Куин Эллери. Неизвестная рукопись Доктора Уотсона

   Его страшные слова потрясли меня. Но зная, что спорить бесполезно, я ушел.
   – Вы не попытались связаться с Майклом? – спросил Холмс.
   – Нет, сэр. Я считал, что ничего поправить нельзя. Однако месяца два спустя я получил анонимную записку, в которой говорилось, что если я приду в этот приют, то найду там нечто, представляющее интерес. Я так и сделал. Нет надобности говорить вам, что я обнаружил.
   – А записка? Вы сохранили ее, ваша светлость?
   – Нет.
   – Жаль.
   Лорд Карфакс, казалось, боролся с прирожденной скрытностью. И вдруг его будто прорвало.
   – Мистер Холмс, не могу описать, что испытал я, увидев Майкла в его нынешнем состоянии, жертвой нападения.
   – И что же вы предприняли, позвольте спросить?
   Лорд Карфакс пожал плечами.
   – Приют мне представляется не худшим местом для него.
   Мисс Селли Янг в изумлении молчала, глаза ее неотступно следили за лицом его светлости. Лорд Карфакс заметил это. С печальной улыбкой он сказал:
   – Я надеюсь, вы простите мне, дорогая, что я не рассказал вам об этом раньше. Но это казалось ненужным, даже неразумным. Я хотел, чтобы Майкл оставался здесь. И, по правде говоря, не горел желанием признаться вам и вашему дяде, что это мой брат!
   – Понимаю, – сказала девушка. – Вы имели право хранить свою тайну, милорд, хотя бы потому,, что оказываете приюту столь щедрую поддержку.
   Холмс внимательно изучал лорда Карфакса во время его рассказа.
   – Вы не предприняли больше никаких розысков?
   – Я связывался с парижской полицией и Скотленд-Ярдом и запросил, нет ли в их материалах какого-либо сообщения о таком нападении, которому подвергся мой брат. В их архивах таких сообщений не обнаружилось, – ответил лорд Карфакс.
   – Хочу поблагодарить вас, милорд, за то, что вы были так откровенны в столь трудных обстоятельствах.
   Лорд Карфакс слабо улыбнулся.
   – Уверяю вас, сэр, что я сделал это не совсем по собственному желанию. Не сомневаюсь, что так или иначе вы получили бы эту информацию. Может быть, узнав все от меня, вы оставите в покое Майкла.
   – Не могу вам этого обещать.
   Лицо лорда Карфакса стало напряженным.
   – Клянусь честью, сэр, Майкл не имеет никакого отношения к страшным убийствам.
   – Вы успокоили меня, – ответил Холмс, – и я обещаю вашей светлости приложить все силы, чтобы избавить вас от дальнейших страданий.
   Лорд Карфакс молча поклонился.
   Засим мы распрощались. Но когда мы выходили из приюта, перед моими глазами все еще стоял Майкл Осборн, забившийся в угол бойни и будто завороженный видом крови.

ПОСЛАНЕЦ ЭЛЛЕРИ ДОКЛАДЫВАЕТ

   Грант Эймс-третий, изможденный, лежал на диване Эллери Куина, балансируя бокалом.
   – Я ушел эдаким бодрячком, а вернулся развалиной.
   – Всего после двух интервью?
   Эллери, все еще в пижаме, согнулся над пишущей машинкой и скреб порядком отросшую бородку. Он напечатал еще четыре слова и остановился.
   – Вы уверены, что ни та, ни другая не положила рукопись к вам в машину?
   – Мэдж Шорт считает, что Шерлок – это что-то вроде новой прически. А Кэтрин Лэмберт… Кэт неплохая девчушка. И знаете, она рисует. Оборудовала чердак в Гринидж-Виллидже. Очень напористая. Такой тип – как натянутая пружина.
   – Может, они вас провели, – сказал Эллери жестко. – Вас нетрудно одурачить.
   – Я все доподлинно выяснил, – сказал Грант с достоинством. – Я задавал хитрые вопросы. Глубокие. Проницательные.
   – Например?
   – Например: «Кэт, это вы положили рукопись, адресованную Эллери Куину, на сиденье моей машины?» – И каков был ответ?
   Грант пожал плечами.
   – Он имел форму контрвопроса: «А кто такой Эллери Куин?» – Я не просил вас недавно убраться вон?
   – Будем добры друг к другу, дружище, – Грант сделал паузу, чтобы отхлебнуть виски. – Я не считаю, что потерпел поражение. Просто сократил поле действия наполовину. Я буду продвигаться вперед.
   – Кто на очереди?
   – Репчел Хэгер. Третья в моем списке. Остается еще Пэген Келли, девушка из Беннингтона, которую можно увидеть почти в каждом пикете, участники которого выступают с глупейшим протестом.
   – Двое подозреваемых, – сказал Эллери. – Не спешите. Пойдите куда-нибудь и обдумайте план атаки.
   – Вы хотите, чтобы я зря убил время?
   – Мне казалось, что это ваше любимое занятие.
   – А закончили вы чтение рукописи? – спросил повеса, не двигаясь с места.
   – Я занят своим детективом.
   – Прочли ли вы уже достаточно, чтобы найти убийцу?
   – Братец, – сказал Эллери, – я еще не нашел убийцу в собственной книге.
   – И как только вы заработали свою репутацию? – ехидно спросил молодой человек. И ушел.
   У Эллери было такое чувство, что мозги его онемели, как затекшая нога. Клавиатура пишущей машинки, казалось, отодвинулась на тысячи ярдов. Ему не надо было ломать голову над тем, кто послал ему рукопись через Гранта Эймса-третьего. Ответ на этот вопрос он уже знал.
   Эллери направился в спальню, поднял рукопись доктора Уотсона с пола и, растянувшись на кровати, продолжил чтение.

Глава 8
ВИЗИТЕР ИЗ ПАРИЖА

   Последние дни измотали и меня, и Холмса. За все время нашей дружбы я никогда не видел его таким беспокойным, и никогда не было так трудно с ним ладить.
   После нашего разговора с лордом Карфаксом Холмс перестал со мной общаться. Все мои попытки завязать разговор игнорировались. Тогда мне пришло в голову, что я вторгся в это дело глубже, чем в любое другое его расследование, в котором принимал участие, и только его запутал. Наказание, которому я подвергся, видимо, было заслуженным. Поэтому я решил довольствоваться обычной ролью стороннего наблюдателя и ожидать дальнейших событий.
   А их все не было. Холмс, подобно Потрошителю, превратился в ночное существо. Он исчезал с Бейкер-стрит каждый вечер, возвращался на рассвете, а день проводил в молчаливом раздумье. Я не выходил из своей комнаты, зная, что в такие моменты ему необходимо побыть одному. Иногда слышались стенания его скрипки. Когда я уже не мог больше выносить этого пиликанья, я выходил из дому и окунался в благословенный шум лондонских улиц.
   На третье утро я пришел в ужас от его вида.
   – Холмс, ради всего святого! – воскликнул я. – Что с вами случилось?
   Пониже правого виска виднелся уродливый багрово-черный синяк, левый рукав сюртука оторван, а глубокий порез на запястье, несомненно, сильно кровоточил. Он прихрамывал и был так перепачкан, как любой из уличных мальчишек, которых он часто посылал с таинственными заданиями.
   – Конфликт в темном переулке, Уотсон.
   – Позвольте мне перевязать ваши раны.
   Я принес медицинский чемоданчик из своей комнаты. Он мрачно протянул мне руку с окровавленными костяшками пальцев. – Я пытался выманить нашего противника, Уотсон. Мне это удалось.
   Усадив Холмса на стул, я приступил к осмотру.
   – Удалось, но я потерпел неудачу.
   – Вы подвергаете себя опасности, Холмс.
   – Убийца, двое убийц, клюнули на мою приманку.
   – Те же самые, которые уже нападали на нас?
   – Да. Моя цель состояла в том, чтобы упрятать одного из них в тюрьму, но мой револьвер дал осечку – такое чертовское невезение! – и оба удрали.
   – Прошу вас, Холмс, успокойтесь. Прилягте. Закройте глаза. Пожалуй, следует дать вам успокоительное.
   Он сделал нетерпеливый жест.
   – Все это ерунда, простые царапины! Моя неудача – вот отчего мне больно. Если бы мне удалось задержать одного из мерзавцев, я бы очень быстро узнал имя его хозяина!
   – Вы предполагаете, что эти скоты совершают все злодейские убийства?
   – Господь с вами! Конечно, нет. Это обыкновенные уличные громилы на службе жестокого негодяя, которого мы разыскиваем. – Холмс нервно передернулся. – Еще одного, Уотсон, кровожадного тигра, который рыскает на свободе в джунглях Лондона.
   Я вспомнил имя, нагонявшее ужас.
   – Профессор Мориарти?
   – Мориарти не имеет к этому отношения. Я проверял, чем он занят и где находится. Он далеко отсюда. Нет, это не профессор. Я уверен, что человек, которого мы ищем, – один из четырех.
   – Каких четырех вы имеете в виду?
   Холмс пожал плечами.
   – Какое это имеет значение, если я не могу схватить его!
   Холмс откинулся на спинку стула и смотрел на потолок сквозь полуприкрытые, отяжелевшие веки. Но усталость не притупляла его умственной деятельности.
   – «Тигр», о котором вы говорите, – спросил я, – какую пользу он извлекает из убийства этих несчастных?
   – Дело гораздо более запутано, чем вам представляется, Уотсон. Есть несколько темных нитей, которые вьются и крутятся в этом лабиринте.
   – Да еще этот слабоумный в приюте, – пробормотал я.
   На лице Холмса появилась безрадостная улыбка.
   – Боюсь, мой дорогой Уотсон, что вы ухватились не за ту нить.
   – Не могу поверить, что Майкл Осборн никаким образом не замешан.
   – Замешан – да. Но… Он не закончил фразу, потому что внизу раздался звонок. Вскоре мы услышали, как миссис Хадсон отворяет дверь. Холмс сказал:
   – Я ожидал посетителя. Он не замедлил явиться. Прошу вас, Уотсон, останьтесь. Мой сюртук, пожалуйста. Я не должен выглядеть как хулиган, участвовавший в уличной потасовке и прибежавший к врачу за помощью.
   К тому времени, когда он надел сюртук и раскурил трубку, миссис Хадсон появилась, введя за собой в гостиную высокого белокурого, красивого молодого человека. На мой взгляд, ему было тридцать с небольшим. Несомненно, это был воспитанный человек. Если не считать первого испуганного взгляда, он не подал виду, что заметил странный вид Холмса.
   – Мистер Тимоти Уэнтуорт, не так ли? – спросил Холмс. – Добро пожаловать, сэр. Присаживайтесь к камину. Сегодня утро сырое и холодное. Знакомьтесь, это мой друг и коллега доктор Уотсон.
   Мистер Уэнтуорт поклонился и сел на предложенный стул.
   – Ваше имя знаменито, – сказал он, – так же, как и имя доктора Уотсона. Для меня большая честь познакомиться с вами. Но я чрезвычайно загружен в Париже и вырвался только ради своего друга Майкла Осборна. Я был крайне озадачен его таинственным исчезновением. Если я могу что-либо сделать, чтобы помочь Майклу, я сочту, что стоило терпеть неудобства переезда через Ла-Манш.
   – Редкая преданность, – сказал Холмс. – Быть может, мы сумеем просветить друг друга, мистер Уэнтуорт. Если вы расскажете нам, что вам известно о пребывании Майкла в Париже, я поведаю вам конец этой истории.
   – Я познакомился с Майклом, – начал Тимоти, – примерно два года тому назад, когда мы оба поступили в Сорбонну. Полагаю, он привлекал меня потому, что мы полная противоположность. Я человек скромный, мои друзья даже считают меня застенчивым. Майкл, напротив, отличался пылким нравом – был веселым, порой готовым ввязаться в драку, если ему казалось, что его обманывают. Он никогда не скрывал, что думает – по любому поводу. Тем не менее, делая скидку на недостатки друг друга, мы ладили между собой. Майкл был мне по душе.
   – И вы ему, сэр, нисколько не сомневаюсь, – сказал Холмс. – Но скажите мне, что вам было известно о его личной жизни?
   – Мы были откровенны друг с другом. Вскоре я узнал, что он второй сын английского аристократа.
   – Не был ли он озлоблен тем, что ему не повезло и он родился вторым?
   Мистер Тимоти Уэнтуорт, нахмурившись, обдумывал ответ.
   – Я бы сказал «да», и все-таки «нет». Майкл иногда как бы вырывался из узды и вел буйный образ жизни. А воспитание и происхождение не допускали подобного поведения, и он испытывал чувство вины, которое его тяготило. Так вот, положение второго сына было для него своего рода предлогом попирать каноны и таким образом оправдывать свое буйство. – Наш молодой гость смущенно замолчал. – Боюсь, что я плохо излагаю свою мысль.
   – Напротив, – заверил его Холмс. – Вы выражаетесь очень ясно. И я могу предположить, не правда ли, что Майкл не затаил обиды ни на своего отца, ни на старшего брата?
   – Уверен, что нет. Но я могу понять также противоположное мнение – герцога Шайрского. Я представляю себе герцога гордым, даже высокомерным: главная забота его – сохранить честь имени.
   – Именно таков он на самом деле, Но прошу вас, продолжайте.
   – Ну а потом Майкл связался с этой женщиной. – Неприязнь Тимоти Уэнтуорта явственно сквозила в его тоне. – Майкл познакомился с ней в одном из вертепов на пляс Пигаль. Он рассказал мне о ней на следующий день. Я не придал этому значения, полагая, что это – мимолетное увлечение. Но сейчас я понимаю, что охлаждение дружеских чувств Майкла ко мне началось именно с этого момента. Оно было медленным, если измерять часами и днями, но и достаточно быстрым – с того дня, когда он рассказал о встрече с ней, и до того утра, когда он упаковал свои вещи в нашем обиталище и сообщил мне, что женился на этой женщине.
   – Вы, наверное, были шокированы, сэр, – вставил я.
   – Шокирован – это не то слово. Я был потрясен! Когда я очнулся и пытался отговорить его, он только рявкнул, чтобы я не совался в чужие дела, и ушел. – Глубокое сожаление отразилось в честных голубых глазах молодого человека. – Это был конец нашей дружбы.
   – Вы больше его не видели? – тихо спросил Холмс.
   – Я пытался сделать это и видел его мельком еще два раза. Вскоре Майкл был исключен из Сорбонны. Когда я узнал об этом, то решил разыскать его и обнаружил, что он живет в невообразимом убожестве на левом берегу Сены. Он был один, но я предполагаю, что его жена жила вместе с ним. Он был навеселе и принял меня враждебно. Это был как бы совершенно другой человек. Я не мог даже начать разговор, поэтому я положил немного денег на стол и ушел. Две недели спустя я встретил его на улице, близ Сорбонны. Его вид задел меня за живое: он был словно заблудшая душа, с тоской вернувшаяся взглянуть на упущенные возможности. Но вел он себя по-прежнему вызывающе. Когда я попытался заговорить с ним, он огрызнулся и крадучись ускользнул.
   – Таким образом, насколько я понимаю, вы ни разу не видели его жену.
   – Не видел. Но о ней ходили слухи. Рассказывали по секрету, что у нее был сообщник, человек, с которым она жила как до, так и после замужества. Я, впрочем, не располагаю никакими конкретными фактами на этот счет. – Он замолчал, словно задумался над трагической судьбой своего друга. Затем поднял голову и вновь заговорил, еще более взволнованно. – Я думаю, что в истории с этим гибельным браком Майкла обманули и что он никоим образом не стремился сознательно опозорить родовое имя.
   – И я думаю, – сказал Холмс, – что могу успокоить вас в этом отношении. Недавно ко мне попал набор хирургических инструментов Майкла, и, осматривая его, я обнаружил, что он тщательно прикрыл замысловатый герб, который был вытиснен на нем, бархатной подкладкой.
   Глаза Тимоти Уэнтуорта расширились.
   – Он был вынужден продать свои инструменты?
   – Хочу подчеркнуть то обстоятельство, – продолжал Холмс, что самый акт сокрытия герба свидетельствует не о желании опозорить, а скорее об усилии защитить имя, которое он якобы хотел смешать с грязью.
   – Невыносимо, что его отец не поверит этому. Но теперь, сэр, я рассказал вам все, что знаю, и горю нетерпением послушать вас.
   Холмс явно колебался. Он встал со стула и быстро прошелся по комнате. Потом остановился.
   – Вы ничего не можете сделать для Майкла, сэр, – сказал он.
   – Но ведь мы договорились!
   – Некоторое время спустя после того, как вы видели Майкла, с ним произошел несчастный случай. В настоящее время он не более чем плоть, лишенная разума, мистер Уэнтуорт. Он не помнит своего прошлого, и его память, вероятно, никогда не восстановится. Но о нем заботятся. Как я уже сказал, вы ничего не можете сделать для него, и, советуя вам не искать с ним встречи, я пытаюсь избавить вас от дальнейших переживаний.
   Тимоти Уэнтуорт хмуро смотрел в пол, обдумывая совет Холмса. Я был рад, когда, вздохнув, он сказал:
   – Хорошо, мистер Холмс, в таком случае вопрос исчерпан. – Уэнтуорт встал и протянул руку. – Но если когда-нибудь я смогу что-либо сделать, сэр, пожалуйста, свяжитесь со мной.
   – Можете рассчитывать на меня.
   После того как молодой человек ушел, Холмс продолжал молча стоять, глядя в окно на нашего удаляющегося визитера. Наконец он заговорил, но так тихо, что я едва мог разобрать слова.
   – Чем более глубоки наши заблуждения, Уотсон, тем больше льнет к нам настоящий друг. – О чем вы, Холмс?
   – Так. Одна мимолетная мысль!..
   В этот момент внизу зазвонил звонок, потом раздался топот ног и наша дверь распахнулась. На пороге стоял тощий юнец.
   – Который из господ мистер Шерлок Холмс? – спросил он.
   Получив ответ, посыльный протянул Холмсу сверток и умчался со всех ног. Холмс развернул пакет.
   – Недостающий скальпель! – вскричал я.

ПОСЛАНЕЦ ЭЛЛЕРИ КУИНА СНОВА ЗАНИМАЕТСЯ РОЗЫСКОМ

   – Рейчел?
   Она оглянулась через плечо.
   – Грант? Грант Эймс!
   – Да вот решил заглянуть, – сказал повеса.
   Рейчел Хэгер была одета в джинсы и плотно облегающий свитер. У нее были длинные ноги и тонкая фигурка, не лишенная округлостей. Губы полные, нос вздернутый, а глаза какого-то необычного цвета. Она показалась Гранту похожей на Мадонну, случайно забежавшую в сад.
   У нее был совсем другой вид в тот раз, подумал он и указал на цветы, с которыми она возилась!
   – Я не знал, что вы выращиваете розы.
   – Боюсь, что пока мне нечем похвастаться, – засмеялась она. – Что привело вас в пустынные просторы Нью-Рошелла?
   – Просто проезжал мимо. Я ведь едва успел сказать вам «хелло» у Литы в тот день.
   – Я попала туда случайно. И быстро ушла.
   – Я заметил, что вы не плавали.
   – Неужели, Грант? Какой приятный комплимент. Большей частью на девушек обращают внимание именно тогда, когда они плавают. Хотите выпить?
   – Я бы предпочел чай со льдом.
   – В самом деле? Я мигом.
   Вернувшись, она села на низенький дачный стул, неудобно скрестив длинные ноги. Почему-то это растрогало Гранта.
   – Я пытался вспомнить, сколько раз я вас видел. Впервые на лыжне, правильно?
   – Насколько я помню, да.
   – Нас познакомила Джилли Харт.
   – Я помню потому, что сломала лодыжку во время спуска. Но как вы могли запомнить с вашим-то гаремом?
   – Не такой уж я легкомысленный, – сказал Грант ворчливо.
   – Я хочу сказать, с какой радости вам помнить меня? Вы никогда не проявляли…
   – Сделайте мне одолжение, Рейчел – Какое?
   – Пожалуйста, продолжайте окапывать свой розы. Мне хочется сидеть здесь и смотреть на вас.
   – Грант, зачем вы пришли?
   –Что?
   – Я спросила: зачем вы пришли сюда?
   – Будь я проклят, если помню.
   – Держу пари, что вспомните, если захотите, – сказала девушка довольно мрачно. – Постарайтесь.
   – Погодите. А! Спросить вас, не положили ли вы конверт из грубой бумаги на сиденье моего «ягуара» в тот вечер у Литы. Но к черту конверт! Какое удобрение вы применяете?
   – У меня нет постоянной формулы. Я все время экспериментирую. Грант, что с вами?
   Он посмотрел на маленькую загорелую руку которая лежала на его руке.
   Боже мой, это случилось!
   – Если я вернусь в семь часов, вы уже будете одеты?
   Она посмотрела на него с пробуждающимся пониманием.
   – Конечно, Грант, – тихо ответила она.
   – И вы не против, если я буду хвастаться вами в разных местах.
   Он ощутил пожатие ее руки.
   – Какой вы славный!
   – Эллери, я нашел ее, я нашел ее! – лепетал Грант Эймс-третий по телефону.
   – Нашли ту, которая положила рукопись в вашу машину? – оживился Эллери.
   – Что? – переспросил Грант.
   – Конверт. Рукопись.
   – A… – Наступило молчание. – Знаете что, Эллери?
   – Да? – Мне было абсолютно не до этих глупостей.

Глава 9
ЛОГОВО ПОТРОШИТЕЛЯ

   Оставалось только ждать. Пытаясь убить время, я снова повторял мысленно все события прошедших дней. При этом я старался использовать методы, которые постоянно применял Холмс. Его замечание, что Потрошитель – один из четырех, конечно, занимало достаточно места в моих размышлениях, но меня сбивали с толку другие элементы головоломки: утверждение Майкрофта, что Холмс располагает пока не всеми деталями, а также стремление Холмса схватиться с «тигром», рыскающим в лондонских закоулках. Но кто же такой «тигр»? И почему необходимо выследить его прежде, чем можно будет призвать к ответу Потрошителя?
   Как бы я ликовал, если бы знал, что держал уже тогда в руках ключ загадки. Но я был слеп и ничего не подозревал.
   Я пытался поймать разбегавшиеся мысли, и монотонное течение времени было прервано лишь один раз, когда щеголевато одетый посыльный принес письмо на Бейкер-стрит.
   – Послание от мистера Майкрофта Холмса мистеру Шерлоку Холмсу, сэр.
   – Мистер Холмс в данный момент отсутствует, – сказал я. – Можете оставить письмо.
   Отослав посыльного, я стал рассматривать запечатанный конверт со штампом Форин офис. Именно в Этом ведомстве подвизался Майкрофт.
   Меня так и подмывало вскрыть конверт, но, конечно, я этого не сделал. Я положил его в карман и продолжал шагать по комнате. Шли часы, но Холмса все не было.
   Время от времени я подходил к окну и смотрел, как сгущается над Лондоном туман. Наступили сумерки, и я подумал, что ночь как раз для Потрошителя.
   Поразительно, что как только эта мысль пришла мне в голову, я получил записку от Холмса. Я вскрыл ее дрожащими руками. Паренек, который принес ее, стоял в ожидании.
   «Мой дорогой Уотсон!
   Дайте этому мальчику полкроны за труды. Жду вас на Монтегю-стрит.
   Шерлок Холмс».
   Я уверен, что этот славный, со смышленой мордашкой паренек никогда не получал столь щедрых чаевых. На радостях я дал ему целую крону.
   И вот я уже ехал в кэбе, умоляя кучера двигаться побыстрее в тумане, который становился все более похожим на густой гороховый суп. К счастью, возница обладал поразительной способностью находить дорогу. Прошло совсем немного времени, и он сказал:
   – Вход справа, сэр. Идите и берегите нос, а то врежетесь в чертовы ворота.
   Я рукой нашарил ворота, вошел внутрь, пересек двор и, зайдя в заведение доктора Меррея, увидел Холмса.
   – Еще одна, Уотсон, – такой страшной новостью встретил он меня. Доктор Меррей молча стоял возле стола, на котором лежало тело. Майкл-Пьер жался к стене, лицо его выражало неприкрытый страх.
   – Бога ради. Холмс, – вскричал я, – чудовище надо остановить!
   – Не вы один молите об этом, Уотсон.
   – Скотленд-Ярд вам чем-нибудь помог?
   – Пожалуй, Уотсон, – ответил он мрачно. – Но помог ли я чем-нибудь Скотленд-Ярду? Боюсь, почти ничем..
   Мы попрощались с Мерреем… На улице, в клубящемся тумане, меня охватила дрожь.
   – Этот несчастный, который некогда был Майклом Осборном…
   – Вы одержимы Майклом Осборном, Уотсон.
   – Может быть. – Я заставил свои мысли вернуться к предшествующим событиям. – Холмс, удалось вам поймать посыльного, который удрал?
   – Я шел по его следу несколько кварталов, но он знает лондонские лабиринты не хуже меня. Я потерял его из виду.
   – И как вы провели остаток дня, позвольте спросить?
   – В библиотеке на Бау-стрит.
   Мы медленно продвигались в сплошном тумане.
   – Куда мы направляемся. Холмс?
   – В Уайтчэпел. Я составил схему, Уотсон, на которой помечены места всех известных убийств Потрошителя, и наложил ее на карту района. Я твердо убежден, что Потрошитель действует из какого-то центра – комнаты или квартиры, откуда он выходит на свой страшный промысел и куда возвращается. Прежде всего надо обязательно расспросить свидетелей.
   Это поразило меня.
   – Я не знал. Холмс, что есть свидетели.
   – Своего рода свидетели, Уотсон. В нескольких случаях Потрошитель был опасно близок к разоблачению. Я подозреваю даже, что он сознательно совершает убийства именно таким образом – из презрения и бравады. Вспомните, как мы чуть не столкнулись с ним.
   – Прекрасно помню.
   – Во всяком случае, я решил, что он, судя по звуку его удалявшихся шагов, движется от внешних границ круга к центру. Именно в центре этого круга мы и будем вести поиски.
   Мы упорно продвигались в ночном тумане к клоакам Уайтчэпсла, куда стекались людские нечистоты великого города. Холмс шел уверенно, как человек, хорошо знакомый с этими местами. Только один раз Холмс остановился и спросил:
   – Между прочим, Уотсон, вы не забыли положить револьвер в карман?
   – Я сделал это перед самым уходом, когда отправился на встречу с вами.
   – Я тоже вооружен.
   Мы начали с притона курильщиков опиума. Задыхаясь в удушливых испарениях, я шел за Холмсом мимо рядов нар, на которых возлежали наркоманы в чаду своих убогих грез. Холмс поворачивал то одного, то другого, чтобы лучше рассмотреть. Некоторым он бросал несколько слов, иногда получал слово в ответ. Мы покинули притон, не получив там никаких ценных сведений.
   Потом мы побывали в нескольких дрянных пивнушках, где нас по большей части встречала угрюмая тишина. Здесь также Холмс перекидывался редкими словами с какими-то типами. Было ясно, что он с ними знаком. Иногда одна-две монеты переходили из его руки в чью-то грязную ладонь.
   Мы покинули уже третий вертеп, еще более мерзкий, чем остальные, и я не мог больше сдерживаться.