Страница:
Смешавшись с толпой, они вошли под своды храма.
В самой глубине, где стояла статуя Брамы, пылал костер, ослепительно светлый и распространявший жар. С треском вылетали оттуда разноцветные огни и по временам озаряли чуть заметный облик человека.
Порывы чудного и опьяняющего аромата вырывались из середины костра и обвевали тех, кто с полной верой подходил и преклонял колена. И по мере того как молитва, в виде луча, более или менее светлого, возносилась из сердца верующего, тело его покрывал дождь искр; точно серебристый, ароматный дым окутывал его, вызывая обильный пот, а черные, окружавшие его тени, бледнели, дыхание становилось свободнее, и весь его облик очищался и хорошел.
Многие, особенно горячо молившиеся, подолгу оставались на коленях, упиваясь проникавшим в них небесным током, который их успокаивал и ободрял, восстанавливая душевные и телесные силы.
– Идемте. Теперь мы посетим другой очаг света, – сказал Эбрамар, делая ученикам знак следовать за ним.
Они снова поднялись в пространство и, будто подхваченные вихрем, полетели с быстротой мысли.
Вскоре им представилась гористая местность. Странный фосфорический полусвет, точно лазурный купол, разлился над долиной.
– Мы в Лурде, где творится столько чудес, – сказал Эбрамар. Спустившись на землю, они присоединились к процессии, которая с пением молитв направлялась к чудотворному гроту.
Дойдя до источника, толпа опустилась на колени и горячие молитвы их сердец светлыми волнами поднялись к небу.
Картина была волшебная. Золотистые и серебристые лучи шли во всех направлениях; от источника исходил фосфорический пар, и статую Девы окружали, казалось, снопы пламени, распространявшие жар. В воздухе звучала странная гармония, то нежная и тихая, то могучая, как ураган, всегда без единой несогласной нотки.
Вдруг из пространства стали падать огненные капли, потом с треском развернулась широкая, пламенная и золотистая лента, упавшая на лежавшую на носилках женщину, очевидно, параличную. Огненные зигзаги забегали по всему телу больной, потом оно как будто вспыхнуло, из организма поднялись клубы черного дыма, рассыпаясь в воздухе точно зерна бисера, и женщина с криком выпрямилась.
Минуту спустя она уже стояла на ногах, сияющая от счастья; затем упала на колени, восторженно крикнув:
– Я исцелилась!
– Вы видели только что оккультную сторону этого исцеления: сошествие святого огня, вызванного силою напряженной молитвы, – произнес Эбрамар.
– А теперь в путь, друзья мои. Я хочу показать вам еще два места благости небесной, оба в высокой степени интересных.
Он достал из-за пояса палочку, повертел ею в воздухе, и из нее посыпались снопами искры. Вдруг поднялся сильный ветер и теплое, огненно-красное течение подхватило всех троих и понесло с такой головокружительной быстротой, что Супрамати показалось, что он вот-вот задохнется.
Сколько времени летели они с такой бешеной быстротой, он не мог бы сказать. Но когда полет стал замедляться, Супрамати увидал под собою широко раскинувшийся город. Улицы и крыши были покрыты снегом; множество церквей поднимали к небу золоченые маковки, увенчанные крестами, и широкие полосы света отличали эти священные убежища человечества от окружающих зданий.
Воздушные путешественники опустились на землю около небольшой часовни, наполненной богомольцами и окутанной столь ярким светом, что она казалась объятой пламенем.
В высоких серебряных подсвечниках горело бесчисленное множество восковых свечей. Некоторые из них окружала широкая золотистая полоса, и свеча горела ярко, а пламя вытягивалось и точно сливалось с источником огня и света, пылавшим в глубине часовни; иные свечи горели тускло, дымились, трещали, и воск оплывал.
Посреди очага света виднелась большая икона под золотой, украшенной драгоценными камнями ризой, и сквозь древнюю живопись выступал лик небесной красоты, дышавший божественным милосердием и сосредоточенной грустью. Глаза, удивительно живые, вдумчиво смотрели на коленопреклоненную толпу с неописуемым выражением любви и сожаления. И на каждого подходящего к иконе ясный взгляд бросал огненный луч, который пронизывал, согревал, укреплял молящегося, вступавшего в эту обитель света, тепла и гармонии.
– Вы видите здесь одно из отражений Пресвятой Девы! – сказал Эбрамар, падая ниц перед образом.
Оба ученика последовали его примеру, и из душ их вознеслась горячая мольба к Утешительнице всех страждущих, плачущих, борющихся с юдолью земною и взывающих к Ее милосердию.
Когда они поднялись, новая толпа мужчин, женщин и детей, богатых и бедных, без различия положения, хлынула в часовню; скоро явился священник, и начался общий молебен.
По мере того как молитва, сообразно чистоте молящегося, возносилась более или менее блестящими золотистыми спиралями, возникало удивительное зрелище.
В центре света, окружавшего образ, с треском кипела как будто раскаленная лава, из которой вырывались широкие волны разноцветного огни, падавшего на благоговейно склоненные головы, оставляя на них фосфорические светлые пятна.
Вся часовня точно дрожала под могучими вибрациями удивительной гармонии, которая не являла какую-нибудь определенную мелодию, а была каким-то собранием разнообразных аккордов, сливавшихся в бурю созвучий: то были вибрации общей молитвы.
– Вы видите, друзья мои, великую тайну божественной силы, вызванной и привлеченной человеческой молитвой. Она излечивает, укрепляет, обновляет, дает забвение страстей и горестей земных. Смотрите, одни плачут, другие вдруг охвачены испариной; это теплое, чистое излучение добра гонит из организма вредные миазмы, – заметил Эбрамар, когда они выходили из часовни.
У входа Эбрамар вдруг остановился и указал рукою на человека еще молодого, но истощенного. Он шел с поникшей головой, глядя в землю. На мертвенно-бледном лице его застыло выражение отчаянной злобы.
– Посмотрите на этого человека. Он собирается покончить с собой, в кармане у него яд; у него нет более ни сил, ни желания влачить свое существование, бороться с житейскими невзгодами, противиться мучающей его бесовской своре. Посмотрите: черные тени кружатся вокруг него, внушают ему ропот, разжигают горечь и отвращение к жизни. Но недаром, несчастный, твой дух-покровитель привел тебя к этому источнику спасения.
Маг поднял руку, и из нее блеснул яркий, светлый луч. Неизвестный, точно получив удар, остановился; адская же стая начала отступать, свистя и корчась.
Золотой луч змеей обвился вокруг незнакомца, увлекая его к часовне, куда он вошел почти бессознательно, и точно задыхаясь от чистых, острых и пронизывающих токов, тяжело упал на колени.
Несколько минут стоял он без мысли, в изнеможении, точно застыл. Но очи Божественной Матери уже взирали на горемыку с несказанным сожалением; хлынули потоки света и тепла, змейки огня забегали по нему, пронизывая его, а затем из его тела повалил густой черный дым и брызнули дождем разноцветные шарики, с треском лопавшиеся, распространяя зловоние, которое тотчас же заглушалось чистой атмосферой часовни.
И по мере того как очищался его организм, сходила мертвящая апатия, а мутный и усталый взор несчастного обратился к лику Девы. Медленно, с усилием пробормотал он молитву, почти машинально поднял руку и три раза перекрестился. Тотчас же перед ним и по бокам появились три светящиеся креста и белая, блестящая дымка окутала его.
При виде этого толпившиеся у входа бесы заволновались, шумя, свистя и испуская зловонные флюиды. Они понимали, что жертва вырвалась от них, и когда несчастный вышел из часовни, как бешеные накинулись на него, но уже были бессильны, натолкнувшись на кресты, освещавшие путь грешнику и ограждавшие его совместно с явившимся за ним чистым духом. Черная бесовская туча отступила, а немного спустя незнакомец вынул из кармана флакон с ядом и разбил его о мостовую. Над его челом витал мерцающий огонек.
– Этот не погибнет. Он снова обрел веру, а такая броня делает человека неуязвимым, – сказал Эбрамар.
И трое невидимых путешественников поднялись в пространство.
Блаженная улыбка озаряла лицо мага: он спас человеческую душу.
– Куда отправляемся мы теперь, учитель? – спросил Супрамати.
– К одному из величайших и дивных покровителей этой злополучной страны, против которой ад ведет в настоящее время жесточайший приступ.
На этот раз достаточно было нескольких минут, чтобы привести их к цели.
Показалась зубчатая стена и золотые купола древнего монастыря.
Невидимые путешественники вошли в обширный храм с массивными стенами. Налево от царских врат на возвышении стояла гробница святого и несколько монахов стояли у изголовья.
Но там почивал вовсе не усопший, мощам которого поклонялись. Над ракой возвышалась высокая, величавая фигура старца. Громадное сияние окружало главу его, и из всего его существа исходили снопы света, а за плечами два широких луча ослепительной белизны и яркости, сверкавшие, как снег на солнце, поднимались точно громадные крылья и исчезали вверху.
Воздевая руки над теми, кто подходил к нему, дух обливал их серебристым светом.
Эбрамар также с благоговением преклонил колена и получил в ответ поток золотистых брызг, которые мгновенно были поглощены чистым и светлым телом мага.
– Тяжела и трудна миссия этого великого духа, – заметил Эбрамар.
Благодаря своей чистоте, мудрости и силе, он мог бы подняться в лучезарные сферы; а он добровольно остается прикованным к земле, в этой слизистой, наполненной миазмами атмосфере и ежеминутно должен прикасаться ко всем человеческим язвам.
Но великая любовь к народу, среди коего он жил, внушает ему столь глубокое сострадание, такой неистощимый запас милосердия, что бремя его не кажется ему тяжким. Взгляни: без перерыва и устали изливает он на всех приходящих к нему живительное и врачующее веяние. Сила его неимоверна, все вокруг озарено светом; даже масло, горящее в лампадках у раки, насыщено светом и целебными ароматами.
Какие же мы, право, счастливые бездельники в сравнении с ним! Мы бежим от тьмы, от прикосновения ко всему нечистому. Мы изучаем и мирно смакуем в тиши своих дворцов чудеса науки, тогда как он, который мог бы наслаждаться всем великолепием высших сфер, гармонией и покоем, полным блаженством праведника, остается здесь. Ничто не может поколебать его бесконечного милосердия; он исцеляет и укрепляет; ухо его, равно как и сердце, всегда открыты всем, кто несет ему свои грехи, сомнения, горе и надежды. Он плачет и молится с ними, поддерживает их, внушает силу жить, чтобы честно довести до конца их земное испытание. Как мелки мы перед этими великими духами, которые жертвуют собою для человечества, защищая его против лукавства и злобы бесов, производящих даже на них яростные нападения.
Если бы люди знали только всю широту помощи, которую могут оказать им эти друзья и покровители свыше, именуемые святыми, если бы видели силу, заключающуюся в молитве, то не было бы столько несчастно погибающих.
– Учитель, а разве раскаяние и молитва после смерти не могут спасти душу? – спросил Дахир.
– Конечно, могут. Молитвой и раскаянием спасено неисчислимое количество душ. Только надо много силы упавшему в яму, чтобы выбраться из нее; а не все сильны. На эти-то колеблющиеся, греховные и часто впадающие в отчаяние души и набрасываются с ожесточением злые духи, привлекают их к себе и искушают упоением, роскошью жизни, безнаказанностью преступления и наслаждением всем тем, что составляет прелесть для развращенной души. Часто, очень часто души эти становятся адептами ада и на долгие века сходят со светлого пути прогресса. Это служит объяснением одного места в Евангелии, которое профану кажется несправедливым: «…так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».
– Во время последнего моего пребывания среди людей я заметил, что религиозный дух угасал все более и более; что же будет, если столь необходимое чувство веры совершенно исчезнет в человечестве? – задал вопрос Супрамати.
– Разумеется, первым следствием подобного положения вещей для человечества явится громадное умножение преступности; а по мере того как люди будут двигаться дальше по пути порока, преступлений и других мерзостей, род человеческий будет дурнеть, вырождаться и быстро уменьшаться. Взамен того в
ужасающих размерах возрастет та язва невидимого мира, которая и теперь уже первый атмосферный слой, окружающий землю, обращает в настоящее чистилище, если не в ад для всякого духа, покинувшего тело. Я говорю о полчищах выкидышей, о тех несчастных духах, которые пригвождены к земной атмосфере.
Втолкнутые в плоть космическим законом воплощения, и затем будучи насильно вырваны из этой среды во время формирования земного тела, они оказываются в пространстве с астралом, покрытым точно толстой корою жизненными флюидами, собранными на значительное число лет. Тогда происходит странное и тягостное для духа явление: астральное тело питается этими жизненными запасами, оставшимися без употребления, растет, развивается неестественным образом и получается какая-то амфибия, – получеловек, полудух, пригвожденный однако к земле и испытывающий потребности земные.
Существа эти чаще всего становятся бесами, которые подстерегают людей и животных, чтобы высасывать из них жизненную силу. Иногда они внедряются в тело живого человека, чтобы насладиться с ним плотскими удовольствиями. Будучи духами одержимыми, по преимуществу, они толкают человека на преступление или подводят под несчастие, катастрофу и т.д., чтобы насытиться пролитой кровью, запах коей опьяняет их и доставляет невыразимое наслаждение. Народ, по своему безошибочному чутью, зовет их кикиморами; но люди и не подозревают даже страшного могущества этих ларвических, вампирических существ.
Ну, а теперь, дети мои, в дорогу. Пора вернуться домой, прибавил Эбрамар.
И легко, свободно, точно клубы пара, несомые ветром, все трое направились к их уединенному дворцу в Гималаях.
Глава четвертая
В самой глубине, где стояла статуя Брамы, пылал костер, ослепительно светлый и распространявший жар. С треском вылетали оттуда разноцветные огни и по временам озаряли чуть заметный облик человека.
Порывы чудного и опьяняющего аромата вырывались из середины костра и обвевали тех, кто с полной верой подходил и преклонял колена. И по мере того как молитва, в виде луча, более или менее светлого, возносилась из сердца верующего, тело его покрывал дождь искр; точно серебристый, ароматный дым окутывал его, вызывая обильный пот, а черные, окружавшие его тени, бледнели, дыхание становилось свободнее, и весь его облик очищался и хорошел.
Многие, особенно горячо молившиеся, подолгу оставались на коленях, упиваясь проникавшим в них небесным током, который их успокаивал и ободрял, восстанавливая душевные и телесные силы.
– Идемте. Теперь мы посетим другой очаг света, – сказал Эбрамар, делая ученикам знак следовать за ним.
Они снова поднялись в пространство и, будто подхваченные вихрем, полетели с быстротой мысли.
Вскоре им представилась гористая местность. Странный фосфорический полусвет, точно лазурный купол, разлился над долиной.
– Мы в Лурде, где творится столько чудес, – сказал Эбрамар. Спустившись на землю, они присоединились к процессии, которая с пением молитв направлялась к чудотворному гроту.
Дойдя до источника, толпа опустилась на колени и горячие молитвы их сердец светлыми волнами поднялись к небу.
Картина была волшебная. Золотистые и серебристые лучи шли во всех направлениях; от источника исходил фосфорический пар, и статую Девы окружали, казалось, снопы пламени, распространявшие жар. В воздухе звучала странная гармония, то нежная и тихая, то могучая, как ураган, всегда без единой несогласной нотки.
Вдруг из пространства стали падать огненные капли, потом с треском развернулась широкая, пламенная и золотистая лента, упавшая на лежавшую на носилках женщину, очевидно, параличную. Огненные зигзаги забегали по всему телу больной, потом оно как будто вспыхнуло, из организма поднялись клубы черного дыма, рассыпаясь в воздухе точно зерна бисера, и женщина с криком выпрямилась.
Минуту спустя она уже стояла на ногах, сияющая от счастья; затем упала на колени, восторженно крикнув:
– Я исцелилась!
– Вы видели только что оккультную сторону этого исцеления: сошествие святого огня, вызванного силою напряженной молитвы, – произнес Эбрамар.
– А теперь в путь, друзья мои. Я хочу показать вам еще два места благости небесной, оба в высокой степени интересных.
Он достал из-за пояса палочку, повертел ею в воздухе, и из нее посыпались снопами искры. Вдруг поднялся сильный ветер и теплое, огненно-красное течение подхватило всех троих и понесло с такой головокружительной быстротой, что Супрамати показалось, что он вот-вот задохнется.
Сколько времени летели они с такой бешеной быстротой, он не мог бы сказать. Но когда полет стал замедляться, Супрамати увидал под собою широко раскинувшийся город. Улицы и крыши были покрыты снегом; множество церквей поднимали к небу золоченые маковки, увенчанные крестами, и широкие полосы света отличали эти священные убежища человечества от окружающих зданий.
Воздушные путешественники опустились на землю около небольшой часовни, наполненной богомольцами и окутанной столь ярким светом, что она казалась объятой пламенем.
В высоких серебряных подсвечниках горело бесчисленное множество восковых свечей. Некоторые из них окружала широкая золотистая полоса, и свеча горела ярко, а пламя вытягивалось и точно сливалось с источником огня и света, пылавшим в глубине часовни; иные свечи горели тускло, дымились, трещали, и воск оплывал.
Посреди очага света виднелась большая икона под золотой, украшенной драгоценными камнями ризой, и сквозь древнюю живопись выступал лик небесной красоты, дышавший божественным милосердием и сосредоточенной грустью. Глаза, удивительно живые, вдумчиво смотрели на коленопреклоненную толпу с неописуемым выражением любви и сожаления. И на каждого подходящего к иконе ясный взгляд бросал огненный луч, который пронизывал, согревал, укреплял молящегося, вступавшего в эту обитель света, тепла и гармонии.
– Вы видите здесь одно из отражений Пресвятой Девы! – сказал Эбрамар, падая ниц перед образом.
Оба ученика последовали его примеру, и из душ их вознеслась горячая мольба к Утешительнице всех страждущих, плачущих, борющихся с юдолью земною и взывающих к Ее милосердию.
Когда они поднялись, новая толпа мужчин, женщин и детей, богатых и бедных, без различия положения, хлынула в часовню; скоро явился священник, и начался общий молебен.
По мере того как молитва, сообразно чистоте молящегося, возносилась более или менее блестящими золотистыми спиралями, возникало удивительное зрелище.
В центре света, окружавшего образ, с треском кипела как будто раскаленная лава, из которой вырывались широкие волны разноцветного огни, падавшего на благоговейно склоненные головы, оставляя на них фосфорические светлые пятна.
Вся часовня точно дрожала под могучими вибрациями удивительной гармонии, которая не являла какую-нибудь определенную мелодию, а была каким-то собранием разнообразных аккордов, сливавшихся в бурю созвучий: то были вибрации общей молитвы.
– Вы видите, друзья мои, великую тайну божественной силы, вызванной и привлеченной человеческой молитвой. Она излечивает, укрепляет, обновляет, дает забвение страстей и горестей земных. Смотрите, одни плачут, другие вдруг охвачены испариной; это теплое, чистое излучение добра гонит из организма вредные миазмы, – заметил Эбрамар, когда они выходили из часовни.
У входа Эбрамар вдруг остановился и указал рукою на человека еще молодого, но истощенного. Он шел с поникшей головой, глядя в землю. На мертвенно-бледном лице его застыло выражение отчаянной злобы.
– Посмотрите на этого человека. Он собирается покончить с собой, в кармане у него яд; у него нет более ни сил, ни желания влачить свое существование, бороться с житейскими невзгодами, противиться мучающей его бесовской своре. Посмотрите: черные тени кружатся вокруг него, внушают ему ропот, разжигают горечь и отвращение к жизни. Но недаром, несчастный, твой дух-покровитель привел тебя к этому источнику спасения.
Маг поднял руку, и из нее блеснул яркий, светлый луч. Неизвестный, точно получив удар, остановился; адская же стая начала отступать, свистя и корчась.
Золотой луч змеей обвился вокруг незнакомца, увлекая его к часовне, куда он вошел почти бессознательно, и точно задыхаясь от чистых, острых и пронизывающих токов, тяжело упал на колени.
Несколько минут стоял он без мысли, в изнеможении, точно застыл. Но очи Божественной Матери уже взирали на горемыку с несказанным сожалением; хлынули потоки света и тепла, змейки огня забегали по нему, пронизывая его, а затем из его тела повалил густой черный дым и брызнули дождем разноцветные шарики, с треском лопавшиеся, распространяя зловоние, которое тотчас же заглушалось чистой атмосферой часовни.
И по мере того как очищался его организм, сходила мертвящая апатия, а мутный и усталый взор несчастного обратился к лику Девы. Медленно, с усилием пробормотал он молитву, почти машинально поднял руку и три раза перекрестился. Тотчас же перед ним и по бокам появились три светящиеся креста и белая, блестящая дымка окутала его.
При виде этого толпившиеся у входа бесы заволновались, шумя, свистя и испуская зловонные флюиды. Они понимали, что жертва вырвалась от них, и когда несчастный вышел из часовни, как бешеные накинулись на него, но уже были бессильны, натолкнувшись на кресты, освещавшие путь грешнику и ограждавшие его совместно с явившимся за ним чистым духом. Черная бесовская туча отступила, а немного спустя незнакомец вынул из кармана флакон с ядом и разбил его о мостовую. Над его челом витал мерцающий огонек.
– Этот не погибнет. Он снова обрел веру, а такая броня делает человека неуязвимым, – сказал Эбрамар.
И трое невидимых путешественников поднялись в пространство.
Блаженная улыбка озаряла лицо мага: он спас человеческую душу.
– Куда отправляемся мы теперь, учитель? – спросил Супрамати.
– К одному из величайших и дивных покровителей этой злополучной страны, против которой ад ведет в настоящее время жесточайший приступ.
На этот раз достаточно было нескольких минут, чтобы привести их к цели.
Показалась зубчатая стена и золотые купола древнего монастыря.
Невидимые путешественники вошли в обширный храм с массивными стенами. Налево от царских врат на возвышении стояла гробница святого и несколько монахов стояли у изголовья.
Но там почивал вовсе не усопший, мощам которого поклонялись. Над ракой возвышалась высокая, величавая фигура старца. Громадное сияние окружало главу его, и из всего его существа исходили снопы света, а за плечами два широких луча ослепительной белизны и яркости, сверкавшие, как снег на солнце, поднимались точно громадные крылья и исчезали вверху.
Воздевая руки над теми, кто подходил к нему, дух обливал их серебристым светом.
Эбрамар также с благоговением преклонил колена и получил в ответ поток золотистых брызг, которые мгновенно были поглощены чистым и светлым телом мага.
– Тяжела и трудна миссия этого великого духа, – заметил Эбрамар.
Благодаря своей чистоте, мудрости и силе, он мог бы подняться в лучезарные сферы; а он добровольно остается прикованным к земле, в этой слизистой, наполненной миазмами атмосфере и ежеминутно должен прикасаться ко всем человеческим язвам.
Но великая любовь к народу, среди коего он жил, внушает ему столь глубокое сострадание, такой неистощимый запас милосердия, что бремя его не кажется ему тяжким. Взгляни: без перерыва и устали изливает он на всех приходящих к нему живительное и врачующее веяние. Сила его неимоверна, все вокруг озарено светом; даже масло, горящее в лампадках у раки, насыщено светом и целебными ароматами.
Какие же мы, право, счастливые бездельники в сравнении с ним! Мы бежим от тьмы, от прикосновения ко всему нечистому. Мы изучаем и мирно смакуем в тиши своих дворцов чудеса науки, тогда как он, который мог бы наслаждаться всем великолепием высших сфер, гармонией и покоем, полным блаженством праведника, остается здесь. Ничто не может поколебать его бесконечного милосердия; он исцеляет и укрепляет; ухо его, равно как и сердце, всегда открыты всем, кто несет ему свои грехи, сомнения, горе и надежды. Он плачет и молится с ними, поддерживает их, внушает силу жить, чтобы честно довести до конца их земное испытание. Как мелки мы перед этими великими духами, которые жертвуют собою для человечества, защищая его против лукавства и злобы бесов, производящих даже на них яростные нападения.
Если бы люди знали только всю широту помощи, которую могут оказать им эти друзья и покровители свыше, именуемые святыми, если бы видели силу, заключающуюся в молитве, то не было бы столько несчастно погибающих.
– Учитель, а разве раскаяние и молитва после смерти не могут спасти душу? – спросил Дахир.
– Конечно, могут. Молитвой и раскаянием спасено неисчислимое количество душ. Только надо много силы упавшему в яму, чтобы выбраться из нее; а не все сильны. На эти-то колеблющиеся, греховные и часто впадающие в отчаяние души и набрасываются с ожесточением злые духи, привлекают их к себе и искушают упоением, роскошью жизни, безнаказанностью преступления и наслаждением всем тем, что составляет прелесть для развращенной души. Часто, очень часто души эти становятся адептами ада и на долгие века сходят со светлого пути прогресса. Это служит объяснением одного места в Евангелии, которое профану кажется несправедливым: «…так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».
– Во время последнего моего пребывания среди людей я заметил, что религиозный дух угасал все более и более; что же будет, если столь необходимое чувство веры совершенно исчезнет в человечестве? – задал вопрос Супрамати.
– Разумеется, первым следствием подобного положения вещей для человечества явится громадное умножение преступности; а по мере того как люди будут двигаться дальше по пути порока, преступлений и других мерзостей, род человеческий будет дурнеть, вырождаться и быстро уменьшаться. Взамен того в
ужасающих размерах возрастет та язва невидимого мира, которая и теперь уже первый атмосферный слой, окружающий землю, обращает в настоящее чистилище, если не в ад для всякого духа, покинувшего тело. Я говорю о полчищах выкидышей, о тех несчастных духах, которые пригвождены к земной атмосфере.
Втолкнутые в плоть космическим законом воплощения, и затем будучи насильно вырваны из этой среды во время формирования земного тела, они оказываются в пространстве с астралом, покрытым точно толстой корою жизненными флюидами, собранными на значительное число лет. Тогда происходит странное и тягостное для духа явление: астральное тело питается этими жизненными запасами, оставшимися без употребления, растет, развивается неестественным образом и получается какая-то амфибия, – получеловек, полудух, пригвожденный однако к земле и испытывающий потребности земные.
Существа эти чаще всего становятся бесами, которые подстерегают людей и животных, чтобы высасывать из них жизненную силу. Иногда они внедряются в тело живого человека, чтобы насладиться с ним плотскими удовольствиями. Будучи духами одержимыми, по преимуществу, они толкают человека на преступление или подводят под несчастие, катастрофу и т.д., чтобы насытиться пролитой кровью, запах коей опьяняет их и доставляет невыразимое наслаждение. Народ, по своему безошибочному чутью, зовет их кикиморами; но люди и не подозревают даже страшного могущества этих ларвических, вампирических существ.
Ну, а теперь, дети мои, в дорогу. Пора вернуться домой, прибавил Эбрамар.
И легко, свободно, точно клубы пара, несомые ветром, все трое направились к их уединенному дворцу в Гималаях.
Глава четвертая
Эбрамар уехал, а ученики его с новым жаром принялись за работу.
Главным образом они занимались развитием зрения, обоняния, слуха, осязания и с восторгом убеждались, как постепенно развивались незнакомые им до тех пор чувства.
Сокровенная жизнь существ и вещей раскрывалась перед их прозревшими глазами. Теперь они свободно видели в пространстве, как корпорации духов-работников вдыхали – в виде питания – растительные излияния, они уже могли следить за увяданием и смертью растений; глаз их усматривал черноватое пятно, поглощавшее последнюю каплю первобытной материи, которая выделялась из растительного организма.
С не меньшим интересом наблюдали они все фазы развоплощения животного, этого меньшого брата человека, язык которого они научились понимать. Наконец, изучение бесчисленных свойств жизненного эликсира и разнообразные методы его применения представляли бесконечное поле для труда.
Эта умственная работа захватывающего интереса до того поглощала их, что личной жизни у них почти не существовало.
Как-то раз, когда они отдыхали на террасе после особенно утомительной работы, Дахир неожиданно спросил:
– Как ты думаешь? Сколько времени могло пройти с тех пор, как мы здесь? Должно быть, порядочное количество лет.
– О, конечно! Но к чему считать время! Ведь только заурядное человечество считает жалкие годы его мимолетной жизни, из которой к тому же половину оно проводит во сне, в еде и грехах. Нас время не касается, – ответил Супрамати.
– При последнем посещении Эбрамар сказал, что наши познания достаточно подвинулись для того, чтобы мы могли испытать их на практике, – заметил Дахир, помолчав. – Но, признаюсь, я страшусь этой минуты. Что он от нас потребует? Какому испытанию подвергнет? Может статься, чувства и страсти, которые мы считаем побежденными, вновь пробудятся и будут терзать нас.
Супрамати вздохнул.
– Ты прав. Вероятно, предстоит еще не одна нравственная борьба. В каждом из нас земной человек глубоко укоренился.
Но к чему заранее мучить себя? Страшная тайна нашей удивительной судьбы повелевает нам идти вперед, и потому пойдем.
Он протянул руку своему товарищу по несчастью и работе, и тот молча пожал ее.
Дня через два после этого разговора, оканчивая свой скромный обед, они увидели приближавшуюся лодку.
В первую минуту они подумали, что это Эбрамар, но вскоре увидали в лодке двух учеников.
Причалив, те вышли на террасу и пожали руки обоим отшельникам, приветливо их встретившим.
Это были красивые молодые люди, но в глазах их таилось выражение глубокой задумчивости, изобличавшей бремя веков.
– Мы пришли за вами, братья, – сказал один из прибывших.- Надевайте скорее вашу лучшую одежду, и через час мы должны уехать.
– И куда мы отправимся? – спросил Супрамати.
– На собрание братьев, – ответил посланный. Час спустя Дахир и его друг входили в лодку.
Они были в белом официальном одеянии, на шее висели медальоны с первобытным веществом, на пальце надето было кольцо Грааля. По той же дороге, по которой когда-то пришли, они достигли пещеры источника вечной жизни.
На этот раз там собралась многочисленная толпа, сгруппировавшаяся полукругом около камня, где стояла чаша. С одной стороны стояли мужчины, с другой – женщины под покрывалами. Посредине, перед чашей, стоял Эбрамар, который жестом подозвал к себе Дахира и Супрамати и поставил около себя.
Тотчас же все присутствующие хором запели песнь, и странная, впервые услышанная мелодия произвела на обоих друзей глубокое впечатление.
Когда последние могучие аккорды стихли, заговорил Эбрамар и прочел молитву, испрашивая у Верховного Существа силу, мужество, терпение и покровительство для всех собравшихся, дабы они могли пройти тернистый путь их странной судьбы, предназначенной им Отцом небесным.
После этого все опустились на колени, произнесли краткое благодарение, поклонились источнику жизни и затем прошли в большую смежную пещеру, в глубине коей был накрыт большой стол, окруженный стульями.
Прежде чем сесть за обед, все перемешались, с радостью отыскивая старых, давно невиданных знакомых. Супрамати узнал многих рыцарей Грааля, как вдруг сердце его сильно забилось. Одна из женщин откинула вуаль и пошла к нему, счастливая и улыбающаяся. То была Нара.
Дрожа от волнения, Супрамати прижал ее к груди и крепко поцеловал.
Молодая женщина казалась еще прекраснее. В своей белой, легкой и фосфорически блестевшей тунике, окутанная, словно мантией, золотистыми волосами, она напоминала ангельское видение; глаза ее выражали такую горячую, глубокую и чистую любовь, что неописуемое блаженство охватило сердце Супрамати.
– Какое неожиданное счастье увидеть тебя снова, возлюбленная Нара, – шептал он. – Счастье это вознаграждает меня за все мои труды и долгую разлуку.
– Неблагодарный, – ответила Нара, улыбаясь, – Разве ты не слышал часто мой голос, не чувствовал дыхания моего на своем лице, не обменивались мы разве мыслями? Души наши никогда не разлучались. Но признаюсь, что дляменя большая радость видеть тебя самолично. Погоди, после обеда мы наговоримся, а теперь ты должен еще обнять Нурвади и своего сына. Смотри, они идут к нам.
Взволнованный Супрамати направился навстречу прекрасной индуске, которая подходила в сопровождении юноши лет 17 или 18; большие черные глаза его смотрели на отца радостно и любовно.
Супрамати поцеловал Нурвади, потом привлек к себе сына.
– Сандира, дорогое мое дитя. Я с радостью замечаю, что последствия моего преступного невежества все более и более сглаживаются. Ты стал почти молодым человеком, – произнес Супрамати, волнуясь и радуясь.
– Да, я все быстрее и быстрее расту и лет через десять у меня начнут пробиваться усы, – ответил весело Сандира.
– Не упрекай себя, дорогой отец, – прибавил он, целуя руку Супрамати. – Ведь из любви ко мне, страшась потерять меня, ты дал мне выпить жизненный эликсир. Ты не предвидел, что доза
была слишком велика для грудного ребенка; но это простительно, и избави меня Бог упрекать тебя за то. Кроме того, твоя неосторожность дала мне неоценимое благо: покровительство и любовь Эбрамара. Он руководит мною, учит меня, лечит и наблюдает за мною, как за собственным сыном, а ты сам понимаешь, какое счастье быть под попечением этого высокого духа.
Разговор их прервало приглашение к обеду. С понятным любопытством Супрамати осматривал и общество, и накрытый стол, который был сервирован со всевозможной роскошью, по-видимому, любимой таинственным братством.
Посуда, сосуды и корзины – все было из драгоценного металла, резное, инкрустированное, отделанное эмалью; но все эти образцы искусства носили особый отпечаток, были неизвестного стиля, по-видимому, баснословной древности.
Что касается гостей, то они, вероятно, принадлежали ко всем слоям тайного общества, и на этой братской трапезе не соблюдалось иерархического различия.
Простые рыцари Грааля сидели рядом с магами высших степеней, от которых лился сильный, трудно выносимый свет. Не без удивления убедился он, что головы адептов, не исключая и Дахира, окутывало более или менее блестящее сияние. Свою голову он не видел, но предполагал, что и его очистившийся и развившийся разум источает подобный же свет, и это сознание глубоко радовало его.
Самый обед, несмотря на роскошную сервировку, был очень скромный.
Он состоял из риса и зелени, маленьких, чрезвычайно легких хлебцев, залитых медом, и чего-то вроде очень душистого сероватого желе, какого Супрамати никогда не пробовал. Это странное кушанье подали в крошечных золотых вазочках, по одному шарику с орех величиной в каждой. Съев его, Супрамати ощутил живительную теплоту; все существо его как бы расширилось, исполнилось неведомой силой, удивительным напряжением воли и жаждой деятельности.
После обеда все хором пропели молитву, потом присутствующие группами рассеялись по соседним гротам. В одном поместился Супрамати с Нарой, Нурвади с Сандирой.
Теперь только Супрамати разглядел внимательно молодую индуску.
Она похорошела, и ее большие черные глаза, с добрым и мягким выражением, озарились огнем высшего разума.
– Не испытываешь ли ты разочарования в твоей новой жизни, не жалеешь ли о прошлом, Нурвади? – спросил он дружески.
Молодая женщина покраснела.
– Нет, я счастлива. Я работаю, начинаю понимать красоты творения и, живя наукой, не испытываю более пожиравшей меня скуки. Сандира часто навещает меня и для меня это дни радости; а о тебе, которому обязана всем своим счастьем, я думаю непрестанно. Но теперь любовь моя к тебе иная. Ревнивая страсть, земные желания меня более не мучают, мир и гармония наполняют мое сердце, а я обожаю тебя, как доброго гения и покровителя, – заключила она, прижимая к губам руку Супрамати.
Сандира также описал подробно свою жизнь, и завязалась оживленная беседа, в которой Нара поделилась с мужем своими замечаниями.
– Слышишь, колокол звонит, – заметила Нара. – Это знак, что свидание наше должно закончиться. Надолго должны мы расстаться телесно. Сложная задача будет возложена на тебя и Дахира, как сообщил мне Эбрамар. Но, когда испытание это кончится, нас отправят, вероятно, прогуляться по белу свету, и тогда, господин маг, мы станем вновь простыми смертными, будем развлекаться и бывать в обществе. Только я не позволю тебе разыскивать m-ll Пьеретту, – прибавила она лукаво и потянула его за ухо.
Супрамати от души рассмеялся. Мысль снова увидать Пьеретту показалась ему необыкновенно комичной.
– Злопамятство женщины, оказывается, тоже бессмертно, – хитро улыбаясь, возразил он.
Однако шутка пришлась очень кстати, чтобы прервать и рассеять тяжелое волнение, охватившее Супрамати при мысли о продолжительной разлуке с Нарой, он с грустью осознал, как много еще было земного в его чувствах к жене.
В эту минуту у входа в грот появился Эбрамар и жестом позвал своего ученика.
Супрамати торопливо поцеловал Нурвади с сыном, прижал к груди Нару и, простившись с ними, пошел за магом.
В смежном гроте они нашли ожидавшего их Дахира. Целым лабиринтом подземных ходов дошли они до канала, где их ожидала лодка с гребцом, и Эбрамар сел у руля.
По мере того как они скользили под низким и мрачным сводом каменной галереи, озаренной невесть откуда исходившим бледно-зеленоватым светом, томительное ощущение тоски и усталости охватило обоих учеников-магов; потом незаметно веки их сомкнулись, и они крепко уснули. Неизвестно, сколько времени длился их сон, но разбудил их порыв холодного ветра, от которого они вздрогнули. Они выпрямились и с удивлением осмотрелись.
Во все стороны расстилалось водное пространство; трудно было сказать, море это было или огромное озеро.
Воздух был значительно холоднее того, к которому они привыкли; по туманному небу бежали густые тучи, зеленоватая вода была непрозрачна и косматые пенистые волны сильно качали легкую лодку.
В эту минуту на горизонте показалась полоса земли, к которой они быстро подошли. Перед ними был пустынный каменистый берег, а вдали виднелись голые остроконечные скалы.
Дахир с приятелем обменялись тревожными взглядами и сердца их забились сильнее, когда лодка причалила к каменным ступеням и они смогли ближе взглянуть на расстилавшуюся перед ними тоскливую картину.
Главным образом они занимались развитием зрения, обоняния, слуха, осязания и с восторгом убеждались, как постепенно развивались незнакомые им до тех пор чувства.
Сокровенная жизнь существ и вещей раскрывалась перед их прозревшими глазами. Теперь они свободно видели в пространстве, как корпорации духов-работников вдыхали – в виде питания – растительные излияния, они уже могли следить за увяданием и смертью растений; глаз их усматривал черноватое пятно, поглощавшее последнюю каплю первобытной материи, которая выделялась из растительного организма.
С не меньшим интересом наблюдали они все фазы развоплощения животного, этого меньшого брата человека, язык которого они научились понимать. Наконец, изучение бесчисленных свойств жизненного эликсира и разнообразные методы его применения представляли бесконечное поле для труда.
Эта умственная работа захватывающего интереса до того поглощала их, что личной жизни у них почти не существовало.
Как-то раз, когда они отдыхали на террасе после особенно утомительной работы, Дахир неожиданно спросил:
– Как ты думаешь? Сколько времени могло пройти с тех пор, как мы здесь? Должно быть, порядочное количество лет.
– О, конечно! Но к чему считать время! Ведь только заурядное человечество считает жалкие годы его мимолетной жизни, из которой к тому же половину оно проводит во сне, в еде и грехах. Нас время не касается, – ответил Супрамати.
– При последнем посещении Эбрамар сказал, что наши познания достаточно подвинулись для того, чтобы мы могли испытать их на практике, – заметил Дахир, помолчав. – Но, признаюсь, я страшусь этой минуты. Что он от нас потребует? Какому испытанию подвергнет? Может статься, чувства и страсти, которые мы считаем побежденными, вновь пробудятся и будут терзать нас.
Супрамати вздохнул.
– Ты прав. Вероятно, предстоит еще не одна нравственная борьба. В каждом из нас земной человек глубоко укоренился.
Но к чему заранее мучить себя? Страшная тайна нашей удивительной судьбы повелевает нам идти вперед, и потому пойдем.
Он протянул руку своему товарищу по несчастью и работе, и тот молча пожал ее.
Дня через два после этого разговора, оканчивая свой скромный обед, они увидели приближавшуюся лодку.
В первую минуту они подумали, что это Эбрамар, но вскоре увидали в лодке двух учеников.
Причалив, те вышли на террасу и пожали руки обоим отшельникам, приветливо их встретившим.
Это были красивые молодые люди, но в глазах их таилось выражение глубокой задумчивости, изобличавшей бремя веков.
– Мы пришли за вами, братья, – сказал один из прибывших.- Надевайте скорее вашу лучшую одежду, и через час мы должны уехать.
– И куда мы отправимся? – спросил Супрамати.
– На собрание братьев, – ответил посланный. Час спустя Дахир и его друг входили в лодку.
Они были в белом официальном одеянии, на шее висели медальоны с первобытным веществом, на пальце надето было кольцо Грааля. По той же дороге, по которой когда-то пришли, они достигли пещеры источника вечной жизни.
На этот раз там собралась многочисленная толпа, сгруппировавшаяся полукругом около камня, где стояла чаша. С одной стороны стояли мужчины, с другой – женщины под покрывалами. Посредине, перед чашей, стоял Эбрамар, который жестом подозвал к себе Дахира и Супрамати и поставил около себя.
Тотчас же все присутствующие хором запели песнь, и странная, впервые услышанная мелодия произвела на обоих друзей глубокое впечатление.
Когда последние могучие аккорды стихли, заговорил Эбрамар и прочел молитву, испрашивая у Верховного Существа силу, мужество, терпение и покровительство для всех собравшихся, дабы они могли пройти тернистый путь их странной судьбы, предназначенной им Отцом небесным.
После этого все опустились на колени, произнесли краткое благодарение, поклонились источнику жизни и затем прошли в большую смежную пещеру, в глубине коей был накрыт большой стол, окруженный стульями.
Прежде чем сесть за обед, все перемешались, с радостью отыскивая старых, давно невиданных знакомых. Супрамати узнал многих рыцарей Грааля, как вдруг сердце его сильно забилось. Одна из женщин откинула вуаль и пошла к нему, счастливая и улыбающаяся. То была Нара.
Дрожа от волнения, Супрамати прижал ее к груди и крепко поцеловал.
Молодая женщина казалась еще прекраснее. В своей белой, легкой и фосфорически блестевшей тунике, окутанная, словно мантией, золотистыми волосами, она напоминала ангельское видение; глаза ее выражали такую горячую, глубокую и чистую любовь, что неописуемое блаженство охватило сердце Супрамати.
– Какое неожиданное счастье увидеть тебя снова, возлюбленная Нара, – шептал он. – Счастье это вознаграждает меня за все мои труды и долгую разлуку.
– Неблагодарный, – ответила Нара, улыбаясь, – Разве ты не слышал часто мой голос, не чувствовал дыхания моего на своем лице, не обменивались мы разве мыслями? Души наши никогда не разлучались. Но признаюсь, что дляменя большая радость видеть тебя самолично. Погоди, после обеда мы наговоримся, а теперь ты должен еще обнять Нурвади и своего сына. Смотри, они идут к нам.
Взволнованный Супрамати направился навстречу прекрасной индуске, которая подходила в сопровождении юноши лет 17 или 18; большие черные глаза его смотрели на отца радостно и любовно.
Супрамати поцеловал Нурвади, потом привлек к себе сына.
– Сандира, дорогое мое дитя. Я с радостью замечаю, что последствия моего преступного невежества все более и более сглаживаются. Ты стал почти молодым человеком, – произнес Супрамати, волнуясь и радуясь.
– Да, я все быстрее и быстрее расту и лет через десять у меня начнут пробиваться усы, – ответил весело Сандира.
– Не упрекай себя, дорогой отец, – прибавил он, целуя руку Супрамати. – Ведь из любви ко мне, страшась потерять меня, ты дал мне выпить жизненный эликсир. Ты не предвидел, что доза
была слишком велика для грудного ребенка; но это простительно, и избави меня Бог упрекать тебя за то. Кроме того, твоя неосторожность дала мне неоценимое благо: покровительство и любовь Эбрамара. Он руководит мною, учит меня, лечит и наблюдает за мною, как за собственным сыном, а ты сам понимаешь, какое счастье быть под попечением этого высокого духа.
Разговор их прервало приглашение к обеду. С понятным любопытством Супрамати осматривал и общество, и накрытый стол, который был сервирован со всевозможной роскошью, по-видимому, любимой таинственным братством.
Посуда, сосуды и корзины – все было из драгоценного металла, резное, инкрустированное, отделанное эмалью; но все эти образцы искусства носили особый отпечаток, были неизвестного стиля, по-видимому, баснословной древности.
Что касается гостей, то они, вероятно, принадлежали ко всем слоям тайного общества, и на этой братской трапезе не соблюдалось иерархического различия.
Простые рыцари Грааля сидели рядом с магами высших степеней, от которых лился сильный, трудно выносимый свет. Не без удивления убедился он, что головы адептов, не исключая и Дахира, окутывало более или менее блестящее сияние. Свою голову он не видел, но предполагал, что и его очистившийся и развившийся разум источает подобный же свет, и это сознание глубоко радовало его.
Самый обед, несмотря на роскошную сервировку, был очень скромный.
Он состоял из риса и зелени, маленьких, чрезвычайно легких хлебцев, залитых медом, и чего-то вроде очень душистого сероватого желе, какого Супрамати никогда не пробовал. Это странное кушанье подали в крошечных золотых вазочках, по одному шарику с орех величиной в каждой. Съев его, Супрамати ощутил живительную теплоту; все существо его как бы расширилось, исполнилось неведомой силой, удивительным напряжением воли и жаждой деятельности.
После обеда все хором пропели молитву, потом присутствующие группами рассеялись по соседним гротам. В одном поместился Супрамати с Нарой, Нурвади с Сандирой.
Теперь только Супрамати разглядел внимательно молодую индуску.
Она похорошела, и ее большие черные глаза, с добрым и мягким выражением, озарились огнем высшего разума.
– Не испытываешь ли ты разочарования в твоей новой жизни, не жалеешь ли о прошлом, Нурвади? – спросил он дружески.
Молодая женщина покраснела.
– Нет, я счастлива. Я работаю, начинаю понимать красоты творения и, живя наукой, не испытываю более пожиравшей меня скуки. Сандира часто навещает меня и для меня это дни радости; а о тебе, которому обязана всем своим счастьем, я думаю непрестанно. Но теперь любовь моя к тебе иная. Ревнивая страсть, земные желания меня более не мучают, мир и гармония наполняют мое сердце, а я обожаю тебя, как доброго гения и покровителя, – заключила она, прижимая к губам руку Супрамати.
Сандира также описал подробно свою жизнь, и завязалась оживленная беседа, в которой Нара поделилась с мужем своими замечаниями.
– Слышишь, колокол звонит, – заметила Нара. – Это знак, что свидание наше должно закончиться. Надолго должны мы расстаться телесно. Сложная задача будет возложена на тебя и Дахира, как сообщил мне Эбрамар. Но, когда испытание это кончится, нас отправят, вероятно, прогуляться по белу свету, и тогда, господин маг, мы станем вновь простыми смертными, будем развлекаться и бывать в обществе. Только я не позволю тебе разыскивать m-ll Пьеретту, – прибавила она лукаво и потянула его за ухо.
Супрамати от души рассмеялся. Мысль снова увидать Пьеретту показалась ему необыкновенно комичной.
– Злопамятство женщины, оказывается, тоже бессмертно, – хитро улыбаясь, возразил он.
Однако шутка пришлась очень кстати, чтобы прервать и рассеять тяжелое волнение, охватившее Супрамати при мысли о продолжительной разлуке с Нарой, он с грустью осознал, как много еще было земного в его чувствах к жене.
В эту минуту у входа в грот появился Эбрамар и жестом позвал своего ученика.
Супрамати торопливо поцеловал Нурвади с сыном, прижал к груди Нару и, простившись с ними, пошел за магом.
В смежном гроте они нашли ожидавшего их Дахира. Целым лабиринтом подземных ходов дошли они до канала, где их ожидала лодка с гребцом, и Эбрамар сел у руля.
По мере того как они скользили под низким и мрачным сводом каменной галереи, озаренной невесть откуда исходившим бледно-зеленоватым светом, томительное ощущение тоски и усталости охватило обоих учеников-магов; потом незаметно веки их сомкнулись, и они крепко уснули. Неизвестно, сколько времени длился их сон, но разбудил их порыв холодного ветра, от которого они вздрогнули. Они выпрямились и с удивлением осмотрелись.
Во все стороны расстилалось водное пространство; трудно было сказать, море это было или огромное озеро.
Воздух был значительно холоднее того, к которому они привыкли; по туманному небу бежали густые тучи, зеленоватая вода была непрозрачна и косматые пенистые волны сильно качали легкую лодку.
В эту минуту на горизонте показалась полоса земли, к которой они быстро подошли. Перед ними был пустынный каменистый берег, а вдали виднелись голые остроконечные скалы.
Дахир с приятелем обменялись тревожными взглядами и сердца их забились сильнее, когда лодка причалила к каменным ступеням и они смогли ближе взглянуть на расстилавшуюся перед ними тоскливую картину.