Куин Джулия. Сэру Филиппу, с любовью

   — Кое-что, кажется, сохранил… — промямлил он. Элоиза смотрела на него все с тем же выражением.
   — По-моему, даже большую часть, — поспешил добавить он.
   Судя по виду Элоизы, она ему не очень-то поверила. “Да, у этой девицы, кажется, непростой характер!”
   — Не то чтобы я их выбросил, — поспешно забормотал Филипп, — просто запамятовал, куда положил…
   Элоиза еле сдерживалась, чтобы не сказать сэру Филиппу что-нибудь колкое.
   — Ничего страшного, — произнесла, наконец, она. — В конце концов, это всего лишь письма…
   По тону Элоизы, однако, чувствовалось, что она сильно обижена.
   Филипп молчал.
   Еще один пронзительный крик сверху, затем оглушительный грохот. Филипп поморщился. Неужели его отпрыски дошли уже до того, что начали крушить мебель?
   Элоиза покосилась на потолок, словно боясь, что с него начнет сыпаться штукатурка.
   — Может быть, вам стоит пойти к ним? — осторожно предположила она.
   Филипп и сам понимал, что стоит, но, Бог свидетель, идти и выяснять, что же, собственно, натворили его чада, ему ужасно не хотелось. Когда дети выходили из-под контроля, справиться с ними не мог никто. Во всяком случае, ни один мужчина. Чтобы справиться с этими дьяволятами, нужно было ангельское — или женское — терпение. По крайней мере, Филипп чувствовал, что его собственное терпение истощилось уже давно — где-то с полгода назад.
   — Сэр Филипп? — все так же осторожно проговорила Элоиза.
   — Да-да, конечно, вы правы… — отрешенно пробормотал он, еще не окончательно очнувшись от забытья. Да, он должен пойти к ним. Толку от этого, скорее всего, будет мало, но не следует показывать мисс Бриджертон, что он не знает, что ему делать с собственными детьми — тем более, если он рассчитывает, что она заменит им мать.
   — Извините, — произнес он и, пройдя мимо Элоизы, высунулся в коридор: — Оливер! Аманда!
   Может быть, Филиппу это только показалось, но он слышал, как мисс Бриджертон издала саркастический смешок.
   Филипп сердито посмотрел на нее, хотя это было и не очень вежливо с его стороны. Мисс Бриджертон явно давала ему понять, что она бы на его месте справилась с детьми гораздо лучше.
   Стараясь не думать о ней, Филипп выбежал в коридор.
   — Оливер! Аманда! — снова позвал он.
   “Впрочем, — неожиданно пришло Филиппу в голову, — оно было бы и неплохо, если бы мисс Бриджертон действительно умела обращаться с детьми лучше, чем я”. Да что уж там — если бы это было так, Филипп был бы готов целовать пыль под ее ногами…
   Дети, как ни странно, откликнулись на его зов, ибо уже сбегали по лестнице навстречу ему.
   — В чем дело? — сердито потребовал отчета Филипп.
   — Ты о чем, папа? — с невиннейшим видом спросил Оливер.
   — По-моему, я слышал крик? — Брови Филиппа сошлись на переносице.
   — Это Аманда кричала, — объяснил Оливер.
   — Да, это я, — тем же невинным тоном, что и брат, призналась девочка.
   Филипп ждал дальнейших признаний, но дети молчали. Поняв, что без наводящих вопросов они ничего не расскажут, Филипп проговорил, обращаясь к дочери:
   — Я и сам понял, что это ты! Я хочу знать, почему ты кричала?
   — Из-за лягушки, — пожал плечиками белокурый ангел.
   — Какой еще лягушки, черт побери?
   — У меня в кровати была лягушка, — сообщила она.
   — Потрясающе! А как вышло, что в постели Аманды оказалась лягушка? — Вопрос был обращен к Оливеру — Филипп не сомневался, что это его рук дело.
   — Я сама ее туда положила, — заявила вдруг дочь. Филипп перевел взгляд на Аманду:
   — Сама? — Изумлению его не было предела. — Зачем?
   — Я так хотела, — пожала плечами девочка.
   — Хотела, чтобы в твоей постели была лягушка? — Этот разговор уже начал напоминать Филиппу бред сумасшедшего.
   — Да.
   — Господи, зачем?!
   — Мне хотелось, чтобы она принесла лягушат.
   — В твоей постели?
   — А что? — не моргнув глазом, проговорила Аманда. — По-моему, там для нее хорошее место — тепло и уютно!
   — Я помогал ей, — вставил Оливер.
   — Не сомневаюсь, — усмехнулся Филипп. — Но зачем же тогда было визжать?
   — Я не визжал, — уточнил Оливер. — Это Аманда завизжала!
   — Я, кажется, и спрашиваю Аманду! — сурово произнес отец.
   — Когда ты задавал вопрос, то смотрел на меня, — заявил Оливер.
   “Пошли мне, Господи, терпения!”
   — Итак, Аманда, — повторил Филипп свой вопрос, подчеркнуто обращаясь к дочери, — если ты, как утверждаешь, положила ее в свою постель сама, почему же ты тогда завизжала?
   — Я успела забыть, что в моей постели лягушка.
   — Я думал, она умрет! — воскликнул Оливер.
   — Аманда? — встревожился Филипп.
   — Лягушка. Она была какая-то больная… Потому мы и взяли ее в дом.
   — Я, кажется, уже говорил вам, — тон Филиппа был суров, — никаких лягушек в доме!
   — Ты говорил о жабах, папа, — поправил отца Оливер и посмотрел на сестру. Та подтверждающе кивнула.
   — Не важно. Ни лягушек, ни жаб, никаких земноводных! Ясно?
   — Даже если она умирает? — В глазах Аманды стояли искренние слезы.
   — Даже если умирает.
   — Но, папа… Разве тебе ее не жалко?
   — Ты можешь лечить своих лягушек на улице, — смягчился он.
   — На улице холодно. Она могла замерзнуть.
   — Наверное, лягушки умеют как-то спасаться от холодов, иначе бы они не жили в нашем климате.
   — Но, папа…
   — Никаких “но”! Отныне больше ни лягушек, ни жаб, ни кузнечиков, ни сверчков, никаких животных. Ясно?
   — Но, папа… — В глазах Аманды стояла такая боль, что Филипп отвернулся, не в силах смотреть в них. Восемь лет назад Филиппу и в голову не могло прийти, какая же это мука — быть отцом.
   — И не надо на меня так смотреть! — строго проговорил он, но вовремя осекся. Голос его стал мягче. — В чем дело, Аманда?
   — Никаких животных? А как же Бесси? — захлебываясь рыданиями, спросила девочка.
   Бесси была спаниелем, горячо любимым всеми.
   — Разумеется, Бесси останется, — поспешил заверить дочь Филипп. — Когда я говорил “никаких животных”, я, разумеется, не имел в виду ее.
   — Почему же ты не сказал этого сразу? — Аманда успокоилась, но как-то уж очень подозрительно быстро. — Ты очень расстроил меня, папа!
   — Аманда, прости меня, если это так.
   Аманда кивнула, прощая Филиппа, но весь вид девочки говорил о том, что ее слезы — лишь спектакль, разыгранный, чтобы вынудить отца извиниться и тем самым одержать над ним маленькую победу.
   Филипп готов был застонать, как от зубной боли. Нет, это невозможно — до каких пор дети будут вить из него веревки? Если они уже в восемь лет способны на такое, то что же будет дальше? Неужели взрослый и, как казалось самому Филиппу (если только человек может объективно оценивать собственный интеллект), неглупый мужчина не в состоянии справиться с двумя малолетними чудовищами, а не стоять перед ними с видом побитой собаки? Где же его родительский авторитет, в конце концов?
   — Ладно, — пробурчал Филипп, в душе желая лишь одного — поскорее поставить точку в этом инциденте, — можете идти, вы свободны. Благодарите Бога, что мне сегодня не до вас — я очень занят.
   С минуту близнецы смотрели на отца широко раскрытыми глазами.
   — Весь день? — спросил Оливер.
   — Что “весь день”? — Филипп уже соображал с трудом — голова его раскалывалась.
   — Ты будешь занят весь день? — уточнил мальчик.
   — Да, — отрезал Филипп.
   — Я думала, ты с нами погуляешь… — с разочарованным видом, что, скорее всего, опять было игрой, протянула Аманда.
   — Я же сказал, что буду занят! — нахмурился Филипп, хотя какой-то частью своего сознания он понимал, что погулять с детьми не мешало бы. Но ему хотелось хоть какое-то время отдохнуть от них, а то близнецы, чего доброго, доведут его до нервного срыва.
   — Ты собираешься работать в оранжерее? — поинтересовался Оливер. — Мы поможем тебе!
   “Ради всего святого, только не это! Они способны разрушить оранжерею в пять минут!”
   — Не надо, — твердо заявил Филипп.
   — Но, папа…
   — Я сказал, не надо!
   — Ну-ка, что здесь у нас происходит? — раздался вдруг из-за спины Филиппа веселый женский голос.
   Филипп недовольно обернулся. Мало того, что эта красотка является к нему в дом без приглашения — она еще сует нос не в свое дело!
   — Но позвольте, мисс Бриджертон!.. — сердито начал он. Не обращая на него внимания, Элоиза тем же веселым тоном обратилась к близнецам:
   — Ну и кто мы такие? А?
   — А вы кто такая? — потребовал у Элоизы ответа Оливер.
   Аманда смотрела на гостью, недоверчиво прищурив глаза, но особой враждебности не выказывала и даже, пожалуй, немного присмирела. Филипп отметил про себя, что мисс Бриджертон, кажется, уже делает попытку справляться с его детьми.
   “Ну что же, — Филипп скрестил руки на груди, — посмотрим, как у нее это получится!”
   — Меня зовут мисс Элоиза Бриджертон, — с достоинством сообщила гостья.
   — Вы, случайно, не наша новая гувернантка? — с подозрением и сарказмом спросил Оливер.
   — Нет. А что случилось с вашей прежней гувернанткой? — поинтересовалась Элоиза.
   В этот момент Филипп закашлялся.
   — Да так, ничего… — проговорил Оливер, поняв намек отца.
   Элоиза почувствовала, что от нее что-то скрывают, но настаивать на раскрытии чужих секретов не стала.
   — Я у вас в гостях, — пояснила она.
   — Мы не хотим никаких гостей! — без обиняков заявил Оливер.
   — Дети!!! — одернул его Филипп. Он не собирался защищать назойливую гостью, но позволять своим отпрыскам подобную дерзость он тоже не мог.
   Близнецы продолжали пристально рассматривать Элоизу.
   — Дети! — прогремел отец. — Немедленно извинитесь перед мисс Бриджертон!
   Никакой реакции.
   — Я сказал, немедленно!
   — Извините, — выдавил из себя Оливер, хотя весь вид его говорил о том, что извиняться он и не думает.
   — А теперь оба быстро в свою комнату! — так же строго скомандовал Филипп.
   Оливер и Аманда подчинились отцовскому приказу, но вид у них был такой, словно победители здесь они. Инцидент, впрочем, можно было бы считать исчерпанным, если бы Аманда, дойдя до конца лестницы, неожиданно не обернулась бы, показав Элоизе язык.
   — Аманда! — Филипп в бешенстве бросился было за дочерью, но той уже и след простыл.
   С минуту Филипп был неподвижен, если не считать того, что от гнева он трясся всем телом. Руки его были сжаты в кулаки. От детей требовалось, в сущности, совсем немного — быть вежливыми и не отвечать вопросом на вопрос, а они и этого не могли! Чего же от них ждать дальше? И за что только Бог наградил его такими детьми, каких не пожелаешь и врагу?
   Но еще больше, чем на детей, Филипп злился на самого себя — за то, что снова не смог с ними справиться, не повышая голоса, да и повысив, если честно, все равно не смог…
   — Сэр Филипп!
   Филипп словно очнулся от забытья. Черт побери, он уже успел забыть о присутствии мисс Бриджертон! Мало того, эта красотка стала свидетельницей его позора.
   — Да? — резко обернулся он к ней.
   — Ваш дворецкий принес чай, — проговорила Элоиза, направляясь в гостиную, где они только что сидели.
   Филипп не имел ни малейшего желания составлять ей компанию. Ему хотелось пулей выскочить из собственного дома — иначе он сойдет с ума. На улице, правда, начинался дождь, но Филиппу было все равно — лишь бы подальше от этой дамочки, ставшей свидетельницей его полного бессилия в обращении с собственными детьми.
   — Приятного аппетита, мисс Бриджертон, — угрюмо проворчал он. — Увидимся, когда вы отдохнете.
   Не дожидаясь ее реакции, Филипп направился в оранжерею. В этот момент он готов был боготворить свои растения за то, что те никогда не задают вопросов и не высказывают ядовитых замечаний.

ГЛАВА 3

   …я думаю, ты поймешь, почему я отвергла его предложение. Этот тип показался мне слишком грубым и неотесанным. Мне все-таки хотелось бы выйти замуж за того, кто обращался бы со мной если не как с королевой, то хотя бы как с принцессой. Может быть, ты скажешь, что я слишком многого требую, но на меньшее я не соглашусь.

Из письма Элоизы Бриджертон своей подруге Пенелопе Физерингтон, отправленного ею с посыльным почти сразу же после того, как Элоиза в первый раз получила предложение руки и сердца.

 
   К полудню Элоиза окончательно убедилась в том, что совершила большую ошибку.
   Совершать ошибки Элоиза не любила, и самым ужасным для нее было, когда ошибки приходилось признавать. Оставалось лишь, гордо закусив губу, тешить себя надеждой, что все как-нибудь образуется.
   Когда сэр Филипп вдруг ни с того ни с сего, пробурчав себе под нос “Приятного аппетита!”, выбежал из дома, словно ошпаренный, Элоиза, наверное, минут десять стояла на месте с раскрытым ртом. Она ехала к нему через всю Англию, а этот тип сбежал, не пробыв с ней и часа!
   Нет, Элоиза отнюдь не ожидала, что сэр Филипп влюбится в нее с первого взгляда и станет целовать ей ноги… Но мог бы, в конце концов, вести себя и повежливее! Сначала “Кто вы, мисс?”, словно был недоволен ее приездом, потом и вовсе “Приятного аппетита!” — и поминай как звали…
   Чуть поостыв, Элоиза подумала, что Филипп, возможно, ни в чем и не виноват. Ведь это она придумала себе идеального сэра Филиппа, который влюбится в нее с первого взгляда, бросится к ее ногам и станет умолять стать его женой. Реальный же Филипп Крейн отличался от созданного ею образа как небо от земли. “Что ж, — горько вздохнула про себя она, — на ошибках учатся…” Но ощущать очередное разочарование в мужчине было щемяще грустно.
   И самым ужасным было то, что винить Элоиза могла только себя. Сэр Филипп ни в чем не обманул ее — в своих письмах он не написал ни одной фразы, которая бы не соответствовала увиденному Элоизой. Если не считать того, что он все-таки должен был упомянуть о детях, если только всерьез собирался сделать ей предложение. К тому же отец он, судя по всему, неважный: детьми занимается лишь постольку, поскольку от них, увы, никуда не денешься. И то, как видно, все время старается найти какой-нибудь предлог, чтобы общаться с ними как можно меньше.
   Элоиза обратила внимание на то, что дети буквально умоляли Филиппа провести этот день с ними. Ребенку, получающему должную заботу и внимание, никогда не пришло бы в голову молить отца об этом. Элоиза вспомнила собственное детство — небо и земля… Ее родители так опекали своих детей, что тем даже порой хотелось убежать от этой чрезмерной заботы.
   О собственном отце у Элоизы сохранились самые нежные воспоминания. Правда, умер он, когда ей было всего семь, но Элоиза его прекрасно помнила. В памяти ее осталось много длинных, увлекательных сказок, которые он рассказывал ей перед сном. Еще ей запомнились поездки в Кент, долгие прогулки по бескрайним полям — иногда они ездили всей семьей, иногда отец брал лишь кого-то одного из детей, а остальным оставалось лишь завидовать этому счастливчику.
   Как все это не было похоже на отношение сэра Филиппа к своим детям! Элоиза была уверена, что, не скажи она сэру Филиппу: “Вам следовало бы пойти к вашим детям”, — он и не пошел бы к ним. Даже по тому, как Филипп разговаривал с детьми, чувствовалось, что дети для него — неприятная обязанность, которую он охотно переложил бы на плечи гувернантки или жены, которую, похоже, и ищет в первую очередь именно для этого. От Элоизы не укрылось и то, что, общаясь с детьми, Филипп мечтал поскорее улизнуть от них.
   Что ни говори, ее новый знакомый оказался совсем не таким, каким в представлении Элоизы должен быть ее будущий избранник. Мечты оказались только мечтами. Пора бы ей уже давно научиться смотреть на вещи трезво…
   “Впрочем, — подумала Элоиза, — не стоит делать окончательные выводы о человеке, пообщавшись с ним всего полчаса. В конце концов, это беда Филиппа, а не вина, что он не умеет найти нужный подход к детям”.
   Элоиза решительно поднялась с постели, так и не отдохнув после бессонной ночи. Но, как это бывает после достаточно сильных волнений, сон все равно не шел к ней, а просто лежать без действия ей было невмоготу — в таком состоянии ей не давали покоя мрачные мысли. Элоиза чувствовала, что если не встанет и не займет себя чем-нибудь, то просто сойдет с ума.
   Элоиза распахнула окно, хотя на улице по-прежнему моросило. Но она чувствовала, что ей просто необходим свежий воздух. Да и ветра не было, а значит, дождь не будет заливать комнату.
   Из окна своей спальни Элоиза могла видеть пресловутую оранжерею сэра Филиппа. Должно быть, сейчас он там — во всяком случае, в доме его не было слышно. Стекла оранжереи были матовыми, и сквозь них Элоиза могла видеть лишь смутные очертания растений.
   “Каким мрачным мизантропом должен быть этот мужчина, если “общество” растений нравится ему больше, чем общество людей! — подумалось вдруг ей. — Вряд ли он даже способен поддержать интересную беседу…”
   Как не был похож новый знакомый Элоизы на нее саму, никогда не закрывающую рта!
   Но если он такой отшельник, то почему так старательно целый год поддерживал с ней переписку, зачем пригласил ее сюда, да и с какой стати подумывает о женитьбе, в конце концов?
   Элоиза потянулась и вдохнула прохладный, влажный воздух полной грудью. Ее раздражало то, что она не знала, чем заполнить сегодняшний день. Хозяин дома до сих пор не соизволил — ни самолично, ни через кого-нибудь из слуг — известить ее о своих дальнейших планах. К столу ее тоже не звали, хотя время обедать, пожалуй, уже пришло.
   Элоиза решила прогуляться, чувствуя, что ей больше невмоготу оставаться в этой душной комнате. Здесь она, чего доброго, доведет себя до истерики. Элоиза терпеть не могла чужих истерик, а уж самой оказаться в роли истерички для нее было смерти подобно.
   Но потом она решила, что для того, чтобы развеяться, не обязательно выходить на улицу — для начала можно просто пройтись по дому. Элоиза так ничего сегодня и не ела, если не считать нескольких булочек и чая, и теперь чувствовала такой голод, что готова была все отдать за хлеб с джемом.
   Поразмыслив о том, какое ей лучше надеть платье, Элоиза остановилась на одном из своих любимых — цвета персика: женственно, эффектно подчеркивает достоинства ее фигуры и в то же время не слишком фривольно. К тому же надевалось и снималось оно легко — не такое уж и малое преимущество, если учесть, что, сбежав из дома, Элоиза не прихватила с собой девушку-служанку, и одеваться и раздеваться ей теперь придется самой.
   Одевшись, Элоиза подошла к зеркалу. Из зеркала на нее глядела если и не сказочная красавица, то вполне симпатичная девушка. Удовлетворенная, Элоиза решительно вышла в коридор.
   И тут же нос к носу столкнулась с обоими отпрысками сэра Филиппа. По тому, как они отшатнулись от двери, можно было заподозрить, что все то время, пока Элоиза отдыхала, близнецы подкарауливали, когда же она, наконец, выйдет.
   — Добрый день! — не подавая виду, что догадалась об этом, проговорила Элоиза самым вежливым тоном. — Рада вас видеть!
   — А мы вас видеть вовсе не рады! — без обиняков заявила Аманда. Оливер, правда, ткнул ее при этом под ребра, но сестра не обратила на это внимания.
   — Вот как? — подняла бровь Элоиза. — Но может быть, все-таки не откажетесь проводить меня в столовую? Сказать по правде, я немного проголодалась!
   — Нет. — Оливер скрестил руки на груди.
   — А, понимаю! — Элоиза попыталась сделать вид, что не обижена. — Вы хотите отвести меня в свою комнату и показать ваши игрушки? Я угадала?
   — Нет. — Ответ прозвучал в унисон.
   — Вот как? Но тогда, может быть, поводите меня по дому? Он такой большой, я могу в нем заблудиться!
   — Нет.
   — Но вы же не хотите, чтобы я заблудилась в вашем доме?
   — Хотим, — буркнула Аманда.
   — Хотите, чтобы я заблудилась?
   Аманда кивнула. Оливер, по-прежнему со скрещенными руками, презрительно смотрел на Элоизу.
   — Все это странно, дети! Зачем же вам тогда понадобилось караулить меня под дверью?
   Ответом было молчание.
   — А может, вы сами не знаете, где у вас в доме какая комната?
   — Мы знаем дом, — процедил Оливер.
   — Мы не маленькие! — поддержала его Аманда.
   — Вижу, что не маленькие. Маленьких бы взрослые не оставили без присмотра. Ваш папа что, за вами совсем не следит?
   — Он занят, — произнес Оливер.
   — Очень занят, — кивнула Аманда.
   — Он вообще очень занятой человек, — добавил ее брат.
   — И на вас у него времени нет! — подытожила девочка.
   Элоиза невольно рассмеялась — близнецы тараторили наперебой, словно торопились убедить ее, что их отец всегда занят.
   — Понимаю, — сказала она. — Ваш отец слишком занят, чтобы следить за вами. Однако это не объясняет, что вы делали у меня под дверью. Не думаю, чтобы он послал вас ко мне вместо себя.
   Близнецы помотали головами.
   Элоиза немного задумалась. Ей всегда казалось, что она умеет находить общий язык с детьми — во всяком случае, все ее племянники и племянницы, как она уже говорила сэру Филиппу, были от нее без ума. И Элоиза решила поступить так, как если бы перед ней были ее племянники.
   — Понимаю! — заговорщицки подмигнула она детям. — Вы хотите сказать, что умеете предсказывать погоду! Я угадала?
   — Нет, — все так же односложно ответил Оливер. Аманда тихо хихикнула, но от слуха Элоизы это все-таки не укрылось.
   — Нет? А жаль — эти занудные дожди уже начинают надоедать!
   — Папа любит дождь, — заявила Аманда.
   — Любит дождь? — удивилась Элоиза. — Странно!
   — Папа не странный. — Оливер смотрел на Элоизу как на врага. — Он хороший! Я не позволю вам говорить о нем плохо!
   — Я и не говорила о нем плохо. — Элоиза лихорадочно пыталась понять, что все это значит. Сначала ей показалось, что близнецы пытаются заставить ее вернуться домой. О планах отца жениться на ней они наверняка слышали и, должно быть, не хотят обрести мачеху. Когда сэр Филипп столь неожиданно покинул ее, то, прежде чем удалиться в свою комнату, Элоиза успела немного пообщаться с горничной, и та поведала ей, что в этом доме уже сменилось с десяток гувернанток.
   Но если так, то почему же дети защищают отца перед ней? Если они не хотят ее брака с их отцом, то им, напротив, было бы выгодно, чтобы у нее сложилось о нем как можно более плохое мнение!
   — Уверяю вас, — клятвенно произнесла Элоиза, — я не имею ничего ни против вас, ни против вашего папы — тем более, что я его, в сущности, мало знаю.
   — Если вы посмеете чем-нибудь огорчить папу, — Оливер был мрачнее тучи, — то я… то я… — Захлебнувшись собственным гневом, мальчик умолк.
   Элоиза присела на корточки, глядя ему прямо в лицо:
   — Оливер, я готова поклясться, что не собираюсь ничем огорчать твоего папу!
   Парнишка молчал.
   — Аманда. — Элоиза повернулась к его сестре.
   — Уезжайте отсюда. — Лицо девочки было красным от злости. — Мы вас не любим!
   — Это ваше дело, но уеду я отсюда не раньше чем через неделю, — стараясь быть спокойной, заявила Элоиза. Детям явно не хватало внимания и заботы — но и хороших манер тоже. В их возрасте они должны бы уже понимать, как можно и как нельзя разговаривать со взрослыми.
   Но тут произошло то, чего Элоиза ожидала меньше всего. Оливер с силой, неожиданной для восьмилетнего, обеими руками толкнул ее в грудь. Поскольку Элоиза перед этим присела на корточки, удержать равновесие ей было трудно, и она совершенно неграциозно приземлилась на пятую точку. Платье ее задралось, выставив на обозрение нижние юбки.
   — Ну что ж, — сурово проговорила она, поднимаясь. Близнецы уже успели отойти на несколько шагов и рассматривали ее теперь с видом триумфаторов, хотя и не без некоторой доли страха, словно и сами не верили, что один из них посмел толкнуть непрошеную гостью. — Я вижу, вам еще следует поучиться хорошим манерам!
   — Вы будете нас бить? — спросил Оливер.
   Как ни храбрился парнишка, в голосе его Элоиза уловила нотки страха. “Должно быть, — подумала она, — кто-то его уже когда-то бил”.
   — Нет, — заявила она. — Я вообще против того, чтобы бить детей, как и кого бы то ни было еще.
   При этом Элоиза про себя решила, что кое-кого все-таки стоило бы побить — тех, кто бьет детей. Пусть сами попробуют оказаться в их шкуре.
   На лицах детей отразилось явное облегчение.
   — Впрочем, — продолжала Элоиза, обращаясь к Оливеру, — не мешало бы тебе напомнить, что ты первый меня ударил.
   — Не ударил, а толкнул, — имел наглость поправить тот.
   — Не важно. А вы знаете такое правило: “Не делай другому того, чего себе не желаешь”?
   — Знаем, — кивнула Аманда. — Оно называется… это… как его… “золотое правило этики”.
   — Вот видите! — улыбнулась Элоиза. — Оказывается, вы знаете не так уж и мало! — В глубине души Элоиза, однако, сомневалась, что этот первый преподанный ею урок хороших манер был усвоен детьми, но она надеялась, что ее слова заставят близнецов хотя бы немного задуматься.
   — Но не кажется ли вам, — прищурилась Аманда, — что в таком случае вы должны вернуться домой?
   Элоиза уставилась на нее, не понимая, какая связь между “золотым правилом” и тем, что она должна вернуться домой.
   — Разве вы бы хотели, — спросила девочка, — чтобы в вашем доме появился кто-нибудь, кого вы не желаете видеть?
   — В общем-то нет… — растерялась Элоиза. — Но при чем здесь…
   — А мы не хотим видеть вас в нашем доме. Если вы не должны делать другому того, чего не желаете себе, значит, вам следует отсюда уехать!