Страница:
Он нежно гладит по голове доставившую нам столько неприятностей девчушку, и это прелестное создание тычет в нашу сторону тонким пальчиком:
— Они — плохие дяди! Они тут все спалили, уничтожили и загадили!
— Подумаешь, слегка намусорили, — пожимает плечами Жирдяй. — Обычные издержки виртуального поединка. А вот вам следовало бы получше воспитывать ребенка. Никакого уважения к старшим.
— И за что же вас уважать? — иронично щурится Писатель.
— Как это за что!!! — аж подпрыгивает Жирдяй. — Да мы, можно сказать — душа глубины!
— Да? А вот она сама так не считает… — и Литератор кивает на… девчушку!
Немая сцена длится не меньше минуты. Окончательно утратив логические ориентиры, мы сверлим офонаревшими взглядами юное создание. Потом наконец Падла выдавливает:
— Это как понимать?
— Да вот так и понимать, что уважать вас особенно не за что… — Писатель присаживается на травку, скрестив ноги, и задумчиво смотрит в небо. — Думаете, она не видит, во что вы превратили благородные идеалы хакерства?
— Ну, знаете ли… — бормочет Падла. Литератор вздыхает и, полузакрыв глаза, нараспев декламирует:
— Весьма поучительно, — замечает Падла.
— И главное, самокритично, — негромко хихикает Маньяк.
— Тамагочи Накусика, выдающийся поэт седьмого века, — холодно объясняет Писатель. — И глядя на вас, понимаешь, что с седьмого века мало что изменилось.
Он сурово хмурится:
— Ради чего вы живете? Ради того, чтобы жрать, пить и хвастаться друг перед другом? — Литератор чуть презрительно улыбается. — И главное, было бы чем хвастаться — тем что умыкнули тыщенку-другую поганых зеленых баксов…
— А вы знаете, как они достаются, эти проклятые баксы? — с театральным надрывом в голосе начинает Жирдяй. — Сколько тяжелого труда, сколько пота…
— Сколько выпитого пива! — с ухмылкой добавляет Писатель, щелкает пальцами, и из ничего возникает доверху полная кружка. Он делает большой глоток. Жирдяй следит за ним жадным взглядом и облизывает губы.
— А гостям предложить, слабо? — укоризненно морщится толстяк.
— Прости, Жирдяйчик, — спохватывается Литератор. — Я не хотел тебя обидеть. Ты единственный из этой банды эгоистов, кто не утратил до конца высших нравственных ориентиров!
Мы обалдело переглядываемся: нам не послышалось? Это он про Жирдяя, насчет "нравственных ориентиров"? Должно быть, наш Писатель перегрелся на виртуальном солнце!
Толстяк смотрит куда-то в сторону и смущенно покашливает.
Писатель снова щелкает пальцами. Из ничего немедленно возникает стол, заставленный хрустальными кружками с пивом. А через миг Жирдяя подбрасывает в воздух и возникшее следом из пустоты удобное кресло подхватывает и доставляет его прямо к столу. В следующем кресле аналогичным манером размещается Писатель.
Мы встаем с травы и, слегка потоптавшись в нерешительности за спиной Жирдяя, хватаем кружки с пивом, которых, по счастью, куда больше, чем присутствующих персон.
— Я вас не приглашал, — сухо замечает Литератор.
— А нам по барабану, — замечает Маньяк. — Мы давно морально разложились и утратили нравственные ценности.
Шурка с удовольствием делает большой глоток. Остальным тоже особого приглашения не надо.
— Может, все-таки объясните, — говорит Падла, сдувая пену. — Какое отношение имеет она ко всей этой истории?
Девчушка показывает нам язык и прячется за широкой спиной Писателя, который как раз сотворил для нее бутылку лимонада.
— Как это какое? — улыбается Литератор. — Самое непосредственное! Когда я придумывал глубину, я с самого начала догадывался, что такая сложная система будет обладать собственным разумом. Правда, пока она ребенок: сами понимаете, семь лет — не возраст, даже для обычного человека.
— Погодите, а при чем здесь Дибенко? — спохватывается Жирдяй с интонацией человека, выигравшего в лотерею пятьдесят копеек.
— Практически ни при чем! — качает головой Писатель. — Она сама уже достаточно понимает, чтобы делать кой-какие выводы. Она давно наблюдает за вами и видит, на что вы бездумно растрачиваете свои таланты! Естественно, по-своему захотела направить вас на путь истинный… Надеюсь, это не было слишком болезненно?
— Да нет, не очень, — хмуро кривится Падла и показывает девчушке здоровенный кулак. — Только, по-моему, вы тоже допустили кой-какие пробелы в воспитании…
— Ну, я, конечно, не святой, — пожимает плечами Литератор. — Но не только я один ее воспитывал. Она ведь понятливый ребенок, все схватывает на лету… Глубина есть глубина… Если бы вы знали, каких трудов мне стоило слегка, так сказать, упорядочить ее прогулки… Ну вы сами понимаете, "Лабиринт Смерти" и прочие неприятные вещи…
— "Невинные Забавы", например, — хихикает Жирдяй.
— Ой, а где это? — радостно удивляется девчушка. — Я еще ни разу не была в этом месте!
Писатель пронзает толстяка испепеляющим взглядом и смущенно бормочет:
— Поверь, милая, там нет ничего интересного… Вот видите, она уже очень самостоятельная девочка. Пришлось срочно организовывать "Лабиринт Мудрости". Здесь не только весело, но и занимательно. И главное, никакого насилия…
— Ну да, — кивает Маньяк. — Во всяком случае, не больше, чем в ваших книгах…
Неловкая пауза. Литератор внимательно смотрит Шурке в глаза. Потом оглядывается на девчушку и грозит пальцем:
— Опять ты что-то поменяла без спросу!
Ребенок возводит невинный взгляд к небу:
— Ну я же совсем чуть-чуть… Самую малость.
Писатель тяжело вздыхает:
— Вот видите. Просто не успеваешь за всем уследить!
Жирдяй нетерпеливо постукивает пустой кружкой по столу:
— Прошу прощения, конечно. Может, я что не понимаю… Но все же, какова роль Дибенко?
Снова услыхав свою фамилию, Дима приветственно машет рукой из беседки.
Писатель слегка раздраженно оглядывается:
— Дался вам этот Дибенко!
— Но ведь это не вы, а он придумал глубину! — не унимается толстяк.
— Да? А кто, по-вашему, придумал Дибенко? — хмурится Писатель и щелкает пальцами в сторону беседки: — Аминь! Рассыпься прахом!
Дима Дибенко пожимает плечами и покорно рассыпается…
Не веря своим глазам, Жирдяй и Маньяк мчатся к беседке и щупают прах. А дотошный толстяк еще на всякий случай заглядывает и в дибенковскую тарелку — словно коварный Дима и там мог спрятаться.
— Кстати, чем это он обедал? — с подозрением вопрошает вечно гастрономически озабоченный Жирдяй.
— Фугу в мундире, — беззаботно отмахивается Литератор. — Можете попробовать.
— Нет уж, спасибо. — Толстяк опасливо ставит тарелку на место. — Не люблю рыбу…
А Маньяк отряхивается от дибенковского праха и обвиняюще тыкает пальцем в сторону Писателя:
— Значит, это вы стояли за всеми его пакостями!
— Ну, это не самое удачное мое творение, — уклончиво замечает Писатель. — У него особая роль…
— Да уж, портить нервы всем честным хакерам, — вздыхает Падла.
— Не стоит преувеличивать, — улыбается Литератор. — Во всяком случае, благодаря ему, я уверен, что вы по-прежнему не утратили формы… Вы все — отличная команда!
— Погодите! — вдруг спохватывается Жирдяй. — А вам не кажется, что здесь кого-то не хватает?
Действительно! Дос! Как мы могли забыть!
— О, извините! Сейчас все исправим, — небрежно взмахивает рукой Писатель. И в ту же секунду, откуда-то сверху, почти на наши головы сваливается самоотверженный рецидивист. Он — мокрый с головы до ног, в разодранной перепачканной одежде, на плече — свежая кровоточащая ссадина. Лежа на траве, снизу вверх Дос окидывает нас полубезумным взглядом.
— Что с тобой, друг? — испуганно склоняется над ним Жирдяй и, оборачиваясь, торопливо орет с интонациями врача у постели умирающего: — Кто-нибудь, кружку пива сюда!
После двух глотков взгляд Доса приобретает некую осмысленность.
— Где ж тебя носило? — допытывается толстяк.
— Лучше не спрашивай, — слабо бормочет рецидивист. — Всякое повидал… Едва смылся от близнецов — нарвался на регрессоров. Настоящие садисты… Привязали к креслу и битый час читали стихи собственного сочинения. В конце концов сжалились и решили меня регрессировать до уровня шимпанзе. Сбежал… И сразу нарвался на Ночной Дозор. А потом и на Дневной. Сначала они спорили — относятся хакеры к Светлым или к Темным. Так и не договорились. В конце концов на совместном заседании постановили на всякий случай меня аннигилировать. Ну, чтоб никому обидно не было…
— Дос трагически вздыхает и вновь основательно прикладывается к кружке.
— Драпал так, что думал из виртуального костюма выскочу… Бросился в реку, плыву. Погони не слышно. Ну, думаю, ушел. А тут какой-то гад засел над обрывом и давай сверху из пулемета шмалять. Я ему: "Что ж ты делаешь, урод! Я ж утону, на хрен!" А этот псих: "Ничего, зато потом про тебя такие анекдоты сочинят!" В общем, вовремя вы меня вытащили…
— Не мы, а он. — Маньяк указывает на Писателя. — Специально для того, чтобы провести воспитательную беседу.
— Неправда, — качает тот головой. — Просто хотел проверить вас в деле. Ну и заодно… напомнить пару вечных истин. Например, о том, что в жизни не все сводится к тому — заработал ты лишнюю тысячу баксов или нет. Что есть некие высшие ценности…
— Например? — небрежно спрашивает Шурка.
— Ну, например — два триллиона баксов.
Мы переглядываемся. Писатель улыбается:
— Приблизительно на такую сумму вывезено богатств из бедной России за последние десять лет. И большая часть этих денег лежит в американских, швейцарских, немецких банках. Очень хорошо лежит — по крайней мере так думают те, кто их туда положил. А я, например, думаю, что триллионы эти лежат плохо. — Он лукаво щурится, постукивая пальцем по хрустальной кружке. — И по-моему, даже очень плохо.
— На что это вы намекаете? — смеется Падла.
— На то, что, пока мы с вами пьем это прекрасное виртуальное пиво, огромное большинство соотечественников едва может наскрести на обычное "Жигулевское". — Лицо Писателя вдруг становится серьезным. — Да что там пиво…
Он машет рукой:
— Неужели вам надо объяснять такие вещи?
— Не надо, — уже без тени улыбки качает головой Падла. Да и всем остальным, включая Жирдяя, объяснения не нужны. Мы ведь живем не только в глубине. Хотя слишком часто пытаемся забыть об этом…
— Это сложно провернуть. Даже более чем сложно, — говорит Маньяк. — Разве что… если б все русские хакеры работали вместе… Да и многих из-за кордона пришлось бы подключить.
— А я и не говорил, что будет просто, — во внимательном взгляде Писателя чудится легкая ирония. — Вы — лучшие. И кто, если не вы, сможет объединить вокруг себя остальных… Подумайте сами, что стоит на кону!
Шурка вздыхает:
— Звучит здорово… Но, по-моему, это слишком. Даже для нас.
А Жирдяй легкомысленно замечает:
— Самое трудное будет — потратить два триллиона. Пивом-то мы земляков обеспечим…
— Ага, — хихикает Дос. — Цистерны по три на брата, включая покойников и младенцев.
— А вот куда деть остальное?
— Учредим Шнобелевскую премию. Самому наглому хакеру. И назовем ее "Золотой Жирдяй", — невозмутимо предлагает Маньяк.
— А вторую назовем "Пустозвон года". И вы все будете первыми соискателями, — вставляет Падла.
— Ага, а ты членом жюри, — обижается Маньяк.
— На этот раз все слишком серьезно, — урезонивает их бородач и в задумчивости чешет затылок: — Это было бы главное дело в моей жизни… Если б вышло…
— Поверьте, вы не знаете до конца собственных сил! — качает головой Писатель и отхлебывает из кружки. — Да и потом не забывайте, сейчас сама глубина будет на вашей стороне! — Он оборачивается к девчушке: — Поможешь им?
— Угу, — кивает юное создание. — Только пускай они перестанут приставать к Диме…
— Перестанут, — подмигивает нам Литератор. — Она у нас действительно просто умница…
— Да, — кивает Жирдяй. — А если еще и чебурашек подключить… Америка бы содрогнулась.
— Ну уж, это было бы слишком сурово, — не соглашается Маньяк. — Я бы ограничился Змеем Горынычем.
Писатель смеется и откуда-то из пустоты достает тарелку с таранью. А у меня вдруг мелькает смутное подозрение. Не так он прост, этот наладчик человеческих душ. И "Лабиринт Мудрости" — совсем не такая уж безобидная программка…
— Шансы есть, — разминая здоровенную тарань, говорит Литератор с кажущейся беззаботностью. — И шансы более чем неплохие.
Крупная рыбная чешуя летит на дорогое самурайское кимоно.
— Плохо, что дайверы нынче уже не те, — вдруг напоминает Маньяк, и я торопливо отвожу глаза.
— Это верно. — Голос Писателя звучит жестко. — Только они ведь сами виноваты. Рано или поздно это должно было произойти. Глубина менялась. Глубина начинала что-то понимать… А они не изменились и ничего не поняли. Они по-прежнему жили только для себя…
Я чувствую его пристальный взгляд.
— Кому многое дано, Леонид, с того и спрос больше. Все зависит только от тебя. Если ты изменишься, способности вернутся. Конечно, не сегодня и не завтра…
— Спасибо за откровенность, — криво усмехаюсь и залпом допиваю свое пиво. Решено. С завтрашнего дня ударяюсь в полный альтруизм и начинаю собирать деньги в помощь каким-нибудь голодающим эфиопским хакерам…
В это мгновение в глазах Писателя что-то вспыхивает, словно он вдруг вспомнил необыкновенно забавную вещь:
— Кстати, по-моему, самое время сбросить маскарадные костюмы!
Он взмахивает рукой, и все мы оказывается в удобных креслах. А спустя секунду окружающий мир с хрупким звоном осыпается сотнями сверкающих осколков.
— Ну их на фиг, эти фальшивые зеркала! — весело щурится Писатель.
Я моргаю. Похоже, ничего не изменилось? Нет, я не прав. У Шурки начисто исчезли бицепсы терминатора. Правда, Падла остался неизменен с головы до пят, но вот зато на месте Жирдяя… Фу-ты, неужели это и есть его истинный облик? Тощий, чуть сутуловатый парень со смущенной улыбкой. Никаких признаков избыточного веса, никаких намеков на привычную хамоватость в физиономии… А Дос? Не верю глазам: на месте мокрушника-рецидивиста со стальным взглядом — пацан лет пятнадцати, не больше! И ловко же он водил нас за нос! Вот только странно, что все почему-то смотрят не на него, а куда-то совсем в другую сторону… Я поворачиваюсь: что же там такое, еще более невероятное, чем эта последняя метаморфоза? И от изумления у меня начисто перехватывает дух:
— Ви… Ви… Ви… ка?!
— Леня, у тебя что, не только дип-склероз, но и заикание? — насмешливо спрашивает Вика, откинувшись на спинку того самого кресла, где еще пару секунд назад с каменной рожей восседал громила Череп.
— Так это была ты?! Все это время?!
— А что ты хотел? Чтобы я отпустила тебя одного в глубину в таком состоянии?
Я сердито хмурюсь. Выставила меня в идиотском виде перед ребятами!
— Друзья мои, — ласково говорит Писатель, взглянув на циферблат часов. — По-моему, вам всем пора отдохнуть. Как-никак, столько времени в глубине…
— Погодите, мы ведь еще не обсудили детали, — спохватывается Падла.
— Не все сразу, — качает головой Литератор. — Силы вам еще понадобятся — завтра. И послезавтра. И целую вечность. — Он улыбается. — Поверьте, вечность вполне доступная и приятная штука.
В это мгновение в нем есть что-то от Будды.
— Только не забывайте о том, что плохо лежит!
А сейчас он чем-то неуловимо смахивает на Чингисхана.
Писатель кивает нам на прощание, а девчушка хлопает в ладоши и…
Радужный калейдоскоп перед глазами.
Я стащил шлем. На экране уже была привычная дип-заставка: густая синь с фигуркой человека. Раньше мне казалось — он падает… Нет, все-таки летит.
Маньяк, сидевший рядом, широко зевнул и выключил ноутбук:
— А ведь уже темнеет…
И вправду за окном вечерело. На потускневшем небе загорались звезды.
Мы с Шуркой переглянулись и, не сговариваясь, отправились на кухню, сделать по глотку пива, хотя и не первосортного, но зато составляющего такой же неотъемлемый элемент реальности, как и вечерний город за окном. Мы молча пили, и с каждым холодным, горьковатым глотком расколотый мир обретал единство и гармонию. Сквозь призрачные дворцы Диптауна прорастали башни Кремля, и нарисованные бездонные ущелья вдруг просвечивали асфальтом московских улиц. Это было странное чувство. Наверное, такое же испытывают изгнанники, возвращаясь на Родину. Сколько же я был в изгнании? Года два, наверное. Как говорилось в старом фильме: это от милиции не убежишь, а от себя — запросто! Два года я был в бегах, и бедная Вика вполне могла бы оклеить город объявлениями: "Пропал человек!"
Что же изменилось сейчас? Мы прошли "Лабиринт". Прошли вместе, сквозь страх и боль к надежде… Правда, настоящую боль довелось испытать не мне, а Маньяку и Падле. Девчушка постаралась… Тьфу ты, что из нее будет, когда она вырастет? В глубину вообще не сунешься…
Только много ли может изменить один день, много ли стоит надежда? Нет, врешь Писатель, не простая это программка, далеко не простая, и девчушка твоя, виртуальное чудо семи лет от роду, только кажется наивной…
Я вздрогнул — распахнулась входная дверь. Знакомые шаги. Вика вернулась.
— Ну, мне пора, — вдруг заторопился Маньяк.
На прощание он вежливо поцеловал ей руку, а мне подмигнул загадочно:
— Только не слишком растрачивай силы, дайвер…
Дверь захлопнулась, и мы с Викой остались наедине. Разве что компьютер, третьим лишним, все еще тихонько гудел в углу встроенным вентилятором и любопытно таращился зрачком монитора. Я нажал кнопку, экран погас. Теперь мы действительно одни…
Обернувшись к Вике, я заглянул в ее глаза и вдруг понял, что все мое недавнее раздражение куда-то улетучилось. Господи, какой же я был болван! Занудный болван! Я передернул плечами от отвращения к самому себе и вместо резких слов, каких-нибудь несколько минут назад готовых сорваться с языка, спросил со смущенной улыбкой:
— Старуха с запиской, это ведь тоже была ты?
Она кивнула, чуть насмешливо щурясь:
— Иногда ты удивительно предсказуем, Леня. Во всяком случае маршрут к ближайшему магазину у тебя не менялся года два…
— Просто я очень целеустремленный человек.
— Да уж, — сказала Вика, окидывая взглядом батарею пустых бутылок.
Я обнял ее:
— А тебе не было страшно, там в Лабиринте?
— Иногда, — вздохнула Вика, опуская глаза.
— Зачем же ты пошла, глупая? Ведь это могло быть опасно.
— А что поделаешь, если с тобой можно видеться только в глубине…
Я поцеловал ее в губы.
— Вика, Вика, ты — моя глубина…
Спустя три часа в полумраке спальни я прошептал:
— Знаешь что, милая… По-моему, мой дип-склероз проходит.
Она тихонько засмеялась.
Впереди была целая вечность.
АРТЕМ ПРОХОРОВ
— Они — плохие дяди! Они тут все спалили, уничтожили и загадили!
— Подумаешь, слегка намусорили, — пожимает плечами Жирдяй. — Обычные издержки виртуального поединка. А вот вам следовало бы получше воспитывать ребенка. Никакого уважения к старшим.
— И за что же вас уважать? — иронично щурится Писатель.
— Как это за что!!! — аж подпрыгивает Жирдяй. — Да мы, можно сказать — душа глубины!
— Да? А вот она сама так не считает… — и Литератор кивает на… девчушку!
Немая сцена длится не меньше минуты. Окончательно утратив логические ориентиры, мы сверлим офонаревшими взглядами юное создание. Потом наконец Падла выдавливает:
— Это как понимать?
— Да вот так и понимать, что уважать вас особенно не за что… — Писатель присаживается на травку, скрестив ноги, и задумчиво смотрит в небо. — Думаете, она не видит, во что вы превратили благородные идеалы хакерства?
— Ну, знаете ли… — бормочет Падла. Литератор вздыхает и, полузакрыв глаза, нараспев декламирует:
Долго грустил и сидел я, понурясь,
под сакурой милой,
Долго я спрашивал с гор проносившийся ветер:
"Разница в чем меж людьми и жильцами
свинарников тесных?"
Выпив три литра саке, понял:
разницы нет никакой.
— Весьма поучительно, — замечает Падла.
— И главное, самокритично, — негромко хихикает Маньяк.
— Тамагочи Накусика, выдающийся поэт седьмого века, — холодно объясняет Писатель. — И глядя на вас, понимаешь, что с седьмого века мало что изменилось.
Он сурово хмурится:
— Ради чего вы живете? Ради того, чтобы жрать, пить и хвастаться друг перед другом? — Литератор чуть презрительно улыбается. — И главное, было бы чем хвастаться — тем что умыкнули тыщенку-другую поганых зеленых баксов…
— А вы знаете, как они достаются, эти проклятые баксы? — с театральным надрывом в голосе начинает Жирдяй. — Сколько тяжелого труда, сколько пота…
— Сколько выпитого пива! — с ухмылкой добавляет Писатель, щелкает пальцами, и из ничего возникает доверху полная кружка. Он делает большой глоток. Жирдяй следит за ним жадным взглядом и облизывает губы.
— А гостям предложить, слабо? — укоризненно морщится толстяк.
— Прости, Жирдяйчик, — спохватывается Литератор. — Я не хотел тебя обидеть. Ты единственный из этой банды эгоистов, кто не утратил до конца высших нравственных ориентиров!
Мы обалдело переглядываемся: нам не послышалось? Это он про Жирдяя, насчет "нравственных ориентиров"? Должно быть, наш Писатель перегрелся на виртуальном солнце!
Толстяк смотрит куда-то в сторону и смущенно покашливает.
Писатель снова щелкает пальцами. Из ничего немедленно возникает стол, заставленный хрустальными кружками с пивом. А через миг Жирдяя подбрасывает в воздух и возникшее следом из пустоты удобное кресло подхватывает и доставляет его прямо к столу. В следующем кресле аналогичным манером размещается Писатель.
Мы встаем с травы и, слегка потоптавшись в нерешительности за спиной Жирдяя, хватаем кружки с пивом, которых, по счастью, куда больше, чем присутствующих персон.
— Я вас не приглашал, — сухо замечает Литератор.
— А нам по барабану, — замечает Маньяк. — Мы давно морально разложились и утратили нравственные ценности.
Шурка с удовольствием делает большой глоток. Остальным тоже особого приглашения не надо.
— Может, все-таки объясните, — говорит Падла, сдувая пену. — Какое отношение имеет она ко всей этой истории?
Девчушка показывает нам язык и прячется за широкой спиной Писателя, который как раз сотворил для нее бутылку лимонада.
— Как это какое? — улыбается Литератор. — Самое непосредственное! Когда я придумывал глубину, я с самого начала догадывался, что такая сложная система будет обладать собственным разумом. Правда, пока она ребенок: сами понимаете, семь лет — не возраст, даже для обычного человека.
— Погодите, а при чем здесь Дибенко? — спохватывается Жирдяй с интонацией человека, выигравшего в лотерею пятьдесят копеек.
— Практически ни при чем! — качает головой Писатель. — Она сама уже достаточно понимает, чтобы делать кой-какие выводы. Она давно наблюдает за вами и видит, на что вы бездумно растрачиваете свои таланты! Естественно, по-своему захотела направить вас на путь истинный… Надеюсь, это не было слишком болезненно?
— Да нет, не очень, — хмуро кривится Падла и показывает девчушке здоровенный кулак. — Только, по-моему, вы тоже допустили кой-какие пробелы в воспитании…
— Ну, я, конечно, не святой, — пожимает плечами Литератор. — Но не только я один ее воспитывал. Она ведь понятливый ребенок, все схватывает на лету… Глубина есть глубина… Если бы вы знали, каких трудов мне стоило слегка, так сказать, упорядочить ее прогулки… Ну вы сами понимаете, "Лабиринт Смерти" и прочие неприятные вещи…
— "Невинные Забавы", например, — хихикает Жирдяй.
— Ой, а где это? — радостно удивляется девчушка. — Я еще ни разу не была в этом месте!
Писатель пронзает толстяка испепеляющим взглядом и смущенно бормочет:
— Поверь, милая, там нет ничего интересного… Вот видите, она уже очень самостоятельная девочка. Пришлось срочно организовывать "Лабиринт Мудрости". Здесь не только весело, но и занимательно. И главное, никакого насилия…
— Ну да, — кивает Маньяк. — Во всяком случае, не больше, чем в ваших книгах…
Неловкая пауза. Литератор внимательно смотрит Шурке в глаза. Потом оглядывается на девчушку и грозит пальцем:
— Опять ты что-то поменяла без спросу!
Ребенок возводит невинный взгляд к небу:
— Ну я же совсем чуть-чуть… Самую малость.
Писатель тяжело вздыхает:
— Вот видите. Просто не успеваешь за всем уследить!
Жирдяй нетерпеливо постукивает пустой кружкой по столу:
— Прошу прощения, конечно. Может, я что не понимаю… Но все же, какова роль Дибенко?
Снова услыхав свою фамилию, Дима приветственно машет рукой из беседки.
Писатель слегка раздраженно оглядывается:
— Дался вам этот Дибенко!
— Но ведь это не вы, а он придумал глубину! — не унимается толстяк.
— Да? А кто, по-вашему, придумал Дибенко? — хмурится Писатель и щелкает пальцами в сторону беседки: — Аминь! Рассыпься прахом!
Дима Дибенко пожимает плечами и покорно рассыпается…
Не веря своим глазам, Жирдяй и Маньяк мчатся к беседке и щупают прах. А дотошный толстяк еще на всякий случай заглядывает и в дибенковскую тарелку — словно коварный Дима и там мог спрятаться.
— Кстати, чем это он обедал? — с подозрением вопрошает вечно гастрономически озабоченный Жирдяй.
— Фугу в мундире, — беззаботно отмахивается Литератор. — Можете попробовать.
— Нет уж, спасибо. — Толстяк опасливо ставит тарелку на место. — Не люблю рыбу…
А Маньяк отряхивается от дибенковского праха и обвиняюще тыкает пальцем в сторону Писателя:
— Значит, это вы стояли за всеми его пакостями!
— Ну, это не самое удачное мое творение, — уклончиво замечает Писатель. — У него особая роль…
— Да уж, портить нервы всем честным хакерам, — вздыхает Падла.
— Не стоит преувеличивать, — улыбается Литератор. — Во всяком случае, благодаря ему, я уверен, что вы по-прежнему не утратили формы… Вы все — отличная команда!
— Погодите! — вдруг спохватывается Жирдяй. — А вам не кажется, что здесь кого-то не хватает?
Действительно! Дос! Как мы могли забыть!
— О, извините! Сейчас все исправим, — небрежно взмахивает рукой Писатель. И в ту же секунду, откуда-то сверху, почти на наши головы сваливается самоотверженный рецидивист. Он — мокрый с головы до ног, в разодранной перепачканной одежде, на плече — свежая кровоточащая ссадина. Лежа на траве, снизу вверх Дос окидывает нас полубезумным взглядом.
— Что с тобой, друг? — испуганно склоняется над ним Жирдяй и, оборачиваясь, торопливо орет с интонациями врача у постели умирающего: — Кто-нибудь, кружку пива сюда!
После двух глотков взгляд Доса приобретает некую осмысленность.
— Где ж тебя носило? — допытывается толстяк.
— Лучше не спрашивай, — слабо бормочет рецидивист. — Всякое повидал… Едва смылся от близнецов — нарвался на регрессоров. Настоящие садисты… Привязали к креслу и битый час читали стихи собственного сочинения. В конце концов сжалились и решили меня регрессировать до уровня шимпанзе. Сбежал… И сразу нарвался на Ночной Дозор. А потом и на Дневной. Сначала они спорили — относятся хакеры к Светлым или к Темным. Так и не договорились. В конце концов на совместном заседании постановили на всякий случай меня аннигилировать. Ну, чтоб никому обидно не было…
— Дос трагически вздыхает и вновь основательно прикладывается к кружке.
— Драпал так, что думал из виртуального костюма выскочу… Бросился в реку, плыву. Погони не слышно. Ну, думаю, ушел. А тут какой-то гад засел над обрывом и давай сверху из пулемета шмалять. Я ему: "Что ж ты делаешь, урод! Я ж утону, на хрен!" А этот псих: "Ничего, зато потом про тебя такие анекдоты сочинят!" В общем, вовремя вы меня вытащили…
— Не мы, а он. — Маньяк указывает на Писателя. — Специально для того, чтобы провести воспитательную беседу.
— Неправда, — качает тот головой. — Просто хотел проверить вас в деле. Ну и заодно… напомнить пару вечных истин. Например, о том, что в жизни не все сводится к тому — заработал ты лишнюю тысячу баксов или нет. Что есть некие высшие ценности…
— Например? — небрежно спрашивает Шурка.
— Ну, например — два триллиона баксов.
Мы переглядываемся. Писатель улыбается:
— Приблизительно на такую сумму вывезено богатств из бедной России за последние десять лет. И большая часть этих денег лежит в американских, швейцарских, немецких банках. Очень хорошо лежит — по крайней мере так думают те, кто их туда положил. А я, например, думаю, что триллионы эти лежат плохо. — Он лукаво щурится, постукивая пальцем по хрустальной кружке. — И по-моему, даже очень плохо.
— На что это вы намекаете? — смеется Падла.
— На то, что, пока мы с вами пьем это прекрасное виртуальное пиво, огромное большинство соотечественников едва может наскрести на обычное "Жигулевское". — Лицо Писателя вдруг становится серьезным. — Да что там пиво…
Он машет рукой:
— Неужели вам надо объяснять такие вещи?
— Не надо, — уже без тени улыбки качает головой Падла. Да и всем остальным, включая Жирдяя, объяснения не нужны. Мы ведь живем не только в глубине. Хотя слишком часто пытаемся забыть об этом…
— Это сложно провернуть. Даже более чем сложно, — говорит Маньяк. — Разве что… если б все русские хакеры работали вместе… Да и многих из-за кордона пришлось бы подключить.
— А я и не говорил, что будет просто, — во внимательном взгляде Писателя чудится легкая ирония. — Вы — лучшие. И кто, если не вы, сможет объединить вокруг себя остальных… Подумайте сами, что стоит на кону!
Шурка вздыхает:
— Звучит здорово… Но, по-моему, это слишком. Даже для нас.
А Жирдяй легкомысленно замечает:
— Самое трудное будет — потратить два триллиона. Пивом-то мы земляков обеспечим…
— Ага, — хихикает Дос. — Цистерны по три на брата, включая покойников и младенцев.
— А вот куда деть остальное?
— Учредим Шнобелевскую премию. Самому наглому хакеру. И назовем ее "Золотой Жирдяй", — невозмутимо предлагает Маньяк.
— А вторую назовем "Пустозвон года". И вы все будете первыми соискателями, — вставляет Падла.
— Ага, а ты членом жюри, — обижается Маньяк.
— На этот раз все слишком серьезно, — урезонивает их бородач и в задумчивости чешет затылок: — Это было бы главное дело в моей жизни… Если б вышло…
— Поверьте, вы не знаете до конца собственных сил! — качает головой Писатель и отхлебывает из кружки. — Да и потом не забывайте, сейчас сама глубина будет на вашей стороне! — Он оборачивается к девчушке: — Поможешь им?
— Угу, — кивает юное создание. — Только пускай они перестанут приставать к Диме…
— Перестанут, — подмигивает нам Литератор. — Она у нас действительно просто умница…
— Да, — кивает Жирдяй. — А если еще и чебурашек подключить… Америка бы содрогнулась.
— Ну уж, это было бы слишком сурово, — не соглашается Маньяк. — Я бы ограничился Змеем Горынычем.
Писатель смеется и откуда-то из пустоты достает тарелку с таранью. А у меня вдруг мелькает смутное подозрение. Не так он прост, этот наладчик человеческих душ. И "Лабиринт Мудрости" — совсем не такая уж безобидная программка…
— Шансы есть, — разминая здоровенную тарань, говорит Литератор с кажущейся беззаботностью. — И шансы более чем неплохие.
Крупная рыбная чешуя летит на дорогое самурайское кимоно.
— Плохо, что дайверы нынче уже не те, — вдруг напоминает Маньяк, и я торопливо отвожу глаза.
— Это верно. — Голос Писателя звучит жестко. — Только они ведь сами виноваты. Рано или поздно это должно было произойти. Глубина менялась. Глубина начинала что-то понимать… А они не изменились и ничего не поняли. Они по-прежнему жили только для себя…
Я чувствую его пристальный взгляд.
— Кому многое дано, Леонид, с того и спрос больше. Все зависит только от тебя. Если ты изменишься, способности вернутся. Конечно, не сегодня и не завтра…
— Спасибо за откровенность, — криво усмехаюсь и залпом допиваю свое пиво. Решено. С завтрашнего дня ударяюсь в полный альтруизм и начинаю собирать деньги в помощь каким-нибудь голодающим эфиопским хакерам…
В это мгновение в глазах Писателя что-то вспыхивает, словно он вдруг вспомнил необыкновенно забавную вещь:
— Кстати, по-моему, самое время сбросить маскарадные костюмы!
Он взмахивает рукой, и все мы оказывается в удобных креслах. А спустя секунду окружающий мир с хрупким звоном осыпается сотнями сверкающих осколков.
— Ну их на фиг, эти фальшивые зеркала! — весело щурится Писатель.
Я моргаю. Похоже, ничего не изменилось? Нет, я не прав. У Шурки начисто исчезли бицепсы терминатора. Правда, Падла остался неизменен с головы до пят, но вот зато на месте Жирдяя… Фу-ты, неужели это и есть его истинный облик? Тощий, чуть сутуловатый парень со смущенной улыбкой. Никаких признаков избыточного веса, никаких намеков на привычную хамоватость в физиономии… А Дос? Не верю глазам: на месте мокрушника-рецидивиста со стальным взглядом — пацан лет пятнадцати, не больше! И ловко же он водил нас за нос! Вот только странно, что все почему-то смотрят не на него, а куда-то совсем в другую сторону… Я поворачиваюсь: что же там такое, еще более невероятное, чем эта последняя метаморфоза? И от изумления у меня начисто перехватывает дух:
— Ви… Ви… Ви… ка?!
— Леня, у тебя что, не только дип-склероз, но и заикание? — насмешливо спрашивает Вика, откинувшись на спинку того самого кресла, где еще пару секунд назад с каменной рожей восседал громила Череп.
— Так это была ты?! Все это время?!
— А что ты хотел? Чтобы я отпустила тебя одного в глубину в таком состоянии?
Я сердито хмурюсь. Выставила меня в идиотском виде перед ребятами!
— Друзья мои, — ласково говорит Писатель, взглянув на циферблат часов. — По-моему, вам всем пора отдохнуть. Как-никак, столько времени в глубине…
— Погодите, мы ведь еще не обсудили детали, — спохватывается Падла.
— Не все сразу, — качает головой Литератор. — Силы вам еще понадобятся — завтра. И послезавтра. И целую вечность. — Он улыбается. — Поверьте, вечность вполне доступная и приятная штука.
В это мгновение в нем есть что-то от Будды.
— Только не забывайте о том, что плохо лежит!
А сейчас он чем-то неуловимо смахивает на Чингисхана.
Писатель кивает нам на прощание, а девчушка хлопает в ладоши и…
Радужный калейдоскоп перед глазами.
Я стащил шлем. На экране уже была привычная дип-заставка: густая синь с фигуркой человека. Раньше мне казалось — он падает… Нет, все-таки летит.
Маньяк, сидевший рядом, широко зевнул и выключил ноутбук:
— А ведь уже темнеет…
И вправду за окном вечерело. На потускневшем небе загорались звезды.
Мы с Шуркой переглянулись и, не сговариваясь, отправились на кухню, сделать по глотку пива, хотя и не первосортного, но зато составляющего такой же неотъемлемый элемент реальности, как и вечерний город за окном. Мы молча пили, и с каждым холодным, горьковатым глотком расколотый мир обретал единство и гармонию. Сквозь призрачные дворцы Диптауна прорастали башни Кремля, и нарисованные бездонные ущелья вдруг просвечивали асфальтом московских улиц. Это было странное чувство. Наверное, такое же испытывают изгнанники, возвращаясь на Родину. Сколько же я был в изгнании? Года два, наверное. Как говорилось в старом фильме: это от милиции не убежишь, а от себя — запросто! Два года я был в бегах, и бедная Вика вполне могла бы оклеить город объявлениями: "Пропал человек!"
Что же изменилось сейчас? Мы прошли "Лабиринт". Прошли вместе, сквозь страх и боль к надежде… Правда, настоящую боль довелось испытать не мне, а Маньяку и Падле. Девчушка постаралась… Тьфу ты, что из нее будет, когда она вырастет? В глубину вообще не сунешься…
Только много ли может изменить один день, много ли стоит надежда? Нет, врешь Писатель, не простая это программка, далеко не простая, и девчушка твоя, виртуальное чудо семи лет от роду, только кажется наивной…
Я вздрогнул — распахнулась входная дверь. Знакомые шаги. Вика вернулась.
— Ну, мне пора, — вдруг заторопился Маньяк.
На прощание он вежливо поцеловал ей руку, а мне подмигнул загадочно:
— Только не слишком растрачивай силы, дайвер…
Дверь захлопнулась, и мы с Викой остались наедине. Разве что компьютер, третьим лишним, все еще тихонько гудел в углу встроенным вентилятором и любопытно таращился зрачком монитора. Я нажал кнопку, экран погас. Теперь мы действительно одни…
Обернувшись к Вике, я заглянул в ее глаза и вдруг понял, что все мое недавнее раздражение куда-то улетучилось. Господи, какой же я был болван! Занудный болван! Я передернул плечами от отвращения к самому себе и вместо резких слов, каких-нибудь несколько минут назад готовых сорваться с языка, спросил со смущенной улыбкой:
— Старуха с запиской, это ведь тоже была ты?
Она кивнула, чуть насмешливо щурясь:
— Иногда ты удивительно предсказуем, Леня. Во всяком случае маршрут к ближайшему магазину у тебя не менялся года два…
— Просто я очень целеустремленный человек.
— Да уж, — сказала Вика, окидывая взглядом батарею пустых бутылок.
Я обнял ее:
— А тебе не было страшно, там в Лабиринте?
— Иногда, — вздохнула Вика, опуская глаза.
— Зачем же ты пошла, глупая? Ведь это могло быть опасно.
— А что поделаешь, если с тобой можно видеться только в глубине…
Я поцеловал ее в губы.
— Вика, Вика, ты — моя глубина…
Спустя три часа в полумраке спальни я прошептал:
— Знаешь что, милая… По-моему, мой дип-склероз проходит.
Она тихонько засмеялась.
Впереди была целая вечность.
АРТЕМ ПРОХОРОВ
ОТРАЖЕНИЕ ФАЛЬШИВЫХ СЕРДЕЦ
Мы уже усвоили, что у каждой медали кроме лицевой стороны существует и оборотная. Но большинство забывает, что есть еще и ребро. Сколько я себя помню, у нас всегда идет война. Человечество слишком лакомый кусок, чтобы на него не позариться, и потому экспансия на Землю не прекращается никогда. И всякий раз этот кусок застревает у агрессора в глотке. Я знаю, в этом есть и моя заслуга. Сколько их уже было: камнеподобные монстры, фиолетовые лягушки, гуманоиды с вполне человеческим лицом, если не считать полного отсутствия глаз, они воспринимали электромагнитное излучение непосредственно кожей, полупрозрачные плазменные сфероиды, агрессивные, вооруженные с головы до кончика хвоста бурундуки… Наша задача — дать им отпор, и мы его даем. Иначе и быть не может.
Сколько я себя помню, я всегда был императором. Я всегда находился в этом полудворце-полубункере, всегда сидел на троне с хрустальными ступеньками, наблюдая за продвижениями войск, отдавая приказы и координируя направления ударов. Это моя работа, это моя жизнь и судьба. Я один из тех, кто стоит на страже человечества, последний круг обороны, последняя надежда. И каждый, от солдата и до генерала, знает: пока император с ними, Земля не падет, не согнется под натиском агрессора. Потому что император — это флаг, это святыня, это символ свободы и независимости, люди верят в своего императора. А вера — это такая сила, которую трудно сломить даже целой космической эскадрой. Но пытаются.
В этот раз все было плохо и даже хуже. Обзервы теснили нас по всему пространству от Денеба и до Волопаса, Парти давил из созвездия Весов, гигантские красные муравьеподобные Грабблы рвались прямо к Солнечной системе. Командир их флотилии как раз только что вышел на связь. Эллипсоидный экран показывал его во всей красе, трехметровое чудище с выпученными фасеточными глазами и огромными, выпирающими из стереоизображения челюстными жвалами.
— Если мы нападем на Парти сообща, мы сможем победить, — твердил я ему.
— Парти наш союзник! — категорически возражал муравей. — Мы не настолько вероломны, как человечки. Мы не предаем своих друзей.
— Но он так слаб сейчас. Силиконсы тоже ослаблены этим конфликтом. Мы должны объединить усилия! Вместе наши расы…
— Люди показали свою лживую натуру! — рявкает муравей с экрана. — Мы развеем в пыль саму память о вас!
Экран гаснет. Я охватываю лицо ладонями, что делать?
В это время происходит что-то из ряда вон выходящее. На потолке бункера появляется темное пятно, оно растет, ширится, по потолку бегут трещины. И вдруг он с грохотом проламывается, образуется рваная дыра, из которой на пол со звоном летят осколки битого стекла, бьют молнии, и через пару секунд вываливаются две полуразмытые тени. Одна из фигур держит в руках ярко пылающую, словно бы из живого фиолетового огня, плеть. Второй остается у него за спиной. Что это, вторжение из альтернативной реальности или просто игра моего уставшего от бесконечной ответственности за судьбу человечества воображения?
Но что бы это ни было, прежде всего Земля, прежде всего муравьиная флотилия, прежде всего связь с Денебом. Слезы наворачиваются на глаза. Неужели на этот раз все кончено?
— Денеб, — приказываю я. На экране возникает полковник Кристалинский. Я продолжаю: — Полковник, выводите эскадру на орбиту Сола!
Кристалинский понимает, чем это грозит:
— Но, император, наша планета беззащитна…
— Главное — сохранить родину человечества! — Мой голос тверд, но в душе я готов кричать от муки. На Денебе 3 миллиарда жителей. На Денебе заводы по производству тяжелых истребителей и перехватчиков. На Денебе моя жена с сыном.
Полковник кивает, на его лице отражается все то, что происходит у меня в душе:
— Приказ будет исполнен, император!
Иначе и быть не могло, война есть война. Император есть император. Земля превыше всего.
Одна из теней приближается ко мне. Она подносит руку к моему лицу и пытается закрыть мне ладонью глаза. Может, это сама смерть пришла за мной? Но почему тогда их двое? Второй пока остается в стороне. Ладонь пришельца полупрозрачна, сквозь нее я вижу полковника, ожидающего официального разрешения прервать связь, но его изображение становится размытым и нечетким. Он же, судя по всему, никого больше не видит, экран настроен только на меня. У Земли не может быть двух императоров.
— Помехи… связь ненадежна… — Я отстраняю незнакомца и отключаю связь.
— Как выйти? — кричит он. — Выход!
Выхода нет. Я тоже понимаю это. Другого выхода нет. Только перебросить остатки сил от Денеба к Земле. Только бы они успели… Нужно вызвать кого-нибудь. Я жму на кнопку, с гулом открывается дверь, сейчас в нее должна вбежать охрана. Но никто не появляется. Где все? Неужели предали своего императора, бросили Землю на произвол судьбы? Крысы…
— Что с ним? — Вторая тень подходит ближе.
— Дип-психоз. — Первый оглядывается на дверь, вероятно, все-таки опасаясь стражи. Что такое дип-психоз? Кто эти существа? Что они хотят от меня? Где охрана? Что происходит?
— Мы уходим? — трусливо спрашивает второй. Сразу видно, что он всего лишь подчиненный, а тот, что стоял сейчас надо мной, вероятно, старший в этой странной команде. Но первый явно пришел за мной и, похоже, не собирается уходить.
— Вика! — кричит он и тут же продолжает: — Стандартный набор снаряжения!
Пауза. Я продолжаю смотреть на пришельца, который замирает на месте и остается недвижим минуты две или три. Затем он обворачивает плеть вокруг пояса, и та успокаивается, превращаясь из огненной змеи в обычный ремень.
— Что ты будешь делать? — Второй подходит еще ближе.
— Вытаскивать, — отвечает он и достает из левого кармана темные очки, из правого — металлическую коробочку, из коробочки — сверкающего изумрудного паука. Паук вырывается у него из пальцев, хочет укусить, пришелец сажает его на трон, и проклятое насекомое бросается на меня, как на запутавшуюся в паутине муху. Я не могу пошевелиться, не могу даже закричать, лишь вижу, как паук ныряет в левый рукав камзола и исчезает в моей одежде. Укусит или нет? Я пытаюсь встать, но не могу, силы внезапно покидают меня. Что-то вдруг словно приковывает меня к трону и мне остается только наблюдать за происходящим со стороны, как в дурном сне.
Сколько я себя помню, я всегда был императором. Я всегда находился в этом полудворце-полубункере, всегда сидел на троне с хрустальными ступеньками, наблюдая за продвижениями войск, отдавая приказы и координируя направления ударов. Это моя работа, это моя жизнь и судьба. Я один из тех, кто стоит на страже человечества, последний круг обороны, последняя надежда. И каждый, от солдата и до генерала, знает: пока император с ними, Земля не падет, не согнется под натиском агрессора. Потому что император — это флаг, это святыня, это символ свободы и независимости, люди верят в своего императора. А вера — это такая сила, которую трудно сломить даже целой космической эскадрой. Но пытаются.
В этот раз все было плохо и даже хуже. Обзервы теснили нас по всему пространству от Денеба и до Волопаса, Парти давил из созвездия Весов, гигантские красные муравьеподобные Грабблы рвались прямо к Солнечной системе. Командир их флотилии как раз только что вышел на связь. Эллипсоидный экран показывал его во всей красе, трехметровое чудище с выпученными фасеточными глазами и огромными, выпирающими из стереоизображения челюстными жвалами.
— Если мы нападем на Парти сообща, мы сможем победить, — твердил я ему.
— Парти наш союзник! — категорически возражал муравей. — Мы не настолько вероломны, как человечки. Мы не предаем своих друзей.
— Но он так слаб сейчас. Силиконсы тоже ослаблены этим конфликтом. Мы должны объединить усилия! Вместе наши расы…
— Люди показали свою лживую натуру! — рявкает муравей с экрана. — Мы развеем в пыль саму память о вас!
Экран гаснет. Я охватываю лицо ладонями, что делать?
В это время происходит что-то из ряда вон выходящее. На потолке бункера появляется темное пятно, оно растет, ширится, по потолку бегут трещины. И вдруг он с грохотом проламывается, образуется рваная дыра, из которой на пол со звоном летят осколки битого стекла, бьют молнии, и через пару секунд вываливаются две полуразмытые тени. Одна из фигур держит в руках ярко пылающую, словно бы из живого фиолетового огня, плеть. Второй остается у него за спиной. Что это, вторжение из альтернативной реальности или просто игра моего уставшего от бесконечной ответственности за судьбу человечества воображения?
Но что бы это ни было, прежде всего Земля, прежде всего муравьиная флотилия, прежде всего связь с Денебом. Слезы наворачиваются на глаза. Неужели на этот раз все кончено?
— Денеб, — приказываю я. На экране возникает полковник Кристалинский. Я продолжаю: — Полковник, выводите эскадру на орбиту Сола!
Кристалинский понимает, чем это грозит:
— Но, император, наша планета беззащитна…
— Главное — сохранить родину человечества! — Мой голос тверд, но в душе я готов кричать от муки. На Денебе 3 миллиарда жителей. На Денебе заводы по производству тяжелых истребителей и перехватчиков. На Денебе моя жена с сыном.
Полковник кивает, на его лице отражается все то, что происходит у меня в душе:
— Приказ будет исполнен, император!
Иначе и быть не могло, война есть война. Император есть император. Земля превыше всего.
Одна из теней приближается ко мне. Она подносит руку к моему лицу и пытается закрыть мне ладонью глаза. Может, это сама смерть пришла за мной? Но почему тогда их двое? Второй пока остается в стороне. Ладонь пришельца полупрозрачна, сквозь нее я вижу полковника, ожидающего официального разрешения прервать связь, но его изображение становится размытым и нечетким. Он же, судя по всему, никого больше не видит, экран настроен только на меня. У Земли не может быть двух императоров.
— Помехи… связь ненадежна… — Я отстраняю незнакомца и отключаю связь.
— Как выйти? — кричит он. — Выход!
Выхода нет. Я тоже понимаю это. Другого выхода нет. Только перебросить остатки сил от Денеба к Земле. Только бы они успели… Нужно вызвать кого-нибудь. Я жму на кнопку, с гулом открывается дверь, сейчас в нее должна вбежать охрана. Но никто не появляется. Где все? Неужели предали своего императора, бросили Землю на произвол судьбы? Крысы…
— Что с ним? — Вторая тень подходит ближе.
— Дип-психоз. — Первый оглядывается на дверь, вероятно, все-таки опасаясь стражи. Что такое дип-психоз? Кто эти существа? Что они хотят от меня? Где охрана? Что происходит?
— Мы уходим? — трусливо спрашивает второй. Сразу видно, что он всего лишь подчиненный, а тот, что стоял сейчас надо мной, вероятно, старший в этой странной команде. Но первый явно пришел за мной и, похоже, не собирается уходить.
— Вика! — кричит он и тут же продолжает: — Стандартный набор снаряжения!
Пауза. Я продолжаю смотреть на пришельца, который замирает на месте и остается недвижим минуты две или три. Затем он обворачивает плеть вокруг пояса, и та успокаивается, превращаясь из огненной змеи в обычный ремень.
— Что ты будешь делать? — Второй подходит еще ближе.
— Вытаскивать, — отвечает он и достает из левого кармана темные очки, из правого — металлическую коробочку, из коробочки — сверкающего изумрудного паука. Паук вырывается у него из пальцев, хочет укусить, пришелец сажает его на трон, и проклятое насекомое бросается на меня, как на запутавшуюся в паутине муху. Я не могу пошевелиться, не могу даже закричать, лишь вижу, как паук ныряет в левый рукав камзола и исчезает в моей одежде. Укусит или нет? Я пытаюсь встать, но не могу, силы внезапно покидают меня. Что-то вдруг словно приковывает меня к трону и мне остается только наблюдать за происходящим со стороны, как в дурном сне.