнее.
— Какая же это сортировка? — сказала Таппенс.
— Для начала сойдет. Пока чтобы было аккуратно, а рассортируем их попозже. В какой-нибудь дождливый день, когда нам нечего будет делать.
— Нам почему-то всегда есть, что делать.
— Еще семь штук — сюда. Теперь остался только верхний угол. Подай мне, пожалуйста, вон тот деревянный стул. Как ты считаешь, он меня выдержит? Тогда я заставлю верхнюю полку.
Он осторожно поднялся на стул. Таппенс подала ему стопку книг, и он осторожно установил их на верхней полке. Неудача постигла только последние три, которые соскользнули на пол, едва не угодив в Таппенс.
— У, — сказала Таппенс. — Чуть не ушиб.
— Что поделать. Ты подала мне слишком много.
— И правда выглядит красиво, — подтвердила Таппенс, отойдя на несколько шагов. — Только поставь еще вот эти на вторую полку снизу, там осталось место. Как раз и ящик опустел. Вот и хорошо. Сегодня утром я займусь не нашими, а теми, которые мы купили. Мы можем найти сокровища.
— Можем, — согласился Томми.
— Я думаю, и найдем. Я уверена, что что-нибудь да найдется. Может быть, что-нибудь дорогое.
— И что тогда? Продадим?
— Пожалуй, — проговорила Таппенс. — Впрочем, можем и оставить, чтобы показывать людям. Не хвастаться, конечно, а чтобы можно было сказать: «Да, у нас есть одна или две редкие книги». Я думаю, у меня будут интересные находки.
— Что, какая-нибудь любимая книга, о которой ты успела забыть?
— Не совсем. Я имела в виду что-нибудь поразительное, неожиданное. Что-то, что перевернет всю нашу жизнь.
— Ну, знаешь, — проговорил Томми, — что только тебе в голову не взбредет. Скорее найдешь что-нибудь совершенно кошмарное.
— Чепуха, — заявила Таппенс. — Всегда надо надеяться на лучшее. Надежда — основная движущая сила в жизни, учти. Я всегда полна надежд.
— О, да, — со вздохом произнес Томми. — Как часто я сожалел об этом.
Глава 2
«Черная стрела»
Миссис Томас Бересфорд поставила «Часы с кукушкой» миссис Моулзворс на свободное место на третьей полке снизу. Там были собраны все миссис Моулзворс. Таппенс вытащила «Комнату с гобеленами» и задумчиво уставилась на нее. Или почитать «Ферму четырех ветров»? Она не помнила «Ферму четырех ветров» так хорошо, как «Часы с кукушкой» и «Комнату с гобеленами». Ее пальцы бродили по корешкам… Скоро вернется Томми.
Дело продвигалось. Да, дело определенно продвигалось. Если бы еще она не вытаскивала свои любимые книги и не принималась их читать… Приятное времяпрепровождение, но занимает столько времени. И когда, вернувшись домой вечером, Томми поинтересовался, как идут дела, она ответила: «О, все идет, как надо», и ей пришлось употребить ловкость и такт, чтобы он не поднялся наверх посмотреть, как продвигается работа. Все занимало много времени. С новыми домами всегда так — на обживание уходит куда больше времени, чем планировалось. А сколько невозможных людей! Электрики, например, каждый раз как будто недовольны тем, что сами же сделали в свой прошлый приход, занимают еще больший участок пола, где с веселым видом проделывают все новые отверстия, так что неосторожная домохозяйка попадает туда ногой и в последнюю минуту спасается невидимым электриком, ковыряющимся под полом.
— Иногда, — сказала Таппенс, — я жалею, что мы выехали из «Бартонз Эйкс».
— Вспомни крышу над столовой, — отвечал ей на это Томми. — А чердаки, а гараж. Ты же знаешь, мы чуть не лишились автомобиля.
— Мы могли бы сделать капитальный ремонт, — сказала Таппенс.
— Ну нет, — возразил Томми. — Нам оставалось либо перестраивать весь дом, либо переезжать. Этот дом когда-нибудь станет просто замечательным, я уверен. В нем для всего найдется место.
— Ты имеешь в виду, — уточняла Таппенс, — для вещей, которые мы собираемся хранить.
— Да, — согласился Томми, — что верно, то верно. Вещей набирается много.
В этот момент Таппенс подумала: что еще они сделают с домом, кроме того, что вселятся в него? Звучит просто, а на деле… Книги вот тоже прибавляют хлопот…
— Если бы я сейчас была обычным ребенком, — вслух произнесла Таппенс, — я бы не научилась читать так рано. Похоже, сегодняшние дети, которым по 7,5 или даже по 6 лет, не умеют читать, а многие не умеют в 10 и в 11. Не знаю, почему для нас это было так легко. Мы все умели читать. Я, соседский Мартин, Дженнифер, которая жила дальше по улице, Сирил, Уинифред — все. В буквах мы разбирались похуже, но прочитать могли все, что угодно. Не знаю, как мы учились. Спрашивая людей, наверное. Надписи на афишах, «Пилюли для печени Картера». Мы читали о них вдоль железной дороги, когда поезда подходили к Лондону. Это было очень интересно. Я все время думала, а как они выглядят? О, Господи, я должна думать о том, что я делаю.
Она сняла еще несколько книг. Три четверти часа прошли, пока она увлекалась сначала «Алисой в стране чудес», затем «Неизвестным истории» Шарлотты Янг. Ее пальцы задержались на толстом, потертом корешке «Венка из маргариток».
— О, вот это надо перечитать, — сказала Таппенс. — Подумать только, сколько прошло лет с тех пор, как я читала ее. Захватывающая книга. Все думала, позволят Норману конфирмоваться или нет? А Этель и — как называлось то место? — Коккуэлл, что-то в этом духе — и Флора, которая была «житейская». Интересно, почему все тогда были житейские, и это считалось плохо? Интересно, можно нас назвать житейскими или нет?
— Прошу прощения, мэм?
— Нет-нет, ничего, — сказала Таппенс, оборачиваясь к своему преданному вассалу, Элберту, который в этот миг появился в дверях.
— Мне показалось, вы что-то хотели, мадам. Вы же звонили, так ведь?
— Не совсем, — сказала Таппенс. — Я просто облокотилась на звонок, когда вставала на стул, чтобы достать книгу.
— Помочь Вам снять книги?
— Неплохая мысль, — сказала Таппенс. — Я не могу удержаться на этих стульях. Некоторые скользкие, у других ножки шатаются.
— Вам какую-то конкретную книгу?
— Я еще не бралась за третью полку снизу, знаешь, вторую сверху. Даже не знаю, что там за книги.
Элберт взобрался на стул и, предварительно хлопая по каждой книге, чтобы сбить пыль, принялся передавать их вниз. Каждую из них Таппенс принимала с восторгом.
— Надо же! Вот еще что. А я и забыла. О, «Амулет»! А вот «Самаяд». Вот «Новые искатели сокровищ». О, как они все мне нравились. Нет, не надо ставить их на полку, Элберт. Пожалуй, я их сперва прочитаю. Ну, конечно, сначала одну или две. А это что такое? Дай-ка взглянуть. «Красная кокарда». О, это исторический роман. Очень увлекательный. А вот и «Под алым плащом». Сколько Стэнли Уэймена, просто куча. Конечно, я все это читала, когда мне было 10 или 11. Не удивлюсь, если мне попадется «Узник Зенды». — Воспоминание заставило ее с удовольствием вздохнуть. — «Узник Зенды». Первая в жизни романтическая история. Принцесса Флавия, Король Руритании. Рудольф Рэссендилл, как-то так его звали, прямо снился ночами.
Элберт передал ей еще стопку.
— О, да, — сказала Таппенс, — так лучше. Эти для более раннего возраста. Их надо будет поставить все вместе. Ну-ка, посмотрим, что у нас тут? «Остров сокровищ». Книга, конечно, хорошая, но я ее перечитывала и видела, если не ошибаюсь, два фильма по ней. Фильмы мне не понравились, — совсем не то. О, а вот «Похищенный». Он мне всегда нравился.
Элберт потянулся, захватил слишком много, и «Катриона» упала практически Таппенс на голову.
— О, простите, мадам. Простите, пожалуйста.
— Ничего — ничего, — сказала Таппенс, — не имеет значения. «Катриона». Да. Там есть еще Стивенсон?
Элберт передал ей книги уже гораздо бережнее. Таппенс издала радостное восклицание.
— «Черная стрела»! Надо же! «Черная стрела». Одна из первых книг, которые попали мне в руки. Да. Ты ее, наверное, не читал, Элберт. Я имею в виду, тогда ты еще не родился. Ну-ка, подожди, дай вспомнить. «Черная стрела». Точно, это там была картина на стене, а через глазницы картины смотрели настоящие глаза. Жутковато и очаровывающе. Да, «Черная стрела». Как там было? «Кошка и пес»? Нет — «Крыса, кот и Лоувелл — пес для борова Англию держат за нос». Вот так. «Боров» — это, конечно, Ричард III, хотя сейчас во всех книгах его выставляют таким хорошим, совсем не негодяем. Но мне что-то не верится. Да и Шекспиру тоже. В конце концов, прямо в начале его пьесы Ричард говорит: «Намерен я негодяем показать себя». Да-да, «Черная стрела».
— Еще, мадам?
— Нет, спасибо, Элберт. Пожалуй, пока хватит — я устала.
— Хорошо. Кстати, позвонил хозяин и предупредил, что опоздает на полчаса.
— Ну и ладно, — сказала Таппенс.
Она уселась в кресло, — взяла «Черную стрелу», открыла ее и погрузилась в чтение.
— Боже мой, — проговорила она, — как замечательно. Я немного забыла ее, чтобы перечитать с интересом. Какая увлекательная книга.
Повисла тишина. Элберт вернулся на кухню. Таппенс откинулась на спинку кресла. Время шло. Свернувшись в довольно потрепанном кресле миссис Томас Бересфорд наслаждалась забытыми переживаниями, перечитывая «Черную стрелу» Роберта Льюиса Стивенсона.
Время шло и в кухне Элберт хозяйничал на плите. Подъехал автомобиль. Элберт подошел к боковой двери.
— Поставить машину в гараж, сэр?
— Я сам, — ответил Томми. — Ты, наверное, готовишь обед. Я не очень опоздал?
Да нет, сэр, приехали примерно как и сказали. Даже чуть пораньше.
— О, — Томас разобрался с автомобилем и затем прошел в кухню, потирая руки. На дворе прохладно. Где Таппенс?
Миссис наверху, с книгами.
— Что, все еще возится с книгами?
— Да. Она сегодня разобрала побольше, но в основном читала.
— Надо же, — сказал Томас. — Ладно, Элберт. Что у нас на обед?
— Филе из камбалы, сэр. Скоро будет готово.
— Хорошо. В любом случае подавай минут через пятнадцать. Я хочу сначала умыться.
На верхнем этаже Таппенс все так же сидела в кресле, поглощенная чтением. Ее лоб слегка сморщился: она столкнулась с феноменом, показавшимся ей странным. Нечто вроде вторжения, как определила она про себя. Она дошла до страницы — 64 — или 65? — она взглянула, но не различала цифры, — так или иначе, кто-то подчеркнул на ней некоторые слова. Последние четверть часа Таппенс изучала этот феномен, но не могла определить, по какому принципу подчеркивались слова. Они не составляли последовательность и, следовательно, цитатой не являлись. Кто-то выделил их и подчеркнул красными чернилами. Она негромко прочитала: «Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Они все разом вскочили на ноги, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; белки глаз ярко сверкали на загорелом лице».[1] Таппенс покачала головой. Она не находила в этом никакого смысла.
Она подошла к столу, на котором лежали письменные принадлежности, и взяла несколько листов бумаги, недавно присланной Бересфордам фирмой печатников, чтобы они выбрали, на какой бумаге напечатать сверху их новый адрес: «Лавры».
— Глупое название, — проговорила Таппенс. — Но если все время менять названия, почтальоны перепутают всю почту.
Она начала выписывать и тут поняла то, что не поняла раньше.
— Так это совсем другое дело, — сказала Таппенс. Она принялась прослеживать буквы.
— Так вот ты где, — неожиданно прозвучал голос Томми. — Вот-вот подадут обед. Как продвигаются книги?
— Это место очень запутанное, — проговорила Таппенс. — Чрезвычайно запутанное.
— Что запутанное?
— Ну, это «Черная стрела» Стивенсона. Я захотела перечитать ее. Сперва все шло хорошо, а потом стало странно, потому что много слов подчеркнуто красными чернилами.
— Бывает, — сказал Томми, — не обязательно, конечно, красными чернилами, но люди иногда черкают в книгах. Что-нибудь, что хочется запомнить, какую-нибудь цитату. Ну, ты меня понимаешь.
— Понимаю, — сказала Таппенс, — но это совсем не то. Здесь буквы, понимаешь ли.
— Что ты имеешь в виду — буквы? — спросил Томми.
— Подойди сюда.
Томми подошел и уселся на ручку кресла. Он прочитал: «Мэтчем тихонько вскрикнул; даже вздрогнул выронил людей на полянке испугала условным все разом — тут я не разберу — вытаскивая из ножен мечи Эллис неукротимой энергией…» Бред какой-то, — сказал он.
— Да, — согласилась Таппенс, — сначала мне тоже так показалось. Бред. Но это не бред, Томми.
Снизу донесся звук колокольчика.
— Подали обед.
— Ну и пусть, — сказала Таппенс. — Я должна рассказать тебе все по порядку. Мы можем заняться этим позднее, но это совсем необычно. Я должна тебе рассказать.
— Ну, ладно. Опять угодила пальцем в небо?
— Нет. Я просто извлекла буквы, понимаешь. Вот посмотри, на этой странице в первом слове, «Мэтчем», «М» подчеркнуто и «э», и после этого еще три или четыре слова. По тексту они идут непоследовательно. Я думала, что их выбрали и подчеркнули из-за нужных букв — вот смотри, дальше подчеркнуто «р» и «и» из «вскрикнул», потом «д» и «ж» из «даже», «о» из «вздрогнул», «р» из «выронил», «д» из «людей», «а» из «на», «н» из «полянке»…
— Ради бога, — взмолился Томми, — остановись.
— Подожди, — сказала Таппенс. — Я должна узнать. Теперь ты видишь, зачем я выписала эти слова? Если извлечь эти буквы и написать их в порядке на листочке бумаги, видишь, что получается вначале? М—Э—Р—И. Первыми подчеркнуты эти четыре буквы.
— И что получается?
— Получается «Мэри».
— Превосходно, — сказал Томми, — получается «Мэри». Кто-то по имени Мэри. Скорее всего, изобретательный ребенок, желавший подчеркнуть, что это ее книга. Люди часто подписывают книги.
— Хорошо. Мэри, — продолжала Таппенс. — А следующие подчеркнутые буквы образуют слова Д—Ж—О—Р—Д—А—Н.
— Вот видишь? «Мэри Джордан», Вполне естественно. Теперь ты знаешь ее полное имя. Ее звали Мэри Джордан.
— Но эта книга принадлежала не ей. На первой странице есть подпись детским почерком: там написано «Александр». Я думаю, Александр Паркинсон.
— Ну и что?
— Как это ну и что? — сказала Таппенс.
— Пошли, я хочу есть, — сказал Томми.
— Потерпи, — сказала Таппенс. — Я только прочту тебе следующий отрывок до того места, где записи превращаются
— по крайней мере на четыре следующие страницы. Буквы выбраны в разных словах на разных страницах. Они никак между собой не связаны, сами слова ничего не значат, только буквы. Итак, мы получили «М-э-р-и Д-ж-о-р-д-а-н». Так. Знаешь, какие слова идут дальше? «У-м-е-р-л-а н-е с-в-о-е-й с-м-е-р-т-ь-ю». Видишь, что получается? Мэри Джордан умерла не своей смертью». Вот так, — продолжала Таппенс. — Теперь следующая фраза: «Это сделал один из нас. Я, кажется, знаю, кто». Все. Больше не могу найти ничего. Захватывающе, верно?
— Слушай, Таппенс, — сказал Томми, — уж не собираешься ли ты раздуть это?
— Что значит «раздуть это»?
— Ну, я имею в виду, превратить это в тайну.
— Для меня это и есть тайна, — заявила Таппенс. — «Мэри Джордан умерла не своей смертью. Это сделал один из нас. Я, кажется, знаю, кто». О, Томми, неужели тебя это не заинтересовало?
Дело продвигалось. Да, дело определенно продвигалось. Если бы еще она не вытаскивала свои любимые книги и не принималась их читать… Приятное времяпрепровождение, но занимает столько времени. И когда, вернувшись домой вечером, Томми поинтересовался, как идут дела, она ответила: «О, все идет, как надо», и ей пришлось употребить ловкость и такт, чтобы он не поднялся наверх посмотреть, как продвигается работа. Все занимало много времени. С новыми домами всегда так — на обживание уходит куда больше времени, чем планировалось. А сколько невозможных людей! Электрики, например, каждый раз как будто недовольны тем, что сами же сделали в свой прошлый приход, занимают еще больший участок пола, где с веселым видом проделывают все новые отверстия, так что неосторожная домохозяйка попадает туда ногой и в последнюю минуту спасается невидимым электриком, ковыряющимся под полом.
— Иногда, — сказала Таппенс, — я жалею, что мы выехали из «Бартонз Эйкс».
— Вспомни крышу над столовой, — отвечал ей на это Томми. — А чердаки, а гараж. Ты же знаешь, мы чуть не лишились автомобиля.
— Мы могли бы сделать капитальный ремонт, — сказала Таппенс.
— Ну нет, — возразил Томми. — Нам оставалось либо перестраивать весь дом, либо переезжать. Этот дом когда-нибудь станет просто замечательным, я уверен. В нем для всего найдется место.
— Ты имеешь в виду, — уточняла Таппенс, — для вещей, которые мы собираемся хранить.
— Да, — согласился Томми, — что верно, то верно. Вещей набирается много.
В этот момент Таппенс подумала: что еще они сделают с домом, кроме того, что вселятся в него? Звучит просто, а на деле… Книги вот тоже прибавляют хлопот…
— Если бы я сейчас была обычным ребенком, — вслух произнесла Таппенс, — я бы не научилась читать так рано. Похоже, сегодняшние дети, которым по 7,5 или даже по 6 лет, не умеют читать, а многие не умеют в 10 и в 11. Не знаю, почему для нас это было так легко. Мы все умели читать. Я, соседский Мартин, Дженнифер, которая жила дальше по улице, Сирил, Уинифред — все. В буквах мы разбирались похуже, но прочитать могли все, что угодно. Не знаю, как мы учились. Спрашивая людей, наверное. Надписи на афишах, «Пилюли для печени Картера». Мы читали о них вдоль железной дороги, когда поезда подходили к Лондону. Это было очень интересно. Я все время думала, а как они выглядят? О, Господи, я должна думать о том, что я делаю.
Она сняла еще несколько книг. Три четверти часа прошли, пока она увлекалась сначала «Алисой в стране чудес», затем «Неизвестным истории» Шарлотты Янг. Ее пальцы задержались на толстом, потертом корешке «Венка из маргариток».
— О, вот это надо перечитать, — сказала Таппенс. — Подумать только, сколько прошло лет с тех пор, как я читала ее. Захватывающая книга. Все думала, позволят Норману конфирмоваться или нет? А Этель и — как называлось то место? — Коккуэлл, что-то в этом духе — и Флора, которая была «житейская». Интересно, почему все тогда были житейские, и это считалось плохо? Интересно, можно нас назвать житейскими или нет?
— Прошу прощения, мэм?
— Нет-нет, ничего, — сказала Таппенс, оборачиваясь к своему преданному вассалу, Элберту, который в этот миг появился в дверях.
— Мне показалось, вы что-то хотели, мадам. Вы же звонили, так ведь?
— Не совсем, — сказала Таппенс. — Я просто облокотилась на звонок, когда вставала на стул, чтобы достать книгу.
— Помочь Вам снять книги?
— Неплохая мысль, — сказала Таппенс. — Я не могу удержаться на этих стульях. Некоторые скользкие, у других ножки шатаются.
— Вам какую-то конкретную книгу?
— Я еще не бралась за третью полку снизу, знаешь, вторую сверху. Даже не знаю, что там за книги.
Элберт взобрался на стул и, предварительно хлопая по каждой книге, чтобы сбить пыль, принялся передавать их вниз. Каждую из них Таппенс принимала с восторгом.
— Надо же! Вот еще что. А я и забыла. О, «Амулет»! А вот «Самаяд». Вот «Новые искатели сокровищ». О, как они все мне нравились. Нет, не надо ставить их на полку, Элберт. Пожалуй, я их сперва прочитаю. Ну, конечно, сначала одну или две. А это что такое? Дай-ка взглянуть. «Красная кокарда». О, это исторический роман. Очень увлекательный. А вот и «Под алым плащом». Сколько Стэнли Уэймена, просто куча. Конечно, я все это читала, когда мне было 10 или 11. Не удивлюсь, если мне попадется «Узник Зенды». — Воспоминание заставило ее с удовольствием вздохнуть. — «Узник Зенды». Первая в жизни романтическая история. Принцесса Флавия, Король Руритании. Рудольф Рэссендилл, как-то так его звали, прямо снился ночами.
Элберт передал ей еще стопку.
— О, да, — сказала Таппенс, — так лучше. Эти для более раннего возраста. Их надо будет поставить все вместе. Ну-ка, посмотрим, что у нас тут? «Остров сокровищ». Книга, конечно, хорошая, но я ее перечитывала и видела, если не ошибаюсь, два фильма по ней. Фильмы мне не понравились, — совсем не то. О, а вот «Похищенный». Он мне всегда нравился.
Элберт потянулся, захватил слишком много, и «Катриона» упала практически Таппенс на голову.
— О, простите, мадам. Простите, пожалуйста.
— Ничего — ничего, — сказала Таппенс, — не имеет значения. «Катриона». Да. Там есть еще Стивенсон?
Элберт передал ей книги уже гораздо бережнее. Таппенс издала радостное восклицание.
— «Черная стрела»! Надо же! «Черная стрела». Одна из первых книг, которые попали мне в руки. Да. Ты ее, наверное, не читал, Элберт. Я имею в виду, тогда ты еще не родился. Ну-ка, подожди, дай вспомнить. «Черная стрела». Точно, это там была картина на стене, а через глазницы картины смотрели настоящие глаза. Жутковато и очаровывающе. Да, «Черная стрела». Как там было? «Кошка и пес»? Нет — «Крыса, кот и Лоувелл — пес для борова Англию держат за нос». Вот так. «Боров» — это, конечно, Ричард III, хотя сейчас во всех книгах его выставляют таким хорошим, совсем не негодяем. Но мне что-то не верится. Да и Шекспиру тоже. В конце концов, прямо в начале его пьесы Ричард говорит: «Намерен я негодяем показать себя». Да-да, «Черная стрела».
— Еще, мадам?
— Нет, спасибо, Элберт. Пожалуй, пока хватит — я устала.
— Хорошо. Кстати, позвонил хозяин и предупредил, что опоздает на полчаса.
— Ну и ладно, — сказала Таппенс.
Она уселась в кресло, — взяла «Черную стрелу», открыла ее и погрузилась в чтение.
— Боже мой, — проговорила она, — как замечательно. Я немного забыла ее, чтобы перечитать с интересом. Какая увлекательная книга.
Повисла тишина. Элберт вернулся на кухню. Таппенс откинулась на спинку кресла. Время шло. Свернувшись в довольно потрепанном кресле миссис Томас Бересфорд наслаждалась забытыми переживаниями, перечитывая «Черную стрелу» Роберта Льюиса Стивенсона.
Время шло и в кухне Элберт хозяйничал на плите. Подъехал автомобиль. Элберт подошел к боковой двери.
— Поставить машину в гараж, сэр?
— Я сам, — ответил Томми. — Ты, наверное, готовишь обед. Я не очень опоздал?
Да нет, сэр, приехали примерно как и сказали. Даже чуть пораньше.
— О, — Томас разобрался с автомобилем и затем прошел в кухню, потирая руки. На дворе прохладно. Где Таппенс?
Миссис наверху, с книгами.
— Что, все еще возится с книгами?
— Да. Она сегодня разобрала побольше, но в основном читала.
— Надо же, — сказал Томас. — Ладно, Элберт. Что у нас на обед?
— Филе из камбалы, сэр. Скоро будет готово.
— Хорошо. В любом случае подавай минут через пятнадцать. Я хочу сначала умыться.
На верхнем этаже Таппенс все так же сидела в кресле, поглощенная чтением. Ее лоб слегка сморщился: она столкнулась с феноменом, показавшимся ей странным. Нечто вроде вторжения, как определила она про себя. Она дошла до страницы — 64 — или 65? — она взглянула, но не различала цифры, — так или иначе, кто-то подчеркнул на ней некоторые слова. Последние четверть часа Таппенс изучала этот феномен, но не могла определить, по какому принципу подчеркивались слова. Они не составляли последовательность и, следовательно, цитатой не являлись. Кто-то выделил их и подчеркнул красными чернилами. Она негромко прочитала: «Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Они все разом вскочили на ноги, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; белки глаз ярко сверкали на загорелом лице».[1] Таппенс покачала головой. Она не находила в этом никакого смысла.
Она подошла к столу, на котором лежали письменные принадлежности, и взяла несколько листов бумаги, недавно присланной Бересфордам фирмой печатников, чтобы они выбрали, на какой бумаге напечатать сверху их новый адрес: «Лавры».
— Глупое название, — проговорила Таппенс. — Но если все время менять названия, почтальоны перепутают всю почту.
Она начала выписывать и тут поняла то, что не поняла раньше.
— Так это совсем другое дело, — сказала Таппенс. Она принялась прослеживать буквы.
— Так вот ты где, — неожиданно прозвучал голос Томми. — Вот-вот подадут обед. Как продвигаются книги?
— Это место очень запутанное, — проговорила Таппенс. — Чрезвычайно запутанное.
— Что запутанное?
— Ну, это «Черная стрела» Стивенсона. Я захотела перечитать ее. Сперва все шло хорошо, а потом стало странно, потому что много слов подчеркнуто красными чернилами.
— Бывает, — сказал Томми, — не обязательно, конечно, красными чернилами, но люди иногда черкают в книгах. Что-нибудь, что хочется запомнить, какую-нибудь цитату. Ну, ты меня понимаешь.
— Понимаю, — сказала Таппенс, — но это совсем не то. Здесь буквы, понимаешь ли.
— Что ты имеешь в виду — буквы? — спросил Томми.
— Подойди сюда.
Томми подошел и уселся на ручку кресла. Он прочитал: «Мэтчем тихонько вскрикнул; даже вздрогнул выронил людей на полянке испугала условным все разом — тут я не разберу — вытаскивая из ножен мечи Эллис неукротимой энергией…» Бред какой-то, — сказал он.
— Да, — согласилась Таппенс, — сначала мне тоже так показалось. Бред. Но это не бред, Томми.
Снизу донесся звук колокольчика.
— Подали обед.
— Ну и пусть, — сказала Таппенс. — Я должна рассказать тебе все по порядку. Мы можем заняться этим позднее, но это совсем необычно. Я должна тебе рассказать.
— Ну, ладно. Опять угодила пальцем в небо?
— Нет. Я просто извлекла буквы, понимаешь. Вот посмотри, на этой странице в первом слове, «Мэтчем», «М» подчеркнуто и «э», и после этого еще три или четыре слова. По тексту они идут непоследовательно. Я думала, что их выбрали и подчеркнули из-за нужных букв — вот смотри, дальше подчеркнуто «р» и «и» из «вскрикнул», потом «д» и «ж» из «даже», «о» из «вздрогнул», «р» из «выронил», «д» из «людей», «а» из «на», «н» из «полянке»…
— Ради бога, — взмолился Томми, — остановись.
— Подожди, — сказала Таппенс. — Я должна узнать. Теперь ты видишь, зачем я выписала эти слова? Если извлечь эти буквы и написать их в порядке на листочке бумаги, видишь, что получается вначале? М—Э—Р—И. Первыми подчеркнуты эти четыре буквы.
— И что получается?
— Получается «Мэри».
— Превосходно, — сказал Томми, — получается «Мэри». Кто-то по имени Мэри. Скорее всего, изобретательный ребенок, желавший подчеркнуть, что это ее книга. Люди часто подписывают книги.
— Хорошо. Мэри, — продолжала Таппенс. — А следующие подчеркнутые буквы образуют слова Д—Ж—О—Р—Д—А—Н.
— Вот видишь? «Мэри Джордан», Вполне естественно. Теперь ты знаешь ее полное имя. Ее звали Мэри Джордан.
— Но эта книга принадлежала не ей. На первой странице есть подпись детским почерком: там написано «Александр». Я думаю, Александр Паркинсон.
— Ну и что?
— Как это ну и что? — сказала Таппенс.
— Пошли, я хочу есть, — сказал Томми.
— Потерпи, — сказала Таппенс. — Я только прочту тебе следующий отрывок до того места, где записи превращаются
— по крайней мере на четыре следующие страницы. Буквы выбраны в разных словах на разных страницах. Они никак между собой не связаны, сами слова ничего не значат, только буквы. Итак, мы получили «М-э-р-и Д-ж-о-р-д-а-н». Так. Знаешь, какие слова идут дальше? «У-м-е-р-л-а н-е с-в-о-е-й с-м-е-р-т-ь-ю». Видишь, что получается? Мэри Джордан умерла не своей смертью». Вот так, — продолжала Таппенс. — Теперь следующая фраза: «Это сделал один из нас. Я, кажется, знаю, кто». Все. Больше не могу найти ничего. Захватывающе, верно?
— Слушай, Таппенс, — сказал Томми, — уж не собираешься ли ты раздуть это?
— Что значит «раздуть это»?
— Ну, я имею в виду, превратить это в тайну.
— Для меня это и есть тайна, — заявила Таппенс. — «Мэри Джордан умерла не своей смертью. Это сделал один из нас. Я, кажется, знаю, кто». О, Томми, неужели тебя это не заинтересовало?
Глава 3
Посещение кладбища
— Таппенс! — крикнул Томми, заходя в дом. Тишина. Чувствуя легкое раздражение, он взбежал по лестнице на второй этаж. Спеша по коридору, он чуть было не угодил ногой в дыру и выругался.
— Проклятые электрики, совсем не соображают, — добавил он.
То же самое уже произошло несколько дней назад. Прибыли электрики и, излучая оптимизм и опытность, взялись за дело. «Все идет хорошо, скоро закончим, — сказали они. — Вернемся после обеда». Но они не вернулись после обеда, что, в общем-то, Томми не удивило. Он уже привык к методам работы строителей, электриков и прочих. Они появлялись, делали знающий вид, отпускали уверенные замечания, уходили за чем-то и не возвращались. Начинаешь звонить по телефону и попадаешь не туда. А если туда, то не находишь нужного человека. Вот и приходилось стараться не попадать в яму, чтобы не вывихнуть лодыжку или не повредить что — либо другое. Он больше опасался за Таппенс, чем за себя. Он будет поопытней Таппенс. Таппенс, по его мнению, больше рисковала ошпариться горячей водой или обжечься огнем. Но куда же она подевалась? Он снова позвал:
— Таппенс! Таппенс!
Он тревожился за Таппенс. За нее приходилось тревожиться. Уходя из дома, приходилось давать ей последние наставления и выслушивать обещания, что она сделает только то, что ей сказали: нет-нет, она выйдет только купить двести грамм масла; в этом ведь нет никакой опасности.
«Когда ты выходишь купить, двести грамм масла, — есть», — отвечал Томми.
«Не говори глупости», — отвечала Таппенс.
«Я не говорю глупости, — возражал Томми. — Я говорю то, что и должен говорить мудрый и заботливый муж, который старается сохранить свое самое драгоценное достояние. Не знаю, почему…»
«Потому, — говорила Таппенс, — что я очаровательна, симпатична, приятная собеседница и забочусь о тебе».
«Возможно, — говорил Томми, — хотя я могу составить другой список».
«Боюсь, он мне может не понравиться, — говорила Таппенс, — так что не надо. Я подозреваю, что ты затаил кое-какие обиды. Но не беспокойся. Все будет нормально. Как только войдешь, можешь сразу позвать меня».
Ну и где же Таппенс?
— Вот чертушка, — пробормотал Томми. — Куда-то ушла.
— Проклятые электрики, совсем не соображают, — добавил он.
То же самое уже произошло несколько дней назад. Прибыли электрики и, излучая оптимизм и опытность, взялись за дело. «Все идет хорошо, скоро закончим, — сказали они. — Вернемся после обеда». Но они не вернулись после обеда, что, в общем-то, Томми не удивило. Он уже привык к методам работы строителей, электриков и прочих. Они появлялись, делали знающий вид, отпускали уверенные замечания, уходили за чем-то и не возвращались. Начинаешь звонить по телефону и попадаешь не туда. А если туда, то не находишь нужного человека. Вот и приходилось стараться не попадать в яму, чтобы не вывихнуть лодыжку или не повредить что — либо другое. Он больше опасался за Таппенс, чем за себя. Он будет поопытней Таппенс. Таппенс, по его мнению, больше рисковала ошпариться горячей водой или обжечься огнем. Но куда же она подевалась? Он снова позвал:
— Таппенс! Таппенс!
Он тревожился за Таппенс. За нее приходилось тревожиться. Уходя из дома, приходилось давать ей последние наставления и выслушивать обещания, что она сделает только то, что ей сказали: нет-нет, она выйдет только купить двести грамм масла; в этом ведь нет никакой опасности.
«Когда ты выходишь купить, двести грамм масла, — есть», — отвечал Томми.
«Не говори глупости», — отвечала Таппенс.
«Я не говорю глупости, — возражал Томми. — Я говорю то, что и должен говорить мудрый и заботливый муж, который старается сохранить свое самое драгоценное достояние. Не знаю, почему…»
«Потому, — говорила Таппенс, — что я очаровательна, симпатична, приятная собеседница и забочусь о тебе».
«Возможно, — говорил Томми, — хотя я могу составить другой список».
«Боюсь, он мне может не понравиться, — говорила Таппенс, — так что не надо. Я подозреваю, что ты затаил кое-какие обиды. Но не беспокойся. Все будет нормально. Как только войдешь, можешь сразу позвать меня».
Ну и где же Таппенс?
— Вот чертушка, — пробормотал Томми. — Куда-то ушла.