- Ласточка, ах ты ласточка... - нежно говорил ей Гусев - Люди ушли, а ты все живешь под крышей. Ах ты добрая ласточка...
   9
   Наблюдения за компасами с 12.30 дня в течение обеда и вечером, с 19.30 до 20.30, в этот день не дали ничего. Север оставался на месте.
   В немыслимой тишине мы сидели у костра. Медный лист заката бросал на пейзаж скупой отблеск пламени, горевшего под горизонтом. Красная зелень отягощенных росой кустов и деревьев выступала из луж волнующегося тумана. Совсем рядом из зарослей с удивительной для дикой природы точностью выдавал свои позывные коростель.
   - Вот ты видишь это углубление? - спросил Гусев, указывая на яму в нескольких метрах от домика. - Здесь раньше прудик был, а рядом стоял дом. Историю эту рассказала мне бабушка, которая в нем жила, - Марья Барбашова. Случилось это году в 39-м, в Михайлов день, уже выпал небольшой снежок. Старушка только лишь закончила есть, как в избу вошел невысокого роста человек с темным лицом и в серой одежде; штаны доходили до самого полу. Бабушка испугалась поначалу, а потом видит - перекрестился тот человек на икону в углу, поздоровался, попросил разрешения отдохнуть. А ведь сельский-то житель - он гостеприимный... На столе еще самовар стоял, вот она ему и предложила поесть да чаю попить. От еды он отказался, а чай стал пить, добавляя в него порошок. Когда сидел, ноги под лавку прятал. Разговорились, и бабушка постепенно успокоилась. Назвал он и имя свое. Длинное имя. Запомнилось мне лишь окончание этого имени - "...рама", ну а запомнить-то его легко. Вот сидят они, говорят. Вдруг вынимает человек этот как бы портсигар с острыми углами и кладет на стол. Потом сверху портсигара потянул за пуговку и вытащил из него проволочку Старушка и спрашиваетчто, мол, это и зачем? Человек тот улыбнулся, стал объяснять.
   Бабушка-то мне так и говорила: и снаружи тот человек чудной был, да, видно, и характера такого же: стал сказки рассказывать. Мне, говорит, на корабль опаздывать нельзя, а там поломка. Ну да я, мол, не беспокоюсь, так как место это разбирали неоднократно и к сроку улететь успеем. Ну, думает старушка, чудной человек, видно, сказкой меня за чай благодарит. Сидела, сидела, да и в сон ее потянуло. "Ты уж, батюшка, - говорит, - извини, а я прилягу пойду". Помнит, из соседней комнаты видела, что и тот на лавку лег. Да и уснула. Проснулась, будто толкнул кто... "Что ж это я, дура старая, чужого человека в дом пустила, а сама спать улеглась?" Встала, глядь - а того уж и нет. Она - на улицу. А уж смеркалось... Видит, от крыльца идут по снежку следы странные, будто человек на одних каблуках шел. Она по следам этим пошла, видит - поворачивают они на осарки, а уж туда ли они шли - неясно, так как здесь, на полянке, снег-то ветром сдуло...
   Я сидел перед костром. Высохший прудик был в десяти метрах справа, осарки в ста двадцати прямо передо мной. Все находилось невероятно близко. Девять долгих месяцев рождалась идея побывать здесь И вот все сбылось. Как много было передумано - и как невероятно все оказалось и запуталось. Вон, прямо по курсу - чужой "космодром". Полдня я сегодня топтался по нему.. Странным было то, что, находясь на месте, я перестал удивляться. Не верилось, что всего лишь вчера мы пришли сюда. Отклонились стрелки компасов.. Я думал об этом совершенно спокойно. Все это было, конечно же, давным-давно. Это меня не занимало сейчас. Какая-то мысль сама собою зарождалась в мозгу так глубоко, что он не мог пока прочитать ее Я насторожился, боясь спугнуть эту мысль, и уловил лишь часть ее: "рама". Имя человека. Зачем оно мне? Мысль крутилась, как колесо застрявшей машины, и в тот момент, когда Гусев начал снова что-то говорить, в мозгу вспыхнуло еще одно слово: Индия!
   - Много здесь чудес бывало, - продолжал Александр Петрович - На месте-то так одно за другим и припоминается... Вот что я тебе еще не рассказывал. Слышал я, что в километре от деревни, на поляне, нашли однажды всаженную в развилку дерева большую стрелу, в рост человека. Стрелу эту из дерева вытащили и забросили на крышу хлева. После этого у хозяина хлева перемерли все животные, а какое-то время спустя скончалась и жена...
   - А что же эта стрела из себя представляла и куда ее потом дели?
   - Об этом не знаю. Говорили люди: "стрела" - и все тут... Я еще, помню, принес как-то ветку елки с того места - хвоя какая-то была на ней ненормальная. Бросил на двор. Так телка-то у нас после этого вся в поту была. Бабушка как узнала, откуда ветка - меня отругала, а ветку в землю закопала.
   А было еще и такое. Рассказывала об этом Перепетуя Паршина. Муж-то ее умер в 43-м году... Вот она и говорит: а ведь отец-то мой (так она мужа называла), нехорошо сказать, а в последние годы перед смертью как бы умом повредился... Я бы, говорит, об этом и не знала, да году в 37-38-м муж исповедовался при мне, вот я и слышала. Рассказал он священнику вот что. Сидел он однажды на скамеечке на берегу реки - было такое место устроено для отдыха, - и вдруг, говорит, словно опьянение напало... Напротив-то елка была, так, говорит, будто бы на ней что появилось, а что - не помнит, и как бы музыка началась... Уснул он так-то. Потом чувствует - смотрит кто-то в затылок, обернулся - а сзади стоят несколько "зеленых" людей, и позади них "на ногах" стоит нечто большое по размерам, а по виду "как хлеб", то есть в форме каравая. Ну вот, стоят эти люди, ничего плохого не делают - и будто бы приглашают его идти за ними. Страху у него никакого не было, встал он и пошел за теми людьми, и поднялись они все в тот "каравай". Сразу же понял он, что требуют от него снять одежду, - он снял. На одежду ту посветили они светом и дают знать, что, мол, одеться можно. Тот их понимает, оделся Стали они ему показывать "маленькое кино", видно все хорошо, как наяву; видел он, говорит, землю, где люди те живут: леса у них мало и лошадки маленькие. И говорят они ему такое: мы здесь в пятый раз, каждый раз по пять лет бываем, и дорога сюда и обратно - по два с половиной года, и вот идут к нам те, кто сменить нас должен, и хотели они здесь быть вроде как к 38-му году, да не ладится у них с дорогой, поломалось что-то, а мы, говорят, ждать тоже больше не можем - припасы кончаются, так уж ты, мол, передай от нас тем, что мы попросим, да молчи об этом... Хорошо помню, Валерий, что Перепетуя говорила об этом после смерти мужа, то есть году в 47-м. Ну а в ту пору в деревне не всякий и черно-белое-то кино со звуком видел, вот и было бабке Перепетуе в диковинку - что, мол, за "маленькое кино" Паршин видел. Из этого да из рассказа его о "каравае" и вывела она, что он с ума сошел...
   - Но он согласился передать что-то тем? - спросил я.
   - Точно сказать не могу. Сама бабушка умерла в 53-м году, я с ней еще раз беседовал в 51-м, сразу как из армии пришел, но разговор у нас тогда шел о другом - она ведь многое знала. Сын ее после смерти матери переехал куда-то... Впрочем, бабка Перепетуя говорила мне, что после того случая муж ее, как он священнику признался, передавал этим газеты...
   Дружественные отношения, возникшие между нами, тихий вечер, свет и тепло костра совершенно успокоили Александра Петровича; он говорил, не опасаясь, что его неверно поймут, высмеют. Я наслаждался его простой и здоровой речью; так говорили те, кто жил здесь; их язык был доступным и емким.
   О Русь моя! Из меня, как из куска русского железа, в городах наших, пропахших духом иноземным, соблазнившихся на него, пытались выковать нерусское изделие; и я совсем уже было продался: забыл то, чего не давали мне знать, ушел оттуда, где не был; я не смотрел на сокрытое, не вслушивался в неслышимое, не стучался в запертые кем-то двери... Почти, уже почти я принял за тебя, Русь, городской суд о тебе, гордость за тебя почти променял на чванство тобою. Но где ты была? Что от тебя оставили?.. Где жители твои? Где леса и чистые воды? Где мудрость и святость? Мудрейших истребили. Останки твои, как мощи, ссыхались средь невежества и дикости, в осмеянии, презрении и поругании.
   И вот пришел я поклониться мощам твоим. Пришел в урочище, где жили "химеры". Не видно мне смердящих городов отсюда. Какой год? Какой век на дворе? Не знаю я... Здесь травы и ветви, птицы и насекомые все те же, что и тысячу лет назад. Как снаряд, брошенный огнем в поднебесье, одолевает земное тяготение, лишь пока он быстр, так и мы, ослепленные и упоенные движением, оставляем землю, пока огонь молодости мчит нас, но приходит раздумье, предтеча мудрости, и стремимся мы обратно, и льнем к оставленному, припадаем к ключам твоим после дальнего пути.
   Так и я вернулся туда, где не был, и спала с меня инородная окалина, и, падший, взирал я на древние тлевшие небеса и текущие туманы. Прости меня, мать. Я у ног твоих...
   * * *
   Невероятно длинный день сказывался: утомление прекратило наш разговор, умиротворение заполняло нас, делая слова ненужны
   ми. Мы смотрели в огонь. Кричал коростель. Поздний ужин был готов, но я не смел нарушить задумчивость Гусева. Становилось прохладно.
   - Ну что, Валерий, пора ужинать - да на покой...
   Мы зашевелились, принесли из домика посуду, разложили в нее варево. Я сел, но Александр Петрович продолжал стоять в какойто нерешительности.
   - Садись, Александр Петрович...
   - Да вот, - смущенно проговорил Гусев, - не знаю, как ты отнесешься к этому... Давно я здесь не был... Может, отметим немного приезд? Есть у меня...
   - А что ж... Давай, Александр Петрович.
   Гусев сходил в избушку.
   - Не попробовать ли нам шпунтика? - спросил он.
   - Что это такое?
   - А вот раньше здесь напиток такой применяли, чтоб и не хмельному быть, и согреться как следует. Давай кружку. - Гусев бросил в кружки по кусочку сахару, влил горячий чай и добавил водки. - Ну, за что же выпьем?
   - За твое возвращение, Александр Петрович...
   - ...и за начало работы!
   Мы чокнулись. Со шпунтика, действительно, захмелеть было трудно: вкус напитка не воспалял стремления поглощать его, но в животе разгорелся и пополз по жилам огонь, снявший усталость и отогнавший ночную прохладу...
   10
   Утром встать пришлось в четыре часа. Александру Петровичу отправляться с причала нужно было на два с половиной часа раньше, чем мне, но до самого причала идти нам, конечно, следовало вместе. Перед этим нам предстояло позавтракать и отобрать пробы верхового торфа.
   На озере было тихо. Выведя лодку из заливчика, мы прошли мимо плывунов скоплений полузатопленного дерева, образующих островки с собственным перегноем и даже растительностью. Минут через двадцать мы причалили к западному берегу.
   Идея датировать момент падения предполагаемого метеорита по слоям торфа принадлежала астроному Анатолию Огневу. На протяжении длительного времени он разрабатывал методику определения количества космической пыли по ее отложениям в торфяниках. Дело было новым и интересным. Скорость образования торфа в среднем - 1 миллиметр в год. Отобрав метровую колонку торфа, можно было отследить интенсивность выпадения на определенный район Земли космической пыли на протяжении 1000 лет! Если учесть, что на Землю каждый год этой самой пыли вываливается из космоса не менее 40 000 тонн и что "пылят", сгорая в атмосфере, метеориты и более крупные тела, негативное воздействие которых на историю жизни на Земле признается все большим количеством исследователей, работа эта представляла большой интерес. Нас в данном случае не интересовал животрепещущий вопрос, почему вымерли бронтозавры. Задача была более узкая. Наш "метеорит", по рассказам, прежде чем врезаться в осарки, прошел над озером, предположительно с западной стороны Там же имелись и отложения верхового торфа Достаточно было отобрать колонку торфа в 15 сантиметров высотой, чтобы астрономы, разделив ее на сантиметровые "бутерброды", могли определить пылевой фон с 1840 года; если бы оказалось, что в слое 1890 года количество пыли больше, то...
   Солнце уже поднялось, но стояло за лесом. Александр Петрович снова греб. Я не спеша сделал четыре снимка на память. Срезав колонку торфа, мы отправились обратно. Теперь греб я. Спустя некоторое время мы, вновь пройдя рядом с плывуном, причалили к топкому берегу. Еще раз засняв Гусева на берегу, я быстро отнес фотоаппарат и торф в избушку, где стояли собранные с вечера рюкзаки, и возвратился на озеро. Не спеша мы умылись. Время подходило к семи часам; в половине восьмого мы решили отправиться к причалу, уделив на дорогу времени с запасом, поскольку возвращаться нужно было по неизвестному нам участку дороги, который мы обошли, заблудившись по пути сюда.
   "Что же это я забыл?" - подумалось мне. Чувство неустроенности, которое испытываешь, когда точно знаешь, что забыл что-то, но никак не вспомнишь что, все усиливалось. Я поглядел на Гусева. Он тоже стоял в задумчивости. Было бы чертовски обидно оставить здесь что-то, может быть, весьма нужное. Опустив руки в карманы, я проверил документы, деньги и ключи Все было на месте. Но чувство неустроенности не только не исчезло, но, напротив, усилилось до тревоги. Мы стояли на зыбучих кочках, с недоумением глядя друг на друга. Судя по изменившемуся лицу Гусева, он тоже чувствовал что-то неладное. "Да что же это? - подумал я - Уж не зверь ли рядом?" Стоя спиной к озеру и лицом к Гусеву, я всматривался в заросли, отделявшие нас от избушки. Солнце поднималось над лесом. Все было залито его прозрачным светом, но мы оба стояли, ожидая чего-то неладного.
   Чувство тревоги нарастало. Я взглянул на Гусева - и только сейчас понял, что его неподвижный взгляд устремлен не на меня, а на ЧТО-ТО ЗА МОЕЙ СПИНОЙ. Он медленно поднял руку, указывая на ЭТО пальцем. Сделалось страшно. Я обернулся. Ярко освещенная вода озера слегка волновалась. "Что же он увидел?" - промчалось в голове.
   - Вон, вон! Видишь?
   Бросив взгляд по направлению его пальца, я увидел недалеко от плывуна, в тридцати метрах от нас, черное лоснящееся тело правильной формы в виде яйца высотой сантиметров в пятнадцать с какими-то "ушками" по бокам, на тонкой шейке высовывавшееся из воды. На "яйце" сидела большая чайка. Заметив направленные на нее руки и взгляды, она, сильно оттолкнувшись ногами, взлетела в воздух. "Яйцо" не шелохнулось.
   Глядя на огромный, залитый солнцем пейзаж, в который была воткнута одна-единственная крохотная черная точечка, излучавшая страх, я вдруг ощутил ирреальность происходящего. Тягостная тишина давила. Это было как сон. Ерунда, подумалось мне. Ничего такого просто не может быть. Это обыкновенная коряга. Хватит трястись!
   - Александр Петрович, давай подплывем к ней...
   - Нет!
   Я глянул на чертово яйцо невероятно правильной формы, поймав себя на мысли, что, предлагая Гусеву плыть, я рассчитывал на его отказ. Да, плыть к этой гадости не хотелось. Но что это было? Вдруг.
   - Александр Петрович, я поплыву один.
   - Нет!
   - Подожди, я сбегаю за подзорной трубой - Я рванул к домику и, выдрав трубу из рюкзака, через минуту был на месте. Стоя на качающейся кочке, разгоряченный бегом и атакуемый тучей комаров, я, несмотря на движения трубы, рассмотрел объект детально, поскольку через оптику он был виден как с трех метров. Идеально точная форма, четко выделяющаяся на светлой воде. "Шар с ушами" "Шар на тонкой шее" Вот он, перед нами! Что же это я маху дал.
   - Александр Петрович, подержи... - Я сунул товарищу трубу и вновь бросился к домику за фотоаппаратом, проклиная себя за несообразительность.
   Возвратясь, я заметил, что Гусев отошел от берега. Шар изменил свой вид. Возможно, он развернулся: "ушки" уже не были заметны. Теперь он выглядел как яйцо с торчащим в правую сторону цилиндрическим "носом". Черт побери, мы же дважды буквально через него должны были проплыть, а ничего не заметили! Открыв и настроив фотоаппарат, я уже хотел было заснять шар, когда раздался новый возглас Гусева.
   Клянусь всем, еще две минуты назад этого не было! Почти на одной линии с шаром, в двадцати градусах левее, в сотне метров от южного берега озера ярко блестел на воде еще один объект, необычайно светлый! Схватив в руки трубу, я впился в него взглядом.
   Объект был из светлого материала типа алюминия. Основная его часть представляла собой вертикально стоящий цилиндр размером больше двухсотлитровой бочки. Слева к цилиндру был пристроен как бы плоский длинный ящик, еще более светлый по виду. Стоявшее слева солнце бросало на цилиндр два ярких блика. Отражение объекта на воде колебалось в невысоких протяженных волнах, но сам он стоял жестко.
   - Это корабль, Валерий. Надо уходить.
   Слова, произнесенные Гусевым с полной уверенностью, потрясли меня. Все это было невероятно! Мысль о каком-то сне под сверкающим небом вновь прошила меня. "Это контейнер для научной аппаратуры, - сказал я сам себе. - Кто-то специально поставил его здесь. Надо узнать у руководства зоны". Трезвая мысль не помешала волне страха продраться меж лопаток.
   - Валерий, надо уходить.
   Я взглянул на Гусева. На лице его тоже был страх, но, в отличие от моего, на нем не было сомнений. Старик точно знал, ЧТО он видел. Я вскинул фотоаппарат и, вогнав оба объекта в кадр, сделал два снимка. Оставалось еще три кадра; при таком наплыве чертовщины они могли пригодиться при переходе через лес. Времени было почти половина восьмого. Это подхлестнуло меня.
   - Александр Петрович, давай подплывем к шару!
   - Нет! Он светит на меня.
   Я посмотрел на шар - он был словно из грубой черной лоснящейся кожи. Да что же это происходит? Волны озноба прокатывались по телу. Повернувшись к Гусеву, я увидел, что он, пятясь, схватился за сердце и упал назад.
   - Александр Петрович! - Я бросился к нему. Ситуация вмиг стала острой, но Гусев быстро приходил в себя. Лодка была рядом. "Может, подплыть?" мелькнуло в голове.
   - Пошли, Валерий...
   Бросив взгляд на озеро - оба объекта стояли на своих местах, -. я пошел вслед за Гусевым. Было 7.30 утра. Спустя пять минут мы покинули урочище.
   11
   - Меланья Березина скончалась несколько недель назад, упокой, Господи, ее душу! Вам бы чуть пораньше... Она умерла в сто лет и многое знала.
   Я сокрушенно качаю головой. Гусев уехал в двенадцать. В оставшиеся два часа до отправления я опрашиваю жителей поселка, но после двухсуточного натиска "чертовщины" здесь все идет как-то гладко-неладно.
   О "чертовщине" мы договорились молчать. За два с половиной часа хода через лес мы успокоились, и я, ставя себя в положение людей со стороны, понимал, что говорить об этом не стоит. Действительно, все эти "чудеса", как называл их Гусев, выпали на нашу долю гроздьями. И где? В нескольких часах езды от Ярославля! Если бы мы продолжали двигаться от города в том же направлении, мы не попали бы в более глухие места: мы просто приехали бы в другой город. Центр России. Европа. Цивилизация. Черт знает что! В двух часах ходьбы от урочища живут люди, с интересом выискивающие сообщения об аномальщине в газетах.
   Конечно, пороть горячку не стоит. Что мы видели? Отклонения стрелок компасов - да, это точно. Записи "наоборот" - это уже под вопросом: мало ли как могло получиться. Ну и "шар" с "кораблем" - коряга странной формы (может же одна на миллиард иметь такую форму? - вот на нее мы и напоролись) да пустая бочка из-под бензина. Вот и все. Так что из "чудес" - лишь показания компасов, да и то перед грозой; приедем в Ярославль - физики посчитают. Да, конечно, в целом все это странно, но потому-то оно и маловероятно: приехать в указанное место и, как на выставке, сразу пронаблюдать все. Как по заказу Такое смутит кого угодно, и мы здесь не исключение... Хотя, с другой стороны, выстраиваются же время от времени планеты на "парад": начни знакомство с Солнечной системой с этого - и доверие к информации исчезнет...
   Нужно либо молчать и продолжать работу, набирая данные, либо говорить об этом, но осторожно. Очень осторожно, чтобы не вылететь из зоны раз и навсегда и не подливать масла в огонь отношений с начальством в Ярославле. Говорить, конечно же, нужно о метеорите. Это тоже не понравится астрономам, но что делать? Им эта тема не нужна, а мы не сможем ничего понять, не отработав эту версию. Не исключено, что на ней все и кончится. Упал метеорит - и баста. Остальное? Галлюцинации. Если что-то и останется после метеоритной версии, мы протащим это через версии "ртутную" и "азотную". Конечно же, то, что мы видели на озере сегодня утром, может не иметь вообще никакого отношения к этим версиям: мы видели корягу и контейнер. Но как это уточнить? Положение, черт побери, щекотливое. И, беседуя с руководством зоны, я стараюсь прояснить обстановку, выйдя из воды сухим.
   - Как экспедиция? Да как вам сказать, Андрей Вячеславович... Осарки сильно заросли... есть яма, возможно, это кратер. Чертовщина? Ну да, поскольку нам об этом много говорили, то мы авансом и выдали версии, вы знаете... Для двоих успели сделать много. - Я перечисляю, что мы успели, показываю план осарков с нанесенными отметками, роюсь в записях. - Кстати, что там за бочка плавает в озере?. Да, бочка, у южного берега.. Почему не может? Вылили бензин - и бросили... Нет? Странно... а может, это и не бочка. Мы ведь издалека видели. Ну как "что"? Допустим, контейнер.. Ну да, контейнер для аппаратуры, я слышал, так делают. Кто-нибудь из ваших взял да и поставил... Нет, я точно не утверждаю, что это контейнер, да, собственно, и черт с ним! Но представляете: утро, солнце, природа и вдруг - бац! - бочка... Да, уточните, пожалуйста...
   Экспедиция заканчивается. Список старожилов большой. Для опроса нужно приезжать сюда еще раз. Заодно уточнить и насчет бочки. Здорово же мы с Гусевым испугались! Хотя... были и компасы... Это первые, но - результаты. Вопросов пока больше.
   По приезде в Ярославль их прибудет на один: на отснятой мною пленке окажутся засвеченными именно те два кадра, на которых засняты "коряга" и "контейнер". Это, вероятно, тоже случайность.
   "Они идут на север"
   Я знаю, рассказывают, что в Зоне будто бы кто-то живет. Какие-то люди. Не пришельцы, а именно люди. Будто Посещение застигло их тут, и они мутировали... А. и Б. Стругацкие. "Пикник на обочине".
   I
   Мой рассказ о результатах поездки укрепил актив Группы в мысли о необходимости продолжения работы в этом направлении. В то же время мы понимали, что предпринимать какие-либо ответственные шаги в этом деле было нельзя, даже если бы мы имели разрешение на раскопки: мы мало знали. Следовало по крупицам собирать нужные знания, всегда имея в виду, что какая-нибудь "мелочь" могла поставить крест на всем этом раз и навсегда. До тех же пор мы не имели права что-либо трогать на месте исследований, чтобы не привнести в зону никаких изменений. Наблюдать, измерять и спрашивать вот все, что мы себе позволили бы, даже имея разрешение копать. Основная экспедиция отодвигалась на неопределенный срок. С нашей стороны выставлялись терпение и стремление работать. С противоположной стороны стояло терпение руководства зоны: надолго ли его хватит, если результаты пойдут лишь через годы, если они вообще пойдут... Нужно было, поддерживая интерес к работе, не перегнуть палку, не отпугнуть людей возможностью применения неординарных решений и подходов при проведении работ. Нужно было, зная о больших сложностях получения разрешения на раскопки, начинать пробивать это разрешение уже сейчас.
   Наблюдавшееся нами отклонение стрелок компасов сильно заинтересовало инженера-физика Евгения Каштанова. По его расчетам получалось, что гроза, начавшаяся вскоре после наблюдения АЯ, не могла произвести такого эффекта. Источник помех искусственного характера - некая катушка с малым числом витков, по которой протекал ток большой силы, - вот что могло вызвать отклонение стрелок. Причем источник этот должен был находиться приблизительно в точке (или в направлении точки), где мы через день наблюдали... "шар с ушами"! А ведь Каштанов к моменту своего заключения еще не получил от меня данных о местности и расположении на ней объектов нашей работы и мест наблюдения АЯ!
   Был реконструирован и внешний вид самого "шара". Я предположил, что в первый момент наблюдения он был повернут к нам "затылком"' видны при этом были лишь "уши". Затем "шар" совершил поворот по часовой стрелке на 90 градусов, и стал виден ранее скрытый от нас "нос", но стоящее ребром "ухо" уже не просматривалось. Впрочем, я не исключал, что "шар" мог как-то трансформироваться. Полученная реконструкция не напоминала нам ничего из известного. Чуть погодя я сделал макет объекта в натуральную величину.
   Что касается "корабля", то его размеры впечатляли. Используя сделанный мною сразу же по приезде из экспедиции рисунок, я по угловым размерам и расстоянию до объекта вычислил его величину. Определялись два размера: минимальный и максимальный. Кстати, через год, 30 октября 1990 года, подготавливая доклад для собрания-конференции Ярославского отделения ВАГО о работе нашей Группы в зоне, я, чтобы не шокировать людей, привел именно минимальные оценки. Средние же размеры объекта были такие: высота - 2 метра, длина - 2,6 метра. Позднее по моей просьбе Гусев тоже оценил угловые размеры "корабля"; у него они получились еще более впечатляющими.
   Привезенные образцы шлака мы попытались пристроить в лабораторию. Фрагменты сопел были скрупулезно обмерены и сравнены с описаниями таковых в специальной литературе. На основании этого был сделан вывод: да, это действительно сопла, причем поздние, большого диаметра, от довольно крупных домниц.
   По составленным планам осарков, несмотря на их невысокую точность, уже можно было работать. Главными результатами были следующие: мы имели точное представление о месте работ; мы наблюдали проявление магнитной аномалии, причем в указанное заранее время; Гусев не преследовал каких-либо иных целей, кроме им объявленных; основной массе данных Гусева можно доверять до такой степени, что большую часть их следовало считать достойными проверки.