Страница:
А вот это интересно, кстати: Вера ведь машиниста поминала – из тех, кто ее на шхуне ждать должен, – и, если я что-то помню из истории, ничего иного, кроме как паровой машины, здесь ожидать не следует. А где паровик, там и трубы. Ладно, посмотрим.
Чем ближе мы подъезжали к центру городка, тем плотнее становилась застройка и тем быстрее пропадало «ощущение Дикого Запада». В вестернах все города фронтира выглядели как времянки, на скорую руку построенные из досок и не пойми чего, здесь же бросалось в глаза то, что город построен давно. И крепко. На стены домов шел красный кирпич, добротный и качественный, и сразу было видно, что большинство домов построено как бы даже не лет сто назад – подобное можно увидеть в старых кварталах германских городов. Стены достаточно обветрились и потемнели от времени, чтобы можно было понять: сложены они давно и на века.
Особо поражала своей добротностью церковь – покрытая штукатуркой и побеленная, в отличие от других строений, с конической крышей, с возвышавшимся на ней простым крестом с одной перекладиной и не дававшая возможности отнести ее к какой-то конкретной конфессии. Просто, скромно, основательно. Размером она была такова, что, казалось, в ней весь город вместе с пригородами уместиться сможет. К тому же с боков она прирастала изрядным подворьем из нескольких белых же домов непонятного мне назначения.
Улицы же были достаточно широкими – двум телегам разъехаться и еще людям пройти. И мостовая была неплоха, и тротуары имелись. Было людно и даже шумно. Хватало и телег, и легких повозок, и, похоже, популярных здесь двуколок, а еще было, к удивлению моему, много велосипедов. Вполне нормальных с виду велосипедов вроде старого советского «Минска», у которого тормоз включался педалями. Я даже подумал, что для меня, никакого кавалериста, такой транспорт был бы самым лучшим.
– Давно город построен? – спросил я Веру.
– Века два с половиной назад, – ответила она, не задумавшись ни на секунду. – Как отсюда лес возить начали и с неграми торговлю повели. А после того как к северо-востоку серебро нашли, так он совсем укрепился.
– Не нападают на него?
– Поначалу пытались, – кивнула она. – Тем более что турки оттеснить христиан от серебра всегда хотели, вот племена нападать и подговаривали. Но поначалу отбивались, а теперь город совсем крепким стал, просто так нападать боятся. Бывает вот… как у нас.
Тут она вздохнула и вновь помрачнела, а я мысленно обругал себя за тупость – не мог сообразить, на что разговор выведет? Три дня, как она отца потеряла, а я тут любопытство тешу. Болван, как есть болван. Пень с глазами.
Как я уже сказал, на улицах было людно, и было заметно, что в основном все спешат куда-то по делу, праздношатающихся не видно. Все мужчины носили шляпы, у многих на ремнях висели кобуры с револьверами. Одежда у всех простая, в простые же цвета крашенная. Ткань – все больше крепкое полотно и холстина, та, что сразу не порвешь. А вот женщины удивили – если по антуражу я ожидал от них длинных юбок и шляпок, зонтиков и шпилек, как все в тех же вестернах, то не ошибся только со шляпками. В остальном же… нельзя сказать, что носили они мини, но длина подолов преобладала умеренно скромная и практичная, чуть ниже колена, а у кого и выше, а у многих еще и с запа́хом – для удобства, наверное. В общем, не выглядело так, что кто-то здесь специально заморачивается общественной моралью, – все больше практичностью и удобством. Были и просто брюки, похожие на джинсы, вернувшиеся в свою естественную форму – рабочей одежды.
Прически у женщин тоже были не из девятнадцатого века. Были косы, по одной и по две, висячие и свернутые в узлы, были и просто привычные нам «каре», без всяких хитростей, а были и «конские хвосты», причем носились они все больше с забавными плетеными шляпками, скорее напоминающими жокейские шлемы. Хотя женщины есть женщины, стиль и даже мода во всем этом прослеживались – и в одежде, и в прическах, и в обуви, да и украшениями они не пренебрегали. Но так все, очень умеренно, не оголтевая.
Мой мозг попытался переварить новый объем полученной информации – и не переварил, а мысль окончательно забрела в логический тупик, где и застряла: ничего подобного в истории, о которой я всегда любил книжечки почитать, я так и не нашел. Не было в ней аналогий – и все тут, если в комплексе смотреть. Отдельные кусочки головоломки запросто укладывались в мои представления о той или иной эпохе, но зато в такой компоновке они никак не подгонялись друг к другу. А здесь совмещалось несовместимое. И вроде так нормально совмещалось, гармонично, никого не удивляя и не шокируя.
На первых этажах домов из красного кирпича хватало лавок, парикмахерских, каких-то трактиров, названия которых понятны были без всякого перевода, поскольку писаны были по-русски. Подчас поражали местными особенностями языка, но так, по мелочам все больше. Отметил я и то, что твердых знаков с «ятями» в написании не имелось – стандартный русский алфавит, тот самый, что после советской реформы возник.
Один раз глаза мои споткнулись о небольшую бронзовую табличку, висящую на стене добротного кирпичного дома в два этажа, на которой было написано «Ambassador». Перевод не требовался, а вот расшифровка…
– Это что? – спросил я.
– От франков посланник здесь живет и принимает, – ответила Вера. – И язык франкский. Не учил?
– Франкский? – озадачился я. – Франкского не учил.
Интересно, что у них под франкским здесь понимается? Французский? А откуда в нем тогда «негро» и «бланко» из испанского?
– А я учила немного, – гордо ответила она. – Поговорить смогу.
– А… франков этих здесь много? – спросил я.
– Нет, мало, – покачала она отрицательно головой. – Я их раза два вживую и видела. А вот те, кто на западных островах живет, так торгуют с ними все время. Но это далеко отсюда.
– Ага… – кивнул я, подтвердив, что хоть что-то понял.
На улицах стало теснее, и мы спешились, оставив коней в поводу. Сначала двигались в сторону порта, направление к которому легко угадывалось по наклону улицы и время от времени показывающимся из-за домов мачтам, но неожиданно Вера остановилась и сказала:
– На базар пошли.
– Пошли, – согласился я сразу. – А что так спешно?
– Лошадями торговать нам не с руки, мы их барыжнику продадим, пусть и с потерей, – объяснила она. – А там все лавки есть, какие надо, и ты со мной к «Чайке» придешь уже переодетым. А время терять не хочу, а то не дождутся нас. А потом нам обязательно к полковнику надо: обоз ведь в городе нанимали – надо сказать, куда люди пропали.
– Барышнику? – переспросил я, подразумевая слово «барыш» в качестве однокоренного и вспомнив этот термин из классической русской литературы.
– Ну да, барыжнику, который барыжит, – подтвердила Вера, явно вложив в основу слова «барыгу», что меня тоже удивило – к старым словам оно никак относиться не могло.
Ну к барыжнику так к барыжнику, мне-то что? Суть от этого не меняется, а в том, что из купеческой одежды мне вылезти надо, тут мы оба согласны. Не годится в ней на глаза попадаться тем, кто покойного знал. Достаточно его винтовки. Но тут уже объяснить проще – как мне «мозги помяли», так и оружие исчезло, вот и отдала мне наследница то, что отцу принадлежало. Ее право. А мне винтовка понравилась, если к слову. Бьет как кувалдой, механизм ухоженный, да и работа тщательная – настоящий мастер делал. Хотя насчет работы тоже вопросы имеются – очень уж качество обработки деталей высокое, для оружия века девятнадцатого нетипичное. Да и сталь, похоже, качества серьезного.
– Сюда, – сказала девочка, сворачивая в какой-то переулок.
Я пошел следом за ней, и через минуту мы выбрались на просторную квадратную площадь, замкнутую кирпичными стенами прижавшихся друг к другу домов, где все первые этажи были заняты всевозможными лавками и магазинами, а середина забита навесами и лотками. Обычный базар, короче. Привлекла мое внимание большая толпа людей. Они окружали какой-то невысокий постамент и слушали что-то громко выкрикивавшего человека, читавшего с листа.
– Что это? – спросил я, приглядываясь.
– Церковная казнь, – ответила Вера, явно сама заинтересовавшись. – Пошли посмотрим? Пока не закончат, все равно торговли не будет: все здесь собрались.
– Ну… пошли, – кивнул я, мысленно записывая еще одну строчку в список своих наблюдений: «публичные казни».
Однако именно казнью то, что мы увидели, не оказалось. На высоком помосте стояли четыре позорных столба самого средневекового вида, два из которых пустовали, а в двух были зажаты казнимые – толстый красномордый мужик с рыжей бородой веником и подходящая ему по комплекции тетка, разве что помоложе, лет тридцати. Они были заметно похожи друг на друга, из чего я заключил, что это брат и сестра. На каждом столбе висела табличка с крупной надписью: «Скупщик краденого и награбленного».
Рядом с преступниками стояли несколько человек, из которых наибольшее внимание привлек некто с короткой седой бородой, одетый в белый френч под горло и с аккуратной соломенной шляпой на голове, сжимавший в руках небольшую книгу в темном переплете, с оттиснутым на нем крестом. На груди у него, на скромном кожаном шнурке, висел простой крест из белого металла, отполированный до зеркального блеска. Этот человек и заканчивал речь, говоря вроде бы и негромко, но так, что его слышали во всех концах площади:
– «…и лишаются христианского звания, после чего следует полагать их нечестивыми неграми. На этом Божья Церковь слагает с себя заботу о них, и они будут отлучены и переданы светской власти славного города Новая Фактория, которая и решит дальнейшую их судьбу!»
Вот как… Жаль, начало прослушал. И что под этим подразумевается?
Однако долго размышлять мне не пришлось. Священник, насколько я понял, это был именно он, поднес к лицу сначала мужика, а потом тетки свою книгу, раскрыл ее и резко захлопнул, после чего осенил себя крестным знамением. Причем на необычный манер – всей пятерней, как католик, но по-православному – справа налево.
Затем он отступил назад, а вперед вышли два мрачного вида мужика с револьверами на поясе и какими-то бляхами, свисающими на грудь на ремешках. Один из них, цыганисто-черный и смуглый, с бородой от глаз и с мускулистыми волосатыми руками, выглядывающими из закатанных рукавов серой рубашки из некрашеного холста, шагнул вперед. Следом за ним нес в руках небольшой деревянный сундучок еще один мужик, лет пятидесяти, худой, с хитрыми глазами в сетке морщин и с козлиной бородкой. «Цыган» раскрыл сундучок, вытащил оттуда нечто, напоминающее печать, и взялся энергично чем-то смазывать торчащие острия коротких иголок.
– Это что? – спросил я.
– Он отберет у них лик Божий, – туманно ответила мне Вера.
Но долго размышлять над ее словами не пришлось. Тянуть там не стали, и мое любопытство развеялось уже через минуту. «Цыган» шагнул вперед и с силой прижал «печать» тетке к правой щеке, отчего та заголосила так, что птицы, сидевшие на коньках крыш, сорвались со своих мест и в испуге рванули в небо. В толпе кто-то засвистел, в паре мест захлопали. Сочувствия никто не проявлял.
Когда «печать» отдернули, на щеке у казнимой остался четко видимый отпечаток буквы «Н», пусть и посреди большой чернильной кляксы, перемешанной с кровью. Затем процедура повторилась, только добавила «Е» на лбу и исторгла из преступницы очередной крик. Затем ей нанесли на лоб «Г» и «Р» на вторую щеку, после чего палачи вроде утратили к ней интерес и перешли к рыжебородому толстяку.
– А потом что будет? – спросил я.
– Мужика на уголь отправят, – шепотом ответила Вера. – Здесь если кто грабленое скупает, то наверняка у негров, что обозы грабят, а такого не прощают. А эту… продадут, наверное, – турки купят. Они теперь не люди будут, негры. Но отправят их отсюда как можно дальше.
Ну да и хрен с ними. Небось то, что с Вериного отца обоза взяли, тоже такие козлы скупали. К ногтю их, ни разу не жалко.
Мужик тоже оказался крикливым и выл даже громче сестры, когда палач четырежды прижимал к его морде клейма с иголками. Затем к палачам присоединились еще двое, напоминавшие тех объездчиков, что мы встретили возле города, и какой-то мужичок в кожаном переднике, похожий на слесаря, с инструментальным ящиком. Преступников сноровисто освободили от колодок и тут же, прямо на помосте, под взглядами толпы, надели на них примитивные железные кандалы, которые «слесарь» ловко заклепал, пользуясь молотком и маленькой наковальней. Затем их повели, бряцающих цепями и рыдающих, в сторону форта.
– Ну все, пошли к барыжнику, – сказала Вера, потянув меня за рукав.
Судя по всему, мысли у нее при виде казни были похожи на мои, потому что в голосе явственно слышалось удовлетворение. Пусть и не эти скупили добычу с ее разбитого обоза, но такие же. А вообще неплохо было бы узнать, кому достанется груз с ее обоза. И тоже сюда, на помост, на местную версию мейкапа.
Толпа начала разбредаться по сторонам, торговцы возвращались в лавки и к своим лоткам. От одного из таких тянуло жарящимися в масле пончиками, и так аппетитно, что я чуть слюной не захлебнулся. Девочка тоже почувствовала нечто сходное, потому что обернулась ко мне и сказала:
– Потом поедим нормального? На шхуне ведь не накормят – кок с нами ушел, а двое, что остались, себе готовить не будут, в городе поедят.
– Не вопрос! – поддержал я идею с воодушевлением. – Давай только по главным делам закончим, чтобы нам на проблемы не нарваться, и поедим.
Лошадьми торговали в дальнем углу рынка, у небольшого загончика, в котором мирно стояли у яслей с сеном несколько разнотипных коняшек – как верховых, так и тягловых, как даже я сумел понять. А отдельно от них пристроилась пара мулов. Пахло мочой, навозом, но это не удивляло – этими субстанциями весь город попахивал ввиду изобилия гужевого транспорта, а здесь это лишь сильнее чувствовалось.
Под навесом в тенечке, с бутылкой чего-то, напоминающего пиво, в руке, сидел коренастый здоровяк с русой бородой с проседью, в широкой шляпе, напоминающей украинский брыль, какими художники любили снабжать чумаков на картинах. Правда, вместо рубахи-вышиванки на нем был темно-синий жилет вроде разгрузочного, из крашеной парусины, а на поясе висела нагайка и револьвер с рукояткой из светлого дерева.
– День вам добрый, – поприветствовала его Вера.
– И тебе добрый, девушка, – кивнул барыжник, приподняв шляпу и слегка поклонившись. – С чем пожаловала?
– Коняшек вот продать, – ответила девочка, похлопав по блестящей мускулистой шее своего гнедого.
– Продать, говоришь? – хмыкнул бородач. – Не на продажу выставить?
– Некогда выставлять, – покачала она головой. – Со шхуной мы, с Большого Ската. Куда их нам?
– Коняшки-то… – задумчиво поскреб в бороде барыга, – …коняшки негрские, так? Откуда у вас?
– С бою взяли, – ответил я, решив больше не изображать из себя немое изваяние. – Они обоз у нас побили, а мы с них коней взяли.
– Вот как? – остро глянул на меня из-под брыля барыга.
Затем его взгляд быстро проскакал по мне, задержавшись на неприлично короткой бороде, затем с лица на оружие, потом на руки, но больше он ничего не сказал. Затем он вновь повернулся к лошадям и взялся за осмотр. Смотрел быстро, ловко, не церемонясь. Я-то до сих пор их немного побаивался – барыга же бестрепетно лез пальцами им в зубы, задирал копыта, нажимал пальцами куда-то в подбрюшье, отчего лошади дергались и фыркали, и делал еще великое множество непонятных мне манипуляций. И лишь минут через пятнадцать опять обернулся к нам, вспотевший и покрасневший, снял шляпу, утер лысину платком, более похожим размерами на наволочку, вытащив его из кармана, и сказал:
– Если сразу, то по пять червонцев дам за каждую. Если не всех продавать будете, то цену за голову отдельно дам. Или могу на продажу поставить и тогда пятую часть возьму с цены. Выбирайте.
У меня появилось стойкое ощущение, что торговаться надо, но, поскольку я понятия не имел, какие тут на лошадей цены, эта мысль так и осталась мыслью. Вера же спросила:
– Сейчас платишь? Не скажешь потом, что денег нет, а сам занимать побежишь?
– Тут не сомневайтесь, барышня, – решительно заявил барыга и приподнял на ремне увесистую сумку из толстой кожи, висевшую у него на боку.
Он тряхнул ее, и в сумке сочно звякнуло. А барыга добавил:
– Как по рукам ударим, так и рассчитаюсь сполна, без обмана. А полковник про бой ваш знает уже?
Как я понял, последний вопрос был с ловушкой, но Вера ответила, не смущаясь:
– Должны были доложить уже. Мы о том объездчикам сообщили. Да и сами к нему зайдем, проверим.
– Кому сообщили-то, если не секрет? – чуть прищурившись, спросил барыга.
– Такой, невысокий, с бородой до пуза, в черной шляпе. По дороге на Торг в объезде, – ответила Вера спокойно.
– Знаю, – кивнул барыга, – Лука это. Хорошо, что сказали.
Видать, какую-то проверку мы тем самым прошли, потому что без долгих разговоров они с Верой ударили по рукам, а затем он полез в свою переносную кассу, из которой отсчитал девочке десять золотых червонцев и пригоршню серебряных монет, в рубль и два рубля достоинством, и даже досыпал каких-то крупных медяков. Затем мы подняли с земли наши ранцы, вновь взвалив ношу себе на плечи, а я еще подхватил трофейную длинную однозарядку, про которую Вера сказала, что пригодится, мол, вскоре.
– Теперь давай тебе одежду купим, – сказала она, быстро перекидывая монеты из одной руки в другую. – И револьвер тебе нужен. Не может здесь стрелок или объездчик без него ходить, странно это. Вот держи, половина здесь с лошадей.
– Ты мне за одну лошадь давай, – сказал я. – Тебе нужней – не я здесь в убытке.
– Все равно, – отмахнулась она. – Все равно мы дальше вместе. А тебе еще понадобятся – на жительство устроиться и все такое.
– Хорошо, – кивнул я, ссыпая увесистую кучку золота и серебра в кошель. – А эти семьдесят пять рублей – это много или мало?
– Не знаю… – чуть озадачилась она. – А как объяснить?
– Ну… – Тут я и сам задумался. – Вот это ружье сколько стоит?
Я показал на висящий уже на спине «винчестер».
– Пятьдесят. Примерно. Оно дорогое, есть и дешевле, – ответила она. – Револьвер хороший – половину от этого. Кони хорошие были, кстати, им цена красная по сто рублей или даже больше, нажился на нас барыжник.
– А одежда почем?
– Если к лучшему портному не пойдешь, а в лавке купишь… на три рубля оденешься прилично, в чем тебя из трактира не выгонят, и еще на три обуешься. – Тут она спохватилась и даже остановилась на секунду. – Да, про обувку – сандалеты купи травяные. В сапогах на палубу нельзя: шкипер тебя за борт скинет с кнехтом на шее, а без них под солнцем ноги сгорят с непривычки.
Тем временем мы подошли к дверям магазинчика с витринами из не слишком качественного стекла, над которым висела вывеска: «Оденем и Обуем». Я толкнул дверь и вошел внутрь под звяканье колокольчика – и сразу оказался почти в полной темноте, как мне показалось, – таким ярким было солнце на улице.
– Добро пожаловать, – послышался чей-то голос.
– И вам здравствовать, – ответили мы хором, причем я ответил, обернувшись на звук.
Проморгавшись в полумраке, обнаружил себя в небольшом помещении с длинным прилавком, на котором штабелями лежали отрезы ткани, все больше полотняной. В углу, на вешалках, висела готовая одежда, хоть богатством выбора и не поражала. В другом углу на полках была обувь, самая разнообразная. За прилавком стоял человек в белой рубашке и «разгрузке продавца» – жилете с множеством карманов, из которых торчали ножницы, складной метр и еще куча всего незнакомого мне предназначения.
– Тут лавка хорошая, – шепнула мне Вера. – Ее отец всегда хвалил.
Ну раз хвалил, то и мне грех привередничать. Тем более что с выбором тут вообще все просто, а по какому принципу выбирать, я уже успел присмотреться – тут носили все и со всем, лишь бы удобно было.
– А что вообще иметь надо? – спросил я.
– А ты от обуви думай, – так же шепотом ответила она, пока я задумчиво перебирал ботинки на полке. – Тебе на шхуну сандалии, ботинки на каждый день и сапоги неплохо – верхом придется ездить.
– Понял, – кивнул я.
Действительно, понятней некуда. Сандалии, сплетенные из какого-то разрезанного в лапшу тростника, с кожаными ремешками, захватывающими и пятку, я выбрал себе сразу, причем они мне даже понравились: где-нибудь в пляжных магазинах у нас такие бы «на ура» продавались. Нашел и сапоги – не слишком высокие, с мягким голенищем и нетолстой подошвой, с дополнительным слоем кожи на пятке, явно под шпоры. Только вот кожа меня удивила – серая, шершавая и какой-то причудливой зернистой фактуры.
– Это что за кожа? – спросил я, по-прежнему шепотом.
– Акула, не видишь, что ли? – удивилась Вера. – Сносу не будет. Их тут всего одна мастерская шьет, сапоги такие. На Большом Скате их больше, но… сам понимаешь.
– Понял, – шепнул я в ответ.
Не то чтобы они суперудобными были, но те же военные кирзачи, какие я в свое время впервые натянул, были куда хуже. А к сапогам я вообще с уважением, и с куда большим: если в дальние походы ходить, тогда с ними никакие берцы не сравнятся. А тут еще и змей полно, сапог с высоким голенищем – предмет первой необходимости.
А вообще, как я понимаю, в таких лавках отовариваются те, кто спешит очень. Для остальных же есть портновские и обувные мастерские, где по мерке сошьют. Я спросил об этом Веру, и она подтвердила мою догадку.
Ботинок на мой размер не нашлось, отчего я не слишком и горевал, зато обнаружились приличные бриджи для верховой езды, как нельзя более напоминавшие кроем и фасоном солдатские галифе старого образца, разве что слегка ушитые, не такие широкие. С такими же двухслойными коленями, причем второй слой точно так же сходился вверх уголком, только к коленям добавился и второй слой ткани на заду, под седло. Не великой элегантности порты, но в таких здесь половина мужского населения ходила, да и некоторая часть женского, как я успел заметить. И держались у всех они на помочах, которые натягивали на плечи поверх рубашек. А на помочи крепились всякие небольшие подсумки, только не под патроны, а для житейской мелочи. А что, удобно.
К радости моей, предусмотрительный лавочник торговал даже портянками из мягкого полотна в длинных рулонах, которые отрывал прямо у тебя на глазах, ловко отмеривая метром. Я уже не раз подумал о том, что с такими сапогами носки как бы и не очень будут. И не ошибся. Носок с сапогом портянке не конкурент, если мотать умеешь.
Гардероб дополнила пара рубах, куртка из грубой парусины, по форме повторяющая классическую зюйдвестку, распространенный здесь жилет с кучей карманов и две пары шортов с запа́хом в поясе и длиной ниже колена, какие мне показались незаменимыми для палубной жизни, а Вера мою догадку подтвердила. Для моряков такие и шьют – самая удобная одежда в море.
Затраты меня не поразили – лавочник взял за все восемь рублей сорок копеек, так что мои запасы оказались почти нетронутыми, а я заодно у него и переоделся. Следующий визит нанесли к галантерейщику, где я купил добротный походный несессер из толстой кожи, который тут же заполнил всяким – от зубной щетки до зубного же порошка – и прочими остро необходимыми предметами, без которых никуда. А потом мы вдвоем пошли к оружейнику, причем аж на противоположный конец площади, потому как Вера сказала, что все остальные лавки по сравнению с той не заслуживают внимания.
Лавка, к которой мы подошли, называлась «Револьверный мастер Петр и его мастерские».
– Петр с мастерскими своими в Кузнецке, но здесь настоящий его товар, – пояснила Вера. – Про это все говорят. Торгует не только своим, и от других мастерских берет товар, но только самый лучший.
Если в «Оденем и Обуем» пахло нафталином и пылью, то у оружейника стоял знакомый запах оружейного же масла. Хозяин сидел в углу, под горящей керосинкой, и возился с каким-то небольшим револьвером с вынутым барабаном. Услышав звон колокольчика над дверью, он вытащил лупу из глаза, отложил инструмент и встал из-за верстака.
– Чем могу? – спросил он, подходя к прилавку и опираясь на него ладонями.
Это был крепкий дедок годам уже к семидесяти, загорелый, лысый, со шкиперской бородой и крепкими ладонями, темными от впитавшегося масла, и, когда он заговорил, я обратил внимание на сверкнувшие во рту золотые зубы.
Я огляделся. Выбор в лавке был. На деревянных панелях прямо за спиной хозяина, на бронзовых, обтянутых кожей крючьях, чтобы не царапать товар, лежали винтовки, карабины и ружья числом не меньше сорока. Длинные винтовки, короткие карабины, винтовки с рычагом и помповые, такие же дробовики, охотничьи двустволки, вертикалки и горизонталки. Весь набор, в общем. Увидел я, кстати, точно такой же «винчестер», как тот, что у меня на плече висел, и возле него мелком было написано «45». Он здесь самым дорогим был, другие рычажные карабины от него отставали, равно как и «болты». С «болтами» понятно – конструкция у них проще, даже револьвер в производстве дороже обходится. За два червонца тут, как я вижу, можно было вполне приличную винтовку купить. Купить? Нет, обойдусь пока, дальше видно будет.
Чем ближе мы подъезжали к центру городка, тем плотнее становилась застройка и тем быстрее пропадало «ощущение Дикого Запада». В вестернах все города фронтира выглядели как времянки, на скорую руку построенные из досок и не пойми чего, здесь же бросалось в глаза то, что город построен давно. И крепко. На стены домов шел красный кирпич, добротный и качественный, и сразу было видно, что большинство домов построено как бы даже не лет сто назад – подобное можно увидеть в старых кварталах германских городов. Стены достаточно обветрились и потемнели от времени, чтобы можно было понять: сложены они давно и на века.
Особо поражала своей добротностью церковь – покрытая штукатуркой и побеленная, в отличие от других строений, с конической крышей, с возвышавшимся на ней простым крестом с одной перекладиной и не дававшая возможности отнести ее к какой-то конкретной конфессии. Просто, скромно, основательно. Размером она была такова, что, казалось, в ней весь город вместе с пригородами уместиться сможет. К тому же с боков она прирастала изрядным подворьем из нескольких белых же домов непонятного мне назначения.
Улицы же были достаточно широкими – двум телегам разъехаться и еще людям пройти. И мостовая была неплоха, и тротуары имелись. Было людно и даже шумно. Хватало и телег, и легких повозок, и, похоже, популярных здесь двуколок, а еще было, к удивлению моему, много велосипедов. Вполне нормальных с виду велосипедов вроде старого советского «Минска», у которого тормоз включался педалями. Я даже подумал, что для меня, никакого кавалериста, такой транспорт был бы самым лучшим.
– Давно город построен? – спросил я Веру.
– Века два с половиной назад, – ответила она, не задумавшись ни на секунду. – Как отсюда лес возить начали и с неграми торговлю повели. А после того как к северо-востоку серебро нашли, так он совсем укрепился.
– Не нападают на него?
– Поначалу пытались, – кивнула она. – Тем более что турки оттеснить христиан от серебра всегда хотели, вот племена нападать и подговаривали. Но поначалу отбивались, а теперь город совсем крепким стал, просто так нападать боятся. Бывает вот… как у нас.
Тут она вздохнула и вновь помрачнела, а я мысленно обругал себя за тупость – не мог сообразить, на что разговор выведет? Три дня, как она отца потеряла, а я тут любопытство тешу. Болван, как есть болван. Пень с глазами.
Как я уже сказал, на улицах было людно, и было заметно, что в основном все спешат куда-то по делу, праздношатающихся не видно. Все мужчины носили шляпы, у многих на ремнях висели кобуры с револьверами. Одежда у всех простая, в простые же цвета крашенная. Ткань – все больше крепкое полотно и холстина, та, что сразу не порвешь. А вот женщины удивили – если по антуражу я ожидал от них длинных юбок и шляпок, зонтиков и шпилек, как все в тех же вестернах, то не ошибся только со шляпками. В остальном же… нельзя сказать, что носили они мини, но длина подолов преобладала умеренно скромная и практичная, чуть ниже колена, а у кого и выше, а у многих еще и с запа́хом – для удобства, наверное. В общем, не выглядело так, что кто-то здесь специально заморачивается общественной моралью, – все больше практичностью и удобством. Были и просто брюки, похожие на джинсы, вернувшиеся в свою естественную форму – рабочей одежды.
Прически у женщин тоже были не из девятнадцатого века. Были косы, по одной и по две, висячие и свернутые в узлы, были и просто привычные нам «каре», без всяких хитростей, а были и «конские хвосты», причем носились они все больше с забавными плетеными шляпками, скорее напоминающими жокейские шлемы. Хотя женщины есть женщины, стиль и даже мода во всем этом прослеживались – и в одежде, и в прическах, и в обуви, да и украшениями они не пренебрегали. Но так все, очень умеренно, не оголтевая.
Мой мозг попытался переварить новый объем полученной информации – и не переварил, а мысль окончательно забрела в логический тупик, где и застряла: ничего подобного в истории, о которой я всегда любил книжечки почитать, я так и не нашел. Не было в ней аналогий – и все тут, если в комплексе смотреть. Отдельные кусочки головоломки запросто укладывались в мои представления о той или иной эпохе, но зато в такой компоновке они никак не подгонялись друг к другу. А здесь совмещалось несовместимое. И вроде так нормально совмещалось, гармонично, никого не удивляя и не шокируя.
На первых этажах домов из красного кирпича хватало лавок, парикмахерских, каких-то трактиров, названия которых понятны были без всякого перевода, поскольку писаны были по-русски. Подчас поражали местными особенностями языка, но так, по мелочам все больше. Отметил я и то, что твердых знаков с «ятями» в написании не имелось – стандартный русский алфавит, тот самый, что после советской реформы возник.
Один раз глаза мои споткнулись о небольшую бронзовую табличку, висящую на стене добротного кирпичного дома в два этажа, на которой было написано «Ambassador». Перевод не требовался, а вот расшифровка…
– Это что? – спросил я.
– От франков посланник здесь живет и принимает, – ответила Вера. – И язык франкский. Не учил?
– Франкский? – озадачился я. – Франкского не учил.
Интересно, что у них под франкским здесь понимается? Французский? А откуда в нем тогда «негро» и «бланко» из испанского?
– А я учила немного, – гордо ответила она. – Поговорить смогу.
– А… франков этих здесь много? – спросил я.
– Нет, мало, – покачала она отрицательно головой. – Я их раза два вживую и видела. А вот те, кто на западных островах живет, так торгуют с ними все время. Но это далеко отсюда.
– Ага… – кивнул я, подтвердив, что хоть что-то понял.
На улицах стало теснее, и мы спешились, оставив коней в поводу. Сначала двигались в сторону порта, направление к которому легко угадывалось по наклону улицы и время от времени показывающимся из-за домов мачтам, но неожиданно Вера остановилась и сказала:
– На базар пошли.
– Пошли, – согласился я сразу. – А что так спешно?
– Лошадями торговать нам не с руки, мы их барыжнику продадим, пусть и с потерей, – объяснила она. – А там все лавки есть, какие надо, и ты со мной к «Чайке» придешь уже переодетым. А время терять не хочу, а то не дождутся нас. А потом нам обязательно к полковнику надо: обоз ведь в городе нанимали – надо сказать, куда люди пропали.
– Барышнику? – переспросил я, подразумевая слово «барыш» в качестве однокоренного и вспомнив этот термин из классической русской литературы.
– Ну да, барыжнику, который барыжит, – подтвердила Вера, явно вложив в основу слова «барыгу», что меня тоже удивило – к старым словам оно никак относиться не могло.
Ну к барыжнику так к барыжнику, мне-то что? Суть от этого не меняется, а в том, что из купеческой одежды мне вылезти надо, тут мы оба согласны. Не годится в ней на глаза попадаться тем, кто покойного знал. Достаточно его винтовки. Но тут уже объяснить проще – как мне «мозги помяли», так и оружие исчезло, вот и отдала мне наследница то, что отцу принадлежало. Ее право. А мне винтовка понравилась, если к слову. Бьет как кувалдой, механизм ухоженный, да и работа тщательная – настоящий мастер делал. Хотя насчет работы тоже вопросы имеются – очень уж качество обработки деталей высокое, для оружия века девятнадцатого нетипичное. Да и сталь, похоже, качества серьезного.
– Сюда, – сказала девочка, сворачивая в какой-то переулок.
Я пошел следом за ней, и через минуту мы выбрались на просторную квадратную площадь, замкнутую кирпичными стенами прижавшихся друг к другу домов, где все первые этажи были заняты всевозможными лавками и магазинами, а середина забита навесами и лотками. Обычный базар, короче. Привлекла мое внимание большая толпа людей. Они окружали какой-то невысокий постамент и слушали что-то громко выкрикивавшего человека, читавшего с листа.
– Что это? – спросил я, приглядываясь.
– Церковная казнь, – ответила Вера, явно сама заинтересовавшись. – Пошли посмотрим? Пока не закончат, все равно торговли не будет: все здесь собрались.
– Ну… пошли, – кивнул я, мысленно записывая еще одну строчку в список своих наблюдений: «публичные казни».
Однако именно казнью то, что мы увидели, не оказалось. На высоком помосте стояли четыре позорных столба самого средневекового вида, два из которых пустовали, а в двух были зажаты казнимые – толстый красномордый мужик с рыжей бородой веником и подходящая ему по комплекции тетка, разве что помоложе, лет тридцати. Они были заметно похожи друг на друга, из чего я заключил, что это брат и сестра. На каждом столбе висела табличка с крупной надписью: «Скупщик краденого и награбленного».
Рядом с преступниками стояли несколько человек, из которых наибольшее внимание привлек некто с короткой седой бородой, одетый в белый френч под горло и с аккуратной соломенной шляпой на голове, сжимавший в руках небольшую книгу в темном переплете, с оттиснутым на нем крестом. На груди у него, на скромном кожаном шнурке, висел простой крест из белого металла, отполированный до зеркального блеска. Этот человек и заканчивал речь, говоря вроде бы и негромко, но так, что его слышали во всех концах площади:
– «…и лишаются христианского звания, после чего следует полагать их нечестивыми неграми. На этом Божья Церковь слагает с себя заботу о них, и они будут отлучены и переданы светской власти славного города Новая Фактория, которая и решит дальнейшую их судьбу!»
Вот как… Жаль, начало прослушал. И что под этим подразумевается?
Однако долго размышлять мне не пришлось. Священник, насколько я понял, это был именно он, поднес к лицу сначала мужика, а потом тетки свою книгу, раскрыл ее и резко захлопнул, после чего осенил себя крестным знамением. Причем на необычный манер – всей пятерней, как католик, но по-православному – справа налево.
Затем он отступил назад, а вперед вышли два мрачного вида мужика с револьверами на поясе и какими-то бляхами, свисающими на грудь на ремешках. Один из них, цыганисто-черный и смуглый, с бородой от глаз и с мускулистыми волосатыми руками, выглядывающими из закатанных рукавов серой рубашки из некрашеного холста, шагнул вперед. Следом за ним нес в руках небольшой деревянный сундучок еще один мужик, лет пятидесяти, худой, с хитрыми глазами в сетке морщин и с козлиной бородкой. «Цыган» раскрыл сундучок, вытащил оттуда нечто, напоминающее печать, и взялся энергично чем-то смазывать торчащие острия коротких иголок.
– Это что? – спросил я.
– Он отберет у них лик Божий, – туманно ответила мне Вера.
Но долго размышлять над ее словами не пришлось. Тянуть там не стали, и мое любопытство развеялось уже через минуту. «Цыган» шагнул вперед и с силой прижал «печать» тетке к правой щеке, отчего та заголосила так, что птицы, сидевшие на коньках крыш, сорвались со своих мест и в испуге рванули в небо. В толпе кто-то засвистел, в паре мест захлопали. Сочувствия никто не проявлял.
Когда «печать» отдернули, на щеке у казнимой остался четко видимый отпечаток буквы «Н», пусть и посреди большой чернильной кляксы, перемешанной с кровью. Затем процедура повторилась, только добавила «Е» на лбу и исторгла из преступницы очередной крик. Затем ей нанесли на лоб «Г» и «Р» на вторую щеку, после чего палачи вроде утратили к ней интерес и перешли к рыжебородому толстяку.
– А потом что будет? – спросил я.
– Мужика на уголь отправят, – шепотом ответила Вера. – Здесь если кто грабленое скупает, то наверняка у негров, что обозы грабят, а такого не прощают. А эту… продадут, наверное, – турки купят. Они теперь не люди будут, негры. Но отправят их отсюда как можно дальше.
Ну да и хрен с ними. Небось то, что с Вериного отца обоза взяли, тоже такие козлы скупали. К ногтю их, ни разу не жалко.
Мужик тоже оказался крикливым и выл даже громче сестры, когда палач четырежды прижимал к его морде клейма с иголками. Затем к палачам присоединились еще двое, напоминавшие тех объездчиков, что мы встретили возле города, и какой-то мужичок в кожаном переднике, похожий на слесаря, с инструментальным ящиком. Преступников сноровисто освободили от колодок и тут же, прямо на помосте, под взглядами толпы, надели на них примитивные железные кандалы, которые «слесарь» ловко заклепал, пользуясь молотком и маленькой наковальней. Затем их повели, бряцающих цепями и рыдающих, в сторону форта.
– Ну все, пошли к барыжнику, – сказала Вера, потянув меня за рукав.
Судя по всему, мысли у нее при виде казни были похожи на мои, потому что в голосе явственно слышалось удовлетворение. Пусть и не эти скупили добычу с ее разбитого обоза, но такие же. А вообще неплохо было бы узнать, кому достанется груз с ее обоза. И тоже сюда, на помост, на местную версию мейкапа.
Толпа начала разбредаться по сторонам, торговцы возвращались в лавки и к своим лоткам. От одного из таких тянуло жарящимися в масле пончиками, и так аппетитно, что я чуть слюной не захлебнулся. Девочка тоже почувствовала нечто сходное, потому что обернулась ко мне и сказала:
– Потом поедим нормального? На шхуне ведь не накормят – кок с нами ушел, а двое, что остались, себе готовить не будут, в городе поедят.
– Не вопрос! – поддержал я идею с воодушевлением. – Давай только по главным делам закончим, чтобы нам на проблемы не нарваться, и поедим.
Лошадьми торговали в дальнем углу рынка, у небольшого загончика, в котором мирно стояли у яслей с сеном несколько разнотипных коняшек – как верховых, так и тягловых, как даже я сумел понять. А отдельно от них пристроилась пара мулов. Пахло мочой, навозом, но это не удивляло – этими субстанциями весь город попахивал ввиду изобилия гужевого транспорта, а здесь это лишь сильнее чувствовалось.
Под навесом в тенечке, с бутылкой чего-то, напоминающего пиво, в руке, сидел коренастый здоровяк с русой бородой с проседью, в широкой шляпе, напоминающей украинский брыль, какими художники любили снабжать чумаков на картинах. Правда, вместо рубахи-вышиванки на нем был темно-синий жилет вроде разгрузочного, из крашеной парусины, а на поясе висела нагайка и револьвер с рукояткой из светлого дерева.
– День вам добрый, – поприветствовала его Вера.
– И тебе добрый, девушка, – кивнул барыжник, приподняв шляпу и слегка поклонившись. – С чем пожаловала?
– Коняшек вот продать, – ответила девочка, похлопав по блестящей мускулистой шее своего гнедого.
– Продать, говоришь? – хмыкнул бородач. – Не на продажу выставить?
– Некогда выставлять, – покачала она головой. – Со шхуной мы, с Большого Ската. Куда их нам?
– Коняшки-то… – задумчиво поскреб в бороде барыга, – …коняшки негрские, так? Откуда у вас?
– С бою взяли, – ответил я, решив больше не изображать из себя немое изваяние. – Они обоз у нас побили, а мы с них коней взяли.
– Вот как? – остро глянул на меня из-под брыля барыга.
Затем его взгляд быстро проскакал по мне, задержавшись на неприлично короткой бороде, затем с лица на оружие, потом на руки, но больше он ничего не сказал. Затем он вновь повернулся к лошадям и взялся за осмотр. Смотрел быстро, ловко, не церемонясь. Я-то до сих пор их немного побаивался – барыга же бестрепетно лез пальцами им в зубы, задирал копыта, нажимал пальцами куда-то в подбрюшье, отчего лошади дергались и фыркали, и делал еще великое множество непонятных мне манипуляций. И лишь минут через пятнадцать опять обернулся к нам, вспотевший и покрасневший, снял шляпу, утер лысину платком, более похожим размерами на наволочку, вытащив его из кармана, и сказал:
– Если сразу, то по пять червонцев дам за каждую. Если не всех продавать будете, то цену за голову отдельно дам. Или могу на продажу поставить и тогда пятую часть возьму с цены. Выбирайте.
У меня появилось стойкое ощущение, что торговаться надо, но, поскольку я понятия не имел, какие тут на лошадей цены, эта мысль так и осталась мыслью. Вера же спросила:
– Сейчас платишь? Не скажешь потом, что денег нет, а сам занимать побежишь?
– Тут не сомневайтесь, барышня, – решительно заявил барыга и приподнял на ремне увесистую сумку из толстой кожи, висевшую у него на боку.
Он тряхнул ее, и в сумке сочно звякнуло. А барыга добавил:
– Как по рукам ударим, так и рассчитаюсь сполна, без обмана. А полковник про бой ваш знает уже?
Как я понял, последний вопрос был с ловушкой, но Вера ответила, не смущаясь:
– Должны были доложить уже. Мы о том объездчикам сообщили. Да и сами к нему зайдем, проверим.
– Кому сообщили-то, если не секрет? – чуть прищурившись, спросил барыга.
– Такой, невысокий, с бородой до пуза, в черной шляпе. По дороге на Торг в объезде, – ответила Вера спокойно.
– Знаю, – кивнул барыга, – Лука это. Хорошо, что сказали.
Видать, какую-то проверку мы тем самым прошли, потому что без долгих разговоров они с Верой ударили по рукам, а затем он полез в свою переносную кассу, из которой отсчитал девочке десять золотых червонцев и пригоршню серебряных монет, в рубль и два рубля достоинством, и даже досыпал каких-то крупных медяков. Затем мы подняли с земли наши ранцы, вновь взвалив ношу себе на плечи, а я еще подхватил трофейную длинную однозарядку, про которую Вера сказала, что пригодится, мол, вскоре.
– Теперь давай тебе одежду купим, – сказала она, быстро перекидывая монеты из одной руки в другую. – И револьвер тебе нужен. Не может здесь стрелок или объездчик без него ходить, странно это. Вот держи, половина здесь с лошадей.
– Ты мне за одну лошадь давай, – сказал я. – Тебе нужней – не я здесь в убытке.
– Все равно, – отмахнулась она. – Все равно мы дальше вместе. А тебе еще понадобятся – на жительство устроиться и все такое.
– Хорошо, – кивнул я, ссыпая увесистую кучку золота и серебра в кошель. – А эти семьдесят пять рублей – это много или мало?
– Не знаю… – чуть озадачилась она. – А как объяснить?
– Ну… – Тут я и сам задумался. – Вот это ружье сколько стоит?
Я показал на висящий уже на спине «винчестер».
– Пятьдесят. Примерно. Оно дорогое, есть и дешевле, – ответила она. – Револьвер хороший – половину от этого. Кони хорошие были, кстати, им цена красная по сто рублей или даже больше, нажился на нас барыжник.
– А одежда почем?
– Если к лучшему портному не пойдешь, а в лавке купишь… на три рубля оденешься прилично, в чем тебя из трактира не выгонят, и еще на три обуешься. – Тут она спохватилась и даже остановилась на секунду. – Да, про обувку – сандалеты купи травяные. В сапогах на палубу нельзя: шкипер тебя за борт скинет с кнехтом на шее, а без них под солнцем ноги сгорят с непривычки.
Тем временем мы подошли к дверям магазинчика с витринами из не слишком качественного стекла, над которым висела вывеска: «Оденем и Обуем». Я толкнул дверь и вошел внутрь под звяканье колокольчика – и сразу оказался почти в полной темноте, как мне показалось, – таким ярким было солнце на улице.
– Добро пожаловать, – послышался чей-то голос.
– И вам здравствовать, – ответили мы хором, причем я ответил, обернувшись на звук.
Проморгавшись в полумраке, обнаружил себя в небольшом помещении с длинным прилавком, на котором штабелями лежали отрезы ткани, все больше полотняной. В углу, на вешалках, висела готовая одежда, хоть богатством выбора и не поражала. В другом углу на полках была обувь, самая разнообразная. За прилавком стоял человек в белой рубашке и «разгрузке продавца» – жилете с множеством карманов, из которых торчали ножницы, складной метр и еще куча всего незнакомого мне предназначения.
– Тут лавка хорошая, – шепнула мне Вера. – Ее отец всегда хвалил.
Ну раз хвалил, то и мне грех привередничать. Тем более что с выбором тут вообще все просто, а по какому принципу выбирать, я уже успел присмотреться – тут носили все и со всем, лишь бы удобно было.
– А что вообще иметь надо? – спросил я.
– А ты от обуви думай, – так же шепотом ответила она, пока я задумчиво перебирал ботинки на полке. – Тебе на шхуну сандалии, ботинки на каждый день и сапоги неплохо – верхом придется ездить.
– Понял, – кивнул я.
Действительно, понятней некуда. Сандалии, сплетенные из какого-то разрезанного в лапшу тростника, с кожаными ремешками, захватывающими и пятку, я выбрал себе сразу, причем они мне даже понравились: где-нибудь в пляжных магазинах у нас такие бы «на ура» продавались. Нашел и сапоги – не слишком высокие, с мягким голенищем и нетолстой подошвой, с дополнительным слоем кожи на пятке, явно под шпоры. Только вот кожа меня удивила – серая, шершавая и какой-то причудливой зернистой фактуры.
– Это что за кожа? – спросил я, по-прежнему шепотом.
– Акула, не видишь, что ли? – удивилась Вера. – Сносу не будет. Их тут всего одна мастерская шьет, сапоги такие. На Большом Скате их больше, но… сам понимаешь.
– Понял, – шепнул я в ответ.
Не то чтобы они суперудобными были, но те же военные кирзачи, какие я в свое время впервые натянул, были куда хуже. А к сапогам я вообще с уважением, и с куда большим: если в дальние походы ходить, тогда с ними никакие берцы не сравнятся. А тут еще и змей полно, сапог с высоким голенищем – предмет первой необходимости.
А вообще, как я понимаю, в таких лавках отовариваются те, кто спешит очень. Для остальных же есть портновские и обувные мастерские, где по мерке сошьют. Я спросил об этом Веру, и она подтвердила мою догадку.
Ботинок на мой размер не нашлось, отчего я не слишком и горевал, зато обнаружились приличные бриджи для верховой езды, как нельзя более напоминавшие кроем и фасоном солдатские галифе старого образца, разве что слегка ушитые, не такие широкие. С такими же двухслойными коленями, причем второй слой точно так же сходился вверх уголком, только к коленям добавился и второй слой ткани на заду, под седло. Не великой элегантности порты, но в таких здесь половина мужского населения ходила, да и некоторая часть женского, как я успел заметить. И держались у всех они на помочах, которые натягивали на плечи поверх рубашек. А на помочи крепились всякие небольшие подсумки, только не под патроны, а для житейской мелочи. А что, удобно.
К радости моей, предусмотрительный лавочник торговал даже портянками из мягкого полотна в длинных рулонах, которые отрывал прямо у тебя на глазах, ловко отмеривая метром. Я уже не раз подумал о том, что с такими сапогами носки как бы и не очень будут. И не ошибся. Носок с сапогом портянке не конкурент, если мотать умеешь.
Гардероб дополнила пара рубах, куртка из грубой парусины, по форме повторяющая классическую зюйдвестку, распространенный здесь жилет с кучей карманов и две пары шортов с запа́хом в поясе и длиной ниже колена, какие мне показались незаменимыми для палубной жизни, а Вера мою догадку подтвердила. Для моряков такие и шьют – самая удобная одежда в море.
Затраты меня не поразили – лавочник взял за все восемь рублей сорок копеек, так что мои запасы оказались почти нетронутыми, а я заодно у него и переоделся. Следующий визит нанесли к галантерейщику, где я купил добротный походный несессер из толстой кожи, который тут же заполнил всяким – от зубной щетки до зубного же порошка – и прочими остро необходимыми предметами, без которых никуда. А потом мы вдвоем пошли к оружейнику, причем аж на противоположный конец площади, потому как Вера сказала, что все остальные лавки по сравнению с той не заслуживают внимания.
Лавка, к которой мы подошли, называлась «Револьверный мастер Петр и его мастерские».
– Петр с мастерскими своими в Кузнецке, но здесь настоящий его товар, – пояснила Вера. – Про это все говорят. Торгует не только своим, и от других мастерских берет товар, но только самый лучший.
Если в «Оденем и Обуем» пахло нафталином и пылью, то у оружейника стоял знакомый запах оружейного же масла. Хозяин сидел в углу, под горящей керосинкой, и возился с каким-то небольшим револьвером с вынутым барабаном. Услышав звон колокольчика над дверью, он вытащил лупу из глаза, отложил инструмент и встал из-за верстака.
– Чем могу? – спросил он, подходя к прилавку и опираясь на него ладонями.
Это был крепкий дедок годам уже к семидесяти, загорелый, лысый, со шкиперской бородой и крепкими ладонями, темными от впитавшегося масла, и, когда он заговорил, я обратил внимание на сверкнувшие во рту золотые зубы.
Я огляделся. Выбор в лавке был. На деревянных панелях прямо за спиной хозяина, на бронзовых, обтянутых кожей крючьях, чтобы не царапать товар, лежали винтовки, карабины и ружья числом не меньше сорока. Длинные винтовки, короткие карабины, винтовки с рычагом и помповые, такие же дробовики, охотничьи двустволки, вертикалки и горизонталки. Весь набор, в общем. Увидел я, кстати, точно такой же «винчестер», как тот, что у меня на плече висел, и возле него мелком было написано «45». Он здесь самым дорогим был, другие рычажные карабины от него отставали, равно как и «болты». С «болтами» понятно – конструкция у них проще, даже револьвер в производстве дороже обходится. За два червонца тут, как я вижу, можно было вполне приличную винтовку купить. Купить? Нет, обойдусь пока, дальше видно будет.