Крис Кубасик
Подмененный

Часть первая
ПРОБУЖДЕНИЕ
Сентябрь 2039 года

1

   Он медленно открыл глаза.
   Потолок… Стены…
   Белый потолок… Белые стены…
   Крепкий едкий запах больницы… Его ни с чем не спутаешь.
   Попытался вспомнить свое имя и – не смог!…
   Посмотрел на собственное тело и увидел, что накрыт простыней. Поверх простыни широкие темные полосы прочных ремней. Упругие, держат намертво. Это из-за них он так долго не мог пошевелиться. Обрывки воспоминаний – дремучий лес… лица Ханзеля и Гретель… Что это они расплясались? Потом какой-то стремительный полет. Или провал? Вжик – и все исчезло. И опять эта ослепительно белая комната. Прямо перед ним – дверь. Что за ней?
   Вот дела! И запястья прикручены… Чем – непонятно. Не видно… Руки где-то там, под простыней. Так что свободной осталась только голова.
   Ага, что-то рыжеет изнутри. Штаны? Его собственные штаны, надетые на ноги. Но у него никогда не было таких штанов! Может, в больнице выдали? И рубаха тоже рыжая – вон просвечивает из-под белой простыни. Где ткань прилегает вплотную – там ярче, где простыня отстает – там только намеком.
   – Привет! – осторожно сказал он сам себе.
   Но его ли это голос? Этот звук скорее похож на кваканье лягушки или скрип древесного ствола. Когда налетит сильный ветер, деревья так же стонут… горло заболело, и он машинально глотнул. Потом повернул голову и посмотрел налево. Ага, вот и окно, шторы раздвинуты. На улице темно, но высокое здание напротив светит яркими огнями. Перед глазами вновь замелькали обрывки воспоминаний. Маленькая спаленка видна сквозь распахнутый дверной проем. Возле единственного окна – детская кроватка. В комнате сумрачно, только свет уличных фонарей освещает ее; огромный золотистый четырехугольник подвешен к потолку… В спальне совсем пусто, только детская кроватка возвышается у плохо зашторенного окна – здесь он провел ночь… На его крики никто не откликнулся…
   Воспоминания… Он вздохнул и повернул голову направо. Какие-то аппараты, блестящие металлические ящики. Их бока просвечивают, розовеют, как и простыня… На круглом экране то загорается, то гаснет алая точка.
   Ага, трубки от металлических ящиков тянутся к его кровати, ныряют под простыню – может быть, они подсоединены к его рукам? И штаны, просвечивающие из-под ткани, штанами не ощущаются. Как и рубаха на груди. Ничего не понятно! Что с ним делают? Или что с ним собираются сделать? Кто-нибудь ему объяснит? Хотя бы словечко скажет? Или он так и будет лежать здесь, туго спеленутый, как ребенок, странно посвечивающий и то и дело впадающий в непонятные воспоминания? Вернее, проваливающийся… Вот еще раз накатило… Та же спаленка, его вытаскивают из кровати, он весь в поту, кричит, вырывается, падает на пол… следом – мрак…
   Больше ничего вспомнить не удалось…
   Что же, попытаемся дернуть руками… Бесполезно, он даже не смог пошевелиться. Хорошо привязан…
   Дело дрянь. Это уж точно, хуже не бывает… Спеленали натуго. И этот кровавый отсвет. Мысли едва ворочаются, воспоминания бессвязны, отрывочны… Что же случилось? Поговорить не с кем. Пусто в комнате. И почему-то страшная усталость во всем теле…
   Он закрыл глаза. Опять провалился в забытье.
* * *
   Потом, через какое-то время, внезапно проснулся. Вспомнил, что находится в больнице и что уже несколько раз до этого просыпался. Вспомнил, что его зовут Питер. Что у него, у Питера, есть отец.
   Следом выплыло еще одно воспоминание – Питер со своим отцом живут в Чикаго. Но где же папочка? И на кого он похож? Его папочка… А знает ли папочка, где он, Питер, сейчас находится?
   Какой-то прерывистый звук раздался в комнате. Он опустил глаза к двери и увидел женщину. От удивления вздрогнул – женщина светилась! Точнее, ее кожа переливалась различными оттенками красного. На ней была надета белая униформа, но там, где тело оставалось открыто, трепетало радужное, алое сияние. Отблески красного падали и на белоснежную материю. Женщина услышала шум, повернула голову и посмотрела на него. Питер замер – эта женщина была воплощением ангела света!
   Неожиданно ее лицо засветилось еще ярче, а губы сложились в неприятную гримаску. На лице отразился страх. Она пыталась скрыть его, но неуверенные движения и настороженные взгляды, которые она время от времени бросала на Питера, выдавали ее состояние.
   Заметив, что он смотрит на нее, медсестра слабо улыбнулась, подошла к двери и вышла из палаты.
   Что же такое она увидела? Он хотел поднять руки, ощупать лицо, но ремни плотно обхватывали запястья. Господи! Да что же это такое? Почему его связали? Почему он вообще оказался здесь?
   «Итак, кто я, кем был раньше? Человек, подросток Пятнадцати лет от роду. Это точно, – попытался сосредоточиться он. – Что же все-таки произошло? Катастрофа? Может быть, я попал в аварию? Никак не вспомнить».
   Вот образ отца сам собой явился в памяти.
   Питер помнил, как они мчались в бронированном лимузине, возвращались с какой-то вечеринки. Машина была тяжелая, ее заносило на поворотах. Его тогда еще сильно покачивало, а когда водитель нажал на тормоза, так просто швырнуло вперед.
   Отец долго смотрел в окно. Почему-то он отвернулся от сына и смотрел вдаль. Хорошо, что водитель был отделен от пассажиров прозрачной стенкой и не обращал на них никакого внимания. Было поздно. Вдали проносились огни Чикаго. Папочка все смотрел в окно. Наконец Питер решил нарушить молчание.
   – А я с кем-то познакомился на вечере, – с загадочным видом сказал он.
   Отец повернулся к нему и неопределенно хмыкнул:
   – Хм…
   Но глаза у отца почему-то стали испуганными. Он словно не понял, что это такое сказал Питер. Думал о чем-то своем, а тут сын нарушил тишину. Вот папочка и растерялся. Но тотчас же успокоился.
   Отец смотрел на сына, словно изучал его.
   – Ее зовут Дениз. Дениз Льюис, – улыбнулся Питер.
   – Ну да, – откликнулся доктор Клерис, – она была там с родителями. В том, что вы встретились, не было ничего удивительного.
   – Мы долго болтали, и оба решили, что нам интересно вдвоем.
   Питер упорно вызывал отца на разговор. Но тот вновь повернулся к окну.
   – Хм… – вот и все, что он сказал в ответ.
   – Нам скоро выходить, – напомнил сын в надежде, что отец ответит хоть на это и, может быть, улыбнется ему.
   Отец по-прежнему молчал.
   – Мне кажется, я ей тоже пришелся по душе… Странно… Вновь никакого ответа… Они долго ехали
   молча. Питер решил, что папочке надо дать время все хорошенько обдумать. И все-таки, сколько можно обдумывать? Подросток не выдержал:
   – Это же наша первая встреча. У меня слов нет, как я взволнован…
   Отец даже не взглянул на Питера. Господи, да что там такого интересного он увидел в окне? Неожиданно отец спросил:
   – Но не рассчитываешь же ты?…– и испуганно замолк.
   – На что? – поинтересовался сын, но ответа не дождался. «Странный какой-то вопрос, – решил Питер. – И голос у отца как-то странно изменился. Он так и брякнул…»
   – У тебя и голос изменился… Будто ты считаешь, что от этого все твои надежды рухнули?…– Он помолчал и, не дождавшись ответа, опять заговорил горячо и сбивчиво: – Я так счастлив, что встретил ее! А еще… Мне так хочется увидеться с ней снова!
   – Как раз это я имею в виду, – наконец подал голос отец. – Ты счастлив. Ты живешь ожиданием. В общем-то, это хорошо. Ты меня не слушай, твое дело молодое. Но счастье – это… – Он помолчал, подыскивая нужное слово. – Тебе, сын, лучше держаться от него подальше.
   В голосе отца послышались жалость и отчаяние.
   Но почему?! У Питера на мгновение перехватило дыхание. Может быть, он не понял? Не мог же папочка в самом деле сказать такое! Питер чуть не задохнулся от волнения. Что же, выходит, ему советуют сторониться счастья? Но это означает, что ему следует распрощаться и с надеждами. Не слишком ли?
   Он откинулся на спинку сиденья и сцепил руки. Сердце колотилось, он едва сдерживал себя, чтобы не закричать на отца. Хватит смотреть в окно! Пусть он повернется к сыну, пусть взглянет в глаза. Порыв ярости нарастал. Питер уже с трудом справлялся с нею, что-то жуткое, незнакомое рождалось в нем. Еще мгновение, и он заколотил бы кулаками по отцовской спине. Да повернись же! Чего в окно уставился! Посмотри, что ты сотворил! Полюбуйся!… Питер крепко зажмурился, глубоко вздохнул. Его сердца коснулось только что родившееся предчувствие. Словно ледяным ветерком дунуло в душу – а что, если
   отец прав? Что, если он знает, о чем говорит… Счастье – это не для тебя – так его можно было понять. Неужели это правда? Мама умерла во время родов. Когда Питер появился на свет…
   Папочка неожиданно вздрогнул, потом Питер услышал порывистый вздох. Неужели так отец справлялся с болью, которую доставляла ему мысль об утерянной жене? Волнение сжало горло подростка…
* * *
   Питер вздохнул и открыл глаза.
   Возле кровати стоял какой-то мужчина в белом халате, из-под тонкой материи пробивалось малиновое сияние… Лицо и кисти рук прямо-таки полыхали всевозможными оттенками оранжевого, вишневого, алого…
   Неужели это его отец?
   Нет…
   Питер повернул голову. Его папочка стоял с другой стороны кровати и смотрел на него, не отрывая глаз. Открытые участки его тела тоже переливались радужным сиянием. Но что больше всего поразило подростка – так это смесь холодного равнодушия и горячего интереса в отцовском взгляде. Если точнее, безразличия к тому, что перед ним лежит его сын, и жадного любопытства к тем превращениям, которые с Питером произошли. Ох, что же это за превращения? Подросток с ужасом посмотрел на просвечивающий из-под простыни рыжевато-алый огонь. Нет, штанов на нем точно не имеется. И рубашки тоже… Тогда что все это значит? И этот странный, какой-то демонический взгляд отца… Не может человек смотреть таким образом. В этом есть что-то противоестественное…
   – Папочка?…
   Слово прозвучало сухо, едва слышно. Наверное, неосознанный страх чувствовался в нем. Отец не ответил – ни единая жилочка не дрогнула у него на лице. Переливы света на теле не участились и не замерли. Да слышит ли отец его? Все тот же тяжелый, упершийся в Питера взгляд. Темные провалы под глазами, особенно заметные на фоне таинственного свечения кожи, подсказали Питеру, что отец очень устал… До такой степени, что не может моргнуть? Или улыбнуться?…
   – Питер, – обратился к подростку незнакомый мужчина в халате. Звук растворился в легком шуме работающих машин. И опять наступила тишина… Только через несколько мгновений подросток повернул голову в его сторону. Это доктор? Человек улыбнулся. Мгновенное облегчение прошло, и Питер с ужасом понял, что никакой это не доктор. И улыбка у него какая-то выдавленная…
   – Да? – наконец отозвался подросток.
   – Питер, тебе за последние месяцы пришлось много помучиться…
   Месяцы?!
   – …поэтому я не хочу слишком утомлять тебя. Все плохое уже миновало. Я хочу, чтобы ты понял это.
   Питер перевел взгляд на отца. Он в который раз попытался приподнять руку – пусть папочка хотя бы пожмет ее. Если, конечно, захочет взять ее в свои ладони… И опять – даже кистью не смог пошевелить. Туго прикрутили…
   – Я… Я не могу двинуться… – растерянно пробормотал он.
   – Питер, мы должны были следить за тем, чтобы ты оставался неподвижным, – ответил доктор. Если, конечно, этот человек был доктором. – В последние недели мы проводили курс усиленной… э-э… терапии. Любое твое неосторожное движение могло причинить непоправимый вред. Мы должны были быть уверены, что ты никому не доставишь неприятностей.
   Питер не обратил внимания на слова доктора. Он все так же выжидающе смотрел на отца.
   – Папочка, со мной все в порядке? – наконец-таки решился спросить он.
   Отец долго молчал, потом отвел глаза в сторону. – Не знаю.
   Питер заметил, что доктор от изумления открыл рот.
   – Мистер Клерис… – успокаивающе начал он, но папочка с неожиданным вызовом воскликнул:
   – Не знаю! Слышите?…
   У Питера сложилось впечатление, что мистер Клерис понятия не имеет, что он делает в этой комнате и что за мальчик лежит перед ним.
   – Папочка… – еле слышно прошептал Питер.
   – Прости меня, – быстро ответил отец, поперхнулся и скорым шагом вышел из комнаты.
   Доктор бросился вслед за ним.
   – Я скоро вернусь! – бросил он через плечо Питеру.
   – Ладно, все нормально… – хотел успокоить его Питер, но тот уже вышел за дверь.
   Питер вздохнул, широко раскрытыми глазами уставился в потолок. Что за странные, пугающие чудеса творятся вокруг? Мелко задрожал подбородок, но он не расплакался. Сумел сдержаться. Попытался вспомнить что-то приятное из своего прошлого. Прежде всего почему-то вспомнилась его по-детски наивная любовь к молоку. На мгновение почудилось, что на верхней плоскости одной из машин стоит наполненный белой жидкостью стакан, но, приглядевшись повнимательней, Питер решил, что это ему только померещилось. Потом перед глазами возникла картинка из давнего прошлого: он идет в школу. Привиделась учительница, развешивающая плакаты для урока. К своему удивлению, Питер никак не мог припомнить, чем же он занимался в классе. Что изучал? Нет, учиться-то он учился, это было ясно как день, но вот чему? Слова, какие-то числа, лягушки, клетки… Все смешалось и перепуталось. Единственное, что он помнил четко, были картинки. Все остальное покрылось туманом.
   Ну, чудеса! Не мог же он ходить в школу для того только, чтобы отсиживать на уроках. И что такое уроки? С трудом пробилась мысль – это когда кто-то из взрослых говорит, а дети записывают или слушают. Но, черт побери, что записывают? И что слушают?…
   В палату вернулся доктор. Он был какой-то чрезмерно возбужденный, суетливый, на лице – лживая, подбадривающая улыбка.
   – Так что, Питер, думается, время пришло, нам пора поговорить. Поделиться, так сказать, мыслями по поводу… э-э… случившегося.
   – Где отец?
   Доктор успокаивающе замахал руками.
   – О-о, с ним все в порядке. Он решил прогуляться. Видишь ли, мистер Клерис очень озабочен твоим состоянием, он хочет, чтобы у тебя все было хорошо. Сейчас ему надо немного проветриться… Так сказать… Он зайдет к тебе попозже.
   Правду ему говорят? Или лгут? Как проверить? Если бы можно было встать и разыскать отца… Питер выжидающе смотрел на доктора.
   – Питер, знаешь, что с тобой случилось? – осторожно заговорил тот.
   Подросток отрицательно покачал головой.
   – Что ты помнишь о… прошлом? О том мире, который тебя окружал? Многие из тех людей, которые прошли… э-э… так сказать, через подобные испытания, кое-что забывали.
   Питер некоторое время обдумывал услышанное. Что имел в виду доктор? Потом ответил:
   – Я помню папу. Вечеринку… Помню, как проснулся посреди ночи.
   – Хм… Хорошо, Питер, а теперь послушай. Ты прошел через то, что на медицинском языке называется инджентисизацией. В результате твое тело стало соответствовать твоему генотипу. Видишь ли, хотя ты и выглядел как подлинный homo sapiens sapiens, на самом деле ты являешься homo sapiens ingentis– Он неуверенно улыбнулся, но Питер по-прежнему молчал и пристально смотрел на него. В том, о чем говорил доктор, разобраться было невозможно.
   – Инджентис? – наконец вымолвил подросток. Доктор сложил руки на груди и после недолгой паузы ответил:
   – Это, так сказать, общий термин. Медицинский… Дело в том, что ты, Питер, являешься троллем[1]. Тебе это слово о чем-нибудь говорит?
   Мальчик задумался, и скоро в его воображении запестрели картинки. Огромного роста люди, серые и зеленые, с ужасающей величины зубами и огромными красными глазами… Питер кивнул.
   – Ты что-нибудь слышал о неопознанных генетических объектах?
   – Они нападали на людей. Еще до того, как я появился на свет… – неуверенно ответил Питер.
   – Все верно. – Доктор задумчиво кивнул. – НГО появились еще до того, как североамериканские индейцы начали использовать магические обряды для того, чтобы изгнать белое население из западных штатов США. Хотя… Эти земли давным-давно были предоставлены им для обитания. Но индейцы с помощью шаманов решили избавиться от всех чужаков. Они пользовались магией. Это, конечно, не очень удачное слово… В нем есть привкус какой-то вульгарной мистики… но более точного термина пока не придумали. Еще до этих событий ученые стали замечать, что у нормальных родителей иногда рождается странное потомство. Обычные дети начинали превращаться в какие-то загадочные существа. Некоторые становились коротышками и раздавались вширь; другие, наоборот, вытягивались и утончались, а потом у них начинали отрастать длинные уши. В простонародье их стали называть гномами[2] да эльфами[3], словно они явились из сказок… Этакие живые воплощения легендарных существ… Конечно, на самом деле эти непонятные, так сказать, создания никакого отношения к сказочным существам не имели. Эти чудища просто взяли себе имена знакомых с детства героев. Все они, конечно же, являлись Homo sapiens, только относились к какому-то новому подвиду. Тех, кого народ называл гномами, ученые обозначали как homo sapiens pumillonis, а тех, кого считали эльфами, – homo sapiens nobilis.
   Что-то смутно промелькнуло в сознании Питера. Где-то он уже слышал об этом.
   – Точно! – через секунду продолжил он. – Там еще были homo sapiens robustus и homo sapiens ingentis.
   – Да. – Доктор облегченно вздохнул и стер со лба мелкие капельки пота. – И все они являются людьми. Хотя в средствах массовой информации их окрестили металюдьми. В просторечье – метахомиками.
   Питер удивленно вскинул брови.
   – А зачем такие названия?
   Доктор повысил голос:
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ну, почему не «эльфы», не «гномы»?
   – Потому что они ни эльфы, ни гномы! Подобных созданий не существует!… Это не более чем вымысел!
   Волнение, охватившее доктора, передалось Питеру. Он ясно воспринимал слова собеседника, вдумывался в аргументы и доказательства, которыми тот беспрестанно сыпал, но сосредоточиться, все взвесить и обстоятельно обдумать почему-то не мог. В голове стоял какой-то туман, все путалось. Растерянность отразилась на лице подростка. Доктор неожиданно улыбнулся.
   – Такие дела, брат. Понимаешь, так сказать… Скоро ты сам во всем разберешься. Понятно, что сейчас у тебя сплошная мешанина в голове. Когда твое тело проходило период трансформации, значительные изменения произошли и с твоим мозгом. Мозг тоже должен себя перестроить, и во время этого процесса ты можешь потерять кое-что из прежнего запаса знаний. Потому что память… э-э… воспоминания хранятся как бы в виде файлов. Впечатления дробятся на какие-то мелкие единицы-модули и укладываются в особые ячейки. Когда идет перестройка мозга, некоторые мелкие зернышки-воспоминания не могут найти себе места. Для них не остается ячеек. Вот они и мечутся… Так что кое-что тебе придется выучить заново. Ну ничего… Ты с этим справишься. Так сказать…
   Питер молча смотрел в потолок.
   – Подождите… из этого следует, что я – sapiens ingentis? – неожиданно громко спросил он.
   Мурашки побежали по коже. Только теперь до него дошло, о чем говорил ему доктор. Точнее, все впечатления последнего дня сложились вместе – и внутри обозначилась такая пустота, такой провал… На Питера дохнуло леденящим ужасом.
   – Да… – устало подтвердил доктор. – Но ты не должен этого бояться. Самое главное, что ты должен постоянно удерживать в памяти, это то, что ты – человек, Питер. Ты не должен забывать об этом, потому что именно на этом пунктике ломается большинство людей, оказавшихся в твоем положении. В наши дни такое происходит редко. После 2021 года случайных появлений НГ-объектов не зафиксировано. В последние два десятилетия у людей рождается обычное б смысле генотипа потомство. И все же такое бывает… Существа, подобные тебе, долгое время живут как вполне обычные люди, потом неожиданно их фенотип меняется… Многие думают, что они становятся какими-то ужасными созданиями, нелюдью, так сказать… Чужаками… Так вот, это неправда. Они – люди. И ты человек, Питер! – Доктор обеспокоенно посмотрел подростку в глаза. Того бил озноб.
   – Но я чувствую, что не похож на других, – почти неслышно пробормотал он. – Я – иной… И моя голова… Она какая-то не такая…
   – Да. Есть кое-какие отличия…
   – И все кругом красное, все как будто полыхает… Доктор отвел глаза и кивнул:
   – Твои глаза теперь видят по-другому. Мои, например, чувствительны только к видимой области спектра. Твои способны воспринимать еще и инфракрасные лучи. Ты прямо-таки осязаешь потоки тепловой энергии! В дополнение к привычной тебе картине окружающего мира еще воспринимаешь и колебания температур! Этакий красный светофильтр появляется местами… – Доктор помолчал, покрутил в руках тонкий красный проводок, потом продолжил: – Сначала это кажется необычным, но вскоре ты поймешь, что это здорово, и научишься использовать это качество!…
   Мысли по-прежнему путались. Вдруг Питер вспомнил, с каким страхом на него смотрела медсестра. Теперь ему было ясно, почему в ее глазах был животный ужас!
   – Значит, я – тролль? – дрожащими губами спросил он.
   – Нет! – Доктор смотрел на него твердо и прямо. – Ты – человек!
   – Я ужасен? Уродлив?
   – Питер, красота – понятие относительное… Относительное?… Мальчик вспомнил об отце и о его
   внезапном желании прогуляться. Вот, даже папочке невмоготу находиться рядом с ним! И вдруг он закричал. Изо всех сил. Завопил во все горло. Попытался вырваться, освободить руки и ноги. Стал отчаянно ворочаться с боку на бок. Кровать не шелохнулась! Тогда он завыл – жутко, пронзительно. Что случилось с его головой? Что случилось с его телом? Он выл от нестерпимого желания ощупать себя и убедиться в том, что он не чудовище! Может, он еще похож на человека? Ладно, что все вокруг светится красным… Это пустяки… А вот есть ли у него нос? Какими стали зубы? Может, зубов теперь вовсе не осталось и изо рта торчат поганые здоровенные клыки? И нос стал крючком?… Какие они, тролли? Он не помнил.
   Мальчик зарыдал. Ой, мамочки! Дайте пощупать, что же случилось с головой! Лучше умереть, так будет легче. Честнее, наконец. Зачем ему красный свет, нос крючком, клыки и отвисшие, покрывшиеся мехом уши? Сами носите!…
   Доктор суетливо вытащил из кармана шприц для подкожного впрыскивания и подбежал к Питеру. Подросток извернулся, как мог, и попытался укусить доктора за руку. Тот сразу отдернул ее, отскочил и бросился к двери.
   – Медсестра! Дежурный!…– завопил он.
   Питер почувствовал, что ремень, стягивающий его правую руку, ослаб, и сосредоточил свое внимание на этой руке.
   Топот ног в коридоре на какое-то мгновение отвлек его от дела. Вернулся доктор, а с ним два здоровяка санитара. Санитары сразу стали по обе стороны кровати, потом аккуратно и сильно нажали на плечи Питера, но в этот момент ремень, стягивающий правое запястье, лопнул. Подросток, не думая, пихнул одного из санитаров. Удар пришелся тому в живот. Человека приподняло над полом, он перекувырнулся в воздухе и медленно отлетел к стене. Теперь надо разделаться со вторым санитаром. Внутри у Питера все дрожало. Почему-то ему страшно хотелось причинить боль какому-нибудь другому существу! В этот момент что-то кольнуло его в плечо. Он повернулся и увидел, как доктор и второй санитар отпрыгнули к стене.
   Питер схватился за ремень, удерживающий левую руку. И замер, пораженный!… Он наконец-таки увидел свою правую руку… Лучше бы было, если бы он никогда не видел этого!…
   Рука была как бревно. Или… как бедро взрослого мужчины… Такая же толстая… Кожа серо-зеленая, какого-то гнойного, омерзительного оттенка. Изнутри рука светилась жаром – краснота пробивалась из плоти. По всей коже шли какие-то странные роговые наросты. Но самое главное было не это! Рука неимоверно вытянулась, и оканчивалась она длинными пальцами с острыми когтями!…
   Питер ошарашенно посмотрел на свое тело. Под простыней тела видно не было, но зато он мог разглядеть, что росту в нем теперь было метра три! Не меньше!…
   Питер слова вымолвить не мог – так и сидел, уставившись в простыню. Потом в глазах помутнело, поплыли какие-то темные пятна.
   Подросток опять посмотрел на свою правую руку. Поднес ее к самому лицу и принялся разглядывать с таким видом, словно никак не мог поверить, что это на самом деле принадлежит ему…
   Затем на него навалились сумерки, в глазах поплыли тени, и он провалился в забытье…

2

   Ему снилось, что он вернулся домой. Бродит по комнатам, пытается что-то вспомнить, окидывает взглядом знакомые вещи. Силится, силится…
   Боль подступила внезапно – откуда-то изнутри. То ли в брюшной полости, то ли в груди, а может, сразу везде взбухло что-то острое, режущее. Он попытался проснуться. Это поганое «что-то», поселившееся внутри него, пыталось вырваться на свет и отчаянно раздирало внутренности. Словно тысячи мелких коготков рвали тело… Боль была невыносима.