Кубелка Сюзан. Офелия учится плавать

   Странные нравы! Я решаю тактично игнорировать Риверу, подхожу к окну и выглядываю на залитую солнцем, прекрасную Вандомскую площадь. Что-то должно произойти. Но что?
   — Я здесь! — жалобно зовет маэстро с канапе. Я с улыбкой оборачиваюсь.
   — Я вижу! — Потом начинаю раздеваться, медленно и умело, без малейшей тени стыда, я ведь сбросила одиннадцать кило и нахожусь в своей лучшей форме. Я чувствую себя такой красивой и уверенной, что могла бы запросто выйти обнаженной на балкон, если бы это кому-нибудь принесло пользу.
   И поскольку Ривера не восхищается мной, я становлюсь перед ближайшим зеркалом и любуюсь сама собой. Да-да! Божественное зрелище! Только слепец может не заметить этого! Я тактично покашливаю, встряхиваю своими рыжими локонами, но Ривера пребывает словно в трансе. Его взгляд обращен вниз, он не может оторвать глаз от собственной ширинки. Но могу поспорить, что это изменится.
   Я аккуратно кладу свое шелковое платье на розовый диван возле окна, ставлю внизу туфли и, прихватив свою переливающуюся сумочку, шагаю мимо Риверы в роскошные покои, не удостоив его и взглядом. Там я опускаюсь на шелковое ложе, художественно разбрасываю волосы по плечам и закрываю глаза.
   Так! Теперь дело, наконец, обретает стиль!
   Не проходит и минуты, как влетает Ривера, в трусах и с развевающимися полами рубашки. Лицо раскраснелось, белая густая грива вся спутана. Сейчас бросится на меня. О боже, вечно одно и то же! Теперь поможет только одно: небольшое лицедейство!
   — Приди… — еле слышно, обольстительно шепчу я и медленно протягиваю к нему руки, — приди ко мне, дорогой!
   Звучит жутко театрально, у Марлен Дитрих не получилось бы лучше — и срабатывает наверняка.
   Ривера опускается на колени, хватает мою руку, начинает ее дико целовать, проводит языком по внутренней стороне руки до локтя, потом целует соски, кладет голову мне на живот и вонзается языком в мой пупок.
   — Моя прекрасная канадка, — стонет он, — твоя кожа нежна как бархат, ты соблазнительней Клеопатры. Ты, наверное, целыми днями купаешься в молоке ослицы?
   Он срывает с себя трусы и рубашку, подходит к изголовью кровати и подносит свой возбужденный орган к моему рту.
   Ну, разве я не предвидела это уже в лифте? Мужчина зациклен на своем пенисе! Слава богу, мне не двадцать лет, и я знаю, как с этим бороться. Э, нет! Я не дам себя больше использовать! Я буду делать только то, что доставляет мне радость. Поэтому я отворачиваю голову — беру его сокровище в руку.
   — Осторожно! — орет Ривера и зажимает мои пальцы словно в тиски. Но я поняла. Сужение крайней плоти почти полное, и мне вообще непонятно, как человек занимается любовью. — Медленно! Еще медленней! — приказывает он по-английски и двигает мою руку взад-вперед. — Совсем-совсем медленно! Да-да! Так хорошо! — Будь его воля, мне пришлось бы проделывать это часами.
   Невероятно, какие эгоисты некоторые мужчины. Этот ведет себя, как в борделе, будто он оплатил меня, и даже не замечает этого. Может, привести его в чувство, положить его руку на самое сокровенное место между моих ног и командовать? Нет, этого он не переживет.
   — Крепче! — нарушает Ривера ход моих мыслей. — Держи меня крепче. Еще крепче. Сожми! Как следует, сожми! Вот так! — И он начинает сладострастно стонать, в то время как у меня окончательно немеют пальцы.
   Да, что толку от самого роскошного номера, от чудной кровати с балдахином в отеле «Риц», но с неподходящим мужчиной? Никакого!
   — Отпусти меня, — прошу я снова и снова, — выпусти мою руку. Ты делаешь мне больно!
   Он ничего не слышит. Закрыл глаза и постанывает. Ривера крупный мужчина, на полторы головы выше меня и килограммов на двадцать тяжелее. Но я больше не та маленькая беззащитная самочка, что прежде. Может, отправить его ловким броском на пол? Очень заманчивая идея. Потом я могла бы пойти нормально поесть омлет с нежными трюфелями в «Кафе де ля Пэ», сейчас я ощущаю вдруг жуткий голод.
   В этот момент начинает трезвонить телефон. Ривера вздрагивает, открывает глаза, роняет мою руку и снимает трубку.
   — Никаких звонков! — рявкает он. — Нет! Ни одного! Что? Из какой газеты? Не знаю такого! Отправьте его прочь! Запретите ему появляться в отеле! Кто? Фотограф? Из какого журнала? Не может быть и речи! Нет, я сказал! Я занят! Я не желаю, чтобы меня беспокоили! Никто! Понятно?
   Он поворачивается ко мне и хочет, чтобы я обслуживала его дальше. Но у меня этого и в мыслях нет.
   — Я страшно голодна, — объявляю я и скрещиваю руки над своим отрадно плоским животом.
   — Голодна? — Ривера ошарашено смотрит на меня. — Мы же только что поели.
   — Я нет. То есть если не считать двух тостов, бокала шампанского и десяти малюсеньких земляничек.
   — Я вообще не голоден!
   — Верю на слово! — Грациозно поднимаюсь с шелкового изысканного ложа и под недоверчивыми взглядами Риверы направляюсь в сторону двери.
   — Куда вы? — кричит он по-французски, и его чудовищный акцент укрепляет меня в моем решении как можно скорее исчезнуть отсюда. — Куда вы идете?
   — В «Кафе де ля Пэ». Там бывают замечательные овощные блюда. — Он ловит ртом воздух.
   — Я могу их вам и здесь заказать.
   — Нет, спасибо, это займет слишком много времени.
   — Ах, моя любовь, не можете же вы сейчас оставить меня одного! — Он бежит за мной, настигает в салоне и зарывается лицом в мои волосы. — Вы останетесь со мной, я вас не отпущу.
   — На завтрак я тоже ничего не ела.
   — Нет-нет, я вас не отпущу! — Он отводит в сторону мои локоны и начинает сзади целовать мою шею. Потом берет на руки и несет обратно в спальню. Это мне нравится.
   — Вот, — он доказывает на серебряную вазу, стоящую рядом с кроватью, — поешьте, моя дорогая. Или погодите. Вы разрешите? — Он засовывает мне в рот кусок шоколадки, действительно замечательной на вкус. — Еще один? Не правда ли, тает во рту? Это мой любимый. Мне его привозят из Брюсселя. Но я его сам не ем, угощаю своих друзей. Вот, возьмите. — И он ставит красивую вазу рядом со мной на шелковое покрывало. Потом задвигает шторы и в полумраке возвращается ко мне, чтобы дальше кормить меня конфетами.
   — Ну, наконец-то! Наконец он думает обо мне, а не о своем разбойнике! Но я слишком рано радуюсь. Как только я не хочу больше шоколада, весь театр начинается с начала.
   — Поцелуй меня! — стонет он, показывая на свой рвущийся вверх орган. — Поцелуй меня своими сладкими шоколадными губками!
   — Это обязательно? — спрашиваю я подчеркнуто скучающим тоном.
   — Поцелуй меня, моя красавица-канадка! Возьми меня в ротик! В шоколадный ротик! — И он ползет на животе вверх по широкой постели, пока его нижняя часть не оказывается рядом с моей головой.
   Кто бы мог подумать? Он к тому же и извращенец. Если не быть начеку, он потом потребует, чтобы я засунула ему в зад его дорогие брюссельские конфеты. Или он засунет их куда-нибудь мне, кто знает, что ему взбредет в голову. Нет, нет успокоить его сможет только одно, и действует это наверняка.
   Я поворачиваюсь к нему и начинаю гладить его бедра.
   — Иди лучше ко мне, — шепчу я, будто неистовое желание почти лишило меня голоса, — приди ко мне, я хочу тебя почувствовать. В себе. Очень глубоко в себе. Понимаешь?
   Он понимает. Слово «глубоко» понимает любой мужчина. «Очень глубоко» — это вообще неотразимо, я в этом не раз убеждалась, и солидная анатомия Реджинальдо тут же разбухает до невероятных размеров. Но что толку от самого выдающегося агрегата, если мужчина ни на что не годится? Я бы предпочла меньших размеров, но более изощренный. Я не испытываю к нему вообще никакого влечения! Но я хочу, наконец, докопаться, что так взбудоражило Нелли в этом мужчине. Хоть какие-то достоинства как любовник он должен иметь.
   Кто знает! Он музыкант. Музыка — это ритм. Может, он движется так, что воспарю от блаженства? Почему бы и нет? Телосложение у него, во всяком случае, для этого подходящее.
   — Ах, любовь моя, — он опять переходит на английский, — ты права, я должен обладать тобой. Сейчас. Немедленно!
   И чудо происходит. Реджинальдо не бросается сверху на меня, нет, он ложится сзади меня, без малейшего намека с моей стороны. Тесно прижимается к моей спине — а вдруг еще получится? И осторожно-преосторожно входит в меня. Но что это?
   Я вообще ничего не чувствую!
   Теперь он оттягивает член назад. Тоже в замедленно темпе.
   Я опять ничего не чувствую. Ни малейшей сексуальной искорки. У меня было сорок три любовника, но этот самый скучный в моей жизни. Это настолько тоскливо, что я даже не нахожу слов. И Нелли это показалось таким потрясающим, что она сбросила семь кило? Уму непостижимо! Мне с трудом удается держать глаза открытыми. Неимоверных усилий стоит не зевать. Я вдруг чувствую страшную усталость.
   А Ривера старается изо всех сил. Он стонет, вздыхает, дрожит — и не делает ни одной попытки поласкать меня там, где нужно. Он также не спрашивает, можно ли в меня кончать, короче, думает только о себе и своем удовольствии! Он может бесконечно. К сожалению!
   Как долго длится вся история, я не знаю. Во всяком случае, он не прекращает, и, убаюканная, я засыпаю. Такого со мной тоже еще не случалось. Когда я просыпаюсь, он тоже дремлет, все еще слитый со мной и так и не доведя дело до конца. По крайней мере, я понимаю, почему у него нет детей. Рот и руки ему милее, чем женское лоно. Это объясняет и большое количество разводов. Замужество с таким — тяжелая сексуальная работа!
   Реджинальдо спит глубоко и крепко (неудивительно после такого моря виски и водки) и не замечает, как я тихонько отделяюсь от него, чтобы удобно вытянуться на спине. Какая бесподобная спальня! Кровать — как в кино. Идеальное место для грез — если ты влюблен!
   А так все напрасно. Все эти роскошные декорации, дорогие ткани зеленого, розового и цвета слоновой кости, шелковые простыни, шикарные покрывала — все это не нужно, о кровати у меня останутся плохие воспоминания.
   И опять я представляю себе обратную картину. Заводили бы мужчины с такой охотой шашни на стороне, если бы мы, женщины, были в любой момент готовы задрать юбки — но только для того, чтобы нас целовали там внизу, пока нам не надоест? Если бы мы достигали оргазма через две минуты любви, переворачивались сразу на бок — «тебе было хорошо, дорогой?!» — и тихо засыпали, в то время как он лежит рядом со своим набрякшим, пульсирующим членом и не знает, как выдержать ночь?
   Как бы они реагировали, если бы это случалось два-три раза в неделю или, как у Нури, шесть раз один за другим в один вечер? Одно знаю твердо: вскоре мужчины были бы самым сдержанным полом. И их надо было бы задабривать деньгами и подарками, прежде чем они последуют за женщиной в спальню, или к алтарю, или на кровать с балдахином в благородный отель «Риц»!
   Тут мои мысли резко прерываются.
   Вдруг раздается яростный стук в дверь. И тут начинается жуткий бедлам!
   Дело принимает такой оборот, который не могла вообразить самая безудержная фантазия! Только в Париже может случиться подобное. И лишь свою интуицию я должка благодарить за то, что на следующий день мое фото не появляется во всех скандальных газетах Франции.
   Но не буду забегать вперед.
 
   В дверь продолжают оглушительно и неистово барабанить, в знаменитую дверь под номером 101, за которой находится самый роскошный люкс во всех фешенебельном отеле. И история идет своим чередом.
   Стук не прекращается. Становится еще громче и, наконец, пробуждает Реджинальдо Риверу из его тяжелого алкогольного забытья.
   — Что случилось? — спрашивает он по-английски.
   — Кто-то хочет войти!
   — Что? Как? О Господи! — Он впадает в панику, выскакивает из постели, раздвигает шторы и распахивает окно. Уже половина пятого? Я совершенно забыл — в полпятого у меня встреча с директрисой программы Полидора.
   Он смотрит на меня с высоты своего роста, страстно желая, чтобы я растворилась в воздухе.
   — Речь идет о записи на пластинку «Марино Фальери» в Марселе. Очень важное дело. Чрезвычайно важное!
   — Я спрячусь в ванной, — успокаиваю я его.
   — Да-да! Хорошая идея. А то она знает мою жену!
   Опять раздается стук, с еще большим напором.
   — Она точно знает, что я здесь! — Ривера хватает трусы и рубашку, несется в салон и захлопывает за собой дверь. — Иду, дорогая моя, — кричит он на своем ужасном французском, — потерпите еще секундочку. Сейчас я в вашем распоряжении!
   Надеюсь, он догадается спрятать мое платье, думаю я. Лишь бы не слишком помял. А что он сделает с моими туфлями? И нежными белыми кружевными трусиками?
   — Сейчас, сейчас! Спешу, моя дорогая! — Неужели он уже оделся? Невероятно! Просто молниеносно. Очевидно, имеет богатый опыт.
   На цыпочках крадусь к двери из спальни в салон, чтобы не пропустить момент встречи. Все действительно хорошо прослушивается, вот он открывает, она входит, теперь они прошли в салон. Поцелуи, смех, они прекрасно знакомы друг с другом, никакого сомнения!
   И это якобы деловая встреча? В этих воркующих интонациях? Ничего подобного! К тому же я узнаю голос. Я его слышала вчера вечером. В пивной у Липла! Точно! Это экстравагантная особа с большими бриллиантами, ожесточенной складкой у рта и омерзительными розовыми серьгами из перьев!
   Я невольно начинаю хихикать.
   Вчера вечером она даже не поздоровалась со мной. Не отомстить ли ей и не выпорхнуть обнаженной из спальни? «Бонжур, мадам! Как мило, что вы заглянули! Меня зовут Офелия, а вас?»
   Ей-богу, очень хочется! И так все запутано, как в кино или в театре. Честное слово, я чувствую себя как персонаж французской комедии, только здесь не треугольник, а квадрат: жена за городом, любовница в салоне, случайная подружка, голая, в спальне и посреди всего этого мужчина — разве не подразумевает все это оглушительный финал?
   Оглушительный грохот действительно последует — хотя и не сейчас. Сама того не подозревая, я попала в центр громкого парижского скандала в высших кругах, и все происходит даже без моего вмешательства.
   Итак, я стою за дверью и слушаю.
   Оба беседуют в салоне, и Ривера вежливо пытается от нее избавиться.
   — Я очень утомлен сегодня, моя дорогая. Я даже спал перед вашим приходом.
   Как и принято во французском обществе, они говорят друг другу «вы». Дети обращаются на «вы» к родителям, мужчины к женам, подругам и знакомым, даже жених и невеста не переходят в постели на нежное «ты»!
   — Спали? — повторяет неприятный голос. — Значит, я как раз вовремя, мой дорогой. У меня есть для вас потрясающая новость, сейчас вы сразу проснетесь. Угадайте!
   — Не мучайте меня!
   — Отгадайте! Не хотите? Ну ладно, скажу: Лиза подала на развод.
   — Вы с ума сошли?
   — Вот и нет! Смотрите! — шелест газеты. — Пожалуйста! Большая статья с фотографиями. Она подала на развод, находится сейчас в Лондоне и хочет сочетаться законным браком со своим мальчуганом!
   — Что это за грязный листок? — рявкает Ривера.
   — «Франс Суар»! Слухи уже облетели весь Париж. Весь холл внизу забит журналистами. Один там из испанской газеты, очень просил, чтобы я замолвила за него словечко.
   — Чего хотят эти идиоты?
   — Услышать ваше мнение. Лиза обещала самой крупной и самой скандальной газете в Лондоне историю своей жизни. Альковные подробности и все остальное. Она считает, мир должен, наконец, узнать, что значит на самом деле быть замужем за знаменитым Реджинальдо Риверой!
   — Она обезумела!
   — Она хочет вас погубить, мой дорогой. Очевидно, вы ей слишком много изменяли, — воркующий смех, — на что я абсолютно не могу пожаловаться.
   — Прекратите всю эту чепуху, — орет Ривера, — и дайте, наконец, сюда газету! Какая наглость! Это наше свадебное фото. Я буду жаловаться. Это провокация. Я полечу в Лондон. Я уезжаю. Лиза должна быть объявлена недееспособной. А теперь идите. Уходите! Я должен остаться один, мне нужна ясная голова…
   — Может, сначала выпьете виски?
   — Да! Да! Хорошая идея! Нет, водки! Рюмку водки!
   — Большую? Маленькую?
   — Полный бокал!
   Звенят кубики льда, открывается бутылка.
   — Итак, шери! Выпьем за вашу новую свободу! Поцелуйте меня, все не так уж плохо. Кстати, я пока не могу уйти, я заказала ланч в номер. Официант сейчас придет. Так, мелочь. Я сегодня еще не ела.
   — Вы заказали что? — рявкает Ривера.
   — Еду заказала. Почему это вас так волнует? Я действительно голодна. К тому же в это время у них нет дел на кухне, и они обслужат через пять минут. Вот контракт на грамзапись в Марселе. Почему бы вам не прочитать его сразу? Или лучше: мы пройдем вместе пункт за пунктом. О’кей, шери?
   Ривера что-то недовольно бормочет, но я слышу, как он садится. Хорошенький сюрприз. Что мне делать? Дело опасно затягивается. После контракта она будет есть, потом болтать, так быстро он от нее не избавится. Я знаю этот въедливый тип женщин. А я не имею никакого желания часами торчать голой в гостиничной ванной, это ниже моего достоинства, даже если это роскошная ванная из розового и черного мрамора в отеле «Риц».
   А не дай Бог Ривера потом опять потянет меня в постель? Нет, нет, только не это! Пусть он делает шоколадный ротик своей приятельнице, с меня довольно брюссельских конфет, от одного воспоминания тошнит. Я должна уйти отсюда. Но как?
   По опыту знаю, что номера люкс всегда имеют второй выход, чтобы в случае необходимости можно было сдать каждую комнату в отдельности. Обследую стены. Так и есть. Спальня имеет прямой выход в коридор. Дверь, правда, замаскирована тяжелой бархатной портьерой, но мой опытный глаз ее сразу находит. Ключ торчит в замке. Спасена!
   Правда, надеть мне нечего, потому что платье и туфли остались в красном салоне, зато у меня есть моя серебристая сумочка с ключами, губной помадой и деньгами — к тому же у меня есть мужество, а это самое главное!
   Одолжу у Риверы его махровый халат (завтра отошлю назад). Как-нибудь уж проскочу мимо портье к стоянке такси на Вандомской площади.
   А если меня кто-нибудь спросит, почему я босиком и полуголая бегаю по отелю? Надо что-нибудь придумать.
   Белый махровый халат мне слишком велик. Зато пахнет дорогим одеколоном и имеет большой капюшон. Натягиваю его на голову, свешиваю спереди свои локоны, подвожу губы. Не дурно, белое мне идет. В большом халате я выгляжу нежной и хрупкой, почти как рождественский ангелочек.
   Адье, Ривера! Бесшумно крадусь к двери, осторожно открываю и беззвучно покидаю место преступления (которого не было). Ура, коридор пуст, не видно ни души. Теперь бы еще незаметно выбраться отсюда.
   Неожиданно я слышу за собой шаги. Кто-то грубо хватает меня за руку и ударяет.
   — Ах ты сволочь! Потаскуха! Путанка!
   Я ничего не понимаю. Опять нападение? Ну, теперь-то они не на ту нарвались! Этому я покажу. Я его так проучу, что он никогда больше не притронется к женщине! Я в ту же секунду оборачиваюсь, хочу заехать обидчику коленом в пах — и замираю. Передо мной стоит мужчина в коричневом костюме!
   Он так же огорошен, как и я. Мы безмолвно таращимся друг на друга.
   — Что вам от меня надо? — спрашиваю я, наконец. Он смущенно поправляет галстук.
   — Пардон, мадам, я вас спутал… с кем-то другим… я хочу сказать, с другим человеком… совсем с другим…
   — Которого вы хотите убить?
   — Разумеется, нет! — Он бледнеет, отступает назад и хочет исчезнуть, но в этот момент открывается дверь из номера Риверы и выходит женщина с розовыми серьгами. Мужчина испускает гневный вопль, грубо отпихивает меня и мчится к ней.
   — Ах ты сволочь! Путанка! Каналья! Я убью тебя!
   — Альберт! — в ужасе кричит женщина, отскакивает назад, захлопывает дверь — и в тот момент, когда он хватается за ручку, она поворачивает с другой стороны ключ.
   Что будет теперь? Дело принимает скандальный оборот. Альберт, не раздумывая долго, набирает в легкие воздуха и начинает благим матом орать, сотрясая стены. В основном нечто нечленораздельное, но все же я понимаю, что она его жена и живой она от Риверы не выйдет.
   Он как буйнопомешанный стучит в дверь ногами, барабанит обоими кулаками и, в конце концов, со всей силы бросается на дверь 101. Он производит неимоверный грохот, и я спрашиваю себя, успею ли я исчезнуть до прихода полиции. Нет, слишком поздно. Она уже идет
   Что делать? Стоп, ложная тревога! Из-за угла появилась не полиция, а официант. Он катит перед собой на колесиках симпатичный столик, покрытый белой скатертью. Выглядит все это весьма аппетитно. Тарелки, серебряные приборы, кусочки масла на льду, тарелка с сырами, роза в серебряной вазочке, два кофейничка, ароматно пахнущие кофе, корзиночка с хлебом. Изысканно сервированный стол для двоих.
   Официант в стандартной униформе невозмутимо подходит к бушующему мужчине.
   — Пропустите меня, — приказывает он, — внутренний сервис!
   Мужчина в коричневом костюме оборачивается, оценивает ситуацию, прищуривается. Его лицо багровеет. Потом он так наподдает ногой столик, что тот опрокидывается, сыр разлетается по ковру во все стороны, а черный кофе разбрызгивается по стене.
   — Вы с ума сошли? — кричит официант и отпрыгивает назад. — Что вы себе позволяете?
   Он мчится к настенному телефону и призывает подмогу.
   — Там моя жена, вы, идиот! Моя жена внутри, — безумствует мужчина и еще раз наподдает ногой столик. — Моя жена! С этим бабником! Заперлись! Я их обоих убью, проклятого испанца в первую очередь. Выходи, сволочь, — он барабанит в дверь, — открывай, чертова каналья! Открывай! Открывай! Открывай…
   Мне пора!
   Официант повесил трубку, в любой момент может прийти подкрепление. Я надвигаю низко на лоб капюшон и бесшумно крадусь за угол. Где лестница? Вот она. Никого. Но нижний чайный салон, мимо которого я должна пройти, начинает заполняться людьми. Что мне делать, черт побери!
   Путь к выходу кажется бесконечно долгим. Внизу слишком много людей. Журналисты, ждущие Риверу. Изысканные дамы, пьющие чай, а на проходе два фотографа с тяжелыми камерами беседуют с администратором. Только портье нигде не видно — к счастью, — хотя он, скорей всего, не узнал бы меня. Я сомневаюсь, чтобы было принято приходить в престижный отель в голубом платье от Дживанши и покидать его босиком, таинственно, как привидение, в белом халате.
   Были бы на мне хотя бы туфли! И что меньше бросается в глаза: выйти или выбежать? Я бы, лучше побежала, но это слишком подозрительно. Еще сочтут меня за гостиничную воровку и арестуют. Значит, я должна идти совершенно непринужденно, будто я всегда гуляю днем по Парижу босиком и в купальном халате.
   Поднимаю голову, изображаю довольную улыбку, как ни в чем не бывало, засовываю одну руку в карман, другой размахиваю и вышагиваю, будто я на берегу. Не слишком быстро, не слишком медленно, прямиком к выходу. Не смотрю ни направо, ни налево, однако уголками глаз замечаю, что все поворачиваются и ошарашено глазеют на меня. Становится совсем тихо. Только сердце мое стучит.
   — А что это такое? — восклицает один из фотографов, когда я молча прохожу мимо него. — Вы ищете пляж, мадам?
   Молниеносно соображаю. Что сказать? Поворачиваю к нему голову, сияю во весь рот и сообщаю:
   — Мы снимаем пляжные моды наверху, в сто первом люксе. Я забыла свою косметичку в машине!
   Второй фотограф присвистывает с восхищением.
   — Прелестная модель, — замечает он, — ее можно купить?
   — Конечно! Но вам это, боюсь, будет не по карману!
   — Не уверен, — смеется он, — мы зарабатываем не так хорошо, как вы, манекенщицы, но порой перепадает приличный кусок!
   — Пляжные моды? — недоверчиво перебивает администратор, — где вы фотографируете пляжные моды? В люксе господина маэстро Риверы? Он мне об этом ничего не говорил. Я должен попросить вас, мадам…
   Больше он не успевает ничего сказать.
   — Сто первый? — как по команде кричат в один голос оба фотографа. — Там он прячется? — Они хватают камеры. — Жан-Люк, — командует тот, что повыше, — наверх! — И они устремляются вперед. Администратор бежит за ними.
   — Стой! Стоять! Что это вам взбрело в голову! Маэстро нельзя беспокоить. Это «Риц», а не какая-нибудь ночлежка на Пигаль. Нашим гостям нельзя докучать. Вы что, не слышите? Вернитесь, или я прикажу вас арестовать.
   Разгорается жаркий спор, все журналисты окружают фотографов, а я пользуюсь замешательством, чтобы незаметно исчезнуть. Выпархиваю через вращающуюся дверь — и вот я уже на улице.
   На солнечной Вандомской площади ждут четыре такси. Водители стоят у тротуара, курят, один читает газету, другой беседует с портье о скачках в Лоншан в предстоящее воскресенье. При моем появлении все, как по команде, устремляют на меня взгляды. Портье украдкой смотрит на мои босые ноги, но тактично сдерживается, в конце концов, я выхожу из отеля. Как знать, а вдруг я эксцентричная американская миллионерша?
   — Вы свободны? — спрашиваю я первого водителя. Он ухмыляется и тут же распахивает передо мной дверцу.
   — Счастливого пути, — желает мне портье и тоже ухмыляется. Узнал меня? Ну и что?
   — Улица Ласепед, пожалуйста.
   — В бассейн?
   — Нет, верхний конец, почти у площади Контрэскарп.
   Поездка проходит без эксцессов. Ни один полицейский не останавливает нас, чтобы задержать меня за нарушение общественного порядка. Только один раз, в жуткой пробке на Пон Неф, мы несколько минут стоим рядом с большим зеленым автобусом. Это не очень приятно!