Кук Глен Чарльз. Звёздный рубеж

   – Надеюсь, что и снова удастся. Мы многое можем сделать, когда решаемся действовать вместе. Но сам процесс принятия решения омерзительно долог.
   – Ваше решение было принято много лет назад, Мелена, – буркнул от своих радаров Бэкхарт. – И не пытайся пускать нам пыль в глаза. Я могу назвать имена и номера сотни военных кораблей, которые вы потихоньку спрятали в укромных местах, куда, вы думали, мы и не заглянем.
   – Адмирал Бэкхарт? – В голосе фон Штауфенберга слышался суровый вопрос.
   – У меня свои источники, сэр. Они вооружаются со всей скоростью, на которую способна их космическая промышленность. С конвейера сходят торговые корабли, вот только двигатели на них стоят как на линкорах, и на торговых линиях они не появляются. Они просто исчезают, а потом появляются в другом месте, вооруженные до зубов.
   – Почему об этом не было доложено Верховному Командованию, Бэкхарт?
   – Потому что мои источники находятся в штабе Защитницы. И я знал, зачем они вооружаются, а вы бы в это не поверили. Половина их Верховного Командования до сих пор стремится переиграть исход Улантской войны. Я решил, что игра может спокойно продолжаться и дальше. Наши люди видели достаточно улантских кораблей, чтобы начать строить свои собственные, так что теперь мы стоим на том же пути.
   – Бэкхарт… Ваша логика меня настораживает. Очень настораживает. У меня есть сильное предчувствие, что вам придется объяснить ее Следственной Комиссии. Что еще вы от нас скрыли?
   – Вы хотите честного ответа или такого, который вам будет приятно услышать?
   У Бэкхарта не было умения завоевывать людей. На своей должности он держался только потому, что не было человека, способного сделать ту же работу не хуже.
   – Бэкхарт!
   – Еще кое-что скрыл, сэр. Операции в стадии осуществления. Если они пройдут успешно, то у нас будет чем встретить этих чудовищ.
   – Чудовищ? – переспросила Мелена. – У нас нет доказательств…
   – Мелена, адмирал у нас ксенофоб. По сути дела, он не питает особой любви и к человечеству. Расскажите нам, чем вы занимаетесь, Бэкхарт.
   – Есть шанс, что я на пороге решения сангарийской проблемы. Перед самым нашим отлетом должны были поступить новые данные. Возможно, мне снова потребуется фон Драхов.
   – Что еще?
   – Это еще рано обсуждать. Слишком неопределенно. Возможный прорыв в военных технологиях и средствах связи. Пока я не стану об этом говорить. Не здесь.
   – Бэкхарт…
   – Соображения безопасности… сэр. Можете занести мои слова в протокол, если вам угодно.
   Фон Штауфенберг повернулся к шефу Разведки Флота. Та пожала плечами:
   – От меня вы тоже ничего не узнаете, Манфред.
   – Черт побери! Ладно, давайте двигаться. Время на исходе, а на это взглянуть должны все.
   Клаймеры были самыми тесными кораблями со времен «Джемини»^[1]. Пропустить через рубку сорок разных существ, собранных на борту корабля, было делом долгим и неудобным.
   – Он собирается стрелять, – сказал Бэкхарт, рассматривая ближайший истребитель. – Выстрелил. Пучком ракет. У нас четыре минуты на то, чтобы спрятаться.
   – Как вам это понравится? Даже не попытались выяснить, кто мы и чего хотим.
   – Говорит командир корабля, – проговорил фон Штауфенберг по общей системе связи. – Мы под огнем. Инженерный отсек, подготовиться к переходу в нуль. – За тридцать секунд до подлета пучка ракет он приказал:
   – Подняться на десять Гэв. Старший помощник, приготовиться к атаке. Программируйте подлет к стрелявшему кораблю.
   Перистые антенны улантида мелко задрожали. По человеческим меркам это означало довольное хихиканье.
   Звездные Лорды были уже в оружейном отсеке, надеясь, что им разрешат поиграть в эти смертельные игрушки.
   – Одну ракету, – приказал фон Штауфенберг. – Прямо в кильватер.
   Это была классическая стратегия клаймерной атаки. Двигатели были слабым местом всех военных кораблей. Выходные апертуры двигателей экранировать невозможно.
   Пыль кратера вдруг схлопнулась и обрушилась на дно, как воды Красного моря на колесницы фараона. Корабль-пончик исчез.
   – Поднимитесь-ка на сорок Гэв и так держите, – скомандовал фон Штауфенберг. – Сомневаюсь, чтобы у них хватило знаний искать нашу точку Хоукинга, но на всякий случай уменьшим ее сечение.
   Одной из странностей клаймеров было то, что ни одной известной человечеству расе не удалось создать что-либо подобное. Даже для самих людей это был случайный побочный продукт совершенно других исследований.
   Прошло двадцать три минуты, и старший помощник доложил:
   – Вышли на позицию атаки, сэр.
   – Оружейный отсек, говорит командир. Одна ракета. Готовность! Отсек слежения, когда спустимся, будьте готовы взять пеленг и дистанцию на все, что видите. Сделаем все, что сможем. И все записывать. Техслужба, когда выберемся в норм, сразу сброс тепла, поняли? Все готовы? Инженерный отсек, давайте вниз.
   Самой большой слабостью клаймера было накопление тепла. В нуль-состоянии его некуда было сбрасывать, а клаймерам зачастую приходилось прятаться там по многу дней, спасаясь от охотников противника.
   Клаймер не был военным кораблем в полном смысле этого слова. Он годился только для ударов из засады, и их эффект полностью зависел от внезапности нападения.
   Прима Защиты вывела корабль из нуля всего лишь в четырех километрах позади вражеского истребителя. Клаймер тряхнуло. Пущенная ракета пошла с ускорением 100 g. Она попала в цель прежде, чем на истребителе успели заметить ее приближение.
   – Подарок хорошим деткам, – проворчал Бэкхарт, когда клаймер снова ушел вверх.
   – О чем это вы? – спросил фон Штауфенберг.
   – Адмирал, вы дали им ценную информацию, разнеся их на куски. Вы им сообщили, что нам это под силу. Заставили их заинтересоваться. Давайте побережем остальные сюрпризы до того момента, когда они смогут принести пользу.
   Фон Штауфенберг покраснел. Но его отношения с Бэкхартом трудно было ухудшить.
   – Он прав, Манфред, – вмешалась Прима Защиты. – В ту войну вы практически свели на нет преимущество владения клаймерами, используя их понемногу. Куда более эффективно было бы внезапное появление целых клаймерных флотов. У нас бы тогда не было времени приспособиться.
   – Конечно, конечно. Это было эмоциональное решение. Запрограммируйте курс к кораблю-носителю, Мелена.
   Клаймеры не могли покрывать большие расстояния. Корабль-носитель ждал в сотне световых лет в сторону дома. Его прикрывала небольшая армада.
   Команда клаймера высоко ценила собственные жизни.

Глава третья:
3049 год н.э.
Основное действие

   Бен-Раби протиснулся вместе со своим скутером в сектор управления. Секундой позже массивные бронированные двери с рокотом стали на место. Теперь сектор был полностью изолирован. Никто не мог войти или выйти, пока эти двери вновь не откроются.
   Мойше остановился на длинном покатом уклоне. Он соскочил со скутера, воткнул вилку зарядного устройства в первую попавшуюся розетку и бросился в люк, ведущий в пункт контакта.
   – Успел все-таки, – сказала Клара. – Мы уж и не надеялись. Ты очень далеко живешь. Давай отдышись.
   – Мой скутер дымился. Может, сходишь взглянешь на него, Ганс.
   Мойше устроился в специально пригнанном для него кресле.
   – Готов? – спросила Клара.
   – Нет.
   Она улыбнулась ему. Ганс начал втирать ему в кожу головы лишенную запаха пасту. Клара запустила пальцы в приспособление, похожее на сетку для волос.
   – Никогда ты не готов, а мне казалось, тебе нравится Головастик. Бен-Раби рассмеялся:
   – Головастик-то мне нравится, да и весь его народ тоже. Только он нравился бы мне еще больше, если б мог войти в дверь, протянуть руку и сказать: «Привет, Мойше, давай-ка по паре пива».
   Головастик был звездной рыбой, с которой обычно связывался Мойше.
   – Ксенофоб!
   – Чепуха. Не в этом дело. Просто неприятно болтаться где-то вне своего тела…
   – Не правда, Мойше. Старую Клару тебе не обдурить. Я нянчилась с телетехами, когда тебя еще на свете не было. Все вы похожи. Вам не хочется выходить, потому что очень больно возвращаться.
   – Да?
   – Готово, – вмешался Ганс.
   Клара надела сетку на голову Мойше. Пальцы у нее были мягкие и теплые. Они скользнули по его щеке. И сразу ее лицо затуманилось тревогой.
   – Не слишком усердствуй, Мойше. Возвращайся, если станет туго. Ты не успел как следует отдохнуть.
   – После Звездного Рубежа отдыха нет. Ни для кого.
   – Но мы же победили, – напомнил Ганс.
   – Нам слишком дорого обошлась эта победа.
   – Дешевле поражения.
   – Думаю, мы по-разному смотрим на вещи, – пожал плечами бен-Раби. – Начать с того, что я никогда бы в это не ввязался.
   – Вы там, в Конфедерации, получаете по морде и утираетесь? – спросил Ганс. – Впервые слышу.
   – Нет. Мы взвешиваем шансы. Выбираем подходящий момент. И потом бьем сразу. Мы не рвемся напролом, как взбесившийся слон, терпя такие потери, как сейчас.
   – Орифламма, – заметил Ганс.
   – Что?
   – Так иногда называют Пейна. Это что-то из древности, что-то насчет «пленных не брать».
   – Ах, орифламма. Это был особый вымпел, который принадлежал королю Франции. Если тот поднимал его, это означало «пленных не брать». Однажды это дорого обошлось самому королю.
   – Ганс, – вмешалась Клара, – Мойше из Академии. Он тебе может рассказать, сколько спиц было в колесе римской колесницы.
   – Возьмем, к примеру, Пуатье…
   – Кого?
   – Это место такое. Во Франции, которая на Старой Земле…
   – Я знаю, где Франция, Мойше.
   – Отлично. Там разыгралось одно из важнейших сражений Столетней войны. И можно сказать, что французы проиграли именно из-за орифламмы. Они загнали англичан в ловушку. Их было десять на одного. Черный Принц решил сдаться. Но французы подняли орифламму. Англичане озверели и стали отбиваться. Когда пыль улеглась, французы оказались разбиты, а Людовик – в кандалах. Здесь есть мораль, если хочешь. А именно: не загоняй противника в угол, из которого ему не выбраться.
   – Ганс, ты понимаешь, чем он сейчас занимается? – спросила Клара.
   – Хочешь сказать, что он читает нам лекции и ждет сигнала отбоя? Не вышло, Мойше. Подними-ка голову. Я надену шлем.
   Бен-Раби поднял голову.
   По волосам под сеткой пробежали мурашки. Его голова скрылась в шлеме, и наступила тем нота. Усилием воли Мойше поборол панику, которая всегда охватывала его перед погружением. Ганс застегнул шлем и подогнал датчики биомониторов.
   – Слышишь меня, Мойше? – раздался в наушниках голос Клары.
   Мойше поднял руку и сказал:
   – Слышу нормально.
   – Я тоже тебя слышу. Показания нормальные. Кровяное давление немного повышено, но для тебя это норма. Задержись на минутку в зоне перехода. Расслабься. Отправляйся, когда захочешь.
   Свое «никогда не захочу» он не произнес. И хлопнул правой ладонью по выключателю. Теперь ему оставались только внутренние ощущения. Строгая сенсорная депривация оставляла его наедине с болью и усталостью, со странным привкусом во рту и со стуком крови в висках. Когда включится поле, исчезнет и это.
   В малых дозах это действительно успокаивало. Но в больших могло просто свести с ума. Он снова щелкнул правым выключателем. Вселенная вокруг него обрела форму. Он был ее центром, ее повелителем, ее творцом… В этой вселенной не было боли, не было несчастья.
   Слишком много чудес сверкало вокруг, в его вырвавшемся на свободу сознании.
   Это была вселенная переливов цвета, ярких и нежных одновременно. Каждая звезда была сверкающей драгоценностью, каждая сияла своим собственным светом. Надвигающийся шторм, солнечный ветер сверхновой был бушующим, психоделическим облаком, в котором вещества казалось не меньше, чем в грозовых тучах Старой Земли. С другой стороны вдаль, к центру галактики, уходило бледно-розовое мерцание извивов водородного потока. Окружающие траулеры были искрами радужного золота.
   Стая золотых китайских драконов плыла вслед за флотом, стремясь к нему, но их удерживало на расстоянии световое давление умирающей звезды.
   Звездная рыба!
   Горечь бен-Раби уступила место упоению. На этот раз контакт будет.
   Он потянулся мыслью к драконам.
   – Головастик! Ты здесь, друг мой? Какое-то время не происходило ничего.
   Потом его окружило теплое сияние, как бурное радостное приветствие.
   – Здравствуй, человек-друг Мойше. Вижу тебя. Выходишь из потока. Один корабль погиб.
   – «Джариэл». Они все еще стараются кого-нибудь спасти.
   – Печально.
   Головастик не казался опечаленным. Эта рыба, подумалось бен-Раби, по природе своей не способна ни на что, кроме радости.
   – Ты ошибаешься, человек-друг Мойше. Я вместе со стадом оплакиваю скорбь Звездного Рубежа. И все же я должен смеяться, разделяя со своими друзьями-людьми радость победы.
   – Корабли-которые-убивают не все уничтожены, Головастик. Сангарийцы помнят обиды вечно.
   – Ха! Они – слезинка на ресницах вечности. Они умрут. Их солнце умрет. А звездные рыбы все так же будут бороздить реки ночи.
   – Головастик, ты снова рылся в темных чуланах моего сознания. Ты крадешь мои образы и высыпаешь их на меня же.
   – У тебя очень занимательное сознание, человек-друг Мойше. Туманное, разорванное сознание, запутанное, как паутина, полное дверей-ловушек…
   – Что ты можешь знать о дверях-ловушках?
   – Только то, что я нашел у тебя в сознании, человек-друг Мойше.
   Головастик смеялся и подтрунивал над ним, как влюбленный подросток.
   По меркам звездной рыбы он и был ребенком. Он еще не миновал своего первого миллионолетия.
   Бен-Раби старался просто не думать о масштабах времени, по которым жили звездные стада. Ему было не под силу вообразить жизнь, которая тянулась многие миллионы лет. Оставалось только сожалеть о том, что существа, в чьем распоряжении были эти невероятные сроки, никогда не соприкасались с мирами, населенными жизнью с биохимической природой. Какие повести они могли бы поведать! Какие тайны истории раскрыть!
   Но звездные стада не решались приближаться к крупным источникам гравитации или магнитного поля. Даже гравитация больших траулеров отзывалась в теле рыб чем-то похожим на ревматические боли людей.
   Это были ужасно хрупкие создания.
   Пока Головастик шутил и подтрунивал, Мойше обратился частью сознания к своей личной вселенной.
   Где-то вдалеке снова рыскали красные торпеды, пересекая просторы розовой реки на фоне галактики.
   – Да, – отозвался Головастик, – акулы. Те, что уцелели в битве у Звездного Рубежа, созвали их сюда. Они нападут. Они голодны. Еще одно пиршество для пожирателей падали.
   Маленькие тени всех цветов и оттенков следовали и за звездными стадами, и за торпедами. Это и были падальщики, о которых говорил Головастик.
   Огромная, неспешная экология водородных потоков создала ниши для существ с различными жизненными функциями, хотя их определение в человеческих терминах редко бывало больше, чем приближением. Просто удобные ярлыки.
   Мойше почувствовал нервную дрожь. Головастик коснулся его сознания, успокаивая…
   – Я учусь, Головастик. Теперь я уже вижу реку. Я вижу бурю частиц, идущую от больного солнца.
   – Замечательно, человек-друг Мойше. А теперь расслабься. Скоро появятся акулы. Следи за падальщиками. По ним можно судить, когда акулы не могут больше ждать. Они начинают пританцовывать.
   В своей тайной вселенной Мойше рассмеялся. Звездные рыбы верили только в обдуманные действия. Этого, собственно, и следовало ожидать от существ, чьи жизни измерялись миллионами лет, однако молодые рыбы бывали беспокойными и восторженными. Их частенько ругали за беспокойные вибрации в присутствии взрослых. Старейшины называли это «пританцовывать». Головастик пританцовывал почти все время. Старейшины считали его местным дурачком. По словам Головастика, они жалели о том, что позволили ему в таком нежном возрасте соприкоснуться с грубыми сознаниями людей.
   – Это шутка, человек-друг Мойше. Хорошая шутка? Смешно?
   – Да. Очень смешно.
   Для звездной рыбы. Должно быть, старейшины – самые флегматичные, прагматичные и лишенные понятия о юморе существа во всем творении. Они даже не могли постичь само понятие шутки. Бен-Раби находил, что это очень удручающее сообщество. Если не считать Головастика.
   – Мне очень повезло стать твоим теледругом, Головастик. Очень повезло.
   Бен-Раби говорил искренне. Ему доводилось вступать в контакт со старейшинами. По его сравнению, это было как заниматься любовью с собственной бабкой, сидя голой задницей на айсберге под взглядами внимательной толпы. Встреча с Головастиком была для него самым приятным событием за последние годы.
   – Да. Тронутым лучше держаться вместе. Венсеремос, товарищ Мойше.
   Вселенная бен-Раби наполнилась смехом.
   – Где ты это откопал?
   – Твое сознание полно отрывочных воспоминаний, человек-друг Мойше. Когда-то ты играл революционера на куске твердой материи, который назывался Пыльный Шарик.
   – Точно, играл. Недели две. А потом увертывался от пуль всю дорогу до посольства.
   – Ты многое пережил за последние несколько лет, человек-друг Мойше. В десятки раз больше, чем другие, кто вступал в контакт с Головастиком, звездной рыбой. Много приключений. Как ты думаешь, вышел бы из Головастика шпион?
   – А за кем бы ты стал шпионить?
   – Да. Это проблема. Очень трудно прикинуться акулой.
   – Это тоже шутка, да?
   – Да. А ты все еще шпионишь, человек-друг Мойше?
   – Нет, завязал. Я больше не Томас Мак-Кленнон. Теперь я Мойше бен-Раби. Я нашел свой дом, Головастик. Теперь это мой народ. Нельзя шпионить за своим народом.
   – Ого, у тебя в сознании какие-то тени. Может, там прячется секретный агент? Похоже на то. Хей! А может быть, однажды ты отправишься шпионить за людьми на кусок твердой материи? Будешь двойным шпионом.
   – Двойным агентом?
   – Да. Это правильное слово.
   – Со шпионажем покончено, Головастик. Я буду телетехом.
   – Опасно.
   – Шпионаж тоже. Тому больше причин, чем ты можешь понять.
   – Ты имеешь в виду опасность вреда для сердца?
   – Не понимаю, почему говорят, что ты глупый. Ты гораздо догадливее, чем большинство известных мне людей. Ты понимаешь суть вещей без объяснений.
   – Потому что я – звездная рыба. Люди не могут заглянуть внутрь, человек-друг Мойше. Вам надо объяснять. Вам надо показывать. Ты не такой человек, чтобы этим заниматься.
   – Да. Давай поговорим о чем-нибудь другом, а?
   – Время разговоров подходит к концу, человек-друг Мойше. Падальщики начинают пританцовывать. Ты не обратил внимание?
   – Я еще не могу видеть все сразу. Это было одним из достоинств вселенной, которая рождалась, когда телетех вступал в контакт. Человек больше не был ограничен бинокулярным зрением, но ему приходилось отвыкать от своих прежних привычек.
   Слепые становились телетехами быстрее и работали лучше. Им не надо было отвыкать от привычек, не надо было преодолевать предубеждений. Но слепцы, страдающие классической мигренью, попадались очень редко.
   К флоту стали приближаться алые торпеды. Они не бросились опрометью. Голод еще не вытеснил здравый смысл.
   Акулы соображали туго, но знали: чтобы добраться до добычи, надо обойти траулеры.
   В этом и был весь смысл союза звездной рыбы со звездоловами.
   – Надо кончать визит, Головастик. Я должен помочь в битве.
   – Да, конечно, человек-друг Мойше. Стреляйте метко. Я буду помогать, посылая в твой мозг верные направления.
   – Отлично. – Вслух, в свой шлем, бен-Раби проговорил:
   – Наведение!
   – Наведение на связи, – щелкнуло в наушниках.
   – Говорит телетех. Я в контакте и готов принять контроль над батареей сектора. Акулы готовятся к атаке. Повторяю, готовятся к атаке.
   – Ч-черт! Ладно, приятель. Забудь о батарее сектора. Начальник артиллерии хочет, чтобы ты давал данные в аквариум главного дисплея. Как думаешь, ты и твой контакте? сможете давать нам информацию в реальном времени?
   – Да, – глубоко в сознании бен-Раби пробормотал Головастик.
   – Да, – повторил Мойше и сам удивился. Он еще никогда не пытался этого делать.
   – Монитор?
   – Готов, наведение, – вмешался голос Клары. – На всех датчиках зеленый свет. Я только что запустила транслятор. Можете подключать компьютер, как только будете готовы.
   – Готовьтесь к передаче, контакте?.
   – Мойше, – проговорила Клара. – Не надо рисковать. Как только станет туго – отключайся.
   – Передача, контакте?!
   На мгновение бен-Раби показалось, что какой-то неосязаемый вакуум высасывает его сознание. Однако Головастик мягко коснулся его мыслей, и волна паники улеглась.
   Мойше расслабился и стал проводником, стал сторонним наблюдателем.
   Падальщики вдруг начали кровожадно пританцовывать.
   – Начинается атака, – пробормотал бен-Раби.
   Рыбы-падальщики радовались – их ждал пир независимо от исхода битвы. Они будут одинаково довольны и мертвой акулой, и мертвой звездной рыбой.
   Около десятка алых торпед вдруг затуманились, вытянулись в длинные перистые линии и снова обрели форму в опасной близости от звездного стада.
   Сотня световых мечей начала кромсать их на поживу падальщикам. Для пучков частиц акулы были легкой добычей.
   – Узнают, как нападать через гипер, – прошептал Головастик.
   Стадо звездных рыб даже не подумало уклоняться. Они не станут маневрировать, пока не начнет поддаваться защита человеческих кораблей.
   А защита может и не выдержать, пронеслось в мозгу бен-Раби. Пять кораблей не могут дать нужную плотность огня. Будут мертвые зоны. Большие дыры. Если попытаться их закрыть, можно расстрелять своих.
   Стая акул пришла в замешательство. Они еще не нашли удачную тактику нападения на траулеры.
   Тугодумие хищников было единственной надеждой и звездных рыб, и звездоловов. Потому что с акулами что-то случилось. Их число возрастало почти экспоненциально. Они все отчаяннее пытались раздобыть себе пищу.
   Раньше их добычей были отбившиеся от стада звездные рыбы. Слабые, больные, неосторожные. Однако теперь акулы нападали на здоровых и сильных и даже набрасывались на своих собственных раненых. Даже огневая мощь траулера не всегда могла сдержать большую стаю, когда голод переходил в смертоносную ярость берсеркера.
   – Все не так хорошо, как ты думал, человек-друг Мойше. Они все рвутся в бой одновременно, отовсюду. Убивать и умирать.
   В мыслях Головастика проскальзывал ужас. Мойше пришел в отчаяние. Даже в адской битве у Звездного Рубежа Головастик не терял оптимизма.
   Предсказание звездной рыбы сбылось. Красные торпеды внезапно полетели во все стороны. Мойше доводилось встречать ту же реакцию у людей. Один раз – когда шайка революционеров-дилетантов заслышала приближение полиции. В другой раз – когда террорист бросил ручную гранату в переполненный театр.
   Но акулы не разбегались. Их охватило мгновенное безумие. Они растягивались для атаки.
   Хищники бросились к траулерам. Их встретил кинжальный огонь лазерных лучей и пучков частиц.
   Огонь «Даниона» был смертельным. Мониторинг в режиме реального времени, который обеспечивали телетехи и связанные с ними звездные рыбы, давал стрелкам ту бесценную долю секунды, которой не было у их товарищей на кораблях, использующих стандартные системы наведения.
   Волна акул обрушилась на «Данион», как ледоход на гранитный утес.
   Они могли бы взять вверх, будь у них в распоряжении терпение моря и его нескончаемая сила, которая позволяет тысячелетие за тысячелетием посылать волну за волной на гранитную скалу. Они уже сильно потрепали «Данион» у Звездного Рубежа. Чтобы разметать целую секцию корабля, достаточно было прорваться одной акуле с многомерной системой огня. Но в этой стае акул было меньше, и вел их не разум, а голод.
   – О черт! – выругался бен-Раби, когда взрыв оторвал огромный кусок соседнего корабля. Одной из акул все же удалось туда прорваться. Корабли сопровождения, которые все еще суетились вокруг обломков «Джариэла» или пытались залатать дыры в огневом щите, ринулись к вырванному осколку. Вокруг него клубились тучи замерзшего ледяного пара – корабль терял воздух.
   Одна акула прорвалась к стаду звездных рыб.
   Огромные создания, порождения ночи, вовсе не были беззащитны. Один извергнул шар ядерного огня, горевшего у него в «кишках», и послал его в цель с точностью, достойной Робин Гуда. Акула исчезла в тающей вспышке водородной бомбы.
   Один хищник сгинул. Одна звездная рыба обезоружена на много часов. На воскрешение внутреннего огня у этих созданий уходило приличное время.
   Бен-Раби видел, как у Звездного Рубежа миролюбивые звездные рыбы использовали то же оружие против сангарийских рейдеров.
   – Вот и клочья полетели, человек-друг Мойше. – Головастик попытался пошутить. – Да, мы с тобой неплохо справляемся. Может быть, твои старейшины в конце концов решат, что ты не так глуп.
   Невысказанной вслух осталась надежда Головастика на такую же реакцию его старейшин.
   – Идет новая эра, Головастик, – подхватил бен-Раби. – Время торопливых и пританцовывающих.
   – Акулы возвращаются!
   Оружие «Даниона» вновь прорезало долгую ночь. Интересно, мелькнула мысль у Мойше, что подумает наблюдатель, окажись он через тысячу лет в тысяче световых лет от места схватки.