Страница:
Паэн в ответ на ее пылкую речь лишь коротко вздохнул.
— Я очень признательна вам за помощь, — продолжала Джоанна тем же тоном, — и позабочусь о том, чтобы вы получили за те дни, что проведи рядом со мной, больше золота, чем могли бы добыть в военных кампаниях.
Паэн скривил губы в улыбке.
— Не беспокойтесь из-за того, что ваши слова задели меня, Джоанна. Мы с вами слишком разные люди, поэтому размолвки между нами неизбежны. Вы родились в богатой семье, а я явился к тамплиерам сиротой без средств к существованию. Мы оба сами прокладывали себе путь в жизни, но во всем остальном нам трудно понять друг друга.
Должно быть, у нее вырвался вздох разочарования, потому что он поднял голову и улыбнулся:
— Тем не менее мы вполне можем поладить друг с другом. Мы вместе пережили несколько тревожных дней и, как видите, уцелели.
Джоанна наклонилась вперед и накрыла его руку своей.
— Вы правы, Паэн. Мы уцелели только благодаря вам. — От ее высокомерия не осталось и следа.
Он извлек руку из-под ее пальцев и накрыл их своей ладонью.
— Вы не доставили мне особых хлопот. Я знавал времена и похуже, — пробурчал он.
— Женщины? — вырвалось у Джоанны прежде, чем она успела себя сдержать.
— Женщины, — улыбнулся он. — И еще пара-другая толстых торговцев. Многие из них причиняли мне куда больше неудобств, чем вы, Джоанна. Вы никогда не жаловались и держали свои страхи при себе.
Она смущенно потупилась:
— Вряд ли я могла чего-нибудь опасаться, когда вы с Матье находились рядом. Он пожал плечами.
— Согласитесь, были такие мгновения, когда вы больше боялись союзника, которого знали, чем врага, о котором вам ничего не было известно.
— Вы были моим… — Джоанна заколебалась. — Я вас нисколько не боялась. Паэн рассмеялся:
— Я все же думаю, что в ту ночь, когда я проник в вашу спальню, вы с трудом сдерживались, чтобы не пырнуть меня кинжалом. В подобной ситуации только женщина, потерявшая рассудок, не испытала бы страха, увидев рядом с собой незнакомого мужчину.
— Насколько я помню, вы покинули мою спальню еще до того, как я успела окончательно проснуться. Когда вы ушли, мне все еще казалось, что я вижу сон.
— Когда я появился в вашей комнате, вы спали сном младенца. — Он слегка приподнял бровь. — Не знаю, слышали ли вы, как я неоднократно звал вас по имени? Я был совсем близко, готовый заглушить ваши крики и объяснить вам все прежде, чем вы позовете на помощь. Уж не приняли ли вы на ночь сок из маковых зерен, чтобы избавиться от бессонницы?
— Нет.
— Я ни разу не замечал, чтобы вы спали так крепко с тех пор, как покинули Рошмарен. По-видимому, наше путешествие приучило вас даже во сне держать ухо востро ради собственной безопасности. Прошлой ночью вы постоянно ворочались и просыпались несколько раз.
— Просто я не привыкла делить постель с другим мужчиной.
Он поднял на нее удивленный взгляд.
— Я совсем забыла… — покраснев, пробормотала Джоанна, смутившись оттого, что ее брак оставил у нее так мало воспоминаний.
Паэн долго молчал, о чем-то задумавшись.
— Когда состоялась ваша свадьба? — вдруг спросил он.
— В прошлом году, перед самыми святками. Мой муж покинул меня, отправившись в Нант, вскоре после начала второй жатвы, а спустя десять дней погиб. Его тело привезли в замок на телеге… — Джоанна, вздохнув, попыталась выбросить тот злосчастный день из головы. Она стала такой же болтливой, как старухи из Гандейла во время стрижки овец.
— Вторая жатва закончилась не так давно. Вы ждете ребенка?
Рыцарь, будь то норманн или бретонец, задал бы тот же вопрос куда более деликатно. Торговец шерстью, даже самого низкого происхождения, непременно предварил бы его извинениями, если женщина, к которой он обращался, не принадлежала к числу его домочадцев. Джоанна ждала, что Паэн попросит у нее прощения, но вместо этого он обернулся к ней, ожидая ее ответа. Судя по всему, он не считал свои слова дерзостью или неуважением по отношению к ней. Джоанна вздохнула. В конце концов, этот человек пересек все герцогство, чтобы спасти жизнь женщине, которую даже не знал, и потому она вряд ли могла винить его за грубость.
— Если бы я и в самом деле ждала ребенка, — ответила она, — то к этому времени я бы его уже потеряла.
Он отшатнулся от нее так резко, словно она замахнулась на него мечом.
— Неужели я причинил вам вред? Вчера, на пляже… Она покачала головой:
— Нет. Со мной ничего не случилось, и я вовсе не в тягости.
— Вы еще так молоды, Джоанна. Вы можете снова выйти замуж, и у вас будут дети. — Не дождавшись ответа, он слегка коснулся ее руки. — Вы выберете себе в мужья какого-нибудь порядочного торговца из Уитби и будете спокойно жить у себя дома. Никто больше не вытащит на ваших глазах меч, а наше путешествие с годами станет лишь далеким воспоминанием.
— А вы? Вы способны забыть все убийства.., все то, через что вам пришлось пройти? Паэн покачал головой.
— Нельзя изгладить из памяти собственные деяния, все равно, добрые или злые, милосердные или кровавые. Они остаются с тобой навсегда и возвращаются к тебе в твоих снах. — Он вздохнул и перевел взгляд на береговую линию, видневшуюся вдали. — Выходите замуж за купца, Джоанна, если хотите спокойно спать по ночам.
Слова Паэна отозвались болью в ее душе. Если она станет женой этого человека, ей почти не придется спать долгими зимними ночами, и ни одно из множества видений, которые ждут ее впереди, нельзя будет назвать сном. Слишком поздно Джоанна вспомнила о том, что Паэн иногда умел читать ее мысли. Она прикрыла лицо капюшоном и, опустив глаза на чепрак под седлом лошади, принялась пересчитывать нити в его бахроме. У нее не хватило решимости взглянуть на его руку, такую сильную и загорелую, покоившуюся на загривке ее кобылы.
Джоанна ждала, сидя верхом на своей кобыле, пока Паэн обходил по окружности место давно потухшего сигнального костра, и видела, как он нашел ту примету, которую искал, — почерневший, неровный круг, выжженный на поверхности камня. От этого плоского куска гранита Паэн отсчитал по прямой линии несколько шагов до другого, меньшего по размерам булыжника и достал из промерзшей земли мешочек с деньгами, зарытый внутри каменного круга, устроенного древними жителями этих мест. Джоанна огляделась по сторонам и вдруг обнаружила, что в расположении этих покосившихся, покрытых инеем камней, лежавших рядом с местом сигнального костра, присутствовал определенный порядок. Паэн показал ей облепленный сырой глиной мешочек, до отказа набитый монетами.
— Я забрал оттуда все золото, — объяснил он. — И я твердо намерен доставить вас домой целой и невредимой. Если мне для этого придется купить целый корабль, я так и сделаю.
Похоже, этому человеку так не терпелось поскорее от нее избавиться, что он готов был истратить целое состояние, лишь бы она наконец покинула берега Бретани.
— Разве вы не довольны? Женщина должна улыбаться при мысли о том, что у нее хватит денег, чтобы купить себе безопасность.
Джоанна отвернулась, устремив взор на самый дальний из камней.
— Вы не боитесь использовать эти круги в качестве тайника для своих сокровищ? — спросила она. — Бретонцы из Рошмарена старались обходить такие места стороной.
Он приблизился к ней и открыл сумку, притороченную к седлу под самым коленом Джоанны.
— Разве вы не знали, что они наведываются к этим камням каждый раз в середине лета, а также во время сева и после сбора урожая?
— Я никогда не замечала там скопления людей…
— Только потому, что они тщательно скрывали свои визиты от вас, как, впрочем, и от всех остальных. У вас в Англии тоже есть такие каменные круги, устроенные древними, и ваш народ их не забывает.
Она покачала головой.
— Каждое утро в мае туда кладут цветы, а в середине лета на камни возливают молоко. И ничего больше. Он рассмеялся.
— В таком случае не понятно, как вашим родственникам удалось разбогатеть. Если вы будете пренебрежительно относиться к своим божествам, те откажут вам в помощи, и тогда никакие пожертвования в монастыри и прочие богоугодные заведения не вернут вам удачи.
Джоанна истово перекрестилась.
— Человеку, который живет так, как вы, нельзя богохульствовать, иначе вы можете умереть без покаяния. Он пожал плечами:
— Женщине, путешествующей в обществе грубого солдата, не стоит слишком придираться к его речам, если она не хочет остаться одна.
— Я.., я уже сказала вам, что в состоянии продолжать путь самостоятельно…
— И кроме того, такая женщина должна понимать, когда этому сквернослову, которого судьба дала ей в спутники, просто хочется пошутить. — Паэн поднял голову и вздохнул. — Я не покину вас, Джоанна, до тех пор, пока вы снова не окажетесь в Йоркшире, пренебрегая древними божествами и оскорбляя их чувства пустяковыми дарами из увядших цветов и прокисшего молока.
— А что приносите им вы? Разумеется, не золото, поскольку вы только что забрали его… — И тут до нее дошел смысл слов Паэна. — Вы собираетесь подняться вместе со мной на корабль?
Он положил руку на седельную сумку.
— Здесь хватит золота и для меня тоже.
— Но вы не можете… Это уж слишком.
— Я буду торговаться до последнего с капитаном корабля. У нас еще останется достаточно золота.
— Я имею в виду не золото. Вы не можете.., у вас есть долг перед… Меркадье…
— Я отыщу его армию, как только вернусь назад. Меркадье знает, куда послать мне весточку — в то место, где я всегда могу узнать от него новости.
В сознании Джоанны тут же всплыл образ Паэна, стоящего рядом со скрюченным монахом в аббатстве Святого Мартина. Она готова была поставить на пари половину состояния Мерко, что стены обители дали приют родственнику Паэна и что это было единственное место на всем Божьем свете, где можно было связаться с Паэном в случае нужды — через его брата-монаха.
Паэн поднял глаза на облака.
— Западный ветер усиливается. Я успею побывать в Англии и вернуться обратно, прежде чем Меркадье ввяжется в какую-нибудь очередную войну.
Похоже, Паэн не шутил. Он и впрямь собирался проделать вместе с ней весь путь до берегов Англии. В горле Джоанны встал болезненный комок, и она не могла выговорить ни слова. Она будет не одна во время плавания. Она будет не одна…
— Вам нет нужды меня сопровождать.
— Разве вы не рады? Разве вы не… — Паэн вдруг замолчал и изумленно посмотрел на нее:
— Вы плачете? — спросил он. — Полно, мадам. Я не возьму с вас ничего, кроме тех денег, которые нужны, чтобы оплатить мое место на корабле. Вам не придется жертвовать золотом Мерко, чтобы вернуть мне свой долг.
— Да пропади оно пропадом, это золото!
— Клянусь мизинцем святого Петра, мадам, неужто я слышу такие слова от дочери купца? — Он накрыл ее похолодевшие, сжатые в кулачок пальцы теплой ладонью. — Успокойтесь. Эта дорога ведет в порт Сен-Мишель. Если патруль тамплиеров обнаружит нас здесь, они подумают, что я вас похитил или, того хуже, изнасиловал. Не могли бы вы сделать мне одолжение и перестать плакать?
— Я вовсе не плачу.
— Тогда утрите слезы с вашего лица. Со стороны может показаться, что вы плачете.
— Неужели вы не можете хоть немного помолчать?! — вскричала она. — Мне соринка попала в глаз.
— В таком случае мне жаль соринки, потому что в таком потоке она непременно утонет.
Джоанна рассмеялась, и слезы хлынули из ее глаз с новой силой, сменившись новым приступом смеха. Кобыла под ней попятилась в сторону и остановилась.
В тот миг ей показалось вполне уместным и ничего не значащим жестом положить руку ему на плечо, затем снять колено с луки седла и посмотреть прямо в его обращенное к ней лицо. Джоанна не помнила, как соскользнула вниз, очутившись в его объятиях, и не знала, кто из них первым решился коснуться губами сначала ладони другого, а затем зажмуренных в порыве страстной тоски век.
Его ладонь обхватила ее подбородок, притягивая к себе нежные губы. Морской ветер овевал густой румянец, вспыхнувший на бледных щеках, и не мог изгладить жар любви с ее лица. Она была подобна сухому листу, вспыхивающему от малейшей искры, лишенная возможности выбирать или раздумывать, и лишь его прикосновение и слова, которые он прошептал ей на ухо, помогли ей снова прийти в себя, не давая этому огню спалить ее дотла.
Паэн оторвался от ее губ и притянул Джоанну к себе, не выпуская из объятий и все время повторяя одни и те же слова, которые она не могла разобрать — так сильно у нее стучало в висках. Слова эти повторялись в такт стремительно нараставшему желанию, становясь все настойчивее, неразличимые из-за отчаянного биения сердца, жара в крови и неистовой страсти. Лишь когда Джоанна притянула его лицо к себе, она поняла, что он был охвачен тем же безумием и прибегнул к словам, чтобы не потерять голову в ее объятиях. Он повторял их снова и снова, и тогда ее ум вернулся из тех сфер, где слова уже не имели никакого значения.
— Вы этого не хотите, — шептал Паэн, и Джоанна догадалась, что именно эти слова он твердил все вновь и вновь, прижимая ее к себе. — Вы этого не хотите, — повторил он вот уже в который раз и по ее лицу увидел, что она наконец-то его поняла.
Паэн закрыл глаза и положил ее голову себе на плечо, прижав к подбородку, уже покрывшемуся жесткой щетиной. Позади нее теплый круп серой кобылы заслонял их от ветра. Ей казалось достаточным стоять рядом с ним так, как сейчас, в кольце его объятий, и чувствовать быстрое биение его сердца под своей щекой.
— Вы этого не хотите, — повторил он снова и вдруг умолк. В этом хриплом, приглушенном шепоте слышалась покорность судьбе, и когда он провел пальцами вдоль тонкой жилки на ее шее, Джоанне вдруг стало ясно, как будто он сам сказал ей об этом, что это прикосновение должно было стать для него последним. Что он хотел навсегда запомнить этот миг, потому что подобных ему уже не будет. Никогда…
Джоанна перехватила его руку и прижала к лицу.
— Мы оба свободны — вы и я. На несколько дней, пока я снова не стану Джоанной Мерко, дочерью торговца шерстью, мы с вами совершенно свободны. Неужели мы не можем…
— Нет. Вы этого не хотите.
— Я не настолько глупа, чтобы мне нужно было объяснять, чего я хочу, а чего нет, — возразила она.
— Вы далеко не глупы, — вздохнул Паэн, — но вы не знаете о многих вещах, которые могут оттолкнуть вас от меня.
— Я уже была замужем, — напомнила ему Джоанна. — Я не девственница, и мне не нужны ни страж, чтобы оберегать мою добродетель, ни наставник, чтобы думать за меня. Я знаю вас, Паэн, как никогда не знала своего мужа. Только не говорите мне, что я несведуща в подобных вещах. — Она перевела дух. — Лучше объясните мне, почему вы отталкиваете меня.
Он хотел было что-то возразить, но вместо этого пробормотал какие-то слова на незнакомом Джоанне языке, после чего устремил взор мимо нее на дорогу.
— Наше путешествие может окончиться очень скверно, — заметил он, — если мы будем стоять здесь и говорить о страсти, когда наши враги наверняка уже разыскивают нас.
Страсти… Никогда за все время короткого замужества Джоанны Ольтер Мальби не считал ее способной на настоящую страсть.
— А эта ночь? — спросила она. — Уж не собираетесь ли вы провести всю ночь за разговорами о моем невежестве, пытаясь убедить меня в том, что вам лучше известно, чего я хочу?
— Эта ночь, — нахмурился он, — станет для меня настоящим адом.
Паэн просунул руки под плащ Джоанны, провел ими по ее телу, и на какой-то блаженный миг ей показалось, что она ощутила в этом прикосновении восторг влюбленного. Однако он обхватил ее за талию и снова усадил в седло. Она едва удержалась от того, чтобы не дотронуться до него.
— Вы полагаете, — заявила она, — что один-единственный поцелуй способен привести нас обоих в ад? И что мы будем прокляты навеки, если станем ближе друг другу?
— Да.
— Тогда объясните мне почему. Он посмотрел на нее, и по его взгляду Джоанна поняла, что его желание было так же велико, как и ее собственное.
— Я скажу вам все, когда мы окажемся под защитой тамплиеров и найдем корабль, отправляющийся в Англию. Но не раньше.
— Вы должны сделать это еще до того, как оплатите свое место на корабле. — Джоанна встретилась с ним взглядом, пытаясь увидеть в глубине его глаз те тайны, которые он упорно от нее скрывал. — Вы так и не ответили мне, зачем вам понадобилось пересечь все герцогство, чтобы спасти мне жизнь. За этим стоит нечто большее, чем страх перед тем, что вас могут обвинить в моей гибели. Уже одно то, что вы привезли меня сюда, является актом милосердия, который, без сомнения, избавит вашу душу от адского пламени в Судный день. Но если вы отправитесь со мной в Англию, это будет больше чем просто христианским милосердием, и я не настолько глупа, чтобы согласиться на ваше присутствие, ничего не зная о ваших намерениях. Паэн пожал плечами.
— В таком случае мы с вами поговорим, когда доберемся до крепости тамплиеров. — Хмурая складка на его лбу разгладилась, а уголки губ скривились в улыбке. — Вы на редкость упрямы, Джоанна Мерко, и не склонны к чрезмерным выражениям признательности.
— Когда придет пора, моя признательность принесет вам достаточно денег, чтобы отплатить вам сторицей за ваши усилия.
— Тогда добавьте к ним еще пару-другую золотых монет за мои сапоги. К тому времени, когда мы достигнем побережья, мне наверняка понадобятся новые.
Глава 13
— Я очень признательна вам за помощь, — продолжала Джоанна тем же тоном, — и позабочусь о том, чтобы вы получили за те дни, что проведи рядом со мной, больше золота, чем могли бы добыть в военных кампаниях.
Паэн скривил губы в улыбке.
— Не беспокойтесь из-за того, что ваши слова задели меня, Джоанна. Мы с вами слишком разные люди, поэтому размолвки между нами неизбежны. Вы родились в богатой семье, а я явился к тамплиерам сиротой без средств к существованию. Мы оба сами прокладывали себе путь в жизни, но во всем остальном нам трудно понять друг друга.
Должно быть, у нее вырвался вздох разочарования, потому что он поднял голову и улыбнулся:
— Тем не менее мы вполне можем поладить друг с другом. Мы вместе пережили несколько тревожных дней и, как видите, уцелели.
Джоанна наклонилась вперед и накрыла его руку своей.
— Вы правы, Паэн. Мы уцелели только благодаря вам. — От ее высокомерия не осталось и следа.
Он извлек руку из-под ее пальцев и накрыл их своей ладонью.
— Вы не доставили мне особых хлопот. Я знавал времена и похуже, — пробурчал он.
— Женщины? — вырвалось у Джоанны прежде, чем она успела себя сдержать.
— Женщины, — улыбнулся он. — И еще пара-другая толстых торговцев. Многие из них причиняли мне куда больше неудобств, чем вы, Джоанна. Вы никогда не жаловались и держали свои страхи при себе.
Она смущенно потупилась:
— Вряд ли я могла чего-нибудь опасаться, когда вы с Матье находились рядом. Он пожал плечами.
— Согласитесь, были такие мгновения, когда вы больше боялись союзника, которого знали, чем врага, о котором вам ничего не было известно.
— Вы были моим… — Джоанна заколебалась. — Я вас нисколько не боялась. Паэн рассмеялся:
— Я все же думаю, что в ту ночь, когда я проник в вашу спальню, вы с трудом сдерживались, чтобы не пырнуть меня кинжалом. В подобной ситуации только женщина, потерявшая рассудок, не испытала бы страха, увидев рядом с собой незнакомого мужчину.
— Насколько я помню, вы покинули мою спальню еще до того, как я успела окончательно проснуться. Когда вы ушли, мне все еще казалось, что я вижу сон.
— Когда я появился в вашей комнате, вы спали сном младенца. — Он слегка приподнял бровь. — Не знаю, слышали ли вы, как я неоднократно звал вас по имени? Я был совсем близко, готовый заглушить ваши крики и объяснить вам все прежде, чем вы позовете на помощь. Уж не приняли ли вы на ночь сок из маковых зерен, чтобы избавиться от бессонницы?
— Нет.
— Я ни разу не замечал, чтобы вы спали так крепко с тех пор, как покинули Рошмарен. По-видимому, наше путешествие приучило вас даже во сне держать ухо востро ради собственной безопасности. Прошлой ночью вы постоянно ворочались и просыпались несколько раз.
— Просто я не привыкла делить постель с другим мужчиной.
Он поднял на нее удивленный взгляд.
— Я совсем забыла… — покраснев, пробормотала Джоанна, смутившись оттого, что ее брак оставил у нее так мало воспоминаний.
Паэн долго молчал, о чем-то задумавшись.
— Когда состоялась ваша свадьба? — вдруг спросил он.
— В прошлом году, перед самыми святками. Мой муж покинул меня, отправившись в Нант, вскоре после начала второй жатвы, а спустя десять дней погиб. Его тело привезли в замок на телеге… — Джоанна, вздохнув, попыталась выбросить тот злосчастный день из головы. Она стала такой же болтливой, как старухи из Гандейла во время стрижки овец.
— Вторая жатва закончилась не так давно. Вы ждете ребенка?
Рыцарь, будь то норманн или бретонец, задал бы тот же вопрос куда более деликатно. Торговец шерстью, даже самого низкого происхождения, непременно предварил бы его извинениями, если женщина, к которой он обращался, не принадлежала к числу его домочадцев. Джоанна ждала, что Паэн попросит у нее прощения, но вместо этого он обернулся к ней, ожидая ее ответа. Судя по всему, он не считал свои слова дерзостью или неуважением по отношению к ней. Джоанна вздохнула. В конце концов, этот человек пересек все герцогство, чтобы спасти жизнь женщине, которую даже не знал, и потому она вряд ли могла винить его за грубость.
— Если бы я и в самом деле ждала ребенка, — ответила она, — то к этому времени я бы его уже потеряла.
Он отшатнулся от нее так резко, словно она замахнулась на него мечом.
— Неужели я причинил вам вред? Вчера, на пляже… Она покачала головой:
— Нет. Со мной ничего не случилось, и я вовсе не в тягости.
— Вы еще так молоды, Джоанна. Вы можете снова выйти замуж, и у вас будут дети. — Не дождавшись ответа, он слегка коснулся ее руки. — Вы выберете себе в мужья какого-нибудь порядочного торговца из Уитби и будете спокойно жить у себя дома. Никто больше не вытащит на ваших глазах меч, а наше путешествие с годами станет лишь далеким воспоминанием.
— А вы? Вы способны забыть все убийства.., все то, через что вам пришлось пройти? Паэн покачал головой.
— Нельзя изгладить из памяти собственные деяния, все равно, добрые или злые, милосердные или кровавые. Они остаются с тобой навсегда и возвращаются к тебе в твоих снах. — Он вздохнул и перевел взгляд на береговую линию, видневшуюся вдали. — Выходите замуж за купца, Джоанна, если хотите спокойно спать по ночам.
Слова Паэна отозвались болью в ее душе. Если она станет женой этого человека, ей почти не придется спать долгими зимними ночами, и ни одно из множества видений, которые ждут ее впереди, нельзя будет назвать сном. Слишком поздно Джоанна вспомнила о том, что Паэн иногда умел читать ее мысли. Она прикрыла лицо капюшоном и, опустив глаза на чепрак под седлом лошади, принялась пересчитывать нити в его бахроме. У нее не хватило решимости взглянуть на его руку, такую сильную и загорелую, покоившуюся на загривке ее кобылы.
* * *
Они покинули главную дорогу неподалеку от крепости тамплиеров, поскольку Паэн зарыл здесь часть золота. Похоже, этот человек рассеял свое богатство по всему герцогству, так как за время их путешествия, которое он не обдумывал заранее, они уже успели миновать два таких секретных склада. Насколько могла судить Джоанна, он нашел свой второй тайник с той же легкостью, с какой голодный хищник находит зимой пищу, запасенную им еще минувшим летом.Джоанна ждала, сидя верхом на своей кобыле, пока Паэн обходил по окружности место давно потухшего сигнального костра, и видела, как он нашел ту примету, которую искал, — почерневший, неровный круг, выжженный на поверхности камня. От этого плоского куска гранита Паэн отсчитал по прямой линии несколько шагов до другого, меньшего по размерам булыжника и достал из промерзшей земли мешочек с деньгами, зарытый внутри каменного круга, устроенного древними жителями этих мест. Джоанна огляделась по сторонам и вдруг обнаружила, что в расположении этих покосившихся, покрытых инеем камней, лежавших рядом с местом сигнального костра, присутствовал определенный порядок. Паэн показал ей облепленный сырой глиной мешочек, до отказа набитый монетами.
— Я забрал оттуда все золото, — объяснил он. — И я твердо намерен доставить вас домой целой и невредимой. Если мне для этого придется купить целый корабль, я так и сделаю.
Похоже, этому человеку так не терпелось поскорее от нее избавиться, что он готов был истратить целое состояние, лишь бы она наконец покинула берега Бретани.
— Разве вы не довольны? Женщина должна улыбаться при мысли о том, что у нее хватит денег, чтобы купить себе безопасность.
Джоанна отвернулась, устремив взор на самый дальний из камней.
— Вы не боитесь использовать эти круги в качестве тайника для своих сокровищ? — спросила она. — Бретонцы из Рошмарена старались обходить такие места стороной.
Он приблизился к ней и открыл сумку, притороченную к седлу под самым коленом Джоанны.
— Разве вы не знали, что они наведываются к этим камням каждый раз в середине лета, а также во время сева и после сбора урожая?
— Я никогда не замечала там скопления людей…
— Только потому, что они тщательно скрывали свои визиты от вас, как, впрочем, и от всех остальных. У вас в Англии тоже есть такие каменные круги, устроенные древними, и ваш народ их не забывает.
Она покачала головой.
— Каждое утро в мае туда кладут цветы, а в середине лета на камни возливают молоко. И ничего больше. Он рассмеялся.
— В таком случае не понятно, как вашим родственникам удалось разбогатеть. Если вы будете пренебрежительно относиться к своим божествам, те откажут вам в помощи, и тогда никакие пожертвования в монастыри и прочие богоугодные заведения не вернут вам удачи.
Джоанна истово перекрестилась.
— Человеку, который живет так, как вы, нельзя богохульствовать, иначе вы можете умереть без покаяния. Он пожал плечами:
— Женщине, путешествующей в обществе грубого солдата, не стоит слишком придираться к его речам, если она не хочет остаться одна.
— Я.., я уже сказала вам, что в состоянии продолжать путь самостоятельно…
— И кроме того, такая женщина должна понимать, когда этому сквернослову, которого судьба дала ей в спутники, просто хочется пошутить. — Паэн поднял голову и вздохнул. — Я не покину вас, Джоанна, до тех пор, пока вы снова не окажетесь в Йоркшире, пренебрегая древними божествами и оскорбляя их чувства пустяковыми дарами из увядших цветов и прокисшего молока.
— А что приносите им вы? Разумеется, не золото, поскольку вы только что забрали его… — И тут до нее дошел смысл слов Паэна. — Вы собираетесь подняться вместе со мной на корабль?
Он положил руку на седельную сумку.
— Здесь хватит золота и для меня тоже.
— Но вы не можете… Это уж слишком.
— Я буду торговаться до последнего с капитаном корабля. У нас еще останется достаточно золота.
— Я имею в виду не золото. Вы не можете.., у вас есть долг перед… Меркадье…
— Я отыщу его армию, как только вернусь назад. Меркадье знает, куда послать мне весточку — в то место, где я всегда могу узнать от него новости.
В сознании Джоанны тут же всплыл образ Паэна, стоящего рядом со скрюченным монахом в аббатстве Святого Мартина. Она готова была поставить на пари половину состояния Мерко, что стены обители дали приют родственнику Паэна и что это было единственное место на всем Божьем свете, где можно было связаться с Паэном в случае нужды — через его брата-монаха.
Паэн поднял глаза на облака.
— Западный ветер усиливается. Я успею побывать в Англии и вернуться обратно, прежде чем Меркадье ввяжется в какую-нибудь очередную войну.
Похоже, Паэн не шутил. Он и впрямь собирался проделать вместе с ней весь путь до берегов Англии. В горле Джоанны встал болезненный комок, и она не могла выговорить ни слова. Она будет не одна во время плавания. Она будет не одна…
— Вам нет нужды меня сопровождать.
— Разве вы не рады? Разве вы не… — Паэн вдруг замолчал и изумленно посмотрел на нее:
— Вы плачете? — спросил он. — Полно, мадам. Я не возьму с вас ничего, кроме тех денег, которые нужны, чтобы оплатить мое место на корабле. Вам не придется жертвовать золотом Мерко, чтобы вернуть мне свой долг.
— Да пропади оно пропадом, это золото!
— Клянусь мизинцем святого Петра, мадам, неужто я слышу такие слова от дочери купца? — Он накрыл ее похолодевшие, сжатые в кулачок пальцы теплой ладонью. — Успокойтесь. Эта дорога ведет в порт Сен-Мишель. Если патруль тамплиеров обнаружит нас здесь, они подумают, что я вас похитил или, того хуже, изнасиловал. Не могли бы вы сделать мне одолжение и перестать плакать?
— Я вовсе не плачу.
— Тогда утрите слезы с вашего лица. Со стороны может показаться, что вы плачете.
— Неужели вы не можете хоть немного помолчать?! — вскричала она. — Мне соринка попала в глаз.
— В таком случае мне жаль соринки, потому что в таком потоке она непременно утонет.
Джоанна рассмеялась, и слезы хлынули из ее глаз с новой силой, сменившись новым приступом смеха. Кобыла под ней попятилась в сторону и остановилась.
В тот миг ей показалось вполне уместным и ничего не значащим жестом положить руку ему на плечо, затем снять колено с луки седла и посмотреть прямо в его обращенное к ней лицо. Джоанна не помнила, как соскользнула вниз, очутившись в его объятиях, и не знала, кто из них первым решился коснуться губами сначала ладони другого, а затем зажмуренных в порыве страстной тоски век.
Его ладонь обхватила ее подбородок, притягивая к себе нежные губы. Морской ветер овевал густой румянец, вспыхнувший на бледных щеках, и не мог изгладить жар любви с ее лица. Она была подобна сухому листу, вспыхивающему от малейшей искры, лишенная возможности выбирать или раздумывать, и лишь его прикосновение и слова, которые он прошептал ей на ухо, помогли ей снова прийти в себя, не давая этому огню спалить ее дотла.
Паэн оторвался от ее губ и притянул Джоанну к себе, не выпуская из объятий и все время повторяя одни и те же слова, которые она не могла разобрать — так сильно у нее стучало в висках. Слова эти повторялись в такт стремительно нараставшему желанию, становясь все настойчивее, неразличимые из-за отчаянного биения сердца, жара в крови и неистовой страсти. Лишь когда Джоанна притянула его лицо к себе, она поняла, что он был охвачен тем же безумием и прибегнул к словам, чтобы не потерять голову в ее объятиях. Он повторял их снова и снова, и тогда ее ум вернулся из тех сфер, где слова уже не имели никакого значения.
— Вы этого не хотите, — шептал Паэн, и Джоанна догадалась, что именно эти слова он твердил все вновь и вновь, прижимая ее к себе. — Вы этого не хотите, — повторил он вот уже в который раз и по ее лицу увидел, что она наконец-то его поняла.
Паэн закрыл глаза и положил ее голову себе на плечо, прижав к подбородку, уже покрывшемуся жесткой щетиной. Позади нее теплый круп серой кобылы заслонял их от ветра. Ей казалось достаточным стоять рядом с ним так, как сейчас, в кольце его объятий, и чувствовать быстрое биение его сердца под своей щекой.
— Вы этого не хотите, — повторил он снова и вдруг умолк. В этом хриплом, приглушенном шепоте слышалась покорность судьбе, и когда он провел пальцами вдоль тонкой жилки на ее шее, Джоанне вдруг стало ясно, как будто он сам сказал ей об этом, что это прикосновение должно было стать для него последним. Что он хотел навсегда запомнить этот миг, потому что подобных ему уже не будет. Никогда…
Джоанна перехватила его руку и прижала к лицу.
— Мы оба свободны — вы и я. На несколько дней, пока я снова не стану Джоанной Мерко, дочерью торговца шерстью, мы с вами совершенно свободны. Неужели мы не можем…
— Нет. Вы этого не хотите.
— Я не настолько глупа, чтобы мне нужно было объяснять, чего я хочу, а чего нет, — возразила она.
— Вы далеко не глупы, — вздохнул Паэн, — но вы не знаете о многих вещах, которые могут оттолкнуть вас от меня.
— Я уже была замужем, — напомнила ему Джоанна. — Я не девственница, и мне не нужны ни страж, чтобы оберегать мою добродетель, ни наставник, чтобы думать за меня. Я знаю вас, Паэн, как никогда не знала своего мужа. Только не говорите мне, что я несведуща в подобных вещах. — Она перевела дух. — Лучше объясните мне, почему вы отталкиваете меня.
Он хотел было что-то возразить, но вместо этого пробормотал какие-то слова на незнакомом Джоанне языке, после чего устремил взор мимо нее на дорогу.
— Наше путешествие может окончиться очень скверно, — заметил он, — если мы будем стоять здесь и говорить о страсти, когда наши враги наверняка уже разыскивают нас.
Страсти… Никогда за все время короткого замужества Джоанны Ольтер Мальби не считал ее способной на настоящую страсть.
— А эта ночь? — спросила она. — Уж не собираетесь ли вы провести всю ночь за разговорами о моем невежестве, пытаясь убедить меня в том, что вам лучше известно, чего я хочу?
— Эта ночь, — нахмурился он, — станет для меня настоящим адом.
Паэн просунул руки под плащ Джоанны, провел ими по ее телу, и на какой-то блаженный миг ей показалось, что она ощутила в этом прикосновении восторг влюбленного. Однако он обхватил ее за талию и снова усадил в седло. Она едва удержалась от того, чтобы не дотронуться до него.
— Вы полагаете, — заявила она, — что один-единственный поцелуй способен привести нас обоих в ад? И что мы будем прокляты навеки, если станем ближе друг другу?
— Да.
— Тогда объясните мне почему. Он посмотрел на нее, и по его взгляду Джоанна поняла, что его желание было так же велико, как и ее собственное.
— Я скажу вам все, когда мы окажемся под защитой тамплиеров и найдем корабль, отправляющийся в Англию. Но не раньше.
— Вы должны сделать это еще до того, как оплатите свое место на корабле. — Джоанна встретилась с ним взглядом, пытаясь увидеть в глубине его глаз те тайны, которые он упорно от нее скрывал. — Вы так и не ответили мне, зачем вам понадобилось пересечь все герцогство, чтобы спасти мне жизнь. За этим стоит нечто большее, чем страх перед тем, что вас могут обвинить в моей гибели. Уже одно то, что вы привезли меня сюда, является актом милосердия, который, без сомнения, избавит вашу душу от адского пламени в Судный день. Но если вы отправитесь со мной в Англию, это будет больше чем просто христианским милосердием, и я не настолько глупа, чтобы согласиться на ваше присутствие, ничего не зная о ваших намерениях. Паэн пожал плечами.
— В таком случае мы с вами поговорим, когда доберемся до крепости тамплиеров. — Хмурая складка на его лбу разгладилась, а уголки губ скривились в улыбке. — Вы на редкость упрямы, Джоанна Мерко, и не склонны к чрезмерным выражениям признательности.
— Когда придет пора, моя признательность принесет вам достаточно денег, чтобы отплатить вам сторицей за ваши усилия.
— Тогда добавьте к ним еще пару-другую золотых монет за мои сапоги. К тому времени, когда мы достигнем побережья, мне наверняка понадобятся новые.
Глава 13
Они снова выехали к берегу моря и устремили взоры на восток, поверх широкого, затянутого облаками залива. Прямо под ними на каменистом берегу ютился маленький порт, переполненный торговыми судами и рыбацкими лодками. Чуть поодаль, на узкой прибрежной полосе, виднелся корпус недостроенной галеры, подпираемой вкопанными в песок деревянными брусьями.
— Где же они? — спросила Джоанна.
Паэн указал на небольшую, прямоугольной формы крепость, возвышавшуюся над селением и построенную в стороне от моря.
— Вот наше пристанище. Здесь мы можем укрыться от наемных убийц. Только постарайтесь не напугать своим хмурым видом стоящих на страже часовых, — засмеялся он.
Стоя в тусклом свете бретонского солнца, Паэн мысленно возблагодарил судьбу за то, что они сумели благополучно добраться до единственного места во всем герцогстве, где Джоанна могла передвигаться по своей воле, не опасаясь нападения. Тамплиеры, эти рыцари-монахи, несмотря на свои тщательно скрываемые тайны и плохо скрываемую гордость, обычно держались в стороне от мирских забот и не стали бы помогать ни одному сеньору, даже самому знатному и богатому, в делах, связанных с политическими интригами или личной местью. Они незыблемо хранили верность князьям церкви и тем немногим светским монархам, которые завоевали их уважение своими воинскими подвигами и суровостью правосудия. Все остальные, сколь бы обширными ни были их владения и каким бы влиянием они ни пользовались при дворах христианских королей, опасались обращаться со своими мелочными дрязгами к одетым в черное рыцарям-храмовникам. Вряд ли негодяй, подославший арфиста, чтобы тот подстроил гибель Джоанны Мерко, осмелится приблизиться к их крепости на берегу моря.
Несмотря на то что в крепости не было бойких служанок, чтобы подсунуть ему горячительные напитки и разжечь похоть, Паэн очень скоро убедился, что странноприимный дом с его скудной обстановкой таил в себе еще более опасное искушение: когда на поселок опустится ночь, они с Джоанной останутся вдвоем внутри этих толстых, скрепленных известковым раствором стен.
Паэн швырнул седельную сумку на пол рядом с кроватью и откашлялся.
— Я скоро вернусь.
И, не дожидаясь ответа Джоанны, отправился на поиски своего бывшего наставника, старого Амо Стронбоу.
Узнав юношу, Амо приподнял брови и жестом указал ему на маленькую скамейку, стоящую около стены. Он молча ждал, пока Паэн усаживался, после чего бросил взгляд на узкую амбразуру в стене, за которой можно было рассмотреть караульную будку во дворе крепости.
— Я видел, как ты въезжал в ворота, Паэн из Рошмарена. Ты взял с собой жену?
— Нет, — ответил Паэн. — Эта женщина — беглянка, для защиты которой я вынужден прибегать ко лжи даже здесь. Старик вздохнул.
— А ты пользовался в дороге облачением тамплиера?
— Нет.
— Тогда я спокоен, потому что не хочу, чтобы по округе поползли слухи, будто рыцари нашего ордена привозят своих любовниц или мнимых жен в эти стены. — Он метнул взгляд в сторону Паэна, после чего продолжил свое наблюдение за воротами крепости. — Мои английские собратья передали мне, что еще совсем недавно во время своих путешествий ты носил поверх доспехов плащ тамплиера.
— Это правда, — признался Паэн. — У меня были на то веские причины. Я выполнял задание, которое требовало большой осторожности.
— Надо полагать, ты уже справился с этим заданием? Паэн улыбнулся:
— Я доставил епископа Юбера Ольтера к месту его переговоров в Испанию и обратно в Кентербери. Он должен был встретиться там с посланцем асассинов [13], которые обещали нам кое-какую помощь весьма деликатного свойства, чтобы помочь королю Ричарду уже этой зимой выйти на свободу.
Старик зашевелился в своем кресле и обратил вспыхнувшие оживлением глаза на Паэна.
— Ты сам знаешь, что для тебя всегда найдется место в наших рядах, как только ты перестанешь скрывать свое имя и происхождение. Твой род весьма знатен и благороден, хотя ты и лишился наследственных земель.
— Я не могу.
— Твое настоящее имя можно сохранить в тайне и заменить на другое, когда ты вступишь в орден.
— Это не мое призвание.
— У тебя есть способности, и ты умеешь обращаться с оружием. Кроме того, судя по слухам, которые до меня дошли, тебя не слишком интересуют плотские удовольствия, и тебе еще не раз представится случай и возможность утолить свое влечение к женщинам, если в этом возникнет нужда.
Паэн вздохнул:
— Из меня выйдет плохой тамплиер. Я не могу обещать вам полную и безраздельную преданность. Старик выпрямился в высоком кресле.
— А! Ты еще не отказался от честолюбивого намерения вернуть назад земли.
— Надеюсь, мой брат вернется со временем в Рошмарен в качестве его законного хозяина.
— Матье уже вернул тебе свой долг? — спросил, помолчав, тамплиер.
— Никакого долга не было в помине, — буркнул Паэн. — Только в его воображении.
— Сарацинские всадники за спиной Матье отнюдь не были игрой воображения. Никто другой не осмелился бы прийти на помощь этому глупцу, кроме тебя.
Паэн нахмурился.
— Почему глупцы должны погибать, в то время как умники преспокойно отсиживаются в тылу, прячась за сундуками с золотом? С тех пор как мы вернулись из Палестины, Матье отплатил мне за все сторицей.
— А эта женщина? Она-то тебе что должна?
Лицо Паэна еще больше помрачнело.
— Она ничего мне не должна, да я и не приму от нее никаких выражений признательности.
— Думаю, ты возьмешь вместо этого саму даму. Я уже заметил, какими глазами ты на нее смотрел. Рано или поздно ты получишь ее признательность вместе с ее золотом. — Амо закашлялся. — Уже почти зима, и мои кости соскучились по солнцу Палестины. Ничего удивительного, что многие люди покидают свои очаги и отправляются в паломничество. Нигде так не греет солнце, как на родине Христа.
Паэн подошел к камину и, поворошив кочергой дрова, подбросил в огонь два больших дубовых полена. Амо вздохнул.
— Благодарю тебя, Паэн. Но сейчас меня донимает не возраст и даже не холод, а шрамы и боль в костях, плохо сросшихся в седле, да еще дизентерия, от которой я так и не избавился после Аскалона. — Он накрыл своей бледной, ссохшейся клешней руку Паэна. — Если ты не собираешься стать членом ордена, тогда постарайся забыть о мече и поищи себе место в этом мире. Не трать остаток своей жизни на сражения, Паэн. Остановись, пока твое здоровье не будет окончательно подорвано из-за скверно залатанных ран и незаживших переломов.
— Именно так я и намерен поступить.
— Что ж, тогда попроси свою спутницу найти тебе лучшее применение. Если кто-нибудь и может это сделать, так только она. Ты видел, как она услала молодого Поля с каким-то поручением? Насколько я мог заметить, он даже не попытался ей возразить. Такая женщина, мой друг, не побоится вставить слово, если сочтет это необходимым.
— Где же они? — спросила Джоанна.
Паэн указал на небольшую, прямоугольной формы крепость, возвышавшуюся над селением и построенную в стороне от моря.
— Вот наше пристанище. Здесь мы можем укрыться от наемных убийц. Только постарайтесь не напугать своим хмурым видом стоящих на страже часовых, — засмеялся он.
* * *
Для женщины, которая до смерти боялась черных рыцарей, Джоанна Мерко проявила поистине поразительную способность найти к ним подход. Она молча ждала, пока Паэн обратился к привратнику с просьбой предоставить им комнату в странноприимном доме, построенном внутри крепостных стен, и ничем не выразила своего недовольства, когда в ответ на расспросы тамплиера Паэн представил ее как свою жену. Вернувшись из конюшни, куда он отвел кобылу, Паэн обнаружил, что Джоанна уже успела найти и выторговать кусок хорошей ткани, чтобы заменить им свой истрепавшийся в пути плащ, и принялась объяснять сержанту, запиравшему дверь кладовой, что с его стороны было глупостью закупать в больших количествах грубую шерсть из Корнуолла, в то время как прекрасное руно. йоркширских овец было почти столь же дешево.Стоя в тусклом свете бретонского солнца, Паэн мысленно возблагодарил судьбу за то, что они сумели благополучно добраться до единственного места во всем герцогстве, где Джоанна могла передвигаться по своей воле, не опасаясь нападения. Тамплиеры, эти рыцари-монахи, несмотря на свои тщательно скрываемые тайны и плохо скрываемую гордость, обычно держались в стороне от мирских забот и не стали бы помогать ни одному сеньору, даже самому знатному и богатому, в делах, связанных с политическими интригами или личной местью. Они незыблемо хранили верность князьям церкви и тем немногим светским монархам, которые завоевали их уважение своими воинскими подвигами и суровостью правосудия. Все остальные, сколь бы обширными ни были их владения и каким бы влиянием они ни пользовались при дворах христианских королей, опасались обращаться со своими мелочными дрязгами к одетым в черное рыцарям-храмовникам. Вряд ли негодяй, подославший арфиста, чтобы тот подстроил гибель Джоанны Мерко, осмелится приблизиться к их крепости на берегу моря.
Несмотря на то что в крепости не было бойких служанок, чтобы подсунуть ему горячительные напитки и разжечь похоть, Паэн очень скоро убедился, что странноприимный дом с его скудной обстановкой таил в себе еще более опасное искушение: когда на поселок опустится ночь, они с Джоанной останутся вдвоем внутри этих толстых, скрепленных известковым раствором стен.
Паэн швырнул седельную сумку на пол рядом с кроватью и откашлялся.
— Я скоро вернусь.
И, не дожидаясь ответа Джоанны, отправился на поиски своего бывшего наставника, старого Амо Стронбоу.
Узнав юношу, Амо приподнял брови и жестом указал ему на маленькую скамейку, стоящую около стены. Он молча ждал, пока Паэн усаживался, после чего бросил взгляд на узкую амбразуру в стене, за которой можно было рассмотреть караульную будку во дворе крепости.
— Я видел, как ты въезжал в ворота, Паэн из Рошмарена. Ты взял с собой жену?
— Нет, — ответил Паэн. — Эта женщина — беглянка, для защиты которой я вынужден прибегать ко лжи даже здесь. Старик вздохнул.
— А ты пользовался в дороге облачением тамплиера?
— Нет.
— Тогда я спокоен, потому что не хочу, чтобы по округе поползли слухи, будто рыцари нашего ордена привозят своих любовниц или мнимых жен в эти стены. — Он метнул взгляд в сторону Паэна, после чего продолжил свое наблюдение за воротами крепости. — Мои английские собратья передали мне, что еще совсем недавно во время своих путешествий ты носил поверх доспехов плащ тамплиера.
— Это правда, — признался Паэн. — У меня были на то веские причины. Я выполнял задание, которое требовало большой осторожности.
— Надо полагать, ты уже справился с этим заданием? Паэн улыбнулся:
— Я доставил епископа Юбера Ольтера к месту его переговоров в Испанию и обратно в Кентербери. Он должен был встретиться там с посланцем асассинов [13], которые обещали нам кое-какую помощь весьма деликатного свойства, чтобы помочь королю Ричарду уже этой зимой выйти на свободу.
Старик зашевелился в своем кресле и обратил вспыхнувшие оживлением глаза на Паэна.
— Ты сам знаешь, что для тебя всегда найдется место в наших рядах, как только ты перестанешь скрывать свое имя и происхождение. Твой род весьма знатен и благороден, хотя ты и лишился наследственных земель.
— Я не могу.
— Твое настоящее имя можно сохранить в тайне и заменить на другое, когда ты вступишь в орден.
— Это не мое призвание.
— У тебя есть способности, и ты умеешь обращаться с оружием. Кроме того, судя по слухам, которые до меня дошли, тебя не слишком интересуют плотские удовольствия, и тебе еще не раз представится случай и возможность утолить свое влечение к женщинам, если в этом возникнет нужда.
Паэн вздохнул:
— Из меня выйдет плохой тамплиер. Я не могу обещать вам полную и безраздельную преданность. Старик выпрямился в высоком кресле.
— А! Ты еще не отказался от честолюбивого намерения вернуть назад земли.
— Надеюсь, мой брат вернется со временем в Рошмарен в качестве его законного хозяина.
— Матье уже вернул тебе свой долг? — спросил, помолчав, тамплиер.
— Никакого долга не было в помине, — буркнул Паэн. — Только в его воображении.
— Сарацинские всадники за спиной Матье отнюдь не были игрой воображения. Никто другой не осмелился бы прийти на помощь этому глупцу, кроме тебя.
Паэн нахмурился.
— Почему глупцы должны погибать, в то время как умники преспокойно отсиживаются в тылу, прячась за сундуками с золотом? С тех пор как мы вернулись из Палестины, Матье отплатил мне за все сторицей.
— А эта женщина? Она-то тебе что должна?
Лицо Паэна еще больше помрачнело.
— Она ничего мне не должна, да я и не приму от нее никаких выражений признательности.
— Думаю, ты возьмешь вместо этого саму даму. Я уже заметил, какими глазами ты на нее смотрел. Рано или поздно ты получишь ее признательность вместе с ее золотом. — Амо закашлялся. — Уже почти зима, и мои кости соскучились по солнцу Палестины. Ничего удивительного, что многие люди покидают свои очаги и отправляются в паломничество. Нигде так не греет солнце, как на родине Христа.
Паэн подошел к камину и, поворошив кочергой дрова, подбросил в огонь два больших дубовых полена. Амо вздохнул.
— Благодарю тебя, Паэн. Но сейчас меня донимает не возраст и даже не холод, а шрамы и боль в костях, плохо сросшихся в седле, да еще дизентерия, от которой я так и не избавился после Аскалона. — Он накрыл своей бледной, ссохшейся клешней руку Паэна. — Если ты не собираешься стать членом ордена, тогда постарайся забыть о мече и поищи себе место в этом мире. Не трать остаток своей жизни на сражения, Паэн. Остановись, пока твое здоровье не будет окончательно подорвано из-за скверно залатанных ран и незаживших переломов.
— Именно так я и намерен поступить.
— Что ж, тогда попроси свою спутницу найти тебе лучшее применение. Если кто-нибудь и может это сделать, так только она. Ты видел, как она услала молодого Поля с каким-то поручением? Насколько я мог заметить, он даже не попытался ей возразить. Такая женщина, мой друг, не побоится вставить слово, если сочтет это необходимым.