– Ты просто динамит, – нашептывал ей Джерри Гэллоуэй, обнимая ее в следующем танце. – Ты так меня возбуждаешь, беби.
   «Дорогая, дорогая мама, – с горечью думала Эми, – ты только посмотри, сколько пользы принесли твои правила и наставления. Все твои молитвы, все годы, когда ты таскала меня к мессе три, четыре, а то и пять дней в неделю, все эти вечерние чтения Библии перед сном. Видишь, мама? Видишь, какой из этого вышел толк? Я беременна. Меня накачали. И что подумает об этом Иисус? И что подумаешь ты, когда узнаешь? Что ты подумаешь о незаконнорожденном внуке?»
   – Ты опять дрожишь, – заметил Джерри.
   – Вдруг стало холодно.
   В самом начале одиннадцатого, когда оркестр играл «Ярмарку в Скарборо»[3], Джерри, кружа Эми по танцполу, предложил ей покинуть зал и провести остаток вечера вдвоем, только он и она, доказывая (так это он назвал) свою любовь друг к другу. А ведь считалось, что бал по случаю окончания школы – это особый вечер для девушки, теплые воспоминания о котором должны остаться с ней на всю жизнь, а не просто еще одна возможность потрахаться на заднем сиденье автомобиля бойфренда. Кроме того, они пришли на танцы лишь два с половиной часа тому назад. Эгоистичность Джерри начинала зашкаливать. Но, с другой стороны, напомнила она себе, он – всего лишь озабоченный подросток, не настоящий мужчина и, уж конечно, не романтик. Опять же со всеми своими тревогами она не могла стать полноценной участницей царящего вокруг веселья. Вот Эми и согласилась уйти с ним, хотя собиралась продолжить вечер совсем не так, как рассчитывал Джерри.
   Покидая спортивный зал, на превращение которого в бальный организационный комитет потратил столько усилий, Эми оглянулась, чтобы бросить последний взгляд на гирлянды из фольги и гофрированной бумаги, на цветы из бумажных салфеток. Огни притушили. Под потолком медленно вращался зеркальный шар, разбрасывая тысячи отраженных лучиков. Зал выглядел экзотическим, таинственным. Но у Эми зрелище это вызывало только грусть.
   Джерри принадлежал «Шевроле», сошедший с конвейера двадцатью годами раньше. Он сам восстановил автомобиль и поддерживал его в идеальном рабочем состоянии. Они выехали из города по узкой, извилистой Блэк-Холлоу-роуд. Наконец он свернул на проселочную дорогу, ведущую к реке, и остановил «Шевроле» среди высоких кустов и редких деревьев. Выключил фары и подфарники, потом двигатель, на пару дюймов опустил стекло, чтобы в кабину поступал теплый ночной воздух.
   Обычно они приезжали сюда. Здесь Эми и забеременела.
   Джерри повернулся к ней. В лунном свете, который падал в кабину через ветровое стекло, зубы его, казалось, фосфоресцировали. Он взял правую руку Эми и положил себе на промежность.
   – Пощупай, беби. Видишь, что ты со мной делаешь?
   – Джерри…
   – Ни одна девушка не заводила меня, как ты.
   Вторая его рука уже нырнула в вырез платья, щупая груди.
   – Джерри, подожди минутку.
   Он наклонился к ней, поцеловал в шею. От него пахло «Олд спайс».
   Эми убрала руку с его промежности. Отодвинулась.
   Намека он не понял. Убрал руку из выреза только для того, чтобы взяться за застежку «молнии» на спине.
   – Джерри, черт побери! – Эми оттолкнула его.
   Он тупо вытаращился на нее.
   – А? Что не так?
   – Ты пыхтишь, как паровоз.
   – Ты меня возбудила.
   – Тебя возбудило бы и дупло.
   – Это ты о чем?
   – Нам нужно поговорить.
   – Поговорить?
   – Люди это делают, знаешь ли. Говорят перед тем, как трахаются.
   Он какое-то время смотрел на нее, потом вздохнул.
   – Ладно. И о чем ты хочешь поговорить?
   – Дело не в том, чего я хочу. Нам нужно об этом поговорить.
   – Что-то я тебя не понимаю, беби. Это загадка или что?
   Она глубоко вдохнула, а потом выдала плохую новость:
   – Я беременна.
   На несколько секунд ночь застыла, и Эми слышала тихое журчание реки, от которой их отделяли двадцать футов. Квакнула лягушка.
   – Это шутка? – наконец спросил Джерри.
   – Нет.
   – Ты действительно беременна?
   – Да.
   – Ох, дерьмо.
   – Да, да, – голос ее сочился сарказмом, – всеобъемлющая оценка сложившейся ситуации.
   – Не пришли месячные или что?
   – Не пришли в прошлом месяце и не пришли в этом.
   – Ты была у врача?
   – Нет.
   – Может, ты не беременна.
   – Беременна.
   – Живот у тебя не растет.
   – Еще слишком маленький срок.
   Он молчал, глядя на деревья и черную реку за ними.
   – Как ты могла так поступить со мной? – наконец вырвалось у него.
   Ее этот вопрос поразил. Она изумленно глянула на него, а когда увидела, что спрашивает Джерри на полном серьезе, горько рассмеялась.
   – Может, я что-то упустила на уроках биологии, но, насколько я это понимаю, так поступил со мной ты, а не наоборот. И не пытайся взвалить вину на партеногенез.
   – Парте… что?
   – Партеногенез. Когда женщина беременеет сама, не найдя мужчину, чтобы оплодотворить яйцеклетку.
   – Слушай, а такое возможно? – спросил он с ноткой надежды в голосе.
   «Господи, ну до чего же он тупой», – подумала Эми. Как только она могла отдаться ему? У них же не было ничего общего. Она увлекалась искусством, играла на флейте, любила рисовать. Джерри не интересовало искусство. Он обожал автомобили и спорт, а Эми едва терпела и первое, и второе. Ей нравилось читать, он полагал, что книги для девчонок и маменькиных сынков. Ни о чем не мог говорить дольше десяти минут, за исключением секса, автомобилей и футбола. Ну почему она ему отдалась? Почему?
   – Да, конечно, – ответила она на его вопрос. – Конечно, партеногенез возможен… будь я насекомым. Или одним из определенных видов растений.
   – Ты уверена, что у людей такого не бывает?
   – Джерри, не можешь же ты быть таким тупым. Ты меня разыгрываешь, так?
   – Я же никогда не слушал эту старую Амебу Петерсон, – ответил Джерри. – Биология – такая скучища. – Он помолчал, потом спросил: – И что ты собираешься делать?
   – Я собираюсь сделать аборт.
   Он мгновенно расцвел.
   – Да, да, так будет лучше всего. Действительно будет. Это правильно. Для нас с тобой это наилучший вариант. Я хочу сказать, ты понимаешь, мы слишком молоды, чтобы связывать себя ребенком.
   – С понедельника мы уже не учимся, – продолжила она. – Найдем врача, и он назначит нам день.
   – Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
   – Разумеется.
   – Почему?
   – Господи, Джерри, я не хочу идти сама. Не хочу взваливать все это только на себя.
   – Бояться тут нечего. Ты прекрасно со всем справишься. Я знаю, что справишься.
   Эми пристально смотрела на него.
   – Ты пойдешь со мной. Ты должен. Во-первых, ты должен одобрить гонорар врача. Может, нам придется заехать в несколько мест, чтобы найти наиболее подходящую цену, – она содрогнулась. – Это твое дело.
   – Ты… ты хочешь, чтобы я заплатил за аборт?
   – Я думаю, это справедливо.
   – Сколько?
   – Не знаю. Возможно, несколько сотен.
   – Я не могу.
   – Что?
   – Я не могу за это заплатить, Эми.
   – Два последних лета у тебя была неплохая работа. Ты работаешь по уик-эндам чуть ли не круглый год.
   – За то, что выставляешь товары на полку в бакалейном магазине, много не платят.
   – Минимум, установленный профсоюзом.
   – Да, но…
   – Ты купил этот автомобиль и отремонтировал его. У тебя приличная сумма на банковском счету. Ты частенько этим хвалился.
   Он отпрянул.
   – Я не могу тратить мои сбережения.
   – Почему?
   – В Калифорнии мне понадобится каждый доллар.
   – Не поняла.
   – Через две недели после получения свидетельства об окончании школы я уеду из этого глупого города. Здесь будущего для меня нет. Ройял-Сити. Смех, да и только. Что может быть королевского в этой дыре? И это, конечно, не сити[4]. Это пятнадцать тысяч человек, живущих в одной дыре в глубинке штата Огайо. Да и весь штат – тоже дыра, только больших размеров.
   – Мне тут нравится.
   – А мне – нет.
   – А на что ты рассчитываешь в Калифорнии?
   – Ты что, шутишь? Там на каждом углу миллион возможностей для любого парня с головой.
   – Но на что рассчитываешь в Калифорнии ты?
   Он не понял, о чем она спрашивает. Не почувствовал шпильки.
   – Я же только что сказал тебе, беби. В Калифорнии возможностей больше, чем где бы то ни было. Лос-Анджелес. Это мой город. Да! Такой парень, как я, может многого добиться в Лос-Анджелесе.
   – Делая что?
   – Все.
   – Например?
   – Абсолютно все.
   – И как давно ты решил, что после школы поедешь в Лос-Анджелес?
   – Где-то с год, – после паузы ответил он.
   – Мне ты ничего не говорил.
   – Не хотел тебя расстраивать.
   – То есть собирался исчезнуть по-тихому.
   – Черт, нет. Нет, собирался остаться на связи. Даже думал, что, возможно, ты поедешь со мной.
   – Думал, как же! Джерри, ты должен заплатить за аборт.
   – Почему ты не можешь за него заплатить? – Он чуть не плакал. – Ты работала прошлым летом. Ты работала по уик-эндам. Как и я.
   – Моя мать контролирует мой банковский счет. Я не могу снять с него наличные, не сказав, зачем они мне нужны. Ничего не выйдет.
   – Так скажи ей.
   – Господи, не могу. Она меня убьет.
   – Она на тебя накричит, может, на какое-то время не будет никуда выпускать из дома. Но переживет.
   – Нет. Она меня убьет.
   – Не говори глупостей. Она тебя не убьет.
   – Ты не знаешь моей матери. Она очень строгая. А иногда… и злая. Кроме того, у нас католическая семья. Моя мать очень набожная. Очень, очень набожная. А для верующего католика аборт – ужасный грех. Мой отец даже бесплатно консультировал по юридическим вопросам лигу «Право на жизнь»[5]. Он – парень нормальный, но тем не менее аборт тоже не одобрит. И я точно знаю, что не одобрит мать. Никогда в жизни. Она заставит меня родить. Я знаю, что заставит. А я не могу. Просто не могу. Господи, не могу.
   Эми начала плакать.
   – Эй, беби, это не конец света, – Джерри обнял ее. – Ты это переживешь. Все не так плохо, как ты думаешь. Жизнь продолжается, знаешь ли.
   Ей не хотелось обращаться к нему ни за духовной, ни за физической поддержкой. Только не к нему. Но деваться ей было некуда. Она положила голову ему на плечо, презирая себя за слабость.
   – Успокойся, – продолжил он. – Успокойся. Все будет хорошо.
   Наконец поток слез иссяк.
   – Джерри, ты должен мне помочь. Ты должен, вот и все.
   – Ну…
   – Джерри, пожалуйста.
   – Знаешь, будь у меня такая возможность, я бы помог.
   Она отпрянула от него, вытирая глаза носовым платком.
   – Джерри, часть ответственности твоя. Часть ответственности…
   – Не могу, – твердо заявил он, убирая руку, которой обнимал ее.
   – Ты только одолжи мне деньги. Я их верну.
   – Ты не сможешь вернуть их за две недели. А мне понадобится каждый доллар, когда первого июня я уеду в Калифорнию.
   – Только одолжи, – молить ей не хотелось, но выхода не было.
   – Не могу, не могу, не могу! – он кричал, как ребенок, устраивающий истерику. Высоким, пронзительным голосом. – Забудь об этом! Забудь об этом, Эми. Мне нужен каждый цент, чтобы выбраться из этого вонючего городка!
   «Боже, как я его ненавижу!»
   Она ненавидела и себя, за то что позволила ему это сделать.
   – Если ты как минимум не одолжишь мне деньги, я позвоню твоим родителям. Скажу им, что беременна твоим ребенком. Переведу стрелки на тебя, Джерри. – Она не думала, что ей достанет духа на такое, но надеялась, что угроза на него подействует. – Да поможет мне Бог, я даже заставлю тебя жениться на мне, если ничего другого не останется, но одна я ко дну не пойду.
   – Ради бога, чего ты от меня хочешь?
   – Помощи. Достойного поведения. Вот и все.
   – Ты не сможешь заставить меня жениться на тебе.
   – Может, и нет, – признала она. – Но проблем у тебя прибавится, и я наверняка смогу заставить тебя выплачивать деньги на содержание ребенка.
   – Ты не сможешь заставить меня что-либо делать, если я буду в другом штате. Ты не сможешь заставить меня присылать деньги из Калифорнии.
   – А вот это мы еще посмотрим, – хотя она полагала, что он прав.
   – И потом, ты не сможешь доказать, что отец ребенка – я.
   – А кто еще?
   – Откуда мне знать?
   – Ты – единственный, с кем я этим занималась.
   – Но я точно не был первым.
   – Мерзавец.
   – Эдди Толбот был первым.
   – Я ни с кем этим не занималась с тех пор, как начала встречаться с тобой шесть месяцев тому назад.
   – Откуда мне знать, что это правда?
   – Ты знаешь. – Эми презирала его. Хотела пинать его и царапать лицо, пока оно не превратится в кровавую маску, но сдерживала себя, надеясь, что сможет чего-то от него добиться. – Это твой ребенок, Джерри. В этом нет никаких сомнений.
   – Я никогда не кончал в тебя, – настаивал он.
   – Пару раз кончил. А достаточно и одного.
   – Если ты попытаешься подать на меня в суд, я представлю пять или шесть друзей, которые скажут, что за последние пару месяцев побывали у тебя в трусах.
   – За всю свою жизнь у меня это было только с Эдди и тобой!
   – В суде твое слово будет столь же весомым, что и их.
   – Они солгут под присягой, а это преступление.
   – У меня хорошие друзья, которые сделают все, чтобы защитить меня.
   – Даже уничтожив мою репутацию?
   – Какую репутацию? – фыркнул он.
   Эми стало дурно.
   Безнадега. Не было способа заставить его поступить правильно. Она осталась одна.
   – Отвези меня домой.
   – С удовольствием.
   Обратная дорога заняла полчаса. За это время они не перемолвились ни словом.
   Дом Харперов находился на Кленовой аллее, в облюбованном средним классом районе, с ухоженными лужайками, аккуратно подстриженными кустами, гаражами на два автомобиля. Харперы жили в двухэтажном особняке, построенном в неоколониальном стиле, с белыми стенами и зелеными наличниками. В гостиной на первом этаже горел свет.
   Эми заговорила, когда Джерри остановил «шеви» у тротуара перед домом:
   – Мы, вероятно, еще увидимся в школе на экзаменационной неделе. И мы обязательно увидимся на выпускной церемонии. Но, полагаю, говорим мы с тобой в последний раз.
   – Будь уверена, – холодно согласился он.
   – Поэтому я не хочу упустить этой возможности, чтобы сказать тебе, какой же ты мерзкий сукин сын. – Она прилагала все усилия к тому, чтобы голос оставался спокойным.
   Он смотрел на нее и молчал.
   – Ты инфантильный маленький мальчик, Джерри. Ты не мужчина и, скорее всего, никогда им не станешь.
   Он не отреагировал. Они стояли под уличным фонарем, и она ясно видела его лицо. Оно оставалось бесстрастным.
   Отсутствие реакции на ее слова разозлило Эми. Ей хотелось уйти, зная, что причинила ему душевную боль, какую причинил ей он. Но, увы, ни поливать грязью другого человека, ни ссориться она не умела. Обычно предпочитала жить и давать жить другим, но Джерри обошелся с ней очень уж несправедливо, вот она и хотела поквитаться. Потому и предприняла последнюю попытку ужалить его:
   – То, что я тебе сейчас скажу, возможно, пойдет на пользу твоей следующей подружке. Ты остался маленьким мальчиком и в другом, Джерри. Ты трахаешься, как маленький мальчик. Остался инфантильным и по этой части. Я все надеялась, что ты станешь лучше, но куда там. Ты знаешь, сколько раз тебе удалось довести меня до оргазма? Три раза. За все те вечера, которые мы занимались любовью, я кончила только три раза. Ты неуклюж, груб и очень уж быстр. Прямо-таки кролик какой-то. Чик-чирик, и полный абзац. Сделай одолжение своей следующей подружке, прочти пару книг по сексу. Эдди Толбот тоже не был половым гигантом, но в сравнении с ним ты – полный отстой.
   Она видела, как от ее слов каменело и наливалось кровью лицо Джерри, и поняла, что наконец-то задела его за живое. Внутренне торжествуя, она открыла дверцу, чтобы выбраться из салона.
   Он схватил ее за руку, удержал.
   – Знаешь, ты кто? Ты – свинья.
   – Отпусти меня, – она попыталась вырваться. – Если не отпустишь, я объясню тебе, какую жалкую штучку в сравнении с Эдди Толботом носишь ты между ног, а я уверена, тебе этого знать не хочется.
   Она слышала себя, чувствовала, что говорит как последняя шлюха, и тем не менее получала невероятное, какое-то звериное удовольствие от того шока, который отразился на его лице.
   За последние месяцы у нее несколько раз возникло ощущение, что Джерри и сам не уверен, что по этой части у него все в порядке, а теперь она в этом окончательно убедилась. Его охватила ярость. Он не просто отпустил ее руку, а отшвырнул, словно держал змею.
   И когда она выбралась из автомобиля, прошипел вслед:
   – Сука! Я надеюсь, твоя мамаша заставит тебя сохранить ребенка. И знаешь что? Я надеюсь, что это чертово отродье родится неполноценным. Да. Я надеюсь, он родится неполноценным. Я надеюсь, он не будет нормальным. Ты слишком уж говорливая сука, и я надеюсь, что у тебя на шее теперь будет висеть слюнявый маленький говнюк, который еще и не будет нормальным. И что бы ты сейчас ни сказала, никуда тебе от него не деться.
   Она посмотрела на Джерри:
   – Какой же ты подонок, – и прежде чем он успел ответить, захлопнула дверцу.
   Он тут же включил передачу, газанул и рванул с места в визге шин.
   А когда шум отъехавшего автомобиля стих, где-то неподалеку закричала ночная птица.
   Эми двинулась к дому сквозь облако сизого дыма, пахнущего жженой резиной. Через пару шагов ее начало трясти.
   Когда отец разрешил ей прийти домой позже, чем обычно, он сказал: «Выпускной бал – особый вечер в жизни девушки. Это событие. Как шестнадцатый или двадцать первый день рождения. Нет другого такого вечера, как выпускной бал».
   Так оно и вышло, пусть отец говорил совсем о другом. Такого вечера в жизни Эми никогда не было. И она надеялась, что больше и не будет.
   Выпускной бал, 17 мая 1980 года.
   Эми знала, что эта дата навеки останется у нее в памяти.
   Подойдя к двери, она замерла, взявшись за ручку. Ей не хотелось входить в дом. Не хотелось встречаться с матерью лицом к лицу.
   Эми не собиралась признаваться в том, что беременна. Пока не собиралась. Возможно, через несколько дней. Через неделю или две. Если только у нее не останется выхода. А пока она собиралась искать другой выход, пусть даже не питала особых надежд на то, что его удастся найти.
   В этот вечер она не хотела говорить с родителями, потому что очень нервничала, очень расстроилась из-за отношения к ней Джерри, и опасалась, что проговорится. Могла сказать лишнее, случайно или из-за подсознательного желания понести наказание за содеянное.
   Влажной от пота рукой она все держалась за ручку двери.
   Подумала о том, чтобы уйти. Покинуть город, начать новую жизнь. Да только идти ей было некуда. И денег у нее не было.
   Груз ответственности, который она взвалила на свои плечи, был слишком тяжел. И Джерри в своей попытке обидеть ее, когда пожелал ей родить неполноценного ребенка, только увеличил эту ношу. Разумеется, она не верила, что проклятие Джерри обладает реальной силой. Но если бы мать заставила ее сохранить ребенка, существовала вероятность того, что он родится неполноценным и до конца жизни будет зависеть от нее. Вероятность маленькая, но не настолько, чтобы она выкинула слова Джерри из головы. Такое случалось постоянно. Неполноценные дети рождались каждый день. Без ног и без рук. С деформированным телом и головой. Слабоумные. Список врожденных дефектов получался очень длинным… и пугающим.
   Вновь закричала ночная птица. Печальный крик полностью соответствовал ее настроению.
   Наконец Эми открыла дверь и вошла в дом.

Глава 2

   Тощий, белокожий, с белыми волосами, одетый во все белое, Призрак спешил по запруженной толпой центральной аллее, вдоль которой располагались павильоны ярмарочного шоу. Он напоминал колонну бледного дыма, без труда просачиваясь в малейшие зазоры между людьми. Казалось, его несет вечерний ветерок.
   С платформы зазывалы «Дома ужасов», поднятой на четыре фута над центральной аллеей, Конрад Стрейкер наблюдал за альбиносом. Увидев приближающегося Призрака, он даже замолчал на полуслове, перестав расхваливать острые впечатления, ожидавшие тех, кто решался переступить порог «Дома». За спиной Стрейкера гремела зловещая музыка. Каждые тридцать секунд гигантское лицо клоуна (куда больших размеров, более сложное, более живое, чем то, что возвышалось над его первым «Домом ужасов» двадцатью семью годами раньше) подмигивало прохожим, и записанный на пленку голос хрипло хохотал: «Ха-а, ха-а, ха-а, ха-ха-ха-а-а».
   Дожидаясь альбиноса, Стрейкер закурил. Его руки тряслись. Спичка зажглась не сразу.
   Наконец Призрак добрался до «Дома ужасов» и поднялся на платформу зазывалы.
   – Все в ажуре, – доложил он. – Я дал ей бесплатный билет. – Его вроде бы тихий голос отчетливо слышался в ярмарочном шуме.
   – Она ничего не заподозрила?
   – Разумеется, нет. Обрадовалась тому, что судьбу ей предскажут бесплатно. Вела себя так, будто не сомневалась, что мадам Зена действительно может заглянуть в будущее.
   – Я бы не хотел, чтобы она думала, что ее выделили из всех, – озаботился Стрейкер.
   – Расслабься, – ответил Призрак. – Я рассказал ей обычную тупую байку, и она купилась. Мол, моя работа – слоняться по центральной аллее и время от времени раздавать бесплатные билетики, чтобы поддерживать интерес к нашим аттракционам. Рекламная акция.
   – Ты уверен, что дал билетик нужной девушке? – нахмурился Стрейкер.
   – Той, на которую ты указал.
   Над ними вновь расхохоталось огромное лицо клоуна.
   – Ей шестнадцать или семнадцать лет. – Стрейкер нервно затянулся. – Очень темные волосы. Почти черные. Темные глаза. Рост пять футов пять дюймов.
   – Конечно, – кивнул Призрак. – Как и другие, в прошлом сезоне.
   – Эта была в сине-сером свитере. С парнем-блондином примерно ее возраста.
   – Та самая. – Призрак пригладил белые волосы длинными, тонкими, молочно-белыми пальцами.
   – Ты уверен, что она использовала билет?
   – Да, я отвел ее к шатру Зены.
   – Может, на этот раз…
   – А что делает Зена с теми подростками, которых ты посылаешь к ней?
   – Предсказывая судьбу, выясняет о них все, что может: имена и фамилии, имена родителей, все такое.
   – Зачем?
   – Потому что я хочу знать.
   – Но зачем тебе это нужно знать?
   – Не твое дело.
   За их спинами в огромном «Доме ужасов» закричали несколько молоденьких девушек: должно быть, что-то выехало на них из темноты. В криках этих чувствовалась фальшь. Как и тысячи других девушек-подростков, они только имитировали страх, с тем чтобы получить повод крепче прижаться к юношам, которые их сопровождали.
   Игнорируя эти крики, Призрак пристально смотрел на Стрейкера. В почти бесцветных глазах альбиноса читалась тревога.
   – Давно хотел спросить. Ты когда-нибудь… прикасался к кому-то из детей, которых посылал к Зене?
   Стрейкер зыркнул на него.
   – Если ты спрашиваешь, занимался ли я растлением девушек и юношей, к которым проявлял интерес, ответ – нет. Это нелепо.
   – Я точно не хотел бы участвовать в таких делах.
   – У тебя в голове слишком много мерзких, гаденьких мыслишек, – в отвращении бросил ему Стрейкер. – Господи, я ищу не свежатину, а одного ребенка, особенного ребенка.
   – Кого?
   – И это не твое дело. – Взволнованный, как всегда, возможным завершением долгих поисков, Конрад добавил: – Пойду к Зене. Она, должно быть, уже все узнала о девушке. Возможно, именно она мне и нужна. Ее-то я и искал.
   Из «Дома ужасов», приглушенные стенами, вновь донеслись крики девушек.
   Когда Стрейкер повернулся к лесенке, чтобы спуститься с платформы, ему не терпелось услышать отчет Зены, альбинос остановил его, положив руку на плечо.
   – В прошлом сезоне в каждом городе, где мы останавливались, находился ребенок, который привлекал твое внимание. Иногда двое или трое. Как давно длятся твои поиски?
   – Пятнадцать лет.
   Призрак моргнул. На мгновение тонкие, почти прозрачные веки чуть ли не полностью закрыли эти странные, практически бесцветные глаза.
   – Пятнадцать лет? В этом нет никакого смысла.
   – Для меня очень даже есть, – холодно ответил Стрейкер.
   – Послушай, прошлый сезон был первым, который я отработал у тебя. Привыкал, разбирался, что к чему. Но эта история с детьми действительно ставила меня в тупик. От нее у меня мурашки бежали по коже. А в этом году та же история. Не нравится мне в этом участвовать.
   – Уходи, – резко ответил Стрейкер. – Работай у кого-нибудь еще.
   – Но, если не считать этого, меня все устраивает. Хорошая работа и хорошая оплата.
   – Тогда делай, что тебе говорят, получай заработанное и помалкивай, – мрачно глянул на него Стрейкер. – Или проваливай. Выбор за тобой.
   Стрейкер попытался отвернуться, но Призрак не убрал руку с его плеча. Его костлявая, мертвенно-бледная рука была на удивление цепкой.
   – Скажи мне только одно. Чтобы я успокоился.
   – Что именно? – в голосе Стрейкера отчетливо звучало нетерпение.
   – Если ты найдешь, кого ищешь… его или ее… ты не причинишь им вреда?
   – Разумеется, нет, – солгал Стрейкер. – Зачем мне причинять им вред?