Куликова Галина. Нежный фрукт

   Грушин тут же вознамерился уточнить: «Насколько близкие?» – но вместо этого глупо спросил:
   – Да?
   – Да, – твердо ответила Элина и взяла его за галстук.
   Он тотчас почувствовал себя конем, которого ведут в стойло. Хотел взбрыкнуть, но потом передумал и позволил ей развязать узел. Воротник рубашки распахнулся, и Элина провела по шее Грушина указательным пальцем. По телу тут же побежали мурашки. Ничего общего с вожделением они не имели. Насколько он помнил, перед тем как устанавливать предельно близкие отношения с Жанной, он каким-то образом отключал мозг. Ладони делались влажными, в ушах грохотала кровь. Тело становилось тяжелым, а сам он – весьма настырным в проявлении чувств. Сейчас он не испытывал ничего подобного.
   «Мне нужно было жениться на Жанне», – подумал Грушин, чувствуя отвращение к самому себе. Жанну он не любил. Это была страсть, не подкрепленная ничем – ни человеческой симпатией, ни жалостью, ни уважением. Жанна была просто объектом его физического влечения. Когда страсть утихала, он всеми силами стремился сохранить чувство близости, но ничего не выходило. Жанна оставалась неинтересной ему, с ней не хотелось общаться – делиться впечатлениями, обсуждать планы. Тем не менее его мужская природа отчего-то откликалась на жар ее тела.
   Что касается Элины, то здесь он терпел фиаско. Он не испытывал по отношению к ней ничего, кроме неудобства. Тем временем гостья всерьез принялась за пуговицы его рубашки. Пока Грушин, прикрыв глаза, сопел, пытаясь вызвать в себе все те реакции, которые просто обязаны были происходить, она расстегнула рубашку до самого низа и положила обе ладони на его обнаженную грудь.
   – Я не суслик, – неожиданно сказал Грушин и посмотрел на нее трагическим взором.
   – Слава богу, – пробормотала Элина. – Не в моем стиле соблазнять мелких грызунов, помешанных на кукурузе.
   Она взяла Грушина за шею правой рукой и притянула его голову к себе, чтобы сподручней было целоваться. Ее губы нашли его губы, а ее язык вражеским дозором проскользнул в его рот. Грушин дернулся и попытался отклониться. Элина усилила нажим. А когда он все же вырвался, она помимо воли применила прием, которому ее научили на курсах самозащиты. Заломила ему руку, повалила лицом вниз и наступила коленкой на хребет.
   – Отпусти меня, – прогудел Грушин ватным голосом куда-то в обивку дивана.
   – Только если ты будешь лежать смирно, – пообещала та, ослабила хватку и одним сильным движением перевернула его лицом вверх.
   Он выглядел встрепанным и беззащитным. Посмеиваясь, Элина нависла сверху, собираясь снова целовать его. Он видел, как приближается к нему ее плотоядный рот и глаза, полные азартного нетерпения. Элина тем временем вошла в раж. Она уже чувствовала сладкий вкус победы, уже мысленно развешивала свои платья в гардеробе Грушина, как вдруг… Кто-то подкрался и укусил ее за ногу. Конечно, не кто-то, а Ганя, выбравшийся из своего укрытия и явившийся разведать обстановку. Маленькая босая нога, которая ерзала по краю дивана, показалась ему очень завлекательной мишенью, поэтому он встал на задние лапы, поймал ее когтями и для верности укусил.
   Это было так неожиданно и так больно, что Элина закричала:
   – А-а-а!
   Одновременно она изо всех сил дрыгнула ногой, подскочив вверх и приземлившись всем своим весом Грушину на живот. Тот пропустил удар, и из него мгновенно вышел весь воздух. Элина успела увидеть кремовую тень, метнувшуюся в спальню. Ганимед Ванильный Дым удрал с места преступления, от восторга распушив хвост.
   Нога была расцарапана капитально. Кошачьи когти оставили глубокие следы, из которых сочилась кровь. Кое-как отдышавшись, растрепанный и измятый Грушин бросился за аптечкой. Элина заплакала. Схватив ее за ногу сильными руками, он принялся промывать царапины антисептиком и заклеивать лейкопластырем.
   – Я вытряхну этого паршивца из его шкурки, – пообещал он мрачным тоном, стоя на коленях перед диваном. – Я отучу его кусать гостей исподтишка.
   У Элины потекла тушь и, на взгляд Грушина, она наконец-то стала выглядеть по-человечески. Он почувствовал, что может даже утешить ее. Перестав изображать из себя доктора Айболита, он потянул ее за руку и стащил на ковер. Она уткнулась носом ему в грудь. Они стали целоваться короткими заходами – потому что Элина все еще всхлипывала и ей необходимо было время от времени хватать ртом воздух. Ей уже казалось, что все начинает образовываться; что в Грушине, старательно обнимавшем ее, что-то такое разгорается, какая-то маленькая искорка. Желание немедленно разжечь из этой искорки пламя заставило Элину занять главенствующее положение. Она обняла его за талию, сделала очередной рывок и перекатила так, чтобы оказаться сверху. Волосы почти занавесили ей лицо, однако сквозь них ей вдруг почудилось некое движение. Она мотнула головой, сдула прядь с лица… и увидела Ганю, который с журнального столика готовился прыгнуть прямо ей на голову. Мерзавец уже весь подобрался, и глаза его горели самурайским огнем.
   Элина пискнула, и Грушин принял этот писк за страстный призыв. Поэтому попытался изобразить поцелуй, который не далее как вчера видел в кино – длинный, ввинчивающийся, сопровождаемый мычанием и сжиманием находящегося рядом тела. По его мнению, дама должна была умереть от восторга.
   К его невероятному изумлению дама с неожиданной силой вырвалась из его объятий, перекатилась по полу, встала на четвереньки и прямо на четвереньках побежала по ковру прочь.
   – Я, конечно, понимаю, что далеко не Аполлон, – пробормотал Грушин, – но я старался изо всех сил.
   – Он сейчас прыгнет! – крикнула Элина через плечо.
   Грушин быстро обернулся и увидел Ганю. Кот был в охотничьем настроении – его синие глаза горели, как два топаза, а хвост быстро стучал по журнальному столику.
   – Вот гадина! – воскликнул Грушин, ловко поднялся на ноги и метнулся к наглому животному.
   Животное немедленно спрыгнуло со стола и, сверкая лапами, бросилось наутек. Момент был упущен.
   – У тебя просто бойцовский кот, – сказала Элина. – Не понимаю, почему ты его сразу не нашел и не запер в другой комнате. Наверняка он не в первый раз выкидывает такие фортели.
   Она уже поднялась на ноги и даже закурила сигарету. Довольно нервно, надо сказать.
   – Я не знал, где он прячется, – мрачно ответил Грушин. – Кроме того, уверяю тебя, я до сих пор никогда не валялся по полу, тем более с гостями. Да и гости у меня бывают нечасто.
   С каждым годом Грушин все острее ощущал свое одиночество, свою отдельность от всего остального мира. Ему жизненно необходима была живая душа, чье присутствие рядом прогнало бы тот неприятный холод, который стал все чаще охватывать его, особенно по ночам в пустой постели. Удивительное дело. В детстве, когда ты спишь один, ты испытываешь боязнь, в юности – свободу, в молодости – умиротворение после дневных дел и кутежей. Но вот наступает зрелость, и с каждым днем одинокая постель становится все холоднее, и порой ночь нагоняет такую тоску, что хоть волком вой. Чтобы унять эту гложущую тоску, Грушин решил во что бы то ни стало жениться. Элина была одним из немногих реальных шансов. И вот сейчас этот шанс ускользал от него.
   – Глупо, если мы поссоримся из-за кота, – сказал он беспомощно.
   Элина хмыкнула и бросила на него косой взгляд. Грушин неожиданно представил, что эта женщина останется с ним навсегда. Здесь, в этой квартире. Он вообразил, как сидит за рабочим столом и отвечает на письма, щелкая компьютерной «мышью», а Элина возится на кухне с кастрюльками. Именно в этот миг Грушин отчетливо понял, что ее присутствие не спасет его от одиночества. Они будут рядом, и это все. Рядом и по отдельности.
   – Нет, мы не станем ссориться из-за кота, – заверила его Элина, прикончив одну сигарету и сразу же принимаясь за вторую.
   Она видела, что ее гипотетический жених подозрительно быстро остыл. Или он вовсе не зажигался, а зажглась она сама? Хотя, по правде говоря, ничего особенного она не испытала, поцеловавшись с ним. Она, скорее, проводила военную операцию, которая окончилась отводом войск на прежние позиции.
   – Не представляю, что нашло на этого кота. Вообще-то он очень умный, – продолжал оправдываться Грушин, скорее уже по инерции.
   Зыркнув на него, Элина плюхнулась на диван, вытянула заклеенную пластырем ногу и, внимательно разглядывая ее, спросила:
   – У нас ничего не получается, ведь правда?
   Грушин налил себе полный стакан минералки и залпом выпил.
   – Не знаю, что еще тут можно было сделать, – обреченно ответил он. – Кажется, мы старались изо всех сил. Но, к сожалению, чувства – это химия.
   – Чушь! – Элина выдохнула дым длинной тонкой струей, напоминавшей след самолета. – Это у тебя на работе – химия, физика и прочие штуки-дрюки. Секс вполне может быть осознанным и при этом очень приятным. Не понимаю, что тебя останавливает. Если, конечно, с тобой все в порядке.
   Она посмотрела на него исподлобья, и у Грушина немедленно заалели уши. Вероятно, оттого, что она усомнилась в его мужественности.
   – Со мной все в порядке, – сказал он сдавленным голосом.
   – А мне так не кажется. В порядке – это когда после поцелуев хочется лечь в постель, – резко заметила Элина. – А если исступленно целуешься и не чувствуешь прилива страсти, значит, у тебя есть проблемы. Советую их как-нибудь решить, пока не поздно. А то так и будешь жить с котом. Хотя у тебя даже кот чужой!
   Последние слова она договаривала уже на пути к двери. Грушин пошел за ней в коридор, понимая, что ее вряд ли что-нибудь остановит. Хватать ее в охапку после всего сказанного было глупо. Если у него и на этот раз ничего не получится, она просто втопчет его в грязь. Говорят, некоторые женщины становятся совершенно безжалостными, если их женские чары не срабатывают. Элина наверняка из таких.
   Необходимость быть на высоте мгновенно лишила Грушина воли. Он тупо смотрел, как его гостья надевает босоножки и подкрашивает губы перед зеркалом. Возможно, она медлила, потому что ждала, что он станет ее удерживать. Грушин не предпринял ровным счетом ничего. Вместо этого он сказал:
   – Я отвезу тебя.
   – Нет уж, большое спасибо. Я сыта твоим обществом по горло. – Элина повернулась и посмотрела на него с усмешкой: – Пока, завидный жених, – сказала она. – Надеюсь, кому-нибудь с тобой повезет больше.
   Дверь хлопнула, и Грушин остался стоять на коврике в совершенном отупении. И только когда в комнате зазвонил телефон, он очнулся и заперся на замок. Да уж, Элины ему больше не видать, как своих ушей. Грушин неожиданно осознал, насколько великодушным было ее последнее заявление. Ведь она могла выдать какую-нибудь колкость, которая воткнулась бы если не в его сердце, то уж в мозг-то обязательно. А она ограничилась легкой насмешкой. Грушин кое-как проглотил эту насмешку, состроив кислую физиономию.
   Телефон продолжал звонить – истерично и настойчиво, как будто ему надрывали душу. Грушин поспешил в комнату и снял трубку.
   – Это врач, – сказала трубка знакомым шершавым басом. – Вам скорая помощь не нужна?
   – Нужна, – ответил Грушин, поискав в себе чувство юмора и не обнаружив его. – От меня сбежала очередная женщина.
   – Мнэ-м, – озадачился бас. – А что ты с ней делал?
   – Целовал. Все, как положено. Правда, мне кот помешал, сволочь… Кот меня просто доконал. Укусил ее за ногу в самый ответственный момент.
   – Когда наступает ответственный момент, помешать влюбленному может только выстрел в голову. Выходит, ты не влюблен. А раз так, то нечего жалеть о том, что женщина сбежала.
   Бас принадлежал Антону Русаку, еще одному старому другу Грушина, который принимал живое участие в процессе поиска подходящей жены для невезучего товарища.
   – Вообще-то я у тебя под дверью стою, – сообщил он. – Откроешь?
   Грушин удивленно посмотрел на телефонную трубку, брякнул ее на аппарат и двинулся в коридор.
   – Что это за шуточки? – спросил он сердито, распахнув дверь и увидев Русака, замершего со скорбным видом в обнимку с бутылкой вина. – Почему это у тебя на морде столько сочувствия? Я что, переломал ноги или покрылся язвами?
   – Я видел, как Элина вышла из подъезда, – коротко ответил Антон.
   – Она была очень злая?
   – Ну… Не слишком добрая. А чего ты хочешь от укушенной женщины?
   – Но это же не я ее укусил!
   – Да уж лучше бы ты.
   Антон перешагнул через порог и сразу заполнил всю прихожую. Он и вправду был врачом. Своими могучими габаритами он наводил священный ужас на пациентов, и они слушались его беспрекословно. У Антона были добрые глаза, мягкие губы и кривой, сломанный в нескольких местах нос. Дело в том, что еще мальчишкой он был помешан на драках и мечтал стать профессиональным боксером. Под давлением мамы и двух впечатлительных бабушек мечту свою он предал и стал врачом-терапевтом.
   В настоящий момент Антон работал на трех работах, чтобы содержать жену, двух близнецов и молодую любовницу. «Молодая любовница» не имела определенного имени и лица. Это было звание, которое присуждалось по очереди то хорошенькой медсестре, то девушке из сберкассы, то прелестной автомобилистке, застрявшей на дороге, а то и пациентке, которую донимал упорный кашель.
   – Вот ты врач, – сразу же переходя к наболевшему, спросил Грушин. – Скажи, как люди влюбляются друг в друга? Что должно произойти, чтобы отказало дыхание, голова закружилась, а сердце готово было выскочить из груди?
   – Ну, с сердцем ты, дружок, поосторожней. Все же тебе не пятнадцать лет. А насчет любви есть много разных теорий, и ни одна не заслуживает доверия. Я, если честно, ни разу от женщины голову не терял. Даже от Катьки. Страсть испытываю, все, как положено. А так, чтобы дышать и не надышаться… Нет. Мне всегда к вечеру хочется слинять – и от жены, и от баб своих, какими бы они замечательными ни были.
   – А что, если все это выдумки? – с надеждой спросил Грушин. – Про любовь? Есть только страсть! Она проходит, и ничего не остается.
   – А чего ты, собственно, ищешь? – спросил Антон, сняв огромные штиблеты и проходя в комнату.
   – Родственную душу, что же еще?
   – Может быть, тебе записаться в шахматную секцию, и дело с концом? Мужчине, у которого есть любимая работа и экономка, жениться не обязательно.
   Грушин упал на диван и заложил руки за голову:
   – Я чувствую себя дураком, – признался он. – Мне хочется иметь жену. Ну, хотя бы ненадолго. Для порядка. Мне надоело, что обо мне шушукаются. – И передразнил: – «Представляете, он ни разу не был женат! Хи-хи-хи!»
   Антон посмотрел на друга озадаченно и осторожно поставил на журнальный столик бутылку вина.
   – По-моему, ты придаешь пересудам слишком большое значение. Общественное мнение – это такая сволочная вещь, скажу я тебе! Все, что в твоей жизни появляется хорошего, оно тотчас обгадит.
   Из спальни, задрав хвост трубой, вышел Ганимед Ванильный Дым и проследовал к гостю. Потерся о его штаны, оставив на них несколько шерстинок, потом немного подумал и повалился на бок.
   – Видели его? – спросил Грушин с негодованием. – Развалился, ваше величество. Кто гостей кусает? Гад.
   – Да ладно тебе, – заступился за кота Антон.
   – Может, он мне всю жизнь сломал, – сказал Грушин.
   Прозвучало это, впрочем, совершенно неубедительно. Кот широко зевнул, показав сахарные клыки, и сладко потянулся.
   – Давай выпьем благородного чилийского вина! – предложил Антон. – Хотя, вижу, ты уже пил коньяк. Тогда я сам выпью благородного чилийского…
   Он не успел договорить, потому что в дверь позвонили.
   – Если вернулась Элина, я спрячусь в шкафу, – тотчас пообещал добрый друг. Посмотрел на шкаф, немного подумал и уточнил: – Нет, я просто уйду. Как будто очень тороплюсь к пациенту.
   Кот, заслышав звонок, ничуть не обеспокоился. А зря. Потому что как только Грушин открыл дверь, вместе со сквозняком в квартиру ворвался сначала женский голос, а вслед за ним энергичное существо трех лет от роду, которое бурей пронеслось по коридору, влетело в комнату, мигом оценило обстановку и животом кинулось на кота.
   Кот вывернулся буквально в последнюю секунду и брызнул вон из комнаты, издав задушенный крик. Существо встало на ноги и протянуло маленькую жадную длань к бокалу с вином.
   – Эй, полегче, дружок! – воскликнул Антон и схватил бокал первым. Часть вина выплеснулась и закапала его светлые штаны. – Ну вот, испортил дядю. Как тебя зовут?
   – Мася.
   – Мася? Это Маша, что ли? Выходит, ты девочка? – удивился Антон.
   Ребенок был белокур и кучеряв, словно Амур, с ангельским ротиком и шкодливыми глазами.
   – Или Мася – это твое прозвище? – продолжал допытываться Антон.
   Его собственных близнецов, Тимку и Риммку, до сознательного возраста дорастила теща, и он не слишком хорошо умел обращаться с такими маленькими детьми. На ребенке был джинсовый комбинезон, и Антон подумал, что стиль «унисекс» добрался и до младенцев.
   Тем временем в коридоре шел бурный обмен охами, ахами и поцелуями.
   – Это моя двоюродная племянница приехала! – радостно сообщил Грушин, входя в комнату и сияя лицом. – Прошу любить и жаловать – Лена. А это – ее дочка Маша. А это, девочки, мой друг Антон.
   Рядом с Грушиным возникла женщина лет тридцати. У нее было ясное и открытое лицо человека, который ждет от жизни приключений, неожиданностей, чудес, даже неприятностей, но только не ударов под дых. Такие люди обычно морозоустойчивы и добры. Лена оказалась еще и необычайно женственной. В незатейливом сарафане, со светлыми волосами, собранными в маленький «хвостик», она казалась воплощением свежести и грации.
   Антон Русак стоял возле дивана в полный рост, смотрел на двоюродную племянницу Грушина затуманенным взором и чувствовал, что его сердце щемит от ужаса и восторга. Непонятно, почему он ощущал восторг и ужас, но тем не менее это было именно так.
   – Очень приятно познакомиться. Господи, Маша! – воскликнула Лена и всплеснула руками.
   Маша лежала под журнальным столом и собирала в рот крошки от печенья заодно с мелким мусором. Ганимед Ванильный Дым залег на пороге спальни и внимательно наблюдал за ее манипуляциями. Антон наклонился и одним махом вытащил девчонку из-под стола.
   – В ваших руках она кажется пушинкой, – пробормотала Лена, принимая счастливую дочку. – А по мне, так она тяжелая, как чугунок.
   Предмет их обсуждения увлеченно жевал – судя по задумчивому виду, что-то несъедобное.
   – Наверное, она голодная, – предположил Грушин и тут же спохватился: – У меня есть творог и суп с курицей. Кажется, Евдокия Никитична обещала оставить блинчики с мясом, но я еще не проверял.
   – Блинтик! – потребовал ребенок, подпрыгивая на руках у матери. Потянулся и попытался схватить двоюродного дядю за нос.
   – Машка сегодня перегуляла, – извиняющимся тоном сообщила Лена. – Дорога все-таки, поезд. Мы из Орехова, – добавила она специально для Антона, который продолжал смотреть на нее неотрывно, словно заколдованный. – Честно говоря, я думала, Дим, что ты куда-то уехал – звонила тебе, звонила…
   – Я мобильный выключил, – признался Грушин и со значением посмотрел на друга.
   Стало ясно, что отключение телефона было связано со свиданием, и он строил далеко идущие планы. Антон на его слова никак не отреагировал и продолжал таращиться на гостью. Когда Машка попыталась слопать лимон, служивший закуской под коньяк, вся компания под предводительством Грушина отправилась на кухню добывать ребенку пропитание. Мужчины открыли холодильник и принялись инспектировать его содержимое. Лена усадила Машку на стул, поворковала с ней немного, после чего сказала:
   – Надо ее накормить и уложить поскорее в постель. Дим, ты нас пустишь в спальню, как обычно, да? А уж потом я приму душ, переоденусь и посидим, поболтаем. Ой, я никакие твои планы не нарушила? – спохватилась она неожиданно. – Все же мы без звонка, а у тебя личная жизнь…
   – У меня нет личной жизни, – пожал плечами Грушин с фальшивой веселостью. – Я же говорил: можешь приезжать, когда вздумается. Вы с Машкой скрашиваете мое жуткое одиночество.
   – Ну, не стоит прибедняться, – пробормотала Лена и посмотрела на него повнимательнее. – Дим, подожди. У тебя что, личная драма?
   – Откуда ты знаешь?! Это ты ей рассказал? – накинулся Грушин на Антона.
   – Господи, ну когда бы я успел? – возмутился тот, наблюдая за тем, как Лена ловко выкладывает блинчики из пластикового контейнера на тарелку и облизывает пальцы.
   – Твой друг тут ни при чем. Я сама догадалась.
   Грушин почувствовал, как у него запылали щеки.
   – Такое впечатление, что у женщин внутри есть особый индикатор, который реагирует на мужские интонации, – проворчал он.
   – Ты мне расскажешь? – спросила Лена сочувственно.
   – Да нечего тут рассказывать! – вспылил Грушин, и внезапно глаза его расширились от ужаса: – Ай! Лена! Смотри, что делает Машка!
   За те пять минут, которые ушли у взрослых на поиски еды, Машка успела сползти со стула, утопить в кошачьей миске с водой пачку салфеток, размазать по полу горчицу и вывалить из шкафчика на пол крупы и другие бакалейные товары.
   Антон думал, что Лена сейчас закричит: «Маша, вот я тебя накажу! Кто тебе разрешил безобразничать?!» Вместо этого та засмеялась и пообещала:
   – Сейчас все уберу. Жаль, она горчицу не попробовала, была бы ей впредь наука.
   Катька постоянно орала на детей, и Антон так к этому привык, что сейчас здорово удивился. Впрочем, удивлялся он недолго, потому что все мысли как-то уж очень быстро вылетали у него из головы. Он наблюдал за Леной, и ощущение глупой радости разрасталось в его груди. В тот миг, когда она только вошла в комнату, он взглянул на нее и внезапно понял, что мир уже никогда не будет таким, как прежде. Это было страшное и одновременно волшебное ощущение. Может быть, Лена понимала, что произвела на Антона сокрушительное впечатление, а может быть, и нет. По крайней мере, она ничего такого не показывала и вела себя самым обычным образом.
   Они втроем отмывали Машку от горчицы, манной крупы и китайского чая, который маленькая шкода высыпала себе на голову из большой золотой пачки. От куриного супа девчонка отказалась наотрез, расковыряла два блина и принялась хныкать.
   – Точно – перегуляла, – сокрушалась Лена, усаживая дочку на колени и прижимая к себе.
   – Может, ей снотворного дать? – предложил добрый дядя Грушин. – Мне прописали для экстренных случаев.
   – Ты что, спятил? – тотчас возмутился Антон. – Маленького ребенка таблетками травить. Как тебе такая глупость только в голову пришла? Молока теплого с ложкой меду – самое милое дело.
   – Ладно, ладно, – пошел тот на попятный. – Ты врач, тебе виднее.
   – Вы врач? – спросила Лена с живым интересом. – Ого, какая замечательная профессия. Я в детстве мечтала стать врачом. Но вот как-то не сложилось.
   – А кем же вы работаете? – спросил Антон, испытав мощный прилив нежности, который запросто мог изменить соотношение добра и зла на целой планете.
   – Я художник, работаю в рекламном агентстве.
   Лена посмотрела прямо на Антона карими глазами с золотыми крапинками, и тот застыл, околдованный. Только теперь Грушин заметил, что с его другом творится что-то неладное. Когда Лена отправилась укладывать малышку в постель, он вывел его в гостиную и толкнул рукой в грудь, заставив опуститься на диван. И шепотом возмутился, нависнув сверху:
   – Ты что, с ума сошел?! У тебя жена и двое детей!
   – Ну и что? – удивленно спросил тот.
   – И еще любовница.
   – Наплевать.
   – А у Лены, между прочим, есть муж. У нее кольцо на пальце, ты разве слепой?
   – Какая разница, кто у кого есть? – жарким шепотом возразил Антон. – Человек не может быть заложником обстоятельств.
   – Я не позволю тебе морочить голову моей племяннице, – стоял на своем Грушин. – Кроме того, ее муж тебя просто убьет. Да нет, что я говорю? Она сама никогда ничего такого себе не позволит!
   – Дим, если ты думаешь, что я положил на нее глаз, то ты ошибаешься. – Антон раздул ноздри.
   – Нет? – удивился тот.
   – Нет. Я просто… – Он мечтательно уставился в пространство. – Ты знаешь, я просто офигел. Мне нравится смотреть на Лену, разговаривать с ней…
   Грушин некоторое время сопел, глядя на него, потом заявил:
   – Значит, так. Отправляйся-ка ты, дружок, домой. Уже поздно, всем пора баиньки.
   – Нет, Дим, я никуда не пойду, – решительно заявил Антон. – Я буду спать здесь, на диване.
   – На диване буду спать я.
   – Тогда я лягу на ковре. Бросишь мне какую-нибудь подстилку…
   – На подстилке у меня кот спит, – сердито сказал Грушин. – Слушай, ну что ты выдумываешь? Баб тебе, что ли, мало? У тебя раз в квартал – новый флирт.
   – Я не собираюсь флиртовать с твоей племянницей.
   – А что тогда?
   – Я не знаю. Просто хочу быть с ней рядом.
   – Она приехала всего на два дня. Когда у тебя дежурство?
   – Дим, ты не понимаешь. Для меня все изменилось. Слушай, – неожиданно встрепенулся он. – Ты меня сегодня спрашивал, как это бывает. Ну, между мужчиной и женщиной. Так вот: это искра! Она проскакивает сразу, и все. И ты понимаешь, что это навсегда.
   Грушин прикинул, что «навсегда» – это недели на две, и сразу же успокоился.
   – Думаю, невзирая на «искру», тебе все же лучше отправиться домой, – решил он. – Приглашаю тебя завтра на обед. Или на ужин. Поговорю с Леной, выясню, какие у нее планы, и тебе позвоню.
   – Обещаешь? – Антон выглядел таким серьезным, что пришлось пообещать.