Мы шли, пока было светло. По-прежнему было тепло, хотя появились облака. Мы поискали убежища до наступления темноты, но ничего не нашли и остановились в конце концов в сухой канаве. К счастью, ночью не полил дождь. Утром по-прежнему небо было облачное, но без дождя. Мы съели по куску хлеба с сыром и продолжили путь. Шли мы по склону на краю леса, в котором в случае необходимости легко было спрятаться. Генри первым достиг вершины и стоял там, окаменев, глядя вперед. Я ускорил шаг, тревожась из-за того, что он увидел. Дойдя до вершины, я тоже остановился в удивлении.
Перед нами в миле или двух лежали руины огромного города. Никогда ничего подобного я не видел. Город тянулся на мили, поднимаясь на холмы и опускаясь в долины. Лес вторгся в него – повсюду виднелась зелень деревьев, – но чем дальше, тем все больше было серого, белого, коричневого цвета каменных зданий. Деревья росли вдоль рядов зданий, как вены чудовищного существа.
Мы стояли молча, пока Бинпол не пробормотал:
– Это построил мой народ.
– Сколько же жило здесь, как ты думаешь? – сказал Генри. – Тысячи? Сотни? Сотни тысяч? Может быть, больше?
– Предстоит большой обход, – заметил я. – Я не вижу конца.
– А зачем обходить? – удивился Бинпол. – Почему бы не пойти прямо?
Я вспомнил Джека и его рассказ об огромном корабле в гавани города неподалеку от Винчестера. Никому не приходило в голову, что можно не просто посмотреть издали; никто не приближался к огромным городам. Но такой способ мышления исходил от треножников, от шапок. Предложение Бинпола было пугающим, но соблазнительным.
Генри тихо сказал:
– Ты думаешь, мы сможем пройти через него?
– Можем попробовать, – ответил Бинпол. – Если будет слишком трудно, мы вернемся.
Природа вен стала яснее, когда мы приблизились. Деревья следовали старым улицам, пробиваясь сквозь черный камень, из которого они были построены, и поднимая вершины над каньоном, который с обеих сторон образовывали здания. Мы шли в их темной прохладной тени вначале молча. Не знаю, как другие, но мне потребовалось собрать все свое мужество. Птицы пели над нашими головами, подчеркивая тишину и уныние пустыни, по которой мы шли. Только постепенно начали мы интересоваться окружающим и разговаривать, вначале шепотом, потом более естественно.
Странное зрелище представилось нам. Признаки смерти, конечно, – белизна костей, на которых некогда была плоть. Мы ожидали этого. Но один из скелетов был втиснут в ржавый продолговатый корпус с утолщением посредине, стоявший на металлических колесах, одетых каким-то жестким черным веществом. Виднелись другие подобные же сооружения, и Бинпол остановился около одного, заглянул внутрь. Он сказал:
– Места для сидения. И колеса. Это какой-то экипаж.
– Не может быть, – возразил Генри. – Нище нет упряжи. Может, она сгнила?
– Нет, – возразил Бинпол. – Везде одно и то же. Смотрите.
Я сказал:
– Может, это были хижины, в которых люди отдыхали, когда уставали идти.
– С колесами? Нет. Это экипажи без лошадей. Я уверен.
– Их двигал один из твоих котлов, конечно! – заметил Генри.
Бинпол совершенно серьезно ответил:
– Может, ты и прав.
Некоторые здания обрушились от старости и непогоды, кое-где на большом пространстве они были разбиты, казалось, молотом с неба. Но большинство было более или менее нетронуто, и мы зашли в одно из них. По-видимому, это был магазин, но огромных размеров. Множество металлических баночек рассыпано по полу, некоторые еще лежали на полках. Я подобрал одну из них. Она была обернута в узкую полоску бумаги с выцветшим рисунком сливы. На других банках тоже виднелись рисунки: фрукты, овощи, тарелки супа. Конечно, пища. И вполне разумно: если столько людей жило вместе, без обработки земли, пищу им должны были привозить в сосудах, как моя мать готовила продукты на зиму. Банки проржавели, в некоторых местах насквозь, внутри виднелось сухое нераспознаваемое месиво.
Магазинов были тысячи, и мы осмотрели многие. Содержимое их нас изумило. Огромные свертки ткани, которая еще сохранила дикие цвета и рисунки… ряды рассыпающихся бумажных коробок, полных истлевшей обуви… музыкальные инструменты, одни из них знакомые, но большинство нет… женские фигуры, сделанные из странного твердого вещества, одетые в обрывки платьев… Магазин, полный бутылок. Бинпол сказал, что в них было вино. Мы отбили горлышко у одной бутылки, попробовали, но скривили лица: вино давно прокисло. Кое-что мы захватили с собой: нож, маленький топорик с заржавевшим лезвием, которое можно было заточить; что-то вроде фляжки, сделанной из прозрачного голубого материала; она очень легка и в ней гораздо легче нести воду, чем во фляжках, которые нам дал капитан Куртис; и свечи… и тому подобное.
Но магазин, наполнивший меня благоговейным страхом, был совсем мал. Он втиснулся между двумя гораздо большими и наряду с обычными разбитыми стеклянными окнами имел внутри перегородку из проржавевшего металла. Я заглянул внутрь: похоже на пещеру Аладдина. Золотые кольца. Усаженные бриллиантами и другими камнями броши, ожерелья, браслеты. И множество часов.
Я подобрал одни. Тоже золотые и с тяжелым золотым браслетом, который растянулся, когда я сунул внутрь пальцы и развел их. Браслет мог прочно сидеть на запястье. Но впрочем, более толстом, чем мое. Когда я надел часы, они соскользнули, поэтому мне пришлось надеть их выше. Они, конечно, не шли, но это были часы! Генри и Бинпол осматривали что-то на другой стороне улицы. Я хотел позвать их, но потом передумал.
Дело не в том, что мне не хотелось, чтобы у них были такие же часы, хотя и это отчасти. Тут вмешались и воспоминания о драке с Генри из-за отцовских часов, когда мне помог Джек. И еще кое-что. Моя неприязнь к Генри отодвинулась в глубину сознания из-за трудностей и опасностей, которые мы разделяли. Когда к нам присоединился Бинпол, я больше разговаривал с ним, а Генри до некоторого времени оставался в стороне. Я сознавал это и, боюсь, был доволен.
Но позже, особенно после прихода в огромный город, я почувствовал перемену. Но ничего определенного: только Генри больше разговаривал с Бинполом, а тот свои замечания адресовал обычно Генри; и вот уже если раньше мы говорили с Бинполом, а Генри был посторонним, то теперь таким посторонним все чаще становился я. И вот я отыскал магазин с драгоценностями и часами, оставив себе странную машину с четырьмя рядами маленьких белых кружочков с буквами. Я снова взглянул на часы. Нет, не стану их звать.
Постепенно мы перестали обращать внимания на магазины. Частично потому, что наше любопытство пресытилось, но отчасти и из-за того, что мы уже семь часов шли по городу, а никаких признаков его конца не было. Даже наоборот. В одном месте, где образовалась гигантская груда обломков, мы взобрались на ее верх сквозь кусты и увидели море зелени и рухнувшего камня. Оно тянулось бесконечно, как настоящее море, усеянное рифами. Без компаса мы бы заблудились, так как день был облачный, и невозможно было определить направление по солнцу. Но мы знали, что по-прежнему движемся на юг.
Мы пришли в район более широких улиц, обрамленных огромными зданиями. Улицы уходили вдаль. Мы остановились поесть в месте, где встречались несколько таких улиц. Здесь деревья не сумели пробиться, и мы сидели на камне, ели мясо и жесткие сухари, которые дал нам капитан Куртис: хлеб мы уже весь съели. Потом мы отдыхали, но через некоторое время Бинпол встал. И Генри пошел за ним. Я лежал, глядя в серое небо, и вначале не ответил, когда они позвали меня. Но Бинпол позвал снова, и голос его звучал возбужденно. Казалось, они нашли что-то интересное.
Это оказалось огромное отверстие, окруженное с трех сторон ржавыми перилами, со ступенями, ведущими вниз, в темноту. Сверху, против входа, виднелась металлическая пластина с надписью «МЕТРО».
Бинпол сказал:
– Ступени такие широкие, что тут могут пройти в ряд десять человек. Куда они ведут?
– Какое нам дело? – ответил я. – Если мы не отдыхаем, лучше двигаться.
– Если бы я мог взглянуть… Зачем был построен такой огромный тоннель?
– Ты там ничего не увидишь.
– У нас есть свечи, – напомнил Генри. Я гневно сказал:
– Но нет времени. Я не хочу проводить здесь ночь. Они не обратили на это внимания. Генри сказал Бинполу:
– Мы можем немного спуститься и поглядеть. Бинпол кивнул.
– Это глупо! – заявил я. —
– Ты можешь не ходить, если не хочешь, – возразил Генри. – Оставайся здесь и отдыхай.
Он сказал это равнодушно, в то же время отыскивая в мешке свечи. Их следовало зажечь, а огниво хранилось у меня. Но они были настроены решительно, и я сдался:
– Я иду с вами. Хотя по-прежнему считаю все это бессмысленным.
Ступени привели в пещеру, которую мы осмотрели, насколько позволял слабый свет свечи. Тут не было доступа непогоде, и поэтому предметы сохранились лучше, чем наверху: виднелись странные машины, с полосами ржавчины, но в целом не тронутые разрушением, и что-то вроде ящика с целыми стеклами.
Из пещеры вели тоннели: некоторые как тот, по которому мы вошли, вели вверх, а другие – еще глубже вниз. Бинпол решил исследовать один из них и выполнил намерение, несмотря на возражения. Лестница оказалась очень длинной, а у подножья ее направо отходил другой, меньший тоннель. Даже тот слабый интерес, который у меня был, теперь совершенно исчез; я хотел одного – возвратиться к дневному свету. Но я не стал говорить об этом. Мне показалось по отсутствию энтузиазма в ответах на реплики Бинпола, что Генри не больше меня хочет идти дальше; может, даже меньше. Я получил от этого небольшое удовлетворение.
Бинпол шел впереди по тоннелю, который повернул и окончился воротами с тяжелой железной решеткой. Когда он толкнул их, ворота заскрипели и открылись. Мы прошли внутрь, рассматривая то, что можно было увидеть.
Это был другой тоннель, но гораздо больше предыдущих. Мы стояли на ровном камне, а тоннель изгибался над нашими головами и уходил за пределы досягаемости света свечи. Но нас удивил стоящий рядом предмет. Вначале я решил, что это дом – длинный низкий узкий дом из стекла и металла, и подумал, кто же решался жить здесь, глубоко под землей. Потом я увидел, что он стоит в широкой выемке, что под ним колеса и колеса эти стоят на длинных металлических полосках. Это было что-то вроде шмен-фе.
Но куда же оно вело? Неужели этот тоннель уходил на сотни миль, но под землей? Может быть, к подземным городам, чьи чудеса были даже удивительнее города над нами. Но как? Мы пошли вдоль выемки и обнаружили, что длинный экипаж соединен с другими такими же – мы насчитали их шесть – а сразу за последним экипажем был вход в другой, меньший тоннель; металлические линии уходили в него и терялись из виду.
Последний экипаж оканчивался окнами, смотрящими вперед. Внутри здесь было сидение, ручки, инструменты. Я сказал:
– Нет места для привязывания лошадей. И как они могли тащить под землей?
– Должно быть, тут использовали твой паровой котел, – сказал Генри.
Бинпол жадно смотрел на незнакомые приборы.
– Или что-то еще более удивительное, – отозвался он.
Возвращаясь, мы заглянули в экипажи: часть их стен была открыта и туда можно было войти. Внутри были сидения и груды различных предметов, включая баночки с едой, которые мы находили в магазинах; и здесь они не проржавели: воздух внизу был сухой и прохладный. Назначение других вещей мы не могли понять – например, груда деревянных ручек с металлическими цилиндрами. С одной стороны виден был металлический полукруг, а внутри него маленький рычажок. Он щелкал, когда на него нажимали пальцем, но ничего не происходило.
– Значит, они перевозили товары, – сказал Бинпол; – И людей, поскольку тут есть сидения.
– А это что? – спросил Генри.
Это был деревянный ящик, полный предметов, похожих на большие металлические яйца – размером с гусиные. Генри подобрал один из них и показал Бинполу. Предмет был сделан из металла с рубчатой поверхностью, и на одном его конце висело кольцо. Генри потянул за него, и оно выскочило.
– Дай я посмотрю, – сказал Бинпол.
Генри протянул ему яйцо, но весьма неуклюже. Оно выпало, прежде чем Бинпол его подхватил, упало на пол и покатилось. Докатилось до края пола и упало в углубление внизу. Генри собирался пойти за ним, но Бинпол схватил его за руку.
– Оставь. Тут есть другие.
Он наклонился к ящику, когда это произошло. Ужасный грохот послышался у нас под ногами, и большой металлический экипаж задрожал. Я схватился за столб, чтобы не упасть. Эхо грохота отражалось в тоннеле, как удаляющиеся удары молота.
Генри потрясение спросил:
– Что это?
Бинпол уронил свечу и наклонился, отыскивая ее. Подобрал и отдал Генри, чтобы тот снова зажег ее. Я сказал:
– Если бы оно не укатилось под экипаж…
Не нужно было добавлять подробности. И Бинпол заметил:
– Похоже на фейерверк, но более мощное. Для чего древние использовали такие штуки?
Он взял еще одно яйцо. Генри заявил:
– Я не стал бы связываться с ним.
Я согласился с ним, но промолчал. Бинпол отдал Генри свою свечу, чтобы лучше разглядеть яйцо. Генри сказал:
– Если оно разорвется…
– Раньше они ведь не взрывались, – сказал Бинпол. – Их принесли сюда. Не думаю, чтобы простое прикосновение… Кольцо… – Он положил на него палец. – Вытягиваешь, и оно падает, а немного спустя…
Прежде чем я понял, что он собирается делать, он вытащил кольцо из яйца. Мы оба крикнули, но он не обратил на это внимания, подошел к отверстию и бросил яйцо под экипаж.
На этот раз вместе со взрывом послышался звон стекла, и порыв воздуха задул мою свечу. Я гневно проговорил:
– Глупо так делать!
– Пол защитил нас, – сказал Бинпол. – И я думаю, риск невелик.
– Нас могло поранить осколками стекла.
– Вряд ли.
Впоследствии я понял, что Бинпол поддается разумным доводам, лишь пока не затронуто глубоко его любопытство. Когда что-то интересовало его, он не думал об опасности.
Генри сказал:
– Все равно я не стал бы так больше делать. Очевидно, он разделял мои чувства. Бинпол сказал:
– Теперь и не нужно. Мы знаем, как оно действует. Я сосчитал до семи после того, как выдернул кольцо.
Приятно было снова почувствовать себя в большинстве, хотя другой частью большинства был Генри. Я сказал:
– Ну ладно. Ты знаешь, как оно действует. И что хорошего это нам даст?
Бинпол не ответил. Он нашел себе в одном из магазинов мешок – кожа позеленела и заплесневела, но легко очистилась – и теперь вынимал из ящика яйца и складывал их в мешок.
– Ты хочешь взять их с собой? – спросил у него я. Он кивнул.
– Может, пригодятся.
– Для чего?
– Не знаю. Увидим. Я спокойно сказал:
– Не нужно. Это опасно для нас.
– Никакой опасности нет, пока кольцо не выдернуто. Он уже положил в мешок четыре яйца. Я поглядел на Генри, ожидая поддержки. Но тот сказал:
– Я думаю, они могут быть полезны. – Он взял одно из них и взвесил в руке. – Тяжелое, но я тоже возьму парочку.
Не знаю, сказал ли он это, чтобы возразить мне, или на самом деле так думал. Я горько подумал, что особой разницы тут нет. Я снова был в меньшинстве.
Мы прошли по тоннелю, и я был очень рад снова увидеть небо, хотя оно и было облачным и грозило дождем. Вскоре путь нам преградила река, быстро бегущая между высокими берегами. Через нее перекинуто много мостов, но те, которые мы видели, были частично или полностью разрушены. От того, что находился прямо перед нами, осталась лишь груда обломков, вокруг которых пенилась вода. Мы пошли по берегу на восток.
Четыре моста оказались безнадежными, но затем река разделилась. Мне казалось, что если мы будем и дальше двигаться на восток, нам придется искать целых два моста, а это вдвойне трудно, и поэтому лучше вернуться и попробовать идти в противоположном направлении. Но Генри возражал, а Бинпол поддержал его. Я ничего не мог поделать и побрел за ними.
Мое недовольство ничуть не уменьшилось от того, что по следующему мосту можно было перейти, хотя парапет с одной стороны совершенно исчез, а в середине моста виднелась дыра, по краю которой нам пришлось пробираться с большой осторожностью. На противоположной стороне было сравнительно мало деревьев, а здания были массивнее. А потом мы вышли на открытое место, в конце которого виднелось строение. Даже в развалинах оно показалось мне замечательным.
Впереди возвышались две одинаковые башни, у одной из них обвалилась стена. На них и на всем фасаде были каменные статуи, а на крыше и на углах виднелись фигуры чудовищных животных. Я догадался, что это собор, но он был больше собора в Винчестере, который я когда-то считал самым большим зданием в мире. Огромные деревянные ворота были открыты, створки повисли на петлях и подгнили. Часть крыши нефа обвалились, и между столбами и контрфорсом видно было небо. Мы не пошли внутрь; я думаю, никто из нас не захотел тревожить мертвого молчания храма.
Дальше мы обнаружили, что, в сущности, не перешли реку, а оказались на острове. Река, которая разделилась на западе, снова соединялась на востоке. Пришлось возвращаться по тому же мосту. Я не жалел, видя разочарование Генри, на настолько устал, что подумал: вряд ли это стоило лишних усилий.
В это время Бинпол спросил:
– Что у тебя на руке?
Я и не заметил, как часы соскользнули на запястье. Я показал им их. Генри посмотрел с завистью, но ничего не сказал. Бинпол проявил больше интереса. Он проговорил:
– Я видел часы, но не такие. Как их завести?
– Нужно повернуть кнопку в боку. Но я не стал этого делать: они слишком стары.
– Однако они идут.
Я недоверчиво посмотрел сам. Кроме часовой и минутной стрелки была и третья, очень тонкая. И эта третья стрелка двигалась по циферблату. Я поднес часы к уху: они тикали.
На боку у часов видна была надпись: «автоматические». Похоже на колдовство. Но, конечно, это было еще одно чудо древних.
Мы все смотрели на часы. Бинпол сказал:
– Им не менее ста лет. И, однако, механизм действует! Какие они были мастера!
Через полмили мы, наконец, перебрались на ту сторону реки. По-прежнему не было признаков конца города: его огромность, которая вначале пугала, потом внушала благоговение и удивление, стала теперь утомительной. Мы миновали множество магазинов, включая и больший, чем собор; его стена обвалилась, и мы видели, что это магазин или серия магазинов. Но мы не стали его исследовать. Видели мы и другие тоннели с надписью «Метро». Бинпол решил, что в этих местах люди заходили и садились в подземные шмен-фе. И я думаю, он прав.
Мы тащились вперед. День подходил к концу. Мы очень устали. К ужину – он был очень скуден, потому что наши запасы еды подходили к концу, а было ясно, что здесь мы их не пополним, – мы поняли, что нам придется провести ночь в городе. Нам не хотелось спать в городском здании, но отдаленный вой заставил нас изменить намерения. Если поблизости бегает стая диких собак, лучше не выходить на улицу. Обычно они не нападают на людей, если только не очень голодны; но мы не могли знать, каково состояние их желудков.
Мы выбрали подходящее здание и пошли на первый этаж, осторожно проверяя ступеньки, чтобы они не обвалились. Ничего не случилось, только пыль заставила нас закашляться. Мы нашли комнату, в окнах которой оказались целы стекла. Занавески и обивка поблекли и были проедены молью, но пользоваться ими было можно. Я нашел большой глиняный кувшин с тяжелой крышкой и нарисованными по бокам розами. Когда я поднял крышку, кувшин оказался полон увядших розовых лепестков. Их запах напомнил о столетней давности лет. Тут было и пианино, большое и другой формы, чем те, что я видел. На стене в рамке висела картина – черно-белая – с изображением женщины. Женщина была прекрасна, хотя прическа ее совсем не напоминала прически женщин в наши дни; у нее были большие темные глаза и мягко улыбающийся рот. Ночью я проснулся, в воздухе по-прежнему чувствовался запах роз, а лунный свет через стекло падал на крышку пианино. И мне показалось, что я вижу фигуру за пианино, тонкие пальцы нажимают на клавиши, слышна призрачная музыка.
Конечно, ерунда. Уснув, я увидел себя снова в убежище с Джеком, когда я еще не беспокоился о шапках и треножниках и не думал о путешествии дальше, чем от Вертона в Винчестер. А ведь это было так недавно.
Лунный свет оказался обманчив. Утром небо затянулось тучами. Хотя нам и хотелось побыстрее выбраться из города, мы решили переждать дождь. Из еды у нас оставался кусок сыра, кусок сушеного мяса и сухари. Мы разделили сыр. Еды было еще на один раз; после этого придется идти натощак.
Генри отыскал шахматы и сыграл несколько партий с Бинполом, который легко выиграл. Я играл с ним и тоже проиграл. Я стал играть с Генри. Вначале я думал, что легко выиграю у него: мне казалось, что с Бинполом я играл лучше его. Но я проиграл на двадцатом ходу. Разозлившись, нервничая из-за дождя и голода, я отказался играть дальше и подошел к окну. Небо начало проясняться, его серый цвет местами сменялся голубым. Через четверть часа дождь прекратился, и мы смогли идти дальше.
Улицы были сырые; там, где росли деревья, было грязно; общая влажность усиливалась из-за капель с крыш и ветвей. Все равно, что идешь под дождем, и так же сыро; вскоре мы насквозь промокли. Но позже небо окончательно прояснилось, птицы, казалось, проснулись вторично и наполнили все вокруг своим щебетом и пением. Капли по-прежнему падали, но реже; на землю пролились лучи солнца. Бинпол и Генри разговаривали все веселее. Я же оживал не так быстро. Я почувствовал усталость, меня лихорадило, и болела голова. Похоже, я простудился.
В последний раз мы поели в месте, где густо росли деревья, не разделенные зданиями. Причина заключалась в каменных плитах, частью стоящих прямо, но больше упавших, которые рядами уходили во тьму деревьев. На ближайшем камне было вырезано:
..."Здесь лежит Марианна Луиза Водрикор
13 лет умерла 15 февраля 1966 года"
Надпись нам перевел Бинпол.
Значит, она умерла в моем возрасте и была погребена здесь, когда город еще жил. В один из зимних дней. Так много людей. Каменные надгробья занимали расстояние, на котором могло поместиться несколько таких деревень, как наша.
Уже после полудня мы пришли к южному краю города. Переход был неожиданным. Мы прошли около ста ярдов сквозь густую поросль деревьев, миновали несколько полностью разрушенных зданий и оказались на пшеничном поле. Зеленые колосья качались в косых солнечных лучах. Какое облегчение снова оказаться в открытой местности и в цивилизованной земле! Но тут же пришло сознание, что необходима осторожность: через несколько полей шла лошадь с плугом, а на горизонте виднелись два треножника.
По мере нашего продвижения на юг снова показались облака. Мы наткнулись на картофельное поле, но не могли отыскать дров, чтобы испечь картошку. Генри и Бинпол поели сырой картошки, но я не мог. Впрочем, я не хотел есть, и у меня болела голова. Ночь мы провели в развалинах вдали от домов. Крыша на одном конце обвалилась, но на другом еще держалась; она была рифленой и сделана из серого материала, похожего на камень, но более легкого. Ночью мне снились кошмары, а утром я почувствовал еще большую усталость. Должно быть, я плохо выглядел, потому что Генри спросил, не заболел ли я. Я оборвал его, он пожал плечами и занялся другим. Бинпол ничего не сказал. Вероятно, он ничего и не заметил. Люди его интересовали гораздо меньше идей.
Для меня это был тяжелый день. С каждым часом я чувствовал себя все хуже, но не собирался этого показывать. Вначале я не хотел сочувствия, потому что негодовал из-за того, что они ближе друг к другу, чем ко мне. Потом я сердился из-за того, что ни Генри, ни Бинпол не обращали внимания на мое состояние. Боюсь, я чувствовал некоторое удовлетворение от своей болезни и того, что я так хорошо держусь. Конечно, это было ребячество.
Во всяком случае, отсутствие у меня аппетита не произвело особого впечатления, потому что у нас не было еды. Мы дошли до широкой реки, текущей на юго-восток, вдоль которой в соответствии с картой мы должны были идти. Генри провел полчаса, стараясь безуспешно поймать у берега рыбу. Я в это время лежал в полубессознательном состоянии, смотрел в небо и наслаждался отдыхом.
К вечеру после бесконечных пшеничных и ржаных полей мы увидели сад. Рядами стояли вишни, сливы и яблони. Яблоки, конечно, еще неспелые, но даже на расстоянии мы видели золотые сливы и черно-красные вишни. Беда в том, что ферма стояла рядом с садом, и оттуда хорошо видны были ряды деревьев. Позже, конечно, когда стемнеет, все будет по-другому.
Генри и Бинпол разошлись во мнениях. Генри считал, что нам нужно остаться: тут, по крайней мере, есть хоть надежда поесть. Бинпол настаивал, что нужно идти, пока светло. Позже еще представится возможность добыть пищу. На этот раз я не чувствовал удовольствия от их спора: слишком мне было плохо. Я поддержал Генри, но лишь потому, что не мог двигаться. Бинпол сдался, и они стали ждать.
Когда они попытались меня поднять, я не обратил на это внимания, погруженный в забытье. Они оставили меня и ушли. Я не знаю, сколько времени прошло, но они снова попытались поднять меня, предлагая мне фрукты и сыр, который Бинпол украл на сыроварне, примыкавшей к ферме. Я ничего не мог есть, и тут они впервые поняли, что я по-настоящему болен. Они пошептались, потом поставили меня на ноги, и повели, поддерживая с обеих сторон.