Кулаков Сергей. Напарник

   Но все-таки он решил остановиться на том, что это именно ему предстоит поставить точку в их давнем споре с Крохиным. Ибо если он поедет на встречу с похоронным настроением, то, глядишь, оно в скором времени и оправдается. А так сохранится иллюзия борьбы, и даже победы, а это уже половина успеха.
   – Значит, мы договорились, капитан? – спросил Слепцов.
   – Так точно, товарищ генерал, – ответил Роман.
   – Хорошо. Тогда я вас не задерживаю.
   Роман помедлил.
   – У меня тоже к вам просьба, товарищ генерал, – сказал он, интимно подавшись вперед. – Встречная, если можно так сказать.
   Слепцов поднял брови.
   – Я вас слушаю, капитан.
   – Если я в этот раз… В общем, если я не вернусь, обещайте мне достать этого гада. Рано или поздно.
   Они какое-то время смотрели друг другу в глаза, и между ними – возможно, впервые за все годы – возникло нечто вроде теснейшего взаимопонимания.
   – Обещаю, – кивнул Слепцов. – Рано или поздно.
   Роман поднялся, светло улыбнулся:
   – Разрешите идти, товарищ генерал?
   – Идите.
   Сохраняя все тот же отсвет на лице, Роман вышел в приемную и натолкнулся, как на стену, на хмурый взгляд Дубинина.
   – Ты чего это сияешь? – проворчал тот. – Повышение получил?
   – Типа того, – помрачнел Роман.
   Он сел на стул, медлительным движением заложил ногу на ногу. Опустил руку в карман, но Дубинин был начеку и строго покачал головой.
   – Когда отлет? – спросил Роман.
   – Вчера, – сказал Дубинин.
   – То есть?
   – Запрос еще вчера поступил. Ждали твоего прибытия.
   – Ах, вот как!
   – Да, именно так. Так что давай вниз, машина уже ждет. Через полтора часа вылет из Шереметьева. Документы, билет, деньги, дополнительные инструкции у шофера.
   – Ясно. Ну, так я пошел?
   – Давай, давай.
   – А пара теплых слов на прощание?
   – Скатертью дорога.
   – Гвозди бы делать из этих людей, – вздохнул Роман, поднимаясь. – Вот возьму и погибну смертью храбрых.
   – Я тебе погибну, – пригрозил Дубинин. – Выполнил и доложил. И никаких таких «погибну».
   – Так-то лучше, – смягчился Роман. – Ну, бывай тогда, подполковник.
   Дубинин постучал пальцем по наручным часам. Роман понял, что прощальных объятий не дождется, скучно кивнул и вышел в пустынный коридор.
   Вот же собачья жизнь, думал он, спускаясь на лифте вниз. Только прилетел с труднейшего задания, думал по-человечески отдохнуть, орден обмыть, на любимом диване отлежаться. А вместо этого его чуть не палкой гонят невесть куда, да еще неизвестно зачем. И что он при этом должен чувствовать, спрашивается?
   Неприятность заключалась еще и в том, что он обещал Лене, своему благодетелю и компаньону, выполнить срочное поручение, благодаря которому надеялся оживить свой иссохший до неприличия банковский счет.
   Леня Пригов был маклером на фондовой бирже. Когда-то Роман оказал ему неоценимую услугу, сохранившую Лене свободу и, скорее всего, жизнь, и Леня сделался его представителем на бирже. Пользуясь своими связями и профессиональными навыками, Роман время от времени поставлял Лене информацию делового свойства, в ответ на что тот пускал в оборот деньги Романа, удваивая, а порой и утраивая их количество.
   За короткое время из босяка-бюджетника Роман превратился в состоятельного человека и познал вкус игры в рулетку, а также стал завсегдатаем дорогих ресторанов и закрытых столичных клубов.
   Понятно, что такая жизнь Роману Евгеньевичу пришлась по душе. С тех пор, как бы ни отвлекало его служение интересам Родины, он умудрялся добывать нужную информацию и переправлять ее Лене.
   Тот, правда, бывал не очень доволен тем, что свою основную работу Роман частенько противопоставляет их совместному бизнесу. Но тут Роман ничего с собой поделать не мог, ибо Родину любил страстно и ради нее готов был пожертвовать всем, и даже, увы, своим материальным процветанием.
   Впрочем, Леня, человек столь же мудрый, сколь и гениальный, до крайностей обычно не доводил, ценя в Романе порядочность и врожденный авантюризм – качества, редко встречающиеся одновременно в одном человеке. Но, бывало, и Леня терял терпение, грозя немедленным увольнением, чего Роман боялся как огня, ибо жить на одну зарплату отвык, а добывать деньги каким-то иным путем не умел, невзирая на все свои многочисленные дарования.
   Поэтому сейчас на душе у него было неспокойно. Не далее как сегодня он пообещал Лене, что ближайшие два дня будет находиться целиком в его распоряжении. Он уже и прикинул, как лучше выполнит принятое от Лени поручение, и даже наметил, как потратит заработанные деньги.
   И вот на тебе! Вместо того чтобы заняться делом, он отправляется на очередное задание Родины, с которого, неизвестно еще, вернется живым или нет. С этим-то, положим, проблем больших нет, когда-нибудь все равно все закончится. Но лишний раз подводить Леню, тем более после данного обещания, страх как не хотелось.
   Посему, здраво рассудив, Роман решил не дергаться и преждевременно себя не дискредитировать. То есть не ставить пока компаньона в известность о своей экстренной отлучке. Кто его знает, как там обернется в Германии? Возможно, на все про все уйдут какие-нибудь сутки. Так это ж мелочь! За оставшееся время он запросто справится с Лениным поручением и убьет, таким образом, двух жирных зайцев. Вопреки известной поговорке, подобный подвиг ему удавался, и не раз.
   Главное, чтобы первый заяц не убил его самого…
   Но думать об этом в свободное от работы время не хотелось. Раз не удалось отвертеться от встречи с Крохиным, надо ехать на нее с веселой улыбкой на лице и холодной злобой в сердце. Первое не даст упасть духом, второе подскажет, где найти выход. Впрочем, могло быть и наоборот, но там уж – как сложится.
   В самолете Роман после взлета потребовал себе коньяку и шпрот. Черт его знает, почему ему захотелось именно шпрот, не ел их, наверное, лет двести. Но вот захотелось, и все тут, причем так, что хоть разворачивай самолет.
   К его великому удивлению, шпроты нашлись. Рейс был российский, и тут привыкли иметь дело со вкусами соотечественников, многие из которых росли когда-то в большом многонациональном таборе, именуемом Советский Союз. Поэтому продукты, пришедшие «оттуда», на борту имелись, и обращаться с ними умели виртуозно. Шпроты не только достали из банки, но и положили на хлеб, смазанный маслом, а сверху накрыли дольками лимона. Получился просто идеальный подконьячный бутерброд.
   Выпив пару рюмок коньяку (не пять звездочек, но терпеть можно) и съев пяток бутербродов, Роман почувствовал, что вполне примирился с жизнью. Пускай она там какая собачья ни есть, а и в ней можно найти свои положительные стороны, вот, например, как эти чудные бутерброды и этот не очень чудный коньяк. А если еще есть возможность часок-другой бестревожно соснуть, то обижаться на нее может только круглый идиот.

Берлин, 27 сентября

   В аэропорту Романа встречали двое корректных мужчин. Один постарше, другой помоложе – как и положено в добротной профессиональной связке. Правда, на взгляд Романа, присылать за гостем, прибывшим по своей воле, сразу двух профессионалов было некоторым перебором. Но тут, видимо, играло роль исконное немецкое усердие, не признающее полумер.
   Герр Миллер и герр Кейне – так они представились Роману – любезно раскланялись, убедились, что гость понимает по-немецки, и вежливо, но быстро повлекли его к машине.
   Роман понял, что его старый друг запугал добрых бюргеров до полусмерти. Но получить какие-либо сведения в дороге ему не удалось. Усаженный на заднее сиденье мини-вэна, он под грозовые сполохи мигалки пронесся через самые красивые улицы Берлина и вскоре оказался во дворе мрачного серого строения явно домодерновой архитектуры.
   – Похоже, строили еще при геноссе Гиммлере? – с любознательностью туриста обратился он к герру Миллеру, старшему в связке.
   – Да, – односложно уронил тот. – Нам туда.
   Роман вздохнул и, сопровождаемый по пятам обоими геррами, двинулся в предупредительно открытую одним из них дверь.
   Пройдя блистающими чистотой коридорами совсем немного, он оказался в просторном кабинете, где его со странным выражением на лице приветствовал пожилой долговязый полковник.
   – Рад вас видеть, господин Могозофф, – протянул он ему жилистую руку. – Полковник Кирш.
   – Очень приятно, – пробормотал Роман.
   – Прошу вас, – указал Кирш на кресло.
   Роман сел, сбитый с толку тем странным напряжением, с каким продолжал таращиться на него хозяин кабинета.
   – Спасибо, что прилетели, господин Морозов, – усевшись за стол, с несколько натянутым пафосом произнес Кирш.
   – Ну что вы, – возразил Роман. – Это мой долг.
   – Да, да, – покивал полковник. – Да, да.
   Он быстро переглянулся с обоими геррами, присевшими сбоку от Романа.
   Роман почувствовал себя неуютно. Эти тревожные взгляды невольно начинали внушать тревогу и ему. Возникало чувство, будто его пребывание здесь ассоциируется у принимающей стороны с какой-то неведомой и оттого вдвойне опасной загадкой.
   Но почему, недоумевал Роман. Кажется, он прибыл сюда из ведомства, находящегося хоть и во враждебном блоке, но относящегося к законному государственному аппарату, и вправе рассчитывать на то, что его будут воспринимать здесь как коллегу, а не как перебежчика или, чего доброго, шпиона.
   Конечно, репутация ГРУ еще со времен «холодной войны» заслуживала того, чтобы относиться к нему и к его сотрудникам с известной долей недоверия. Но опасаться человека, прибывшего с желанием помочь, – нонсенс. Ведь это то же самое, что опасаться сапера, который прибыл обезвредить мину.
   А может, подумал вдруг Роман, они считают, что мы с Крохиным заодно? Ведь он тоже – наш, пусть и бывший. И кто знает, что там эти русские задумали…
   Он повнимательнее присмотрелся к полковнику и, когда тот снова нырнул глазами вбок, понял, что недалек от истины.
   Это открытие его сильно развеселило.
   «Знал бы Слепцов, – подумал Роман, – как здесь к нам относятся, не бросался бы с юношеским пылом громкими словами. А то престиж управления да престиж страны! А нас тут как не любили, так и не любят, а уж бояться и вовсе никогда не перестанут, спасай их не спасай. И надо было мне возвращаться из Венесуэлы? Не мог придумать что-нибудь и задержаться еще на недельку…»
   – Кофе, господин Морозов? – предложил Кирш. – Или водки?
   Он оскалил нижние искусственные зубы, давая понять, что отлично разбирается в повадках русских.
   – Давайте к делу, господин полковник, – сухо сказал Роман.
   Он вдруг ощутил на себе бремя того самого престижа, о котором толковал Слепцов, и решил, что если и ударит в грязь лицом, то только не своим. К тому же известно, каков казенный кофе и какова немецкая водка.
   – Хорошо, – согласился Кирш, запоздало стирая с лица улыбку. – Давайте к делу.
   Он сцепил руки перед собой и внимательно глянул на Романа.
   – Скажите, – сурово спросил он, – как давно вы знакомы с господином Гольцем?
   – Вы хотели сказать, с Крохиным? – уточнил Роман.
   – Пусть будет так, – кивнул Кирш.
   – Достаточно давно, чтобы узнать его всесторонне.
   – Ага, – негромко воскликнул Кирш.
   Он переглянулся со своими помощниками. Должно быть, то, что Роман не стал называть дату их знакомства с Крохиным, подтвердило тайные опасения полковника.
   Эти переглядки начинали Романа раздражать, но он решил не показывать вида. Посмотрим, что вы дальше запоете.
   – И что же вы можете о нем сказать? – вкрадчиво спросил Кирш.
   Похоже, он решил, что вот-вот уличит гостя в том, в чем подозревал его с самого начала.
   – Ничего хорошего, – пожал плечами Роман. – Негодяй, каких мало. Не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели. Если понадобится уничтожить миллион человек, уничтожит и глазом не моргнет.
   – Ага! – снова воскликнул Кирш.
   Но на этот раз в его голосе прозвучала растерянность. Резкость заявлений Романа заметно обескуражила его. Как видно, такой прямоты он не ожидал. Мало того, что Роман подобными высказываниями как бы отметал саму возможность своего сотрудничества с таким человеком, он еще и возводил исходящую от него опасность в некую запредельную степень.
   – Значит, насколько я понял, – осторожно продолжил Кирш, – этот ваш Крохин действительно очень опасен?
   – Даже больше, чем вы можете предположить.
   – Поясните, господин Морозов, что вы имеете в виду.
   – Я имею в виду то, господин Кирш, что Крохин не просто заурядный террорист. Этот человек способен разрабатывать и претворять в жизнь весьма масштабные проекты. Открывать тайны нашего управления я, по понятным причинам, не могу, но поверьте мне на слово: по мелочам он не работает. И если он решил сдаться, значит, на то есть особые причины.
   Некоторое время полковник Кирш думал весьма напряженно.
   – Правильно ли я вас понял, господин Морозов? – наконец заговорил он. – Вы полагаете, что Гольц сам отдал себя в наши руки?
   – Я уверен в этом, – кивнул Роман.
   – На каком основании?
   – Этого человека ловили разведслужбы многих стран. Но все их усилия были тщетны. И вдруг он оказывается задержанным вашей службой, имеющей к разведке, скажем так, весьма приблизительное отношение. Кстати, как было произведено задержание? Я могу ознакомиться с деталями?
   – Конечно, – сказал полковник, мрачнея с каждой минутой. – Герр Миллер, доложите.
   Старший герр поднялся, вытянул руки по швам.
   – Задержание произошло на одной из явочных квартир леворадикалов, – простуженным тенорком уличного филера отрапортовал он. – Нам сообщили, что на ней скрывается известный террорист…
   – Кто сообщил? – спросил Роман.
   – Звонивший не установлен.
   – Ясно. Что дальше?
   – Когда мы прибыли с усиленным нарядом спецназа, на квартире оказался господин Гольц.
   – Один?
   – Так точно, один.
   – Сопротивления он не оказывал?
   – Никак нет. Он… спал.
   Роман перевел взгляд на Кирша:
   – Теперь вам понятно, господин полковник?
   Разрешив кивком головы Миллеру сесть, полковник некоторое время молчал.
   – Пока это всего лишь ваши предположения, – сказал он, не глядя в глаза Роману. – Возможно, Гольц сдался сам, а возможно, мы успешно захватили его, используя наши каналы.
   – Возможно, – не стал спорить Роман.
   Он достал сигареты.
   – Вы не возражаете, господин полковник?
   Кирш остолбенел.
   – Вообще-то в учреждениях курить строго запрещено, – промямлил он.
   – Но ведь это запрещено вашим сотрудникам, верно? – парировал Роман. – Лично ко мне это не имеет никакого отношения. К тому же мне так лучше думается.
   Наверное, последний аргумент показался Киршу заслуживающим уважения, потому что он достал из стола пепельницу и придвинул к Роману.
   – Курение не лучшим образом отражается на физической форме, – счел уместным напомнить он.
   – Вы полагаете, я приехал сюда, чтобы поговорить о моей физической форме? – спросил Роман.
   Кирш криво улыбнулся:
   – Вы правы, господин Морозов.
   Он открыл папку, пошуршал страницами.
   – Как вы думаете, почему он захотел встретиться именно с вами? – задал немец вопрос, на который и сам Роман хотел бы получить ответ.
   – Понятия не имею, – отозвался тот.
   – И все-таки? – настаивал Кирш. – Я хотел бы услышать ваши предположения.
   – Предположение у меня одно, – пустив перед собой густую струю дыма, сказал Роман. – Полагаю, что мой достопочтенный знакомый желает свести со мной счеты.
   У Кирша вытянулось лицо.
   – Да, да, – помахал рукой Роман, не то разгоняя дым, не то жестикулируя на французский манер. – В прошлом у нас были стычки, после которых у Крохина остались ко мне кое-какие претензии.
   – А у вас к нему? – быстро спросил Кирш.
   Роман снова занавесился пеленой дыма.
   – Я всего лишь делал свою работу. Ничего личного у меня к Крохину нет и быть не может.
   – Понятно. А он…
   – А он, – подхватил Роман, – видимо, испытывает ко мне что-то вроде личной ненависти. Видите ли, я дважды срывал ему операцию. Как вы понимаете, любить ему меня не за что.
   – Да, понимаю, – покивал Кирш.
   Он переглянулся с геррами, неподвижно сидевшими у стены. Во взгляде у него стояла растерянность.
   – Но скажите, господин Морозов, почему вы полагаете, что Крохин избрал столь сложный способ для сведения счетов с… с… вами?
   – То есть вы хотите сказать, с человеком, звание и должность которого слишком малы, чтобы рисковать ради мести ему своей свободой и, возможно, жизнью?
   – Да, – с облегчением кивнул Кирш.
   – Не знаю, – пожал плечами Роман. – Крохин человек непредсказуемый. Он наверняка что-то задумал.
   – Что?!
   – А вот это нам и предстоит узнать, – ясно улыбнулся Роман.
   Он раздавил окурок в пепельнице, вздохнул:
   – Ну что, я готов.
   – К чему?
   – Как к чему? К встрече. Ведь, насколько я понимаю, ради этого вы меня и вызывали.
   – Разумеется.
   Полковник закрыл папку, так и не показав Роману ее содержимое, спрятал в стол.
   – Вы желаете встретиться с Крохиным прямо сейчас?
   – Да. А зачем тянуть? Встреча с ним не настолько приятна, чтобы откладывать ее на десерт.
   Кирш едва заметно усмехнулся:
   – Хорошо. Идемте.
   Он пропустил Романа в дверь и пошел рядом с ним, короткими жестами указывая направление. Оба его помощника неотступно шли на два шага позади.
   – Крохин что-нибудь сказал о готовящемся теракте? – спросил Роман. – Время, место?
   – Ничего, – покачал головой Кирш. – Сказал только, что это очень серьезная акция.
   – У него все очень серьезно, – заметил Роман.
   Полковник Кирш промолчал.
   Они спустились на два этажа ниже и вошли в помещение для допросов. Одна стена была зеркальной, другие обиты звукопроводящими панелями.
   Через минуту сюда подошли двое мужчин чиновного вида. Это были представители Совета безопасности или чего-то в этом роде – Роман не вникал. Они отозвали Кирша в коридор и долго с ним совещались.
   Роман выкурил две сигареты, прежде чем было объявлено, что задержанного сейчас приведут.
   – Полковник, – окликнул Роман Кирша, – наверное, я чего-то не понял.
   – О чем вы? – наморщился тот.
   – Вы говорили, что Крохин желает пообщаться со мной лично, верно?
   – Верно.
   – Тогда что здесь делают эти господа?
   Роман указал на обоих чиновников, усевшихся на стулья с таким видом, точно они пришли в театр.
   – Но… – растерялся Кирш, понижая голос. – Они по роду службы имеют право присутствовать при подобного рода мероприятиях.
   – Попросите их выйти за дверь, и побыстрее, – внятно произнес Роман. – Иначе, боюсь, задержанному их присутствие не понравится. Ваше, кстати, тоже.
   – Но ведь мы все равно услышим ваш разговор, – не желая гневить высоких гостей, заупрямился Кирш.
   – Вы не поняли. Если вы останетесь здесь, разговор попросту не состоится. Так что выбирайте.
   Немецкий Романа хоть и был далек от совершенства, но представители Совбеза прекрасно его поняли. Они переглянулись, дружно поднялись и направились к выходу, демонстрируя качества, благодаря которым и попали на столь ответственные должности.
   Кирш метнул в Романа укоризненный взгляд и поспешил за ними. Оба его помощника вышмыгнули следом. Таким образом, поле битвы осталось за Романом.
   Он медленно прошелся вдоль стены, точно боксер перед поединком. Садиться за стол до появления Крохина не хотелось. Интересно было посмотреть, какое место тот выберет сам. Допрашиваемых всегда сажают так, чтобы они находились лицом к зеркалу, за которым стоят наблюдатели. Естественно, Крохин об этом знал. И именно поэтому Роман хотел дать ему возможность выбора. Захочет он прятать лицо или чувствует себя настолько уверенно, что сам предпочтет сесть на место допрашиваемого? Станет ли говорить или выкинет какой-нибудь фокус? Потребует, чтобы его освободили, или попросит Романа составить ему компанию в камере?
   Морозов почувствовал, что волнуется.
   Плохо.
   Он достал из пачки сигарету, помял ее в пальцах, но, так и не прикурив, положил обратно.
   Дверь открылась. Вошел высокий широкоплечий человек в наручниках, улыбнулся:
   – Ну, здорово, капитан.
   – Здравствуй, Виктор.
   – Ага, – обрадовался Крохин, – значит, я угадал. Ты все еще в капитанах.
   – Все еще, – подтвердил Роман.
   Некоторое время они внимательно изучали друг друга.
   Роман отметил, что Крохин сильно возмужал. В свои тридцать с хвостиком он выглядел как сорокалетний мужчина. Волевые складки у рта, морщинки под глазами, глубокая складка на переносице. Время его потрепало. Опять же, пластические операции не пошли впрок.
   – Что, – подмигнул Крохин, – сильно я изменился?
   – Есть немного.
   – Жизнь тяжелая. А ты ничего. Все как мальчишка. И даже звание прежнее.
   – Далось тебе мое звание, – проворчал Роман.
   – Ну, так переживаю за товарища. Чем будешь на пенсии жить?
   – Твоими молитвами.
   – С меня станется, – расхохотался Крохин.
   Он прошел к столу и уселся лицом к зеркалу.
   – Ну что, погутаримо, братка?
   Роман сел напротив него, закурил.
   – Наручники не жмут?
   – Нет, ничего, – усмехнулся Крохин.
   – Может, попросить, чтобы сняли?
   – Противно, когда их снова надевают. Пускай уж так.
   «Интересно, – подумал Роман, – эти парни за стеклом понимают по-русски?»
   Как бы отвечая на его вопрос, Крохин кивнул на зеркало:
   – Собрались зрители?
   – Не так много, как ты думаешь.
   – Ну, пускай себе. Они ведь нам не помешают, верно?
   Роман промолчал, пуская дым в сторонку.
   – А я вот больше не курю. Бросил.
   – С каких это пор?
   – С тех самых, как из Конторы ушел.
   – Не вижу связи.
   – Связь простая. Заработал деньжат на вольных хлебах и решил, что глупо умирать раньше времени, когда еще можно пожить. Хорошо пожить, заметь.
   Роман аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.
   – У нас в подвале живет бомж. Так вот он считает, что живет великолепно. Особенно когда погода хорошая и на помойке полно еды.
   – Завидуешь? – подмигнул Крохин.
   – Кому? – не понял Роман.
   – Ну не бомжу же, – расхохотался его визави. – Хотя… от тебя всего можно ожидать.
   Крохин потянулся, брякнул наручниками о стол.
   – Вижу, невесело тебе, капитан.
   – Не с чего веселиться, – подтвердил Роман.
   – И в самом деле. Особенно если принять во внимание тот факт, что на днях кое-где прогремит маленький, но очень громкий взрыв.
   – Где? – немедленно спросил Роман.
   – О! Так тебе сразу все и скажи.
   – Хорошо. Твои условия?
   Крохин иронично посмотрел на Романа:
   – Все бы тебе работать, капитан. Нет, чтобы по душам поговорить со старым другом, вспомнить былое, посмеяться… Кстати, как поживает твой шеф, наш дорогой генерал?
   – Нормально, – мрачнея, отозвался Роман.
   – Что просил передать лично мне?
   – Догадайся.
   – Догадываюсь, – кивнул Крохин. – Небось не привет?
   – Не привет.
   – Вот так всегда! Ты скучаешь о человеке, жалеешь до глубины души, что не можешь встретиться с ним. А он думает о тебе всякие гадости. Хоть бы ты за меня заступился, капитан.
   Роман видел, что Виктор наслаждается ситуацией. Он, как опытный шахматист, сделал пару ходов, с виду совершенно невинных, и теперь с удовлетворением наблюдает за метаниями своего противника, тем более жалкими, что тот понятия не имеет, какую комбинацию ему навязали.
   «Погоди же у меня, гаденыш, – думал Роман, кусая губы в притворном раздражении. – Твои игры мне хорошо известны. Понять бы только, к чему ты ведешь. А там потягаемся на равных».
   – Ладно, капитан, – внезапно посерьезнел Крохин. – Недосуг мне с тобой тут лясы точить. Меня ждет полдник – я, знаешь ли, привык принимать пищу строго по расписанию. Рад был повидаться.
   Он рывком поднялся, чем немало озадачил Романа – и тех, кто стоял за стеклом. Это что же, ради этого стоило вызывать агента из Москвы?
   Роман едва сдержался, чтобы не потребовать разъяснений. Но не потребовал, понимая, что в набор развлечений Крохина входит и этот пункт. Он лишь закурил вторую сигарету, с насмешкой наблюдая за уходившим Виктором. Хочешь идти – иди. Никто не держит. Роман, во всяком случае, свое задание выполнил: прилетел и встретился. А дальше не его забота.
   – Да, чуть было не забыл, – задержался у дверей Крохин. – Сегодня вечером, не позднее семи, я должен быть отпущен. Вместе с тобой, но без всякого надзора.
   – Или? – ровным тоном спросил Роман.
   – Или жди неприятностей.
   – Какого рода?
   – Все того же, – усмехнулся Крохин.
   Вслед за тем он повернулся и наручниками постучал в дверь. Стало понятно, что разговор закончен.
   После недолгой задержки конвоир открыл дверь и вывел Крохина. После чего в помещение буквально ворвался полковник Кирш, сопровождаемый обоими чиновниками.
   – Почему вы его не задержали? – подскочил он к Роману, едва не махая кулаками у него перед носом.
   – А вы? – спросил Роман, чуть отстраняясь.
   – Но… – задохнулся Кирш. – Но вы же взяли допрос на себя!
   – Это был не допрос, – поправил Роман. – Это был просто разговор.
   – Просто разговор?
   – Вот именно. Просто разговор. Мы встретились, поговорили. Не понимаю, почему вы так нервничаете?