Куин Джулия. Плутовка

   — Но ведь я никогда не был там. Ну пожалуйста, не упрямься.
   — Мне и на самом деле что-то не хочется, Данфорд.
   Он вдруг понял, что она возражает ему не из упрямства, и внимательно посмотрел на нее. Ему припомнилось, что ей всегда было не по себе в этих странных платьях, но сейчас это было особенно заметно.
   — Право, Генри, все будет хорошо. Ну сделай это ради меня. — Он улыбнулся.
   И Генри не устояла:
   — Хорошо.
   — Тогда завтра?
   — Как пожелаешь.
   Генри почувствовала признаки дурноты, когда на следующий день их экипаж подъезжал к Труро. Боже милосердный, что же будет? Она терпеть не могла эти поездки, но впервые от страха ей было физически плохо. И она понимала, что причиной тому мужчина, беспечно сидевший рядом. Данфорд стал ее другом, и она совсем не хотела терять его. Что он подумает, услышав шепот за их спинами? А если какая-нибудь дама вполголоса выскажется по поводу ее платья с расчетом на то, что будет услышана? Станет ли он стыдиться ее? Будет ли он оскорблен? Генри даже думать об этом боялась.
   Данфорд видел, что Генри нервничает, но не подавал вида. Если он начнет расспрашивать, то поставит ее в неловкое положение, а ему вовсе не хотелось расстраивать Генри. Он старался быть веселым, то и дело рассказывая о своих впечатлениях, о Стэннедж-Парке и о пейзажах, проплывающих мимо.
   Наконец они въехали в Труро. Генри было совсем плохо. Однако вскоре она поняла, что бывает и хуже.
   — Пойдем, Генри, — оживленно говорил Данфорд, — Тебе не к лицу капризничать.
   Она прикусила нижнюю губу и, приняв руку Данфорда, вышла из экипажа. Только бы он не узнал, что люди думают о ней! Только бы дамы не выпустили своих коготков и он не услышал их злого шепота! Генри высоко подняла голову. В любом случае она должна делать вид, что ее ничто не волнует.
   — Извини, Данфорд, — она улыбнулась, стараясь преодолеть охватившую ее скованность. — Мои мысли были далеко.
   — И где же они были? — Его глаза хитро блеснули.
   Боже милосердный, и почему он так мил с ней? Ей будет очень больно потерять его. Она постаралась не думать об этом. Все будет хорошо.
   — В Стэннедж-Парке, где же еще?
   — И что же тебя так тревожит, плутовка? Беспокоишься за тяжелые роды Поркуса?
   — Поркус — боров, тупица.
   Он притворно схватился за сердце.
   — Тем более. Это только усложнит роды.
   Генри не смогла сдержать улыбки.
   — Ты неисправим.
   — Так же, как и ты, и я принимаю это за комплимент.
   — Мне кажется, ты готов принимать за комплименты все, что я скажу, — попыталась поворчать она, но губы ее при этом дрогнули в улыбке.
   Данфорд предложил ей свою руку, и они пошли.
   — Ты знаешь, как приструнить мужчин, Генри.
   Она недоверчиво посмотрела на него. Она не считала, что у нее есть способность манипулировать противоположным полом. Данфорд — первый, кто принял ее за обыкновенную женщину. Если он и догадывался о ее мыслях, то ничем не выдавал себя. Он расспрашивал ее о магазинах, попадавшихся им по пути. Задержавшись перед одним из них, он спросил:
   — Ты не голодна, Генри? Это хорошая кондитерская?
   — Я не была здесь.
   — Нет? — Он был удивлен. Двенадцать лет прожить в Корнуолле и ни разу не зайти выпить чаю? — Даже когда была жива Виола?
   — Виола не любила Труро. Она считала, что здесь слишком много столичной публики.
   — Это недалеко от истины, — пробормотал он и отвернулся к витрине. На противоположной стороне улицы стоял его лондонский приятель. Неподходящий момент для светской беседы! Данфорд совсем не собирался отвлекаться от поставленной цели. Ведь он притащил сюда Генри не просто так.
   Генри с удивлением посмотрела на витрину:
   — Я и не знала, что ты интересуешься кружевом.
   Он внимательно изучал выставленный товар. Судя по всему, в магазине торговали исключительно кружевом.
   — Ты еще многого обо мне не знаешь, — ответил он, полагая, что уточнений не потребуется.
   Генри совсем не порадовала мысль, что Данфорд был знатоком кружев. По-видимому, он вешал их на всех своих любовниц. А в том, что их было немало, она не сомневалась. В конце концов, кем была «сладкая»? В этом нет ничего странного. Ему двадцать девять, и, уж конечно, он не ведет жизнь аскета. Кроме того, он, так красив, что скорее всего женщины не обходят его своим вниманием.
   Она вздохнула, и ей вдруг захотелось уйти подальше от этого магазина.
   Генри и Данфорд прошли мимо модистки, книжной лавки и зеленщика, когда он вдруг воскликнул:
   — Посмотри, Генри, магазин одежды. Это то, что мне нужно!
   Она удивленно подняла брови:
   — Но здесь продают только женскую одежду.
   — Вот и прекрасно. — Он схватил ее за руку и потащил ко входу. — Мне надо купить подарок сестре.
   — Я не знала, что у тебя есть сестра.
   В ответ он пожал плечами:
   — Помнится, я говорил, что ты еще многого обо мне не знаешь.
   — Я подожду тебя здесь. Ненавижу магазины.
   — Я так и думал. Но мне потребуется твоя помощь — у моей сестры примерно тот же размер, что и у тебя.
   — А если не тот и ей ничего не подойдет? — Она сделала шаг назад.
   Данфорд взял Генри за руку, открыл дверь и втолкнул ее в магазин.
   — Я хочу рискнуть, — добродушно ответил он. — Здравствуйте, — произнес он, подзывая портниху, — мы ищем платье для моей сестры. — Он кивнул в сторону Генри.
   — Но я не…
   — Тише, плутовка. Так будет проще.
   Генри пришлось согласиться.
   — Ну хорошо, — сдалась она, — чего не сделаешь для друга!
   — Вот именно, — добавил Данфорд, загадочно улыбнувшись.
   Портниха, быстро оценив качество покроя его костюма, поспешила к ним.
   — Чем я могу помочь вам?
   — Я хотел бы купить пару платьев для моей сестры.
   — Конечно. — Она взглянула на Генри, которая никогда не испытывала большего стыда за свой наряд, чем теперь.
   Ее темно-розовое платье было и вправду ужасно. Она сама не понимала, как согласилась носить его. Для Генри его выбрал Карлайл. Как-то раз он собирался в Труро по делам, и она, зная, что вырастает из своей одежды, попросила купить ей платье. Наверное, Карлайл схватил первое попавшееся. Платье не шло ей, и по лицу модистки Генри увидела, что женщина придерживается того же мнения. Впервые взглянув на него, она и сама поняла: что-то с этим платьем не так, но чтобы вернуть его, пришлось бы ехать в город. Пришлось убедить себя, что платье вполне сносно. В конце концов, оно выполняло свою задачу — скрывало наготу.
   — Почему бы тебе не взглянуть на ткани? — Данфорд слегка сжал ее руку.
   — Но…
   — Помолчи. — Он угадал ее мысли. Генри собиралась напомнить ему, что не знает вкусов его сестры. — И все же сделай одолжение, взгляни.
   — Как скажешь. — Она подошла к отрезам шелка и муслина и потрогала ткань. О, как она была мягка! Она тут же отдернула руку. Глупо восторгаться тканями, если все, что ей нужно, — это рубашки и бриджи.
   Данфорд видел ее восхищение и понял, что поступил совершенно верно. Отозвав портниху в сторону, он шепотом сказал ей:
   — Так получилось, что гардеробом моей сестры никто не занимался. Она жила с тетушкой, которая, судя по всему, мало понимала в моде.
   Портниха понимающе кивнула.
   — Есть ли у вас что-нибудь, что можно было бы купить уже сегодня? Мне хотелось бы поскорее расстаться с тем, во что она одета сейчас. Потом вы снимете с нее мерки и сошьете еще несколько.
   — У нас есть одно или два, которые несложно будет подогнать под ее размер. Вот одно из них. — Она указала на платье бледно-желтого цвета, надетое на портновский манекен.
   Данфорд уже собирался было кивнуть, как увидел лицо Генри.
   — Она смотрела на это платье так, как смотрит на еду изголодавшийся человек.
   — Годится, — прошептал он портнихе. Затем, уже громко, он сказал: — Генриетта, почему бы тебе не примерить желтое платье. Миссис… — Он подождал, пока портниха назовет свое имя.
   — Тримбл, — последовал ответ.
   — …Миссис Тримбл подгонит его по размеру, если это потребуется.
   — Ты хочешь этого? — спросила Генри.
   — Очень.
   Ее не пришлось долго уговаривать. Миссис Тримбл быстро сняла платье с манекена и попросила Генри следовать за ней в дальнюю комнату. Пока их не было, Данфорд принялся рассматривать образцы ткани. Бледно-желтый должен идти Генри, решил он. Он взял в руки отрез ярко-голубого батиста. Этот цвет тоже неплохо смотрелся бы на ней. Впрочем, он не был уверен. Никогда раньше он не занимался такого рода вещами. Ему казалось, женщины сами знают, что им к лицу, Белл и Эмма всегда были одеты с большим вкусом. Но теперь он понимал, что одеваться так их научила мать Белл, которая всегда была образцом элегантности. У бедняжки Генри не было никого, кто мог научить ее этому. Некому было открыть ей тайны женской привлекательности.
   Ожидая ее, он присел. Казалось, прошла вечность. В конце концов его терпение лопнуло, и он позвал:
   — Генри?
   — Одну минуту! — послышался голос миссис Тримбл. — Нужно еще немного убрать в талии. Ваша сестра такая стройная.
   Данфорд пожал плечами. А он и не знал. Генри почти всегда носила мужскую одежду, а платья настолько плохо сидели на ней, что трудно было догадаться, что скрывается под ними. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, что испытал, когда целовал ее. Поскольку все происходило как во сне, в памяти остался лишь образ хорошо сложенной, благоухающей и нежной женщины.
   Наконец появилась миссис Тримбл.
   — Вот и мы, сэр.
   — Данфорд? — Генри высунула голову из-за угла.
   — Не стесняйся, плутовка.
   — Обещай, что не будешь смеяться!
   — Почему я должен смеяться? Выходи же скорее.
   Генри сделала шаг вперед.
   Он увидел в ее глазах надежду и страх. У Данфорда перехватило дыхание. Она стала совершенно другой. Желтый цвет прекрасно оттенял великолепное золото ее волос, а небольшой вырез на платье искусно подчеркивал ее женственность. Миссис Тримбл даже удалось изменить ее прическу: она развязала шнурок и заколола несколько локонов наверху. Генри в волнении покусывала губы, пока он рассматривал ее. Как же мила она в своей застенчивости! Это казалось Данфорду очаровательным и вместе с тем странным, он и не подозревал, что она умеет стесняться.
   — Генри, — сказал он нежно, — ты выглядишь… ты выглядишь… — Он искал нужное слово, но не смог найти его и потому сказал именно то, что нужно: — Ты так красива!
   Это были самые удивительные слова в ее жизни.
   — Ты так думаешь? — еле слышно спросила она, благоговейно трогая платье. — Ты на самом деле так думаешь?
   — Я знаю это наверняка, — сказал он твердо. Данфорд посмотрел на миссис Тримбл. — Мы покупаем его.
   — Чудесно! Если желаете взглянуть на цветные иллюстрации, я сейчас принесу несколько.
   — Будьте любезны.
   — Но, Данфорд, ведь ты хотел купить его для своей сестры.
   — Как я могу отдать его сестре, если оно так идет тебе? — Он хотел казаться практичным. — И потом, мне пришло в голову, что одно-два новых платья тебе не помешают.
   — Я и на самом деле уже выросла из своих старых, — с сожалением сказала она.
   — Вот видишь!
   — Но у меня совсем нет денег.
   — Это подарок.
   — Я не могу позволить тебе делать такие подарки, — поспешила ответить она.
   — Это еще почему? Я распоряжаюсь своими деньгами.
   Казалось, она колеблется.
   — Думаю, это неприлично.
   Он знал, что она права, но не собирался уступать:
   — Посмотри на это с другой стороны, Генри. Если бы не было тебя, мне пришлось бы нанимать управляющего в Стэннедж-Парк.
   — Ты теперь и сам смог бы управлять поместьем, — заверила она его, ободряюще похлопав по руке.
   Данфорд тяжело вздохнул. Он был обезоружен ее добротой.
   — Скорее всего у меня не будет времени для этого. Видишь ли, у меня в Лондоне есть обязательства. Так что я экономлю на тебе деньги, которые вынужден был бы платить управляющему, а может быть, даже троим управляющим. Поэтому одно-два платья — самое малое, что я могу сделать для тебя.
   Тогда это несколько меняет дело, решила Генри. Ей и в самом деле нравилось это платье. Она вдруг почувствовала себя настоящей женщиной. Может быть, в таком платье она даже научится скользящей походке, такой, как у тех модно одетых дам на колесиках, которым она всегда завидовала.
   — Я согласна; — нерешительно сказала она, — если ты настаиваешь.
   — Я настаиваю. И кстати, Генри?
   — Да?
   — Ты не против, если мы оставим твое старое платье у миссис Тримбл?
   Она благодарно кивнула головой.
   — Вот и хорошо. Теперь, пожалуйста, подойди сюда и взгляни на эти иллюстрации. У женщины должно быть больше одного платья, ты согласна?
   — Согласна. Но, не больше трех, — поспешила добавить она.
   Он все понимал. Три — это было самое большее, что могла позволить ее гордость.
   — Наверное, ты права.
   Следующий час они провели, выбирая еще два платья для Генри. Сначала они заказали одно — из ярко-голубого батиста, который так понравился Данфорду. Другое, по совету миссис Тримбл, было решено сшить из ткани цвета морской волны — он добавит блеск серым глазам Генри, сказала она. Портниха обещала, что платья будут доставлены в Стэннедж-Парк через неделю. У Генри чуть было не слетело с языка, что она и сама с радостью приедет за ними, если это понадобится. Еще не так давно она и предположить не могла, что не будет возражать против поездки в Труро. Конечно, она не хотела считать себя пустышкой, которую простое платье может сделать счастливой, однако не признать, что оно давало ей новое чувство уверенности в себе, она не могла.
   Что же касается Данфорда, он понял: кто бы ни выбирал те ужасные платья для нее, ясно, что это была не Генри. Он немного понимал в женской моде, и по тому, что она выбрала, у него сложилось мнение о ее вкусе. Она отдала предпочтение самым элегантным фасонам, и к ее вкусу нельзя было придраться.
   И еще он понял одну вещь: ему было безумно приятно видеть, как счастлива Генри. И это не могло не удивлять его.
   Данфорд и Генри сели в экипаж и отправились в обратный путь. Они ехали уже достаточно долго, когда Генри вдруг нарушила молчание. Она взглянула на Данфорда и спросила:
   — У тебя нет сестры, правда?
   — Нет, — тихо ответил он, не в силах солгать ей.
   Она немного помолчала. Затем робко положила свою руку поверх его:
   — Спасибо.

Глава 7

   Данфорд был несколько разочарован тем, что на следующее утро Генри вышла к завтраку в своей обычной одежде — рубашке и бриджах. Увидев его удивление, она улыбнулась:
   — Не хочешь же ты, чтобы я испортила свое единственное приличное платье? Ты забыл, что сегодня мы собирались обойти границы поместья?
   — Да, ты права. Я ждал этого всю неделю.
   Она села за стол и положила на тарелку немного яичницы.
   — Ты ничем не отличаешься от всех остальных мужчин. Вам непременно надо знать точно, чем вы владеете, — постаралась поддеть его Генри.
   Он чуть наклонился вперед, его глаза весело заблестели.
   — Я повелитель в своем королевстве, прошу запомнить это, плутовка.
   Она рассмеялась:
   — Послушай, Данфорд, из тебя бы вышел первоклассный средневековый феодал. Подозреваю, что где-то глубоко в тебе сидит настоящий тиран.
   — А какое веселье начинается, когда он выходит наружу!
   — Тебе только так кажется, — поспешила заверить Генри, продолжая улыбаться.
   Он тоже улыбнулся, не предполагая, как магически действует на нее его улыбка. У Генри засосало под ложечкой, и она принялась завтракать, надеясь, что еда успокоит это странное ощущение.
   — Поспеши, Генри, — поторопил он, — я хотел бы выехать пораньше.
   После этих слов миссис Симпсон громко хмыкнула: часы показывали половину одиннадцатого. Генри возмутилась:
   — Я только что села. Если не поем как надо, во время поездки упаду в обморок.
   Данфорд фыркнул.
   — Трудно себе представить. — Он побарабанил пальцами по столу, постучал по полу ногой, попытался насвистеть какую-то веселую мелодию, похлопал себя по колену и снова забарабанил пальцами по столу…
   — Ну прекрати! — Генри швырнула в него салфетку, — Иногда ты напоминаешь мне большого ребенка. — Она поднялась из-за стола. — Подожди минуту, я схожу за жакетом. На улице прохладно.
   Он встал.
   — Как приятно. Стоит свистнуть — и ты у моих ног. — Ее взгляд был убийственным. — Ну улыбнись, Генри. Я не люблю, когда ты сердишься. — Он наклонил голову и попытался изобразить раскаяние. — Скажи, что прощаешь меня. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
   — Ради Бога, прекрати! — Она рассмеялась. — Ты же знаешь, что я не сержусь.
   — Я знаю. — Он схватил ее за руку и подтолкнул к двери. — Но так весело провоцировать тебя. Пойдем же, нам предстоит долгое путешествие.
   — У меня такое впечатление, что я поступила на службу в армию.
   Данфорду пришлось подпрыгнуть, чтобы не наступить на Рафуса.
   — Одно время я был солдатом.
   — Правда? — Генри с удивлением посмотрела на него.
   — Да. На острове.
   — Это было ужасно?
   — Ужасно. — Данфорд открыл дверь, и они вышли на яркий свет. — Не верь сказкам о военной славе. В большинстве случаев она отвратительна.
   Она пожала плечами.
   — Полагаю, что так.
   — Намного, намного лучше жить здесь, в Корнуолле, выражаясь твоими словами, на краю света, в компании самой очаровательной девушки на свете.
   Генри покраснела и отвернулась, не в силах скрыть своего смущения. Конечно же, это было сказано из вежливости. Нет, он не лгал, не тот он был человек. Просто он пытался сказать, что они друзья и что она первая женщина, с которой у него сложились такие приятельские отношения. Но она точно помнила, как он рассказывал о двух замужних дамах и называл их своими приятельницами. Странно. И все же она не могла нравиться ему. По ее мнению, она не должна была нравиться мужчинам. По крайней мере тем из них, у которых был большой выбор в Лондоне. Вздохнув, она отогнала эти мысли прочь и решила получить удовольствие от предстоящего дня.
   — Мне всегда казалось, что в корнуолльском пейзаже обязательно должны присутствовать море, скалы и тому подобные вещи, — сказал Данфорд.
   — В большинстве случаев так оно и есть. Просто наше поместье находится в самом центре графства. — Генри принялась пинать гальку, лежавшую на дорожке. — До океана совсем недалеко.
   — Это хорошо. Может быть, как-нибудь съездим туда?
   Генри так понравилась это перспектива, что от удовольствия она опять начала краснеть. Чтобы скрыть это, она с большим усердием принялась подбрасывать камешек ногой, не отрывая от него взгляда.
   Весело болтая, они направились к восточной границе поместья.
   — С этой стороны поместье огорожено, — объяснила Генри, когда они подошли к каменной стене. — Но построили стену не мы, а помещик Стинсон. Несколько лет назад он решил, что мы вторглись на его землю, и велел построить эту стену.
   — Вы и в самом деле вторглись на его землю?
   — Кто мы? Конечно, нет. Она принадлежит Стэннедж-Парку. Но у этой стены есть одно чудесное преимущество.
   — Ограждает от встречи с ненавистным помещиком Стинсоном?
   — Это само собой разумеется. Но я имела в виду вот это. — Она вскарабкалась на стену. — Так здорово гулять по ней.
   — Вижу. — Данфорд последовал ее примеру, и друг за другом они зашагали по стене на север. — И как далеко она нас уведет?
   — Она не очень длинная. Около мили. Потом владения помещика Стинсона заканчиваются.
   Данфорд вдруг понял, что, не отрывая взгляда, смотрит на Генри, а точнее, на ту часть ее фигуры, что была перед ним. Он удивился еще больше, когда понял, что ему очень нравится то, что он видит. Ее бриджи были мешковаты, но каждый раз, когда она делала шаг, они натягивались, подчеркивая ее округлые формы.
   Он ужаснулся. Что произошло с ним? Генри была не той женщиной, с которой можно было флиртовать, и потом, ему совсем не хотелось разрушить их только что окрепшую дружбу любовным приключением.
   — Что-нибудь не так? — окликнула его Генри. — Почему ты замолчал?
   — Наслаждаюсь видом. — Он прикусил губу.
   — Вид и на самом деле чудный. Я могу любоваться им весь день.
   — Я тоже. — В этот момент он покачнулся и чуть не свалился со стены.
   Они прошли по стене минут десять, когда Генри вдруг обернулась:
   — Скоро ты увидишь мое любимое место.
   — Какое?
   — То, где растет дерево. — Она махнула в сторону огромного дерева, ствол которого находился на их стороне, а ветви без разрешения свешивались через стену. — Отойди назад, — попросила она шепотом. Сделав шаг к дереву, она остановилась и посмотрела назад. — Дальше.
   Данфорда разбирало любопытство, но он послушался.
   Осторожно приблизившись к дереву, она медленно протянула руку, словно опасаясь, что дерево может укусить ее.
   — Генри, — окликнул Данфорд. — Что ты…
   Она махнула рукой.
   — Тише! — Ее лицо стало серьезным, и она потянулась к отверстию.
   Внезапно Данфорд услышал негромкое жужжание, похожее на… Пчелы!
   Оцепенев от ужаса, он смотрел, как она опустила руку в кишащий улей. Кровь прилила к его вискам, он услышал биение своего сердца. Еще секунда, и эту сумасшедшую атакуют тысячи пчел! Он не мог ничего предпринять, так как любое его движение только еще больше разозлит насекомых.
   — Генри, — тихо, но требовательно произнес Данфорд, — немедленно вернись назад.
   Она помахала ему другой рукой.
   — Я уже делала это раньше.
   — Генри! — повторил он, чувствуя, как на его лбу выступил пот. Сейчас пчелы поймут, что в их улей вторглись. А после они начнут жалить, жалить, жалить. Он еще мог оттолкнуть ее от дерева, но что, если она качнет улей? Его лицо побледнело. — Генри!
   Осторожно она вынула руку, в которой держала большой ломоть медовых сот.
   — Я иду. Уже иду. — Балансируя, Генри с улыбкой направилась к нему.
   И лишь когда она отошла на безопасное расстояние от улья и страх отпустил его, Данфорда охватила дикая ярость. Ярость, что она посмела так бессмысленно и глупо рисковать собой у него на глазах. Он спрыгнул со стены, стаскивая ее за собой. Липкий ломоть меда упал на землю.
   — Никогда не смей больше делать этого! Ты слышишь меня? — Он грубо тряс Генри, вцепившись в ее плечи.
   — Говорю тебе, я и раньше делала это. Ничего страшного не происходило.
   — Генри, я видел, как сильные мужчины гибли от пчелиных укусов. — Его голос дрогнул.
   Она судорожно сглотнула.
   — Я слышала об этом. Не все же реагируют на пчелиные укусы таким образом, и уж, конечно, не я. Я…
   — Скажи, что никогда не сделаешь этого снова. — Он с силой потряс ее. — Клянись!
   — Данфорд, прошу тебя, — закричала она, — ты делаешь мне больно.
   Он еще раз потребовал:
   — Клянись!
   Она всматривалась ему в лицо, пытаясь понять, что с ним происходит. Генри увидела, как вздулась вена на его шее. Он был взбешен, и куда сильнее, чем в тот день, когда они строили свинарник. Она почувствовала, что он с трудом сдерживает себя. Генри попыталась заговорить, но услышала собственный шепот:
   — Ты говорил, что когда рассердишься по-настоящему, я это сразу пойму.
   — Клянись!
   — Сейчас ты рассердился по-настоящему.
   — Клянись, Генри.
   — Если для тебя это так важно…
   — Клянись!
   — Я… я клянусь, — от смущения, ее серые глаза стали совсем большими, — я клянусь, что больше никогда не подойду к пчелиному улью.
   Прошло несколько минут, прежде чем его дыхание стало ровным и он наконец разжал свои руки.
   — Данфорд?
   Позже он не мог понять, что произошло с ним в следующий момент. Он услышал ее нежный, дрожащий голос. И что-то вдруг перевернулось у него внутри. Он привлек Генри к себе и уткнулся ей в волосы, шепча ее имя снова и снова.
   — Господи, Генри, — хрипло произнес он, — никогда больше не пугай меня так, поняла?
   Она ничего не понимала, кроме того, что он обнимает ее. Случилось то, о чем она и мечтать не смела. Она лишь молча кивнула ему, боясь разрушить очарование. Его сила лишала ее сознания, его запах опьянял ее; в одно мгновение она вдруг поняла, что любит и, может быть, любима, и была потрясена этим открытием.
   Данфорд пытался понять причину своего опрометчивого поступка. Рассудок подсказывал ему, что ничего серьезного не угрожало ей и она наверняка знала, что делает. Но сердце, душа протестовали. Его охватил жуткий страх, страх не сравнимый с испытанным им в сражениях на острове. Он вдруг понял, что она близко, непозволительно близко от него. Но ему очень не хотелось отпускать ее.
   Он жаждал ее.
   Эта мысль внезапно отрезвила его, и он разжал руки. Генри заслуживает большего, чем простой флирт, и он считал себя человеком, умеющим контролировать свои чувства. Конечно, ему приходилось испытывать вожделение к молодым благопристойным девушкам, да и в будущем такое вполне может случиться. Однако он отличался от некоторых мерзавцев из высшего света тем, что в таких случаях не искал возможности одержать победу. И не собирался изменять своим принципам.
   — Не делай этого больше, — отрывисто сказал он, не понимая, на кого ему следует сердиться больше — на себя или на нее.
   — Не буду. Я уже пообещала.
   Он молча кивнул.
   — Тогда пойдем.
   Генри посмотрела на упавшие соты.
   — А ты… Впрочем, не важно.
   Вряд ли он теперь захочет попробовать мед. Она посмотрела на свои липкие пальцы. Не оставалось ничего другого, как облизать их.
   Не проронив ни слова, они пошли вдоль восточной границы поместья. Генри хотелось многое рассказать ему, многое показать, но она не решалась нарушить молчание. Ей не по душе была возникшая отчужденность. Вот уже несколько дней ей было так легко с ним. Она могла говорить все, что угодно, и он не стал бы смеяться, пока ей не захотелось бы этого. Она могла быть самой собой, не опасаясь непонимания с его стороны. Но сейчас он казался чужим, мрачным и неприступным. Генри чувствовала себя так же неловко и скованно, как и всякий раз, когда ей предстояло ехать в Труро.