Кук Глен Чарльз. Тени сгущаются

   Сочувствующее повстанцам меньшинство с тревогой ожидало возможного нападения. Они боялись, что окажутся на линии перекрестного огня.
   Мы делали вид, будто ничего не замечаем.
   – Кто из них может быть опасен? – знаками спросил Леденец.
   Мы посовещались и насчитали троих. Леденец велел Маслу привязать их к стульям.
   До завсегдатаев дошло наконец, что мы понимаем, чего ожидать, и готовимся. Не то чтобы предвкушаем, но готовимся.
   Мы ждали налета до самой полуночи. Они оказались более осторожными, чем обычно бывают повстанцы. А может, наша репутация была уж слишком пугающей…
   Они нагрянули целой толпой. Мы разрядили пружинные трубки и начали махать мечами, отступая от камина в другой угол. Смуглый человек равнодушно наблюдал за нами.
   Мятежников было много – гораздо больше, чем мы предполагали. Они все валили и валили в трактир, путаясь друг у друга под ногами, перелезая через трупы своих товарищей.
   – Мы в ловушке, – выдохнул я. – Их не меньше сотни.
   – Да-а, – протянул Леденец. – Дело дрянь.
   Он пнул одного из нападавших в пах и, когда тот скрючился, снес ему голову.
   Зал уже битком набился повстанцами, а судя по шуму, на улице их было еще больше. Им явно не хотелось упускать такую добычу.
   Что ж, мы это предвидели.
   Я почувствовал жжение в ноздрях. В воздухе разлился запах – слабый, еле уловимый запашок, почти незаметный в зловонии страха и пота.
   – Накройсь! – крикнул я и выхватил из поясной сумки смятую в комок влажную шерстяную тряпку. Воняло от нее похуже, чем от раздавленного скунса. Ребята последовали моему примеру.
   Кто-то пронзительно вскрикнул. За ним еще один. Потом вопли слились в один адский хор. Ошалелые, с искаженными агонией лицами, наши противники метались в панике по залу и падали друг на друга, корчась и раздирая ногтями собственные носы и глотки. Я старательно прикрывал лицо тряпкой.
   Высокий худой человек вышел из своего темного угла и спокойно начал резать повстанцам головы серебристым клинком четырнадцати дюймов длиной. В живых он оставил только тех завсегдатаев, которых мы не привязали к креслам.
   – Можно дышать спокойно, – жестами просигналил он нам.
   – Следи за дверью, – велел мне Леденец. Он знал, что такая бойня внушает мне отвращение. – Масло, ты давай на кухню. А мы с Ростовщиком поможем Молчуну.
   Мятежники попытались достать нас с улицы стрелами, но тщетно. Тогда они подожгли трактир. Мадл чуть не спятил от возмущения. Но Молчун – один из трех отрядных колдунов, засланный в Бирку несколько недель назад, – применив свои приемчики, потушил пожар. Разъяренные повстанцы приготовились к осаде.
   – Они, видать, согнали сюда мужиков со всей провинции, – сказал я.
   Леденец пожал плечами. Он вместе с Ростовщиком складывал из трупов баррикады.
   – У них наверняка тут поблизости лагерь.
   Вообще-то о бирканских повстанцах мы были осведомлены неплохо. Госпожа проводит основательную разведку, прежде чем посылать Отряд. Но нас никто не предупредил, что мятежники смогут собрать такое войско за такой короткий срок.
   Несмотря на успешно отбитую атаку, мне было не по себе. За стенами шумела большая толпа, и, похоже, подкрепления все прибывали и прибывали. Молчун у нас, конечно, ас, но с такой кодлой даже ему не справиться.
   – Ты послал весточку? – спросил я, полагая, что именно затем он и поднимался наверх. Молчун кивнул. Мне маленько полегчало. Но не слишком.
   Гул снаружи притих. Стрелы полетели в дверной проем более густым потоком. Саму дверь толпа снесла с петель еще при первой атаке. А трупы, наваленные там кучей, надолго нападающих не задержат.
   – Они готовятся к штурму, – сказал я Леденцу.
   – Отлично.
   Леденец пошел на кухню и присоединился к Маслу. Ростовщик пристроился рядом со мной. Молчун встал посреди зала. Вид у него был злой и очень грозный.
   Толпа на улице загудела.
   – Началось!
   С помощью Молчуна мы отбили основной натиск, но повстанцы начали срывать с окон ставни. Вскоре Леденцу с Маслом пришлось ретироваться из кухни. Леденец прикончил не в меру зарвавшегося нападающего и отшвырнул труп подальше, успев при этом рявкнуть:
   – Молчун! Где же наши, черт подери?
   Молчун пожал плечами. Казалось, мысль о возможной гибели его ничуть не волнует. Он метнул заклятие в мятежника, которого с улицы пытались протолкнуть в окно.
   В ночи истошно взревели трубы.
   – Ха! – завопил я. – Наши идут!
   В западне захлопнулась последняя дверца.
   Остался нерешенным один-единственный вопрос: успеет ли Отряд до того, как повстанцы нас прикончат?
   Еще несколько окон не выдержали напора. Молчун не мог поспеть повсюду.
   – На лестницу! – крикнул Леденец. – Отступайте наверх!
   Мы рванули к лестнице. Молчун напустил ядовитого туману. Но не смертельного, как в прошлый раз: у него не было времени на подготовку.
   Оборонять лестницу было значительно проще. Два человека при помощи Молчуна могли продержаться там целую вечность.
   Повстанцы это поняли – и снова подожгли трактир. На сей раз Молчуну не удалось потушить весь огонь.

Глава 7
Арча. Крейг

   Дверь в таверну отворилась. В «Лилию» ввалились двое, потопали ногами, стряхнули с себя налипшие льдинки. Шед поспешил им навстречу. Один из вошедших – здоровенный громила – отпихнул его. Второй, ростом поменьше, зашагал через зал, турнул Азу от огня, присел и вытянул к камину руки. Постояльцы Шеда не отрывали взглядов от пламени, ничего не видя и не слыша.
   Все, кроме Ворона, как отметил про себя Шед. Ворона происходящее заинтересовало, хотя не особенно встревожило.
   Шеда снова прошиб пот. Крейг наконец повернулся к нему лицом:
   – Ты так и не заглянул ко мне вчера, Шед. Я по тебе соскучился.
   – Я не мог, господин Крейг. Мне нечего было вам принести. Посмотрите в мой ящик с выручкой. Вы же знаете – я заплачу. Я всегда плачу вам, Крейг. Мне просто нужно немного времени.
   – На прошлой неделе ты тоже заплатил с опозданием, Шед. А я терпеливо ждал. Я знаю, что тебе нелегко. Но ты запоздал и на позапрошлой неделе. И неделей раньше тоже. Ты ставишь меня в дурацкое положение, Шед. Я-то знаю, что ты обязательно заплатишь. Но что подумают люди? А? Может, они подумают, что им тоже незачем торопиться? Или решат, что можно совсем не платить?
   – Крейг, я не могу. Загляните в мой ящик. Как только дела поправятся…
   Крейг махнул рукой. Рыжий залез за стойку.
   – Дела у всех идут неважно, Шед. У меня тоже проблемы. Я несу большие расходы. И не могу их покрыть, пока ты не отдашь долги.
   Он расхаживал по залу, разглядывая обстановку. Шеду было ясно, что у него на уме. Крейг хотел заполучить «Лилию». Хотел загнать Шеда в такой тупик, чтобы тому пришлось продать таверну.
   Рыжий протянул боссу ящик с выручкой Шеда. Крейг скорчил гримасу:
   – Дела и правда плохи.
   Он махнул рукой. Верзила по кличке Нокаут схватил кабатчика сзади за локти. У Шеда потемнело в глазах.
   – Пощупай его, Рыжий. Может, он чего заныкал? – Крейг злобно усмехнулся и опустошил ящик. – Это в счет твоего долга, Шед.
   Рыжий нашел серебряную леву, которую дал Шеду Ворон.
   Крейг покачал головой:
   – Шед! Ты обманул меня, Шед.
   Нокаут стиснул своей жертве локти еще больнее.
   – Это не мои деньги! – запротестовал Шед. – Это деньги Ворона. Он хотел, чтобы я купил дрова. Поэтому я и пошел к Латаму.
   Крейг смерил его взглядом. Видно было, что хозяин таверны говорит правду. Слишком он перепугался, чтобы врать.
   Шед и впрямь перепугался. Крейг вполне мог вынудить его расстаться с «Лилией», чтобы не расставаться с жизнью.
   И что тогда? Он окажется на улице без единого герша в кармане, со старой матерью, нуждающейся в присмотре.
   Джун громко обругала Крейга. Никто не обратил на нее внимания, в том числе и Шед. Кто станет принимать всерьез беспомощную старуху? Душечка замерла у кухонной двери, прижав ко рту кулачок и глядя полными мольбы глазами больше на Ворона, чем на Крейга или Шеда.
   – Чего бы ему такое сломать, а, Крейг? – спросил Рыжий. Шед сжался от страха. Рыжий делал свое дело с наслаждением. – Ты не должен был прятать денежку, Шед. Ты не должен был обманывать Крейга.
   Он с силой двинул Шеду в живот. Тот задохнулся, но Нокаут держал его, не давая упасть. Рыжий ударил еще раз.
   – Он сказал вам правду, – раздался негромкий бесстрастный голос. – Я послал его за дровами.
   Крейг с Рыжим сразу переключились на новый объект. Но верзила не ослабил хватку.
   – Кто ты такой? – требовательно спросил Крейг.
   – Ворон. Отпустите его.
   Крейг и Рыжий переглянулись.
   – Я на твоем месте не стал бы так разговаривать с господином Крейгом, – заявил Рыжий.
   Ворон поднял на него глаза. Рыжий инстинктивно сжался. Потом, вспомнив о публике, шагнул вперед и замахнулся растопыренной ладонью.
   Ворон поймал его руку в воздухе и крутанул. Рыжий упал на колени, скрежеща зубами и поскуливая.
   – Дурак ты, парень, – сказал Ворон.
   – Умный тот, кто ведет себя по-умному, – проговорил Крейг, не скрывая удивления. – Отпусти его, господин хороший, пока тебе бока не намяли.
   Ворон улыбнулся – впервые на памяти Шеда.
   – А вот это было бы не по-умному.
   Раздался характерный хруст. Рыжий взвыл.
   – Нокаут! – отрывисто бросил Крейг.
   Верзила отшвырнул Шеда в сторону. Громадный, вдвое крупнее Рыжего, быстрый, сильный как бык и почти такой же умный, Нокаут не ведал поражений.
   В руке у Ворона сверкнуло злое лезвие кинжала длиной в девять дюймов. Нокаут затормозил так резко, что споткнулся одной ногой о другую. И рухнул, треснувшись о край Воронова стола.
   – О Боже! – простонал Шед.
   Дело запахло смертоубийством. Такого Крейг не спускал никому – это могло повредить его деловой репутации.
   Но когда Нокаут поднялся, Крейг лишь велел ему небрежным тоном:
   – Помоги Рыжему, Нокаут!
   Верзила послушно повернулся к Рыжему, который отполз в сторону, бережно поддерживая сломанную руку.
   – По-моему, у нас тут вышло небольшое недоразумение, – сказал Крейг. – Шед, слушай сюда. Даю тебе ровно неделю. Через неделю ты отдашь мне и долг, и проценты.
   – Но…
   – Никаких «но», Шед. Уговор есть уговор. Убей кого-нибудь. Или ограбь. Или продай свою халупу. Но деньги чтоб доставил в срок.
   Иначе – этого Крейгу не было нужды добавлять.
   «Все это пустые угрозы, – твердил себе Шед. – Он меня не тронет. Зачем ему лишаться такой выгодной дойной коровы?»
   Но где же, черт возьми, раздобыть монет? Продавать таверну – об этом и речи быть не может. Особенно сейчас, когда зима на носу. Мать не выживет на улице.
   В таверну ворвался холодный ветер. Крейг задержался у открытой двери, бросив на Ворона свирепый взгляд. Ворон не дал себе труда ответить тем же.
   – Налей-ка мне еще вина, Шед, – сказал он. – Я, похоже, свое расплескал.
   Шед торопливо засеменил к нему, невзирая на боль. Угодливость была его второй натурой.
   – Спасибо вам, Ворон, но все-таки зря вы вмешались. Он убьет вас.
   Ворон пожал плечами:
   – Беги за дровами, пока никто другой не отобрал у тебя монету.
   Шед глянул на дверь. Ему не хотелось выходить. Бандиты могли поджидать на улице. Он перевел взгляд на Ворона. Тот невозмутимо чистил ногти своим жутким кинжалом.
   – Уже бегу.
   Падал снег. Улица казалась обманчиво чистой. Тонкий белый слой прикрыл обычную грязь.
   Шед терялся в догадках, пытаясь понять, зачем Ворону понадобилось вмешиваться. Хотел отстоять свои деньги? Что ж, вполне разумно… Да только разумный человек не станет связываться с Крейгом. Этот бандит способен перерезать человеку горло только за то, что на него не так посмотрели.
   Впрочем, Ворон появился здесь недавно. Он, наверное, не знает еще, кто такой Крейг.
   Ну так скоро узнает – на собственной шкуре. Никто не даст теперь и пары гершей за его жизнь.
   А Ворон, похоже, парень не бедный. Но не станет же он таскать все свое состояние с собой, верно? Часть его деньжат наверняка припрятана в комнате наверху. И скорее всего, их там вполне достаточно, чтобы расплатиться с Крейгом. Может, продать ему Ворона с потрохами? Крейг бы это оценил.
   – Покажи деньги, – потребовал Латам, когда Шед спросил у него дров. Шед протянул ему серебряную леву. – Ха! И кто же на сей раз копыта отбросил?
   Шед покраснел. Прошлой зимой в «Лилии» умерла старая проститутка. Прежде чем вызвать Хранителей, Шед присвоил все ее сбережения. И мать его целую зиму провела в тепле. Об этом знал весь Котурн, потому что Шед имел глупость проболтаться Азе.
   Обычно личное имущество и состояние усопших Хранители забирали себе. На эти деньги да еще на пожертвования они жили сами и содержали в порядке Катакомбы.
   – Никто не отбросил. Меня послал постоялец.
   – Ха! Когда у тебя появится постоялец, способный на такую щедрость… – Латам пожал плечами. – А впрочем, какое мне дело? Монета не фальшивая. К тому же деньги не пахнут. Бери поленья – вон оттуда, видишь?
   Шед поплелся обратно в «Лилию». Щеки у него горели, ребра мучительно ныли. Латам даже не пытался скрыть свое презрение.
   Вернувшись домой и подбросив в камин хороших дубовых полешек, Шед налил две кружки вина и подсел к Ворону за столик.
   – За счет заведения.
   Ворон мельком взглянул на него, отхлебнул глоток и отодвинул кружку в точности на то место, где она обычно стояла.
   – Чего ты хочешь?
   – Поблагодарить вас еще раз.
   – Тебе не за что меня благодарить.
   – Ну тогда я хочу вас предупредить. Зря вы не принимаете Крейга всерьез.
   В таверну с охапкой дров ввалился Латам, недовольно ворча из-за того, что не смог вывести на улицу фургон. Мотайся теперь на своих двоих туда-сюда десять раз!
   – Отвали, Шед. – Лицо у кабатчика вспыхнуло, но когда он поднялся, Ворон остановил его: – Нет, погоди. Так ты считаешь себя моим должником? Ладно, когда-нибудь я попрошу тебя об ответной услуге. И ты мне ее окажешь. Верно?
   – Конечно, Ворон! Все что угодно. Вы только скажите.
   – Иди и погрейся у камина, Шед.
   Кабатчик протиснулся между Азой и своей матерью, присоединившись к угрюмой компании. От этого Ворона и правда оторопь берет.
   А упомянутый господин тем временем оживленно обменивался знаками с глухой служанкой.

Глава 8
Бирка. После разборки

   Я опустил меч, позволив ему ткнуться кончиком в пол трактира. Я отдался изнеможению, тихо покашливая в дыму. Я покачнулся и вяло ухватился за перевернутый кверху ногами стол. Наступила реакция. Я был уверен, что на сей раз нам крышка. Если бы мятежников не заставили потушить пожар…
   Ильмо подбежал ко мне через зал и обхватил за пояс:
   – Ты ранен, Костоправ? Хочешь, я позову Одноглазого?
   – Не ранен. Просто выдохся. Давно я так не трусил, Ильмо. Я уж думал, мне конец.
   Он перевернул ногой стул и усадил меня. Ильмо – самый мой лучший друг. Крутой, закаленный, почти никогда не унывающий. Левый рукав его был залит свежей кровью. Я попытался встать.
   – Сиди! – приказал он. – Карман перевяжет меня.
   Карман – это мой помощник, мальчишка двадцати трех лет. Стареет наш Отряд, по крайней мере его ядро. Ильмо уже за пятьдесят. Капитану с Лейтенантом скоро тоже стукнет по полвека. А мне перевалило за сорок.
   – Всех взяли?
   – Многих. – Ильмо тоже уселся на стул. – Одноглазый с Гоблином и Молчуном отправились в погоню за теми, кому удалось удрать. – Голос у Ильмо был равнодушный. – Считай, одним махом накрыли половину мятежников всей провинции.
   – Постарели мы для такой работенки. – Ребята начали загонять пленников в зал, отделяя тех, кто мог знать что-нибудь полезное. – Пора уступать дорогу молодым.
   – Кишка у них тонка. – Ильмо невидящим взглядом уставился вдаль, в наше давно ушедшее прошлое.
   – Что-то не так?
   Он покачал головой, потом сам же себе возразил:
   – Какого черта мы здесь делаем, Костоправ? Неужто конца этому не будет?
   Я подождал, но он не стал продолжать. Ильмо не любит болтать, особенно о своих чувствах.
   – Что ты имеешь в виду? – не выдержал я.
   – Да мы как белки в колесе. Охотимся за повстанцами, но их полку все прибывает. А до того мы отлавливали диссидентов, работая на синдика в Берилле. А до Берилла… Тридцать шесть лет одно и то же. И все эти годы я сомневался, на той ли мы стороне. Особенно теперь.
   Это вполне в духе Ильмо – лет восемь держать свои сомнения при себе, прежде чем ими поделиться.
   – А разве у нас есть выбор? Вряд ли Госпожа придет в восторг, если мы вдруг заявим, что будем делать только то-то и то-то, а вот того-то делать не будем никогда.
   Честно говоря, на службе у Госпожи совсем не так уж плохо. Хотя Отряду и поручают самые трудные задания, нам никогда не приходится делать грязной работы. Она достается регулярным войскам. Конечно, порой мы наносим упреждающий удар. Случается, и убиваем. Но все в пределах необходимости: на войне как на войне. Однако мы ни разу не принимали участия в кровавых бойнях. Капитан бы такого не допустил.
   – Дело не в морали, Костоправ. Какая на войне мораль? Кто сильнее, тот и прав. Нет, я просто устал.
   – Все это больше не похоже на приключение, да?
   – И уже давно. Теперь это просто работа. Которую я делаю потому, что ничего другого не умею.
   – Которую ты делаешь блестяще. – Слабое утешение, конечно, но лучшего я придумать не сумел.
   В зал косолапой медвежьей походкой вошел Капитан. Обвел холодным взором следы побоища. Потом подошел к нам.
   – Сколько их попалось, Костоправ?
   – Мы еще не считали. Думаю, почти вся верхушка у нас в руках.
   Он кивнул.
   – Ты ранен?
   – Вымотался. Физически и морально. Давненько я так не пугался.
   Капитан перевернул стол ногами вниз, подтащил к нему стул, достал папку с картами. К нему присоединился Лейтенант. А чуть позже Леденец приволок Мадла – трактирщик каким-то чудом уцелел.
   – Наш друг хочет назвать тебе несколько имен, Костоправ.
   Я развернул список, вычеркнул тех, кого перечислил Мадл.
   Ротные командиры погнали часть пленников на рытье могил. Я мельком подумал: интересно, понимают ли они, что будут рыть их для собственного упокоения? Мы не оставляем в живых ни одного повстанца, за исключением тех, кого удается перетянуть на сторону Госпожи, причем бесповоротно. Мадла мы перетянули. Сочинили ему легенду, чтобы он мог объяснить, как остался жив, и ликвидировали всех, кто мог бы ее опровергнуть. Леденец в приливе великодушия приказал даже трупы из его колодца повытаскивать.
   Наконец вернулся Молчун, а за ним Гоблин с Одноглазым. Эти двое язвительно переругивались на ходу. Как обычно. Не помню, о чем они спорили. Да это и неважно. Для них важен был сам процесс, длившийся десятилетиями.
   Капитан смерил их сердитым взглядом и спросил у Лейтенанта:
   – Сердце или Том?
   Сердце и Том – два единственных более или менее приличных города Бирки. Сердцем правит король, преданный союзник Госпожи. Она посадила его на трон два года назад, после того как Шепот убила его предшественника. Среди бирканцев он не пользуется популярностью. По моему мнению – которое никого не волнует, – Госпоже следовало бы избавиться от своего ставленника, пока он не навредил ей еще больше.
   Гоблин разжег огонь. Утро выдалось холодное, слегка подмораживало. Став возле огня на колени, Гоблин начал поджаривать свои пальцы.
   Одноглазый пошарил за стойкой Мадла и нашел чудом уцелевший кувшин пива. Колдун опустошил его одним махом, утер рот, обвел глазом зал и подмигнул мне.
   – Опять начинается, – пробурчал я.
   – А? – обернулся ко мне Капитан.
   – Да Гоблин с Одноглазым.
   – А-а. – Капитан снова склонился над картой и больше не отрывал от нее взгляда.
   В огне, прямо перед лягушачьей рожицей Гоблина, стало появляться лицо. Но колдун не видел его. Он сидел, смежив веки. Я посмотрел на Одноглазого. Глаз его тоже был крепко зажмурен, а физиономия, затененная полями мягкой шляпы, вся скукожилась от напряжения – ну просто морщина на морщине. Лицо в огне обретало черты.
   Я вздрогнул. Отсюда, где я сидел, оно походило на лицо Госпожи. Точнее говоря, на лицо, которое было у нее в тот единственный раз, когда я ее видел. Случилось это во время битвы при Чарах. Госпожа вызвала меня, чтобы выудить из моих мозгов все, что я подозреваю о заговоре среди Десяти Взятых… Меня затрясло от страха. Я живу с ним годами. Если она вызовет меня на допрос еще раз, Черный Отряд лишится своего главного врача и летописца. Теперь я знаю кое-что такое, за что Госпожа без колебаний стерла бы в порошок целые царства.
   Лицо в огне высунуло язык, точь-в-точь как у саламандры. Гоблин взвизгнул, подпрыгнул и схватился за волдырь, вскочивший на носу.
   Одноглазый, стоя к своей жертве спиной, осушал очередную кружку пива. Гоблин нахмурился, потер нос и снова сел. Одноглазый чуть-чуть повернулся, искоса подглядывая за ним и выжидая, пока Гоблин начнет клевать носом.
   Такие розыгрыши они устраивали бесконечно. Когда я вступил в Отряд, оба колдуна уже были его членами, причем Одноглазый не меньше сотни лет. Он жутко старый, но бодрости у него не меньше, чем у меня.
   А может, и больше. В последнее время на меня все сильнее давит бремя прожитых лет и упущенных возможностей. Я могу сколько угодно насмехаться над крестьянами и горожанами, которые всю жизнь прикованы к одному и тому же крохотному уголку земли, в то время как я разъезжаю по ней и дивлюсь ее чудесам, но когда я умру, то не оставлю после себя ни ребенка, носящего мою фамилию, ни убитой горем семьи, если не считать моих товарищей. Никто не вспомнит обо мне, никто не поставит памятник над моим хладным прахом. И пусть я был свидетелем великих событий, от меня не останется ничего, за исключением этих Анналов.
   Такой вот самообман. Пишу собственную эпитафию, маскируя ее под историю Отряда.
   Похоже, я превращаюсь в клинического ипохондрика. Надо за собой последить.
   Одноглазый положил руки на стойку ладонями вниз, будто прикрывая что-то, пошептал и открыл ладони. На стойке остался сидеть мерзопакостный громадный паук с пушистым беличьим хвостом. Да, Одноглазый – мужик с юмором, этого у него не отнимешь. Паук спустился на пол, подбежал ко мне, ухмыльнулся черной рожей Одноглазого, только без повязки на глазу, и засеменил к Гоблину.
   Суть колдовства, даже когда им занимаются не мошенники и шарлатаны, заключается в том, чтобы пустить противника по ложному следу. Именно этим и занимался хвостатый паук.
   Гоблин не дремал. Он таился в засаде. Когда паук подбежал поближе, колдун резко развернулся и взмахнул поленом.
   Паук юркнул в сторону. Гоблин яростно колотил поленом по полу, и все зазря. Живая мишень стремительно обогнула его, хихикнув голосом Одноглазого.
   В пламени вновь появилось лицо, выбросив вперед змеиный язык. Штаны на заднице у Гоблина задымились.
   – Ох ты черт! – сказал я.
   – Чего? – спросил Капитан, не отрывая взгляда от карты. Они с Лейтенантом все еще спорили, где лучше устроить опорный пункт – в Сердце или Томе.
   Но народ уже прослышал, и ребята один за другим повалили в зал, чтобы посмотреть последний раунд.
   – Думаю, на сей раз победит Одноглазый, – заметил я.
   – Да ну? – Наш старый медведь, похоже, на мгновение заинтересовался. Одноглазому годами не удавалось обставить соперника.
   Гоблин разинул свой лягушачий рот и издал изумленный озлобленный вопль. Потом заплясал на месте, хлопая себя по ягодицам ладонями.
   – Ты, гаденыш! – визжал он. – Да я ж тебя удавлю! Я тебе сердце вырежу и съем! Я… Я…
   Поразительно. Просто поразительно. Гоблин никогда не впадает в ярость. Обычно он становится очень спокойным. И тогда Одноглазый снова начинает шевелить мозгами, придумывая очередную каверзу. Если Гоблин спокоен, Одноглазый тотчас смекает, что его провели.
   – Уймите их, пока не поздно, – велел Капитан.
   Мы с Ильмо встали между противниками. Дело принимало скверный оборот. Угрозы Гоблина были вполне серьезны. Похоже, он был сильно не в духе – впервые, сколько его помню, – и Одноглазый попался ему под горячую руку.
   – Угомонись, – сказал я Одноглазому.
   Он послушался. Он тоже почуял, что дело пахнет керосином.
   Публика недовольно заворчала. На кону стояли немалые суммы. Обычно на Одноглазого никто и медяка не ставил: победа Гоблина не подлежала сомнению. Но на сей раз он явно сплоховал.
   Гоблин и не думал прекращать поединок. Однако играть по обычным правилам тоже не захотел. Он подхватил с пола меч и кинулся к Одноглазому.
   Я не смог сдержать усмешки. Меч был такой громадный и зазубренный, а Гоблин такой мелкий и свирепый, что все это походило на карикатуру. Правда, очень кровожадную карикатуру. Ильмо не сумел с ним справиться. Я махнул рукой, призывая на помощь. Кто-то сообразил плеснуть Гоблину на спину воды. Тот развернулся, выругался и забубнил какое-то убойное заклинание.
   Нам стало совсем не до смеха. На помощь ринулась сразу дюжина ребят. Кто-то вылил на Гоблина еще одно ведро. Это остудило его пыл. Когда мы забрали у него меч, он выглядел смущенным. Еще воинственным, но смущенным.
   Я отвел его обратно к камину и пристроился рядом.
   – В чем дело? Что стряслось? – спросил я, искоса глянув на Капитана. Перед ним стоял Одноглазый, весь поникший от суровой нахлобучки.