Страница:
Но наиболее ценимое мной, женщиной, достоинство Риты - это пленительная естественность, простота и непринужденность общения, которую она сохраняет, даже украсившись изумрудными, с маленькими бриллиантами серьгами и надев на холеные, нежные пальчики массу колец, в том числе и изумрудных с бриллиантами. Отодвиньте на минуту в сторону мой рассказ и подумайте, что поблескивает ярче - её зеленоватые глаза или изумруды с бриллиантами в ушках, чуть прикрытых золотисто-рыжими завитками? Нет, не догадались - ярче всего блещет её женственность, доброта, сердечность, доброжелательностъ и естественность поведения. Рита воспринимает меня именно такой, какой я являюсь на самом деле, вот отсюда радость и легкость общения с нею. Когда я устаю убеждать домашних, упорно желающих видеть во мне многогорбного, многожильного, выносливого, приставленного для обслуживания их высоких персон верблюда, в том, что я - человек, женщина, которой ничто человеческое не чуждо, то еду к Рите и недолгим праздником общения с ней восстанавливаю душевное равновесие, ибо разговаривать с ней не менее приятно, чем смотреть на её живое, умное лицо или следить за ловкими, грациозными движениями работающих с грозной бормашиной рук. Однажды я поймала себя на желании положить голову на её высокую соблазнительную грудь и доверчиво, как девчонка, поплакаться, но во-время спохватилась, вспомнив, что оплакивать в жилетки моих приятельниц мое непонятное, неразумное, недостойное поведение всегда было прерогативой мужа, я в этом занятии принципиально никогда с ним не соревновалась, бессловесно и безоговорочно отдавала ему пальму первенства. Воздух естественности, который окружает Риту, целебен и чудотворен, как кислородный коктейлъ, которым дышат больные в санаториях, вот почему я оживаю и оздоравливаюсь, повидав её и подышав этим воздухом.
Почему одному человеку естественность дается от рождения, а другой не может заполучить её даже ценой титанических усилий до конца жизни? Где и в чем разгадка секрета естественности поведения? Почему естественность так привлекательна, так притягательна в людях? Как стремятся люди увидеть своих любимых актеров не только на экране, но и в жизни, естественными, натуральными, правда, для этого совсем не обязательно штурмовать Дом кино на Васильевской улице в дни премьер и кинофестивалей, я рекомендую по субботам я воскресеньям устанавливать наблюдение на Тишинском рынке, там вы увидите, как вальяжно обнюхивает пучки укропа полный загадочного достоинства Григорий Менглет, как смачно хрустит соленым огурчиком Юрий Яковлев, как, спрятавшись под низко надвинутой кепкой, жует квашеную капусту Олег Янковский, как, не дойдя нескольких шагов до своего мерседеса и согнувшись с ловкостью акробата, чтобы не забрызгать соком светлую курточку цвета какао, давится спелой грушей Людмила Максакова, как задумчиво перебирает зелень простоволосая, поседевшая Маргарита Терехова, как, гибко изогнув под рукой молодого жгучечернявого любовника спину в норковой губе покупает отбивные до мертвенной белесости вытравившая свои волосы Ирина Мирошниченко. Однажды я застала знакомые ряды гудящими, как растревоженный пчелиный улей. Оказалось, что дня два назад здесь покупала помидоры Алла Пугачева, вернее, не покупала, а выбирала, потому что восхищенные, расплывавшиеся в улыбках продавцы предлагали ей даром самые отборные, самые красивые, и даже спустя несколько дней правда о посещении ею рынка все ещё передавалась из уст в уста, уже как легенда, все новыми и новым рассказчиками.
Нескончаемый, живучий, жгучий интерес естественность вызывает потому, что сохранение природной животворной естественности, желание и умение оставаться самим собой и не поддаваться условностям жизни и времени - это путь надежной охраны и сбережения своего "я", своей человеческой индивидуальности. Неразумные же люди воображают, что их легко ранимые внутренности прочно, как укрепленные бастионы, как баррикады, защищают изобретаемые ими зачастую нелепые и смешные комплексы поведения. Мне же кажется, что лучший способ сберечь свое "я" - без страха, оглядки и утайки обнажить, открыть его.
Пушкин опять же в "Евгении Онегине" сказал:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Но я снова позволю себе не согласиться с любимым поэтом, более того, я настойчиво мечтаю сбросить деспотические обычаи и поспорить и с веком, и с миром. Правда, это всего лишь новогодние мечты, пока у меня нет ни малейшего представления, как осуществить это мое желание, хотя мой любимый писатель Габриель Гарсиа Маркес указал мне кое-какое направление, создав в романе "Сто лет одиночества" образ Ремедиос Прекрасной. Этот потрясающий, гениальный образ затмил в моем сознании и вытеснил оттуда вереницу лучших женских образов русской классической литературы - Татьяны Лариной, Анны Карениной, Наташи Ростовой, Аксиньи Астаховой и Натальи Мелеховой.
Ремедиос Прекрасная, дожив до двадцати лет, так и не научилась ни читать, ни писать, ни обращаться с приборами за столом, она ела руками в зависимости от капризов своего аппетита и бродила по дому нагая - до такой степени её природе были противны все виды условностей. В своей удивительной тяге к упрощению, освобождаясь от моды в поисках удобства, Ремедиос Прекрасная сшила из грубого холста что-то вроде балахона, который через голову надевала прямо на голое тело и таким образом раз навсегда решила проблему, как быть одетой, и вместе с тем ощущать себя голой, она остриглась наголо, чтобы ей не докучали советами укоротить немного роскошные волосы, доходившие ей уже до икр. В то же время будто некая сверхъестественная проницательность позволяла ей видеть самую сущность вещей, отбрасывая все поверхностное, внешнее, и недаром полковник Аурелиано Буэндиа, её родственник, считал Ремедиос Прекрасную самым здравомыслящим созданием из всех, кого ему довелось видеть, в отличие от Фернанды, сожалевшей, что полоумные в роду Буэндиа живут долго. Однако это создание исключительной чистоты и невероятной красоты недолго задержалось на нашей земле - отправив её вместе с белыми простынями Фернанды на небо, Маркес намекнул нам, что её лучезарной простоте, правдивости и сверхестественной естественности не время и не место в нашем мире, наполненном злобой, непониманием и недоверием. Вспомните, с какой обезоруживающей прямотой и правдивостью Ремедиос могла объявить, что молодой офицер, сделавший ей предложение, - дурак, если говорит, что умирает из-за нее, поскольку она не заворот кишек, как чистосердечно могла ответить чужеземцу, разобравшему черепицу на крыше купальни и терзавшемуся вожделением при виде потрясающей наготы Ремедиос, что никогда не выйдет, замуж за простака, способного потерять целый час, лишь бы увидеть купающуюся женщину. Припомните, как не удалось Амаранте заставить Ремедиос разделить с ней изнурявшую её злобу, ибо Ремедиос Прекрасной были чужды всякие страсти, и особенно страсти, волновавшие других.
Образ Ремедиос Прекрасной - неисчерпаемая пища для размышлений. Я часто сожалею, что наш суровый климат мешает воспользоваться её гениальной находкой в отношении одежды. Если бы четверть века назад я вышла замуж не за легкомысленного студента консерватории, а за студента физфака или мехмата родного университета, то за долгие годы я заслужила бы его любовь, доверие, признательность и он специально для меня сконструировал бы прибор, который позволял бы в наших северных широтах сохранять под плотным узорчатым балахоном жаркий климат пустыни Кара-Кум, я, как Ремедиос, носила бы этот балахон прямо на голое тело и была бы совершенно счастлива избавиться от изнурительной беготни по магазинам в поисках так стесняющей тело одежды. Ещё я очень сожалею, что не могу, как Ремедиос, всегда правдиво и прямо сказать дураку, что он - дурак, лжецу, что он лжец, хаму, что он - хам, бездельнику, что он - бездельник, спекулянту, что он спекулянт, вору, что он - вор, а бездарю - чтобы не садился в творческие сани. Однако маленькие сдвиги в этом отношении у меня все же есть, может, не всегда получается, но я стараюсь быть правдивой и естественной. То обстоятельство, что муж уже неоднократно объявлял меня шизофреничкой, позволяет мне надеяться, что мое посильное подражание любимой героине любимого романа не остается безрезультатным.
Я никого не тащу насильно за собой на сложный, тернистый путь правдивости и естественности, в конце концов, жить можно по-разному, и совсем необязательно посмеяться шутке чарующим, как у Риты, смехом, можно и изрыгнуть на неё поток глупой брани.
Только я думаю, что если бы у моего мужа была такая светлая, здравомыслящая головка, как у моей! любимицы Ремедиос, то не случилось бы того, что случилось, когда я, весело смеясь, дала мужу простой дружеский совет, движимая таким прямолинейным, таким бесхитростным, таким естественным нежеланием слушать в пятидесятый раз, как замечательно в нашей стране летают самолеты.
31 декабря 1982 г. - 3 января 1983 г"
Севиль
Крылатова
ОТКРОВЕНИЯ МГНОВЕНИЙ
1996 год, сентябрь.
Моей дорогой внучке Машеньке
с любовью
Познай себя - познаешь мир.
Древнее изречение
Этот счастливый день - долгожданная награда Всевышнего - наступил 2 сентября 1996 года. Долго, почти год, пришлось ждать его - с того момента, когда после четырехлетнего перерыва на Покров, 14 октября 1995 года, я вернулась на нашу подмосковную дачу в Снегирях. На даче медленно тянулся нескончаемый, вялый, многолетний ремонт: большой трехэтажный дом казался нежилым, неопрятным, запущенным не только от повседневной ремонтной, но в основном от застарелой грязи и пыли в комнатах, на кухне, в ванной, в санузлах; расположенный на южном склоне оврага обширный, в основном занятый запущенным лесом участок, на открытых местах искромсанный колесами грузовиков и бульдозеров, изгаженный свалками из всякого рода строительного и бытового мусора, изрытый ямами, изуродованный черными плешинами от костров, горами золы, песка, шлака, щебенки, кучами гниющей травы, кладками дров - он являл собой плачевное, печальное зрелище последствий деятельности человека - неразумной, небрежной, без царя в голове и без любви и уважения к природе.
Приезжая на выходные, за осень и зиму я постепенно навела чистоту и порядок в доме, а с середины апреля принялась за работу на участке. Радостно было видеть, как благодарно отзывалась природа на заботу о ней обрезанный, прореженный, прочищенный от сухих я искривленных веток густо зазеленел молодыми стройными побегами старый боярышник, посаженный живой колючей изгородью вдоль забора, расцветший огромный куст рододендрона так пышно усыпался маленькими сиреневыми цветочками, что казался сплошным сиреневым шаром, к нему, как к магниту, постоянно притягивались мои восхищенные взгляды, но самым удивительным образом проявил свою благодарность за тщательную двухдневную работу с ним высоко разросшийся многолетний куст жасмина. Несколько кустов жасмина растут за домом, под окнами нашей спальни, и иногда, чтобы полюбоваться их белоснежным, благоухающим цветением, я поднималась по лестнице и садилась на принесенный с собой стул как раз напротив самого высокого и большого куста жасмина. В тот день погода была тихой, безветренной, как вдруг легкий ветерок прошелестел по кронам сосен, добрался до жасмина, и внезапно роскошно цветущий высокий куст единым порывом, сплотившись всеми своими белоснежными ветками низко наклонился прямо ко мне. Этот чудесный поклон был таким необыкновенным, что его невозможно забыть, он поддержал и укрепил мою решимость и дальше очищать и облагораживать участок, не жалея труда, времени и сил.
К счастью, постоянно работавший у нас на ремонте молодой парень, замечательный мастер на все руки, объявился после перерыва и оказался толковым помощником при очистке участка и его дальнейшей облагораживающей планировке. Через три месяца нашей ежедневной многочасовой работы участок преобразился, похорошел. "У вас на участке стало красиво, как в парке", сказала мне наша соседка по даче. Действительно - могучие сосны, высокие вечнозеленые туи, пышные кусты рододендронов, чистые зеленые поляны, удобные деревянные скамейки, сделанные нашим мастером на все руки, - всё это напоминало о лесопарковых зонах, только цветников пока ещё не было.
Тот, кто умеет самозабвенно трудиться ради красоты и гармонии, поймет, почему таким счастливым для меня оказался день второго сентября 1996 года. Проснувшись в шестом часу, послушав, как горластые деревенские петухи приветствуют утро, я вдруг почувствовала, что наконец-то наступил счастливый день, когда уже не зовет на помощь истерзанная небрежным обращением земля и природа, и мне не надо влезать в грубые рабочие штаны, надевать рабочую куртку или рубашку, не надо брать в руки пилу, секатор, лопату, ведра или грабли, не надо работать до изнеможения, а можно расположиться с утра пораньше за широким столом в кабинете мужа и начать писать этот рассказ.
Черты характера человек не выбирает - судьба определяет их до его рождения, поэтому моя врожденная одержимость красотой и гармонией вокруг себя является не помощницей, а серьезной помехой моей литературной работе. Не дни, не недели или месяцы, а иногда годы приходится дожидаться счастливых дней, которые можно отдать творческому литературному труду. Если бы подобная наследственная одержимость коснулась моих литературных занятий, то возможно, что не обращая внимания на любой беспорядок вокруг себя, я давно бы завершила все начатые мною работы и даже опубликовала бы сборник своих рассказов.
Всё, что я ни напишу, я называю рассказами, хотя мне кажется, что я являюсь пока что домашним родоначальником неведомой и непонятной разновидности жанра автобиографической прозы в литературе. Мои рассказы это бесхитростные попытки доступным мне литературным языком доверительно поведать будущему читателю о случаях и событиях только из моей собственной жизни, абсолютно ничего к ним не придумывая, - только правда, правда и ничего, кроме правды.
Поскольку мои так называемые рассказы читают две-три моих приятельницы (муж и дети их игнорируют), то возникает хороший вопрос: кому это надо? кому нужна эта одомашненная, камерная правда чьей-то скоротечной незначительной жизни, если она неинтересна даже моим детям?
Моя мама писала дневники, рассказы, сценарии, повести, и мне кажется, что в то время, когда она была жива, я была так же невнимательна к её литературной работе, как сейчас мои дети невнимательны к моей. Однажды я, даже не прочитав, упрятала на дальнюю полку шкафа в прихожей несколько доверенных мне ученических тетрадок со сценарием, написанным мамой по роману А. Виноградова "Осуждение Паганини". Стыдно вспомнить об этом теперь, когда с запоздалой любовью и душевным трепетом я перечитываю её воспоминания о детстве и юности моего старшего брата Алемдара и последнюю её работу "Время и люди" - воспоминания о днях её молодости.
Безмерна и глубока моя благодарность маме за то, что на склоне лет она успела записать свои воспоминания - шесть ученических тетрадей, исписанных неровным, корявым почерком старого, плохо видящегс человека, и теперь с этих страниц передо мной живым, немеркнущим, не тускнеющим от пелены прошедших лет встает образ моей молодой мамы - смелой, волевой, умной, образованной девушки, встретившей и полюбившей нашего отца.
Думаю, что даже самая тихая и неприметная жизнь не бывает прожита напрасно. Не окажется бесплодным и мой литературный труд, когда я отойду в мир иной, если мои дети и внуки найдут что-то содержательное или поучительное для себя во внутреннем мире моей личности и моей духовной жизни, переданной на страницах рассказов, таких простых, не требующих психологической зоркости, но сохраняющих подлинный, не искаженный временем и вымыслами духовный облик их матери.
Мгновенно пролетающая жизнь каждому человеку оставляет разного рода воспоминания. Мне давно хотелось рассказать о ярких зрительных впечатлениях, оставшихся в памяти души именно благодаря цепкой памяти глаз. Два моих первых рассказа с одинаковым названием "Улыбка" были пробными попытками описать запомнившиеся зрительные впечатления, мгновенно промелькнувшие во времени, дополнив их психологическим анализом. Мгновенность и зрительность объединяют и те мои разрозненные и разновременные впечатления, о которых пойдет речь дальше.
Когда мы в первый раз осматривали эту дачу в год её покупки, то больше всего меня поразили огромные окна - от пола до потолка - на холодной веранде, тогда же мы решили сделать из неё теплую комнату - нашу спальню. Спустя два года началась перестройка этой веранды по проекту архитектора, сохранявшему максимально возможный для будущей комнаты размер окон. В августе, когда закончился связанный с кладкой кирпичных стен этап работы, и я уже порядком пропылилась и устала от ремонта, проходившего под моим неусыпным контролем, муж отправил меня с дочерью отдохнуть в Феодосию, там киностудия им. Горького снимала фильм "В небе ночные "ведьмы"", к которому он, как композитор, писал музыку; по его просьбе администратор картины снял для нас на три недели комнату.
Сам город стерильно стерся из моей памяти, как будто я никогда в нем и не была, только тихий, райский уголок побережья с безмятежным прозрачным морем и чистейшим белым песочком пляжа, куда однажды нас пригласила режиссер картины посмотреть съемки одного из эпизодов фильма, да огромные розовые помидоры "бычье сердце" со стаканчиками свежайшей сметаны - вот и все мои бытовые воспоминания, Я очень люблю живопись, и мне часто приходилось переживать сильнейшее эмоциональное волнение, связанное с увиденными шедеврами, но то, что со мной случилось, когда мы отправились в Феодосийскую государственную картинную галерею им. И. Айвазовского и я, равнодушно обойдя все залы, вдруг замерла перед громадной картиной "Среди волн", не имело ничего общего с привычным для меня эмоциональным воздействием живописи. На картине движение волн было так выписано художником, что, казалось, открывалась бесконечно таинственная, неведомая жизнь темных глубин моря, и на мгновения мне показалось, что когда-то я родилась в этой пучине, в этих темных таинственных глубинах, в этом обволакивающем, клокочущем кипении, вздымающиеся бело-голубые хлопья пены и мириады брызг вынесли меня в жизнь и сейчас, сию минуту навсегда поглотят и унесут обратно, что я умру, растворившись там, среди этой бескрайней, бездонной, бушующей бездны волн. Айвазовский закончил эту картину за два года до смерти, возможно, что таким загадочным, мистическим образом мне передались его предсмертные ощущения, его понимание моря как единого таинственного бездонного организма - колыбели жизни и смерти, и мне посчастливилось на мгновения проникнуть в манящую, магнетическую суть его шедевра.
И ещё одно зрительное впечатление связано с пребыванием в этом стершемся из памяти городе. Мой брат Алемдар со своей дочерью приехал к нам погостить на два-три дня. В то лето он заканчивал работу над двадцать третьей симфонией "Аз Иисус" - последней симфонией из 6-ти частного цикла "Бысть" (по Апокалипсису). В те годы я, поглощенная своей семьей и хозяйственными делами, не вникала в подробности, касающиеся его творчества, и совсем не осознавала эпохального значения его величайших симфоний слишком привычным было то, что он вечно сочиняет и сочиняет - одаренный, отрешенный, одержимый музыкой. Перед приездом к нам Алемдар пробыл десять дней в Севастополе, где и купался, и продолжал работу над симфонией "Аз Иисус". Обычно сочинять музыку он уходил далеко, за десять километров от родного Симферополя, и где-то у подножия гор, в окрестностях деревни Чистенькая к нему, оставшемуся наедине с Богом, небом и землей, приходило, как он говорил, о т к р о в е н и е.
На городском пляже Феодосии мы вчетвером не могли разместиться, он был переполнен отдыхающими, я мы ездили на катере на другой пляж, где было посвободней. И вот на этом пляже однажды я увидела, как Алемдар вышел из воды и остановился у края прибоя, высоко подняв голову. Шумный пляж, купающиеся и загорающие люди - вдруг все вокруг него исчезло, он остался наедине с бескрайним простором неба и моря, с лицом, обращенным к солнцу. Его крупное загорелое тело, омытое морем, сверкало на солнце каплями стекающей воды, сошедшая с небес и услышанная им музыка могучими пронзительными токами наполнила и напрягла все мышцы, все клетки, все естество его тела, в такт музыке сжимались руки, двигалась голова, и большое сильное сверкающее тело казалось единым живым звучащим инструментом, играющим музыку моря, земли, неба - музыку жизни, посланную Богом. Я не могла слышать эту божественную музыку, но почувствовала её неземное, космическое происхождение, её проникающее в душу исполинское излучение, её колоссальную мощность и энергию. Мощный и могучий, как Иисус Христос на фреске Микельанджело "Страшный суд", одухотворенный сошедшей с небес музыкой, Алемдар так и сохранился в моей зрительной памяти, но только спустя два года, когда симфония "Аз Иисус" прозвучала в Колонном зале, мне стало понятно, какую прекрасную музыку Алемдар слышал в те запечатлевшиеся в моей зрительной памяти мгновения.
Ещё одно зрительно запомнившееся мгновение связано с исполнением симфонии "Аз Иисус". Когда 19 декабря 1982 года Большой симфонический оркестр Гостелерадио СССР под управлением В. И. Федосеева впервые исполнил "Аз Иисус" в Колонном зале Дома Союзов, трудно было предположить, что это замечательное исполнение окажется по сей день единственным в нашей стране. К счастью, 17 сентября 1995 г, в Берлине эту же симфонию с успехом исполнил Берлинский симфонический оркестр под управлением В. Д, Ашкенази, после исполнения симфония была записана для компакт-диска.
Утром 19 декабря 1982 г. мы с Алемдаром поехали в Колонный зал на генеральную ряпетицию, с которой я вернулась домой в недоумении, - я не смогла понять музыку, я не знала, о чем она, в этой музыке мне недоставало мощности и выразительности звучания (оказалось, как мне позже объяснил Алемдар, медная группа берегла себя для вечернего концерта и на репетиция играла вполсилы). Проигнорировав мои настойчивые просьбы лично отнести билеты на концерт Т. Н. Хренникову, принимавшему сердечное участие в судьбе Алемдара, Алемдар после репетиции отправил к нему с билетами музыковеда из Симферополя М. М. Гурджи, а сам пошел в церковь на ул. Неждановой, предпочтя в такой святой день обратиться за помощью не к земному, а к небесному покровителю (19 декабря - день Святого Николая-угодника, которого Алемдар почитает своим покровителем). Когда Алемдар вернулся, отдохнул и пообедал, я попросила его объяснить мне, о чем музыка симфонии, чтобы легче было её слушать и воспринимать вечером на концерте, В тот день у нас были гости из Перми - бывшая одноклассница мужа со своей приятельницей, они тоже собирались с нами вечером на концерт, мы расположились в кабинете мужа, Алемдар сел за рояль и для нас троих проиграл всю симфонию, сопровождая игру разъяснениями музыкальных эпизодов, как бы зрительно их расписывая. Он говорил о расстилающейся безлюдной равнине, где гулко разгуливает ветер и где раньше был великолепный город, о трехкратных волновых попытках восстановить разрушенный город, я помню грустный, щемящий вальс в каком-то кабачке, возникающий на рейде белоснежный корабль, сотворение города, сотворение красоты, смерть создавшего её художника, ослепительное торжество красоты. Вечером на концерте симфония так глубоко проникла ко мне в душу и так сильно потрясла меня именно благодаря разъяснениям Алемдара. Когда же прозвучало скорбное соло контрабаса, знаменующее предсмертные видения и смерть художника, и оркестр, торжественно и величаво утвердив сотворенную красоту, всей своей увеличенной тройным составом мощью, поддержанной могучим ревом добавленных к нему шести саксофонов, начал стремительный, триумфальный финал, то вместе с огненным пульсирующим вихрем музыки в космос понеслась и моя спрессованная, сжатая сильнейшим эмоциональным волнением душа.
Чтобы остановить несущийся в космос ревущий ослепительный звуковой смерч, Владимир Иванович Федосеев взмахнул в последний раз руками и замер, низко согнувшись над пюпитром, с нечеловеческим напряжением как бы обхватив, сдержав, сжав этот смерч руками, вобрав его в себя. Зал неистовствовал, бушевал аплодисментами, криками "браво", я же сидела в полнейшем оцепенении, не могла ни хлопать, ни встать, не могла отвести глаза от согнувшейся над пюпитром фигуры дирижера, удерживающей в себе отзвучавшую музыку и от колоссального напряжения не могущей разогнуться. Наконец, Владимир Иванович распрямился, повернулся лицом к залу, поклонился и аплодисментами вызвал Алемдара, но в моей зрительной памяти остались не его поклоны и улыбающееся, удовлетворенное лицо, а согнувшаяся над пюпитром фигура в мгновения высочайшего напряжения его человеческих сил в финале симфонии, в момент остановки грандиозного звукового взлета оркестра.
Расскажу о мгновениях, которые бережно, с нежностью и теплотой почти сорок лет хранятся в моей памяти. Мы поженились с мужем в январе 1957 года, будучи студентами четвертого курса, - муж учился на теоретико-композиторском факультете Московской государственной консерватории (вместе с Алемдаром), я - на юридическом факультете Московского государственного университета. После зимних студенческих каникул муж улетел в Таджикистан подзаработать денег оркестровкой музыкальных произведений таджикских композиторов, намеченных к исполнению на декаде Таджикской CCР в Москве, На время его отсутствия я покинула крошечную квартирку, которую он снимал, и вернулась в свою комнату в общежитии студентов юрфака в высотном здании МГУ на Ленинских горах. Однажды моя соседка по комнате пришла посидеть и поболтать вместе о подругой и приятелем - студентом второго курса физфака МГУ. Воспитанный, интеллигентный (его отец был главным режиссером одного из московских театров), раскованный в общении, образованный и начитанный, сначала он блистал перед нами своей эрудицией и знаниями, потом почему-то потерял к этому интерес и полностью перенес все свое внимание на меня, тихо и неприметно коротавшую вечер в мыслях и воспоминаниях о любимом и таком далеком сейчас муже.
Почему одному человеку естественность дается от рождения, а другой не может заполучить её даже ценой титанических усилий до конца жизни? Где и в чем разгадка секрета естественности поведения? Почему естественность так привлекательна, так притягательна в людях? Как стремятся люди увидеть своих любимых актеров не только на экране, но и в жизни, естественными, натуральными, правда, для этого совсем не обязательно штурмовать Дом кино на Васильевской улице в дни премьер и кинофестивалей, я рекомендую по субботам я воскресеньям устанавливать наблюдение на Тишинском рынке, там вы увидите, как вальяжно обнюхивает пучки укропа полный загадочного достоинства Григорий Менглет, как смачно хрустит соленым огурчиком Юрий Яковлев, как, спрятавшись под низко надвинутой кепкой, жует квашеную капусту Олег Янковский, как, не дойдя нескольких шагов до своего мерседеса и согнувшись с ловкостью акробата, чтобы не забрызгать соком светлую курточку цвета какао, давится спелой грушей Людмила Максакова, как задумчиво перебирает зелень простоволосая, поседевшая Маргарита Терехова, как, гибко изогнув под рукой молодого жгучечернявого любовника спину в норковой губе покупает отбивные до мертвенной белесости вытравившая свои волосы Ирина Мирошниченко. Однажды я застала знакомые ряды гудящими, как растревоженный пчелиный улей. Оказалось, что дня два назад здесь покупала помидоры Алла Пугачева, вернее, не покупала, а выбирала, потому что восхищенные, расплывавшиеся в улыбках продавцы предлагали ей даром самые отборные, самые красивые, и даже спустя несколько дней правда о посещении ею рынка все ещё передавалась из уст в уста, уже как легенда, все новыми и новым рассказчиками.
Нескончаемый, живучий, жгучий интерес естественность вызывает потому, что сохранение природной животворной естественности, желание и умение оставаться самим собой и не поддаваться условностям жизни и времени - это путь надежной охраны и сбережения своего "я", своей человеческой индивидуальности. Неразумные же люди воображают, что их легко ранимые внутренности прочно, как укрепленные бастионы, как баррикады, защищают изобретаемые ими зачастую нелепые и смешные комплексы поведения. Мне же кажется, что лучший способ сберечь свое "я" - без страха, оглядки и утайки обнажить, открыть его.
Пушкин опять же в "Евгении Онегине" сказал:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Но я снова позволю себе не согласиться с любимым поэтом, более того, я настойчиво мечтаю сбросить деспотические обычаи и поспорить и с веком, и с миром. Правда, это всего лишь новогодние мечты, пока у меня нет ни малейшего представления, как осуществить это мое желание, хотя мой любимый писатель Габриель Гарсиа Маркес указал мне кое-какое направление, создав в романе "Сто лет одиночества" образ Ремедиос Прекрасной. Этот потрясающий, гениальный образ затмил в моем сознании и вытеснил оттуда вереницу лучших женских образов русской классической литературы - Татьяны Лариной, Анны Карениной, Наташи Ростовой, Аксиньи Астаховой и Натальи Мелеховой.
Ремедиос Прекрасная, дожив до двадцати лет, так и не научилась ни читать, ни писать, ни обращаться с приборами за столом, она ела руками в зависимости от капризов своего аппетита и бродила по дому нагая - до такой степени её природе были противны все виды условностей. В своей удивительной тяге к упрощению, освобождаясь от моды в поисках удобства, Ремедиос Прекрасная сшила из грубого холста что-то вроде балахона, который через голову надевала прямо на голое тело и таким образом раз навсегда решила проблему, как быть одетой, и вместе с тем ощущать себя голой, она остриглась наголо, чтобы ей не докучали советами укоротить немного роскошные волосы, доходившие ей уже до икр. В то же время будто некая сверхъестественная проницательность позволяла ей видеть самую сущность вещей, отбрасывая все поверхностное, внешнее, и недаром полковник Аурелиано Буэндиа, её родственник, считал Ремедиос Прекрасную самым здравомыслящим созданием из всех, кого ему довелось видеть, в отличие от Фернанды, сожалевшей, что полоумные в роду Буэндиа живут долго. Однако это создание исключительной чистоты и невероятной красоты недолго задержалось на нашей земле - отправив её вместе с белыми простынями Фернанды на небо, Маркес намекнул нам, что её лучезарной простоте, правдивости и сверхестественной естественности не время и не место в нашем мире, наполненном злобой, непониманием и недоверием. Вспомните, с какой обезоруживающей прямотой и правдивостью Ремедиос могла объявить, что молодой офицер, сделавший ей предложение, - дурак, если говорит, что умирает из-за нее, поскольку она не заворот кишек, как чистосердечно могла ответить чужеземцу, разобравшему черепицу на крыше купальни и терзавшемуся вожделением при виде потрясающей наготы Ремедиос, что никогда не выйдет, замуж за простака, способного потерять целый час, лишь бы увидеть купающуюся женщину. Припомните, как не удалось Амаранте заставить Ремедиос разделить с ней изнурявшую её злобу, ибо Ремедиос Прекрасной были чужды всякие страсти, и особенно страсти, волновавшие других.
Образ Ремедиос Прекрасной - неисчерпаемая пища для размышлений. Я часто сожалею, что наш суровый климат мешает воспользоваться её гениальной находкой в отношении одежды. Если бы четверть века назад я вышла замуж не за легкомысленного студента консерватории, а за студента физфака или мехмата родного университета, то за долгие годы я заслужила бы его любовь, доверие, признательность и он специально для меня сконструировал бы прибор, который позволял бы в наших северных широтах сохранять под плотным узорчатым балахоном жаркий климат пустыни Кара-Кум, я, как Ремедиос, носила бы этот балахон прямо на голое тело и была бы совершенно счастлива избавиться от изнурительной беготни по магазинам в поисках так стесняющей тело одежды. Ещё я очень сожалею, что не могу, как Ремедиос, всегда правдиво и прямо сказать дураку, что он - дурак, лжецу, что он лжец, хаму, что он - хам, бездельнику, что он - бездельник, спекулянту, что он спекулянт, вору, что он - вор, а бездарю - чтобы не садился в творческие сани. Однако маленькие сдвиги в этом отношении у меня все же есть, может, не всегда получается, но я стараюсь быть правдивой и естественной. То обстоятельство, что муж уже неоднократно объявлял меня шизофреничкой, позволяет мне надеяться, что мое посильное подражание любимой героине любимого романа не остается безрезультатным.
Я никого не тащу насильно за собой на сложный, тернистый путь правдивости и естественности, в конце концов, жить можно по-разному, и совсем необязательно посмеяться шутке чарующим, как у Риты, смехом, можно и изрыгнуть на неё поток глупой брани.
Только я думаю, что если бы у моего мужа была такая светлая, здравомыслящая головка, как у моей! любимицы Ремедиос, то не случилось бы того, что случилось, когда я, весело смеясь, дала мужу простой дружеский совет, движимая таким прямолинейным, таким бесхитростным, таким естественным нежеланием слушать в пятидесятый раз, как замечательно в нашей стране летают самолеты.
31 декабря 1982 г. - 3 января 1983 г"
Севиль
Крылатова
ОТКРОВЕНИЯ МГНОВЕНИЙ
1996 год, сентябрь.
Моей дорогой внучке Машеньке
с любовью
Познай себя - познаешь мир.
Древнее изречение
Этот счастливый день - долгожданная награда Всевышнего - наступил 2 сентября 1996 года. Долго, почти год, пришлось ждать его - с того момента, когда после четырехлетнего перерыва на Покров, 14 октября 1995 года, я вернулась на нашу подмосковную дачу в Снегирях. На даче медленно тянулся нескончаемый, вялый, многолетний ремонт: большой трехэтажный дом казался нежилым, неопрятным, запущенным не только от повседневной ремонтной, но в основном от застарелой грязи и пыли в комнатах, на кухне, в ванной, в санузлах; расположенный на южном склоне оврага обширный, в основном занятый запущенным лесом участок, на открытых местах искромсанный колесами грузовиков и бульдозеров, изгаженный свалками из всякого рода строительного и бытового мусора, изрытый ямами, изуродованный черными плешинами от костров, горами золы, песка, шлака, щебенки, кучами гниющей травы, кладками дров - он являл собой плачевное, печальное зрелище последствий деятельности человека - неразумной, небрежной, без царя в голове и без любви и уважения к природе.
Приезжая на выходные, за осень и зиму я постепенно навела чистоту и порядок в доме, а с середины апреля принялась за работу на участке. Радостно было видеть, как благодарно отзывалась природа на заботу о ней обрезанный, прореженный, прочищенный от сухих я искривленных веток густо зазеленел молодыми стройными побегами старый боярышник, посаженный живой колючей изгородью вдоль забора, расцветший огромный куст рододендрона так пышно усыпался маленькими сиреневыми цветочками, что казался сплошным сиреневым шаром, к нему, как к магниту, постоянно притягивались мои восхищенные взгляды, но самым удивительным образом проявил свою благодарность за тщательную двухдневную работу с ним высоко разросшийся многолетний куст жасмина. Несколько кустов жасмина растут за домом, под окнами нашей спальни, и иногда, чтобы полюбоваться их белоснежным, благоухающим цветением, я поднималась по лестнице и садилась на принесенный с собой стул как раз напротив самого высокого и большого куста жасмина. В тот день погода была тихой, безветренной, как вдруг легкий ветерок прошелестел по кронам сосен, добрался до жасмина, и внезапно роскошно цветущий высокий куст единым порывом, сплотившись всеми своими белоснежными ветками низко наклонился прямо ко мне. Этот чудесный поклон был таким необыкновенным, что его невозможно забыть, он поддержал и укрепил мою решимость и дальше очищать и облагораживать участок, не жалея труда, времени и сил.
К счастью, постоянно работавший у нас на ремонте молодой парень, замечательный мастер на все руки, объявился после перерыва и оказался толковым помощником при очистке участка и его дальнейшей облагораживающей планировке. Через три месяца нашей ежедневной многочасовой работы участок преобразился, похорошел. "У вас на участке стало красиво, как в парке", сказала мне наша соседка по даче. Действительно - могучие сосны, высокие вечнозеленые туи, пышные кусты рододендронов, чистые зеленые поляны, удобные деревянные скамейки, сделанные нашим мастером на все руки, - всё это напоминало о лесопарковых зонах, только цветников пока ещё не было.
Тот, кто умеет самозабвенно трудиться ради красоты и гармонии, поймет, почему таким счастливым для меня оказался день второго сентября 1996 года. Проснувшись в шестом часу, послушав, как горластые деревенские петухи приветствуют утро, я вдруг почувствовала, что наконец-то наступил счастливый день, когда уже не зовет на помощь истерзанная небрежным обращением земля и природа, и мне не надо влезать в грубые рабочие штаны, надевать рабочую куртку или рубашку, не надо брать в руки пилу, секатор, лопату, ведра или грабли, не надо работать до изнеможения, а можно расположиться с утра пораньше за широким столом в кабинете мужа и начать писать этот рассказ.
Черты характера человек не выбирает - судьба определяет их до его рождения, поэтому моя врожденная одержимость красотой и гармонией вокруг себя является не помощницей, а серьезной помехой моей литературной работе. Не дни, не недели или месяцы, а иногда годы приходится дожидаться счастливых дней, которые можно отдать творческому литературному труду. Если бы подобная наследственная одержимость коснулась моих литературных занятий, то возможно, что не обращая внимания на любой беспорядок вокруг себя, я давно бы завершила все начатые мною работы и даже опубликовала бы сборник своих рассказов.
Всё, что я ни напишу, я называю рассказами, хотя мне кажется, что я являюсь пока что домашним родоначальником неведомой и непонятной разновидности жанра автобиографической прозы в литературе. Мои рассказы это бесхитростные попытки доступным мне литературным языком доверительно поведать будущему читателю о случаях и событиях только из моей собственной жизни, абсолютно ничего к ним не придумывая, - только правда, правда и ничего, кроме правды.
Поскольку мои так называемые рассказы читают две-три моих приятельницы (муж и дети их игнорируют), то возникает хороший вопрос: кому это надо? кому нужна эта одомашненная, камерная правда чьей-то скоротечной незначительной жизни, если она неинтересна даже моим детям?
Моя мама писала дневники, рассказы, сценарии, повести, и мне кажется, что в то время, когда она была жива, я была так же невнимательна к её литературной работе, как сейчас мои дети невнимательны к моей. Однажды я, даже не прочитав, упрятала на дальнюю полку шкафа в прихожей несколько доверенных мне ученических тетрадок со сценарием, написанным мамой по роману А. Виноградова "Осуждение Паганини". Стыдно вспомнить об этом теперь, когда с запоздалой любовью и душевным трепетом я перечитываю её воспоминания о детстве и юности моего старшего брата Алемдара и последнюю её работу "Время и люди" - воспоминания о днях её молодости.
Безмерна и глубока моя благодарность маме за то, что на склоне лет она успела записать свои воспоминания - шесть ученических тетрадей, исписанных неровным, корявым почерком старого, плохо видящегс человека, и теперь с этих страниц передо мной живым, немеркнущим, не тускнеющим от пелены прошедших лет встает образ моей молодой мамы - смелой, волевой, умной, образованной девушки, встретившей и полюбившей нашего отца.
Думаю, что даже самая тихая и неприметная жизнь не бывает прожита напрасно. Не окажется бесплодным и мой литературный труд, когда я отойду в мир иной, если мои дети и внуки найдут что-то содержательное или поучительное для себя во внутреннем мире моей личности и моей духовной жизни, переданной на страницах рассказов, таких простых, не требующих психологической зоркости, но сохраняющих подлинный, не искаженный временем и вымыслами духовный облик их матери.
Мгновенно пролетающая жизнь каждому человеку оставляет разного рода воспоминания. Мне давно хотелось рассказать о ярких зрительных впечатлениях, оставшихся в памяти души именно благодаря цепкой памяти глаз. Два моих первых рассказа с одинаковым названием "Улыбка" были пробными попытками описать запомнившиеся зрительные впечатления, мгновенно промелькнувшие во времени, дополнив их психологическим анализом. Мгновенность и зрительность объединяют и те мои разрозненные и разновременные впечатления, о которых пойдет речь дальше.
Когда мы в первый раз осматривали эту дачу в год её покупки, то больше всего меня поразили огромные окна - от пола до потолка - на холодной веранде, тогда же мы решили сделать из неё теплую комнату - нашу спальню. Спустя два года началась перестройка этой веранды по проекту архитектора, сохранявшему максимально возможный для будущей комнаты размер окон. В августе, когда закончился связанный с кладкой кирпичных стен этап работы, и я уже порядком пропылилась и устала от ремонта, проходившего под моим неусыпным контролем, муж отправил меня с дочерью отдохнуть в Феодосию, там киностудия им. Горького снимала фильм "В небе ночные "ведьмы"", к которому он, как композитор, писал музыку; по его просьбе администратор картины снял для нас на три недели комнату.
Сам город стерильно стерся из моей памяти, как будто я никогда в нем и не была, только тихий, райский уголок побережья с безмятежным прозрачным морем и чистейшим белым песочком пляжа, куда однажды нас пригласила режиссер картины посмотреть съемки одного из эпизодов фильма, да огромные розовые помидоры "бычье сердце" со стаканчиками свежайшей сметаны - вот и все мои бытовые воспоминания, Я очень люблю живопись, и мне часто приходилось переживать сильнейшее эмоциональное волнение, связанное с увиденными шедеврами, но то, что со мной случилось, когда мы отправились в Феодосийскую государственную картинную галерею им. И. Айвазовского и я, равнодушно обойдя все залы, вдруг замерла перед громадной картиной "Среди волн", не имело ничего общего с привычным для меня эмоциональным воздействием живописи. На картине движение волн было так выписано художником, что, казалось, открывалась бесконечно таинственная, неведомая жизнь темных глубин моря, и на мгновения мне показалось, что когда-то я родилась в этой пучине, в этих темных таинственных глубинах, в этом обволакивающем, клокочущем кипении, вздымающиеся бело-голубые хлопья пены и мириады брызг вынесли меня в жизнь и сейчас, сию минуту навсегда поглотят и унесут обратно, что я умру, растворившись там, среди этой бескрайней, бездонной, бушующей бездны волн. Айвазовский закончил эту картину за два года до смерти, возможно, что таким загадочным, мистическим образом мне передались его предсмертные ощущения, его понимание моря как единого таинственного бездонного организма - колыбели жизни и смерти, и мне посчастливилось на мгновения проникнуть в манящую, магнетическую суть его шедевра.
И ещё одно зрительное впечатление связано с пребыванием в этом стершемся из памяти городе. Мой брат Алемдар со своей дочерью приехал к нам погостить на два-три дня. В то лето он заканчивал работу над двадцать третьей симфонией "Аз Иисус" - последней симфонией из 6-ти частного цикла "Бысть" (по Апокалипсису). В те годы я, поглощенная своей семьей и хозяйственными делами, не вникала в подробности, касающиеся его творчества, и совсем не осознавала эпохального значения его величайших симфоний слишком привычным было то, что он вечно сочиняет и сочиняет - одаренный, отрешенный, одержимый музыкой. Перед приездом к нам Алемдар пробыл десять дней в Севастополе, где и купался, и продолжал работу над симфонией "Аз Иисус". Обычно сочинять музыку он уходил далеко, за десять километров от родного Симферополя, и где-то у подножия гор, в окрестностях деревни Чистенькая к нему, оставшемуся наедине с Богом, небом и землей, приходило, как он говорил, о т к р о в е н и е.
На городском пляже Феодосии мы вчетвером не могли разместиться, он был переполнен отдыхающими, я мы ездили на катере на другой пляж, где было посвободней. И вот на этом пляже однажды я увидела, как Алемдар вышел из воды и остановился у края прибоя, высоко подняв голову. Шумный пляж, купающиеся и загорающие люди - вдруг все вокруг него исчезло, он остался наедине с бескрайним простором неба и моря, с лицом, обращенным к солнцу. Его крупное загорелое тело, омытое морем, сверкало на солнце каплями стекающей воды, сошедшая с небес и услышанная им музыка могучими пронзительными токами наполнила и напрягла все мышцы, все клетки, все естество его тела, в такт музыке сжимались руки, двигалась голова, и большое сильное сверкающее тело казалось единым живым звучащим инструментом, играющим музыку моря, земли, неба - музыку жизни, посланную Богом. Я не могла слышать эту божественную музыку, но почувствовала её неземное, космическое происхождение, её проникающее в душу исполинское излучение, её колоссальную мощность и энергию. Мощный и могучий, как Иисус Христос на фреске Микельанджело "Страшный суд", одухотворенный сошедшей с небес музыкой, Алемдар так и сохранился в моей зрительной памяти, но только спустя два года, когда симфония "Аз Иисус" прозвучала в Колонном зале, мне стало понятно, какую прекрасную музыку Алемдар слышал в те запечатлевшиеся в моей зрительной памяти мгновения.
Ещё одно зрительно запомнившееся мгновение связано с исполнением симфонии "Аз Иисус". Когда 19 декабря 1982 года Большой симфонический оркестр Гостелерадио СССР под управлением В. И. Федосеева впервые исполнил "Аз Иисус" в Колонном зале Дома Союзов, трудно было предположить, что это замечательное исполнение окажется по сей день единственным в нашей стране. К счастью, 17 сентября 1995 г, в Берлине эту же симфонию с успехом исполнил Берлинский симфонический оркестр под управлением В. Д, Ашкенази, после исполнения симфония была записана для компакт-диска.
Утром 19 декабря 1982 г. мы с Алемдаром поехали в Колонный зал на генеральную ряпетицию, с которой я вернулась домой в недоумении, - я не смогла понять музыку, я не знала, о чем она, в этой музыке мне недоставало мощности и выразительности звучания (оказалось, как мне позже объяснил Алемдар, медная группа берегла себя для вечернего концерта и на репетиция играла вполсилы). Проигнорировав мои настойчивые просьбы лично отнести билеты на концерт Т. Н. Хренникову, принимавшему сердечное участие в судьбе Алемдара, Алемдар после репетиции отправил к нему с билетами музыковеда из Симферополя М. М. Гурджи, а сам пошел в церковь на ул. Неждановой, предпочтя в такой святой день обратиться за помощью не к земному, а к небесному покровителю (19 декабря - день Святого Николая-угодника, которого Алемдар почитает своим покровителем). Когда Алемдар вернулся, отдохнул и пообедал, я попросила его объяснить мне, о чем музыка симфонии, чтобы легче было её слушать и воспринимать вечером на концерте, В тот день у нас были гости из Перми - бывшая одноклассница мужа со своей приятельницей, они тоже собирались с нами вечером на концерт, мы расположились в кабинете мужа, Алемдар сел за рояль и для нас троих проиграл всю симфонию, сопровождая игру разъяснениями музыкальных эпизодов, как бы зрительно их расписывая. Он говорил о расстилающейся безлюдной равнине, где гулко разгуливает ветер и где раньше был великолепный город, о трехкратных волновых попытках восстановить разрушенный город, я помню грустный, щемящий вальс в каком-то кабачке, возникающий на рейде белоснежный корабль, сотворение города, сотворение красоты, смерть создавшего её художника, ослепительное торжество красоты. Вечером на концерте симфония так глубоко проникла ко мне в душу и так сильно потрясла меня именно благодаря разъяснениям Алемдара. Когда же прозвучало скорбное соло контрабаса, знаменующее предсмертные видения и смерть художника, и оркестр, торжественно и величаво утвердив сотворенную красоту, всей своей увеличенной тройным составом мощью, поддержанной могучим ревом добавленных к нему шести саксофонов, начал стремительный, триумфальный финал, то вместе с огненным пульсирующим вихрем музыки в космос понеслась и моя спрессованная, сжатая сильнейшим эмоциональным волнением душа.
Чтобы остановить несущийся в космос ревущий ослепительный звуковой смерч, Владимир Иванович Федосеев взмахнул в последний раз руками и замер, низко согнувшись над пюпитром, с нечеловеческим напряжением как бы обхватив, сдержав, сжав этот смерч руками, вобрав его в себя. Зал неистовствовал, бушевал аплодисментами, криками "браво", я же сидела в полнейшем оцепенении, не могла ни хлопать, ни встать, не могла отвести глаза от согнувшейся над пюпитром фигуры дирижера, удерживающей в себе отзвучавшую музыку и от колоссального напряжения не могущей разогнуться. Наконец, Владимир Иванович распрямился, повернулся лицом к залу, поклонился и аплодисментами вызвал Алемдара, но в моей зрительной памяти остались не его поклоны и улыбающееся, удовлетворенное лицо, а согнувшаяся над пюпитром фигура в мгновения высочайшего напряжения его человеческих сил в финале симфонии, в момент остановки грандиозного звукового взлета оркестра.
Расскажу о мгновениях, которые бережно, с нежностью и теплотой почти сорок лет хранятся в моей памяти. Мы поженились с мужем в январе 1957 года, будучи студентами четвертого курса, - муж учился на теоретико-композиторском факультете Московской государственной консерватории (вместе с Алемдаром), я - на юридическом факультете Московского государственного университета. После зимних студенческих каникул муж улетел в Таджикистан подзаработать денег оркестровкой музыкальных произведений таджикских композиторов, намеченных к исполнению на декаде Таджикской CCР в Москве, На время его отсутствия я покинула крошечную квартирку, которую он снимал, и вернулась в свою комнату в общежитии студентов юрфака в высотном здании МГУ на Ленинских горах. Однажды моя соседка по комнате пришла посидеть и поболтать вместе о подругой и приятелем - студентом второго курса физфака МГУ. Воспитанный, интеллигентный (его отец был главным режиссером одного из московских театров), раскованный в общении, образованный и начитанный, сначала он блистал перед нами своей эрудицией и знаниями, потом почему-то потерял к этому интерес и полностью перенес все свое внимание на меня, тихо и неприметно коротавшую вечер в мыслях и воспоминаниях о любимом и таком далеком сейчас муже.