— Хороша та песня, у которой есть конец — настоящая мудрость краткими речами сказывается!
Тотчас всполошилась хозяйка Похьолы, в чей дом и проник отчаянный Ахти.
— Видно, зря кормлю я пса костями и мясом, — сказала старуха Лоухи, — зря пою его свежей кровью, раз не растерзал он во дворе чужака. Из каких героев ты будешь, если входишь в избу так, что псы тебя не чуют и люди не слышат?
— Знай, не пустым я, Лемминкяйнен, из Калевалы сюда прибыл, — горделиво ответил Ахти, — не без знания и силы, не без искусства и мудрости — со мною отеческие заклятия, дедовская премудрость и сила отчей земли! Что мне твои косматые брехуны, когда я пеньем оградиться могу ото всех колдунов мрачной Похьолы!
И запел Ахти столь грозные заклятия, что из глаз его полилось пламя, — от чародейного пения героя поникли колдуны Похьолы, будто набились им в рот камни и глотки их заперлись глиной. Заклял Лемминкяйнен злобных мужей и разбросал их в разные стороны: кого в топкие болота, кого в гнилые безрыбные озера, кого в кипящий водопад Иматру — поставил он их там каменьями, чтобы не сдвинуться им до срока с места. Богатырей с мечами заворожил Лемминкяйнен и героев с копьями, стариков, возмужалых и юных — всех в селении зачаровал Ахти, и только одного старого убогого пастуха обошли стороной его заклятия.
— Отчего из всех пощадил ты одного меня? — удивился старик.
— Оттого, — ответил веселый Лемминкяйнен, — что и так на тебя смотреть жалко — скверен ты и без заклятий.
Ты еще по молодости родных сестер срамил и портил! Оставайся, какой есть, — нет тебе кары хуже.
Обиделся старый пастух, — а был он в обиде очень злобен, — вышел в поле и отправился к водам священной Туонелы, ибо видел своей колдовской прозорливостью, что рано или поздно появится там ненавистный Лемминкяйнен.
13. Лемминкяйнен просит дочь у хозяйки Похьолы и отправляется на поиски лося Хийси
14. Лемминкяйнен погибает на берегах Туонелы
15. Лемминкяйнен становится дважды рожденным
Тотчас всполошилась хозяйка Похьолы, в чей дом и проник отчаянный Ахти.
— Видно, зря кормлю я пса костями и мясом, — сказала старуха Лоухи, — зря пою его свежей кровью, раз не растерзал он во дворе чужака. Из каких героев ты будешь, если входишь в избу так, что псы тебя не чуют и люди не слышат?
— Знай, не пустым я, Лемминкяйнен, из Калевалы сюда прибыл, — горделиво ответил Ахти, — не без знания и силы, не без искусства и мудрости — со мною отеческие заклятия, дедовская премудрость и сила отчей земли! Что мне твои косматые брехуны, когда я пеньем оградиться могу ото всех колдунов мрачной Похьолы!
И запел Ахти столь грозные заклятия, что из глаз его полилось пламя, — от чародейного пения героя поникли колдуны Похьолы, будто набились им в рот камни и глотки их заперлись глиной. Заклял Лемминкяйнен злобных мужей и разбросал их в разные стороны: кого в топкие болота, кого в гнилые безрыбные озера, кого в кипящий водопад Иматру — поставил он их там каменьями, чтобы не сдвинуться им до срока с места. Богатырей с мечами заворожил Лемминкяйнен и героев с копьями, стариков, возмужалых и юных — всех в селении зачаровал Ахти, и только одного старого убогого пастуха обошли стороной его заклятия.
— Отчего из всех пощадил ты одного меня? — удивился старик.
— Оттого, — ответил веселый Лемминкяйнен, — что и так на тебя смотреть жалко — скверен ты и без заклятий.
Ты еще по молодости родных сестер срамил и портил! Оставайся, какой есть, — нет тебе кары хуже.
Обиделся старый пастух, — а был он в обиде очень злобен, — вышел в поле и отправился к водам священной Туонелы, ибо видел своей колдовской прозорливостью, что рано или поздно появится там ненавистный Лемминкяйнен.
13. Лемминкяйнен просит дочь у хозяйки Похьолы и отправляется на поиски лося Хийси
Разделавшись с чародеями, попросил удалой Лемминкяйнен старуху Лоухи отдать ему в жены красавицу Похьолы — самую прекрасную из ее дочерей. На это так ответила старуха:
— Не отдам я за тебя дочь ни лучшую, ни худшую — есть уже у тебя жена: разве не взял ты в Саари девицу?
— Обманула меня Кюлликки, и за это не быть ей в моем доме, — сказал Лемминкяйнен хозяйке Похьолы. — Здесь ищу я жену не в пример ей — отдай мне свою дочь.
Поразмыслила злая Лоухи и сказала нежданному жениху, что не выдаст дочь за пустого человека и никудышного героя, ну а если докажет Лемминкяйнен, что он не таков, если поймает лося Хийси, тогда и разговор начнется — пусть тогда и сватает красавицу Похьолы.
Тут же собрался Ахти за лосем: насадил наконечник на быстрый дротик, натянул тетиву на лук, закинул за спину колчан — осталось только позаботиться о лыжах. К лучшему лапландскому мастеру отправился Лемминкяйнен, к искусному Люликки, умелому Кауппи, — с лыжами, что он делал, никаким иным было не сравниться. Попросил Ахти славного мастера сделать ему такие лыжи, на которых смог бы он догнать волшебного лося Хийси.
— Зря, Лемминкяйнен, собрался ты за быстроногим лосем, — сказал ему в ответ Люликки. — При всем старании достанется тебе в награду гнилой пень.
— Ты бы только лыжи сделал, — сказал неунывающий Ахти, — а лося ловить — моя забота.
Приступил искусный Люликки к делу. Скоро вырезал он лыжи, натер их жиром и оленьим салом, следом выточил палки и кольца для упора. Не дешево оценил Кауппи свою работу: только за каждую палку взял он с Лемминкяйнена шкуру выдры, за каждое кольцо — шкуру лисы. Никогда еще у мастера так хорошо не ладилась работа.
— Не знаю, — сказал Люликки, — сыщется ли на свете удалец, который совладает с этими лыжами.
— Сыщется, — усмехнулся Лемминкяйнен, — я тот удалец!
Встал Ахти на чудесные лыжи, взял в руки палки, оттолкнулся — и понесли его лыжи быстрее ветра. Обрадовался Лемминкяйнен и не удержался от похвальбы:
— Нет на земле зверя, которого не настиг бы на этих лыжах молодой сын Калевы!
Услышал Хийси хвастливые речи Ахти и сотворил волшебного лося: голову сделал из гнилого пня, рога — из сучьев ивы, вместо ног у лося — прибрежный тростник, вместо хребта — жердина, жилы его — из соломы, глаза — из цветов болотных, листы кувшинок стали его ушами, сосновая кора — кожей, а мясо лося — из трухлявого бревна.
Пустил Хийси своего лося на поля студеной Похьолы, чтобы поспорил с ним Лемминкяйнен, погонялся за быстроногим. Побежал волшебный лось по лапландским землям — где амбар разнесет, где опрокинет кадушку, где котел сбросит на огонь, где в очаг вывалит мясо, — поднялся по весям Похьолы шум: залаяли собаки, заплакали дети, взропотали мужи, засмеялись глупые жены…
А Лемминкяйнен тем временем ищет лося Хийси по горам, болотам, полянам и дремучим дебрям полночных стран, но нигде его не видит. Из-под лыж Ахти огонь рвется, из-под палок струится дым — промчался он и по заморским землям, через поляны Калмы, перед самой пастью смерти: Калма уже клыки оскалил, чтобы пожрать героя, но не смог угнаться за его быстрыми лыжами. Все края обежал Лемминкяйнен и лишь в одном месте не был — в дальних угодьях Похьолы на лапландских землях. Заглянул наконец он и в этот угол: там с окраин услышал Лемминкяйнен лай собак, детский плач да смех неразумных женщин. Повернув лыжи, помчался Ахти на шум.
— Отчего у вас, — въехав в деревню, спросил Лемминкяйнен, — собаки лают, а люди горюют да смеются?
— Пронесся тут лось Хийси, — ответили ему, — сбросил в огонь котлы и пролил наши похлебки.
— Не беда, — сказал веселый Лемминкяйнен. — Пусть женщины чистят котлы, а дети собирают для огня щепки — нынче же сварите вы этого лося!
Собрался Ахти с силами и поспешил по следу чудесного зверя. Скользнул он левой лыжей — и исчезла деревня из виду, скользнул правой — и не слышно уже даже шума, а скользнув третий раз, нагнал Лемминкяйнен лося и вскочил ему на спину. Отвел удалой Ахти добычу в деревню, поставил за плетень, привязал у кленового кола, а ноги лося спутал вязкой из березовых ветвей. Потрепав зверя по шее, погладив ему спину, сказал озорно Лемминкяйнен:
— Постой-ка здесь, а с меня довольно — пойду, пожалуй, отдохну с какой-нибудь юной девицей!
Пришел тут в ярость свирепый лось и протрубил в ответ:
— Пусть Лемпо тебе поможет! Пусть он тебе в постели устроит с девицей отдых!
Принялся зверь биться и разорвал на ногах березовую вязку, сломал кленовый кол, повалил плетень да тут же и унесся вновь в леса — только его и видели. Омрачился Лемминкяйнен и в гневе помчался следом за лосем. С первого толчка настиг его, да угодил лыжей в яму — лопнули на еловых лыжах крепежные ремни, сломались древко дротика и лыжная палка, а негодный лось Хийси скрылся в дремучей чаще, и нет его.
— Не отдам я за тебя дочь ни лучшую, ни худшую — есть уже у тебя жена: разве не взял ты в Саари девицу?
— Обманула меня Кюлликки, и за это не быть ей в моем доме, — сказал Лемминкяйнен хозяйке Похьолы. — Здесь ищу я жену не в пример ей — отдай мне свою дочь.
Поразмыслила злая Лоухи и сказала нежданному жениху, что не выдаст дочь за пустого человека и никудышного героя, ну а если докажет Лемминкяйнен, что он не таков, если поймает лося Хийси, тогда и разговор начнется — пусть тогда и сватает красавицу Похьолы.
Тут же собрался Ахти за лосем: насадил наконечник на быстрый дротик, натянул тетиву на лук, закинул за спину колчан — осталось только позаботиться о лыжах. К лучшему лапландскому мастеру отправился Лемминкяйнен, к искусному Люликки, умелому Кауппи, — с лыжами, что он делал, никаким иным было не сравниться. Попросил Ахти славного мастера сделать ему такие лыжи, на которых смог бы он догнать волшебного лося Хийси.
— Зря, Лемминкяйнен, собрался ты за быстроногим лосем, — сказал ему в ответ Люликки. — При всем старании достанется тебе в награду гнилой пень.
— Ты бы только лыжи сделал, — сказал неунывающий Ахти, — а лося ловить — моя забота.
Приступил искусный Люликки к делу. Скоро вырезал он лыжи, натер их жиром и оленьим салом, следом выточил палки и кольца для упора. Не дешево оценил Кауппи свою работу: только за каждую палку взял он с Лемминкяйнена шкуру выдры, за каждое кольцо — шкуру лисы. Никогда еще у мастера так хорошо не ладилась работа.
— Не знаю, — сказал Люликки, — сыщется ли на свете удалец, который совладает с этими лыжами.
— Сыщется, — усмехнулся Лемминкяйнен, — я тот удалец!
Встал Ахти на чудесные лыжи, взял в руки палки, оттолкнулся — и понесли его лыжи быстрее ветра. Обрадовался Лемминкяйнен и не удержался от похвальбы:
— Нет на земле зверя, которого не настиг бы на этих лыжах молодой сын Калевы!
Услышал Хийси хвастливые речи Ахти и сотворил волшебного лося: голову сделал из гнилого пня, рога — из сучьев ивы, вместо ног у лося — прибрежный тростник, вместо хребта — жердина, жилы его — из соломы, глаза — из цветов болотных, листы кувшинок стали его ушами, сосновая кора — кожей, а мясо лося — из трухлявого бревна.
Пустил Хийси своего лося на поля студеной Похьолы, чтобы поспорил с ним Лемминкяйнен, погонялся за быстроногим. Побежал волшебный лось по лапландским землям — где амбар разнесет, где опрокинет кадушку, где котел сбросит на огонь, где в очаг вывалит мясо, — поднялся по весям Похьолы шум: залаяли собаки, заплакали дети, взропотали мужи, засмеялись глупые жены…
А Лемминкяйнен тем временем ищет лося Хийси по горам, болотам, полянам и дремучим дебрям полночных стран, но нигде его не видит. Из-под лыж Ахти огонь рвется, из-под палок струится дым — промчался он и по заморским землям, через поляны Калмы, перед самой пастью смерти: Калма уже клыки оскалил, чтобы пожрать героя, но не смог угнаться за его быстрыми лыжами. Все края обежал Лемминкяйнен и лишь в одном месте не был — в дальних угодьях Похьолы на лапландских землях. Заглянул наконец он и в этот угол: там с окраин услышал Лемминкяйнен лай собак, детский плач да смех неразумных женщин. Повернув лыжи, помчался Ахти на шум.
— Отчего у вас, — въехав в деревню, спросил Лемминкяйнен, — собаки лают, а люди горюют да смеются?
— Пронесся тут лось Хийси, — ответили ему, — сбросил в огонь котлы и пролил наши похлебки.
— Не беда, — сказал веселый Лемминкяйнен. — Пусть женщины чистят котлы, а дети собирают для огня щепки — нынче же сварите вы этого лося!
Собрался Ахти с силами и поспешил по следу чудесного зверя. Скользнул он левой лыжей — и исчезла деревня из виду, скользнул правой — и не слышно уже даже шума, а скользнув третий раз, нагнал Лемминкяйнен лося и вскочил ему на спину. Отвел удалой Ахти добычу в деревню, поставил за плетень, привязал у кленового кола, а ноги лося спутал вязкой из березовых ветвей. Потрепав зверя по шее, погладив ему спину, сказал озорно Лемминкяйнен:
— Постой-ка здесь, а с меня довольно — пойду, пожалуй, отдохну с какой-нибудь юной девицей!
Пришел тут в ярость свирепый лось и протрубил в ответ:
— Пусть Лемпо тебе поможет! Пусть он тебе в постели устроит с девицей отдых!
Принялся зверь биться и разорвал на ногах березовую вязку, сломал кленовый кол, повалил плетень да тут же и унесся вновь в леса — только его и видели. Омрачился Лемминкяйнен и в гневе помчался следом за лосем. С первого толчка настиг его, да угодил лыжей в яму — лопнули на еловых лыжах крепежные ремни, сломались древко дротика и лыжная палка, а негодный лось Хийси скрылся в дремучей чаще, и нет его.
14. Лемминкяйнен погибает на берегах Туонелы
Упустив красавца-лося, постыдным посчитал Лемминкяйнен возвращаться из леса без добычи. Кое-как починил он лыжи и пошел за зверем по следу — но только нет уже в лыжах прежней прыти, потеряли они былую силу. Долго ходил Лемминкяйнен по горам, лесам и рощам, долго бродил без удачи по болотам и черным полянам Хийси, пока не понял, что не поймать ему чудесного лося без Тапио и Миэликки. Попросил Ахти служанку Тапио, что заботилась о дичи и пасла лесные стада, сыграть на медовоголосой дудке, дабы пробудились хозяева леса от зимнего сна и услышали его мольбы, а сам тем часом вышел на опушку и запел такую песню:
Пригнав добычу на двор старухи Лоухи, сказал Лемминкяйнен:
— Тяжела была охота, но изловил я чудесного лося — теперь твой черед отдать за меня девицу!
— Не до конца я тебя испытала, — ответила удальцу злая Лоухи. — Сначала взнуздай неукротимого коня на полянах Хийси и приведи долгогривого сюда — тогда только отдам тебе дочку.
Ни слова не сказал ей Лемминкяйнен — взял золотые Удила да серебряный повод и пошел искать волшебного коня по краям полян Хийси. Долго бродил Ахти от места к месту, заткнув узду за пояс, но нигде не повстречался ему на пути огромный длинногривый конь. Наконец, на третий день напрасных поисков, взобрался Лемминкяйнен на высокий утес и, оглядев с вершины просторы, увидел на солнечном восходе белолобого коня, что ходил по пескам у дремучих елей. Чуден и неукротим был этот конь — копытом выбивал он овраги, шкура его пылала огнем, а из гривы подымался к небу смоляной дым. Понял Лемминкяйнен, что не обуздать ему одному норовистого коня, и умолил Укко, правящего грозами, раскрыть небесную кровлю и ниспустить на жеребца Хийси железный град, чтобы присмирел белолобый и укротил ярый норов. Милостиво раздернул надоблачный правитель воздух, разломил пополам небесный свод и сбросил на долгогривого коня небывалый железный град, где каждая градина была со свиное рыло. Побило жеребца тем градом, и стал он смирен и тих до того, что подпустил к Себе веселого Лемминкяйнена, лукаво заведшего ласковые речи:
— Добрый конь, нагни золотую голову, встань под узду! Обижать тебя не стану — не трону ни хлыстом, ни плеткой! Пойдешь со мной рядом в поводу к дому хозяйки Похьолы.
Нагнул жеребец голову, а Лемминкяйнен надел ему узду и тут же проворно вскочил на спину. Дав долгогривому кнута, помчался удалой Ахти в холодную скалистую Похьолу, укрытую зябкими снегами. На самый двор Лоухи, сотрясая землю, пригнал коня герой; вошел в дом и сказал хозяйке Похьолы:
— Поймал я быстроногого лося Хийси, взнуздал огромного огненного коня, теперь за тобой дело — отдавай мне в жены дочь!
— Последний тебе остался подвиг, — сказала злая Лоухи. — Если с первой стрелы подстрелишь ты лебедя на черных водах Туонелы, в реке, что течет в подземной Манале, то будет твоей красавица Похьолы.
Не стал спорить удалой Лемминкяйнен — самому ему захотелось увидеть длинношеего лебедя в черной Туонеле, захотелось взглянуть на страшные урочища Маналы. Взял Ахти тугой лук, повесил за спину колчан и отправился поспешно в нижние пределы мира. Долог был его путь, но вышел наконец беспечный Лемминкяйнен к черным водам священной реки — а там давно уже караулил его дрянной старик, которого обошел Ахти заклятиями. Увидел злобный пастух, притаившийся во мраке, Лемминкяйнена, выхватил из волн Туони ядовитого гада и метнул его что есть силы в обидчика. Вонзился змей в сердце Ахти, вгрызся ему в печень и вышел вон через правую подмышку. От страшной боли потемнел Лемминкяйнен, повалился навзничь и со стонами горько посетовал:
— Не спросил я у тебя, матушка, заговорных слов от змеиных язв! Приди, родная, мне на помощь! Избавь от смерти, чтобы вновь проснулся я юношей, вновь поднялся, полный жизни!
Но далеко была мать Лемминкяйнена, не услышать ей сына… А негодный старик, чтобы никогда не поднялся больше ненавистный Ахти, разрубил поверженное тело острым мечом на восемь частей и бросил куски в пучину подземной реки, что стремилась с шумом к водопаду.
Склонил к себе Лемминкяйнен лесных хозяев, потрафил мужам и лесным девам угодной их слуху песней, и встали они на его сторону: отыскали в чаще лося Хийси, подняли из логова и погнали к поляне, где ждал добычу Ахти. Как только выскочил, ломая сучья, быстроногий зверь из леса на опушку, накинул удалой Лемминкяйнен ему на шею аркан и повел к хозяйке Похьолы.
— Старец леса бородатый,
Мох — твой плащ, из хвои — шапка!
Наряди леса в одежды,
Дай осинам сарафаны,
Дай шелка плакучим ивам,
Опояшь ты медью сосны.
Не жалей березам злата —
Серьгами укрась им ветви, —
Сделай, как бывало раньше:
Медом прежде пахли рощи,
Воздух пьян был над поляной,
А земля была, как масло!
Миэликки, хозяйка леса!
Эй, медвяная старушка,
Мать заботливая злаков!
Сбрось берестяные лапти,
Сбрось унылые лохмотья,
Платье радости надень-ка,
Золотой надень кокошник:
Помоги настичь мне лося —
Мрачен день, раз нет добычи.
Теллерво, царевна леса,
Дочка Тапио младая!
Лося пригони к опушке,
Где его охотник встретит
И петлею заарканит;
Если зверь пойдет лениво,
Обломай с березы хлыстик —
Сечь сохатого придется,
Чтобы медлить он не вздумал!
Встретишь на дороге реку —
Намости мосток шелковый
Из пунцового платочка,
Перекинь его над бездной
Вспененного водопада!
Нюрикки, сын Тапиолы,
Удалец в багряной шапке!
Помоги добыть мне лося,
Не позволь свернуть с тропинки
Зверю, что бежит к поляне!
Если он уйдет с дороги —
За рога веди обратно,
Преградит плетень тропинку —
Опрокинь его на землю,
Бурелом пути закроет —
Разнеси завалы в щепки!
Тапио, владыка леса,
Золотой хозяин рощи!
Миэликки в наряде синем,
Старица лесных просторов!
Отворите свои уши
Просьбам сына Калевалы,
Милостью не обойдите
Утомленного героя!
Пригнав добычу на двор старухи Лоухи, сказал Лемминкяйнен:
— Тяжела была охота, но изловил я чудесного лося — теперь твой черед отдать за меня девицу!
— Не до конца я тебя испытала, — ответила удальцу злая Лоухи. — Сначала взнуздай неукротимого коня на полянах Хийси и приведи долгогривого сюда — тогда только отдам тебе дочку.
Ни слова не сказал ей Лемминкяйнен — взял золотые Удила да серебряный повод и пошел искать волшебного коня по краям полян Хийси. Долго бродил Ахти от места к месту, заткнув узду за пояс, но нигде не повстречался ему на пути огромный длинногривый конь. Наконец, на третий день напрасных поисков, взобрался Лемминкяйнен на высокий утес и, оглядев с вершины просторы, увидел на солнечном восходе белолобого коня, что ходил по пескам у дремучих елей. Чуден и неукротим был этот конь — копытом выбивал он овраги, шкура его пылала огнем, а из гривы подымался к небу смоляной дым. Понял Лемминкяйнен, что не обуздать ему одному норовистого коня, и умолил Укко, правящего грозами, раскрыть небесную кровлю и ниспустить на жеребца Хийси железный град, чтобы присмирел белолобый и укротил ярый норов. Милостиво раздернул надоблачный правитель воздух, разломил пополам небесный свод и сбросил на долгогривого коня небывалый железный град, где каждая градина была со свиное рыло. Побило жеребца тем градом, и стал он смирен и тих до того, что подпустил к Себе веселого Лемминкяйнена, лукаво заведшего ласковые речи:
— Добрый конь, нагни золотую голову, встань под узду! Обижать тебя не стану — не трону ни хлыстом, ни плеткой! Пойдешь со мной рядом в поводу к дому хозяйки Похьолы.
Нагнул жеребец голову, а Лемминкяйнен надел ему узду и тут же проворно вскочил на спину. Дав долгогривому кнута, помчался удалой Ахти в холодную скалистую Похьолу, укрытую зябкими снегами. На самый двор Лоухи, сотрясая землю, пригнал коня герой; вошел в дом и сказал хозяйке Похьолы:
— Поймал я быстроногого лося Хийси, взнуздал огромного огненного коня, теперь за тобой дело — отдавай мне в жены дочь!
— Последний тебе остался подвиг, — сказала злая Лоухи. — Если с первой стрелы подстрелишь ты лебедя на черных водах Туонелы, в реке, что течет в подземной Манале, то будет твоей красавица Похьолы.
Не стал спорить удалой Лемминкяйнен — самому ему захотелось увидеть длинношеего лебедя в черной Туонеле, захотелось взглянуть на страшные урочища Маналы. Взял Ахти тугой лук, повесил за спину колчан и отправился поспешно в нижние пределы мира. Долог был его путь, но вышел наконец беспечный Лемминкяйнен к черным водам священной реки — а там давно уже караулил его дрянной старик, которого обошел Ахти заклятиями. Увидел злобный пастух, притаившийся во мраке, Лемминкяйнена, выхватил из волн Туони ядовитого гада и метнул его что есть силы в обидчика. Вонзился змей в сердце Ахти, вгрызся ему в печень и вышел вон через правую подмышку. От страшной боли потемнел Лемминкяйнен, повалился навзничь и со стонами горько посетовал:
— Не спросил я у тебя, матушка, заговорных слов от змеиных язв! Приди, родная, мне на помощь! Избавь от смерти, чтобы вновь проснулся я юношей, вновь поднялся, полный жизни!
Но далеко была мать Лемминкяйнена, не услышать ей сына… А негодный старик, чтобы никогда не поднялся больше ненавистный Ахти, разрубил поверженное тело острым мечом на восемь частей и бросил куски в пучину подземной реки, что стремилась с шумом к водопаду.
15. Лемминкяйнен становится дважды рожденным
Дома ждала Лемминкяйнена мать — печальны были ее дни, ибо не знала она, когда вернется дорогой ее Ахти, и ныло материнское сердце от неведения: может, бродит он сейчас по мертвым скалам; может, плутает в ледяной пустыне; может, несется среди волн по пенистому морю или по колено в крови рубится в жестокой битве? Зная за собой вину, ждала мужа и красотка Кюлликки — не раз на дню смотрела на щетку, что бросил, уходя, Лемминкяйнен. И вот однажды поутру выступила на щетине кровь и потекла из щетки алая струйка. Бросилась Кюлликки тут же со слезами к свекрови:
— Сгинул мой милый Ахти, погиб на неведомой дороге: потекла из щетки алая кровь!
Взяла тотчас мать Лемминкяйнен в руки щетку — и ладони ее уж красны от липкой крови. Зарыдала она в голос, поняв, что случилась страшная беда с родным ее Кауко, что дожил Ахти до злого своего часа. Не могла мать утешиться, но не могла и отдаться безудержно горькой печали — не такова она была, чтобы оставить сына без помогли в скорбном несчастье. Коротки были ее сборы — подобрала матушка Лемминкяйнена подол рукою и, не мешкая, поспешила в угрюмую Похьолу, чтобы разузнать там о судьбе сына.
Не было у нее иной заботы — только бы разыскать бедой застигнутого Ахти, — и распрямлялись перед ней дороги, опускались горы и сходились речные берега. Так скоро добралась она в полночные страны к хозяйке Похьолы.
— Куда дела ты моего сына? — спросила мать старуху Лоухи. — Куда послала Лемминкяйнена?
— Знать не знаю, куда твой сын подевался, — ответила хозяйка Похьолы. — Дала я ему сани и лучшего коня, чтобы домой возвращался, а что дальше — не ведаю: может, разорвали его волки, или медведь поломал и высосал мозги.
— Врешь ты, Лоухи! — сказала мать-старушка. — Волки наш род не погубят, да и медведю не по зубам Ахти: он волков пальцем разбрасывает, а медведя голыми руками валит. Если не скажешь правду о Лемминкяйнене — выломаю в твоих кладовых двери и пущу все запасы по ветру!
— Ну так слушай, — завела новую речь Лоухи, — накормила я досыта Ахти и дала ему напиться, а после посадила в лодку, чтобы спустился он к дому по речным порогам. А что дальше было — не знаю: может, разбился он на порогах и сгинул в пене водопада.
— Опять врешь ты, Лоухи! — возразила мать Лемминкяйнена. — Богатырь Ахти из рыбацкого рода — не таков он, чтобы не справиться с лодкой на порогах. Говори: куда девала калевальца, или не слышишь — уже смерть твоя ходит рядом?!
Испугалась материнского гнева хозяйка Похьолы и рассказала все как было: что посылала онаудалого Лемминкяйнена за быстроногим лосем Хийси, и поймал он гордого лося, что посылала за неукротимым конем, и взнуздал он коня, и тогда отправила героя ловить длинношеего лебедя Туони, но не вернулся он до сих пор назад за невестою, за красавицей Похьолы, а что случилось с калевальцем — о том здесь никому не ведомо.
Отправилась мать на поиски пропавшего сына: волчицей бежала она по болотам, медведицей рыскала в чаще, как зайчиха, скакала по полю, точно выдра переплывала озера и реки. Встречались ей на пути скалы — расшвыривала их заклятием, преграждали дорогу деревья — наземь валила стволы, окружала ее трясина — хворостом гать мостила через топи… Долго искала — но не нашла пропавшего Ахти. Отчаявшись, спросила она у дуба о сыне, и ответил ей дуб неохотно:
— Плох мой жребий: тешут из меня колья, режут дубины, изводят на дрова, рубят и жгут на подсеке. О себе бы позаботиться — не до твоего сына!
Пошла мать Лемминкяйнена дальше искать свое родимое чадо, и повстречалась ей на пути дорога. Спросила она дорогу, не видела ли та ее золотого яблочка, что упало с яблони и закатилось на свою беду в далекую даль?
— Выпала мне жестокая участь, — сказала в ответ дорога, — то бегут по мне собаки, то верховые мчатся, то ногами путники топчут — о твоем ли мне сыне думать?
Отправилась мать куда глаза глядят и шла до ночи, пока не выплыл на небо острый месяц.
— Месяц ясный! — обратилась она к ночному светилу. — Не видел ли ты моего сына, золотого моего яблочка, серебряной моей веточки?
— До того ли мне? — ответил месяц. — Один я поставлен ночью на страже. Всю темную зиму блуждаю я по небу
и в жестокий мороз освещаю страны — лишь летом дает мне солнце отдых.
Снова ни с чем отправилась мать Лемминкяйнена в путь, не зная, кого бы еще расспросить о сыне, а когда вышло навстречу ей солнце, то взмолилась она к нему, как к последней надежде, ибо если и всевидящее солнечное око не ведает о бедном Ахти, то напрасны тогда все ее поиски. Но ответило солнце, что известно ему о несчастном Лемминкяйнене и тяжелы его вести: погиб Ахти в глубоких водах Туонелы — разрублен на части и отдан водопаду в темных недрах Маналы.
Зарыдала о потере мать, но так велика была ее любовь к Лемминкяйнену, что не убила в ней надежду и эта весть.
Скоро собралась она к кузнецу Ильмаринену и попросила его выковать грабли с медной ручкой и железными зубьями — в сто сажен должны быть зубья, и в версту должна быть ручка. Так и сделал Ильмаринен, великий кузнец, и по обычаю хороша была его работа.
Взяв с собою эти грабли, спустилась мать Лемминкяйнена в нижний мир к берегам черной Туонелы. По пути упросила она солнце, самому Укко светящее, сойти с небес и посветить так, чтобы пар поднялся в подземных странах, чтобы уснуло злое племя Туонелы и ослабло царство Маны. Вняв материнской беде, спустилось солнце на развилку березы да так засветило, что поднялся в нижнем мире пар и погрузил в дрему злое племя, оставив страну Маны без сил. А как уснули в подземной Туонеле все молодцы с мечами, мужи с копьями и старики с дубьем, оставило солнце березу и взлетело на прежнее место.
Направилась мать Лемминкяйнена вдоль шумного потока, бороздя граблями дно черной реки, но ничего не нашла в бурливых водах. Тогда зашла она по колено в волны, глубже опустила грабли, провела ими по течению и против и выловила из глубин рубашку сына, подцепила его чулки и шапку. Смирив свою тяжкую печаль, зашла мать по пояс в воду, вновь опустила грабли, и подцепили тогда железные зубья большой сноп. Поднялись грабли, но не сноп показался над потоком Маны — зацепили зубья тело бедного Лемминкяйнена. Вытянула мать на берег печальную добычу и увидела, что, кроме жизни, не хватает в рассеченном теле частей — нет руки, бедра, головы и спинных костей. Заплакала мать над сыном, и — тут как тут — прокаркал ей ворон:
— Не оживают мертвые — гляди: уже сиги его поели, и щуки ободрали плечи. Брось тело обратно в реку Туонелы — пусть станет там герой трескою или обратится тюленем.
Но не послушала мать черную птицу, не бросила сына в воду — снова опустила она грабли и до тех пор бороздила дно подземной реки, покуда не отыскала все недостающие части.
Принялась затем мать составлять молодое тело Лемминкяйнена: стала примерять кость к кости, считать и связывать жилы — складывала она сына таким, каков он был прежде, и приговаривала знахарские заклятия:
Все исполнила пчела — слетала в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, собрала пыльцу и нектар, высосала на лугах сто цветов расцветших, сварила языком целебный мед и принесла его матери Ахти. Приняла старушка мазь, натерла Лемминкяйнену раны, заврачевала несчастному растерзанное тело — и срослось мясо, затянулись раны, сошлась рассеченная кожа: лежит Ахти как живой, только не бьется его сердце и молчат уста.
Тогда вновь позвала мать пчелу и попросила ее слетать в иные страны — за девять морей, на дальний остров с медовыми полянами, где живет племя малых людей.
— Там, в новом доме Тури, в жилище Палвойнена, где дым выходит в дыру на крыше, — сказала мать Лемминкяйнена, — варится благодатный мед и чудодейственные мази, что лечат лучше всех земных снадобий. Принеси мне, легкий человечек, этих мазей, чтобы помогла я беде сына!
Полетела пчела за девятое море — без отдыха мчалась три дня, ни присев по пути ни на камыш, ни на прибрежную иву, — и отыскала среди равнины вод остров с медовыми полянами. Там, в доме Тури, нашла она в глиняных кувшинах и медных котлах готовый мед и сваренные мази: были котлы у малого племени шириною в палец, а у кувшинов горла — с ноготь. Все мази собрала пчела и, жужжа, поспешила обратно: семь чашек несла она на спине, шесть полных чашек держала в лапках.
Взяла мать Лемминкяйнена принесенные меды и намазала ими бездыханное тело Ахти. И тут же забилось сердце героя, ожило в груди дыхание, но еще нет в богатыре полной жизни — по-прежнему не открывает Лемминкяйнен глаз и не может вымолвить слова.
Последняя надежда осталась у матери — в третий раз попросила она пчелу:
— Слетай, милая, за девятое небо! Найдешь ты там дивные меды — сам Укко им хозяин. Боги варили эти чудные мази: лечат они от всех недугов, и даже смерть им подвластна. Обмакни в тот мед крылья, принеси дивных снадобий бедной матери!
— Не знаю я туда пути, — ответила пчела, — из слабого я народа и никогда в те выси не летала.
— По силам тебе эта дорога, — сказала мать Ахти. — Полетишь ты выше месяца, но ниже солнца, между дивных небесных звезд: в первый день висок луны заденешь, — на другой — нырнешь под лопатку Медведицы, на третий — взовьешься над спиной семизвездья, а там уже недолог путь до престола Укко.
Поднялась пчела ввысь на быстрых крыльях — взлетела над двором месяца, коснулась лопатки Медведицы, пронеслась над спиной ее семизвездной и помчалась в кладовые бога. Отыскав место, где на солнечном огне готовились в серебряных кувшинах меды и вываривались в золотых котлах мази, набрала пчела в рожки того меда, а в чашки чудодейных мазей и слетела с небес обратно в Маналу.
Приняла старушка у пчелы мази, взяла на язык отведать и возрадовалась: то это было средство, которое она искала. Натерла она сына снадобьем, и тут же пробудился Лемминкяйнен от сна, сразу вышел из мертвой дремоты.
— Долго же томил меня сон! — сказал веселый Ахти. — Зато и выспался на славу!
— Спал бы ты без меня и дальше! — обрадовалась мать. — Но скажи, сынок, кто отправил тебя в царство Маны, кто бросил в реку Туонелы?
— Один убогий пастух — старикашка из дремотной страны, — ответил Лемминкяйнен. — Вынул он из волн Туонелы змею и пронзил меня ею, а я не знал, что с раной делать — не ведаю я заклятий от укусов змей и не знаю об их рождении.
— Сгинул мой милый Ахти, погиб на неведомой дороге: потекла из щетки алая кровь!
Взяла тотчас мать Лемминкяйнен в руки щетку — и ладони ее уж красны от липкой крови. Зарыдала она в голос, поняв, что случилась страшная беда с родным ее Кауко, что дожил Ахти до злого своего часа. Не могла мать утешиться, но не могла и отдаться безудержно горькой печали — не такова она была, чтобы оставить сына без помогли в скорбном несчастье. Коротки были ее сборы — подобрала матушка Лемминкяйнена подол рукою и, не мешкая, поспешила в угрюмую Похьолу, чтобы разузнать там о судьбе сына.
Не было у нее иной заботы — только бы разыскать бедой застигнутого Ахти, — и распрямлялись перед ней дороги, опускались горы и сходились речные берега. Так скоро добралась она в полночные страны к хозяйке Похьолы.
— Куда дела ты моего сына? — спросила мать старуху Лоухи. — Куда послала Лемминкяйнена?
— Знать не знаю, куда твой сын подевался, — ответила хозяйка Похьолы. — Дала я ему сани и лучшего коня, чтобы домой возвращался, а что дальше — не ведаю: может, разорвали его волки, или медведь поломал и высосал мозги.
— Врешь ты, Лоухи! — сказала мать-старушка. — Волки наш род не погубят, да и медведю не по зубам Ахти: он волков пальцем разбрасывает, а медведя голыми руками валит. Если не скажешь правду о Лемминкяйнене — выломаю в твоих кладовых двери и пущу все запасы по ветру!
— Ну так слушай, — завела новую речь Лоухи, — накормила я досыта Ахти и дала ему напиться, а после посадила в лодку, чтобы спустился он к дому по речным порогам. А что дальше было — не знаю: может, разбился он на порогах и сгинул в пене водопада.
— Опять врешь ты, Лоухи! — возразила мать Лемминкяйнена. — Богатырь Ахти из рыбацкого рода — не таков он, чтобы не справиться с лодкой на порогах. Говори: куда девала калевальца, или не слышишь — уже смерть твоя ходит рядом?!
Испугалась материнского гнева хозяйка Похьолы и рассказала все как было: что посылала онаудалого Лемминкяйнена за быстроногим лосем Хийси, и поймал он гордого лося, что посылала за неукротимым конем, и взнуздал он коня, и тогда отправила героя ловить длинношеего лебедя Туони, но не вернулся он до сих пор назад за невестою, за красавицей Похьолы, а что случилось с калевальцем — о том здесь никому не ведомо.
Отправилась мать на поиски пропавшего сына: волчицей бежала она по болотам, медведицей рыскала в чаще, как зайчиха, скакала по полю, точно выдра переплывала озера и реки. Встречались ей на пути скалы — расшвыривала их заклятием, преграждали дорогу деревья — наземь валила стволы, окружала ее трясина — хворостом гать мостила через топи… Долго искала — но не нашла пропавшего Ахти. Отчаявшись, спросила она у дуба о сыне, и ответил ей дуб неохотно:
— Плох мой жребий: тешут из меня колья, режут дубины, изводят на дрова, рубят и жгут на подсеке. О себе бы позаботиться — не до твоего сына!
Пошла мать Лемминкяйнена дальше искать свое родимое чадо, и повстречалась ей на пути дорога. Спросила она дорогу, не видела ли та ее золотого яблочка, что упало с яблони и закатилось на свою беду в далекую даль?
— Выпала мне жестокая участь, — сказала в ответ дорога, — то бегут по мне собаки, то верховые мчатся, то ногами путники топчут — о твоем ли мне сыне думать?
Отправилась мать куда глаза глядят и шла до ночи, пока не выплыл на небо острый месяц.
— Месяц ясный! — обратилась она к ночному светилу. — Не видел ли ты моего сына, золотого моего яблочка, серебряной моей веточки?
— До того ли мне? — ответил месяц. — Один я поставлен ночью на страже. Всю темную зиму блуждаю я по небу
и в жестокий мороз освещаю страны — лишь летом дает мне солнце отдых.
Снова ни с чем отправилась мать Лемминкяйнена в путь, не зная, кого бы еще расспросить о сыне, а когда вышло навстречу ей солнце, то взмолилась она к нему, как к последней надежде, ибо если и всевидящее солнечное око не ведает о бедном Ахти, то напрасны тогда все ее поиски. Но ответило солнце, что известно ему о несчастном Лемминкяйнене и тяжелы его вести: погиб Ахти в глубоких водах Туонелы — разрублен на части и отдан водопаду в темных недрах Маналы.
Зарыдала о потере мать, но так велика была ее любовь к Лемминкяйнену, что не убила в ней надежду и эта весть.
Скоро собралась она к кузнецу Ильмаринену и попросила его выковать грабли с медной ручкой и железными зубьями — в сто сажен должны быть зубья, и в версту должна быть ручка. Так и сделал Ильмаринен, великий кузнец, и по обычаю хороша была его работа.
Взяв с собою эти грабли, спустилась мать Лемминкяйнена в нижний мир к берегам черной Туонелы. По пути упросила она солнце, самому Укко светящее, сойти с небес и посветить так, чтобы пар поднялся в подземных странах, чтобы уснуло злое племя Туонелы и ослабло царство Маны. Вняв материнской беде, спустилось солнце на развилку березы да так засветило, что поднялся в нижнем мире пар и погрузил в дрему злое племя, оставив страну Маны без сил. А как уснули в подземной Туонеле все молодцы с мечами, мужи с копьями и старики с дубьем, оставило солнце березу и взлетело на прежнее место.
Направилась мать Лемминкяйнена вдоль шумного потока, бороздя граблями дно черной реки, но ничего не нашла в бурливых водах. Тогда зашла она по колено в волны, глубже опустила грабли, провела ими по течению и против и выловила из глубин рубашку сына, подцепила его чулки и шапку. Смирив свою тяжкую печаль, зашла мать по пояс в воду, вновь опустила грабли, и подцепили тогда железные зубья большой сноп. Поднялись грабли, но не сноп показался над потоком Маны — зацепили зубья тело бедного Лемминкяйнена. Вытянула мать на берег печальную добычу и увидела, что, кроме жизни, не хватает в рассеченном теле частей — нет руки, бедра, головы и спинных костей. Заплакала мать над сыном, и — тут как тут — прокаркал ей ворон:
— Не оживают мертвые — гляди: уже сиги его поели, и щуки ободрали плечи. Брось тело обратно в реку Туонелы — пусть станет там герой трескою или обратится тюленем.
Но не послушала мать черную птицу, не бросила сына в воду — снова опустила она грабли и до тех пор бороздила дно подземной реки, покуда не отыскала все недостающие части.
Принялась затем мать составлять молодое тело Лемминкяйнена: стала примерять кость к кости, считать и связывать жилы — складывала она сына таким, каков он был прежде, и приговаривала знахарские заклятия:
Собрала мать тело Лемминкяйнена, составила кости и скрепила жилы — вроде то же оно, что было прежде, но зияют на нем раны и нет в нем жизни. Поняла старушка, что не обойтись ей без целебных медовых мазей — не залечить без них иссеченного тела, не пробудить биение сердца, не открыть сыну уста для дыхания и песен. Позвала она пчелу, легкого человечка, царицу лесных цветов, и попросила ее слетать в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, — попросила осмотреть ароматные цветочные чашеч-ки и принести к сумрачным берегам Туони пыльцу, нектар и медовые соты.
— Суонетар, краса-девица,
Вещих знахарей богиня!
Жилы ты прядешь отменно
Своим стройным веретенцем!
Приходи, прошу покорно,
И своею белой ручкой
Завяжи покрепче жилы
На отверстых страшных ранах!
Дева на дуге воздушной
В крытой красной медью лодке!
Опустись с небесных высей
И пройди сквозь эти жилы,
Уложи их все на место,
Ниткой шелковой зашей их,
Проплыви в костях разъятых,
Их скрепи, как было прежде,
Увяжи все сухожилья,
Пробуди биенье крови!
Если сил твоих не хватит,
Пусть придет на помощь Укко!
Запряжет коней летучих,
На санях проедет быстрых
Вдоль костей, мечом разбитых,
По трепещущему телу —
Бросит серебро на связки,
Золото уложит в раны!
Укко! Где зияет рана —
Нарасти ты новой кожи,
Где разбиты ныне кости,
Пусть срастутся так, как прежде,
Где увидишь опустелым
Сердце — влей горячей крови!
Все исполнила пчела — слетала в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, собрала пыльцу и нектар, высосала на лугах сто цветов расцветших, сварила языком целебный мед и принесла его матери Ахти. Приняла старушка мазь, натерла Лемминкяйнену раны, заврачевала несчастному растерзанное тело — и срослось мясо, затянулись раны, сошлась рассеченная кожа: лежит Ахти как живой, только не бьется его сердце и молчат уста.
Тогда вновь позвала мать пчелу и попросила ее слетать в иные страны — за девять морей, на дальний остров с медовыми полянами, где живет племя малых людей.
— Там, в новом доме Тури, в жилище Палвойнена, где дым выходит в дыру на крыше, — сказала мать Лемминкяйнена, — варится благодатный мед и чудодейственные мази, что лечат лучше всех земных снадобий. Принеси мне, легкий человечек, этих мазей, чтобы помогла я беде сына!
Полетела пчела за девятое море — без отдыха мчалась три дня, ни присев по пути ни на камыш, ни на прибрежную иву, — и отыскала среди равнины вод остров с медовыми полянами. Там, в доме Тури, нашла она в глиняных кувшинах и медных котлах готовый мед и сваренные мази: были котлы у малого племени шириною в палец, а у кувшинов горла — с ноготь. Все мази собрала пчела и, жужжа, поспешила обратно: семь чашек несла она на спине, шесть полных чашек держала в лапках.
Взяла мать Лемминкяйнена принесенные меды и намазала ими бездыханное тело Ахти. И тут же забилось сердце героя, ожило в груди дыхание, но еще нет в богатыре полной жизни — по-прежнему не открывает Лемминкяйнен глаз и не может вымолвить слова.
Последняя надежда осталась у матери — в третий раз попросила она пчелу:
— Слетай, милая, за девятое небо! Найдешь ты там дивные меды — сам Укко им хозяин. Боги варили эти чудные мази: лечат они от всех недугов, и даже смерть им подвластна. Обмакни в тот мед крылья, принеси дивных снадобий бедной матери!
— Не знаю я туда пути, — ответила пчела, — из слабого я народа и никогда в те выси не летала.
— По силам тебе эта дорога, — сказала мать Ахти. — Полетишь ты выше месяца, но ниже солнца, между дивных небесных звезд: в первый день висок луны заденешь, — на другой — нырнешь под лопатку Медведицы, на третий — взовьешься над спиной семизвездья, а там уже недолог путь до престола Укко.
Поднялась пчела ввысь на быстрых крыльях — взлетела над двором месяца, коснулась лопатки Медведицы, пронеслась над спиной ее семизвездной и помчалась в кладовые бога. Отыскав место, где на солнечном огне готовились в серебряных кувшинах меды и вываривались в золотых котлах мази, набрала пчела в рожки того меда, а в чашки чудодейных мазей и слетела с небес обратно в Маналу.
Приняла старушка у пчелы мази, взяла на язык отведать и возрадовалась: то это было средство, которое она искала. Натерла она сына снадобьем, и тут же пробудился Лемминкяйнен от сна, сразу вышел из мертвой дремоты.
— Долго же томил меня сон! — сказал веселый Ахти. — Зато и выспался на славу!
— Спал бы ты без меня и дальше! — обрадовалась мать. — Но скажи, сынок, кто отправил тебя в царство Маны, кто бросил в реку Туонелы?
— Один убогий пастух — старикашка из дремотной страны, — ответил Лемминкяйнен. — Вынул он из волн Туонелы змею и пронзил меня ею, а я не знал, что с раной делать — не ведаю я заклятий от укусов змей и не знаю об их рождении.