Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Артур Крижановский
Новый порядок
По каплям созревает зло,
Не в одночасье ослепляет.
И чудотворность верных слов
Оно сперва не ослабляет.
Но неизбежен страшный миг,
Когда сольются капли в массу —
Зловеще искривится мир
В уродливую злую маску
И тьма окружит палача
Красней травы на поле битвы.
Не застонать, не закричать,
И позабудутся молитвы.
Дхаммапада
Огонь ярости зажжен в моей груди, и он будет гореть до последнего предела преисподней.
Второзаконие (гл. XXXII)
Часть 1[1]
VESPERUM MUNDI EXPECTANS[2]
Пойми же, наконец, что в тебе есть божественное, стоящее выше малодушия, страстей и суеты, от которых тебя передергивает, как балаганную куклу.
Марк Аврелий
1
В это дождливое ноябрьское утро 1995 года в центре Клайпеды происходили странные события. Незадолго до прибытия московского поезда район вокзала был очищен от посторонних лиц, а встречающих вежливо попросили пройти за линию оцепления. Владельцам круглосуточных киосков и торговых точек еще накануне посоветовали держать свои доходные лавочки до полудня на замке, и, судя по всему, они сочли нужным прислушаться к этому совету. В шесть утра полиция очистила привокзальную площадь от частных и государственных такси, затем, получив приказ, все патрульные машины покинули район вокзала, чтобы перекрыть движение по Палангскому шоссе. Эстафету у полиции приняли люди в штатском. Они действовали быстро и со знанием дела. Несколько джипов веером разъехались во все стороны и перегородили прилегающие к вокзалу улицы. Шесть машин остались на площади, еще четыре въехали прямо на перрон и блокировали его с двух сторон. Люди в штатском были вооружены, полтора десятка снайперов держали в руках винтовки с оптическими прицелами и внимательно наблюдали за окнами и крышами близлежащих домов.
Часы на старинной башне отзвонили восемь, когда из здания вокзала на перрон вышел высокий светловолосый мужчина, одетый в длинный темный плащ. На вид ему было едва за тридцать, но этот человек успел многого достичь в жизни. Мужчину звали Римас Ремейка, и этим было все сказано. Еще бы, его считали самым богатым человеком Литвы. Приводили и конкретные цифры — Ремейка контролировал треть всего частного бизнеса страны. Но это была лишь верхушка айсберга, и только считанные единицы представляли себе истинный вес и истинные возможности этого человека.
От группы штатских отделился человек и подошел к Ремейке. Это был Петерс Крастиньш. Существуют как минимум две сферы, где его имя не нуждается в рекомендациях — органы правопорядка и преступная среда. Поговаривают, что Крастиньш работает на Ремейку, возглавляя у него службу безопасности. Но это лишь отчасти соответствует действительности. Крастиньш в самом деле руководит службой безопасности, но на Ремейку работают всего несколько его людей. Среди посвященных бытует мнение, что об этом человеке известно все, или почти все, но, как и в случае с Ремейкой, это поверхностное мнение.
Крастиньш лет на десять старше Ремейки, чуть ниже ростом, но шире в плечах. Одет в черный плащ, который успел промокнуть на плечах и спине. Он был без головного убора, и дождевые капли текли по коротко стриженным седеющим волосам и обветренному широкоскулому лицу.
— Мы готовы, хотя я не думаю, что наша затея ему понравится. — Его стальные серые глаза еще раз придирчиво осмотрели перрон и подъездные пути.
У Крастиньша был глухой, с легкой хрипотцой голос. На литовском он говорил с заметным акцентом.
— Не каждый день у твоего босса убивают жену, — хмуро заметил Ремейка. — Раз это моя идея, всю ответственность беру на себя.
— Мы делим ее пополам, — напомнил Крастиньш.
— Слышал, у нас неприятности в Минске, — задумчиво добавил Ремейка.
— У нас сплошные неприятности, — кивнул Крастиньш и направился к своим людям.
Седьмой вагон остановился точно напротив Ремейки. Ветер усилился, и косые струи дождя нещадно хлестали встречающих. Проводники едва успели открыть дверь и опустить трап, как вооруженные люди перекрыли выход из шестого и восьмого вагонов. Из седьмого бодро выскочила на перрон молодая пара с дорожными сумками, затем вышла пожилая женщина с девочкой-подростком, еще две женщины среднего возраста и, наконец, тот, ради которого была затеяна эта акция — мужчина лет тридцати пяти, примерно такого же роста и комплекции, что и Ремейка.
В отличие от Крастиньша и Ремейки этот человек не был известен широкой публике, но это вовсе не означало, что он ничем не примечателен. Скорее наоборот. Даже малой доли того, что знал о нем Ремейка, хватило, чтобы поставить на ноги все средства массовой информации, однако и Ремейка знал о нем не много, жалкие крохи, и втайне подозревал, что этот человек является загадкой. И в том числе для самого себя. Да, слухи о существовании такого человека могли надолго взбудоражить общественное мнение и дать обильную пищу для пересудов, но для возникновения подобных слухов не было ни малейшего основания.
Этого странного человека теперь называли Икс.
Икс был одет во все черное, на его бронзовом от загара лице контрастно выделялись пронзительно-голубые глаза. Ремейка взял его чемодан, единственное, что было у него в руках, и они направились в сторону вокзала.
— Шеф, — Ремейка прокашлялся, — если откровенно, я не знаю, что тебе сказать...
— Для начала объясни, к чему этот спектакль, — прервал его Икс. У него был звучный, хорошо поставленный голос. — Мы никогда прежде так не афишировали себя.
— Это моя идея, — признался Ремейка. — В городе неспокойно. Я должен позаботиться о твоей безопасности.
Ремейка был единственным, кто мог позволить себе быть с этим человеком на «ты», и воспользовался своей привилегией.
— Мы все сделали, как ты просил, — продолжил он разговор. — Похороны, панихида, одним словом, все, что полагается в таких случаях.
— Спасибо, Римас, — глухо сказал Икс. — Я твой должник. А сейчас позови Крастиньша. Пора исправлять ошибки. Я ведь просил до моего приезда ничего не предпринимать.
Они подошли к новенькому, только что с конвейера, «мерседесу», стоявшему в окружении джипов и людей в штатском. К ним присоединился Крастиньш. Коротко посоветовавшись, отдав приказ снять оцепление и очистить привокзальную площадь от джипов и вооруженных людей, Икс и Ремейка сели в машину.
Ремейка повернул ключ зажигания, показал правый поворот и недовольно проворчал:
— Среди моих знакомых числится только один гений, да и тот оказался сумасшедшим.
Он объехал автобусную станцию и направил машину к мосту через Дане. Затем он извлек из панели портативный радиотелефон с разноцветными квадратиками вместо цифр. Ремейка нажал красную. Трубку сняли на третьем гудке.
— Норвиласа, — буркнул он.
— Да, я... — Прижимая трубку плечом, Ремейка достал носовой платок и вытер мокрое лицо. — Встретил... Нет, не в восторге.
Ремейка покосился в сторону пассажира и добавил:
— Еще предстоит головомойка... Да, он всех разогнал... Нет, всех, мы вдвоем в машине, я за рулем... Нет, он запретил... Нет, не на кладбище. Вначале он хочет увидеть все своими глазами... Нет, не соглашается. Говорит, мы наделали кучу ошибок...
Переехав мост, Ремейка остановился у светофора, пропуская поток машин, направлявшихся в сторону городского рынка. Икс ушел в себя и, казалось, не обращал на телефонный разговор никакого внимания.
— Передаю инструкцию, — продолжил Ремейка, выбираясь на шоссе, ведущее в Палангу. — Дело закрыть, поиски прекратить... Что? Он сам вам это объяснит... Да, именно так. И позаботьтесь, чтобы полиция не совала в это дело свой нос. Совещание назначается на завтра в полдень... Да, в узком кругу... Неприятности в Минске? Наслышан. Сейчас спрошу...
Ремейка положил трубку на колени и спросил:
— Шеф, что там стряслось? Норвилас говорит, пострадало шесть человек.
— Они мне мешали, — сухо произнес Икс и посмотрел своими пронзительными синими глазами на Ремейку. — Я же просил не сопровождать меня в дороге.
— Ну хорошо, хорошо, — Ремейка посигналил подвыпившей компании, беспардонно совавшейся под колеса машины. — Это моя идея. Шувалов здесь ни при чем. Но что теперь делать с этими людьми?
— Ничего, — пожал плечами Икс. — Никаких проблем. С ними все будет в порядке. Впрочем, пусть Норвилас свяжется с Шуваловым. Нужно позаботиться о денежной компенсации.
— Альгис, — сказал в трубку Ремейка, — Шеф сказал, что с этими людьми будет все в порядке... Когда?
Ремейка вопросительно взглянул на Шефа.
— Через три дня, — ответил тот.
— Через три дня. Мы сами отвезем их в Москву. И еще одно. Немедленно свяжитесь с Шуваловым, пусть он займется этим охранным бюро. Координаты у него есть... Да, на счет... Сколько?
— Четверть миллиона, — подсказал Икс. — Сегодня же.
Ремейка покачал головой, но передал его слова Норвиласу. Закончив разговор, он переключил все внимание на шоссе.
— Римас, прекрати глазеть по сторонам, — с иронией заметил Икс. — Нашей жизни ничто не угрожает.
Он немного помолчал и тихо добавил:
— Пока не угрожает.
— Что значит пока? — хмыкнул Ремейка. — Можешь поточнее сформулировать? Черт возьми, Шеф, что с тобой происходит? Кто-то убирает четверых наших людей, не оставляя при этом никаких следов, затем убивает твою жену и похищает сына, и ты считаешь, что нам ничто не угрожает. На нас давят со всех сторон, в городе болтается дюжина наемных убийц экстра-класса, да и вообще, такое впечатление, что сюда слетелись стервятники со всего света... А ты не придумал ничего лучше, как распустить всю службу безопасности по домам. Как прикажешь это понимать?
— Трезвый расчет, — ответил Икс. — Нельзя руководствоваться эмоциями, особенно сейчас. Ты же сам видишь, нас провоцируют на активные действия. Вся эта шпана не представляет для нас никакой угрозы. Существуют люди, гораздо более опасные, чем все эти наемники вместе взятые. Это ловушка, Римас. Им нужно, чтобы мы раскрылись, и ничего более. А вы поспешили клюнуть на их уловку. Нужно быть глупцом, чтобы этого не понимать.
— Спасибо за комплимент, — мрачно произнес Ремейка, сворачивая с трассы на узкую асфальтированную дорогу, ведущую к сосновому лесу.
— Если эти типы не опасны... — Ремейка с недоумением взглянул на Икса. — Скажи, кто, по-твоему, убрал наших людей?
Машина въехала в лес, и Ремейка с облегчением вздохнул. Он не видел охранников, но знал, что никто из посторонних сунуться в этот лес не рискнет.
— Крастиньш говорил мне, что среди известных ему ликвидаторов нет никого, кто мог бы это проделать. Ты хочешь поставить его компетенцию под сомнение?
— Нет, конечно, нет, — Ремейка пожал плечами. — В этих вопросах Петерс не имеет равных.
Оставшуюся часть пути они молчали. Наконец дорога вырвалась из мокрого угрюмого леса, и Ремейка направил машину к группе фешенебельных особняков, живописно расположившихся почти на самом берегу моря. У одного из них он остановил машину. Это был симпатичный двухэтажный дом с асимметричной крышей, покрытой красной черепицей, и стенами, увитыми диким плющом. Он стоял посреди зеленой лужайки, такой зеленой, как будто на дворе был июль, а не середина ноября. Со всех сторон участок окружала живая изгородь, сразу же за домом начинались песчаные дюны, а еще дальше плескались свинцовые волны моря. Ремейка уже не в первый раз отметил про себя, что трава и окружающая дом зелень каким-то непонятным образом сохраняют свой первозданный вид вплоть до наступления зимних холодов. Это всегда для него оставалось загадкой. Да и сам дом у него порой вызывал воспоминания о волшебных сказках, услышанных в раннем детстве.
Когда они подъехали к дому, на автостоянке уже стоял автомобиль Крастиньша.
— У него что, крылья за спиной? — пробормотал Ремейка и заглушил двигатель. — Шеф, я так полагаю, тебе надо побыть одному?
Икс ничего не ответил, лишь едва заметно кивнул.
Ремейка облизнул сухие губы и повернул к нему лицо.
— Прежде чем ты уйдешь... Скажи, этот человек существует?
Икс молчал. Он смотрел прямо перед собой.
— Он так же силен, как и ты?
— Сейчас он сильнее меня, но скоро наши силы сравняются.
Ремейка вполголоса выругался и стал копаться в карманах, ища сигареты, затем вспомнил, что бросил курить, да еще и своего шофера заставил избавиться от этой дурной привычки.
— Возьми себя в руки, Римас, — негромко сказал Икс.
— Легко сказать, — проворчал Ремейка и нервно забарабанил пальцами по рулю.
— Хорошо, возможно, ты прав. Допустим, вы оба правы, ты и профессор Гринберг. Тогда почему не удастся твой план?
Икс медленно повернулся к Ремейке. На миг показалось, что он превратился в ледяную статую, таким холодом повеяло от его голубых глаз.
— Он не захотел рисковать, — после небольшой паузы произнес Икс. — Как выяснилось, ему нужен был не я, а мой мальчик. Теперь следует быть наготове. У нас скоро начнутся неприятности.
— Я где-то уже слышал эту фразу, — пробормотал Ремейка, и они выбрались из машины.
Словно из-под земли возник Крастиньш и доложил вполголоса:
— Все чисто, за вами никого.
— Я не верю своим ушам, — покачал головой Ремейка. — Я вообще перестал что-либо понимать в этой истории.
— Какие будут инструкции? — спросил Крастиньш.
— Внутри здания есть охрана? — повернулся к нему Икс.
— Нет. Пикетируется только внешнее кольцо, особняк пуст.
— Скажите своим людям, чтобы держались от дома подальше. Никого из посторонних не подпускать. Я не хочу, чтобы чья-либо жизнь подвергалась опасности.
— Ясно, — кивнул Крастиньш. — Что еще?
— Остальное обговорим завтра, — сказал Икс. — Помните, Крастиньш, о чем я сказал. Я хочу побыть один.
Входная дверь оказалась незапертой. Икс шагнул внутрь и оказался в просторной уютной гостиной. С того позднего субботнего вечера, когда произошла трагедия, здесь ничего не тронули, только тела погибших убрали люди Крастиньша. Ремейка лично говорил об этом с комиссаром полиции, и поскольку он дважды своих просьб не повторял, то полиция сделала вид, что это дело ее не касается. Официальное расследование не производилось и уголовного дела не открывали. О трагедии в городе знали немногие, и тот, кто знал, предпочитал держать язык за зубами.
Икс поставил чемодан на пол, бросил на него плащ, но вглубь гостиной проходить не стал. Некоторое время он разглядывал пятно засохшей крови прямо под ногами.
Первый. Здесь погиб первый охранник.
Он осторожно обошел это место, пересек гостиную и оказался на кухне. Здесь имелся запасной выход, откуда можно было попасть во внутренний дворик и к морю.
Еще одно пятно. Второй.
Икс вернулся в гостиную, пересек ее в обратном направлении и поднялся по лестнице на второй этаж. На верхней площадке и на ступеньках — кровь. Третий.
Он прошел через застекленную галерею и повернул по коридору в детскую. Здесь было место гибели четвертого, последнего охранника. Он вытер платком градом кативший по лицу пот и подошел к дверям детской. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы открыть эту дверь и войти.
Прямо у порога кровь, много крови. Здесь погибла его жена, защищая их мальчика. Он опустился на колени и надолго застыл. Изредка его тело сотрясала крупная дрожь, с бескровных губ срывались приглушенные стоны. Он поднялся с колен, когда в комнате повисли густые сумерки. Постоял у кровати сына, затем тщательно осмотрел детскую. К своему удивлению, он не обнаружил здесь следов борьбы. Все вещи находились на своих местах, постель разобрана, вероятно, в это позднее время сын уже спал, не было никаких следов, указывающих, что его сын активно сопротивлялся похитителям. Это о многом говорило, ибо он хорошо знал своего мальчика.
— Ты взял его спящего, ты сильнее, чем я думал, — глухо проронил Икс и подошел к столу, на котором лежала стопка фотографий. Икс внимательно просмотрел все снимки. Когда закончил, глаза его полыхали дикой яростью.
— Но ты допустил ошибку, — хрипло крикнул он в темноту. — Теперь я знаю, кто ты.
С оглушительным звоном лопнуло оконное стекло, внизу послышался треск и что-то с грохотом упало на пол.
— И знаю, что ты не один! — яростно прохрипел Икс в гулкую пустоту ночи. — Вы хотите войны? Вы ее получите! Я предъявлю вам свой счет к оплате. Я позабочусь о каждом из вас. Это произойдет даже скорее, чем вы думаете. И тогда я с большим удовлетворением скажу:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД, ГОСПОДА!
Он больше не сдерживал себя. Он сделал первый шаг. Пути назад более не существовало. Он пройдет этот путь до конца. История цивилизации — всего лишь история распятых мучеников. Но на этот раз будет по-другому.
Пора мученикам поменяться местами со своими палачами.
Я пока только догадываюсь, кто ты и какая сила стоит за тобой. Ты для меня пока АБСТРАКЦИЯ. Впрочем, я для тебя — тоже. Я объявляю тебе войну, Войну Абстракций!
Часы на старинной башне отзвонили восемь, когда из здания вокзала на перрон вышел высокий светловолосый мужчина, одетый в длинный темный плащ. На вид ему было едва за тридцать, но этот человек успел многого достичь в жизни. Мужчину звали Римас Ремейка, и этим было все сказано. Еще бы, его считали самым богатым человеком Литвы. Приводили и конкретные цифры — Ремейка контролировал треть всего частного бизнеса страны. Но это была лишь верхушка айсберга, и только считанные единицы представляли себе истинный вес и истинные возможности этого человека.
От группы штатских отделился человек и подошел к Ремейке. Это был Петерс Крастиньш. Существуют как минимум две сферы, где его имя не нуждается в рекомендациях — органы правопорядка и преступная среда. Поговаривают, что Крастиньш работает на Ремейку, возглавляя у него службу безопасности. Но это лишь отчасти соответствует действительности. Крастиньш в самом деле руководит службой безопасности, но на Ремейку работают всего несколько его людей. Среди посвященных бытует мнение, что об этом человеке известно все, или почти все, но, как и в случае с Ремейкой, это поверхностное мнение.
Крастиньш лет на десять старше Ремейки, чуть ниже ростом, но шире в плечах. Одет в черный плащ, который успел промокнуть на плечах и спине. Он был без головного убора, и дождевые капли текли по коротко стриженным седеющим волосам и обветренному широкоскулому лицу.
— Мы готовы, хотя я не думаю, что наша затея ему понравится. — Его стальные серые глаза еще раз придирчиво осмотрели перрон и подъездные пути.
У Крастиньша был глухой, с легкой хрипотцой голос. На литовском он говорил с заметным акцентом.
— Не каждый день у твоего босса убивают жену, — хмуро заметил Ремейка. — Раз это моя идея, всю ответственность беру на себя.
— Мы делим ее пополам, — напомнил Крастиньш.
— Слышал, у нас неприятности в Минске, — задумчиво добавил Ремейка.
— У нас сплошные неприятности, — кивнул Крастиньш и направился к своим людям.
Седьмой вагон остановился точно напротив Ремейки. Ветер усилился, и косые струи дождя нещадно хлестали встречающих. Проводники едва успели открыть дверь и опустить трап, как вооруженные люди перекрыли выход из шестого и восьмого вагонов. Из седьмого бодро выскочила на перрон молодая пара с дорожными сумками, затем вышла пожилая женщина с девочкой-подростком, еще две женщины среднего возраста и, наконец, тот, ради которого была затеяна эта акция — мужчина лет тридцати пяти, примерно такого же роста и комплекции, что и Ремейка.
В отличие от Крастиньша и Ремейки этот человек не был известен широкой публике, но это вовсе не означало, что он ничем не примечателен. Скорее наоборот. Даже малой доли того, что знал о нем Ремейка, хватило, чтобы поставить на ноги все средства массовой информации, однако и Ремейка знал о нем не много, жалкие крохи, и втайне подозревал, что этот человек является загадкой. И в том числе для самого себя. Да, слухи о существовании такого человека могли надолго взбудоражить общественное мнение и дать обильную пищу для пересудов, но для возникновения подобных слухов не было ни малейшего основания.
Этого странного человека теперь называли Икс.
Икс был одет во все черное, на его бронзовом от загара лице контрастно выделялись пронзительно-голубые глаза. Ремейка взял его чемодан, единственное, что было у него в руках, и они направились в сторону вокзала.
— Шеф, — Ремейка прокашлялся, — если откровенно, я не знаю, что тебе сказать...
— Для начала объясни, к чему этот спектакль, — прервал его Икс. У него был звучный, хорошо поставленный голос. — Мы никогда прежде так не афишировали себя.
— Это моя идея, — признался Ремейка. — В городе неспокойно. Я должен позаботиться о твоей безопасности.
Ремейка был единственным, кто мог позволить себе быть с этим человеком на «ты», и воспользовался своей привилегией.
— Мы все сделали, как ты просил, — продолжил он разговор. — Похороны, панихида, одним словом, все, что полагается в таких случаях.
— Спасибо, Римас, — глухо сказал Икс. — Я твой должник. А сейчас позови Крастиньша. Пора исправлять ошибки. Я ведь просил до моего приезда ничего не предпринимать.
Они подошли к новенькому, только что с конвейера, «мерседесу», стоявшему в окружении джипов и людей в штатском. К ним присоединился Крастиньш. Коротко посоветовавшись, отдав приказ снять оцепление и очистить привокзальную площадь от джипов и вооруженных людей, Икс и Ремейка сели в машину.
Ремейка повернул ключ зажигания, показал правый поворот и недовольно проворчал:
— Среди моих знакомых числится только один гений, да и тот оказался сумасшедшим.
Он объехал автобусную станцию и направил машину к мосту через Дане. Затем он извлек из панели портативный радиотелефон с разноцветными квадратиками вместо цифр. Ремейка нажал красную. Трубку сняли на третьем гудке.
— Норвиласа, — буркнул он.
— Да, я... — Прижимая трубку плечом, Ремейка достал носовой платок и вытер мокрое лицо. — Встретил... Нет, не в восторге.
Ремейка покосился в сторону пассажира и добавил:
— Еще предстоит головомойка... Да, он всех разогнал... Нет, всех, мы вдвоем в машине, я за рулем... Нет, он запретил... Нет, не на кладбище. Вначале он хочет увидеть все своими глазами... Нет, не соглашается. Говорит, мы наделали кучу ошибок...
Переехав мост, Ремейка остановился у светофора, пропуская поток машин, направлявшихся в сторону городского рынка. Икс ушел в себя и, казалось, не обращал на телефонный разговор никакого внимания.
— Передаю инструкцию, — продолжил Ремейка, выбираясь на шоссе, ведущее в Палангу. — Дело закрыть, поиски прекратить... Что? Он сам вам это объяснит... Да, именно так. И позаботьтесь, чтобы полиция не совала в это дело свой нос. Совещание назначается на завтра в полдень... Да, в узком кругу... Неприятности в Минске? Наслышан. Сейчас спрошу...
Ремейка положил трубку на колени и спросил:
— Шеф, что там стряслось? Норвилас говорит, пострадало шесть человек.
— Они мне мешали, — сухо произнес Икс и посмотрел своими пронзительными синими глазами на Ремейку. — Я же просил не сопровождать меня в дороге.
— Ну хорошо, хорошо, — Ремейка посигналил подвыпившей компании, беспардонно совавшейся под колеса машины. — Это моя идея. Шувалов здесь ни при чем. Но что теперь делать с этими людьми?
— Ничего, — пожал плечами Икс. — Никаких проблем. С ними все будет в порядке. Впрочем, пусть Норвилас свяжется с Шуваловым. Нужно позаботиться о денежной компенсации.
— Альгис, — сказал в трубку Ремейка, — Шеф сказал, что с этими людьми будет все в порядке... Когда?
Ремейка вопросительно взглянул на Шефа.
— Через три дня, — ответил тот.
— Через три дня. Мы сами отвезем их в Москву. И еще одно. Немедленно свяжитесь с Шуваловым, пусть он займется этим охранным бюро. Координаты у него есть... Да, на счет... Сколько?
— Четверть миллиона, — подсказал Икс. — Сегодня же.
Ремейка покачал головой, но передал его слова Норвиласу. Закончив разговор, он переключил все внимание на шоссе.
— Римас, прекрати глазеть по сторонам, — с иронией заметил Икс. — Нашей жизни ничто не угрожает.
Он немного помолчал и тихо добавил:
— Пока не угрожает.
— Что значит пока? — хмыкнул Ремейка. — Можешь поточнее сформулировать? Черт возьми, Шеф, что с тобой происходит? Кто-то убирает четверых наших людей, не оставляя при этом никаких следов, затем убивает твою жену и похищает сына, и ты считаешь, что нам ничто не угрожает. На нас давят со всех сторон, в городе болтается дюжина наемных убийц экстра-класса, да и вообще, такое впечатление, что сюда слетелись стервятники со всего света... А ты не придумал ничего лучше, как распустить всю службу безопасности по домам. Как прикажешь это понимать?
— Трезвый расчет, — ответил Икс. — Нельзя руководствоваться эмоциями, особенно сейчас. Ты же сам видишь, нас провоцируют на активные действия. Вся эта шпана не представляет для нас никакой угрозы. Существуют люди, гораздо более опасные, чем все эти наемники вместе взятые. Это ловушка, Римас. Им нужно, чтобы мы раскрылись, и ничего более. А вы поспешили клюнуть на их уловку. Нужно быть глупцом, чтобы этого не понимать.
— Спасибо за комплимент, — мрачно произнес Ремейка, сворачивая с трассы на узкую асфальтированную дорогу, ведущую к сосновому лесу.
— Если эти типы не опасны... — Ремейка с недоумением взглянул на Икса. — Скажи, кто, по-твоему, убрал наших людей?
Машина въехала в лес, и Ремейка с облегчением вздохнул. Он не видел охранников, но знал, что никто из посторонних сунуться в этот лес не рискнет.
— Крастиньш говорил мне, что среди известных ему ликвидаторов нет никого, кто мог бы это проделать. Ты хочешь поставить его компетенцию под сомнение?
— Нет, конечно, нет, — Ремейка пожал плечами. — В этих вопросах Петерс не имеет равных.
Оставшуюся часть пути они молчали. Наконец дорога вырвалась из мокрого угрюмого леса, и Ремейка направил машину к группе фешенебельных особняков, живописно расположившихся почти на самом берегу моря. У одного из них он остановил машину. Это был симпатичный двухэтажный дом с асимметричной крышей, покрытой красной черепицей, и стенами, увитыми диким плющом. Он стоял посреди зеленой лужайки, такой зеленой, как будто на дворе был июль, а не середина ноября. Со всех сторон участок окружала живая изгородь, сразу же за домом начинались песчаные дюны, а еще дальше плескались свинцовые волны моря. Ремейка уже не в первый раз отметил про себя, что трава и окружающая дом зелень каким-то непонятным образом сохраняют свой первозданный вид вплоть до наступления зимних холодов. Это всегда для него оставалось загадкой. Да и сам дом у него порой вызывал воспоминания о волшебных сказках, услышанных в раннем детстве.
Когда они подъехали к дому, на автостоянке уже стоял автомобиль Крастиньша.
— У него что, крылья за спиной? — пробормотал Ремейка и заглушил двигатель. — Шеф, я так полагаю, тебе надо побыть одному?
Икс ничего не ответил, лишь едва заметно кивнул.
Ремейка облизнул сухие губы и повернул к нему лицо.
— Прежде чем ты уйдешь... Скажи, этот человек существует?
Икс молчал. Он смотрел прямо перед собой.
— Он так же силен, как и ты?
— Сейчас он сильнее меня, но скоро наши силы сравняются.
Ремейка вполголоса выругался и стал копаться в карманах, ища сигареты, затем вспомнил, что бросил курить, да еще и своего шофера заставил избавиться от этой дурной привычки.
— Возьми себя в руки, Римас, — негромко сказал Икс.
— Легко сказать, — проворчал Ремейка и нервно забарабанил пальцами по рулю.
— Хорошо, возможно, ты прав. Допустим, вы оба правы, ты и профессор Гринберг. Тогда почему не удастся твой план?
Икс медленно повернулся к Ремейке. На миг показалось, что он превратился в ледяную статую, таким холодом повеяло от его голубых глаз.
— Он не захотел рисковать, — после небольшой паузы произнес Икс. — Как выяснилось, ему нужен был не я, а мой мальчик. Теперь следует быть наготове. У нас скоро начнутся неприятности.
— Я где-то уже слышал эту фразу, — пробормотал Ремейка, и они выбрались из машины.
Словно из-под земли возник Крастиньш и доложил вполголоса:
— Все чисто, за вами никого.
— Я не верю своим ушам, — покачал головой Ремейка. — Я вообще перестал что-либо понимать в этой истории.
— Какие будут инструкции? — спросил Крастиньш.
— Внутри здания есть охрана? — повернулся к нему Икс.
— Нет. Пикетируется только внешнее кольцо, особняк пуст.
— Скажите своим людям, чтобы держались от дома подальше. Никого из посторонних не подпускать. Я не хочу, чтобы чья-либо жизнь подвергалась опасности.
— Ясно, — кивнул Крастиньш. — Что еще?
— Остальное обговорим завтра, — сказал Икс. — Помните, Крастиньш, о чем я сказал. Я хочу побыть один.
Входная дверь оказалась незапертой. Икс шагнул внутрь и оказался в просторной уютной гостиной. С того позднего субботнего вечера, когда произошла трагедия, здесь ничего не тронули, только тела погибших убрали люди Крастиньша. Ремейка лично говорил об этом с комиссаром полиции, и поскольку он дважды своих просьб не повторял, то полиция сделала вид, что это дело ее не касается. Официальное расследование не производилось и уголовного дела не открывали. О трагедии в городе знали немногие, и тот, кто знал, предпочитал держать язык за зубами.
Икс поставил чемодан на пол, бросил на него плащ, но вглубь гостиной проходить не стал. Некоторое время он разглядывал пятно засохшей крови прямо под ногами.
Первый. Здесь погиб первый охранник.
Он осторожно обошел это место, пересек гостиную и оказался на кухне. Здесь имелся запасной выход, откуда можно было попасть во внутренний дворик и к морю.
Еще одно пятно. Второй.
Икс вернулся в гостиную, пересек ее в обратном направлении и поднялся по лестнице на второй этаж. На верхней площадке и на ступеньках — кровь. Третий.
Он прошел через застекленную галерею и повернул по коридору в детскую. Здесь было место гибели четвертого, последнего охранника. Он вытер платком градом кативший по лицу пот и подошел к дверям детской. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы открыть эту дверь и войти.
Прямо у порога кровь, много крови. Здесь погибла его жена, защищая их мальчика. Он опустился на колени и надолго застыл. Изредка его тело сотрясала крупная дрожь, с бескровных губ срывались приглушенные стоны. Он поднялся с колен, когда в комнате повисли густые сумерки. Постоял у кровати сына, затем тщательно осмотрел детскую. К своему удивлению, он не обнаружил здесь следов борьбы. Все вещи находились на своих местах, постель разобрана, вероятно, в это позднее время сын уже спал, не было никаких следов, указывающих, что его сын активно сопротивлялся похитителям. Это о многом говорило, ибо он хорошо знал своего мальчика.
— Ты взял его спящего, ты сильнее, чем я думал, — глухо проронил Икс и подошел к столу, на котором лежала стопка фотографий. Икс внимательно просмотрел все снимки. Когда закончил, глаза его полыхали дикой яростью.
— Но ты допустил ошибку, — хрипло крикнул он в темноту. — Теперь я знаю, кто ты.
С оглушительным звоном лопнуло оконное стекло, внизу послышался треск и что-то с грохотом упало на пол.
— И знаю, что ты не один! — яростно прохрипел Икс в гулкую пустоту ночи. — Вы хотите войны? Вы ее получите! Я предъявлю вам свой счет к оплате. Я позабочусь о каждом из вас. Это произойдет даже скорее, чем вы думаете. И тогда я с большим удовлетворением скажу:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД, ГОСПОДА!
Он больше не сдерживал себя. Он сделал первый шаг. Пути назад более не существовало. Он пройдет этот путь до конца. История цивилизации — всего лишь история распятых мучеников. Но на этот раз будет по-другому.
Пора мученикам поменяться местами со своими палачами.
Я пока только догадываюсь, кто ты и какая сила стоит за тобой. Ты для меня пока АБСТРАКЦИЯ. Впрочем, я для тебя — тоже. Я объявляю тебе войну, Войну Абстракций!
2
Алексей Романцев был убит на исходе хмурого ноябрьского дня в пяти километрах к западу от небольшого горного селения с труднопроизносимым названием Чак-шемет. Скупая автоматная очередь на мгновение выхватила из густых сумерек сырые, испещренные клочками сизого мха стены мрачного ущелья и перерезала нить, насильственно связывающую этого человека с давно опостылевшим ему миром. Звонкое эхо долго билось в теснине каменного колодца, пока не осело на рваных зубьях окружавших ущелье скал.
Все произошло слишком быстро и неправильно, чудовищно неправильно. Когда с Романцева сняли непроницаемую повязку, он без особого интереса принялся рассматривать людей, взявших на себя решение всех его проблем. Их было четверо, экипированных в пятнистую форму армейского образца без знаков различия, вооруженных короткоствольными автоматами. Их намерения были предельно ясны. Он хорошо знал тот жестокий и опасный мир, откуда пришли эти четверо. Еще не так давно от этих знаний зависела не только его собственная жизнь, но и жизнь других людей, никогда об этом не подозревавших. Это был особый мир, его обитатели не тратили времени на пустые разговоры. Брань и угрозы — удел слабых. Здесь не посылали черных меток, приговор приводился в исполнение немедленно и обжалованию не подлежал. Для этого и существуют ликвидаторы — такие, как эти четверо.
У него не было никаких шансов, расстояние до ближайшего к нему боевика составляло пять метров. Он вжался в гладкую отвесную стену и ждал. Ждал собственного конца. Дыхание оставалось ровным, пульс и давление среднестатистическим, содержание адреналина в крови соответствовало состоянию покоя. В конце концов во всем этом не было ничего удивительного. Его столько раз пытались убить, что когда-нибудь это должно было произойти. Была и еще одна причина, объясняющая его спокойствие, — он сам приговорил себя к смерти.
Он мог бы стоять так целую вечность. Его мокрое от дождя лицо напоминало гипсовую маску, в глазах читалась откровенная скука. Никаких острых ощущений и переживаний, никаких воспоминаний о мире, в котором он жил, поскольку этот мир отказался от него и даже самые близкие люди заблаговременно вычеркнули его из списка живых. Он был чужаком, человеком лишним и даже опасным, ибо все, что он делал, представляло смертельную опасность для самих устоев общества. И тогда он сам отказался от мира, в котором ему не нашлось места, и от Бога, создавшего и благословившего такой мир. Нет, он не боялся смерти. Его душа превратилась в прах и тлен, и эти четверо могли уничтожить лишь пустую оболочку, которая не содержала и капли жизни.
Один из тех, кто стоял ближе всех, поднес часы к глазам, сделал какой-то знак своим людям и медленно стащил с головы черный шерстяной шлем с прорезями для рта и глаз. Он стоял в расслабленной позе, глядя прямо в глаза приговоренному. На мгновение в пустую оболочку вернулась жизнь, и сквозь гипсовую маску проступило человеческое лицо. Нервная система отреагировала с завидной скоростью, отдав организму серию приказов, но это уже ничего не могло изменить. Боевик довольно кивнул, зафиксировав этим жестом факт возвращения к жизни человека, некогда известного ему под именем Алексея Романцева.
Палач не собирался давать своей жертве ни единого шанса. Он выполнил свою миссию: он сумел, прежде чем убить, заставить этого живого мертвеца вернуться из небытия.
Не прошло и суток, как человек, направивший на Романцева дуло пистолета, нашел свою смерть на дне другого ущелья, среди пылающих обломков армейского джипа, сорвавшегося в пропасть на одном из горных перевалов Северного Кавказа.
Начиная с этого времени, оба они не числились ни среди живых, ни среди мертвых.
В сущности, ничего особенного не произошло. Ничего такого, что могло бы поколебать устои мироздания. Мир продолжал жить по своим писаным и неписаным законам, и какое ему дело до этих двух? Человечество ежедневно хоронит тысячи своих покойников, и ему нет надобности размышлять над причинами смерти каждого из них.
Человечество нелюбопытно. Напрасно...
Все произошло слишком быстро и неправильно, чудовищно неправильно. Когда с Романцева сняли непроницаемую повязку, он без особого интереса принялся рассматривать людей, взявших на себя решение всех его проблем. Их было четверо, экипированных в пятнистую форму армейского образца без знаков различия, вооруженных короткоствольными автоматами. Их намерения были предельно ясны. Он хорошо знал тот жестокий и опасный мир, откуда пришли эти четверо. Еще не так давно от этих знаний зависела не только его собственная жизнь, но и жизнь других людей, никогда об этом не подозревавших. Это был особый мир, его обитатели не тратили времени на пустые разговоры. Брань и угрозы — удел слабых. Здесь не посылали черных меток, приговор приводился в исполнение немедленно и обжалованию не подлежал. Для этого и существуют ликвидаторы — такие, как эти четверо.
У него не было никаких шансов, расстояние до ближайшего к нему боевика составляло пять метров. Он вжался в гладкую отвесную стену и ждал. Ждал собственного конца. Дыхание оставалось ровным, пульс и давление среднестатистическим, содержание адреналина в крови соответствовало состоянию покоя. В конце концов во всем этом не было ничего удивительного. Его столько раз пытались убить, что когда-нибудь это должно было произойти. Была и еще одна причина, объясняющая его спокойствие, — он сам приговорил себя к смерти.
Он мог бы стоять так целую вечность. Его мокрое от дождя лицо напоминало гипсовую маску, в глазах читалась откровенная скука. Никаких острых ощущений и переживаний, никаких воспоминаний о мире, в котором он жил, поскольку этот мир отказался от него и даже самые близкие люди заблаговременно вычеркнули его из списка живых. Он был чужаком, человеком лишним и даже опасным, ибо все, что он делал, представляло смертельную опасность для самих устоев общества. И тогда он сам отказался от мира, в котором ему не нашлось места, и от Бога, создавшего и благословившего такой мир. Нет, он не боялся смерти. Его душа превратилась в прах и тлен, и эти четверо могли уничтожить лишь пустую оболочку, которая не содержала и капли жизни.
Один из тех, кто стоял ближе всех, поднес часы к глазам, сделал какой-то знак своим людям и медленно стащил с головы черный шерстяной шлем с прорезями для рта и глаз. Он стоял в расслабленной позе, глядя прямо в глаза приговоренному. На мгновение в пустую оболочку вернулась жизнь, и сквозь гипсовую маску проступило человеческое лицо. Нервная система отреагировала с завидной скоростью, отдав организму серию приказов, но это уже ничего не могло изменить. Боевик довольно кивнул, зафиксировав этим жестом факт возвращения к жизни человека, некогда известного ему под именем Алексея Романцева.
Палач не собирался давать своей жертве ни единого шанса. Он выполнил свою миссию: он сумел, прежде чем убить, заставить этого живого мертвеца вернуться из небытия.
Не прошло и суток, как человек, направивший на Романцева дуло пистолета, нашел свою смерть на дне другого ущелья, среди пылающих обломков армейского джипа, сорвавшегося в пропасть на одном из горных перевалов Северного Кавказа.
Начиная с этого времени, оба они не числились ни среди живых, ни среди мертвых.
В сущности, ничего особенного не произошло. Ничего такого, что могло бы поколебать устои мироздания. Мир продолжал жить по своим писаным и неписаным законам, и какое ему дело до этих двух? Человечество ежедневно хоронит тысячи своих покойников, и ему нет надобности размышлять над причинами смерти каждого из них.
Человечество нелюбопытно. Напрасно...
3
Романцев попал на работу в КГБ случайно, ибо началось все со случайной встречи с человеком по имени Карпинский. Существовали тысячи причин, по которым эта встреча могла бы не состояться, и, даже когда разговор между ними произошел, это еще ровным счетом ничего не означало. Романцев числился среди той категории людей, которых в ГБ считали если и не опасными, то уж, во всяком случае, не лояльными к существующему строю. Самому же Романцеву и в дурном сне не могло привидеться, что он когда-нибудь станет сотрудником ГБ, и, кстати сказать, отнюдь не рядовым сотрудником. Но в любом деле важен результат, а он известен — Романцев прослужил в органах без малого десять лет, с восемьдесят третьего по девяносто второй.
Этот разговор состоялся во второй половине июня, в тот памятный день, когда Романцев защитил дипломную работу по одному из разделов экономической кибернетики. В те времена кибернетика была в фаворе и на эту сырую рыхлую науку возлагались большие надежды. Истории хорошо известны случаи, когда сильные мира сего пытались с помощью колдовства исправить свои пошатнувшиеся дела. Для партийной верхушки кибернетика являлась тем же, что и алхимия для королей в средневековые времена. Ожидалось, что со дня на день кибернетикам удастся изобрести некий философский камень, панацею от всех бед и лекарство от многочисленных болезней дряхлеющего на глазах режима. Романцев прекрасно видел недостатки этой престижной науки, но при выборе профессии его прельщало другое — гораздо большая свобода действий, чем та, которой располагают его коллеги из других отраслей экономики. Большинство из тех, кому довелось присутствовать на защите, к слову, аудитория была наполнена до отказа, а ближе к концу появился сам ректор, академик и ученый с мировым именем, в один голос отмечали блестящую эрудицию и высокий научный потенциал Романцева и безоговорочно признавали в нем лучшего выпускника экономического факультета МГУ за последние десять лет. Без преувеличения, перед Романцевым открывались самые радужные перспективы. Правда, находились и скептики, утверждающие, что при нынешней конъюнктуре Романцеву не удастся полностью раскрыть свои способности и если это все же случится, его ожидает незавидная судьба — конфликт с режимом, диссидентство и достаточно ограниченный набор возможностей: либо перебраться на Запад, что не так просто, либо гнить в лагерях для инакомыслящих, что наиболее вероятно. Вполне понятно, что к злым языкам в этот день никто не прислушивался, и менее всего сам триумфатор.
Вот тогда это и случилось. Романцев пожал необходимое количество рук, вежливо поблагодарил за поздравления и пожелания всех, кто к нему подходил, подождал, пока аудитория очистится, затем сложил листы с записями в портфель, снял прикрепленные кнопками к доске таблицы и графики, упаковал их в специальный футляр и только тогда заметил, что в зале, кроме него, находится еще один человек — декан факультета Илюнин. Это был невысокий плотный человек лет сорока пяти с круглым лоснящимся лицом, маленькими, заплывшими жиром глазками и жидкими, зачесанными набок темными волосами. Своей внешностью и повадками он напоминал сатира. Илюнин нагнал Романцева у двери и вместе с ним вышел в коридор.
— Послушайте, Романцев... Подождите минутку.
Романцев остановился и с неприязнью посмотрел на декана. Он на дух не переносил Илюнина, впрочем, как большинство студентов и преподавателей факультета. Ни для кого не составляло секрета, что Илюнин креатура МГК, как ученый и педагог он был уникальным образчиком бездарности и агрессивного тупого невежества, но в качестве администратора устраивал власти во всех отношениях.
Илюнин уцепился своей пухлой рукой за рукав Романцева и лукаво посмотрел ему в глаза.
— Голубчик... Спору нет, защита прошла блестяще. Но я заметил, что вы ни разу не процитировали классиков. Как же так, Романцев? Опять же, где ссылки на судьбоносные решения партии? Чудно...
— Боюсь вас огорчить, — холодно произнес Романцев, — но за те несколько лет, что я вас знаю, вы успели мне чертовски надоесть. С завтрашнего дня я наконец буду лишен необходимости общаться с вами. После защиты диплома это самое радостное событие в моей жизни. Кстати, вы позаботились о поиске нового объекта для своих интриг? Поделитесь секретом, вы уже решили, за кем будете подслушивать и подсматривать после моего ухода?
Этот разговор состоялся во второй половине июня, в тот памятный день, когда Романцев защитил дипломную работу по одному из разделов экономической кибернетики. В те времена кибернетика была в фаворе и на эту сырую рыхлую науку возлагались большие надежды. Истории хорошо известны случаи, когда сильные мира сего пытались с помощью колдовства исправить свои пошатнувшиеся дела. Для партийной верхушки кибернетика являлась тем же, что и алхимия для королей в средневековые времена. Ожидалось, что со дня на день кибернетикам удастся изобрести некий философский камень, панацею от всех бед и лекарство от многочисленных болезней дряхлеющего на глазах режима. Романцев прекрасно видел недостатки этой престижной науки, но при выборе профессии его прельщало другое — гораздо большая свобода действий, чем та, которой располагают его коллеги из других отраслей экономики. Большинство из тех, кому довелось присутствовать на защите, к слову, аудитория была наполнена до отказа, а ближе к концу появился сам ректор, академик и ученый с мировым именем, в один голос отмечали блестящую эрудицию и высокий научный потенциал Романцева и безоговорочно признавали в нем лучшего выпускника экономического факультета МГУ за последние десять лет. Без преувеличения, перед Романцевым открывались самые радужные перспективы. Правда, находились и скептики, утверждающие, что при нынешней конъюнктуре Романцеву не удастся полностью раскрыть свои способности и если это все же случится, его ожидает незавидная судьба — конфликт с режимом, диссидентство и достаточно ограниченный набор возможностей: либо перебраться на Запад, что не так просто, либо гнить в лагерях для инакомыслящих, что наиболее вероятно. Вполне понятно, что к злым языкам в этот день никто не прислушивался, и менее всего сам триумфатор.
Вот тогда это и случилось. Романцев пожал необходимое количество рук, вежливо поблагодарил за поздравления и пожелания всех, кто к нему подходил, подождал, пока аудитория очистится, затем сложил листы с записями в портфель, снял прикрепленные кнопками к доске таблицы и графики, упаковал их в специальный футляр и только тогда заметил, что в зале, кроме него, находится еще один человек — декан факультета Илюнин. Это был невысокий плотный человек лет сорока пяти с круглым лоснящимся лицом, маленькими, заплывшими жиром глазками и жидкими, зачесанными набок темными волосами. Своей внешностью и повадками он напоминал сатира. Илюнин нагнал Романцева у двери и вместе с ним вышел в коридор.
— Послушайте, Романцев... Подождите минутку.
Романцев остановился и с неприязнью посмотрел на декана. Он на дух не переносил Илюнина, впрочем, как большинство студентов и преподавателей факультета. Ни для кого не составляло секрета, что Илюнин креатура МГК, как ученый и педагог он был уникальным образчиком бездарности и агрессивного тупого невежества, но в качестве администратора устраивал власти во всех отношениях.
Илюнин уцепился своей пухлой рукой за рукав Романцева и лукаво посмотрел ему в глаза.
— Голубчик... Спору нет, защита прошла блестяще. Но я заметил, что вы ни разу не процитировали классиков. Как же так, Романцев? Опять же, где ссылки на судьбоносные решения партии? Чудно...
— Боюсь вас огорчить, — холодно произнес Романцев, — но за те несколько лет, что я вас знаю, вы успели мне чертовски надоесть. С завтрашнего дня я наконец буду лишен необходимости общаться с вами. После защиты диплома это самое радостное событие в моей жизни. Кстати, вы позаботились о поиске нового объекта для своих интриг? Поделитесь секретом, вы уже решили, за кем будете подслушивать и подсматривать после моего ухода?