Кулешов Александр Петрович. Черный эскадрон

   Ну, а в Бразилии люди темпераментные, полицейским надоело ловить бандитов, рискуя жизнью, а потом узнавать, что эти бандиты или оправданы или получили ерундовые наказания. И они создали свой союз.
   Не просто обычный профсоюз, как, например, АФПП - Автономная федерация полицейский профсоюз Франции или такие же профсоюзы полицейских в других странах, а тайную организацию, и назвали ее "Эскадрон смерти". Этот бразильский "Эскадрон смерти" родился в 1964 году в Рио-де-Жанейро. Тогда там убили полицейского Ле Кока по кличке "Лошадиная морда" (у полицейских, как вы знаете, тоже есть клички). Убил его гангстер Кабо Фрио. И вот некоторые коллеги этого Ле Кока поклялись на его могиле отомстить и объединились в группу, которую назвали "Эскадрон смерти". Вскоре труп Кабо Фрио был найден на пустынном пляже. Тамошние коллеги полицейские вошли во вкус. Вскоре "Эскадрон" насчитывал уже полторы тысячи человек.
   А потом в Сан-Пауло появилась аналогичная компания под названием "Белая лилия" (воистину белая как саван!), а в городе Нитерое - "Красная гвоздика". Они мстили за убитых полицейских, выносили приговоры гангстерам не только не дожидаясь суда и следствия, но даже и поимки этих людей, просто ловили и сами же приводили приговор в исполнение.
   Конечно, народ не знал, что полиция имеет к этим "эскадронам" какое-либо отношение. Считалось, что это воинственные, решительные граждане создали вот такие отряды самообороны. В них входили не любые, кто захочет, а надежные, свои ребята.
   Сначала действовали деликатно. Ну, скажем, стреляли в гангстеров, когда и нужды не было, когда можно было их просто задержать. Потом начали за ними специально охотиться, выслеживать и убивать. Не таких, которых полиция обязана была и без того разыскивать и арестовывать, а таких, против кого просто были серьезные, а иной раз даже ерундовые подозрения.
   Потом наступил следующий этап - "стражи порядка" стали похищать преступников! Получая информацию от своих осведомителей, они устраивали засады, нападали переодетыми или официально предъявляли свои удостоверения и забирали человека "на допрос", "для дачи свидетельских показаний", "для проверки" - и увозили.
   Это я знаю и еще кое-кто. А широкая общественность нет. Потому что те, кого увозили, уже ничего рассказать не могли. Их трупы потом находили где-нибудь за городом. И что вы думаете - одно время преступность даже пошла на убыль! Главари банд испытывали такой панический страх перед этими "Эскадронами смерти" (а они появились и в других странах Южной Америки), что многие вообще бежали за границу.
   Вы можете мне сказать, что сейчас эти "Эскадроны смерти" заняты, судя по газетам, вроде бы другими делами. Но не торопите меня, к этому вопросу я еще вернусь.
   Словом, запугали они тогда преступников. Но вскоре те пришли в себя, и началось противодействие. Понимая, что пощады им не ждать, даже те воры, торговцы наркотиками, угонщики машин, которым по большому счету ничего особенно не грозило, начали отстреливаться и вообще палить по любому поводу. Полицейских стало погибать больше. Вот такая история.
   Непонятно только, зачем я вам все это рассказываю. Ну, Бразилия Бразилией, там эти "эскадроны" родились, но к чему Бразилия, когда есть моя благословенная родина, замечательная страна свободного предпринимательства, где любой может стать миллионером, если, конечно, может. Лучше я вам расскажу про наш "Черный эскадрон", а заодно и про себя. В конце концов, рассказываю ведь я! Вот и слушайте мою историю.
   Тот день выдался прекрасный - небо голубое, зелень изумрудная, птички поют, детки щебечут, мы с О'Нилом идем по улице и беседуем. Вернее, беседую один я, потому что с ним любой разговор, как я уже отмечал не раз, превращается в монолог.
   - Повезло сегодня, - рассуждаю я, - весь день свободны. Ребята за нас работу сделали, сами себя...
   Я имею в виду компанию юных наркоманов, которых мы должны были забрать. Мы знали, где они собираются, знали, кто достает им героин и когда принесет. Установили слежку за притоном, видели, как поставщик дважды поздними вечерами приносил им товар. Но сами эти ребята не показывались - трое парней и трое девиц. В ту ночь поставщик не пришел, и мы решили: не дожидаясь, брать их. Раз не пришел, они остались без своей "порции", а в таких случаях наркоманы становятся опасными, идут на розыск и тут уж, чтобы добыть свое зелье, ни перед чем не остановятся. Могут убить кого и сколько хочешь.
   Осторожно поднимаемся по лестнице. Ох уж эти лестницы - какое-то скользкое, грязное, вонючее стойло, не дом, а кошмар, как жить в таком - не представляю себе! А где же жить?.. Помню, случайно оказался свидетелем выселения. Живут-то здесь нищие, платить за жилье нечем (хотя платить следовало бы им, за то что в таком живут). Их и выселяют. Иногда они сопротивляются, баррикадируют двери, швыряют камни, льют на головы полицейским всякую дрянь. Но в конечном счете их все же выбрасывают на улицу со всем их барахлом. Хорошо, что барахла-то особенного у таких не бывает. Смешно видеть, как на улице вдоль тротуара выстраиваются косые столы, колченогие стулья, шкафы без дверей и кровати без матрацев. И разное тряпье. Детишки сидят, некоторые смеются - интересно ведь, когда все выносят, женщины плачут. Мужчины стоят стиснув зубы. В глазах у них такое, что лучше бы не видеть.
   И если честно, то ничего тут смешного нет. Жутко - это да...
   Но к чему это я? А-а, вспомнил, вот в таком доме ютятся наши "клиенты". Значит, поднимаемся на седьмой этаж, спотыкаясь и скользя на каждой ступеньке (что в таких домах лифта не бывает, вы, конечно, догадались?). Подходим к двери, занимаем привычную позицию. Двое с пистолетами в руках с обеих сторон двери, один в глубине коридора целится в дверь, четвертый, самый быстрый (и храбрый), Джон-маленький, высаживает плечом дверь и падает на нее, чтобы в него не попали, если преступники будут стрелять. Но выставлять дверь не приходится. Джон-маленький сначала просто нажимает ручку (мне бы это в голову не пришло), и дверь открывается. Тогда мы всей гурьбой влетаем в квартиру, кричим: "Не двигаться! Полиция! Руки на затылок! Будем стрелять!"
   Но весь этот гвалт излишен. В квартире тишина, и на первый взгляд никого нет.
   Потом мы их обнаруживаем - двое лежат на кухне, двое, уронив голову на грудь, притулились в дальнем, коридорчике, и двое на одеялах застыли в спальне (кроватей нет, их заменяли старые рваные одеяла).
   Все мертвые. Нет, не убитые, просто мертвые. Вернее, убитые в свои восемнадцать - двадцать лет героином, ЛСД или уж не знаю какой там чертовщиной. Смотреть на них страшно, как скелеты, желтые, руки-палочки все исколоты, грязные, в каких-то лохмотьях.
   И только лица у них снова стали детскими (при жизни-то у таких и лица жутковатые - серые, с синими мешками под глазами, щеки впалые, видывал я эти пугала). Особенно запомнил я одну из девчонок. Небось когда-то была похожа на ангелочка - волосы золотые, до пояса разметались, глазищи голубые застыли теперь в покое...
   Я, как вы уже поняли, особой чувствительностью не отличаюсь, да и жизнь не приучила. Но попадись мне сейчас тот поставщик (мы знаем, где он живет, но не трогали его, все связи прослеживали), я бы его голыми руками задушил.
   - ...Убить такого мало, - слышу я ворчание О'Нила, словно он мои мысли читал.
   - Все ясно, - говорит Гонсалес, - судя по всему, они уж второй день как умерли, потому поставщик и не пришел. Он когда прошлый раз был - помните, мы еще удивлялись, почему так быстро вышел, - их мертвыми застал. Что будем делать?
   - Брать его, - говорит Джон-маленький, - а то мы с этой слежкой только покойников будем находить.
   Мы спускаемся вниз, садимся в машину, вызываем по радиотелефону дежурную бригаду, звоним в отдел по борьбе с наркоманией, сообщаем, что сделали за них почти всю их работу, и трогаемся в путь, чтобы эту работу завершить.
   Поставщик, прошу прощения, живет в иных условиях, в солидном доме, в хорошей квартире. Он не сразу открывает, требует поднести к "глазку" в двери наши удостоверения, потом просит минутку подождать, он сейчас оденется.
   Я и сквозь толстую дверь отлично вижу, чем он сейчас занят. Он действительно одевается с быстротой престидижитатора, запихивает в карман всю свою денежную наличность, пистолет и мчится в кухню, где имеется дверь на черную лестницу, быстро открывает ее, выскакивает на площадку и... оказывается в объятиях Джона-маленького. Между прочим, начни он спускаться по идущей вдоль балконов пожарной лестнице, внизу встретил бы О'Нила. Мы все же не школьники и в нашем деле разбираемся.
   Джон-маленький обезоруживает "клиента", надевает на него наручники, вводит обратно в квартиру и открывает нам дверь.
   Мы собираемся все в большой комнате и смотрим на этого типа без особой нежности. Парень крепкий, мрачный, особого страха, видимо, не испытывает.
   - В чем дело? - спрашивает. - Ордер на обыск у вас есть?
   - Есть, - отвечает О'Нил, - пожалуйста, - и своим огромным кулачищем бьет его с такой силой, что тот отлетает к стене и странно, что не пробивает ее насквозь. Медленно оседает на пол. Теперь в его глазах страх - он уже понял, что его ждет.
   - Может, заберем его в управление, - нерешительно предлагает Джон-маленький, этот любитель законных методов.
   О'Нил даже не оборачивается к нему. Одной рукой он поднимает за шиворот нашего "клиента", другой наносит еще более страшный удар.
   "Допрос" продолжается в том же духе еще полчаса.
   Зато мы узнаем адреса всей его клиентуры и, что неизмеримо важней, оптовика, который его снабжает.
   - Все, - с удовлетворением констатирует О'Нил и идет мыть руки.
   Вернувшись в комнату, он некоторое время стоит в задумчивости, потом спрашивает поставщика:
   - Сам-то колешься?
   Вопрос лишний, потому что, обыскав комнату, мы нашли запас наркотиков и шприц да и следы нескольких уколов у того на руке. Видимо, недавно начал.
   - Я вызываю группу? - спрашивает Джон-маленький.
   - Идите вниз, - говорит О'Нил, - я сам позвоню и сейчас вас догоню, - и он незаметно подмигивает мне.
   Мы спускаемся и идем к машине. О'Нил приходит через несколько минут, один, хватает радиотелефон и докладывает дежурному.
   Слушая его доклад, мы с удивлением переглядываемся (ну, я-то, может, и не очень удивлен). Выясняется, что после обнаружения группы мертвых наркоманов мы срочно отправились по имевшемуся у нас адресу с целью арестовать поставщика и избежать новых трагедий. Однако, проникнув к нему на квартиру, обнаружили его мертвым, сильно избитым. Смерть наступила от того, что, пытаясь вколоть себе очередную порцию героина, он, видимо, вследствие шока, вызванного избиением, ошибся и вколол в вену воздух...
   Закончив свой фантастический доклад, О'Нил внимательно смотрит в глаза Джону-маленькому и Гонсалесу и веско роняет:
   - Ясно? - потом добавляет: - А всё, что он нам рассказал, узнали от осведомителей и кое-что им за это отвалили, за счет конторы, конечно.
   Он коротко смеется, а остальные молчат. Так, молча, мы добираемся до управления. Моемся, бреемся - уже утро - пьем кофе в ближайшем кафе и расходимся по домам. Ночь была бурная, мы здорово поработали, и начальник, довольный нами, разрешил весь день отдыхать.
   Мы с О'Нилом идем вместе.
   День чудесный, небо голубое, зелень изумрудная... Ах, я уже говорил это. Иду и продолжаю свой монолог.
   - Слушай, - говорю О'Нилу, - может, займемся теперь оптовиком? Представляешь, какую мы, благодаря этому поставщику, цепь раскрыли. Как думаешь, наградят нас? - мечтаю.
   Наконец О'Нил раскрывает рот.
   - Кто? - спрашивает.
   Теперь рот раскрываю я, от удивления.
   - Как кто? Начальство.
   Он пожимает плечами и молчит.
   - В конце концов, - говорю я, - мы же какую работу сделали? Притон тот накрыли, не наша вина, что там одни покойники были. Раз. Поставщика тоже накрыли. И он нам все... - Тут я спохватываюсь и торопливо добавляю: - И не наша вина, что он тоже покойником оказался. А какие сведения добыли - всю клиентуру этого поставщика, небось человек тридцать. Ну и, главное, оптовик. Хотя пока мы этот наш козырь начальству и не выкладывали. Ну, как?
   - За что ж награждать? - в свою очередь спрашивает О'Нил. - За покойников? Так их на кладбище пруд пруди. Вот дали день отдыха, и радуйся.
   Действительно, не за что нас награждать получается. Молчу.
   - А вот кое-кто другой может и впрямь премию отвалит. Жирную, - неожиданно произносит О'Нил и так же неожиданно сворачивает к подвернувшемуся кафе.
   Садимся за столик, заказываем пиво. (В баре кофе пили, в кафе - пиво, так и живем.)
   - Сегодня ночью нанесем визит тому оптовику, - говорит О'Нил. - Частный. Деловой. Так и так, мол: "Не хотите ли вознаградить нас за усердную работу?" Что скажешь?
   Что я скажу? Скажу, что с О'Нилом не пропадешь. Он еще умней, чем я думал. Ну, ладно, не умней - хитрей, ловчей, короче говоря, такие, как он, умеют устраиваться. И я за ним в кильватер.
   - Поехали, - говорю и встаю.
   Он усмехается:
   - Поехали по домам, выспимся, а вечером - за премией, - и он подмигивает.
   Продираю глаза, когда на дворе уже темно. Бреюсь, надеваю хороший костюм, красивый галстук - все-таки не куда-нибудь идем, а в гости к солидному человеку. Когда я спускаюсь вниз, у подъезда уже ждет О'Нил в своем новеньком "форде". Этот "форд" он купил недавно (наверное, на такие вот премии, за какой мы сейчас направляемся). В управлении никто об этом не знает, так что, показав мне свое приобретение, О'Нил тем самым оказал мне большое доверие.
   Мы едем молча. Сосредоточены. Всё же оптовик с размахом это не поставщик, тем более не какие то там жалкие мальчишки-наркоманы. Это человек со связями, у него могут быть телохранители, и его голыми руками не возьмешь. Одно дело, если б мы были в мундирах, с полицейским эскортом, с сиренами, с ордерами на обыск, на арест, по заданию начальства... А так он может взять да и пристрелить нас за милую душу, скажет: двое неизвестных вооруженных вломились в квартиру, стали угрожать. У нас ведь на лбу не написано, что мы полицейские! Он, может быть, фокусник не хуже О'Нила, такую инсценировку устроит, что хоть в Голливуд приглашай.
   Так что мы в напряжении.
   Подъезжаем. Дом роскошный. Вернее, не дом, а вилла, довольно уединенная. К нашему изумлению, ни сторожей, ни собак, ворота раскрыты, над подъездом фонарь.
   Звоним. Дверь открывает молоденькая служанка в фартучке.
   - Кого? - спрашивает.
   - Хозяина, - говорим и, оттеснив ее, вваливаемся.
   Хозяин выходит в холл. В халате, ночных туфлях. Ему лет шестьдесят, он носит очки, почти лысый, с брюшком - вид коммерсанта, удалившегося от дел, или доброго дедушки, отправившего детей и внуков в кино и отдыхающего у телевизора. Но вот внуки вернулись, и он спешит их радостно встретить.
   Но мы на его внуков не похожи, он это сразу понимает и меняется в лице. Нет, на лице этом возникает выражение не страха, а просто недовольства, какой-то брезгливости, словно мы пришли продавать пылесос или принесли счет за газ.
   - Что вам нужно? - спрашивает.
   - Поговорить, - отвечаю.
   Он смотрит на служанку, потом открывает дверь в кабинет и жестом приглашает пройти.
   Входим. Да, живет он неплохо, кабинетик что надо.
   - Садитесь, - говорит сухо, - я вас слушаю. Вы откуда?
   - Мы из полиции, - отвечаю.
   На его лице читаю выражение явного облегчения. Мне даже кажется, что на губах его промелькнула ироническая улыбка.
   - Из полиции? Чем обязан?
   - Видите ли, - начинаю я, - сегодня ночью мы задержали некоего (я называю имя) и имели с ним долгую беседу.
   - Да? - Он вскидывает брови. - А я слышал, что когда вы явились к нему, он уже преставился.
   Ничего не скажешь - информирован он неплохо, знает то, что не знает даже наш начальник. Откуда?
   Но я не показываю вида.
   - Вас неправильно информировали, - говорю, - он действительно скончался, но перед этим рассказал нам много интересного. Иначе, - добавляю, - мы бы здесь не были.
   - Значит, это вы его прикончили, - говорит он задумчиво, - ну что ж, это неплохо. По крайней мере этот болван никому, кроме вас, не проболтается. А ваш начальник в курсе?
   Ага, он начинает понимать.
   - В том-то и дело, что нет, - отвечаю, - кроме нас, никто до его прискорбной кончины с преступником не беседовал.
   - Ну, так что? - неожиданно спрашивает он, и на губах его мне снова чудится ироническая усмешка.
   - Если начальство узнает, - объясняю (может быть, он не такой понятливый, как я думал), - у вас могут быть большие неприятности, как вы догадываетесь. А мы получим награду. Так вот... - Я делаю паузу, но он тоже молчит, - так вот, нам безразлично, от кого получать награду, нам важен ее размер, - и я вопросительно смотрю на него.
   Он встает, направляется к комнатному бару. О'Нил вынимает пистолет.
   Старик усмехается, открывает бар, наливает рюмку коньяка и залпом выпивает ее. Нам не предлагает. Потом возвращается к своему креслу.
   - Если я вас правильно понял, - говорит он и смотрит на нас не мигая, - вы решили сделать свой маленький личный бизнес? Так? Вы забываете мое имя, а я выдаю вам за это премию. Сколько, позвольте узнать?
   - Десять тысяч монет! - выпаливает О'Нил.
   Теперь в глазах нашего собеседника я читаю откровенную жалость.
   - Да, - произносит он задумчиво, - мелко плаваете, без размаха. Десять тысяч монет! За это и машины приличной не купишь. Наверное, только начинаете?
   Я растерян. Он что, не понимает? Может, он хочет, чтобы мы увеличили нашу ставку вдвое-втрое? Может, у него какая-то тайная мысль?
   О'Нил медленно краснеет, лицо его, и без того цвета спелого помидора, становится багровым. Это значит, что его охватывает ярость. Лишь бы он все не испортил.
   - Какое это имеет значение, - поспешно говорю я, - начинаем не начинаем? Если вы оцениваете наше доброе к вам отношение дороже, мы весьма вам благодарны, не откажемся.
   - Я действительно оцениваю доброе ко мне отношение много-много дороже, тянет он, словно читает нам нотацию, - только не ваше. Ясно? Только не ваше! Он тоже начинает злиться, теперь я вижу, что он с трудом сдерживается, пальцы его судорожно теребят пояс халата. - Не ваше! А кое-кого куда выше, куда выше! Если голову задерете, то не увидите. Ясно? - Ярость овладевает им все больше и больше, он начинает краснеть. - И не для того я плачу десятки тысяч, чтоб какие-то мелкие шантажисты, какие-то вонючие ищейки, какие-то, какие-то... он задыхается, подыскивая слова, - инспекторишки десятого разряда вламывались ко мне со своими нахальными требованиями! Нет уж избавьте! Если б у вас хватило ума доложить вашему начальству, черта с два вы бы посмели ко мне явиться! Сейчас же вон, иначе я позабочусь, чтобы вас послали патрулировать мусорные свалки. Вон! Сейчас же! Ясно? Он встает, нажимает кнопку звонка. В дверях появляется молоденькая служанка.
   - Проводите этих, этих, - он все же пересиливает себя, - господ!
   Мы сидим молча, пораженные этой сценой. Всего мы могли ожидать, но не такого. И постепенно я тоже начинаю ощущать поднимающуюся во мне ярость. Ах мерзавец! Он платит нашему начальству тысячи и тысячи, а нам отказывает в грошах да еще выкидывает за дверь! Мерзавец! Но и начальники хороши, отправляют нас под выстрелы разных бандитов, а когда мы такую вот крупную дичь ловим, так стоп-стоп - она неприкосновенна! Она платит налог за свою неприкосновенность. Только не нам, с нас хватит и пуль, а господам начальникам. Неужели и нашему?
   - Не верите? - шипит оптовик. - Сомневаетесь? Тогда слушайте, вам же хуже будет. - Он подходит к телефону, набирает номер и называет имя, от которого у меня глаза лезут на лоб (куда там наш начальник! Начальники еще десяти степеней выше перед этим именем дрожат, что собачьи хвостики).
   - Слушай, - говорит он в трубку требовательно, - что же это творится! Являются ко мне какие-то твои ребята и начинают валять дурака. Требуют... Что? Их имена? Сейчас передам им трубку. А ну-ка, - это уже нам. Он торжествующе смотрит на нас.
   Наверное, этот взгляд и решил дело.
   Мы приходим в себя. Встаем. Я подхожу к телефону. Беру у него трубку, кладу на рычаг, вырываю провод из розетки и, вынув пистолет, всаживаю в этого мерзавца две пули. Он валится, так ничего и не поняв. И слышу еще выстрел. Оборачиваюсь. О'Нил неторопливо прячет пистолет в кобуру под мышкой, а горничная лежит неподвижно у двери... О'Нил верен себе. Он обо всем подумает. Затем он достает кусочек картона и кладет его возле убитого. Мы с сожалением бросаем прощальный взгляд на неподвижное тело в задравшемся халате, на эту роскошную комнату, на девчонку, вся вина которой только и была, что не вовремя зашла да не у того служила (небось радовалась, что нашла работу).
   Вздохнув, мы спешим к машине и покидаем этот негостеприимный дом. Молча переживаем наше разочарование.
   Последствия нас не страшат. Сверхвысокий начальник не такой дурак, чтобы интересоваться, кто пришил его знакомого. Тем более, что теперь эта курица уже золотых яиц ему не снесет. Наоборот, он постарается погасить дело и еще не раз помучается, задаваясь вопросом: слышали ли те, "его ребята", какое имя произнес этот идиот! Впрочем, мало ли какое имя он мог назвать, доказательств все равно нет. Что ж поделать, придется искать другого, а скорее всего, его самого найдут кому надо.
   Разумеется, на следующий день в газете мы находим заметку: убит очередной гангстер, крупный бизнесмен по части торговли наркотиками (и откуда эти журналисты знают больше, чем мы в полиции?). Около тела обнаружен знак, свидетельствующий, что убийство совершил "Черный эскадрон". Наверняка сведение счетов. Эти гангстеры вечно воюют друг с другом и друг друга уничтожают. И слава богу. И ретивый журналист начинает вздыхать по добрым старым временам, вот, мол, Аль-Капоне, тот, будь здоров, молодец, однажды его ребята среди бела дня на самой оживленной улице Чикаго застрелили девять человек из соперничающей банды. А всего за пять лет этот легендарный гангстер отправил на тот свет 335 конкурентов! Теперь таких уже не сыщешь, сокрушается репортер, измельчали люди, измельчали...
   Вот и весь некролог.
   Только, пожалуйста, не думайте, что меня мучили угрызения совести в связи с усопшим. Туда ему и дорога. Ладно еще, что отравлял молодежь наркотиками, негодяй, так он еще хотел нас придавить! Из-за его дурацкой самоуверенности и он жизни лишился, и мы, что важней, лишились законной премии. Просто мерзавец! Нет, таких надо убивать!
   - Вот видишь, - укоризненно сказал мне потом Джон-маленький, - не стали бы ждать, доложили бы тогда начальнику, может быть, сумели этого оптовика взять раньше, чем его кто-то ликвидировал.
   Нет, он неисправимый идеалист, этот маленький Джон. Гонсалес понятливей. Он только посмотрел на меня вопрошающе на следующее утро. Так собака смотрит на хозяйку, выходящую из кухни, - не несет ли чего?
   Убедившись, что ждать ему нечего, вздохнул. Ну что ж, значит, не получилось...
   Через несколько дней после всей этой суматохи О'Нил пригласил меня в ресторан пообедать. Ого-го! Это что-нибудь да значит. Чтоб О'Нил расщедрился угостить кружкой пива, нужно событие космического значения, например, столкновение кометы с Землей! Но пригласить на ужин в ресторан... Может, он заболел? Может, история с оптовиком повлияла на его психику?
   Впрочем, когда я подъехал к ресторану на своей машине (я не говорил, что приобрел себе недавно БМВ? Так, завелись случайно кое-какие лишние деньжата), то убедился, что О'Нил все же далеко от своих принципов не отступает ресторан оказался захудалым. У него и название унылое - "Пустыня". Когда я вошел, то понял, почему он так называется - ни одного посетителя. Оно и неудивительно, чтоб доехать до ресторана, пришлось тащиться по каким-то пыльным улицам, мимо свалок и пустырей.
   Занят только один стол. Там сидит О'Нил и еще четверо здоровых парней в штатском. Но меня не обманешь - сразу определил, что это коллеги, скорей всего, из спецподразделений или из уголовного, хотя в этом управлении я вроде бы всех знаю. Но может, из пригородов?
   Оказалось, даже из другого города.
   Встречают меня радушно, наливают, жмут руки, похлопывают по плечам. А сами незаметно, но внимательно приглядываются - что я за птица?
   Едим, пьем, обсуждаем всякие новости, в основном спортивные, даже спорим: я за одну команду болею, они - за другую. Но все это закуска.
   Главное блюдо выставляется на стол, когда на столе появляется кофе
   Крышку с кастрюли приподнимает О'Нил. До этого он, как всегда, больше помалкивал.
   - Слушай, Джон, - говорит он и обнимает меня за плечи, - О'Нил мало болтает, но все понимает. И людей определяет без ошибки. Я видел тебя в деле и скажу прямо: ты наш человек.
   Он торжественно смотрит на меня
   Я благодарно улыбаюсь и жду, что будет дальше.
   - Я тебе верю, как себе, и перед моими друзьями ручаюсь за тебя, как за себя.
   Он опять смотрит на меня. Я опять на него.
   Тогда один из тех вынимает из кармана кусочек картона и кладет на стол. Я вглядываюсь, это знакомый мне знак "Черного эскадрона" - череп и скрещенные кости на черном фоне.