Страница:
Из рук в руки переходил отбитый у противника сутки назад шестиугольный квартал восточнее "Силиката". Находившийся в этом опорном пункте с одним из своих батальонов (и отрезанный от других) командир 109-го гвардейского стрелкового полка подполковник Ф. С. Омельченко сам водил бойцов в контратаки. На несколько групп был рассечен и 114-й гвардейский полк майора Ф. Е. Пуставгара. И каждое подразделение, большое или малое, продолжало сдерживать продвижение врага упорной обороной своей позиции.
Остановить гитлеровцев на направлении главного удара мы не могли. Однако они продвигались не так уж быстро. Примерно полтора километра отделяли утром неприятельский передний край от ворот Тракторного завода на площади Дзержинского, но нацеленные туда группы танков не преодолели этого расстояния и к полудню.
В двенадцать с минутами я разговаривал по телефону с начальником штаба 37-й гвардейской майором Брушко. Затем связь с КП дивизии прервалась. Овраг южнее Тракторного, где он располагался, в тот момент сильно бомбила фашистская авиация. Это было недалеко от нашей штольни, и довольно скоро выяснилось: командный пункт Жолудева засыпан обвалом склона оврага.
Командующий приказал переключить управление частями дивизии непосредственно на штарм (это не представляло особой сложности, так как наши операторы все время слушали радиопереговоры полков со штадивом). Выручать Жолудева и его штаб послали команду из армейского инженерного батальона - мы не были уверены, найдутся ли люди для спасательных работ на месте.
Минут через сорок поступило донесение: в засыпанный блиндаж просунута труба для притока воздуха и голосовой связи. Саперы торопились, понимая, что их может опередить прорыв сюда немецких танков. Но на раскопку глубокого завала ушел еще час с лишним.
Спасенного генерал-майора Виктора Григорьевича Жолудева доставили на армейский КП. Его трудно было узнать, лицо осунулось и посерело.
- Товарищи Военный совет! - с трудом выговорил он. - Тридцать седьмая гвардейская дивизия не отступила... - И, не успев попросить разрешения сесть, опустился на земляной пол штольни.
Это дало себя знать крайнее перенапряжение душевных и физических сил. К счастью, Жолудев не имел ни ранения, ни серьезной контузии и скоро смог отправиться к своим частям. К тем, куда можно было добраться. Его дивизия действительно не отступила под бешеным напором врага, но была расчленена, и многие подразделения дрались в окружении.
Шла вторая половина дня. Даже не имея мало-мальски точных сведений о потерях противника (как, впрочем, и о наших), не приходилось сомневаться, что они сравнимы с уроном, нанесенным врагу лишь в немногие из прошлых дней. Однако натиск его не слабел. Беспрерывно наносились особенно тяжелые для нас, практически - неотразимые, удары с воздуха. Число самолето-вылетов, произведенных фашистской авиацией с утра, перевалило уже за две тысячи, в расположение армии было сброшено до десяти тысяч крупных фугасок. А до сумерек, когда налеты бомбардировщиков если и не прекратятся, то, во всяком случае, не смогут быть такими массированными, было еще далеко.
Хотя бой гремел совсем рядом, оценивать положение становилось все труднее. Данные об обстановке, попадавшие на рабочую карту, были неполными. Крайне усложнилось определение целей для артиллерии. Особенно - на полуторакилометровом участке между "Баррикадами" и Тракторным, где позади прорвавшегося врага в разных местах держались наши приспособленные к круговой обороне опорные пункты, а связь с большинством из них отсутствовала.
Окруженные и закрепившиеся в развалинах группы и группки бойцов продолжали оттягивать часть неприятельских сил, оказывая неоценимую помощь тем, кто встречал удар противника дальше. Но если гитлеровцы и не овладели еще пространством между двумя заводами полностью и на нем там и тут кипели очаговые бои, то контролировать эту территорию мы уже не могли.
Когда ветром относило дым, с откоса над нашей штольней были хорошо видны разрушенные корпуса Тракторного. Однако добираться туда офицерам связи больше не удавалось.
В этих корпусах и вокруг них тоже шел бой - еще засветло враг ворвался на СТЗ.
К исходу дня, продвигаясь по территории завода и южнее его, немцы достигли нижних береговых террас. Наша полоса обороны и сама 62-я армия оказались рассеченными на две неравные части. Северная группа полковника Горохова была отрезана от основного ядра армии.
* * *
Таким тяжелым положение армии не было еще никогда. Гитлеровское командование давно уже сосредоточивало свои усилия на том, чтобы дробить, расчленять наши войска новыми прорывами к Волге, и вот противнику удался сквозной удар, направленный в самую сердцевину заводского района. Никаких реальных возможностей восстановить прежний, сплошной фронт обороны, заделать образовавшуюся брешь мы не имели. А враг мог наносить отсюда удары на север и на юг, угрожал нашим тылам и переправам. Вероятнее, чем когда-либо, становилась попытка высадки гитлеровцев на волжских островах в целях полной блокады наших войск в Сталинграде.
Но больше всего нас тревожила судьба изолированного теперь северного участка обороны.
У полковника Горохова насчитывалось - в двух стрелковых бригадах и перешедших к нему в подчинение мелких частях - около семи тысяч бойцов. К ночи на 15 октября они удерживали пригороды Рынок и Спартановка, северную окраину рабочего поселка СТЗ и северную часть заводской территории. Противник находился со всех сторон, кроме восточной, волжской, и назавтра же можно было ожидать концентрических атак с нескольких направлений.
В памяти было еще слишком свежо то, что произошло три недели назад на другом, южном нашем фланге, где отрезанная за Царицей 92-я бригада недолго продержалась под натиском превосходящих неприятельских сил. Верилось, однако, что у Горохова даст себя знать устоявшаяся за полтора месяца организация обороны. Верилось и в самого Горохова, командира опытного и привыкшего к большой самостоятельности с первых своих сталинградских боев, когда армейский КП находился за десятки километров от его бригад. Наконец, Северная группа имела свою особую линию снабжения, до тех пор довольно надежную, - через остров Зайцевский, соединенный с правым берегом пешеходным мостиком на бочках и якорях. Но сможет ли действовать эта переправа теперь?
Горохову было дано "добро" перенести свой КП и штаб (помещавшиеся в подвале Дома культуры СТЗ) в Спартановку. До утра ему было необходимо перегруппировать наличные силы и заново организовать оборону с юга, где еще вчера был нормальный стык с соседом, а теперь - тоже передний край. На южный участок предназначалась бригада Болвинова. Но ее подразделения, выходившие с захваченной врагом территории Тракторного, надо было еще привести в порядок. В Северную группу спешно отправились через острова полковник С. М. Камынин и батальонный комиссар Л. П. Николаев из политотдела армии.
Под вражеский удар на Тракторном попала и малочисленная дивизия Ермолкина. Выводя ее штаб с отрезанного противником КП, геройски погиб заместитель комдива подполковник Н. И. Годлевский. О судьбе разобщенных подразделений, продолжавших сражаться на СТЗ, мы узнавали не сразу. Бойцы, выходившие в расположение Северной группы, становились теперь ее резервом.
Продолжать наступление ночью противник не пытался. Это говорило о том, что чувствовал он себя на захваченной днем территории не слишком уверенно. А мы смогли привести войска в порядок, наладить прерванную связь, организовать эвакуацию раненых, которых на правом берегу было уже более трех тысяч.
От нашей штольни до переднего края оставалось теперь всего несколько сотен метров. После рассечения армейской полосы надвое КП оказался на правом фланге ее южной части. Такое расположение никак не назовешь удобным для управления армией в целом. Однако не время было удаляться от тех дивизий, которые утром готовились вновь принять на себя главные вражеские удары. Поэтому вопрос о перенесении командного пункта той ночью и не возникал.
Уже работая над этой книгой, мне довелось познакомиться с краткими воспоминаниями о Сталинграде, которые успел оставить (их застенографировали приезжавшие в 62-ю армию сотрудники Института истории Академии наук) командир 308-й дивизии Л. Н. Гуртьев, погибший несколько месяцев спустя. Говоря о начале тех октябрьских боев, Леонтий Николаевич счел нужным отметить: "Большое значение имело то, что командование армии было рядом с нами". Гуртьев был замечательным командиром, одним из достойнейших комдивов, каких я знал, и это его суждение, дошедшее до меня много лет спустя, не скрою, очень мне дорого.
Скоро стало известно, что командующий фронтом передает нашей армии 138-ю Краснознаменную стрелковую дивизию полковника И. И. Людникова. Она предназначалась для усиления обороны завода "Баррикады" и должна была облегчить положение измотанных в боях дивизий Горишного и Жолудева.
Для Василия Ивановича Чуйкова это было двойной радостью: Людникова и его дивизию он знал по 64-й армии, по августовским боям в придонских степях. И знал, как мы сразу поняли, с самой хорошей стороны.
Выведенная недавно в резерв фронта, 138-я стрелковая доукомплектовывалась в одном из заволжских поселков. В каком она в данный момент состоянии, было еще неизвестно. Затем выяснилось, что через сутки будет готов к переправе только один полк, и Людникову был направлен через штаб фронта первый приказ командарма: обеспечить прибытие этого полка на западный берег не позднее 5 часов утра 16 октября.
- Верят, что выстоим... Надо не подвести! - размышлял вслух Кузьма Акимович Гуров, шагая взад и вперед по тесной выгородке штольни.
Да, включение в 62-ю армию дивизии Людникова, которая могла полностью высадиться на правый берег лишь через двое суток, очевидно, означало также и это: в нас верят. Старшие начальники, посылавшие нам новую дивизию (а это наверняка решалось в самых высоких инстанциях), рассчитывали, что наши позиции в Сталинграде и переправа будут удержаны.
Утром 15-го все началось сначала - неистовая бомбежка, огневые налеты по всей глубине обороны, атаки пехоты и танков... Не овладев еще целиком территорией Тракторного, продолжая бои и на ней, враг спешил расширить вчерашний прорыв, продвинуться на север и на юг от завода вдоль Волги. При этом его ударная группировка пополнилась, как вскоре было установлено, 305-й пехотной дивизией, которая во вчерашних боях не участвовала.
При всей сложности положения главных сил армии не ослабевала тревога за группу Горохова. На нее гитлеровцы навалились с трех сторон: с юга, от Тракторного, атаковала отрезанные от армии бригады 94-я пехотная дивизия немцев, с запада, вдоль Мокрой Мечетки на Спартановку, наступала 389-я пехотная, с севера, на поселок Рынок - 16-я танковая. А помочь отрезанным бригадам армия сейчас могла лишь огнем артиллерии.
Донесения от Горохова (они поступали кружным путем, через заволжский запасной узел связи) иногда запаздывали. Но каждое подтверждало: Северная группа держится стойко. Если враг, имея огромный перевес в силах, и теснил некоторые ее подразделения, особенно с юга, то прорвать свою оборону она не давала нигде.
Прошло, однако, еще несколько дней, прежде чем части Горохова, сохранив сплошной фронт, прочно закрепились на северном берегу Мокрой Мечетки (один батальон бригады Болвинова оставался на ее южном берегу, в районе кирпичного завода). После этого территория, удерживаемая группой, составила около восьми квадратных километров, а разрыв между нею и позициями основных сил армии достиг двух с половиной километров.
Смотрю на старую рабочую карту, запечатлевшую все это, и невольно думаю о том, что обе Мечетки - и Мокрая, и Сухая, речки, раньше мало кому известные кроме местных жителей, стали памятными рубежами великой Сталинградской битвы.
На Сухой Мечетке, которая в жаркую летнюю пору даже и не речка, а просто глубокая, с обрывистыми склонами балка, в августе, когда от Дона к Волге внезапно прорвался корпус фон Виттерсгейма, рабочие отряды, зенитчики, танкисты из учебного центра преградили фашистам путь в город с севера, а подоспевшие стрелковые бригады затем отбросили их оттуда за Рынок.
Неширокая же долина в устье Мокрой Мечетки, куда враг подступил со стороны города, с юга (чего в августе, конечно, никто не мог бы себе представить), явилась чертой, которую те же бригады группы Горохова не дали гитлеровцам пересечь в октябре.
После захвата Тракторного завода штабисты Паулюса, как стало потом известно, отводили на ликвидацию советских войск, изолированных на северной окраине Сталинграда, еще одни сутки. По истечении этих суток командование группы армий "Б" поспешило, не дожидаясь донесения от Паулюса, сообщить в ставку фюрера, что отрезанные от нашей армии части уже уничтожены. На деле же гитлеровцы, хотя и окружили с суши Спартановку и Рынок, овладеть этими поселками полностью не смогли никогда.
Однако 15 октября, о котором сейчас идет речь, никто не мог поручиться, что левофланговым батальонам группы Горохова, оттесняемым с последних позиций на Тракторном заводе к Мокрой Мечетке, удастся закрепиться на этом рубеже.
В это время враг продвигался - медленно и не везде, но все-таки продвигался - также и в южном направлении от Тракторного, к заводу "Баррикады".
Ни у Жолудева, ни у Горишного уже не хватало людей, чтобы держать сплошной фронт, и потому все возрастала опасность выхода гитлеровцев в тылы дивизии Гуртьева. А на исходе дня фашистские автоматчики появились в 500-600 метрах от командного пункта армии, и в бой была введена охрана штаба.
Вопрос о перенесении командного пункта по-прежнему не поднимался. В Военном совете существовало единое мнение, что с этим следует повременить (как представлялось лично мне - во всяком случае, до прибытия на правый фланг свежей дивизии). Не было разных мнений также насчет того, что сейчас нельзя укреплять правый фланг за счет ослабления левого или центра: может быть, немцы только и ждали этого, чтобы начать концентрические удары.
- Не прозевайте подготовки противника к атакам на новых направлениях! повторял командарм начальнику разведотдела Герману.
Активнее вести разведку мы требовали от Родимцева, Батюка, Смехотворова.
Как уже было сказано, из включенной в армию дивизии Людникова в ночь на 16-е мог переправиться один стрелковый полк. Но давно на нашем КП не ждали подкрепления из-за Волги с таким напряженным нетерпением.
Спешно доукомплектованной дивизии не хватало оружия. Оно было где-то на подходе, однако до вечера поступить не могло. Чтобы снабдить всем положенным полк, который отправлялся в Сталинград первым, собирали винтовки и пулеметы в двух остальных.
Об этом рассказали командир переправившегося 650-го стрелкового полка майор Ф. И. Печенюк и прибывший с полком заместитель командира дивизии полковник И. И. Куров. Что касается самой переправы, то полку, учитывая обстановку на Волге, просто повезло. Все перевозившие его баржи, понтоны, катера дошли практически без повреждений. Потери полка составляли семь раненых, убитых не было.
Пока штаб дивизии находился еще на том берегу, полк Печенюка подчинили комдиву 37-й Жолудеву. Наши направленцы вывели его на позиции севернее завода "Баррикады". Это были уже не те позиции, куда мы рассчитывали поставить полк несколько часов назад, а более близкие к заводу: положение успело измениться не в нашу пользу. Скоро рассвело, и подкрепление, едва осмотревшись, вступило в бой.
Вспоминая дни октябрьского "генерального штурма", ветераны Сталинградской битвы обычно называют самым тяжелым из них первый. Что и говорить, в тот день гитлеровцы рассчитывали покончить с нами разом. Однако на третий день штурма, 16 октября, выстоять было не легче.
Противник потерял десятки танков и тысячи солдат, но еще отнюдь не выдохся. При этом он занимал позиции несравненно более выгодные, нежели двое суток назад. Прорвавшись к Волге в центре заводского района и отрезав от главных сил нашей армии Северную группу, гитлеровцы, видимо, считали, что теперь они ближе, чем когда-либо, к своей цели - овладению всем городом. У нас же за эти двое суток сил не прибавилось. Прибытие одного полка никак не могло компенсировать почти полное истощение двух дивизий, большие потери в других частях.
Словом, утром 16-го было так же трудно предсказать, чем кончится в Сталинграде день, как и утром 14-го. Ясным оставалось одно: отходить нельзя и некуда.
Хочется привести еще несколько строк из воспоминаний командира 308-й дивизии Л. Н. Гуртьева, на которые я уже ссылался. Будучи истинным военным, Леонтий Николаевич отличался сдержанностью, и от этого сказанное им приобретает еще большую силу. В его словах выражено, думается, то, что могли тогда сказать о себе все наши командиры, в том числе и я сам.
"В самые тяжелые минуты, когда казалось, что уже нет выхода, мы все брали свои автоматы и были наготове драться до конца. Ни у кого и в мыслях не было, что отсюда можно уйти. Если смотрели на Волгу, то только в ожидании оттуда пополнения, боеприпасов..."
В том, что 16 октября на центральном участке (так продолжали мы его называть и после рассечения армейской полосы надвое) в основном удалось удержать прежние позиции, сыграли немалую роль танкисты.
Все "танковые войска" армии состояли из прибывшей две недели назад бригады полковника Белого. Как я уже говорил, командование фронта разрешило использовать ее боевые машины лишь для ведения огня с места, с заранее подготовленных позиций. Мы иногда досадовали на эти ограничения, однако теперь пришло время их оценить: вряд ли без этого сохранилось бы достаточно танков, чтобы устроить засаду на пути вероятной и весьма опасной танковой атаки противника - со стороны захваченного им Тракторного в направлении завода "Баррикады".
Практически гитлеровцы могли двинуть здесь свои танки с севера на юг лишь по связывающему оба завода отрезку главной продольной магистрали города. С учетом этого были расставлены наши противотанковые батареи, выдвинуты группы бронебойщиков. Там же командарм решил врыть в землю по башни десять или двенадцать Т-34. Вайнруб и Белый присмотрели для них подходящую позицию в районе парка Скульптурный и Трамвайной улицы.
Все успели сделать вовремя. Машины тщательно замаскировали, и, как показало дальнейшее, об их присутствии тут немцы не догадались. И наши тридцатьчетверки, когда настал их час, смогли внезапно открыть по фашистским танкам кинжальный огонь с дистанции двести - сто метров.
Несколько головных танков было подбито и подожжено буквально за две-три минуты. Они загородили дорогу остальным. А за танками двигалась на машинах пехота - как видно, враг решил, что сейчас он с ходу сомнет нашу ослабленную оборону перед "Баррикадами" и легко прорвется к этому заводу...
И все сразу застопорилось. Уцелевшие танки начали пятиться назад. А наши артиллерийские наблюдатели не замедлили вызвать на скопление неприятельской живой силы и техники огонь заволжских батарей. Но до того немецкого штаба, откуда управляли этим броском, почему-то долго не доходило, что тут происходит. Запущенный механизм продолжал действовать - со стороны Тракторного на ту же магистраль выходили новые подразделения. Наша артиллерия накрывала их. После того как Пожарский направил сюда еще и залп "катюш", у гитлеровцев началась паника.
- Вот это называется зарвались! - шумно радовался Кузьма Акимович Гуров.
Действительно, немного знали мы пока случаев, когда противник, чрезмерно уверовав в свой успех, так подставлял сам себя под удар.
В наших сводках значится, что в тот день в Сталинграде уничтожено 37 немецких танков. За точность этой цифры не поручусь. И конечно, только часть подбитых и подожженных танков могли занести на свой боевой счет наши танкисты. Но именно с их удара из засады началось успешное, по сути дела разгромное, отражение той атаки, которой гитлеровское командование, надо полагать, в своих планах на 16 октября отводило особое место.
До наступления темноты (и вновь - следующим утром) вражеская авиация неистово бомбила на подступах к заводу "Баррикады" все, что могло оказаться вкопанным в землю и замаскированным танком. Однако наши танкисты продержались на той своей позиции еще довольно долго.
* * *
В ночь на 17-е мы ждали остальные полки Людникова и самого комдива. Но еще раньше, едва стемнело, в расположение армии из-за Волги прибыл командующий фронтом.
О том, что он к вам направляется, мы, разумеется, были предупреждены. Командарм пытался, но безуспешно, убедить генерал-полковника Еременко отложить посещение армии, считая, что переправляться сейчас через Волгу, да еще дважды, слишком большой риск.
Чуйков и Гуров заблаговременно ушли к тому причалу, довольно далекому от КП, где предполагалось принять бронекатер. Между тем на Волге становилось все тревожнее. Не сумев прошлой ночью помешать переправе полка Печенюка, противник еще с ранних сумерек пристреливал обычные пути судов и районы причалов. Надсадно ревели бившие по реке и берегу немецкие шестиствольные минометы. Над Волгой то и дело взвивались ракеты.
Командиру бронекатера надо было думать прежде всего о том, как проскочить между разрывами снарядов и мин (легчайшая броня защищала это суденышко лишь от мелких осколков). И он, получив, очевидно, разрешение действовать по обстановке, подвел катер к правому берегу не там, где его ждали.
Конечно, и тут нашлось кому провести командующего фронтом дальше. Порядочно пройдя по изрытому воронками, непрерывно обстреливаемому врагом берегу, генерал-полковник Еременко и сопровождавшие его командиры явились к нам на КП раньше, чем успел вернуться разминувшийся с ними командарм. Встречать начальство пришлось мне.
Андрея Ивановича Еременко я не видел с тех пор, как дна месяца назад представлялся ему, прилетев в Сталинград с Кавказа. Командующий фронтом и теперь держался без особой официальности, но был хмурым. Оно и понятно: прибыл в армию, которая за последние дни потеряла - в тяжелейших, неравных боях, но все-таки потеряла - важные для всего фронта позиции.
Ждал даже, что командующий прямо с порога спросит: "Так как же все-таки отдали немцам Тракторный?" И что смог бы я ответить сверх уже изложенного в наших донесениях и сводках - не знаю.
Однако о Тракторном Еременко не спросил.
- Пришел поглядеть, как вы тут живы, - сказал он, входя в штольню. И добавил с прямотой и откровенностью, немного меня удивившими: - Товарищ Сталин приказал самому у вас побывать и доложить, что здесь творится.
Еременко представил сопровождавшего его генерал-лейтенанта М. М. Попова, бывшего командующего 40-й армией, назначенного заместителем командующего нашим фронтом. Оба они сразу же направились к карте. Мне было приказано, не дожидаясь командарма, докладывать обстановку.
Естественно, командующий фронтом и так ее знал. Кроме сведений о том, что произошло за последние часы, от меня потребовалось в основном уточнение деталей. Но это были не мелочи, и касались они прежде всего положения в районе завода "Баррикады", ставшего теперь главным объектом вражеских атак.
Я доложил о состоянии 95-й дивизии Горишного и 37-й гвардейской Жолудева. К исходу этого дня потери той и другой достигли 85 процентов личного состава, и дивизии из последних сил держали несплошную, очаговую оборону. Тем не менее с отводом их на переформирование - после того как они сегодня ночью передадут свои позиции частям Людникова, - очевидно, следовало повременить. Представлялось целесообразным, чтобы остатки двух дивизий заняли опорные пункты на территории завода. Генерал-полковник Еременко с этим согласился.
Особо шла речь о 308-й дивизии Гуртьева. Сражалась она доблестно, но остро нуждалась в пополнении. Подчиненные недавно Гуртьеву остатки 42-й и 92-й стрелковых бригад уже не приходилось принимать в расчет: согласно последнему донесению, в них осталось сорок два штыка...
На КП наконец вернулись Чуйков и Гуров, о которых я начинал всерьез беспокоиться. Разговор у карты продолжался. Пользуясь первой за долгое время личной встречей с командующим фронтом, наш командарм энергично доказывал, что армии нужно больше маршевого пополнения, больше снарядов. С боеприпасами для артиллерии нас стали здорово "прижимать", на что, очевидно, имелись серьезные причины, но от этого было не легче.
Еременко обещал добавить снарядов, дав, однако, понять, что особенно большой добавки пока не будет. Он сообщил, что 64-я армия на юге и Донской фронт на севере снова готовят контрудары, которые в ближайшие дни должны оттянуть часть навалившихся на нашу армию немецких войск.
Обсуждение положения и нужд армии не раз прерывалось срочными докладами, в том числе о ходе переправы частей 138-й дивизии. Переправа, несмотря на все усилия врага, пытавшегося ее сорвать, шла успешно.
В двенадцатом часу ночи в отсек командарма, где мы сидели, вошел высокий темнобровый полковник. Это был комдив 138-й Иван Ильич Людников. Выслушав его доклад о прибытии, командующий фронтом сказал, что задачу дивизии поставит генерал Чуйков, но важно усвоить главное - отступать здесь некуда, отступать нельзя.
Остановить гитлеровцев на направлении главного удара мы не могли. Однако они продвигались не так уж быстро. Примерно полтора километра отделяли утром неприятельский передний край от ворот Тракторного завода на площади Дзержинского, но нацеленные туда группы танков не преодолели этого расстояния и к полудню.
В двенадцать с минутами я разговаривал по телефону с начальником штаба 37-й гвардейской майором Брушко. Затем связь с КП дивизии прервалась. Овраг южнее Тракторного, где он располагался, в тот момент сильно бомбила фашистская авиация. Это было недалеко от нашей штольни, и довольно скоро выяснилось: командный пункт Жолудева засыпан обвалом склона оврага.
Командующий приказал переключить управление частями дивизии непосредственно на штарм (это не представляло особой сложности, так как наши операторы все время слушали радиопереговоры полков со штадивом). Выручать Жолудева и его штаб послали команду из армейского инженерного батальона - мы не были уверены, найдутся ли люди для спасательных работ на месте.
Минут через сорок поступило донесение: в засыпанный блиндаж просунута труба для притока воздуха и голосовой связи. Саперы торопились, понимая, что их может опередить прорыв сюда немецких танков. Но на раскопку глубокого завала ушел еще час с лишним.
Спасенного генерал-майора Виктора Григорьевича Жолудева доставили на армейский КП. Его трудно было узнать, лицо осунулось и посерело.
- Товарищи Военный совет! - с трудом выговорил он. - Тридцать седьмая гвардейская дивизия не отступила... - И, не успев попросить разрешения сесть, опустился на земляной пол штольни.
Это дало себя знать крайнее перенапряжение душевных и физических сил. К счастью, Жолудев не имел ни ранения, ни серьезной контузии и скоро смог отправиться к своим частям. К тем, куда можно было добраться. Его дивизия действительно не отступила под бешеным напором врага, но была расчленена, и многие подразделения дрались в окружении.
Шла вторая половина дня. Даже не имея мало-мальски точных сведений о потерях противника (как, впрочем, и о наших), не приходилось сомневаться, что они сравнимы с уроном, нанесенным врагу лишь в немногие из прошлых дней. Однако натиск его не слабел. Беспрерывно наносились особенно тяжелые для нас, практически - неотразимые, удары с воздуха. Число самолето-вылетов, произведенных фашистской авиацией с утра, перевалило уже за две тысячи, в расположение армии было сброшено до десяти тысяч крупных фугасок. А до сумерек, когда налеты бомбардировщиков если и не прекратятся, то, во всяком случае, не смогут быть такими массированными, было еще далеко.
Хотя бой гремел совсем рядом, оценивать положение становилось все труднее. Данные об обстановке, попадавшие на рабочую карту, были неполными. Крайне усложнилось определение целей для артиллерии. Особенно - на полуторакилометровом участке между "Баррикадами" и Тракторным, где позади прорвавшегося врага в разных местах держались наши приспособленные к круговой обороне опорные пункты, а связь с большинством из них отсутствовала.
Окруженные и закрепившиеся в развалинах группы и группки бойцов продолжали оттягивать часть неприятельских сил, оказывая неоценимую помощь тем, кто встречал удар противника дальше. Но если гитлеровцы и не овладели еще пространством между двумя заводами полностью и на нем там и тут кипели очаговые бои, то контролировать эту территорию мы уже не могли.
Когда ветром относило дым, с откоса над нашей штольней были хорошо видны разрушенные корпуса Тракторного. Однако добираться туда офицерам связи больше не удавалось.
В этих корпусах и вокруг них тоже шел бой - еще засветло враг ворвался на СТЗ.
К исходу дня, продвигаясь по территории завода и южнее его, немцы достигли нижних береговых террас. Наша полоса обороны и сама 62-я армия оказались рассеченными на две неравные части. Северная группа полковника Горохова была отрезана от основного ядра армии.
* * *
Таким тяжелым положение армии не было еще никогда. Гитлеровское командование давно уже сосредоточивало свои усилия на том, чтобы дробить, расчленять наши войска новыми прорывами к Волге, и вот противнику удался сквозной удар, направленный в самую сердцевину заводского района. Никаких реальных возможностей восстановить прежний, сплошной фронт обороны, заделать образовавшуюся брешь мы не имели. А враг мог наносить отсюда удары на север и на юг, угрожал нашим тылам и переправам. Вероятнее, чем когда-либо, становилась попытка высадки гитлеровцев на волжских островах в целях полной блокады наших войск в Сталинграде.
Но больше всего нас тревожила судьба изолированного теперь северного участка обороны.
У полковника Горохова насчитывалось - в двух стрелковых бригадах и перешедших к нему в подчинение мелких частях - около семи тысяч бойцов. К ночи на 15 октября они удерживали пригороды Рынок и Спартановка, северную окраину рабочего поселка СТЗ и северную часть заводской территории. Противник находился со всех сторон, кроме восточной, волжской, и назавтра же можно было ожидать концентрических атак с нескольких направлений.
В памяти было еще слишком свежо то, что произошло три недели назад на другом, южном нашем фланге, где отрезанная за Царицей 92-я бригада недолго продержалась под натиском превосходящих неприятельских сил. Верилось, однако, что у Горохова даст себя знать устоявшаяся за полтора месяца организация обороны. Верилось и в самого Горохова, командира опытного и привыкшего к большой самостоятельности с первых своих сталинградских боев, когда армейский КП находился за десятки километров от его бригад. Наконец, Северная группа имела свою особую линию снабжения, до тех пор довольно надежную, - через остров Зайцевский, соединенный с правым берегом пешеходным мостиком на бочках и якорях. Но сможет ли действовать эта переправа теперь?
Горохову было дано "добро" перенести свой КП и штаб (помещавшиеся в подвале Дома культуры СТЗ) в Спартановку. До утра ему было необходимо перегруппировать наличные силы и заново организовать оборону с юга, где еще вчера был нормальный стык с соседом, а теперь - тоже передний край. На южный участок предназначалась бригада Болвинова. Но ее подразделения, выходившие с захваченной врагом территории Тракторного, надо было еще привести в порядок. В Северную группу спешно отправились через острова полковник С. М. Камынин и батальонный комиссар Л. П. Николаев из политотдела армии.
Под вражеский удар на Тракторном попала и малочисленная дивизия Ермолкина. Выводя ее штаб с отрезанного противником КП, геройски погиб заместитель комдива подполковник Н. И. Годлевский. О судьбе разобщенных подразделений, продолжавших сражаться на СТЗ, мы узнавали не сразу. Бойцы, выходившие в расположение Северной группы, становились теперь ее резервом.
Продолжать наступление ночью противник не пытался. Это говорило о том, что чувствовал он себя на захваченной днем территории не слишком уверенно. А мы смогли привести войска в порядок, наладить прерванную связь, организовать эвакуацию раненых, которых на правом берегу было уже более трех тысяч.
От нашей штольни до переднего края оставалось теперь всего несколько сотен метров. После рассечения армейской полосы надвое КП оказался на правом фланге ее южной части. Такое расположение никак не назовешь удобным для управления армией в целом. Однако не время было удаляться от тех дивизий, которые утром готовились вновь принять на себя главные вражеские удары. Поэтому вопрос о перенесении командного пункта той ночью и не возникал.
Уже работая над этой книгой, мне довелось познакомиться с краткими воспоминаниями о Сталинграде, которые успел оставить (их застенографировали приезжавшие в 62-ю армию сотрудники Института истории Академии наук) командир 308-й дивизии Л. Н. Гуртьев, погибший несколько месяцев спустя. Говоря о начале тех октябрьских боев, Леонтий Николаевич счел нужным отметить: "Большое значение имело то, что командование армии было рядом с нами". Гуртьев был замечательным командиром, одним из достойнейших комдивов, каких я знал, и это его суждение, дошедшее до меня много лет спустя, не скрою, очень мне дорого.
Скоро стало известно, что командующий фронтом передает нашей армии 138-ю Краснознаменную стрелковую дивизию полковника И. И. Людникова. Она предназначалась для усиления обороны завода "Баррикады" и должна была облегчить положение измотанных в боях дивизий Горишного и Жолудева.
Для Василия Ивановича Чуйкова это было двойной радостью: Людникова и его дивизию он знал по 64-й армии, по августовским боям в придонских степях. И знал, как мы сразу поняли, с самой хорошей стороны.
Выведенная недавно в резерв фронта, 138-я стрелковая доукомплектовывалась в одном из заволжских поселков. В каком она в данный момент состоянии, было еще неизвестно. Затем выяснилось, что через сутки будет готов к переправе только один полк, и Людникову был направлен через штаб фронта первый приказ командарма: обеспечить прибытие этого полка на западный берег не позднее 5 часов утра 16 октября.
- Верят, что выстоим... Надо не подвести! - размышлял вслух Кузьма Акимович Гуров, шагая взад и вперед по тесной выгородке штольни.
Да, включение в 62-ю армию дивизии Людникова, которая могла полностью высадиться на правый берег лишь через двое суток, очевидно, означало также и это: в нас верят. Старшие начальники, посылавшие нам новую дивизию (а это наверняка решалось в самых высоких инстанциях), рассчитывали, что наши позиции в Сталинграде и переправа будут удержаны.
Утром 15-го все началось сначала - неистовая бомбежка, огневые налеты по всей глубине обороны, атаки пехоты и танков... Не овладев еще целиком территорией Тракторного, продолжая бои и на ней, враг спешил расширить вчерашний прорыв, продвинуться на север и на юг от завода вдоль Волги. При этом его ударная группировка пополнилась, как вскоре было установлено, 305-й пехотной дивизией, которая во вчерашних боях не участвовала.
При всей сложности положения главных сил армии не ослабевала тревога за группу Горохова. На нее гитлеровцы навалились с трех сторон: с юга, от Тракторного, атаковала отрезанные от армии бригады 94-я пехотная дивизия немцев, с запада, вдоль Мокрой Мечетки на Спартановку, наступала 389-я пехотная, с севера, на поселок Рынок - 16-я танковая. А помочь отрезанным бригадам армия сейчас могла лишь огнем артиллерии.
Донесения от Горохова (они поступали кружным путем, через заволжский запасной узел связи) иногда запаздывали. Но каждое подтверждало: Северная группа держится стойко. Если враг, имея огромный перевес в силах, и теснил некоторые ее подразделения, особенно с юга, то прорвать свою оборону она не давала нигде.
Прошло, однако, еще несколько дней, прежде чем части Горохова, сохранив сплошной фронт, прочно закрепились на северном берегу Мокрой Мечетки (один батальон бригады Болвинова оставался на ее южном берегу, в районе кирпичного завода). После этого территория, удерживаемая группой, составила около восьми квадратных километров, а разрыв между нею и позициями основных сил армии достиг двух с половиной километров.
Смотрю на старую рабочую карту, запечатлевшую все это, и невольно думаю о том, что обе Мечетки - и Мокрая, и Сухая, речки, раньше мало кому известные кроме местных жителей, стали памятными рубежами великой Сталинградской битвы.
На Сухой Мечетке, которая в жаркую летнюю пору даже и не речка, а просто глубокая, с обрывистыми склонами балка, в августе, когда от Дона к Волге внезапно прорвался корпус фон Виттерсгейма, рабочие отряды, зенитчики, танкисты из учебного центра преградили фашистам путь в город с севера, а подоспевшие стрелковые бригады затем отбросили их оттуда за Рынок.
Неширокая же долина в устье Мокрой Мечетки, куда враг подступил со стороны города, с юга (чего в августе, конечно, никто не мог бы себе представить), явилась чертой, которую те же бригады группы Горохова не дали гитлеровцам пересечь в октябре.
После захвата Тракторного завода штабисты Паулюса, как стало потом известно, отводили на ликвидацию советских войск, изолированных на северной окраине Сталинграда, еще одни сутки. По истечении этих суток командование группы армий "Б" поспешило, не дожидаясь донесения от Паулюса, сообщить в ставку фюрера, что отрезанные от нашей армии части уже уничтожены. На деле же гитлеровцы, хотя и окружили с суши Спартановку и Рынок, овладеть этими поселками полностью не смогли никогда.
Однако 15 октября, о котором сейчас идет речь, никто не мог поручиться, что левофланговым батальонам группы Горохова, оттесняемым с последних позиций на Тракторном заводе к Мокрой Мечетке, удастся закрепиться на этом рубеже.
В это время враг продвигался - медленно и не везде, но все-таки продвигался - также и в южном направлении от Тракторного, к заводу "Баррикады".
Ни у Жолудева, ни у Горишного уже не хватало людей, чтобы держать сплошной фронт, и потому все возрастала опасность выхода гитлеровцев в тылы дивизии Гуртьева. А на исходе дня фашистские автоматчики появились в 500-600 метрах от командного пункта армии, и в бой была введена охрана штаба.
Вопрос о перенесении командного пункта по-прежнему не поднимался. В Военном совете существовало единое мнение, что с этим следует повременить (как представлялось лично мне - во всяком случае, до прибытия на правый фланг свежей дивизии). Не было разных мнений также насчет того, что сейчас нельзя укреплять правый фланг за счет ослабления левого или центра: может быть, немцы только и ждали этого, чтобы начать концентрические удары.
- Не прозевайте подготовки противника к атакам на новых направлениях! повторял командарм начальнику разведотдела Герману.
Активнее вести разведку мы требовали от Родимцева, Батюка, Смехотворова.
Как уже было сказано, из включенной в армию дивизии Людникова в ночь на 16-е мог переправиться один стрелковый полк. Но давно на нашем КП не ждали подкрепления из-за Волги с таким напряженным нетерпением.
Спешно доукомплектованной дивизии не хватало оружия. Оно было где-то на подходе, однако до вечера поступить не могло. Чтобы снабдить всем положенным полк, который отправлялся в Сталинград первым, собирали винтовки и пулеметы в двух остальных.
Об этом рассказали командир переправившегося 650-го стрелкового полка майор Ф. И. Печенюк и прибывший с полком заместитель командира дивизии полковник И. И. Куров. Что касается самой переправы, то полку, учитывая обстановку на Волге, просто повезло. Все перевозившие его баржи, понтоны, катера дошли практически без повреждений. Потери полка составляли семь раненых, убитых не было.
Пока штаб дивизии находился еще на том берегу, полк Печенюка подчинили комдиву 37-й Жолудеву. Наши направленцы вывели его на позиции севернее завода "Баррикады". Это были уже не те позиции, куда мы рассчитывали поставить полк несколько часов назад, а более близкие к заводу: положение успело измениться не в нашу пользу. Скоро рассвело, и подкрепление, едва осмотревшись, вступило в бой.
Вспоминая дни октябрьского "генерального штурма", ветераны Сталинградской битвы обычно называют самым тяжелым из них первый. Что и говорить, в тот день гитлеровцы рассчитывали покончить с нами разом. Однако на третий день штурма, 16 октября, выстоять было не легче.
Противник потерял десятки танков и тысячи солдат, но еще отнюдь не выдохся. При этом он занимал позиции несравненно более выгодные, нежели двое суток назад. Прорвавшись к Волге в центре заводского района и отрезав от главных сил нашей армии Северную группу, гитлеровцы, видимо, считали, что теперь они ближе, чем когда-либо, к своей цели - овладению всем городом. У нас же за эти двое суток сил не прибавилось. Прибытие одного полка никак не могло компенсировать почти полное истощение двух дивизий, большие потери в других частях.
Словом, утром 16-го было так же трудно предсказать, чем кончится в Сталинграде день, как и утром 14-го. Ясным оставалось одно: отходить нельзя и некуда.
Хочется привести еще несколько строк из воспоминаний командира 308-й дивизии Л. Н. Гуртьева, на которые я уже ссылался. Будучи истинным военным, Леонтий Николаевич отличался сдержанностью, и от этого сказанное им приобретает еще большую силу. В его словах выражено, думается, то, что могли тогда сказать о себе все наши командиры, в том числе и я сам.
"В самые тяжелые минуты, когда казалось, что уже нет выхода, мы все брали свои автоматы и были наготове драться до конца. Ни у кого и в мыслях не было, что отсюда можно уйти. Если смотрели на Волгу, то только в ожидании оттуда пополнения, боеприпасов..."
В том, что 16 октября на центральном участке (так продолжали мы его называть и после рассечения армейской полосы надвое) в основном удалось удержать прежние позиции, сыграли немалую роль танкисты.
Все "танковые войска" армии состояли из прибывшей две недели назад бригады полковника Белого. Как я уже говорил, командование фронта разрешило использовать ее боевые машины лишь для ведения огня с места, с заранее подготовленных позиций. Мы иногда досадовали на эти ограничения, однако теперь пришло время их оценить: вряд ли без этого сохранилось бы достаточно танков, чтобы устроить засаду на пути вероятной и весьма опасной танковой атаки противника - со стороны захваченного им Тракторного в направлении завода "Баррикады".
Практически гитлеровцы могли двинуть здесь свои танки с севера на юг лишь по связывающему оба завода отрезку главной продольной магистрали города. С учетом этого были расставлены наши противотанковые батареи, выдвинуты группы бронебойщиков. Там же командарм решил врыть в землю по башни десять или двенадцать Т-34. Вайнруб и Белый присмотрели для них подходящую позицию в районе парка Скульптурный и Трамвайной улицы.
Все успели сделать вовремя. Машины тщательно замаскировали, и, как показало дальнейшее, об их присутствии тут немцы не догадались. И наши тридцатьчетверки, когда настал их час, смогли внезапно открыть по фашистским танкам кинжальный огонь с дистанции двести - сто метров.
Несколько головных танков было подбито и подожжено буквально за две-три минуты. Они загородили дорогу остальным. А за танками двигалась на машинах пехота - как видно, враг решил, что сейчас он с ходу сомнет нашу ослабленную оборону перед "Баррикадами" и легко прорвется к этому заводу...
И все сразу застопорилось. Уцелевшие танки начали пятиться назад. А наши артиллерийские наблюдатели не замедлили вызвать на скопление неприятельской живой силы и техники огонь заволжских батарей. Но до того немецкого штаба, откуда управляли этим броском, почему-то долго не доходило, что тут происходит. Запущенный механизм продолжал действовать - со стороны Тракторного на ту же магистраль выходили новые подразделения. Наша артиллерия накрывала их. После того как Пожарский направил сюда еще и залп "катюш", у гитлеровцев началась паника.
- Вот это называется зарвались! - шумно радовался Кузьма Акимович Гуров.
Действительно, немного знали мы пока случаев, когда противник, чрезмерно уверовав в свой успех, так подставлял сам себя под удар.
В наших сводках значится, что в тот день в Сталинграде уничтожено 37 немецких танков. За точность этой цифры не поручусь. И конечно, только часть подбитых и подожженных танков могли занести на свой боевой счет наши танкисты. Но именно с их удара из засады началось успешное, по сути дела разгромное, отражение той атаки, которой гитлеровское командование, надо полагать, в своих планах на 16 октября отводило особое место.
До наступления темноты (и вновь - следующим утром) вражеская авиация неистово бомбила на подступах к заводу "Баррикады" все, что могло оказаться вкопанным в землю и замаскированным танком. Однако наши танкисты продержались на той своей позиции еще довольно долго.
* * *
В ночь на 17-е мы ждали остальные полки Людникова и самого комдива. Но еще раньше, едва стемнело, в расположение армии из-за Волги прибыл командующий фронтом.
О том, что он к вам направляется, мы, разумеется, были предупреждены. Командарм пытался, но безуспешно, убедить генерал-полковника Еременко отложить посещение армии, считая, что переправляться сейчас через Волгу, да еще дважды, слишком большой риск.
Чуйков и Гуров заблаговременно ушли к тому причалу, довольно далекому от КП, где предполагалось принять бронекатер. Между тем на Волге становилось все тревожнее. Не сумев прошлой ночью помешать переправе полка Печенюка, противник еще с ранних сумерек пристреливал обычные пути судов и районы причалов. Надсадно ревели бившие по реке и берегу немецкие шестиствольные минометы. Над Волгой то и дело взвивались ракеты.
Командиру бронекатера надо было думать прежде всего о том, как проскочить между разрывами снарядов и мин (легчайшая броня защищала это суденышко лишь от мелких осколков). И он, получив, очевидно, разрешение действовать по обстановке, подвел катер к правому берегу не там, где его ждали.
Конечно, и тут нашлось кому провести командующего фронтом дальше. Порядочно пройдя по изрытому воронками, непрерывно обстреливаемому врагом берегу, генерал-полковник Еременко и сопровождавшие его командиры явились к нам на КП раньше, чем успел вернуться разминувшийся с ними командарм. Встречать начальство пришлось мне.
Андрея Ивановича Еременко я не видел с тех пор, как дна месяца назад представлялся ему, прилетев в Сталинград с Кавказа. Командующий фронтом и теперь держался без особой официальности, но был хмурым. Оно и понятно: прибыл в армию, которая за последние дни потеряла - в тяжелейших, неравных боях, но все-таки потеряла - важные для всего фронта позиции.
Ждал даже, что командующий прямо с порога спросит: "Так как же все-таки отдали немцам Тракторный?" И что смог бы я ответить сверх уже изложенного в наших донесениях и сводках - не знаю.
Однако о Тракторном Еременко не спросил.
- Пришел поглядеть, как вы тут живы, - сказал он, входя в штольню. И добавил с прямотой и откровенностью, немного меня удивившими: - Товарищ Сталин приказал самому у вас побывать и доложить, что здесь творится.
Еременко представил сопровождавшего его генерал-лейтенанта М. М. Попова, бывшего командующего 40-й армией, назначенного заместителем командующего нашим фронтом. Оба они сразу же направились к карте. Мне было приказано, не дожидаясь командарма, докладывать обстановку.
Естественно, командующий фронтом и так ее знал. Кроме сведений о том, что произошло за последние часы, от меня потребовалось в основном уточнение деталей. Но это были не мелочи, и касались они прежде всего положения в районе завода "Баррикады", ставшего теперь главным объектом вражеских атак.
Я доложил о состоянии 95-й дивизии Горишного и 37-й гвардейской Жолудева. К исходу этого дня потери той и другой достигли 85 процентов личного состава, и дивизии из последних сил держали несплошную, очаговую оборону. Тем не менее с отводом их на переформирование - после того как они сегодня ночью передадут свои позиции частям Людникова, - очевидно, следовало повременить. Представлялось целесообразным, чтобы остатки двух дивизий заняли опорные пункты на территории завода. Генерал-полковник Еременко с этим согласился.
Особо шла речь о 308-й дивизии Гуртьева. Сражалась она доблестно, но остро нуждалась в пополнении. Подчиненные недавно Гуртьеву остатки 42-й и 92-й стрелковых бригад уже не приходилось принимать в расчет: согласно последнему донесению, в них осталось сорок два штыка...
На КП наконец вернулись Чуйков и Гуров, о которых я начинал всерьез беспокоиться. Разговор у карты продолжался. Пользуясь первой за долгое время личной встречей с командующим фронтом, наш командарм энергично доказывал, что армии нужно больше маршевого пополнения, больше снарядов. С боеприпасами для артиллерии нас стали здорово "прижимать", на что, очевидно, имелись серьезные причины, но от этого было не легче.
Еременко обещал добавить снарядов, дав, однако, понять, что особенно большой добавки пока не будет. Он сообщил, что 64-я армия на юге и Донской фронт на севере снова готовят контрудары, которые в ближайшие дни должны оттянуть часть навалившихся на нашу армию немецких войск.
Обсуждение положения и нужд армии не раз прерывалось срочными докладами, в том числе о ходе переправы частей 138-й дивизии. Переправа, несмотря на все усилия врага, пытавшегося ее сорвать, шла успешно.
В двенадцатом часу ночи в отсек командарма, где мы сидели, вошел высокий темнобровый полковник. Это был комдив 138-й Иван Ильич Людников. Выслушав его доклад о прибытии, командующий фронтом сказал, что задачу дивизии поставит генерал Чуйков, но важно усвоить главное - отступать здесь некуда, отступать нельзя.