Кулешов Александр Петрович. Черный эскадрон

   - Наполеон так никогда не говорил, - вмешивается этот педант, Джон-маленький.
   - Неважно, - отмахивается Гонсалес, - не говорил, так мог сказать. Мы кто? Мы "ассенизаторы и водовозы", говорил Наполеон...
   - Наполеон так не говорил, - снова влезает Джон-маленький.
   Но Гонсалес продолжает:
   - Вот, я помню, был случай... - далее следует один из его бесконечных рассказов, которые никто не в состоянии дослушать до конца.
   После работы идем домой пешком - я и О'Нил. Молчим. Наконец я не выдерживаю и спрашиваю:
   - Ну, что скажешь?
   Он пожимает плечами, этот болтун.
   - Могли бы хоть нас предупредить. Мало ли что! А то - "король наркотиков"!
   А куда делся Высокий чин? Мог бы позвонить. Но в общем-то, все ясно выжидает, все ли обойдется, не выйдут ли на нас? Когда убедится, что опасаться нечего, сам объявится. Никуда не денется.
   Но он долго не дает о себе знать. В газетах поднят такой шум, словно похитили не какого-нибудь там зулуса, а кинозвезду. Все всех обвиняют, мечут друг в друга гром и молнии, задаются вопросом, кто похитители, куда дели Бер Банка. К счастью, про "Черный эскадрон" не упоминают, даже про Дора с его разоблачениями забыли, тем лучше.
   Между тем мы под тихую свое дело продолжаем.
   Время от времени где-то в пустынных уголках находят трупы преступников или подозреваемых в том, что они преступники.
   И вот здесь на безоблачном небе нашей деятельности появляется тучка. Собственно, она не появляется, а разрастается. Это Джон-маленький. Чем ближе окончание срока его стажировки, а следовательно, повышение в чине, тем увереннее он себя чувствует, тем тверже отстаивает свою точку зрения. А точка зрения у него не всегда совпадает с нашей. Для Джона-маленького существует один бог - закон и его апостолы - всякие там инструкции и указания. И так же, как недопустимо обмануть господа, так нельзя и нарушать законы. Такие общепринятые истины, как "цель оправдывает средства", "с преступником поступай преступно", "око за око, зуб за зуб", которыми мы объясняем друг другу наши действия, для этого святого не существуют. Для людей приходится иной раз покривить душой, разыграть маленький спектакль, кое-что представить в ином свете. Тут уж ничего не поделаешь. Ведь все эти крикуны и зануды, которых убивают, грабят и насилуют, жаждут крови преступников, но в то же время требуют соблюдения закона! С чего бы? Хотите, я вам объясню? Да потому, что где-то в тайниках души они не зарекаются сами оказаться в шкуре преступников, ну, может, не убийц и насильников, а скажем, махинаторов, растратчиков, неплательщиков налогов, короче, авторов, как мы выражаемся, "противоправных деяний". Вот тут-то они и не хотят, чтобы их вешали, гильотинировали, сажали на электрический стул или пристреливали во время арестов. Э, нет! Тут все должно быть по закону. Штраф там, небольшой срок, адвокаты-спасители...
   Так что, уж извините, если мы управляемся сами. Не надо только нам мешать.
   Еще понятно, если мешает какой-нибудь законопослушный дурак, или трусливый судья, или лентяй-прокурор. Но когда наш же товарищ, полицейский - это уж никуда не годится!
   Идешь на обыск - бери ордер, допрашиваешь - пальцем не тронь, вынул пистолет - давай предупредительный выстрел... Если б мы все так действовали, то из любой полицейской операции преступники устраивали бы себе вечера смеха.
   Так как быть? Посоветовались и решили, что я с ним поговорю. Гонсалес для Джона-маленького не авторитет - он считает его старым болтуном (в чем, в общем-то, прав), с О'Нилом у них отношения натянутые, да и какой О'Нил собеседник! Остаюсь я.
   И, пригласив моего тезку как-то в ресторанчик (за свой счет я заказываю скромный ужин, но солидную выпивку), начинаю деликатный разговор.
   - Слушай, Джон, - говорю я тонко, - тебе что, больше всех надо?
   Он удивленно смотрит на меня. Я разъясняю.
   - Мы где работаем? В полиции. Мы имеем дело с подонками и мерзавцами. Нас убивают, калечат, нам мало платят, а газеты поливают нас помоями. Преступники, если им повезет, купаются в деньгах, живут в камерах с телевизорами и холодильниками и пишут мемуары. А ты их защищаешь!
   - Я? - Он таращит глаза.
   - А кто же? Ну, попортили мы кому-то физиономию во время допроса, ну, пристрелили парочку сгоряча. Так ведь это все для пользы дела. Закон есть закон, мы все его уважаем, но нельзя же без конца заниматься всей этой формалистикой. Если соблюдать все правила уголовного кодекса, некогда будет ловить гангстеров.
   - А если не соблюдать, - приходит, наконец, в себя и начинает петушиться Джон-маленький, - так можно отправить на кладбище и за решетку полстраны.
   - Ну и что, - говорю (тут даю промашку), - нас-то не отправят...
   - Ах, вот как ты рассуждаешь! Кто прав, кто виноват, значит, полицейские будут определять? Не нужны ни прокуратура, ни суд, ни присяжные, ни кодексы, ничего... Вот украли у господина Икс машину, приходит Леруа и говорит: украл Игрек. Игрека хватают и сажают в тюрьму. Так, по-твоему?
   - Ну, не так, конечно, - стараюсь исправить оплошность, - но нам-то лучше видно...
   - Что вам, то есть нам (поправляется все-таки), видно? Кому больше в карман сунут, тому меньше и видно.
   - Ну, знаешь! - теперь я наминаю кипятиться (терпеть не могу, когда тот, с кем я спорю, прав). - Конечно, есть и среди нас не ангелы, уроды всюду есть. Хорошо, у тебя вот такой характер, у других - другой. Так не мешай им жить.
   - Нет уж! - смотри-ка, завелся Джон-маленький, раньше за ним такого не замечал. - Нет уж! И знаешь, что я тебе скажу. Я вот подожду-подожду, а потом напишу рапорт об о'ниловских делишках, пусть не считает меня за дурачка!
   - Смотри, - говорю с угрозой, - как бы ты не подавился своим рапортом. Учти, когда офицер шагает правой, а рота левой, значит, рота не умеет ходить, а когда и офицер и рота с правой идут и только один паршивый новобранец с левой, то на него быстро управу найдут!
   - Ну, что ж, посмотрим. - Джон-маленький встает и смотрит на меня с сожалением. - Я-то думал, хоть ты настоящий парень А оказывается... Ладно, ты еще увидишь, кто прав. Не может в нашей стране не восторжествовать справедливость! - и он уходит. (Ах, ах, где это он так красиво научился говорить?)
   Не вышел разговор. Я сам виноват, не с того конца подошел. Надо было деликатно, конечно, объяснить ему, намекнуть, словом, что с нашей службы можно кое-что иметь. Это, знаете ли, такой аргумент, перед которым пока никто устоять не может.
   Рассказываю о разговоре О'Нилу. Тот, конечно, становится пунцовым.
   - Рапорт? - шипит. - Пусть подает. Даже лучше, чтобы подал. Ему тогда все ясно станет...
   Не знаю, как для других, но для меня эти слова моего друга звучат туманно. Туманно, но зловеще.
   Живем, служим.
   И вдруг объявляется наш исчезнувший неофициальный шеф. Высокий чин. Он вызывает нас по телефону уже в другой, но такой же занюханный ресторанчик и начинает разговор как ни в чем не бывало, словно не было той акции с Бер Банка, когда он нас обманул, и всех последующих событий. Он не дает себе труда что-либо объяснить, оправдаться, а главное, мы-то хороши - хоть один бы вопрос ему задали. Сидим как пай-мальчики, внимательно слушаем.
   - Вы, наверное, читаете в газетах, что иной раз бесследно исчезают враги порядка и государства, - важно разглагольствует. - Это преступники почище любого убийцы и гангстера. И справляться с ними законным путем потрудней. Тут такой шум поднимется, не дай бог. Могут поставить в парламенте вопрос о доверии. Могут министру юстиции, а то и премьеру разные дурацкие вопросы задать. Вы знаете, как мы других обвиняем в нарушении прав человека, и вдруг сами... Не годится. А так исчез тихо человек. Ну, тоже, конечно, пошумят, но конкретных виновников-то нет. Будут друг на друга валить - белые на черных, черные на белых, левые на правых, правые на левых... Поди разберись. Поручать такие дела можно только высококвалифицированным профессионалам и к тому же абсолютно надежным. Как вы! Мы вам верим (кто "мы", интересно?).
   Он еще долго нас накручивает. Потом переходит к делу...
   Неподалеку от столицы должен состояться какой-то митинг, созываемый коммунистической партией. На нем ожидается выступление трех ораторов, рабочих лидеров. Известно, что они будут призывать ко всеобщей забастовке. Правые газеты уже ругают этот будущий митинг, а те правые организации, которые еще правее правых, даже грозятся.
   Вот эти трое ораторов на митинге выступить не должны.
   Одним из них, металлистом, займемся мы с О'Нилом и он, Высокий чин (какая от него помощь, мы уже знаем, так что придется действовать вдвоем), шахтером и докером займутся другие.
   Дело очень трудное. Металлисты не лидеры оппозиции, их защищают не профессиональные детективы, а такие же рабочие. Но я бы предпочел иметь дело с первыми, нежели со вторыми. Зато рабочие будут считаться с официальными представителями власти, а детективы еще неизвестно. Они, как мы, сначала стреляют, потом разбираются.
   Выясняем, что поедет на митинг наш клиент на своей машине (какой-то старой БМВ), и с ним будет четверо.
   Размышляем и с помощью Высокого чина, великого стратега, который так же любит составлять планы операций, как не любит в них участвовать, намечаем наши действия.
   Как было дело? Расскажу. Все очень просто.
   В двенадцать часов дня в трех километрах от ближайшего населенного пункта два мотоциклиста в форме дорожной полиции (я и О'Нил) на одной машине догоняют БМВ с металлистом и приказывают остановиться. Останавливается.
   Мы вынимаем пистолеты, подходим к БМВ, велим всем пятерым пассажирам выйти, проверяем у них документы (для солидности).
   - Кто владелец машины? - спрашиваю.
   - Я, - отвечает металлист, - вот бумаги.
   Я просматриваю и эдак иронически спрашиваю:
   - И дорого заплатили? Эта липа и пяти монет не стоит.
   - Как липа, как липа! - горячится. - Да у меня эта машина уже семь лет, да я...
   - Да я, да вы... - усмехаюсь. - Взгляните-ка.
   И показываю ему полицейский циркуляр на розыск автомобиля марки БМВ, регистрационный номер такой-то, мотора такой-то, шасси такой-то, цвет серый... (Циркуляром этим нас снабдил Высокий чин). Показываю заявление "подлинного владельца" о краже его машины.
   - Ну, что, - говорю, - дальше будешь врать?
   Он растерян, его спутники тоже.
   - Не может быть, это моя машина,- вяло протестует, - тут какое-то недоразумение.
   - Вот поедем в участок и там выясним. - Говорю и эдак добродушно добавляю: - Если все в порядке, отпустим, заедешь за своими друзьями, и счастливого пути. А если нет, сядешь за угон.
   - Но я спешу на митинг, это мои...
   - Не валяй дурака, - говорю уже грозно, - а то припаяют за сопротивление властям. Пока ты для нас вор, так что марш в машину, и поехали!
   Его товарищи протестуют, требуют, чтобы их тоже взяли. Но я неумолим.
   - Как же! - направляю на них пистолет. - Мало мне одного гангстера в машине, так я пятерых повезу! Вы мне там шею быстро свернете. Ждите здесь. А хотите, добирайтесь сами, тут недалеко, - и я называю первый попавшийся адрес дорожной полиции.
   Они еще что-то кричат, но мы уезжаем. Металлист за рулем. Я - на заднем сиденье. Впереди на мотоцикле - О'Нил. Проехав километр, сворачиваем на проселок.
   - Куда мы едем? - спрашивает металлист, он начинает беспокоиться (поздновато!).
   - Здесь путь короче, - отвечаю.
   Когда въезжаем в рощу, я приказываю ему остановиться и выйти из машины, он отказывается, сопротивляется, а парень здоровый. Подбегает О'Нил, стукает его по голове.
   Мы вытаскиваем тело, привязываем к его ногам домкрат, который достаем из багажника его же машины, и бросаем труп в болото. Через пять минут раздается бульканье, и поверхность болота опять становится гладкой. И то место на шоссе, и проселок, и болото нам указал Высокий чин (он все-таки голова), мы только раз съездили заранее, ознакомились на месте.
   Проселок соединяет два шоссе, мы добираемся до второго, бросаем старую БМВ и уезжаем на своем мотоцикле. Ищи-свищи ветра в поле. Тело не найдут, машина никому ни о чем не скажет. Циркуляр на розыск полиция никогда не выдавала. А лица наши никто не разглядел - мы ведь "дорожники-мотоциклисты", на нас шлемы, огромные очки...
   В брошенной машине мы оставляем знак "Черного эскадрона".
   Так же без вести исчезают и два других оратора.
   Конечно, как всегда, в последующие дни поднимается в газетах великий шум.
   Митинг сорван, правые радуются, левые кричат, что это политические убийства. Но убитых нет, и кто убил, неизвестно. "Черный эскадрон", оставивший на месте свои визитные карточки? Возможно, но тогда он не имеет никакого отношения к полиции, полиция, вернее, ее "Черный эскадрон", убивали уголовников, да и то лишь по утверждению Дора, а тут политические убийства.
   Все ясно, убийства совершили те правые, что правее правых, не зря же они грозились. А значит, "Черный эскадрон" - это не организация, и нечего было Дору выдумывать.
   Короче говоря, возникает путаница, все выдвигают свои версии, расследование полиции заходит в тупик.
   И тут происходит невероятное.
   Утром летучка, на которой наш милый начальник, как всегда, пичкает нас всякими бесполезными и не имеющими никакого отношения к нашей текущей работе сведениями. И как всегда, на примере Америки.
   - Знаете ли вы, - с пафосом восклицает он, - что в Соединенных Штатах информацию о незаконопослушных гражданах, помимо министерства юстиции и полиции, собирают двадцать шесть федеральных органов! Двадцать шесть! Вдумайтесь в эту цифру. Вы, конечно, хотите знать, какие? (Мы, конечно, не хотим, а хотим спать или, наоборот, заняться срочными делами.) Пожалуйста, раз вы просите. - И он начинает перечислять: - Служба внутренних государственных сборов, секретная служба, управление по налогам на табачные изделия и алкоголь, бюро наркотиков, служба генеральной бухгалтерии, федеральная комиссия по энергии, департаменты армии, флота и ВВС, администрация по делам ветеранов, ЦРУ, комиссия гражданской службы, комиссия безопасности и обмена, комиссия по торговле между штатами, федеральная комиссия по коммуникациям, бюро гражданской аэронавтики, комиссия атомной энергии, министерство здравоохранения, образования и благосостояния, министерство почт, министерство труда, агентство национальной безопасности, береговая охрана, таможенное бюро, Госдепартамент, федеральное агентство по авиации, служба иммиграции и натурализации... Вот! Обо всех незаконопослушных гражданах... - Он задумывается и добавляет: - Вообще обо всех.
   Наступает пауза. Мы настораживаемся, неужели не скажет?
   - ...И конечно, - спохватившись, кричит начальник, - о подрывных элементах!
   Ну, слава богу, теперь все в порядке. Можно переходить к текущим делам.
   - А у нас, кроме полиции да еще полдюжины служб, никто ничего о гражданах не выясняет, - сетует начальник. - Трудно работать, - он грустно качает головой, - трудно. Ладно, пошли дальше.
   После совещания ко мне неожиданно подходит Джон-маленький и говорит:
   - Можно тебя на минутку?
   Таким я его еще никогда не видел. Он бледный, какой-то весь напряженный, глаза холодные, чужие. (Он сильно изменился, наш Джон-маленький, за последнее время.)
   - Вот что, инспектор Леруа (ишь ты, как официально), я мог бы не предупреждать вас. Но я не люблю действовать за спиной товарищей... - Он поправляет себя: - Коллег. Может быть, как ты говоришь, я среди вас и белая ворона, но белый цвет чище черного. Мне надоело носить мундир, который иные из моих коллег пачкают. И не только грязью, но и кровью. Так вот, я тут провел свое собственное маленькое расследование и кое-что установил по делу о похищении тех ораторов, что ехали на митинг, во всяком случае, одного металлиста...
   - А при чем... - хочу спросить, но он только отмахивается.
   - Не перебивай! Я разыскал, представь себе, мотоцикл "дорожной полиции", на котором были те, кто задержал БМВ, четверо спутников металлиста описали его подробно. Знаешь, где я его нашел? (Я-то знаю, но неужели и он?) В гараже у О'Нила. На нем даже не потрудились сменить фальшивый номер. (Ну и болван, О'Нил, болван, уверенный, что все сойдет ему с рук.) Да, да, у него. Я узнал, где был напечатан липовый циркуляр о розыске. Я даже знаю имя того высокого полицейского начальника, который приказал его напечатать (у меня холодный пот течет по спине). Сейчас я установил маршрут, по которому вы, да, да, инспектор Леруа, ВЫ, увезли того металлиста. Маршрут не длинный, семь километров, я по нему вчера проехал. Где вы могли отделаться от трупа? Только в том болоте, что я приметил. Послезавтра я возьму людей из местной сельской полиции поискать в этом болоте. И найду убитого. И предъявлю вам официальное обвинение! Вы слышали, инспектор Леруа, я честно предупредил вас. Если можете, защищайтесь! - И, повернувшись ко мне спиной, он уходит.
   А я остаюсь стоять, будто меня прибили к полу гвоздями. Вот это номер! Вот тебе и Джон-маленький, вот тебе и предусмотрительный Высокий чин, вот тебе и высокопрофессиональный О'Нил, вот тебе и шляпа Леруа!
   Что делать? Ведь этот мальчишка наверняка сделает то, что говорит. Можете не сомневаться. И не ради карьеры, хотя и рассчитывает, что его похвалят; он просто считает, что выполняет свой святой полицейский долг. Ему и в голову не придет, что, начиная с нас, жертв этого правдолюбца, и кончая шефом департамента, все будут его проклинать! За то, что уронил честь полиции, съел двух образцовых полицейских, дал пищу газетам и крикунам (и "подрывным элементам", конечно, обязательно скажет наш начальник)... А ради чего? Ради выяснения, кто же убил какого-то, никому не нужного болтуна, борца за чьи-то (не наши, во всяком случае) интересы и свободы! Ну? Что с таким, как этот Джон-маленький, прикажете делать, я вас спрашиваю? Он заслуживает, чтобы его самого в то болото... А?.. Что я сказал?..
   Я задумываюсь. Иду к О'Нилу и передаю наш разговор с Джоном-маленьким. Но он совершенно спокоен. Я его уже изучил. Таким он бывает, когда обдумывает акцию.
   - Говоришь, послезавтра поедет? - спрашивает. - Значит, у нас день... Маловато.
   Он отправляется звонить Высокому чину и возвращается озабоченный.
   Выясняется, что тот страшно переполошился. "Как? Предатель среди своих!" И не просто предатель, классный профессионал. А главное, идеалист. Дурак, который верит в то, что полиция существует, чтобы ловить любых преступников. И не понимает, что есть персоны, которые не могут быть преступниками. Что бы они ни делали, они всегда правы. И, наоборот, есть такие, кого следует считать преступниками, независимо от того, совершил он преступление или нет... Словом, Высокий чин в панике.
   Двух решений быть не может. Вечером мы тщательно разрабатываем план. "Мы"! Как всегда это делает Высокий чин. Мастер он на эти дела. Если б такой стал главарем банды, ох и наделали бы они дел! Весь план основывается на психологии. Ставка на характер Джона-маленького.
   Перед концом рабочего дня (который выдался на редкость спокойным) О'Нил подходит к Джону-маленькому и, глядя ему прямо в глаза, говорит:
   - Мне Джон-большой все рассказал. Сейчас не хочу объясняться. Потом потолкуем. Клянусь, - он поднимает руку с прижатыми пальцами, так клянутся свидетели перед судом, - что мы ни при чем. И мне здорово интересно, как ты шел по следу. Я готов пройти весь этот путь и доказать тебе, что ты на каждом углу ошибался. Зла не таю. Поставишь бутылку коньяка и извинишься вот при нем, - он кивает в мою сторону. - И забудем об этом.
   - Я прав, - говорит Джон-маленький, но мне чудится в его голосе еле уловимое сомнение.
   - Если окажешься прав, пойду с тобой вместе к начальнику, уйду из полиции, повешусь, что хочешь. Я-то знаю, что ты не прав.
   Таких длинных речей от О'Нила никто никогда не слышал. Но актер он первоклассный. В его тоне столько непоколебимой уверенности, что если б он утверждал, что дважды два пять, я поверил бы.
   Разговор длится еще некоторое время и заканчивается тем, что мы уславливаемся: завтра после оперативки Джон-маленький ведет нас по следу.
   Я потом долго думал, почему он согласился? Он ведь не дурак, а главное, уже присмотрелся к нам, к О'Нилу, в первую очередь, понимал ведь, с кем имеет дело. Думаю, что подвел его неистребимый идеализм, фанатичная вера в честность полиции. Он не хотел верить, что полицейские могут быть преступниками. Просто не мог в это поверить!
   Честное слово, если б он убедился, что ошибся, что мы ни в чем не виноваты, он был бы счастлив. Уверен.
   На следующий день после утренней оперативки садимся все втроем в машину О'Нила и едем к нему домой.
   У О'Нила на лице выражение оскорбленного достоинства, Джон-маленький в напряжении, я усмехаюсь - играем, мол, в детские игры, убеждаем неразумного малыша, что не мы украли его совочек.
   В гараже стоит мотоцикл О'Нила. Тот ничего не изменил. Джон с торжеством указывает на номер.
   О'Нил смотрит на него с жалостью.
   - Не хотел об этом никому рассказывать, чтобы лишней болтовни не было, говорит он и показывает Джону-маленькому копию своего официально зарегистрированного заявления в полицию об угоне мотоцикла (штамп о регистрации, помеченный задним числом, нам раздобыл, конечно, Высокий чин). Кому надо, тот знает; мы потом поедем к следователю, который ведет дело, степенно говорит О'Нил, - он подтвердит, что ему я сразу рассказал, что моим мотоциклом воспользовались.
   Я чувствую, что Джон-маленький начинает колебаться.
   - Теперь, - говорю я, - поехали на место происшествия. (Зачем? Будь Джон-маленький похитрей, он бы задал себе тот же вопрос, но он немного растерялся.)
   Приезжаем на шоссе, потом едем по проселку.
   - Где твое болото? - спрашивает О'Нил.
   - Сто метров дальше, около рощи,- отвечает Джон-маленький.
   Подъезжаем.
   О'Нил спокойно вынимает из машины складной багор.
   - Давай пощупаем, - предлагает он.
   - Втроем? - удивляется Джон-маленький. - Тут целую команду надо. Завтра вернемся, - в его голосе больше уверенности, он взял себя в руки
   - Ну, завтра так завтра, - равнодушно говорит О'Нил
   Он неторопливо складывает багор, и мы направляемся к машине. Впереди Джон-маленький и я, сзади О'Нил со своим багром в руках. Когда мы подходим к машине, я слышу за спиной глухой хлопок, и Джон-маленький падает носом в траву.
   Все.
   Акция закончена. Мы можем спать спокойно, никто нас не разоблачит. О'Нил довольно усмехается. Я - нет, меня охватывает какое-то странное чувство. Ну, мы погибаем - воюем с преступниками, преступники - воюют, с людьми, тот металлист или Карвен - воевали за дело. А этот мальчишка ради чего? Я вспоминаю, как он пришел к нам первый раз - восторженный, мечтающий о больших делах, смотревший на нас, как на богов.
   Где теперь его мечты? И его боги?..
   Мы затаскиваем тело в машину, возвращаемся на шоссе, проезжаем два десятка километров и у самого города сворачиваем в лесок, где, как нам известно, любят уединяться влюбленные парочки. Там оставляем тело и рядом знак "Черного эскадрона". На этом особенно настаивает Высокий чин.
   Затем едем в город и прилично напиваемся. Вернее, я. Все не могу забыть...
   О'Нил с удивлением смотрит на меня и при всей своей толстокожести, видимо, догадывается, в чем дело. Он доставляет меня домой, доводит до квартиры, укладывает на диван и уходит, сказав на прощанье:
   - Ничего не поделаешь, Джон, или он или мы, другого выхода не было.
   Да, теперь я просто Джон, не Джон-большой, другого у нас в отделе больше нет.
   Тело убитого находят, как мы и ожидали, в тот же вечер какие-то забредшие в лесок влюбленные. И в газетах поднимается очередной шум (газетам только и подавай, из-за чего бы пошуметь, не то, так это).
   Убийство сенсационное. Во-первых, жертва - полицейский, и погиб он не в перестрелке, не в схватке с преступниками, а непонятно каким образом, видимо, после похищения. Во-вторых, это дело рук "Черного эскадрона", о чем свидетельствует оставленный возле тела знак. И в-третьих, и главных, теперь всем должно быть ясно, что Дор - клеветник и лгун! Не мог же "Черный эскадрон", тайная, как он утверждал, организация полицейских, созданная ими для самозащиты, убить своего же! Все, что хотите, только не это.
   Разумеется, находятся мерзавцы (в том числе и Дор), пытающиеся утверждать, что это сведение счетов между членами "Эскадрона", месть предателю. Но следствие, которое ведет полиция и параллельно две большие газеты, этого не подтверждает.
   И всем становится ясно, что "Черный эскадрон" - организация преступная, возможно, политическая, из тех, что правее правых. В общем, идет спор, а в результате никто ничего не может понять. Но главное достигнуто - большинство перестает подозревать нас.
   Похороны проходят очень торжественно. Мы все клянемся не давать спуску преступникам.
   И когда в газетах мелькают сообщения о найденных в заброшенных каменоломнях трупах (по-видимому, преступников) с картонкой с черепом и скрещенными костями или о таинственно исчезнувших профсоюзных вожаках и коммунистических активистах, это проходит почти незаметно.
   Глава VIII.
   ВОТ ТАК И ЖИВЕМ...
   Наконец наступает очередь Дора. Мы не забыли его статьи. Правда, теперь он переключился на разные фашиствующие организации, на тех, что правее правых, на какие-то военно-спортивные полулегальные союзы. Но это только нам на руку случись с ним что-нибудь, и поди узнай, кто виноват, когда у человека столько врагов.
   Начинаем планировать операцию.
   Здесь я хочу вам кое-что сказать. Может быть, из моего рассказа вы делаете выводы, что чуть ли не мы вдвоем с О'Нилом весь "Черный эскадрон" и вершим все его дела. Чепуха! В "Эскадроне" сотни людей, в каждом отделе, в каждом управлении, да, наверное, в каждом участке они есть. Нас много, мы хорошо организованы, умеем молчать, в случае чего, нам помогают Высокие чины, а остальные полицейские начальники на наши шалости закрывают глаза. Что? Я это уже говорил? Не помню. Ну а говорил, так не мешает повторить еще раз. Не придирайтесь, черт возьми! Просто я рассказываю о том, в чем сам участвовал, о чем знаю. У нас так поставлено дело, что мы только нескольких коллег своих и знаем. Иной раз работаем бок о бок, а и не подозреваем, что оба в "Эскадроне". Так спокойней.